Текст книги "Маска майя"

Автор книги: Хуан Марторель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Балам попробовал заговорить, но из его горла вырвалось только хриплое урчание. Попытавшись пошевелиться, он почувствовал себя парализованным; темнота вокруг него опускалась, как непроницаемый занавес. Он подумал, что вот-вот потеряет сознание.

И почти сразу же вновь появился свет. Балам понял, что он стал сильнее, чем был за несколько минут до этого. То, что раньше являлось только тьмой, в пределах поляны оказалось для него совершенно ясным. Очертания того, что его окружало, стали более четкими, позволяющими различать детали там, где до сих пор это было невозможно. Он заметил, что резко изменился, но это его не обеспокоило. Он чувствовал себя полным сил и энергии; теперь он мог воспринимать то, что ранее оставалось для него скрытым. Обретя способность двигаться, он осмотрелся, и его не удивило то, что его руки превратились в лапы, покрытые пятнистой шерстью, так что он перемещался теперь на четырех конечностях. Он без усилий повернул голову назад почти на сто восемьдесят градусов, убеждаясь в том, что его догадка верна: его тело превратилось в тело ягуара.

Глаза Балама нашли глаза летучей мыши, которая все еще сидела на стволе и пристально смотрела на него. И словно это послужило сигналом – зверь захлопал крыльями и поднялся в чистом воздухе прогалины, направляясь к одному из просветов среди густо растущих деревьев, открывавшему доступ к этому магическому месту. Ягуар последовал за ним, однако за несколько метров до входа в сельву остановился, чтобы оглянуться. Он увидел себя и учителя, застывших без движения, как серебряные статуи, на тех же стволах деревьев, где они расположились, когда пришли сюда несколько минут назад.

5

Париж, 2001 год

Николь медленно шла вдоль берега Сены. Шагавший рядом с ней Жан Массар, ее жених, внимательно слушал слова девушки. Они шли, взявшись за руки, и для любого случайного прохожего были всего лишь одной из многих пар, наслаждающихся взаимной любовью нежной парижской осенью.

После эйфории, вызванной разговором с доктором Лазерром, Николь осознала, что она не может принять решения об участии в экспедиции самостоятельно. Разумеется, речь шла о ее карьере, о возможности, которая, несомненно, больше никогда не повторится, и согласие тех, кто руководил ее работой в музее, было получено. Все это было так, да, но Николь также знала, что главный приоритет для нее в этом вопросе заключался в трех буквах, составляющих имя того, кто должен был стать ее мужем. Живя на ферме, где прошли ее детство и юность, она видела, как любили друг друга ее родители и продолжали любить, потому что никогда ни один из них не ставил свои личные желания выше желаний супруга. Ее мать могла быть временами беззаботной и ветреной, а порой даже эгоисткой, но Николь прекрасно знала, что она никогда не позволяла себе расходиться во мнении со своим мужем, когда дело касалось важных вопросов.

Она не хотела говорить с Жаном по телефону о только что полученном предложении и лишь сказала ему, что у нее появились интересные перспективы на работе, которые она хотела бы обсудить с ним. «Не бери машину, – попросила она. – Лучше прогуляемся, а потом перекусим где-нибудь. Тогда я смогу тебе рассказать все в спокойной обстановке».

– …и сегодня, во второй половине дня, незадолго до того как я вышла тебе навстречу, мне позвонил Ги Лаланд, археолог, только что вернувшийся из Мексики. Похоже, доктор Лазерр не хочет позволить мне забыть об этой теме, – засмеялась она. – Лаланд рассчитывает увидеть меня завтра утром, чтобы поговорить о поездке, и он был сильно удивлен, когда узнал, что я еще ничего не решила. Он показался мне симпатичным, – заключила она, глядя в глаза Жану.

