Текст книги "Летать так летать!"

Автор книги: Игорь Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Командир быстро и уверенно шел сквозь мягкую метель. Конечно же, он, бывавший в этом городе не раз, вел своих лейтенантов на центральную улицу Белогорска, где находились рестораны «Томь» и «Восток».

В один из них они и вошли. Отряхнули от снега шапки, воротники, сняли куртки, сдали их в гардероб. Борттехник задержался, получая номерки, потом подошел к зеркалу, где уже причесывались командир с праваком. Командир перевел взгляд на отражение борттехника и выпучил глаза. Сдерживая смех, он прошипел:

– Отойди от меня, безумный китайский летчик!

Борттехник Ф. посмотрел в зеркало… То, что он увидел, совершенно не вязалось с его представлением о себе. Зеркальный борттехник Ф. был в джинсах, из-за пояса которых торчали голубые китайские кальсоны, натянутые поверх рубашки почти до груди…

Приводя в порядок форму одежды, борттехник проворчал:

– Ты же не сказал, что мы в ресторан! Прогуляемся, прогуляемся…

НА КРАЮ

Экипаж хорошо отдохнул, и наутро все его члены чувствовали себя очень плохо. Но закосить было невозможно – погода стояла прекрасная. Все необходимые условия – солнце, мороз и синее небо – были в наличии. Экипаж притащился на аэродром, и прыжки начались.

Прыгуны загрузились, вертолет, разбежавшись, оторвался от полосы и пошел в набор. Когда набрали необходимую высоту, командир, страдальчески морщась, сказал:

– Я бы сейчас без парашюта выбросился. Зря мы вчера погоду сломали. На землю хочу. Пусть вываливают, и мы сразу вниз.

Борттехник отстегнул парашют, развернулся лицом в грузовой салон. Выпускающий подкорректировал курс, вышли в заданную точку, прыгуны повалили из вертолета. Выпускающий махнул борттехнику рукой и лег грудью на поток.

В пустом салоне гулял морозный ветер трех тысяч. Нужно было закрывать дверь. Борттехника тошнило. Поискал глазами свой страховочный пояс и нашел его. Пояс болтался на тросе для вытяжных фалов там, куда его отодвинули парашютисты – в самом конце салона. «Скоты», – процедил борттехник и встал.

Он сразу понял, что до страховочного пояса ему сегодня не добраться. Если же нацепить парашют, то один случайный толчок висящего под слабыми коленями твердого ранца способен в настоящий момент свалить с ног. Выпадать ни с парашютом, ни без оного борттехник не хотел. Уцепившись правой рукой за проем входа в кабину, мелкими приставными шажками он начал двигаться к открытой двери, за которой трепетало бездонное небо.

Борттехник уже почти дотянулся до дверной ручки…

И тут вертолет вошел в левый разворот с хорошим креном – командир торопился вниз. Вектор силы тяжести, приложенный к наклонной плоскости, естественно, расщепился на компоненты – и самая горизонтальная из них схватила больного и слабого борттехника, как волк ягненка, и толкнула к открытой двери. Когти его правой руки, царапнув металл, сорвались, подледеневшие подошвы его унтов заскользили по металлическому полу. Борттехник успел схватиться левой рукой за ручку двери, поймал полусогнутой правой рукой обрез дверного проема и уперся обеими руками, сопротивляясь выволакивающей его силе.

Его лицо уже высунулось в небо, щеки его трепал тугой воздух. Он увидел далеко внизу белую небритую землю, над которой скользила «этажерка» из разноцветных куполов. Борттехник направил всю вспыхнувшую волю к жизни в непослушные мышцы и начал отжиматься, толкая спиной давящий призрачный груз.

Но тут вертолет вышел из виража.

Вся нечеловеческая мощь, сосредоточенная в дрожащих руках борттехника, оставшись без противовеса, швырнула его назад, спиной на скамейку…

Когда борттехник вернулся в кабину, сил ругаться не было. Он глотнул воды, закурил и сказал тихим голосом:

– Вы чуть меня не потеряли.

– И так хреново, а тебе все шуточки, – сказал командир, борясь с автопилотом. – Потеряешь такого, как же.

