Текст книги "Летать так летать!"

Автор книги: Игорь Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Есть такой сплав! – отвечает лейтенант Ф. – Я сам над ним работал в институте. Называется ЖСбУ – на основе решетки карбида титана.

– Не выдержит, – мотает головой лейтенант Д. – Такую температуру ни один существующий сплав не выдержит!

Возмущенный лейтенант Ф. хватает нож и начинает царапать на дюралевой стенке какие-то формулы, подсвечивая зажигалкой.

В это время гадающий на картах лейтенант Л. поворачивается и говорит:

– Совсем одурели, что ли? Завтра в бой, а вы какой-то херней маетесь! Быстро пить!

Часть II
Демократическая Республика Афганистан

Аэродром возле Шинданда, 1158 метров над уровнем моря, ВПП 2700x48 м. 302-я ОВЭ (отдельная вертолетная эскадрилья – «Ми-8МТ», «Ми-24», прикомандированные «Ми-6») работала на западной половине Афганистана. Сфера действия: по долготе – от иранской границы до высокогорного Чагчарана, по широте – от советской границы (Турагунди-Кушка) до самого юга Афганистана – пустынных Заранджа, Геришка, Лашкаргаха (Лошкаревки) и дальше.

Состав 302-й ОВЭ под командованием подполковника Швецова заменил «черную сотню Александрова» 22 декабря 1986 и закончил работу в ранге «дикой дивизии Швецова» 23 октября 1987 года.

В КАЧЕСТВЕ ЭПИГРАФА – АЭРОФОТОСЪЕМКА, НАЙДЕННАЯ В ИНТЕРНЕТЕ

Перед нами – два фото, сделанные американским самолетом в 2001 году, во время операции американских войск в Афганистане. Они подписаны: «Shindand airfield pre strike» и «Shindand airfield post strike», что в переводе с английского означает «аэродром Шинданд до удара» и, соответственно, он же – после этого удара. Белыми стрелками указаны аккуратные дырки на полосе и рулежках. Аэродром Шинданда бомбили, чтобы обезвредить одну из главных авиабаз талибов.

А вот из виртуального пространства выпадают еще несколько фото на это же имя:

Американский «Геркулес» стоит там, где раньше стояли «Илы» и «Аны».

Американские очкарики в касках волокут по бетонным плитам моей взлетной полосы какие-то ящики – не иначе, как с туалетной бумагой.

Американские «Апачи» брезгливыми винтами вздымают пыль, которая навсегда въелась в мою кожу.

Кажется, я обознался временем – sorry, gentelmen! Возвращаюсь к той картинке, где еще нет белых стрелок и черных дырок.

Я вижу мой аэродром. Это удивительно и странно – наблюдать в настоящем свое прошлое, которое с этой высоты выглядит ничуть не изменившимся.

Я вижу взлетно-посадочную полосу, с которой мы взлетали и на которую приземлялись сотни раз. Я помню ее жаркий бетон и струящееся над ним марево, маслянисто дрожащие восточные горы.

Я вижу площадку ТЭЧ, два ее ангара, узкую тропинку, выводящую со стоянки, и квадрат, оставшийся от эскадрильского домика.

Я вижу стоянку и все вертолетные площадки – вот она, моя, но сейчас она пуста – нет на ней борта № 10. Значит, он сейчас в небе. А в нем – я. И мы идем на посадку. Иначе как объяснить, что я вижу все больше, ближе, подробней. Малое разрешение фотографии сменяет бесконечное – памяти.

Приближаются ряды жилых модулей, дорожки, посыпанные толченым кирпичом, плац с бюстом Ленина, штабной дворик с маленьким, журчащим среди пыльных кустов фонтанчиком, ангар столовой, баня с бассейном под рваной маскировочной сетью, будка с вараном…

Я вижу фигурки летчиков, техников, солдат. Выруливают и взлетают вертолеты, пылят топливозаправщики, садятся истребители-бомбардировщики, выстреливая бутонами тормозных парашютов…

И над всем этим – ржавые горы, синее небо, белое солнце!

Здесь ничего не изменилось за эти годы, здесь все по-прежнему.