Тот посмотрел на нее молча, и оба в течение нескольких секунд не произнесли ни слова. Николь уже хорошо знала своего жениха и помнила, что его ответы редко бывают скоропалительными. Первое впечатление, которое Жан мог произвести при знакомстве – беспечный человек со вкусами юнца (волосы несколько длиннее, чем принято, неформальная одежда и автомобиль огненно-красного цвета с откидывающимся верхом), существенно менялось по мере продолжения общения с ним. Напротив, он был очень вдумчивым и по природе своей сочувствующим, всегда старался принять во внимание точку зрения других, прежде чем высказать свое суждение.

Наконец Жан повернулся к ней. На его губах играла улыбка, но главное, в его глазах сияли искорки веселья, благодаря чему Николь всегда считала их такими привлекательными.

– Очень хорошо, доктор. Мне кажется восхитительным то, что вы вручаете свою профессиональную жизнь в мои руки, особенно принимая во внимание тот факт, что я собираюсь стать вашим мужем. – Он старался быть серьезным, хотя это явно удавалось ему с трудом. – Но я должен сказать вам, что моя политика в этой области заключается в том, чтобы доверять моим сотрудникам и предоставлять им полную свободу.

Он нежно обнял ее за плечо, уже открыто улыбаясь.

– Николь, – продолжил он, поцеловав ее в щеку, – мой дед Марк, отец моей матери, часто повторял мне, когда я только вышел из детского возраста: никогда не упускай случая сделать то, чего тебе действительно очень хочется, а тем более, если это приведет к обогащению. К этому дед добавлял, что жизнь редко предоставляет второй шанс, и, если мы упустим то, что нам дается, в дальнейшем мы, без сомнения, будем жалеть об этом. – Он посмотрел ей в глаза; она его внимательно слушала. – А теперь я выскажу не мысли деда, а свои. Жизнь слишком коротка, чтобы проводить большую часть ее, оглядываясь назад. Поэтому не сомневайся ни на миг: в Мексику! На поиски спрятанных сокровищ! Судя по тому, что ты сказала, это вряд ли продлится долго, а дата свадьбы еще официально не назначена. Мы можем подождать.

Николь остановилась и взяла руки Жана в свои. Потом привлекла его лицо к своему, и их губы слились в страстном поцелуе, в который они вложили все то, что чувствовали друг к другу. Рядом с ними спокойно протекала Сена, как еще один символ любви, остававшийся безучастным.

Девушка почувствовала, как у нее защипало в глазах, когда она посмотрела на него – человека, собиравшегося стать ее мужем.

– Если бы ты был сном, Жан, я была бы готова спать всю жизнь. Ладно… ты тоже не верь всему тому, что я говорю, – добавила она, заметив, что он едва сдерживает смех, – или в конце концов ты станешь невыносимо заносчивым. – Теперь уже Николь открыто улыбнулась. – Но все же я искренне благодарю тебя; твои слова сделали меня очень счастливой.

– Я не могу скрыть от тебя то, – ответил он, – что буду очень скучать по тебе, и, кроме того, я тебе страшно завидую. Джунгли… майя… спрятанные сокровища… Это звучит как анонс о приключенческом фильме.

Она пристально посмотрела на него, ее брови нахмурились, и, казалось, что ее лицо на мгновение застыло. У нее возникла идея на его счет.

– Жан, – ее голос стал требовательным, – ты говорил мне, что заканчиваешь работу по универсальному магазину, не так ли? – Николь продолжила, даже не позволив ему ответить: – И что ты не помнишь, когда в последний раз брал настоящий отпуск, правда?

Жан кивнул.

– Так скажи об этом своему отцу! Скажи, что ему придется обойтись некоторое время без тебя, что ты едешь в предварительное свадебное путешествие… Или скажи, что захочешь, но ты поедешь со мной в Мексику!

Теперь пришла очередь растеряться молодому человеку. Рот его слегка приоткрылся, и некоторое время он не знал, что ответить.

– Однако… однако… – только и смог выговорить он, – что скажут в Лувре? Как оправдать включение в состав экспедиции городского архитектора, который к тому же еще и твой жених? Не покажется ли…

– Смотри, Жан, – перебила его Николь, – меня торопят, умоляя и даже шантажируя, чтобы я согласилась. Теперь наступает моя очередь ставить условия. Я не собираюсь просить ничего сверхъестественного. Расходы на тебя пойдут за мой счет. Ладно, решено! – Взгляд девушки светился энтузиазмом.