ФИЛОСОФИЯ ТРЯПКИ

Кроме экипажа вертолета, в четырехместной гостиничной комнате живет пехотный полковник. Он все время ходит в туалетную комнату – стирает носки, трусы, майку, чистит китель, ботинки; перед сном развешивает свои многочисленные одежды на плечики, на спинки стула и кровати. Очень аккуратен, всегда причесан и выбрит.

За окном идет снег. Послеобеденный отдых экипажа. Борттехник Ф. лежит на кровати и читает «Братьев Карамазовых». Полковник сидит на кровати и смотрит на читающего борттехника. Потом оглядывается на стол. На столе лежит тряпка. Полковник обращается к борттехнику:

– Лейтенант, все хочу спросить. Насколько я понимаю, работа в воздухе требует особенной внутренней и внешней дисциплины. Так?

Лейтенант кивает, не отрываясь от книги.

– Тогда объясните мне, как вот этот постоянный бардак, вас окружающий, может сочетаться с такой ответственной работой? Как вы можете спокойно читать Достоевского, когда на столе с утра валяется тряпка?

Лейтенант отводит книгу от лица, смотрит на полковника.

– Все дело в том, товарищ полковник, – говорит он, – что тряпка – вещь совершенно несущественная, а посему определенного места не имеющая. Тряпка – она на то и тряпка, чтобы валяться – именно это наинизшее состояние характеризует ее как последнюю ступень в иерархии вещей. Она всегда на своем месте, куда бы ее ни бросили. Но нам-то с вами не все равно, верно? Одно дело – тряпка на столе, и совсем другое – под капотами двигателей вертолета. В этом случае она может стать фактором летного происшествия, – однако называться она будет уже не тряпкой, а предпосылкой. Улавливаете разницу? – Он строго поднял указательный палец. – Здесь-то и зарыта философия боевой авиации.

– Однако! – сказал полковник, вставая. – Однако у вас подозрительно неармейский склад ума, товарищ лейтенант. И это сильно навредит вашей дальнейшей карьере.

Он взял бритву и полустроевым шагом покинул комнату. Когда дверь за ним закрылась, командир с праваком, притворявшиеся до этого спящими, зашлись в поросячьем визге.

ПО ДУШАМ

Вечер того же дня. Пьяный командир экипажа только что потерпел поражение в попытке соблазнения дежурной по гостинице. «Вы пьяны, капитан, а у меня муж есть», – вполне обоснованно отказала она. Расстроенный командир поднимается на второй этаж и входит в свою комнату.

На кровати лежит пьяный борттехник Ф. и одним глазом читает «Релятивистскую теорию гравитации». Командир присаживается на краешек его кровати, смотрит на обложку, морщит лоб, шевелит губами, потом спрашивает:

– Что за херню ты читаешь?

– Очень полезная книга для всех летчиков – про тяготение.

Командир долго и напряженно думает, потом резким движением пытается выхватить книгу из рук борттехника. Некоторое время они тянут книгу в разные стороны. Наконец командир сдается. Он горбится, опускает голову, обхватывает ее руками и говорит:

– Ну, как еще с тобой по душам поговорить? Пойми, командир обязан проводить индивидуальную работу с подчиненными…

– Ну что ты, командир, – говорит с досадой борттехник.

– Нет, ответь мне – почему ты, лейтенант, не уважаешь меня как командира, как старшего по званию и, – командир всхлипывает, – не любишь просто как человека?

Растроганный борттехник откладывает книгу, садится рядом:

– Прости, командир… Вот как человека я тебя очень люблю…

Обнявшись, они молча плачут.

Входит трезвый правак с полотенцем через плечо, смотрит на них и говорит брезгливо:

– Опять нажрались, нелюди.

И снег лепит в темные окна.

БОЛЬШАЯ «ВИЛКА» БОРТТЕХНИКА

Во время командировки на борту № 22 появилась так называемая «вилка» – обороты левого и правого двигателей различались на 4 процента (при максимально допускаемых инструкцией по эксплуатации двух процентах). Командир спросил у борттехника:

– Что будем делать? Имеем полное право вернуться на базу. И командировке конец.

– Зачем? Летать можно. Бывало, я и при шести процентах летал, – соврал борттехник.

