Текст книги "Летать так летать!"

Автор книги: Игорь Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Так началась служба…

ДВОЙНИКИ

Первое время инженер эскадрильи, не доверяя прогульщикам, строго отслеживал их «посещаемость» построений возле эскадрильского домика. Здесь нужно отметить: несмотря на то что лейтенант М. был татарином, а лейтенант Д. – украинцем, они, особенно издалека, были очень похожи друг на друга. Поэтому неудивительно, что подслеповатый инженер их иногда путал.

Однажды на построении инженер, вглядываясь сквозь очки в строй борттехников, вдруг зло сказал:

– Да где опять этот долбаный Д.!

– Я здесь, – обиженно выкрикнул из строя лейтенант Д., поднимая руку.

– Странно, – удивился инженер. – А тогда где этот долбаный М.?

ПЕРВЫЙ НАРЯД

Лейтенант Ф. и лейтенант Т. впервые дежурят по стоянке части. После развода они заходят в дежурный домик, осматривают его. Кровать, оружейная пирамида, печка, старый телевизор, на столе – эбонитовая коробка с ручкой – полевой телефон. По мнению лейтенантов, этот телефон еще военного времени и работать не может – наверное, предполагают лейтенанты, он стоит здесь как деталь армейского интерьера.

– Связь времен, – уважительно говорит лейтенант Ф.

Лейтенант Т. берет трубку, дует в нее, говорит «алло». Трубка молчит.

– Покрути ручку, – советует лейтенант Ф. – Возбуди электричество.

Лейтенант Т. крутит ручку, снова снимает трубку и, глядя на лейтенанта Ф., шутит:

– Боевая тревога, боевая тревога!

– «Паслен» слушает, что случилось? – вдруг резким тревожным голосом отзывается трубка. – Кто говорит?

Глядя на лейтенанта Ф. полными ужаса глазами, лейтенант Т. говорит:

– Говорит лейтенант Ф.

Он отстраняет кричащую трубку от уха, испуганно смотрит на нее и медленно кладет на рычаг.

Лейтенант Ф. разражается бранью.

«КОЖЕДУБ» И «МАСЛОПУЗ»

Первое самостоятельное опробование вертолета (бортовой № 57). Перед запуском двигателей борттехник должен проверить противообледенительную и противопожарную системы. С грехом пополам лейтенант Ф. проверяет первую – датчики работают. Как проверять вторую, борттехник не помнит напрочь. Подняв руку и указывая пальцем на контрольный щиток, он говорит:

– А теперь – противопожарная…

Левый летчик (недавно еще был праваком) [2]2
  Правак – правый летчик (второй пилот) исполняет обязанности штурмана.


[Закрыть] – недовольно:

– Ну, проверяй… Я, что ли, буду?

Борттехник, наглея от безысходности:

– Ну не я же!

Уверенность, с какой это было сказано, повергла старшего лейтенанта в сомнение – а вдруг и правда он должен проверять противопожарную? Здесь нужно сказать, что летчики (особенно молодые) в большинстве своем почти не знали матчасть машины, которую пилотировали, за что среди технического состава имели прозвище «кожедубы» – дубы, обтянутые кожей (техники же носили необидное звание «маслопузых»). Поэтому, совершенно неудивительным было замечание, с которым командир взялся за переключатель на контрольном щитке:

– Ни хрена не помню…

– Смелее, – подбодрил борттехник.

Командир боязливо повернул переключатель на одну секцию. Где-то сзади вверху в недрах машины щелкнуло и зашипело. Оба члена экипажа замерли. Когда шипение стихло, командир откинулся на спинку кресла и сказал обреченно:

– Песец! Вот и потушили пожар в отсеке главного редуктора…

– Ты мне огнетушитель стравил! – возмущенно догадался борттехник. – Теперь я должен его снимать и тащиться в ТЭЧ, заряжать!

– А чего ты меня не остановил?!

– Да ты рукой закрыл, я не видел, что ты там химичишь!

– Ну, ладно, ты это… – виновато сказал командир, – инженеру только не говори, что я стравил. Придумай что-нибудь – ну, там, перепад давления, к примеру. А в ТЭЧ я сам схожу, заряжу. Ты огнетушитель сними – я прямо сейчас и сбегаю. И в следующий раз ты мне подсказывай, не стесняйся!