– Не знаю, Николь… это слишком…

– Что?

– Неожиданно…

– Да?! Если ты только и можешь сказать, что «неожиданно», значит, ты находишь эту идею восхитительной.

– Да, конечно, так оно и есть, но я не знаю… Я думаю, по большому счету это безумие.

– А какой была бы жизнь без маленьких безумств? – Она посмотрела на него серьезно. – Послушай, Жан, ты ведь этого хочешь, правда?

Он снова кивнул.

– Очень хочешь, – продолжала она. – Мы хотим этого оба. А теперь повтори мне то, что говорил тебе дед.

– Что?

– О предоставляющейся возможности, которую нельзя упускать. О сожалениях при мысли о том, что могло быть и чего не случилось; о том…

– Ну хватит, хватит… – он поднял руки в знак капитуляции, – ты меня убедила.

– Полностью убедила, правда?

– Да. – Он расплылся в улыбке. – Полностью.

– Так значит, никто не сможет помешать нам в этом. – Она тоже улыбнулась, сияя. – А теперь, Жан, поцелуй меня. Это то, чего я хочу больше всего на свете.

6

Город майя Караколь, 626 год н. э.

Бог Солнце [19]19
  К’ин Ахав– Господин Солнце, Дающий Жизнь. Ночью он исчезал на западе и двигался по потустороннему миру, чтобы вновь показаться на следующее утро, капризный и непредсказуемый, позволяющий кукурузе расти или сжигающий ее своими испепеляющими лучами.


[Закрыть]несколько раз совершил свое странствие по небу, прежде чем молодой Балам стал способен осознать то, что он пережил той памятной ночью вместе со своим учителем. Даже когда он спал, его мозг беспрерывно воспроизводил эти волшебные мгновения, когда он был главным действующим лицом; его разум не решался воспринимать их как реальные.

Оказавшись в теле ягуара, он покинул прогалину и путешествовал по сельве в течение какого-то времени, продолжительность которого он не мог определить. Иногда залетая вперед, а иногда невидимо присутствуя сзади, летучая мышь, выбравшаяся, как видел Балам, из тела верховного жреца, сопровождала его, не покидая ни на миг. Крылатый зверь держался возле земли, и даже в полных потемках он без труда находил лазейку в зарослях, что позволяло им быстро двигаться вперед. Балам следовал за ним с легкостью, которую находил по меньшей мере удивительной; она вызвала у него незнакомое дотоле ощущение силы и власти. Он заметил, что все его чувства обострились до предела и он был в состоянии обращать внимание на тысячи мелких деталей, которые, будучи человеком, неизменно упускал.

Когда его путь проходил через места, где растительность была менее густой, летучая мышь прекращала свой полет, позволяя могучему ягуару при свете луны выбирать путь, по которому он хотел бы следовать. Так они путешествовали по уже известным Баламу участкам сельвы, а также там, где он еще никогда не бывал. Они пили воду из Большой лагуны, расположенной рядом с их городом, вместе с другими животными, которых, казалось, их присутствие не пугало. Позже они остановились на несколько минут, чтобы посмотреть на затерянную в джунглях пирамиду, служившую храмом, посвященным богу дождя. Строение сияло в эту ясную ночь, и его побеленные стены отражали лунный свет, придававший им неожиданный серебристый оттенок.