Правак, лейтенант С., злобно хмыкнул:

– Да ты и без двигателей летать можешь, а мы жить хотим. Понабрали студентов в армию, а они кадры губят.

Началась привычная перебранка двух лейтенантов – двухгодичника и кадрового.

– Если я – студент, то ты – курсант.

– Да, я горжусь, что был курсантом. Пока ты в институте штаны просиживал, я в казарме портянки нюхал!

– Пока ты портянки нюхал, я учился. И теперь я – дипломированный инженер!

– А я летчик!

– Какой ты, к черту, летчик?! Пока ты – правак, единственная деревянная деталь на вертолете.

– Командир, он летчиков ни в пень не ставит! Вставь ему дыню!

– Ну, все! – сказал командир. – Заткнулись оба. Я решил – командировка продолжается. Хрен с ней, с «вилкой». Тем более что сегодня вечером мы приглашены в гости.

– Куда? – хором спросили лейтенанты.

– На голубцы к одной милой официантке из летной столовой. Ваш командир обо всем договорился.

Вечером экипаж отправился в гости. Обычный барак с общим коридором, в который выходят дверцы печек из маленьких квартир. Голубцов не было. Ели и пили то, что принесли с собой жаждущие общения офицеры. Официантка позвала подругу, медсестру из аэродромного медпункта.

Дело близилось к ночи. Командир все чаще уединялся с официанткой в соседней комнате. Медсестра выразила надежду, что мальчики ее проводят.

Уже хорошо поддавшие мальчики выпили на посошок и, пока медсестра одевалась, вышли в коридор. Курили у печки.

– Какая же я гадюка! – сказал правак, сидя на корточках и мутно глядя в огонь. – Гадина я! Дома меня ждет молодая жена, моя птичка, а я, пес шелудивый, собираюсь изменить ей в этом грязном вертепе.

– Да, нехорошо, – покачиваясь и стряхивая пепел на плечо праваку, сказал борттехник. – Наверное, тебе прямо сейчас нужно свалить в гостиницу. А я тебя прикрою, скажу, что тебе стало не по себе. Ведь тебе и вправду не по себе – и физически и морально.

– Нет, я не могу, – сказал лейтенант С., икая. – Я не могу обидеть эту милую, одинокую женщину, она так надеется на мою помощь.

«Вот сволочь», – подумал борттехник, и от предстоящей борьбы за обладание ему сразу захотелось спать. Он даже зевнул.

Вышла медсестра в дубленке, улыбнулась:

– Ваш командир вернется к исполнению воинского долга чуть позже. Вперед, товарищи офицеры!

Миновав темный коридор, они вышли в морозную лунную ночь. Женщина остановилась и сказала, обращаясь к лейтенанту С.:

– Милый Шура! Вам, как молодожену, направо – ваша гостиница там. А меня проводит холостой лейтенант Ф. Только проводит и сразу вернется в гостиницу. До встречи, Шура! – И она поцеловала оторопевшего лейтенанта С. в щеку.

– Ах, вот как? Ну, л-ладно, – злобно сказал лейтенант С., развернулся и ринулся по сугробам к темнеющим сараям. Увяз, остановился, повернул назад. Выбравшись, он долго отряхивал брюки от снега, потом выпрямился и сказал:

– Я ухожу! Но учтите, он – ненадежный человек! Если хотите знать, у него «вилка», – тут лейтенант С. показал руками достаточно крупную рыбину, – целых десять процентов!

И, крутнувшись через левое плечо, он побежал по тропинке вдоль желтых окон барака.

– Я ничего не поняла, но этот размер меня заинтриговал, – засмеялась женщина и взяла лейтенанта Ф. под руку.

ШИНЕЛЬ

Весной в полку случилось ЧП – исчезли два бойца-азербайджанца. Были организованы спешные поиски. Борт № 22 возвращался из Зеи с молоком и сметаной, когда, уже на подлете к аэродрому, его переориентировали на прочесывание поселка с воздуха. Вертолет, взяв точкой отсчета баню на краю поселка, начал ходить галсами – улица за улицей, – едва не цепляя колесами телевизионные антенны. Экипаж добросовестно выполнял приказ, понимая всю бесперспективность такого поиска.

– Они же не дураки по улицам бегать, – сказал командир. – Сидят сейчас где-нибудь у друзей – здесь азеров полно, – над нами смеются.