АРИФМЕТИКА ВРЕМЕНИ

Конец месяца. После трех дней самостоятельных полетов новоиспеченный борттехник первый раз заполняет летную книжку. Заполнение идет под контролем инженера эскадрильи.

Инженер:

– Вписал налет по дням?

– Вписал.

– Теперь пиши «Итого за месяц». Суммируй.

Борттехник суммирует вслух:

– Час десять плюс тридцать минут равняется час сорок.

Он смотрит на инженера. Тот кивает:

– Так, дальше. Да не смотри на меня, это работа для первоклассника.

Борттехник бормочет (читатель, будь внимателен!):

– Час сорок плюс тридцать пять – это будет… – он задумывается, смотрит на инженера, – это будет… Час семьдесят пять?

Инженер одобрительно кивает и благожелательно говорит:

– Ну и крайние сорок минут плюсуй… Итого (поднимает глаза к потолку) – два часа пятнадцать минут…

Пауза. Оба смотрят друг на друга. Борттехник начинает хихикать. Инженер взрывается:

– Счетовод хренов! Сам идиот и меня идиотом делаешь?! Понаберут дураков в армию!

ПРОКЛЯТИЕ БОРТТЕХНИКА

Полеты с инструктором завершились. Борттехник принял во владение борт за номером 22. Увлекшись его расконсервацией и заменой двигателей, а потом и своими первыми самостоятельными полетами, он никак не мог забрать свой парашют с борта инструктора (идти через всю стоянку). Однажды на утреннем построении инструктор, отводя глаза в сторону, сказал:

– Ты бы забрал парашют – он испортился малость.

Когда борттехник увидел свой парашют, он оцепенел. Средство спасения представляло собой черный, совершенно слипшийся мешок – мокрый и жирный на ощупь, с устойчивым запахом керосина. На его немой вопрос: «Кто это сделал?» – инструктор, смущаясь, поведал следующее.

Борт поставили «на прыжки». Борттехник-инструктор снял дополнительный бак, потом выловил на стояночном просторе блуждающий топливозаправщик и поручил водителю заправить вертолет «по полной». Сам закрыл борт и удалился.

Водитель залил через левый подвесной бак «по полной», потом открыл на борту лючок, за которым обычно находилась горловина левого дополнительного, сунул туда ствол заправочного «пистолета», нажал на спуск и задремал. Все 915 литров, предназначенные отсутствующему баку, вылились на тот злополучный парашют, который валялся на полу в ожидании хозяина.

– Да ты не расстраивайся, – сказал инструктор, – твой купол простирнуть можно. А вот мне от керосина теперь отмываться – завтра хотел в Зею за сметаной слетать, да кто ж поставит такой вонючий борт? И вся стоянка, между прочим, насквозь пропиталась…

Однако все оказалось не так просто. В парашютно-десантной службе парашют был признан негодным к дальнейшей эксплуатации. «Вот если бы ты принес его раньше, – с притворным сожалением сказал начальник ПДС старший лейтенант Н. – А так он уже запарафинился». Объяснительная никому ничего не объяснила, и финчасть удержала у борттехника Ф. из нескольких зарплат целых 600 рублей советских денег (пятимесячный доход советского инженера!).

Борттехник проклял своего инструктора и начальника ПДС страшным проклятием. Проклял – и забыл. Но, как ни странно, ровно через год это проклятие сработало. В это время борттехник уже второй месяц бороздил небо Демократической Республики Афганистан. И пришло в эту афганскую часть письмо из родной приамурской эскадрильи, в котором описывалось чрезвычайное и не виданное до сих пор в полку летное происшествие.

Здесь уместно отметить, что перед самым убытием в Афганистан борттехник Ф. сдал свой борт № 22 своему бывшему инструктору. И сдал он этот борт во время перевода вертолета с летнего на зимние масла. Пробки на шарнирах хвостового винта, которые борттехник набил смазкой, были уже завинчены, но не законтрены, [3]3
  Законтрить – зафиксировать соединительно-резьбовые детали проволокой-контровкой для предотвращения их раскручивания под воздействием вибрации.