А это значит – я вернулся. Открываю дверь, ставлю стремянку, спускаюсь на ребристый металл площадки. И вижу наших – они уже идут ко мне…

ПЕРВЫЙ БОЕВОЙ

Прибывших летчиков разместили в палатках – старая эскадрилья еще несколько дней ждала «горбатого» («Ил-76»), чтобы улететь в Союз, и, естественно, продолжала занимать «модули» (сборные щитовые бараки). Ночью грохало и ухало – по горам били гаубицы, над палаткой с шелестом пролетали снаряды, вот спустили воду в огромном унитазе – над головой, казалось, едва не касаясь брезента, с воем и гомоном пронеслась стая реактивных снарядов «града». Никто не мог уснуть. (Через неделю, уже в модулях, никто не просыпался, когда по фанерным стенкам акустическими кувалдами лупила артиллерия, и от этих ударов с полок валились будильники и бритвенные принадлежности.)

Наутро 23 декабря лейтенант Ф. и лейтенант М. приняли борт № 10. Старый его хозяин, беспрестанно улыбаясь, открывал и закрывал капоты, бегал кругами, пинал пневматики, хлопал ладонью по остеклению и, наконец, крепко пожав руки лейтенантам, со словами «не боись, ребята, машина хорошая, сильная» унесся со стоянки не оглядываясь.

После обеда, когда лейтенант Ф., которому выпало летать первую неделю, осматривал новоприобретенный борт, к машине подошли двое летчиков в выгоревших комбезах. Судя по их виду, оба были с большого бодуна – скорее всего, они вообще сегодня не спали, празднуя прибывшую замену.

– А где Андрюха? – спросил у борттехника летчик постарше. – Или он уже заменился?

Борттехник кивнул, надеясь, что летчики уйдут.

– Ну, что, брат, полетели тогда с тобой… – вздохнул старший, и оба летчика с трудом полезли в кабину.

Борттехник, ничего не понимая – первый день, предупреждать надо! – полез следом. Запустились, вырулили в непроглядной желтой пыли, запросились, взлетели.

– Садись за пулемет, друг, – сказал командир. – Наберем высоту, сядешь обратно. Летаем на потолке, чтобы «стингер» [10]10
  «Стингер» – переносной зенитно-ракетный комплекс производства США, поступил к душманам на вооружение в 1986 году.


[Закрыть]не достал. Слава богу, это наш крайний вылет, отработали свое. Теперь ваша очередь.

Набирали высоту. Борттехник с нагрудным парашютом на коленях сидел за пулеметом и смотрел на пергаментную землю – отодвигаясь все дальше, она раздвигалась все шире. Кварцевыми прожилками поблескивали речки, щепотками серой халвы лежали там и сям кишлаки, кривые желто-зеленые заплатки полей наползали друг на друга, лепились по предгорьям. Горы поднимались выше, вставали чередой на востоке, подпирая небо сахарными пиками, – и пересохший от пыльной сухости взгляд жадно приникал к холодной белизне.

– Увидишь, если заискрит внизу – докладывай, увидишь вспышку – докладывай, увидишь дымный след – значит, пуск, увидишь солнечный зайчик – значит, машина бликует стеклами, – бубнил командир.

Набрав 3500, они вышли из охраняемой зоны и потащились на север, добирая высоту по прямой.

– Здесь пулемет не нужен, – сказал командир. – Садись на место.

Борттехник начал вылезать из-за пулемета. Развернуться не было возможности – нагрудный парашют цеплялся за пулемет, и борттехник понимал, что если он зацепится кольцом, то раскрытие парашюта в кабине никого не обрадует. Он приподнялся и занес правую ногу назад…

Но поставил он ее не на пол, а на ручку «шаг-газ» (находится слева от кресла правого летчика и дублирует шаг-газ командира). Несмотря на то что командир держал свой шаг-газ, его расслабленная похмельная рука оказалась не способна среагировать на неожиданное нападение слепой ноги борттехника. Ручка дернулась вниз, угол атаки лопастей упал, вертолет провалился.

– Блин, – спокойно сказал командир. – Прими ногу, брат, мне и так тяжело…

Судя по внезапной легкости в телах, они падали.

Борттехник, у которого все скукожилось от страха, упершись левым коленом, соскочил назад, плюхнулся на свое откидное сиденье. Командир потянул шаг, придавили перегрузки, вертолет затрясся и пошел вверх.

Некоторое время молчали, закуривали.

– А все-таки я завидую борттехнику, – вдруг сказал правый летчик и посмотрел на командира. – У него целых два места. Хочет здесь сидит, хочет – за пулеметом.