Прочесав нижний поселок, вертолет вылетел к железнодорожному вокзалу и пошел над перроном. На первом пути стоял скорый из Владивостока. Вернее, он уже тронулся и набирал скорость. Когда пролетали над серединой состава, борттехник Ф. увидел, как из двери первого вагона, который уже миновал перрон, выскочил человек в шинели, с шапкой в руке. За ним выпрыгнул второй, упал, перекатился – состав уже шел с приличной скоростью.

– Кажется, нашли, – доложил командир, когда они пролетели над двумя солдатами. – Только что двое воинов спрыгнули с поезда. Сейчас развернемся, посмотрим. Высылайте группу, кто здесь рядом…

– Возвращайтесь, 451-й, – сказала «вышка». – Уже обнаружили бегунков, на водокачке прятались. А в поезде – это наш патруль…

Лейтенант И., с которым лейтенант Ф. жил в одной квартире, заступил в этот день в наряд начальником патруля. А поскольку лейтенанты все еще не пошили себе шинелей, он позаимствовал этот вид верхней одежды у соседа по лестничной площадке. Как и лейтенант И., сосед служил в ТЭЧ, но дослужился уже до капитана – и лейтенант отправился в наряд в капитанской шинели.

Когда патруль ворвался на перрон, скорый поезд уже стоял минуту из положенных пяти. Расстегнув кобуру, «капитан» увлек двух своих бойцов в крайний вагон. Троица понеслась по узким коридорам поезда. Начальник патруля, выкрикивая «извините», открывал двери купе и отбрасывал от лица ноги, торчавшие с плацкартных полок. За ним с пыхтением и топотом следовали два воина.

Они были в тамбуре третьего вагона, когда поезд тронулся. Пробежали два оставшихся вагона, уже никуда не заглядывая. К счастью, проводник еще не успел закрыть дверь в тамбуре на ключ. Лейтенант рванул дверь, махнул рукой подчиненным. Выпрыгнул первый боец. Второй замешкался, примериваясь. Перрон вдруг кончился, лейтенант увидел внизу плавно ускоряющийся мазутный снег и вытолкнул солдата.

Когда лейтенант, намереваясь прыгать, высунул голову, над ним, закрыв небо, пронесся вертолет, ударил ветром и ревом. Лейтенант вздрогнул от неожиданности и отпрянул. Несколько драгоценных секунд он потерял, приходя в себя. Тем временем скорость росла. Он снова высунулся и, прицелившись в набегающий пышный сугроб, прыгнул.

…Взмахнув полами капитанской шинели и провернувшись вокруг оси, тело с криком врезалось в кучу шлака и золы, припорошенной вчерашним снежком. Над местом трагедии взметнулось черное облако…

…Была весна. В голубом мартовском небе стрекотал, удаляясь, борт № 22 со сметаной. По перрону, прихрамывая, шел капитан с душой лейтенанта и лицом шахтера. Шинель его была измазана золой и заштрихована черными угольными полосами. Придерживая рукой конец лопнувшей портупеи, он грустно думал о том, как до вечера почистить чужую шинель – это казалось невозможным. Слева и справа, наклонив головы и сдерживая улыбки, шагали два аккуратных, подпоясанных белыми ремнями бойца.

– Что, чумазый, – сказала, пятясь, торговка пирожками. – Поймали тебя наши солдатики? А ты не бегай, не бегай!

– Да пошла ты, бабка, – сказал капитан-лейтенант.

Но не выдержал и расхохотался.

МЕДИЦИНА И СОЛДАТ

В мае в полк прибыло пополнение. В июне новобранцы принимали присягу. В этот день стояла редкая для начала амурского лета жара. Дежурный по стоянке части лейтенант Ф. отобедал в солдатской столовой и, сидя в курилке, в тени приказарменных тополей, смотрел, как прямо перед ним на плацу один за другим юноши превращаются в солдат Советской армии.

Наконец все закончилось – отзвучали хлопки сапог по плацу и петушиные голоса новобранцев. Из динамика медленно и хрипло грянул гимн Советского Союза. Строй замер по стойке «смирно», офицеры подняли руки к козырькам. Лейтенант Ф. задумался: должен ли он, будучи в курилке, принимать участие в торжественном моменте? Но на всякий случай встал, надел фуражку и поднес руку к козырьку.