Возвращение на прогалину, покинутую ими несколько часов тому назад, стало для Балама завершением сна, от которого он не хотел пробуждаться. Две человеческие фигуры все еще сидели на тех же стволах, на которых они их оставили, совершенно без движения, как будто это были статуи, высеченные из камня. Летучая мышь, которая была провожатым на обратном пути, направилась к верховному жрецу и опустилась ему на плечо. Там она сидела спокойно, наблюдая за движениями ягуара, предвосхищая то, что должно было произойти в дальнейшем. Казалось, хищная кошка поняла, что это необычное путешествие подошло к концу, и тоже направилась к другому телу, которое она так хорошо знала. Несколько секунд спустя она смогла увидеть, как летучая мышь исчезает у нее на глазах, и заметила, как в ней тоже начали гаснуть те ощущения, которые этой ночью заставляли ее чувствовать себя всемогущим властелином сельвы. Когда верховный жрец утратил свою неподвижность и, поднявшись со ствола, пристально посмотрел на него, Балам понял, что они оба снова приняли человеческий облик.

– Я могу ответить на многие твои вопросы, но предпочту оставить некоторые без ответа, поскольку я его тоже не знаю. – Белый Нетопырь спокойно выдерживал атаку любопытного юноши.

Оба возвращались в Караколь после удивительного приключения, пережитого вместе. У Балама была потребность знать, но в то же время он не хотел позволить этим волшебным ощущениям навсегда исчезнуть. Казалось, верховный жрец осознавал это, потому что, улыбаясь своему ученику во тьме, которая их окружала, говорил с ним добрым и властным тоном, так хорошо знакомым юноше.

– Сегодня больше не спрашивай; достаточно того, что ты наполнишь свой дух пережитым, поскольку возможность путешествовать в теле большого ягуара уже присуща тебе. – Глаза жреца отражали лунный свет, когда он снова посмотрел на него. – Когда ты прибыл к нам еще во младенчестве и я увидел твою открытую рану, я подумал, что ты и есть второе действующее лицо странного предсказания. – Белый Нетопырь поднял руку прежде, чем Балам смог задать очередной вопрос. – Это длинная история, и сейчас не время. Когда пройдет несколько дней и твой дух успокоится, мы сможем поговорить и я расскажу тебе все, что знаю.

Юноша хорошо знал своего учителя и понимал, что не стоит настаивать. Пока он должен довольствоваться очевидным подтверждением того, что случившееся не было сном, а также чем-то большим: признанием Белого Нетопыря, что у него есть история, которую он обязан рассказать.

Дни шли, и халач виниксловно бы и забыл о своем обещании. Он не проронил ни единого слова о событиях той ночи, и его отношение к Баламу совершенно не изменилось. Юноша сгорал от желания подойти к своему учителю и попросить объяснений, но знал, что не должен этого делать. И ложась ночью в постель, он рассуждал так: его приемный отец не станет говорить с ним до тех пор, пока не сочтет, что его дух снова пришел в состояние покоя. Даже во сне он старался сделать над собой усилие, чтобы усмирить свою душу, и думал, что наверняка следующий день будет решающим.

Единственным человеком, заметившим в Баламе кое-какие перемены, оказалась Синяя Цапля. Маленькая племянница короля К’ана говорила мало, но ее живые глаза давали понять, что от них ничто не ускользает. Балам твердо верил, что помимо необычайной наблюдательности боги одарили ее и сверхчеловеческими способностями. Такими же, которые сделали ее бабку Нефритовые Глаза столь почитаемой среди народа майя: девушка обладала способностью предсказывать то, что должно было произойти, видеть там, где для других царил мрак.

– Балам, – сказала она ему тем самым утром, – мне кажется, ты чем-то расстроен, и я страдаю из-за этого. – Она застенчиво отвела взгляд. – Но я также замечаю, что внутри тебя живет сейчас какая-то новая сила. Она превратит тебя в того, кем ты должен стать. Не тревожься, – улыбнулась она ему, – потому что твой дух вскоре снова обретет покой.

Юноша молча смотрел на нее. Он знал, что Синяя Цапля не добавит ничего к тому, что уже сказала, подобно его приемному отцу. И дело было не в ее желании или нежелании: как девушка однажды призналась, она и сама ничего не знала о происхождении ощущений, внезапно завладевавших ею.