[Закрыть]о чем борттехник Ф. (снятый инженером прямо со стремянки, на которой он стоял с контровкой в руках, – «беги, оформляй служебный паспорт, а борт сдашь старшему лейтенанту Ч.») добросовестно предупредил своего бывшего инструктора. Но старший лейтенант Ч. шел навстречу своей судьбе и наложенному проклятию, – в этот день он так и не добрался до борта № 22, а на следующий день стремянку уже утащили соседи, и Ч. забыл о предупреждении. Пробки остались незаконтренными.

Итак, в письме сообщалось, что при подлете к аэродрому у борта № 22 заклинило хвостовой винт. (Как было отмечено в документе комиссии, «незаконтренность пробок повлекла их выкручивание под воздействием вибрации при вращении ХВ и вытекание смазки с дальнейшим разрушением шарниров ХВ».) Естественно, под воздействием неуравновешенного реактивного момента от несущего винта вертолет начато вращать. Инструкция в таких случаях предписывает экипажу покинуть борт. Экипаж выполнил предписание и борт покинул – правда, с некоторым запозданием, потому что борттехник старший лейтенант Ч. упорно отказывался отрываться от своего рабочего места.

Этот борттехник боялся прыжков до потери сознания. Он никогда не прыгал с парашютом и гордился тем, что единственный из летно-подъемного состава избегал этой идиотской процедуры – выбрасываться с тысячи метров с тряпкой за спиной. Косить от прыжков ему позволял малый вес – и командование закрывало на это глаза, помня, как одного легкого летчика унесло ветром к железнодорожному депо, и он приземлился среди тепловозов и электровозов, умудрившись проскользнуть между проводами и напугав железнодорожников.

Итак, выбросив борттехника, летчики покинули борт. Осиротевшая машина продолжала болтаться в небе, наматывая круги рядом с аэродромом, а значит, и в опасной близости к поселку Магдагачи. Командир эскадрильи сам поднял в небо борт с четырьмя полными блоками НУРСов [4]4
  НУРС – неуправляемый реактивный снаряд.


[Закрыть]и кружил вокруг неуправляемого вертолета, готовясь расстрелять его, если тому вздумается дрейфовать в сторону поселка. Но тот, словно чувствуя намерения комэска или под воздействием сменившегося ветра, начал потихоньку разматывать спираль в сторону тайги. Покрутившись в воздухе около часа, летучий голландец выработал все топливо, двигатели выключились. И тут, вопреки ожиданиям всех, пустой вертолет подтвердил трехкратную надежность советской техники. Как и полагалось по инструкции, вертолет аккуратно сел на авторотации [5]5
  Авторотация – парашютирование вертолета с выключенными двигателями на самовращающемся винте.


[Закрыть]в чахлую тайгу, порубив несколько молодых березок. Весь последующий ремонт ограничился заменой пакета лопастей.

А вот с экипажем (вернее – с одним из его членов) дела обстояли не так благополучно. Борттехник, несмотря на свой малый вес и на благополучно раскрывшийся купол, к земле шел с громким матом. Он улетел по прямой далеко в поля и, приземлившись в мерзлые глыбы земли, сломал левую ногу.

Что касается второго виновного – начальника ПДС, ст. лейтенанта Н., то и он не ушел от возмездия. Приехав в тот же Афганистан на недельку «напрыгать на орден» (такая война тоже практиковалась), он неудачно приземлился. На высоте шести метров коварный порыв ветра сложил его «крыло», и, брякнувшись с этой высоты на чужую для него землю, начальник сломал правую ногу.

ПЕРВЫЙ ПРЫЖОК

Начало декабря 1985 года. В полку пошли тревожные слухи, что командование полка готовит всему летно-подъемному составу плановые прыжки. Лейтенанты жадно слушали страшные истории старших товарищей, радостно готовясь шагнуть в пропасть. И только борттехник Ф. загрустил.

– Нет, мне прыгать никак нельзя, – волнуясь, говорил он каждому встречному. – Я этого не боюсь, но у меня проблемы с приземлением. Я даже с турника спрыгнуть нормально не могу – последствия детского плоскостопия. Ступни после отвисания становятся как стеклянные – при спрыгивании такая боль, будто они разбились. А вы хотите, чтобы я после болтания в воздухе нормально встал на свои хрупкие ноги?