Гимн играл невероятно долго. Лейтенант уже устал и переминался с ноги на ногу. А каково солдатикам там, на жаре. Вон тому уже явно плохо – он поднес руку к глазам, покачнулся…

Лейтенант Ф. увидел, как солдатик поднес руку к лицу, потом покачнулся и, переломившись в поясе, чуть не клюнул носом плац. Стоящий сзади вовремя схватил его за ремень, предотвратив удар лбом об асфальт.

Двое вынесли бойца из сомкнувшегося строя, положили на травку возле курилки. Лейтенант Ф., вздохнув, подошел, наклонился к бледному, с синими губами рядовому, расстегнул ремень, воротничок гимнастерки, пошлепал по щеке. Рядовой вздохнул и открыл глаза.

– Товарищ лейтенант, – сказал он слабым голосом. – Вы знаете, снилось мне, что я в саду, бабочки летают, девушки далеко поют такими тоненькими голосами…

– Лежи, несчастный, – сочувственно сказал лейтенант, махая над лицом рядового своей фуражкой. – Отдышись, сейчас в санчасть тебя отведу.

– Спасибо, – сказал рядовой, блаженно улыбаясь, и вдруг, приподняв зад, насупил брови. – Что-то мокро мне…

Лейтенант потянул носом.

– Да, брат, кажется, ты обделался… Бывает. Как говорится – когда спишь, себя не контролируешь… – сказал он, стараясь не рассмеяться.

– Это все она! – вдруг злым трезвым голосом сказал рядовой, и щеки его покраснели. – Ну, гадина! Накормила!

Только что умиравший боец, к изумлению лейтенанта, вскочил на ноги и, подтянув липнущие к ногам галифе, походкой цапли понесся к санчасти. В его сапогах хлюпало. Лейтенант последовал за ним – солдатик явно оклемался, и сопровождать его не было нужды, но лейтенант не мог пропустить развязку.

Друг за другом они ворвались в темный коридор санчасти. Не останавливаясь, солдат помчался к кабинету с криком:

– Накормили, суки!

Дверь кабинета открылась, и на крик выглянула капитан медицинской службы.

– Что с вами, товарищ боец? – пролепетала она, увидев надвигающегося на нее рядового с выпученными глазами.

– Чо, чо! – прокричал он. – Обосрался, вот чо! Какие таблетки вы мне дали? Я простыл, у меня с утра температура была, я пришел к вам перед присягой! Что вы мне дали?! Куда я попал, что это за армия, где травят солдат?!

– Успокойтесь! Я дала вам тетрациклин и слабительное, чтобы сбить температуру и освободить кишечник.

– А-а! – завыл рядовой, развернулся и выбежал на улицу.

Поморщившись, лейтенант поспешил на воздух. На крыльце он столкнулся со своим помощником, лейтенантом Д.

– Что случилось-то? Что за шум? – спросил помощник.

– Че, че! – засмеялся лейтенант Ф. – Защитник обделался, вот че!

ПРАВИЛЬНАЯ АЭРОДИНАМИКА

Однажды летом 1986 года борт № 22 был запланирован на ночные полеты. (Отвлекаясь от темы, должен заметить, что ночные полеты – чудесное зрелище, настоящая цветовая и звуковая феерия. Правда, если смотреть на них не с высоты прошедших лет, а из тех армейских будней, то участвовать в очередном чуде борттехнику Ф. не очень-то и хотелось. Но план есть план.) После утреннего построения борттехник Ф. поплелся готовить борт. Единственное, что грело душу, так это перспектива предполетного дневного отдыха. Борттехник даже ускорил шаг, прикидывая, что если поторопится, то успеет на штабной автобус и доедет на нем до железнодорожного переезда. А оттуда до общежития рукой подать.