– Но с другой стороны, – сказал командир, – если борттехник сидит, как сейчас, на своем месте, то при спуске на авторотации передняя стойка шасси, которая находится точно под сиденьем, пришпиливает борттехника к потолку. Если же он сидит за пулеметом – как на балконе – то является мишенью для вражеских пуль.

– Это точно, – согласился правый. – А если прямо в лобовое остекление влетает глупый орел, то борттехник с проломленной грудной клеткой валяется в грузовой кабине. Да и в случае покидания вертолета мы с тобой выбрасываемся через свои блистера, а борттехнику нужно ждать своей очереди или бежать в салон к двери.

– В любом случае не успевает, – кивнул командир. – Наверное, поэтому потери среди борттехников намного выше, чем у других категорий летно-подъемного состава…

– Ну, все, командир, – сказал борттехник. – Останови, я прямо здесь выйду.

И все трое засмеялись.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ФЕЛИКС

Через неделю непрерывных полетов жизнь на войне вошла в свою колею. Уже не болела голова от посадок в стиле «кленовый лист», когда вертолет просто падает по спирали, уши закладывает, а при их продувании (зажмите пальцами нос) воздух сквозит из уголков глаз…

Личный состав из палаток переехал в модули. В комнатах гнездилось по пять-семь человек, старые помятые кондеры работали в основном в режиме вентиляции, гоня с улицы пыльный воздух. Но главной проблемой стали клопы – как и любая насекомая живность в этой местности (например, десятисантиметровые кузнечики), клопы были огромны. Насосавшись крови, клоп раздувался в лепешку диаметром с двухкопеечную монету. Ворочаясь в кровати, спящий вертолетчик давил насекомых и утром, расчесывая укусы, с изумлением рассматривал на простыне бурые – уже величиной с пятак – кляксы. Возникла проблема частой смены постельного белья – спать на заскорузлых, хрустящих простынях было не очень приятно. Единственная стиральная машина не справлялась, стирали в больших армейских термосах для пищи. Эта процедура утомляла, да и в умывальной комнате на всех желающих не хватало места.

И вот под самый Новый год борттехнику Ф. повезло. С утра борт № 10 загрузили под потолок разнообразным имуществом – теплыми бушлатами, коробками с тушенкой, консервированной картошкой, сухими пайками – но главной ценностью были тугие тюки с новым хрустящим постельным бельем. Все это добро в сопровождении двух прапорщиков вертолеты должны были забросить на высокогорный блокпост.

Добра здесь было на три блокпоста. Борттехник уже знал, что часть имущества вернется с тем же бортом назад и пропадет в недрах войны, направленное куда надо умелыми руками вещевиков. Поэтому ни один борттехник не упустит шанс, везя уже наполовину украденный груз, кинуть на створки ящичек тушенки или того же сухпая.

Сегодня лейтенанту Ф. было не до продовольствия – ему требовался всего один тюк постельного белья. При торопливой разгрузке считать никто не будет, а если и спохватятся, то тюк сам закатился за шторку.

Но вылета все не давали. Близился обед. Борттехник начал чувствовать неладное. И предчувствия его не обманули. Прибежал инженер, приказал разгружать борт – срочно нужно досмотреть караван, только что обнаруженный воздушной разведкой. Барахло подождет. Инженер пригнал с собой двух солдат и лейтенанта М., с которым лейтенант Ф. не только делил в первый месяц борт № 10, но и койки их стояли голова к голове.

Быстро разгрузили борт, складывая имущество в кучу прямо на стоянке возле контейнера. Досмотровый взвод уже пылил к вертолету. Борттехник, увидев, что двое солдат-помощников с голодными глазами стоят возле кучи и уходить явно не собираются, прогнал их.

– Слушай, Феликс, – сказал он лейтенанту М. – Мы сейчас улетим, и ты провернешь полезную операцию. Возьмешь один тюк с постельным бельем и незаметно сунешь его в контейнер. Если пехотинцы при погрузке спросят тебя, что и где, все вали на меня – улетел, мол, не знаю, не ведаю. Потом отнесешь в комнату. Представляешь, теперь мы на весь год обеспечены чистыми простынями, а грязные будем на тряпки рвать.

Лейтенант М. молча выслушал и кивнул. Борттехник Ф. улетел на караван в хорошем настроении, предвкушая вечернюю баню и сон на свежей простыне.