– Послезавтра Праздник кукурузы. – Голос Чальмека заставил их обоих забыть о своем разговоре и повернуться к нему. Племянник Белого Нетопыря бесшумно приблизился к ним и сейчас улыбался, показывая свои белые зубы. – И ты будешь главным действующим лицом, – продолжал юноша, весело глядя на Синюю Цаплю. – Без сомнения, боги отпразднуют его, наградив нас великолепным урожаем.

– Я не думаю, что это зависит от меня. – Девушка улыбнулась ему в ответ. – И я также не буду главным действующим лицом. Если бы тебя услышали жрецы, они могли бы наслать на тебя какую-нибудь порчу за твою самоуверенность.

– Или решить, что ты будешь главным действующим лицом, то есть тебя принесут в жертву, чтобы наполнить чрево бога дождя, – засмеялся Балам, по-дружески похлопав своего друга по плечу. – Ты же знаешь, как это делается.

– Не шутите с этим. – Черный Свет также присоединился к ним. – Быть избранной жертвой богам – это честь и судьба, которой никто не должен бояться. И именно жрецы толкуют их желания и следят, чтобы боги остались довольны.

– Здесь, в Караколе, уже некоторое время не приносят человеческих жертв, и мы не ощутили на себе их гнев, – холодно ответил Балам. – Наоборот, вот уже несколько лет у нас хорошие урожаи.

– А тебе не приходило в голову, что боги довольны, потому что другие все же дают им то, чего они хотят? – Принц был раздражен. – Почему есть такие короли, как мой отец или великий К’авииль из Тикаля, не пытающиеся навязывать свою волю жрецам? Они радостно смотрят, как боги продолжают получать жертвы, которые мы им всегда приносили.

Балам не знал, что ответить, так как некоторые жрецы Караколя действительно беспокоились из-за запрета приносить человеческие жертвы. Особенно те, кто служил самым кровожадным богам.

– Ты прекрасно знаешь, что человек, гораздо более близкий к богам, чем те жрецы, о которых ты упомянул, боролся за отмену этого жестокого обычая, – спокойно возразила Синяя Цапля. – Моя бабка Нефритовые Глаза убедила своего мужа, что боги требуют не этого. Йахав Те К’инич собрал верховных жрецов, а также всех остальных, и никто тогда не сомневался в том, что моя бабка провозгласила волю богов. И сейчас никто также не ставит под сомнение тот факт, что Йахав Те К’инич был великим королем.

– И с тех пор Караколь процветал. – На этот раз вступил в разговор Чальмек. Он говорил тихо, как будто просил прощения за то, что его услышат. – Мой дядя, Белый Нетопырь, тоже не считает, что человеческие жертвы необходимы. А он ведь великий жрец, которому мы можем верить, правда?

Черный Свет посмотрел на каждого из них по очереди. Рот его превратился в тонкую линию, а губы слегка дрожали.

– Я вижу, что вы трое сговорились и вещаете чужими устами, – сказал он наконец. Его голос снова зазвучал так же холодно, как обычно. – Я только хочу сказать вам одно: установленный порядок не может быть изменен надолго и боги еще дадут почувствовать свой гнев. И тогда, поверьте мне, те, кто их оскорбил, исчезнут, а их место займут другие. И вновь все будет так, как и положено.

7

Город Мехико, 2001 год

Николь казалось невозможным то, что всего лишь через двадцать четыре часа она окажется среди тропической сельвы, чтобы изучать следы древней цивилизации, которым исполнилось почти четырнадцать столетий. Что ночью она будет спать под звездным небом вместо сводов гостиницы, где они сейчас проживали. А неуютный и привычный шум цивилизации уступит идущему из глубины веков и всегда меняющемуся шепоту природы.

Уже сам приезд в Мехико предполагал для нее резкую перемену в привычном окружении. Сначала перелет над огромным городом, которому, казалось, не было конца. Позже – терминал аэропорта, где они долго ожидали багаж, который в конце концов появился ко всеобщему облегчению, а вокруг нее сновали люди, очень громко разговаривающие на незнакомом ей языке. И наконец – встреча с этим городом разительных контрастов. У нее появилось ощущение, что ее маленький кабинет в музее находится очень далеко, и не только из-за расстояния.