Борт № 22 стоял у самого края стоянки – дальше за колючей проволокой тянулся ряд законсервированных «Ми-6» – их хозяева сейчас нарезали в афганском небе. Уже издалека борттехнику что-то не понравилось в профиле его машины. Подойдя ближе, он увидел, что носовой чехол накинут не на верхний люк кабины, как обычно, а натянут «по самые брови» – на двигатели. Борттехник вспомнил, что вчера вечером, торопясь на машину, поручил зачехлить вертолет механику Разбердыеву. Навредить при зачехловке невозможно в принципе, и, когда механик, спустившись почему-то не из верхнего люка, а снаружи, по ферме, доложил, что дело сделано, борттехник только кивнул. Тем более что в кабине стало темно, а это доказывало присутствие чехла на носовом остеклении.

Сейчас же, вздохнув: «Ну, Разбердыев!» – борттехник полез по борту наверх. Расчехлить из кабины не представлялось возможным – открыв верхний люк, вы бы оказались под сенью чехла, натянутого на двигатели. «Интересно, как он его там закрепил?» – карабкаясь, думал борттехник.

Оказалось, Разбердыев поступил гениально просто. Он затянул верхний край чехла на открытые двигатели и закрыл капоты, надежно придавив ими чехол. Но когда борттехник, взобравшись на двигатели и стоя на коленях, потянул на себя рычаг замка, стягивавший два капота, ему ответило не привычное упругое сопротивление, а безвольное звяканье. Рычаг болтался, похоже, ничего не стягивая. Ни поперечный, ни продольный замки не работали. Борттехник застонал, догадываясь.

– Разбердыев, твою мать! – крикнул он.

– Я тут, – сказали внизу.

– Ты вчера вот эту штуку ногой забивал?

– Забивал.

– Зачем?

– Он нэ закрывался, твердый был.

Борттехник сбросил чехол и попробовал стянуть капоты, надеясь на чудо. Но чуда не случилось – замок не работал. В полете нестянутые капоты могут отвалить в стороны при любом крене, их оторвет набегаюшим потоком и швырнет – ну куда еще может швырнуть эти капоты? – «конечно, в несущий винт, товарищи лейтенанты», – вспомнил борттехник наставления инженера. И ничего не поделаешь – аэродинамика! Накрылись ночные полеты!

«А, впрочем, что же тут плохого?» – подумал борттехник, и лицо его прояснело от хитрого плана.

– Знаешь что, мой милый Разбердыев, – сказал борттехник, – а зачехли-ка ты борт опять. Сегодня ночные полеты, я должен хорошенько отдохнуть.

Разбердыев зачехлил борт и был приятно удивлен, что на этот раз рычаг не пришлось забивать пяткой – он упал в свое гнездо, как боец в кровать.

Борттехник закрыл дверь, поставил печать и отправился на отдых. Он рассчитал, что, явившись на полеты, обнаружит неисправность, доложит о ней инженеру, борт снимут с полетов, но вот ремонтом он займется только завтра с утра. Если же доложить сейчас, перед ним поставят задачу ввести борт в эксплуатацию до вечера. Кстати, устройство замка было для борттехника тайной. Он предполагал, что там внутри лопнула какая-то пружина – типа дверной, – обеспечивающая тугую стяжку. «Вот завтра и заменим – делов-то!» – успокаивал он себя.

Первым, кого борттехник встретил, явившись на аэродром вечером, был инженер эскадрильи.

– Слушай, Ф., выручай! Заступай в дежурный экипаж – больше некому! С ночных снимаешься.

Это было настоящее везение. Дежурный экипаж предназначен для экстренных случаев, которые случались крайне редко (на недолгой памяти лейтенанта Ф. вообще ни одного не было, кроме пролета Горбачева на высоте 11 000 метров, когда пришлось сидеть в первой готовности два часа). Опробовался, доложился и целые сутки с перерывом на завтрак, обед и ужин валяйся на кровати, читай, спи, играй в шахматы – профилакторий! И, самое главное, можно не злить инженера докладом о сломанном замке. Спокойно переночевать в уютной комнате для дежурного экипажа, а завтра сходить в ТЭЧ, взять пружинку и тихо поставить. «Со стоянки на дежурную подрулим, ну или подлетим невысоко – всяко без кренов», – прикинул борттехник и пошел расчехлять вертолет.