Когда с молодыми проводили инструктаж, лейтенант Ф. демонстративно ходил в стороне кругами. Он даже не хотел слушать о том, как правильно покидать борт, как управлять парашютом, что делать в случае отказа основного парашюта и в какую сторону выбрасывать запасной купол, чтобы он не перехлестнулся с основным. Не хотел, поскольку твердо решил, что прыгать не будет. На самом деле причина, конечно же, была не в стеклянных ногах лейтенанта. Он просто боялся. Это был совершенно естественный страх разумного существа перед необходимостью совершить бессмысленный поступок – без нужды шагнуть в безопорное пространство, когда вся твоя великая жизнь еще только начинается.

Вечером, накануне назначенного дня, лейтенант впервые всерьез задумался о феномене жизни и ее смысле. Он огляделся вокруг и увидел прекрасный, прекрасный мир – морозный закат, высокие голые тополя (увидит ли он их следующую зеленую весну?), укатанную льдистую дорогу, ведущую к измятым воротам с красными звездами, здание общежития из силикатного кирпича, полуразрушенное крыльцо, обшарпанные двери – все такое родное, милое до слез – нет, это невозможно вот так запросто покинуть. А в комнате на столе – лампа и стопка книг – они останутся и будут ждать хозяина, но не дождутся. Глаза лейтенанта увлажнились от жалости к своим книгам. Он попытался читать, но сразу понял бессмысленность этой попытки. Зачем насыщать свой мозг мыслями и знаниями, если завтра все грубо и беспощадно прервется. Он с удивлением ощутил, что вообще не может понять, как провести эту ночь – неужели спать? Вот так взять и уснуть, когда, возможно, это его последние часы? Но, с другой стороны, кто сказал, что он не нужен на этой земле? Эта мысль немного приободрила – если он нужен миру, все будет хорошо, если же нет… Нет, конечно, он нужен этому миру. Если бы богом был он, обязательно оставил бы в живых такого достойного человека, как лейтенант Ф.

С этой мыслью он и уснул…

И наступило утро 10 декабря 1985 года. Вместе с лейтенантом Ф. проснулись все его сомнения. С ними он и приехал на аэродром. Борт для прыжков был готов, стояла отвратительно ясная морозная погода. Прошли медосмотр. Лейтенант Ф. изложил доктору свою версию о невозможности приземления, но понимания не встретил – доктор слышал много таких историй. В это время в кабинет вошел командир эскадрильи.

– Товарищ майор, – вскричал лейтенант. – Разрешите не прыгать! Я не смогу приземлиться!

– Приземлишься ты в любом случае, – непедагогично захохотал комэска и, не слушая сбивчивых объяснений, заключил: – Положено два прыжка в год – будь добр. Не хочешь – списывайся на землю.

И вместе со всеми лейтенант Ф. на ватных ногах пошел к борту.

Борт уже запустился, когда на них нацепили парашюты. Зажатый между основным и запасным, лейтенант Ф. не мог дышать.

Взлетели, пошли в набор. Лейтенант Ф. на всякий случай проорал на ухо инструктору, сидящему рядом:

– За что тянуть-то?

В шуме двигателей при опущенных ушах шапки ответ он не услышал и, ответив сам себе, махнул рукой и отвернулся. Он совершенно успокоился, потому что понял: прыжка не будет. По какой причине – его не волновало. Этого просто не может быть!

Выпускающий начальник штаба, глядя вниз, поднял руку. Первые пошли к двери, начали пропадать. Лейтенант Ф., привстав и вытянув шею, наблюдал в иллюминатор, как распускаются купола, выстраиваясь в цепочку. Он даже позавидовал летящим под куполами – у них уже все позади. Его толкнули в бок, кивнули на дверь. Лейтенант Ф. хотел аргументированно возразить, но тело, вдруг потерявшее разум и волю, встало и подошло. Все вокруг стало чужим и непонятным, словно в мозг сделали укол новокаина.

– Вниз не смотри! – крикнул начштаба.

Тело посмотрело – внизу, на белой земле были рассыпаны черные точки деревьев. – Кольцо чуть дерни и оставь на месте, – напомнил начштаба. – Пошел!