Это был ее третий день пребывания в мексиканской столице, и пока еще девушка наслаждалась своего рода оплачиваемым отпуском. Из Парижа вылетели она, Ги Лаланд и два сотрудника Французского телевидения. И разумеется, Жан, ее жених. Николь улыбнулась, вспомнив выражение лица, с которым доктор Лазерр выслушал ее единственное требование – чтобы и Жан вошел в состав экспедиции, причем расходы она берет на себя. Во всем остальном она соглашалась с условиями дирекции музея.

Доктор Лазерр мужественно выслушал ее и в конце удачно пошутил, как человек бывалый: если хочешь идти вперед, есть только одно средство – отступать. Поначалу Николь собиралась долго объяснять свою просьбу, приводя различные аргументы, но потом решила, что этого делать не стоит. Вышло бы так, что она оправдывалась за то, что не заслуживало оправданий.

В Мехико они разместились в гостинице на проспекте Реформы, в так называемой Красной зоне, и, когда Николь заметила Лаланду, что это очень дорого, археолог ответил ей с юмором:

– Это самое меньшее, что для нас мог сделать департамент, моя дорогая коллега. Подумайте, что в ближайшие дни наше проживание не будет им стоить и франка.

На следующий день после приезда Лаланд, Николь и Жан взяли такси, чтобы съездить в Антропологический музей. Это стало первой встречей обоих молодых людей с огромным городом, и хотя они привыкли к напряженному уличному движению Парижа, движение в Мехико показалось им поистине жутким.

– Я уже с этим смирился, – пожал плечам Лаланд. – Город невероятно огромен, а некоторые виды общественного транспорта функционируют плохо. Добавьте к этому свыше двадцати миллионов жителей… и все ездят на машинах.

В Антропологическом музее их ожидал Хулио Ривера. Доктор Ривера должен был стать их мексиканским сопровождающим в экспедиции.

– Это один из лучших в мире специалистов по культуре майя, – заранее уведомил их Лаланд накануне за ужином. Они были только втроем, поскольку оба телевизионщика решили отправиться спать. – Мы с ним уже побывали не в одной экспедиции и, можно сказать, вместе заходили в храм в тот день, когда его обнаружили. Видела бы ты его лицо, когда он рассматривал иероглифические надписи! – улыбнулся он, глядя на Николь. – Он очень забавный человек, – продолжал Лаланд, заметив, что она заинтересовалась. – Увидишь… помесь английского аристократа с крестьянином. Встретив его в Виндзорском дворце, ты бы приняла его за элегантного денди, и в то же время ты поразишься, услышав, как он умеет ругаться, разгребая руками куски грязи при входе в гробницу. У него есть кафедра в университете, и еще он работает в музее, хотя я полагаю, что студенты его редко видят. Больше всего на свете он любит искать развалины, затерявшись в сельве…

Николь не сумела сдержать улыбки, здороваясь утром с Хулио Риверой и вспоминая о вчерашнем разговоре. В этот момент она, несомненно, имела дело с аристократической ипостасью эрудированного мексиканца. Человеку, крепко сжавшему ее руку, было на вид чуть более пятидесяти лет, седые волосы он зачесывал назад; цвет его лица был свежим благодаря постоянному пребыванию на свежем воздухе. У него был мягкий тембр голоса, и он изъяснялся на правильном французском.

Девушка ответила на его приветствие и сразу же, не понимая почему, подтянула рукава и поправила юбку, поскольку элегантная внешность доктора Риверы заставила ее почувствовать себя несколько неопрятной. На нем были клетчатая рубашка и галстук гранатового цвета, а также бежевый льняной пиджак. Но не столько его одежда, сколько манера поведения и общее ощущение безупречности вызвали у Николь это чувство.

В течение двух следующих дней Николь и Жан обнаружили, что их радушный хозяин был человеком редкого обаяния… когда хотел. С ними он вел себя на редкость вежливо и гостеприимно, но при этом они могли наблюдать, как бесцеремонно он обращается с работниками музея, подходившими к нему с вопросами.

Он очень эмоционально высказывал им свои мысли о предстоящей экспедиции, и благодаря его яркой и образной речи Жан и Николь уже почти ощущали себя бродящими по сельве, с которой они так желали познакомиться.

Ги Лаланду еще требовалось обсудить некоторые организационные вопросы, и он распрощался с ними, а мексиканский археолог предложил им услуги гида.

– К сожалению, у меня много дел, поймите меня… Но мы сможем вместе посетить зал майя, а затем сходить в кафе – я приглашаю. Потом Пабло, мой помощник, покажет вам весь музей. А сегодня вечером, – он слегка поклонился в сторону Николь, – в шесть часов здесь, в моем кабинете, состоится подготовительное собрание. Нет необходимости говорить, что мы рассчитываем на ваше присутствие.

Все время, проведенное с Риверой, Жан и Николь не уставали удивляться его эрудиции, а также и великолепию экспозиции музея. Мексиканец говорил размеренно и с таким разнообразием эмоциональных оттенков, что буквально завораживал слушателей.

Он показал им дверной порог майя, привезенный из Иашчилана, и воспользовался этим для того, чтобы создать у них ясное представление о том, какой была архитектура этого народа. Перед макетом могилы великого короля Пакаля из Паленке он прочитал им великолепную лекцию о погребальных обрядах местных жителей и их представлениях о жизни и смерти; он также воспользовался копией фресок со стен Бонампака, чтобы познакомить их с придворными и военными обычаями народа майя. Николь делала заметки, намереваясь включить кое-что из сказанного в свою телевизионную программу.

– И не думайте, что нам о них многое известно, – сказал он на прощание. – Почти обо всем нам приходилось догадываться, и мы убеждены, что в наших знаниях есть огромные пробелы, которые трудно будет заполнить, и ошибки, которые, возможно, мы никогда не будем в состоянии исправить. Поэтому каждые новые данные, каждое новое открытие может иметь огромное значение, – закончил он, в то время как его глаза сияли особым блеском.

Несколько часов спустя они распрощались также и с Пабло, помощником мексиканского археолога. Посещение музея оказалось не только познавательным, но и изнурительным, и обоим очень хотелось отдохнуть и съесть чего-нибудь.

– Этот человек… Ривера, – пробормотала Николь. Они уже устроились в кафетерии, и девушка прицеливалась, с какой стороны наброситься на громадный сэндвич. – Он станет для меня настоящим кладезем сведений при подготовке к телевизионным программам. Перед каждой передачей я буду просить его, чтобы он осветил мне вопрос, о котором я должна говорить, и… voila! [20]20
  Здесь: пожалуйста( фр). ( Примеч. пер.)


[Закрыть]Кроме того, я буду брать у него интервью время от времени; у него великолепный французский, – заключила она, выбирая место, чтобы разрезать сэндвич ножом сверху.

Жан улыбнулся. Он заказал себе филе на сковородке, и у него не было таких проблем, как у Николь, хотя он слегка хмурился.

– Ты заметила, – он искал глазами ее взгляд, – что они почти не обращают на меня внимания? – Он поднял руку, не позволяя девушке ответить. – Я понимаю, что я чужой в экспедиции и не отношусь к вашему миру, но даже когда говорят о чем-нибудь, что непосредственно тебя не касается, у меня порой возникает ощущение, что я не существую. В особенности при общении с Лаландом…

Николь решила на время оставить борьбу со своим сэндвичем и посмотрела на жениха.

– Ну нет же, Жан! Мне кажется, ты не прав. Ривера, а позже и его помощник были в восторге… от тебя и от меня. Вполне логично, что они чаще обращаются ко мне, – в ее глазах заискрилась ирония, – в конце концов, я более знаменита… и более красива, чем ты. Но на самом деле, говоря серьезно, я так не думаю. Я уверена, ты станешь большим другом доктора Риверы. У вас есть много общего.