Все прошло гладко, как и рассчитал. Ночные полеты, наблюдаемые со стороны, были великолепны. Стоя на теплой рулежке возле своего борта, борттехник Ф. смотрел в черное небо, где рокотали винты, горели елочными гирляндами красные и зеленые аэронавигационные огни, чертили неоновые дуги концевые огни лопастей, вспыхивали посадочные фары, – смотрел, подставляя ночному ветру лицо, и громко декламировал:

– Выхожу один я на дорогу, под луной кремнистый путь блестит, ночь тиха, пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит…

И слезы счастья текли по его щекам.

Утро прошло спокойно. Небо затянуло, заморосил мелкий дождик. «Сегодня уж точно никуда не полетим», – сказал, глядя в окно, командир экипажа капитан Ш. Борттехник лежал на кровати и читал «Буржуазную философию», за «потерю» которой уплатил пять рублей библиотеке. Временами он проваливался в сон, просыпался, пил чай, курил, снова читал. Надвигался обед…

Но вдруг в коридоре послышался топот, дверь открылась, и кто-то проорал:

– Дежурный экипаж, на вылет!

– Какого черта? – пробормотал Ш., обуваясь.

Борттехник Ф. рванул к борту первым, надеясь к приходу экипажа изобразить внезапную поломку. Но когда он подбежал к вертолету, его уже встречала команда десантников с парашютами во главе с начальником штаба, майором В., любителем прыжков. Вся команда сучила ногами от нетерпения. Борттехник хотел вежливо осведомиться у товарища майора – какие, мол (туды вашу мать), прыжки в такую погоду – но начштаба опередил:

– Давай к запуску, «Ан-2» в тайге сел на вынужденную, люди гибнут!

Борттехник оглянулся – экипаж уже бежал, прыгая через лужи. Команда спасателей лезла в грузовую кабину. Отступать было некуда, никого не хотелось огорчать, всех рвало на подвиг. «С нами бог!» – подумал борттехник и, отломив от мотка приличный кусок контровки, взвился к двигателям. Приоткрыв капоты, зацепил тройной петлей проволоки слева изнутри какой-то крючок, вывел концы наверх, придавил капоты, обмотал концы вокруг замкового рычага на правом капоте, перекрутил проволоку и нырнул в кабину.

После запуска борттехник по внутренней связи попросил:

– Командир, ты уж больше пяти градусов не закладывай…

Капитан Ш. удивленно посмотрел на бледного лейтенанта:

– Имею право все пятнадцать… Ты чего такой белый? Вроде не пили вчера.

– Съел что-то, наверное. Постарайся аккуратно, а то… – Борттехник изобразил выброс обеда в кабину, для убедительности – ближе к правому колену командира.

Они взлетели. Нижний край был триста метров, пошли на двухстах над тайгой. Вестибулярный аппарат борттехника сообщал хозяину не то что о градусах крена – даже о секундах. Сердце замирало, когда вертолет проваливался в воздушную яму – а небо над тайгой было прямо изрыто ими. Борттехник представлял, как инерция приподнимает капоты, набегающий поток врывается в щель, капоты распахиваются, отрываются, их швыряет в винт, – треск, провал, свист, удар, тьма… Он оглядывался в грузовую кабину и тоскливо думал, что с двухсот метров просто не успеет выпрыгнуть, пока толпа спасателей будет ломиться в дверь. Скорее бы этот самолет… А может, сегодня день катастроф, и им суждено лечь где-то рядом… Потом комиссия по расследованию запишет, что капоты двигателей были связаны миллиметровой контровкой – и, несмотря на трагедию, члены комиссии не удержатся от смеха – он бы еще ниткой связал, обязательно скажет кто-то.

– Вот он! – завопил правак, показывая вправо и назад. – Разворачивайся, командир!

И командир, забыв о предупреждении, заложил афганский вираж с креном крепостью все 40 градусов – глаза борттехника, прикованные к авиагоризонту, зафиксировали этот преступный крен. Он даже привстал от ужаса, готовясь откинуть сиденье и при первом ударе броситься к двери. Но все было тихо. Они уже снижались по прямой к «кукурузнику» – он лежал, слегка приподняв хвост, на ровной зеленой лужайке среди чахлого кустарника. Дверь самолета была открыта, людей вокруг не наблюдалось.

– Никто не встречает, – проорал над ухом начштаба. – Неужели всем хана?

Снизились над лужайкой и по зеленым волнам и брызгам, которые поднял ветер от винта, поняли, что под ними вовсе не поляна, а болото.