Когда пара вернулась, вещей на стоянке уже не было, лейтенанта М., естественно, тоже. Борттехник Ф. заглянул в контейнер – тюк там не наблюдался. «Уже унес в модуль», – подумал лейтенант Ф. и, улыбаясь, пошел домой.

– Ну, где? – спросил он, входя в комнату, у лежащего на кровати лейтенанта М.

– В Караганде! – злобно ответил лейтенант М. – Ничего не получилось.

– Что, застукали, что ли?

– Да при чем тут это! – махнул рукой лейтенант М. – Ну не смог я, понимаешь, солдатиков ограбить!

ТЕРРИТОРИЯ АЛЛАХА

…Тут в комнату вошел лейтенант Л., который вместе с лейтенантом Ф. летал на караван ведомым.

– Что такие грустные, дурики? – весело спросил он.

Лейтенант Ф. рассказал коротко и возмущенно о том, как они лишились новых простыней.

– Не могу я солдатиков ограбить! – передразнил лейтенант Ф. – Да уже завтра эти простыни в шиндандском дукане будут!

Лейтенант М. лежал на кровати и молча смотрел в потолок.

– Подумаешь, беда какая, – сказал лейтенант Л. – Ясегодня нашел и потерял намного больше. На этом драном караване, между прочим…

…На караван они вышли быстро – выпали из ущелья прямо на караванный хвост.

– Останови его, – сказал командир борттехнику Ф.

Борттехник положил длинную очередь вдоль каравана. Погонщики засуетились, верблюды, наталкиваясь друг на друга, останавливались.

Ведущий сел. Пока досмотровый взвод выгружался, караван снова колыхнулся и двинулся огромной гусеницей.

– Ну, что за непонятливые духи! – сказал командир. – Успокой ты их!

Борттехник Ф. снова дал очередь – так близко к каравану, что пыль от пулевых фонтанчиков брызнула на штаны погонщиков. Караван замер, переминаясь. На него накинулись солдаты – ощупывали людей, стоявших с задранными руками, били прикладами по тюкам.

Ведомый, барражирующий над ними, сказал:

– Там в ущелье мешочек валяется – что-то скинули бородатые. Присяду, посмотрю?

– Только осторожненько и быстро…

Ведомый присел недалеко от мешка, одиноко лежавшего в пыли. Борттехник лейтенант Л., прихватив автомат, побежал к мешку.

– Бегу и думаю, – рассказывает лейтенант Л., – а чего это я бегу, мало ли что там? А что, если в мешке мины? Не зря же скинули! Останавливаюсь, поднимаю автомат, прицеливаюсь метров с пяти, нажимаю на спуск. И вот, когда пули уже отправились в полет, до меня доходит, какой я идиот! Кранты! – пронеслось в голове. И, если б вы знали, как обидно мне стало – помереть вот так, от собственного идиотизма! Пули вошли, что-то звякнуло, жизнь перед глазами понеслась. Стою – даже упасть не догадался. Но время идет, мешок лежит, я жив. Подхожу, развязываю, а там – чайники! Пять маленьких металлических чайников, три пробиты моими пулями. Покопался еще, достаю сверток, раскрываю, а в нем – ох, до сих пор сердце екает! – толстая пачка долларов!!! Ну е… Я сразу вспомнил того бубнового туза в Чирчике – сбылось, думаю! Сунул сверток в карман – и назад. Доложил: так и так, одни чайники. Вы как раз караван шмонать закончили. Взлетели и домой. Летим, а я пачку в кармане щупаю, ликую – ну не меньше десяти тысяч! Начал думать: везти их в Союз контрабандой или на чеки менять? Всю дальнейшую жизнь распланировал. Правда, очко играть стало – сейчас, думаю, на гребне удачи и завалят – недаром же туз бубен выскочил на вопрос – собьют ли меня? А тут все сошлось. Вот я перепарашился, пока назад перли. Прилетели, еле дождался, когда летчики ушли. Достаю, разворачиваю трясущимися руками и вижу: стопка зеленых листков, в формате стодолларовых купюр – один к одному, но с арабскими письменами, да еще сшиты по одному торцу – молитвенник! Как я там проглядел? Уж лучше бы пару целых чайников взял – две тысячи афошек! [11]11
  Афошка (жарг.) – афгани, денежная единица Афганистана. В то время один советский рубль (в чеках Внешпосылторга) равнялся 25–30 афгани. Для сравнения – бутылка водки стоила от 30 до 50 чеков, а джинсы «Монтана» в дукане – от 1200 до 1500 афгани (бутылка водки). На этих «ножницах» некоторые умельцы сколачивали целые состояния.