– Надеюсь, ты говоришь не о возрасте… – Жан криво усмехнулся. – Прости, я полагаю, ты права: приглашенная звезда – это ты.

– Очень хорошо. Прекрасно, что ты это признаешь и обходишься со мной соответственно. В конце концов я посвящу тебя в рыцари.

– Но Лаланд… Возможно, это он виновен в том, что мне постоянно мерещится пренебрежение. Речь идет о чем-то большем, нежели смутные ощущения; я уверен, что он старается не замечать меня. Как будто мое присутствие здесь ему неприятно… или он этого не одобряет.

– Ги – сложный человек, это так. Ладно, дай мне то, что у тебя осталось от филе, а я взамен поделюсь с тобой сэндвичем. Вот так, чудесно. – Николь некоторое время молчала, с довольным видом глядя на блюдо, стоявшее теперь перед ней, и с любопытством наблюдая, как Жан справляется с сэндвичем. – Возможно, ты отчасти прав, – продолжила она. – Если честно, лично мне он не сказал о тебе ничего. Ни да, ни нет. В любом случае, это тебя не должно волновать. Насне должно волновать. Ну его!

– Да, но это неприятно.

– Скажу тебе, Жан, он так ведет себя не только по отношению к тебе. Еще в Париже, на собраниях, которые мы вместе посещали, мне показалось… как бы так выразиться? Словно он хотел что-то скрыть от меня. Когда я спросила его об иероглифах, он очень невнятно изъяснялся и дал мне не всю информацию. Даже местонахождение храма он указал довольно приблизительно. А после того как я стала настаивать, он заявил, что предоставит все данные в Мексике. Он что-то пробормотал о том, что есть много желающих получить эти сведения, и о необходимости хранить молчание.

– Ладно, похоже, в конце концов нервничать придется ему. А он тебе еще что-нибудь рассказал?

– В том-то и дело, что нет. Полагаю, выложит все карты на стол на собрании сегодня вечером. А если нет, я потребую этого. Я не собираюсь ехать в экспедицию в качестве мебели.

– Ладно, пусть тебе он и не обязан ничего рассказывать, – Николь посмотрела на жениха, изобразив радостную улыбку, – но я-то не давала государственной присяги, что буду молчать.

Утром третьего дня их пребывания в мексиканской столице Николь с Жаном завтракали вдвоем в ресторане гостиницы. Предыдущим вечером Николь была на собрании в кабинете Риверы, в то время как ее жених прогуливался по городу. Потом мексиканский археолог пригласил всех на ужин в типичный мексиканский ресторан, где присутствовали и два работника Французского телевидения.

Ужин закончился поздно, и, когда они наконец вернулись в гостиницу, долгий день и выпитое вино дали о себе знать. Хулио Ривера оказался гостеприимным хозяином, однако так получилось, что сидящие за столом разделились на две группы: три археолога в одной, а Жан и два телевизионщика в другой.

– Завтра поговорим… – пробормотала Николь, ложась в кровать. Через несколько мгновений она заснула.

Теперь перед ними обоими дымились яичница-болтунья и кофе с молоком, распространявший неземной аромат; оба выглядели гораздо более непринужденно, чем прошлым вечером.

– Разумеется, они рассказали мне не все, но, по крайней мере, ответили на те вопросы, которые я им задавала, особенно Ривера. Что касается нашего доброго Ги… Не знаю, может быть, это ты меня настроил, но с каждым разом мне становится все яснее, что он еще многого не договаривает. Придется ему раскрываться постепенно.

Жан ничего не ответил, но взглядом показал, что внимательно ее слушает.

– Основное – это надписи в храме; похоже, остальные находки не играют большой роли. Но сегодня мы узнаем самое главное: как я поняла, тексты, переведенные Риверой и Лаландом, могут указать на расположение другого места…

Несколько мгновений Николь хранила молчание, лукаво глядя на жениха.

– …более или менее приблизительно…

Она выпила глоток апельсинового сока.

– …в котором, возможно, находится… – Она посмотрела по сторонам, как будто искала официанта.