Тело попыталось оттолкнуться, чтобы прыгнуть в истинном смысле этого слова, но не смогло оторвать ноги – оно их просто не чувствовало.

И лейтенант рухнул вниз как срубленное дерево.

Сначала ему показалось, что он провалился в узкую, длинную трубу и растягивается бесконечно – ноги остались возле вертолета, голова улетела далеко вниз. Потом перед глазами мелькнули чьи-то унты, такие близкие, черные, мохнатые – такие вещественные и родные в отличие от серой холодной пустоты вокруг. «Это же мои!» – вдруг понял лейтенант, осознавая себя. Рука в перчатке, сжимающая кольцо, напряглась. «221, 222, 223!» – быстро отсчитал лейтенант и слегка дернул кольцо. Но это малое движение в силу своей слабости явно ничем не могло помочь в деле спасения жизни. Лейтенант с криком рванул кольцо и широким движением руки отбросил его в сторону («только не выбрасывайте кольца!» – вспомнил он предупреждение инструктора). За спиной что-то сухо лопнуло, тряхнуло, зашелестело, уже сильно тряхнуло за плечи. Перед глазами опять пролетели унты – вверх, вниз, вверх, вниз.

Ветер вдруг стих. В теле появилась тяжесть, ремни защемили пах. Лейтенант понял, что уже не свободно падает, а висит. Он поднял голову и увидел высоко над собой невероятно маленький купол.

– Что за херня, почему такой маленький – вытяжной, что ли? – сказал лейтенант громко. По его представлениям, купол должен был закрывать полнеба.

Он посмотрел вокруг – серо-синяя пустота, солнца почему-то нигде не было. Посмотрел вниз, долго вглядывался, но земля и не собиралась приближаться.

– И долго я буду здесь болтаться? – злобно и требовательно сказал лейтенант в пустоту. – Говорят, я в данный момент должен петь. Так вот хрен вам, а не песня! Спускайте давайте!

Он вдруг осознал, что сидит над бездной на хлипкой, так называемой силовой ленте, застегнутый на какие-то подозрительные замки. Стоит одному из них расстегнуться, он выскользнет и полетит. Сначала он обнял «запаску», но подумал и, подняв руки, крепко уцепился за ремни поближе к стропам, чтобы, если под ним разверзнется, повиснуть хотя бы на руках.

Пока он обеспечивал безопасность, вдруг начала приближаться земля. Он увидел южную площадку, на которую следовало приземляться. Там ползали несколько фигурок. Парашютист летел по прямой и понимал, что при таком курсе обязательно промахнется. Вспомнив застрявшие в памяти обрывки советов, потянул за стропы справа. Курс не менялся. Проматерившись, он с силой потянул обеими руками, посмотрел вверх. Купол подозрительно сильно съехал набок – лейтенанту показалось, еще немного, и он схлопнется. Решив, что лучше промахнуться мимо площадки, чем воткнуться в нее с этой высоты, лейтенант отпустил стропы.

Когда он величаво плыл над площадкой, снизу донесся усиленный мегафоном голос капитана К.:

– Тяни правую клеванту! [6]6
  Клеванта – стропа управления парашютом.


[Закрыть]

– Да я уже тянул, хватит с меня! – истерично крикнул вниз лейтенант и пробормотал под нос: – Клеванту ему тяни! Откуда я знаю, где эта чертова клеванта!

Под ним поплыли сосны. Снижение ускорилось. «Не хватало задом на сосну сесть», – встревожился лейтенант. Самое отчаянное было в том, что от него ничего не зависело. Во всяком случае, он не знал, что делать. Вдруг он увидел, что впереди показалась разрезающая лес довольно широкая дорога. Угол снижения, прикинул лейтенант, упирался прямо в нее. Он приготовился к посадке – взялся руками за стропы и выставил вперед полусогнутые ноги.

Но дорога пронеслась под ним. Замелькали огромные верхушки сосен с угрожающе торчащими ветвями. «Это конец!» – подумал лейтенант, сжался в комок, подогнул ноги, прикрывая совершенно беззащитную корму, закрыл лицо рукавом…

Здесь в памяти зияет трехсекундный черный провал…

А здесь он уже стоит по колено в снегу на крохотной площадке между четырьмя могучими соснами…

Над ним синело небо, купол висел на ветвях. Где-то рядом уже раздавался стук металла о морозное дерево – снимали чей-то парашют или тело. Лейтенант потянул за стропы без особой надежды, и купол с мягким шелестом, струясь, стек к его ногам.