[Закрыть]А вы тут по каким-то простыням грустите…

– Значит, тебе сегодня досталось Слово Божие, – сказал лейтенант Ф. – Покажи хоть, как оно здесь выглядит.

– Да выкинул я это слово, – махнул рукой лейтенант Л. – В окоп с гильзами.

– Ну и зря! – вдруг вскочил лейтенант М. – Как мусульманин должен заявить, что здесь мы находимся на территории Аллаха. И если он посылает тебе свое Слово, а ты его выкидываешь, то тебе, – переходя на крик, закончил Феликс, – действительно кранты!

– А туз бубен – не обязательно деньги, – добавил лейтенант Ф. – Это – ценные бумаги вообще…

Лейтенант Л. растерянно перевел взгляд с одного на другого, хлопнул себя по лбу и, пробормотав: «Вот, блин!», выбежал из комнаты.

ПЕРЕМИРИЕ

15 января 1987 года. На утреннем построении до личного состава было доведено, что в ДРА объявлена политика национального примирения.

– С сегодняшнего дня война окончена, – сказал замполит (в строю прокатился смешок). – И нечего смеяться – устанавливается перемирие, а это означает, что мы зачехляем стволы. Плановые задания выполнять продолжаем, но первыми огня не открывать. (Строй возмущенно загудел.) И нечего возмущаться – это приказ командующего армией!

Борт № 10 был запланирован на ПСО. [12]12
  ПСО – поисково-спасательное обеспечение (сопровождение истребителей-бомбардировщиков на тот случай, если, их собьют).


[Закрыть]По вчерашнему плану пара «свистков» должна была отработать бомбами по обнаруженному складу боеприпасов, но сегодня, в связи с внезапным перемирием, она была переориентирована на воздушную разведку.

Вылетели в район работы за полчаса до «свистков», [13]13
  «Свистки» (жарг.) – истребители-бомбардировщики.


[Закрыть]добрались, заняли зону ожидания над куском пустыни между гор, пустились галсировать, не приближаясь к горам. (Эскадрилья Швецова, в отличие от предшественников, быстро «упала на предел» – летали в нескольких метрах над землей – «стингеры» не захватывали цель ниже 30 метров, опасность от стрелкового оружия возрастала, зато была скорость, маневренность и полная зарядка НУРСами четырех или даже шести блоков.)

Примчались «свистки», отщелкали и умчались, издевательски пожелав «вертикальным» доброго пути домой.

– Торопиться не будем, – сказал командир ведомому. – Местечко хорошее для коз – надеюсь, с ними у нас перемирия нет?

Пошли вдоль узкого речного русла, надеясь выгнать из прибрежных кустов джейрана. Увлекшись, приблизились к горам. Вдруг впереди, на выходе из ущелья, показалось облачко пыли.

– Командир, машины! – сказал правый. Он достал бинокль, высунулся из блистера, пересчитал. – Пять крытых грузовых. Что будем делать?

Командир поднял вертолет повыше, запросил «точку»:

– Пыль, я – 832-й. Наблюдаем пять бурбухаек. [14]14
  Бурбухайка, бурубухайка (жарг.) – афганская грузовая машина.


[Закрыть]Идут груженые. Азимут 60, удаление 90. Надо бы досмотровую группу прислать…

– 832-й, вас понял, – ответила Пыль и замолчала.

Молчание было долгим. В это время машины заметили вертолеты, повернули и пустились наутек, прикрываясь желтой завесой.

– Пыль, они нас заметили, уходят, – воззвал командир.

– Понял вас, 832-й, – проснулась Пыль. – Э-э, тут спрашивают, может, подлетите, посмотрите, что везут?

– Да вы что, перегрелись? – возмутился командир. – Кто еще там спрашивает? Я «свистков» обслуживал, у меня один доктор на борту – его, что ли, высадить с уколом? Пришлите группу или разрешите работу – бородатые едут на полных бурбухайках вне разрешенных дорог, да еще и убегают.

– 832-й, – строго сказал чужой голос, – ПЕ-РЕ-МИ-РИ-Е! Аккуратно надо. Без лишнего шума…

– Клали они на ваше перемирие! Так мне работать или нет?

– Ну, это, – неуверенно сказала Пыль, – на ваше усмотрение, 832-й. Но только если они первыми начнут…

– Вас понял, Пыль!.. – И, выдержав секундную паузу: – Да они уже начали!

ТОВАРИЩ ПУЛЕМЕТ

1

Раннее, очень раннее утро. Опять ПСО. Пара пришла к месту работы, когда солнце только показалось над верхушками восточных гор. Борттехнику Ф. после подъема в полчетвертого и после плотного завтрака страшно хочется спать. Он сидит за пулеметом и клюет носом, Особенно тяжело, когда пара идет прямо на солнце. Летчики опускают светофильтры, а беззащитный борттехник остается один на один со светилом. Жарко. Он закрывает глаза и видит свой комбинезон, который он стирает в термосе. Горячий пар выедает глаза…

Проснувшись от звука собственного пулемета, борттехник успевает отдернуть руки. Он понимает, что, мгновенно уснув, попытался подпереть голову рукой и локтем надавил на гашетку. Впереди, чуть слева, идет ведущий. Борттехник испуганно вглядывается, нет ли признаков попадания. Вроде все спокойно.

– Ты чего путаешь? – говорит командир, который не понял, что борттехник уснул. – Увидел кого?

– Да нет, просто пулемет проверяю, – отвечает борттехник.

– Смотри, ведущего не завали…

– Все под контролем, командир!

2

Пара идет над речкой, следуя за изгибами русла. Вплотную к речке, по ее правому берегу – дорога. Борттехник Ф. сидит за пулеметом и смотрит на воду, летящую под ногами. Вдруг его озаряет мысль. Он нагибается и поднимает с парашютов (уложенных на нижнее остекление для защиты от пуль) фотоаппарат ФЭД. Склонный к естественным опытам борттехник желает запечатлеть пулеметную очередь на воде.

Правой рукой он поднимает фотоаппарат к глазам, левой держит левую ручку пулемета – большой палец на гашетке. Задуманный трюк очень сложен – один глаз смотрит в видоискатель, другой контролирует ствол пулемета, левая рука должна провести стволом так, чтобы очередь пропорола воду на достаточно длинное расстояние от носа машины, а правая рука должна вовремя нажать на спуск фотоаппарата, чтобы зафиксировать ряд фонтанчиков.

Борттехник долго координирует фотоаппарат и пулемет, пытаясь приспособиться к вибрации, ловит момент, потом нажимает на гашетку пулемета, ведет стволом снизу вверх и вправо (помня о ведущем слева) – и нажимает на спуск фотоаппарата.

Прекратив стрельбу и опустив фотоаппарат, он видит – справа, на дороге, куда почему-то смотрит ствол его пулемета, мечется стадо овец и среди них стоит на коленях пастух с поднятыми руками.

«Блин! – думает борттехник. – Сейчас получу!»

– Молодец, правильно понимаешь! – говорит командир. – Хорошо пуганул духа! Их надо пугать, а то зарядят в хвост из гранатомета…

3

Степь Ялан возле Герата. Пара «восьмерок» возвращается с задания – завалили НУРСами несколько входов в кяриз – подземную речку, которая идет к гератскому аэродрому. Машины медленно ползут вдоль кяриза, ища, куда бы еще запустить оставшиеся НУРСы. Вдруг дорогу ведущему пересекает лиса – и не рыжая, а палевая с черным.

– О! Смотри, смотри, – кричит командир, майор Г., тыча пальцем. – Чернобурка! Мочи ее, что рот раззявил! Вот шкура будет!

Борттехник открывает огонь из пулемета. Вертолет сидит на хвосте у мечущейся лисы, вьется змеей. Борттехнику жалко лису. К тому же он понимает, что пули калибра 7,62 при попадании превратят лисью шкуру в лохмотья. Поэтому он аккуратно вбивает короткие очереди то ближе, то дальше юркой красавицы.

– Да что ты, е-мое, попасть не можешь! – рычит командир, качая ручку. – Правый, помоги ему!

Правак отодвигает блистер, высовывается, начинает палить из автомата. Но лиса вдруг исчезает – она просто растворяется среди камней.

– Эх ты, мазила! – говорит майор Г. – Я тебе ее на блюдечке поднес, ножом можно было заколоть. А ты…

– Жалко стало, – сознается борттехник.

– Да брось ты! Просто скажи – стрелок хреновый.

Борттехник обиженно молчит. Он достает сигарету, закуривает. Вертолет набирает скорость. Облокотившись локтем левой руки на левое колено, борттехник курит, правой рукой играя снятым с упора пулеметом. Впереди наискосок по дуге мелькает воробей. «Н-на!» – раздраженно говорит борттехник и коротко нажимает на гашетку. Двукратный стук пулемета – и…

…Брызги крови с пушинками облепляют лобовое стекло!!!

Ошеломленный этим нечаянным попаданием, борттехник курит, не меняя позы. «Бог есть!» – думает он. Летчики потрясенно молчат. После долгой паузы майор Г. говорит:

– Вас понял, приношу свои извинения!

4

Борттехник М. полетел ведущим в Турагунди. Пилотировал машину капитан К., педантичный, интеллигентный офицер – от него никто никогда не слышал слова экспрессивнее, чем «идиот».

На борту было несколько полковников, и К., уважавший военную карьеру и старших по званию вообще, решил продемонстрировать своим высоким пассажирам, что и он, несмотря на принадлежность к авиации, службу понимает правильно.

Миновали Герат. Командир обратился к борттехнику М.:

– Пожалуйста, Феликс, пойди, открой кормовой люк и посиди там за пулеметом, чтобы полковники видели, что у нас и хвост прикрыт.

Борттехник М., ругая про себя угодливость командира (зачем прикрывать хвост, если его прикрывает ведомый?), отправился на корму. Прошел мимо полковников, открыл люк, выставил в него кормовой пулемет, подсоединил фишку своего шлемофона к бортовой сети и доложил командиру, что позицию на корме занял.

Полковники настороженно следили за его действиями.

– Что пассажиры? – спросил К.

– На меня смотрят, – ответил борттехник.

– Если спросят, что ты там делаешь, скажи, командир приказал прикрыть хвост, поскольку район опасный. Сам знаешь, позавчера тут духовскую «восьмерку» завалили.

Борттехник сидел на перевернутом цинке и, сгорбившись, смотрел на летящий в люке пейзаж. Сидеть было неудобно, однообразие серо-желтого кусочка несущейся в люке суши раздражало. Для разнообразия борттехник решил проверить пулемет. Он нагнулся, сделал вид, что куда-то целится, и нажал на спуск…

Звук пулемета в летящем вертолете (когда шумят двигатели и ствол за бортом) не громче стука швейной машинки. Но сейчас в наушники ударил разрывающий грохот. Оглушенный борттехник понял, что забыл отключить переговорное устройство, и пулеметная очередь через его ларинги, многократно усиленная, попала в бортовую сеть.

– Феликс, ты что, охренел?! – услышал он крик в наушниках. – Что молчишь, или это ты застрелился? Ты нам чуть перепонки не раскроил. Так и долбануться недолго! Закрывай на хер люк, возвращайся!

Самым странным и страшным в этой тираде (щедро переложенной трехэтажным матом) было то, что ее тонким голосом прокричал интеллигентный и тихий капитан К.

Обиженный и даже испуганный борттехник втянул пулемет, закрыл люк и пошел в кабину.

– Что случилось? – спросил один из полковников. – Почему стреляли?

– Война, товарищ полковник! – мрачно ответил борттехник М.

Когда прилетели, капитан К. еще полчаса нудно распекал борттехника. В конце, решив, что борттехник все понял и больше так делать не будет, командир сказал:

– Ты уж извини, Феликс, что я матом. Но, ей-богу, я решил, что в нас ракета попала. Ну а в последние секунды жизни, сам знаешь, не до самоконтроля. Когда понял, что это ты, а не ракета, уже не смог остановиться. Как понос, понимаешь, вылетело…

НОВЫЕ ДВИГАТЕЛИ

1

Полдень. Борт № 10 должны закатить в ТЭЧ для замены двигателей. К вертолету подъезжает машина, чтобы утянуть его к месту замены. Борттехник Ф., занятый приготовлениями к перемещению, просит дежурного по стоянке части лейтенанта Л. найти водило —металлическую трубу для буксировки летательного аппарата тягачом.

Лейтенант Л. бегает от вертолета к вертолету по пыльной стоянке, ищет, уворачиваясь от выруливающих и заруливающих машин. Возвращается ни с чем к борту № 10, останавливается и орет, озираясь:

– Да где это гребаное водило?!

Из кабины тягача высовывается солдат и говорит испуганно:

– Я водила…

2

В ТЭЧ полным ходом идет замена двигателей на «десятке». Борттехник Ф. спускается сверху, чтобы взять на створках чемоданчик с инструментами. Створки отделены от грузового салона зелеными стегаными «шторками», за ними – полумрак. После яркого солнца этот полумрак оборачивается для борттехника Ф. полной тьмой. Вытянув перед собой руки, он наклоняется к бардачку и чувствует, как под веко его правого глаза предательски-гладко въезжает что-то тонкое, острое, явно металлическое. Он застывает в полуприседе, осторожно поднимает руку и нащупывает висящий на крючке моток проволоки-контровки. Борттехник понимает, что конец этого мотка и вошел ему под веко, угрожая – только дернись! – проткнуть этот трепещущий ресницами лоскутик кожи. Он аккуратно вытягивает проволоку, растирает заслезившийся глаз и громко говорит:

– Когда этот бардак кончится?

Берет чемоданчик с инструментом, откидывает шторку, выходит в салон. Останавливается, думает, разворачивается, открывает шторку и перевешивает моток проволоки свободным концом вниз…

3

К счастью для борттехника Ф., во время замены двигателей в ТЭЧ ошивался инженер-доработчик с казанского завода. Он предложил борттехнику повысить температуру газов за турбинами двигателей.

– У тебя будет самый мощный борт в эскадрилье, – сказал искуситель. – Правда, двигатели выработают свой ресурс раньше, но на твой век здесь их хватит.

Намекал ли доработчик на то, что век борттехника здесь короток, или сказал это без задней мысли – борттехнику было все равно. За прошедший месяц ему надоело летать на астматической машине, и он согласился, не раздумывая. Двигатели отрегулировали. Доработчик напоследок дал совет:

– И скажи летчикам, чтобы большой шаг не брали. Лопасти начнут грести воздух – срыв потока, падение оборотов и прочая дрянь обеспечены…

Облет делал капитан Д. На висении машина показала себя великолепно – поднялась чуть ли не при нулевом угле атаки лопастей. Но когда пошли в набор по спирали, что-то не заладилось. Командир морщился:

– Хреново лезет. Шаг уже 11 градусов, и кое-как ползет – так мы и до трех тысяч не дотянем.

– А ты попробуй шаг сбросить, – посоветовал борттехник. – До девяти или даже до восьми.

– Сдурел, что ли? Посыплемся.

– Ну, потихоньку снижай.

Командир с неохотой послушался – и чудо произошло! Машина взмыла вверх, как горячий монгольфьер!

– Вот это да! – восхитился командир. – Прет на восьми градусах. Такой мощи я еще не видел! Слушай, а как тебе в голову пришло шаг сбросить?

– Обижаешь, командир, – я, как-никак, инженер. Если берешь шаг – и не лезет, значит, нужно этот шаг отдать!

– Логично! – засмеялся командир.

4

Единственным минусом неожиданно приобретенной мощи было то, что борт № 10 начали ставить в планы на самые сложные задания – и намного чаще, чем другие машины. За день борттехник менял три-четыре экипажа и налетывал по 5–8 часов. Вспомнились хитрые слова доработчика о коротком веке… Борттехник захандрил. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не сон…

Ему приснилось, будто на утреннем построении командир эскадрильи показал на него пальцем и сказал:

– Через десять лет этот парень станет императором!

Суеверный борттехник проснулся и долго думал, что бы это значило. Императорская символика не поддалась ему, но, обратив внимание на первую часть фразы, он понял – у него есть будущее!

С этого момента борттехник Ф. перестал думать о собственной смерти.

P.S. Назначенные десять лет (а потом и еще десять) миновали, но бывший борттехник так и не стал императором. Ни в каких смыслах. И это его до сих пор удивляет – все-таки командир приказал!

ПАРАДОКСЫ ВОЙНЫ

С рассвета пара занималась свободной охотой – прочесывали пустыню возле иранской границы к западу от Шинданда. Летали уже около двух часов, садясь по любому требованию старшего группы спецназа. Охота не складывалась – ни машин, ни верблюдов, ни явных духов. Попадались только черные, похожие на каракуртов, пуштунские палатки…