– Сесть не могу, – сказал командир борттехнику. – Подвисну рядом, а ты сбегай, посмотри, что там. Здесь мелко, кусты – вон и у самолета верхушки пневматиков видны. А мы потом в «Красную звезду» сообщим о твоем подвиге.

Выбрали место без кустов, зависли метрах в двадцати от самолета с черной дырой двери. Борттехник отстегнул парашют, завернул штанины до колен, снял ботинки, носки, укоризненно посмотрел на сидящих плотным рядком спасателей в парашютах и грамотно прыгнул в зеленую воду. Грамотно, потому что смутно помнил о статическом электричестве, наводимым на массу вращающимся винтом, и не хотел стать проводником между бортом и водой.

Он сразу ушел в воду по пояс. Неожиданность такого длительного погружения, которому, казалось, не будет конца, заставила борттехника крикнуть:

– Ни хрена себе мелко!

Как ни странно, дно было почти твердым, вода – теплой, и борттехник радостно продвигался вперед, подгоняемый в спину ветром винта. О своей скорбной миссии он вспомнил только возле самой двери самолета. Остановился, перевел дыхание и, приготовившись увидеть гору трупов, осторожно заглянул за обрез двери.

В салоне стоял большой деревянный ящик. На нем сидели четверо – двое пилотов и двое мужчин в штатском. Все четверо были без носков – их разноцветные клубочки валялись на полу. Все четверо молча смотрели на борттехника.

– Все живы на борту? – спросил борттехник.

Мужчины переглянулись, один пожал плечами:

– Да как сказать…

Борттехник, стоя по пояс в болоте, начал выходить из себя:

– Хорошо сидим, мужики! Мы что здесь, час висеть будем? Давайте, выходите, выносите, кто идти не может. Быстро, быстро, а то меня уже засасывает!

Первый пилот спрыгнул с ящика и, похлопав по дереву, спросил:

– Это взять сможем?

– А что это?

– Да вот, груз 200…

– В смысле – гроб? – уточнил борттехник и замотал головой: – Нет, никак. Он в дверь не пролезет.

– А ты створки открой.

– Да вы что, с ума сошли? – крикнул борттехник («мне еще трупа-неудачника не хватало на борту!» – подумал он). – Во-первых, у меня створки заклинило, – на ходу сочинил борттехник, – они только на полметра открываются. А во-вторых, открывать их на висении да стоя в воде? Вас так током долбанет, что болото вскипит. Быстро спрыгнули и – за мной. А за ним гражданский борт пришлют – мы договоримся.

Когда борттехник, а за ним четверо спасенных поднялись на борт по стремянке, услужливо поставленной начштаба, борттехник вспомнил, что всех должно было убить мощным наведенным электричеством. «Странно», – подумал он и тут же забыл об этом, потому что в памяти уже всплыли незастегнутые капоты.

Долетели нормально, несмотря на все переживания борттехника. Подсели на гражданскую полосу, высадили потерпевших, перелетели на дежурную стоянку. Выключились.

Поднявшись к капотам, борттехник открыл их одним движением и увидел, что проволока была перерезана капотами сразу после их закрытия перед вылетом.

Он благодарно и облегченно помолился и, опасаясь очередного непредвиденного вылета, решил больше не тянуть с признанием. Тем более что внизу уже бегал инженер, обнюхивая борт.

– Как все прошло?

– Нормально, – скромно сказал борттехник, демонстрируя болотную грязь на комбезе. – Вот только сейчас, когда садились, вверху что-то щелкнуло. Поднимаюсь, замок на капотах двигателей не работает.

– А что там могло щелкнуть? – удивился инженер.

– Ну, пружина замка лопнула, наверное.

– Да нет там никакой пружины. Что-то ты темнишь, – прищурился инженер.

– Что это я темню?! – искренне возмутился борттехник. – Только что прилетели, когда бы я успел сломать? Не думаете же вы, товарищ капитан, что я летал с незамкнутыми капотами – да их оторвало бы набегающим потоком, и – в винты!

– Да уж, – почесал в затылке инженер. – Вы бы на первом вираже посыпались. Ну, что ж, давай снимай замок, покажешь мне.