Подбежал солдат с топором.

– Не требуется, – сказал лейтенант. – Тут вам не там. Отрабатывал посадку в лес. Тютелька в тютельку.

Он собрал купол в охапку, закинул подвеску с «запаской» на плечо и пошел по глубокому снегу к поляне.

Небо было синее, солнце – яркое, снег – ослепительный. Казалось, вместо декабря наступил март. Вполне возможно, что вернулись и запели птицы.

Бросив купола, лейтенанты сошлись в круг и, размахивая руками, обменивались впечатлениями. Примерно так:

– А этот козел лысый летит прямо на меня, улыбается и ручкой машет! Ну, думаю, сейчас в стропы въедет, гад.

– А я шарю, шарю рукавицей, а это гребаное кольцо как провалилось!!! А потом – бах! – все само открылось!

И все это было густо пересыпано изощренным матом. Особенно радостно выражался лейтенант Ф.

К шумному лейтенантскому счастью подошел командир полка, который тоже прыгал в этот день.

– Это что за лексикон, товарищи офицеры?

– Да они первый раз, товарищ подполковник, – сказал начштаба.

– Вот оно что… Ну, поздравляю, – улыбнулся командир. – Может быть, «по второй» прямо сейчас?

– Да, да, да! – закричали лейтенанты. И только борттехник Ф., с ненавистью посмотрев на товарищей, сказал:

– Хорошего помаленьку.

– И то верно, – заметил командир.

Остаток дня все лейтенанты, за исключением лейтенанта Ф., мечтали о будущих прыжках. О сотнях оплачиваемых прыжков! За первый им полагалось по три рубля, но они знали, что отцы-командиры уже доросли до 50 рублей за прыжок, и это знание очень подкрепляло решимость новообращенных парашютистов. Однако на следующий день на прыжках с «Ми-6» разбился молодой лейтенант-десантник. Полк, построившись на полосе, провожал его, плывущего мимо, с синим лицом в открытом гробу. После этого все мечты о парашютной карьере прекратились. Когда летом наступило время очередных прыжков, инструктор Касимов не нашел ни одного лейтенанта-борттехника – кто обзавелся справкой, кто попросился в наряд, кто – его помощником. На аэродроме болтался один лейтенант Ф., который только что прилетел из командировки и не знал о готовящихся прыжках. Инструктор Касимов, пробегая мимо, коварно сказал:

– Фрол, помоги парашюты до борта донести.

Доверчивый борттехник пошел за инструктором, сам донес до борта предназначенный ему парашют, поднялся в грузовую кабину, увидел бледные лица пойманных летчиков и борттехников, снятые задние створки… Пока до него дошло, что он попался, вертолет уже оторвался от земли.

Но, к его удивлению, прыгать с легкоуправляемым тренировочным парашютом через снятые задние створки ему понравилось. Правда, все удовольствие чуть не испортил старший лейтенант К. Он сидел перед лейтенантом Ф. и, когда подошла его очередь, вдруг застрял у турникета, через который парашютисты выходили в небо. Лейтенант Ф. увидел, как двое мрачных представителей парашютно-десантной службы отрывают руки К. от поручней ограждения. Эта молчаливая возня показалась лейтенанту Ф. такой страшной (будто враги пытались выбросить несчастную жертву без парашюта), что ему захотелось пересесть назад. Наконец беспощадные товарищи победили. К. с воплем вылетел под хвостовую балку, где циркулярной пилой резал небо хвостовой винт. Когда лейтенант Ф., дрожа, встал и подошел к турникету, К. был уже далеко – безвольно повиснув под куполом, он летел куда-то за поля, за леса, воплощая собой всю безнадежность этого жестокого мира…

Лейтенанта тронули за локоть. «Не обращай на него внимания. Расслабься и получи удовольствие», – посоветовал ему добрый Касимов. И, неожиданно для себя, он послушался. Спокойно вышел, лег, распластавшись, на плотный воздух и затянул прыжок в теплом солнечном небе…

ГОЛОВА КАПИТАНА К

Тот же зимний день, 10 декабря, Южная площадка. Лейтенанты после первого прыжка, умиротворенные, как после бани, смотрят на продолжающиеся прыжки. Вертолет приземляется, забирает очередную группу, взлетает, выбрасывает, снова приземляется. Вот еще несколько летчиков стоят в полном снаряжении в ожидании вертолета. Все в шапках с опущенными и завязанными под подбородком ушами, и только капитан К., любящий порядок и безопасность, – в мотоциклетном шлеме. Он протягивает солдату фотоаппарат и просит запечатлеть. Солдат прицеливается, капитан позирует боком, чтобы в кадр попали оба парашюта – основной и запасной.

Отряд загружается в вертолет, машина уходит в небо. Народ внизу наблюдает, как из открытой двери выпадают черные точки, летят вниз, – над ними вспыхивают купола, человечки качаются под ними, плывут друг за другом.

Вдруг по толпе наблюдающих пробегает тревожный вздох. Когда над одной из точек раскрылся купол, от нее отделилась еще одна точка и полетела вниз. «Что это? – гадают в толпе. – Может быть, запаска отцепилась или унт слетел с ноги?»

Точка стремительно приближается к земле. Человек, от которого она отделилась, висит под куполом без движения. Предмет летит прямо на площадку. Несколько человек – в их числе и лейтенанты – бросаются бежать к предполагаемому месту падения неизвестного предмета. Кто-то уже рассмотрел в бинокль, что человек под куполом – в летных ботинках, а в этой группе все, кроме капитана К., были в унтах. Значит, разделился именно капитан К.

– И надо было ему фотографироваться перед взлетом! Вот тебе и сбылось! – кряхтят бегущие. – Может, при открытии стропы перехлестнулись и ему голову оторвало? И очень даже просто…

Предмет врезается в снег у самого края площадки. Все останавливаются. К месту падения осторожно приближается один, заглядывает в снежную воронку. Нагибается, запускает в снег руки… Все замерли, заранее трагически морщась.

– Голова капитана К.! – кричит он и поднимает над собой пустой мотоциклетный шлем.

НАБЕГАЮЩИЙ ПОТОК

Зима 1985 года. Близится Новый год. По всему фронту перестройки разворачивается наступление на алкоголизм. Государственные потоки радости резко пересохли, и армия перешла на внутренние резервы. И однажды вечером молодые борттехники попробовали нечто. Эту мутную жидкость – спирт, слитый из системы, – принесли друзья с «Ми-6». Гадость имела вкус фотопроявителя и запах резины. Но нужно же когда-нибудь начинать – и лейтенанты выпили противообледенительную смесь, закусив китайской тушенкой «Великая стена».

Утром после завтрака, уже забравшись в кузов машины, борттехник Ф. почувствовал, что его кишечник начал жить самостоятельной бурной жизнью. На середине пути к аэродрому после энергичной тряски по ухабам борттехник понял, что, если он не выбросится из машины, позор неминуем. Но выбраться из плотной укладки тел в меховых куртках и унтах, обдуваемых вихрящейся за машиной зимней пылью, было невозможно. Усилия, которые требовались для этого, неминуемо бы вызвали преждевременное освобождение от страданий.

Так он не терпел никогда! Машина подъехала к штабу, сочувствующие пассажиры уже пропустили его к борту, и он десантировался, не дожидаясь полной остановки. Возле штаба в ожидании построения уже собралась толпа офицеров. Тут же кучками стояли вольнонаемные женщины. Борттехник, обогнув толпу и оставив ее за спиной, полетел, шурша собачьими унтами, по тропинке к покосившемуся «скворечнику» на самом краю лесочка.

Здесь требуется небольшое техническое отступление: для облегчения жизнедеятельности летчика на зимних «ползунках» (по сути – меховой комбинезон без рукавов) сзади предусмотрен треугольный клапан на «молниях», расстегнув которые летчик может выполнить «контрольное висение», не снимая «ползунков».

Возвращаясь к борттехнику. На своем стремительном пути он проделал сложную работу – расстегнул «молнию» меховой куртки, завел руки за спину, под куртку, нащупал «молнии» «туалетного» клапана и расстегнул их до упора, чтобы не тратить время в тесной будке. Может быть, он надеялся, что тяжелая куртка, прижав клапан сверху, не даст ему отпасть. Но, если честно, в этот страшный момент он даже не думал о проблеме внешнего вида. Все эти операции страждущий борттехник проделал столь быстро, что потом еще с десяток метров несся по тропинке к заветной дощатой дверце, размахивая руками. Поглощенный стремлением к цели, он даже не слышал хохота толпы, которая наблюдала вид сзади.

Поскольку борттехник летел вперед с большой скоростью, расстегнутая куртка, вздыбленная набегающим потоком, освободила клапан. Клапан, в свою очередь, отвалившись, открыл огромную треугольную дыру, в которой, как в люке скафандра, коленвалом крутились ягодицы бегущего борттехника, обтянутые голубыми китайскими кальсонами.

Когда счастливый борттехник вышел, полк встретил его аплодисментами.

СИЛА СЛОВА

В офицерском общежитии вместе с лейтенантами-двухгодичниками и холостыми кадровыми жил прапорщик-борттехник. Он и преподавал молодым лейтенантам первые уроки летного мастерства. В частности, в первый же день знакомства на вопрос, как завести вертолет, прапорщик презрительно ответил:

– Заводят корову в стойло. Вертолет – запускают!

Но эта цитата приведена здесь в максимально очищенном виде. На самом деле в оригинале она выглядела (при том же смысле) совершенно иначе. Этот прапорщик был известен своей простой разговорной речью. Он разговаривал примерно так (неотредактированная цитата):

– Вчера, б…, купил фонарик, нах…, б…. Три цвета, нах…, б… Красный, б…, синий, б…, желтый, б…, нах…, б…, нах…, б…!

Тесное общение с таким мастером слова не могло пройти даром для молодых лейтенантов. И не прошло. Однажды утром, перед построением, лейтенант Ф., зайдя в штаб, случайно подслушал, что после первого полугода службы им положен двухнедельный отпуск. От перспективы встретить Новый год дома у молодых борттехников захватило дух.

– Да кто отпустит такую ораву – опустошим полэскадрильи, – усомнились лейтенанты. – Даже и спрашивать не стоит.

– Ну и служите дальше, – сказал лейтенант Ф. и шагнул навстречу спускающемуся по ступенькам командиру полка.

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться? – отдавая честь, звонким от напряжения голосом сказал лейтенант Ф.

– Обращайтесь, – козырнул командир.

– По закону после первого полугода службы лейтенантам-двухгодичникам положен двухнедельный отпуск. И я прошу этот отпуск предоставить! – на одном дыхании оттараторил лейтенант. Перевел дыхание и, совершенно неожиданно для себя, добавил: – Нах…, б…!

Гомонящие у штаба офицеры стихли. Все головы с шорохом повернулись к эпицентру событий. Командир помолчал, потом улыбнулся и сказал:

– Да, я вижу, вам действительно нужен отпуск. Что ж, оформляйтесь.

Как спустя двадцать лет отметил свидетель лейтенант М., «эхо смеха прокатилось по окрестной тайге».

P.S. Скорее всего, в тот момент лейтенант Ф. частично потерял сознание от ужаса. Это доказывается тем, что сегодня, спустя двадцать лет, он напрочь забыл об этом случае. Эта ячейка памяти просто выгорела. Напомнил ему бывший лейтенант М.

В свою очередь, лейтенант М. напрочь забыл о том, как, будучи уже старшим лейтенантом 302-й отдельной вертолетной эскадрильи авиабазы Шинданда, он послал на три буквы инженера этой эскадрильи. Об этом спустя двадцать лет ему напомнил бывший старший лейтенант Ф. Об этом мы расскажем, как только представится удобный случай.

ЛЕЙТЕНАНТ И ЛЕНЬ

После отпуска лейтенант Ф. долго не мог войти в армейскую колею. Гражданская лень, отступившая за полгода службы, вновь обуяла его.

Февраль, утреннее построение. Солнце, мороз и ветер. Личный состав стоит с поднятыми и застегнутыми воротниками меховых курток. Командир полка идет вдоль строя. Вдруг он останавливается, смотрит на одного из офицеров. Всматривается в то место, где должно быть лицо, и говорит: