355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Хуан Марторель » Маска майя » Текст книги (страница 11)
Маска майя
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 18:58

Текст книги "Маска майя"


Автор книги: Хуан Марторель


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

20

Древний город майя Наранхо, 2001 год

Переезд в Наранхо занял гораздо больше времени, чем можно было бы предположить, глядя на карту. Дороги, по которым могли проехать автомобили, скоро закончились. Кроме того, группа утратила бодрость, позволявшую часами шагать по сельве, не зная усталости. Сообщение о краже передатчика подействовало на всех удручающе, прежде всего из-за последствий, которые она могла повлечь за собой, хотя никто не осмеливался говорить о них вслух. Создавалось такое впечатление, что кто-то пожелал изолировать их от внешнего мира или, по меньшей мере, помешать им напрямую связаться с ним, чтобы сообщить о своем местонахождении.

– Тот, кто его украл, очень хорошо знал, что делает, – сказал Стан с серьезным выражением лица. – Вор даже закрыл коробку, в которой находится передатчик, чтобы мы как можно позже заметили его пропажу. Мы совершенно случайно обратили на это внимание, прежде чем покинуть Тикаль.

Теперь Стан намеревался ехать в Белиз, чтобы отправить оттуда записанный материал и попытаться достать новый передатчик, в то время как Пьер продолжал путь с группой. «Очень маловероятно, что я смогу раздобыть передатчик, – сказал Стан. – Боюсь, что для меня путешествие закончилось».

Через сельву они шли в молчании, поскольку о странном исчезновении передатчика говорить не хотелось. Более того, почти полная уверенность в том, что это сделал один из участников экспедиции, изрядно портила всем настроение.

Хулио Ривера окончательно переполнил чашу терпения группы. На привале, который они устроили в полдень, он сказал как бы невзначай, хотя и не без тени озабоченности в голосе:

– Я вам этого еще не сообщал, но теперь, думаю, вам следует об этом узнать. Сначала я решил, что это случилось из-за моей оплошности, но сейчас я сомневаюсь в этом. Позавчера в Уашактуне, вскоре после нашего прибытия, я принялся искать свой дневник, чтобы внести в него некоторые записи… и не нашел его. Это всего лишь тетрадь, в которой я описывал ход исследований. Я веду подобные дневники с тех пор, как начал заниматься археологией; эта привычка оказалась очень полезной. Итак, дневник исчез. В нем не содержалось ничего особенного, ничего такого, что не было известно любому из вас, но он мог оказаться чрезвычайно важным для постороннего…

Его последние слова повисли в густом воздухе сельвы, и ответа на них он так и не получил.

– Возможно, причиной тому была лишь подступающая старость, потому что несколько часов спустя я нашел дневник. Он лежал на земле под раскладным столиком, но я клянусь, что осматривал это место, когда искал его…

– Я полагаю, что в этом дневнике ты зафиксировал все наши открытия до сегодняшнего дня. Или я ошибаюсь? – первым заговорил Ги Лаланд.

– Ты правильно полагаешь. – Ответ мексиканца был резким.

– Не стоит переживать, – Аугусто Фабрисио понял, что искра может вот-вот разжечь большое пламя. – Если кто-нибудь его и прочитал, он мог лишь узнать, что нашим следующим пунктом назначения будет Наранхо. Все предыдущее уже является историей.

– Да, но историей очень поучительной, – настаивал француз.

– Главными действующими лицами которой мы сейчас являемся. – Николь попыталась казаться веселой. – И поскольку мы собираемся ими оставаться, я предлагаю отправиться в путь.

Жан шагал рядом со своей невестой, хорошо понимая, в каком она настроении. Он шел, обнимая ее за плечи, и старался перевести разговор на другие темы, но Николь все равно каждый раз возвращалась к тому, что не давало ей покоя.

– А еще, Жан, все эти люди вдруг показались мне чужими. Я осознала, что мне о них практически ничего не известно, что по большому счету я не знаю, какие у них намерения и какие личные интересы преследует каждый из них в этой экспедиции, – призналась она тихо. – Мне хотелось бы думать, что никто из них ничего не скрывает, но единственное, что остается несомненным, так это пропажа проклятого передатчика. И похоже, кто-то весьма заинтересован в том, чтобы точно знать, какие карты у нас на руках. Послушай, Жан, сельва вдруг показалась мне не такой приветливой, как раньше. Я чувствую, что мы сейчас находимся в полном одиночестве среди пустоты, ищем то, что, возможно, является лишь химерой, и есть некий человек, желающий, чтобы мы не дошли до цели. И я боюсь, что этот человек может причинить нам вред.

– Николь, нас много. И у нас все еще есть контакт с внешним миром. У нас есть радио… и, между прочим, оружие. – Жан тут же пожалел о сказанном, но девушка словно не слышала его.

– Ты помнишь историю Флоренсио Санчеса, не правда ли? Колумбийца, о котором нам рассказывал Хулио. Я представляю его как воплощение Ун Симиля, бога потустороннего мира, который мне совершенно не нравится. Хулио сказал нам, что он способен на все ради того, чтобы завладеть реликвиями майя. Я даже не хочу думать о том, будто он узнал, что мы отправились на поиски дара богов.

– Если бы этот Санчес хотел причинить нам вред, у него уже была для этого масса возможностей. Думаю, пропажа передатчика – это случайность. Когда мы вернемся в Париж, ты будешь смеяться над своими страхами.

Николь сделала над собой усилие и улыбнулась жениху.

– А вдруг замысел колумбийца, или кто он там есть, заключается в том, чтобы мы сделали всю работу, а ему досталась награда? Я сожалею, Жан, но не могу перестать размышлять об этом.

Архитектор прижал ее к себе изо всех сил, изображая при этом беспечность. Он не признался девушке в том, что эту версию он считал вполне вероятной.

Прибытие в Наранхо не подняло боевой дух участников экспедиции. Вечер подходил к концу, а город майя представлял собой унылые руины. Там, как ни в каком другом месте из тех, в которых они побывали, становилось ясно, что они находятся во владениях тысячелетней сельвы и все намерения человеческих существ отвоевать часть ее территории были напрасны. Аугусто Фабрисио объяснял двум молодым французам, что древняя метрополия имела целых пять акрополей, по меньшей мере пятьдесят площадей и что сохранились десятки стел с надписями, позволившими лучше узнать людей, живших здесь. И это не считая известной лестницы, покрытой иероглифами.

Пока разбивали лагерь, четверо археологов и Жан подошли к ней поближе, чтобы рассмотреть. Ступени ее были широкими и вели к верхней платформе, которая наверняка была местом проведения важных церемоний.

Николь попыталась, как она обычно это делала, представить здесь людей, майя, умерших много столетий назад, и их исчезнувшую цивилизацию. Но не смогла. Это место и его окрестности оставались пустыми, и только тени владели им. Возможно, утром, при свете солнца город будет выглядеть по-другому.

Она стала внимательно рассматривать ступени, и ей показалось, что они вряд ли позволят почерпнуть полезную информацию. Они были истертыми, испорченными влагой, а в некоторых местах едва можно было различить надписи, высеченные человеком.

– Лучше дождаться утра, – прозвучал за ее плечами голос Фабрисио. – Скоро начнет смеркаться, и не стоит ходить с фонарями. Не беспокойся, дорогая моя, – казалось, гватемалец угадал сомнения Николь и нежно обнял ее, – иероглифы этой лестницы изучены достаточно хорошо. К сожалению, никто из нас не прихватил с собой документы, но я думаю, что память не подведет нас и мы сможем перевести их.

Хулио Ривера молча кивнул, но, казалось, его мысли были в этот момент далеко отсюда. Ги Лаланд стоял на коленях перед ступенями, но через несколько мгновений он выпрямился.

– Мы по-прежнему в твоей вотчине, Аугусто, – сказал он. – Ты знаешь об этих надписях больше, чем кто-либо из нас, и я согласен, что без хорошего освещения будет трудно найти то, что мы ищем. Мы можем прийти к неправильным выводам. Нам лучше отправиться спать.

Николь повернулась, готовая возвращаться, но что-то привлекло ее внимание. Ей показалось, что в зарослях сельвы, совсем рядом, некая тень изменила свое положение, хотя, возможно, это был визуальный эффект, вызванный наступлением сумерек. Это длилось всего лишь миг, но все же врезалось в память, и по ее телу пробежал холодок.

Снова Николь и Жану крышей служило ночное небо Юкатана. Они лежали в гамаках, держась за руки и глядя на далекие созвездия. Вопреки ожиданию ночь принесла девушке долгожданный покой. Она чувствовала, как пульсирует сердце сельвы, и что-то ей подсказывало, что это духи предков охраняют ее.

Она легко смогла вообразить человека, высекающего надписи на ступенях лестницы, чтобы оставить им послание богов; она могла представить даже самого бога Неба Чан К’у, направляющего руку мастера. Она представляла бога таким, каким видела его той ночью, когда он явился к ней во сне: огромным ягуаром, медленно шагающим по джунглям.

– Если мы дошли досюда, значит, боги нас не покинут, правда же не покинут, Жан?

Но ответом было только молчание. Держа ее ладонь в своих, молодой архитектор заснул.

21

Город майя Караколь, 628 год н. э.

До начала нового года оставалось три дня, и город Караколь был погружен в летаргию, предписанную обычаями майя для завершающего месяца вайеба, насчитывающего только пять дней. Приостанавливалась всякая деятельность, но эти даты не считались праздничными. Люди лишь ожидали, чтобы все шло, как и прежде, стараясь не привлекать к себе взглядов богов. Это были мертвые дни, довесок, добавленный много лет назад астрономами, чтобы завершить год, но он для майя имел прежде всего религиозное значение.

Возможно, зараженные этой летаргией, трое учеников шамана молчали, каждый был погружен в свои мысли.

Они собрались перед большой пирамидой, чтобы прогуляться, но все еще сидели на двух скамейках, установленных на большой площади.

Чальмек, племянник Белого Нетопыря, какое-то время пытался завести разговор, но, не встретив почти никакой поддержки у своих товарищей, развлекался тем, что бросал камешки в лист, находящийся в нескольких шагах от него.

Синяя Цапля, чьи чувства всегда отражались на лице, с серьезным видом обхватила руками колени. Маленькая наследница королевы Нефритовые Глаза казалась особенно хрупкой в своих белых одеждах. У нее не было особых причин для такой явной грусти, и даже те, кто ее хорошо знал, приписывали ее настроение общей меланхолии, сопутствующей пяти дням конца года. Но она знала, что ее озабоченность была вызвана состоянием души того, кто сидел в этот момент рядом с ней. Балам, ее обожаемый Балам считал, что она предвидит трудные времена.

С малых лет Синяя Цапля умела приспосабливаться к тому, что жизнь ей уготавливала, возможно, потому что во многих случаях она предчувствовала будущее, которое впоследствии становилось реальностью. Из-за этого ей казалось вполне естественным, что боги дергают за ниточки, управляя жизнями людей. И таким же образом она принимала тот дар, которым ее наделили, не считая его ни счастьем, ни бедой, просто даром, – умение видеть будущее в тех случаях, когда это было угодно богам.

Ее стойкость лишь тогда давала трещину, когда дело касалось Балама. Они познакомились, будучи еще детьми, когда ее дядя-король отправил ее брать уроки у Белого Нетопыря, и с тех пор она чувствовала себя плененной этим молодым майя неизвестного происхождения. Она была очарована не только его внешней привлекательностью, но также и его огромной душевной силой, делавшей его непохожим на всех остальных. Она твердо знала, что Балам, как и она, а ранее и королева Нефритовые Глаза, был избранником богов.

Дружба между ними возникла легко, но в детском сердце Синей Цапли она превратилась в любовь. Она пыталась подавить свои чувства, поскольку предвидела, что рано или поздно их судьбы разойдутся, но у нее это не получалось. Ее любовь к Баламу росла с каждым днем, хотя она и пыталась скрывать ее от всех, а особенно от самого юноши.

Она чувствовала, что Белый Нетопырь разгадал ее секрет, потому что от шамана ничего нельзя было утаить, и она боялась, что Чальмек тоже все понял. Да, она боялась этого, ибо не сомневалась в том, что племянник учителя был влюблен в нее.

Она с нежностью посмотрела на него, склонившегося к земле в поисках маленьких камешков.

Его внешность нельзя было назвать привлекательной: ни красавец, ни урод, с прямыми волосами и желтоватой кожей. Он редко старался утвердить свое мнение и предпочитал оставаться на втором плане, не привлекая внимания окружающих.

Но Синяя Цапля знала, что за невыразительными чертами таится блестящий ум и, главное, редкая доброта. Внучка королевы Нефритовые Глаза также предчувствовала, что, возможно, ее жизнь все-таки соединится с жизнью Чальмека. Когда она об этом думала, ничто внутри нее не восставало против этого. Однако она понимала, что, думая о будущем, он вряд ли включает ее в свои планы.

Однако такое развитие событий еще должно было дождаться своего часа; пока же Балам слишком много значил для нее.

Убежденная, что их пути скоро разойдутся, Синяя Цапля сделала бы все возможное, чтобы помочь любимому, если бы это не приближало разлуку с ним.

С тех пор как Никте появилась в Караколе, Синяя Цапля знала, что Балам влюблен в эту девушку. Она испытывала ревность и зависть, но скрывала их, заставив себя сойтись с принцессой из Тикаля, чтобы помогать ей войти в новую жизнь, которую ей навязывали непредвиденные повороты политики. Они стали близкими подругами, а вскоре у Синей Цапли появилась уверенность, что судьбам Балама и Никте суждено переплестись. Снова будущее предстало перед ней во всей своей жестокости, и у девушки не возникло ни малейшего сомнения, что так и должно быть.

День, когда она помогла Баламу и Никте остаться наедине у Белой лагуны, стал для нее горьким испытанием, но она считала, что была щедро вознаграждена радостью Чальмека, который был вне себя от счастья, гуляя с ней по сельве. Тогда племянник Белого Нетопыря впервые дал понять, что любит ее. Его слова были неуклюжими и робкими, но пробудили в ней нежность.

Она не стала его ни поощрять, ни давать отпор его стремлениям; еще не наступил момент для того, чтобы молодой майя занял место в ее жизни.

Но Балам!.. Синяя Цапля знала, что его отношения с Никте были такими, о которых она когда-то мечтала: юноша и девушка признались друг другу в любви и переживали эти моменты со всей полнотой чувств, которой она не знала, но вполне могла представить.

Однако что-то происходило с ее обожаемым другом. Несколько дней он словно отсутствовал, ему было чуждо все, что происходило вокруг, и только близость Никте возвращала его к жизни. В тот вечер принцесса не смогла пойти с ними, а потому Балам хмурил брови и сидел с отсутствующим взглядом, что явно указывало на его крайнюю озабоченность.

Синей Цапле все никак не представлялся случай спросить, что с ним происходит, и она даже не знала, следовало ли ей делать это, но страдала, видя его в таком состоянии.

Во дворце тоже было неспокойно. Синяя Цапля ощущала, что эта напряженная атмосфера напоминает ту, что предшествует буре, и даже ее дядя-король, который был к ней сильно привязан, за последние несколько дней лишь однажды рассеянно улыбнулся ей. Девушка понимала, что ее недавние предчувствия, предвещающие перемены, должны вскоре сбыться.

– Хватит, Чальмек! – Балам застал врасплох их обоих. – Оставь в покое этот несчастный листик. Давай пройдемся немного, а то скоро наступит ночь.

Балам сделал над собой усилие, чтобы прогнать мысли, терзающие его вот уже несколько дней, и пытался шутить с Чальмеком и Синей Цаплей, пока они втроем бесцельно шатались по уснувшему городу.

– Мы только зря тратим время в эти пять дней! – Голос Чальмека выражал досаду, хотя лицо его говорило об обратном. – Мы не можем ни работать, ни веселиться. Мы не должны смеяться, шуметь… даже зажигать огонь. А супружеским парам приходится воздерживаться, чтобы не зачать детей. Не кажется ли вам все это немного глупым?

Его друзья посмотрели друг на друга и улыбнулись. Они знали, что Чальмек повторяет слова своего дяди Белого Нетопыря, хотя тот не стремился обнародовать свои мысли по поводу верований и обрядов народа майя. Балам и Синяя Цапля тоже соглашались, что некоторые обычаи, которых они вынуждены придерживаться, представляются им довольно странными. Но они воспринимали их как нечто естественное, поскольку привыкли к ним с детства.

– Да, вероятно, ты прав, – ответила девушка. – Но когда мы пытаемся истолковать желания богов, то довольно часто ошибаемся. Кто знает, вдруг боги хотят, чтобы пять дней в году мы ничем не занимались, а лишь размышляли обо всем, что мы совершили?

– И о том, что нас ожидает, – добавил Балам.

– Согласен. – Чальмек расслабился. – Плохо то, что не народ это решает, а жрецы. И вы уже знаете, что порой они бывают чрезвычайно высокомерными.

– Пусть все останется как есть, на этом остановимся. Неплохо ведь иметь возможность прогуляться. И не только нам. Члены семей тоже могут собраться и провести вместе целых пять дней…

– Разумеется… – Чальмек уже словно и забыл, что критиковал этот вынужденный перерыв в повседневной деятельности. – Вы обратили внимание, что воины все чаще тренируются в последние дни? Я наблюдаю за ними из окон моего дома. Им тоже следует сделать передышку. Надеюсь, меня не призовут на эти занятия. Они отнимают буквально все силы, кроме того, признаюсь вам, что воинская служба – это не по мне.

– Зато в наряде Ордена Орла ты выглядел бы великолепно! – Синяя Цапля рассмеялась от всей души. – Тебе так не кажется, Балам?

Улыбка юноши была вымученной, потому что ему снова напомнили о том, что он пытался забыть. Он мог бы ответить другу, что ему известно об усиленной подготовке воинов в эти дни, и мог бы даже намекнуть на причину этого. Но он не имел права открывать тайну.

Через три дня ритуальное спокойствие вайебабудет прервано, и все может пойти не так, как ожидалось, хотя король К’ан и Белый Нетопырь точно рассчитали каждое из своих движений. И Балам должен был играть в этот день важную роль, которую он постоянно репетировал, даже мысленно. С одной стороны, они имели преимущество, поскольку знали о планах своих врагов. Но ведь те могли изменить свою стратегию, и тогда события примут неожиданный оборот. На карту было поставлено многое.

Через три дня начнется новый год. Это будет год ламат; [51]51
  Каждый новый год в тот период, когда происходили эти события, могли именовать акбаль, ламат, бени эцнаб, взяв название первого дня этого года, и такое же название имело каждое первое число девятнадцати месяцев астрономического календаря.


[Закрыть]
его сторона света – восток, а его цвет – красный.

Цвет крови. Балам не мог перестать думать об этом.

22

Древний город майя Наранхо, 2001 год

Николь проснулась до восхода солнца и хотела было задремать снова. Но тут она услышала шум и поняла, что остальные пробудились еще раньше. Гамак Жана оказался пустым, и девушка приподнялась, пытаясь найти его взглядом. Она заметила, что ночная темнота уже рассеивалась и новый день готовился установить свое господство над сельвой.

Она с досадой потерла глаза, поскольку ее тело настойчиво требовало отдыха, хотя аромат свежесваренного кофе, казалось, наполнял ее силой.

Николь отчетливо различала этот сильный запах. Девушка не могла не удивиться тому, что жизнь в лагере уже началась. Тогда она вспомнила лестницу, покрытую иероглифами, которую она видела в полутьме предыдущего вечера, и поняла, что ее товарищи встали так рано, чтобы встретить первые лучи нового дня. Это воспоминание прогнало последние остатки сна, и усталость, только что переполнявшая ее, внезапно показалась далекой.

Она заметила, что за столом, установленным в центре лагеря, собрались люди, и, сделав последний вздох, вылезла из гамака, чтобы направиться туда.

Жан, Хулио Ривера и Аугусто Фабрисио тихо разговаривали, попивая кофе. Слабый свет переносной лампы придавал их лицам необычный вид. Рядом один из помощников жарил яичницу. Николь увидела, что Пьер, телеоператор, тоже подошел к столу, пытаясь пригладить взлохмаченные волосы.

Мужчины поднялись ей навстречу, улыбаясь, а Жан нежно поцеловал ее, предлагая стул возле себя.

– Еще несколько яиц, Хуан, – сказал Фабрисио человеку со сковородкой. – И сала, побольше сала, пожалуйста.

– Как видишь, похоже на то, что мы сговорились проснуться рано. – Улыбка Хулио Риверы обнажила его белые зубы. Он выглядел как человек, только что вышедший из гостиничного номера, то есть, как всегда, безупречно. – Скажу тебе, что я сгораю от нетерпения расшифровать следующее послание.

– Кто-нибудь должен разбудить Ги, – вмешался Жан. – Я полагаю, что ему не понравится, если вы начнете без него.

– Вот уж мне не хочется быть тем, кто попытается… – весело сказал Фабрисио, глядя в ту сторону, где находились иероглифы. – Если он уже не сидит возле лестницы, я уверен, что он появится здесь через некоторое время. Ну-ка, Антонио, – он обратился к одному из провожатых, – сходи за доктором Лаландом, скажи ему, что мы вот-вот будем готовы.

Становилось все светлее с каждой минутой, и это не переставало удивлять Николь, привыкшую к медленным рассветам в Париже. Она села возле Жана и сказала себе, посмотрев на блюдо, стоящее перед ней, что аппетит у нее сегодня зверский.

Но ей было не суждено закончить завтрак, поскольку случилось нечто такое, что заставило Николь надолго позабыть о еде.

Антонио поспешно вернулся с окаменевшим выражением лица и бумажкой в руке, которую он вручил Хулио Ривере резким движением, как будто просил прощения.

Мексиканец прочитал ее сначала про себя, а затем вслух. Текст был написан по-испански, и Фабрисио перевел его на французский для Жана и Николь, в то время как Ривера пытался вникнуть в ее содержание.

«Господин Лаланд является теперь нашим заложником. Мы освободим его только тогда, когда ваша экспедиция прекратит осквернять землю майя и немедленно покинет территорию наших предков. Мы следим за всеми вашими движениями».

Некоторое время все молчали, глядя друг на друга с глубоким изумлением. Первой заговорила Николь, сделав это так тихо, словно она обращалась к самой себе.

– Это невозможно. Это, должно быть, какая-то шутка!

– Если бы! Трудно представить, что кто-то мог так пошутить с Ги. – Хулио Ривера положил бумагу на стол с такой осторожностью, как будто это был какой-то ценный предмет. – Мы должны убедиться в этом. Нужно осмотреть лагерь и выяснить, кто видел его последним. И прежде всего сохранять спокойствие. Антонио, где ты нашел бумагу?

– В гамаке доктора. Она была зажата между веревками. – Антонио явно нервничал. – Он всегда натягивал свой гамак в стороне, все это знают.

– Ладно. – Хулио Ривера вздохнул. – Думаю, мы должны начинать отсюда.

Полчаса спустя все забыли об иероглифах, покрывающих лестницу, потому что к исчезновению французского археолога, в котором уже никто не сомневался, добавилось еще одно, совершенно необъяснимое: пропал один из водителей внедорожников. Его звали Хорхе, это был гватемалец, худощавый и молчаливый.

Кроме того, на поляне рядом с городом майя был найден один из двух радиопередатчиков, принадлежащих экспедиции. Он лежал с выдвинутой антенной, готовый к использованию, хотя и отключенный. Землю и камни возле него покрывали пятна, очень похожие на кровь. А учитывая, что земля впитала в себя добрую ее половину, количество пролитой крови могло быть весьма значительным.

– Я не представляю себе Хорхе, похищающего ночью Ги под дулом пистолета, – заговорил Жан. Все четверо вернулись и сели за раскладной столик, в то время как остальные члены экспедиции стояли рядом, как бы ища защиты в ситуации, которую они не понимали. – Тем более говорящего ему: «Подожди минутку, я должен оставить записку. А теперь пойдем».

– Если пятно и правда кровавое, как нам это кажется, мы можем предположить, что Ги ранили, даже тяжело ранили. – Усы Антонио Фабрисио казались гладкими как никогда.

– И странно, что нет никакого следа, ведущего от прогалины. Почему раненый человек вдруг перестал истекать кровью?

– Да, действительно странно. – Гватемалец, похоже, не на шутку растерялся. – Хотя сельва способна быстро уничтожить любой след. Признаюсь, что мне трудно отыскать логику в том, что случилось.

– Со мной происходит то же самое, Аугусто, – вдруг прозвучал усталый голос Хулио Риверы. – Как будто я внезапно постарел.

– Мы все себя одинаково чувствуем, и возраст здесь ни при чем. – Николь попыталась говорить уверенно. – Мы чувствуем именно то, что люди, похитившие Ги, хотят заставить нас чувствовать. Мы потрясены и запуганы. И с этим мы не можем смириться.

– Но разве Ги…

– Согласна, согласна. Мы должны думать только о нем, но я совершенно не верю во всю эту чушь в оставленной нам записке. Осквернение земли майя… территория наших предков…Выглядит как дешевка. От нас добиваются другого: чтобы мы прекратили поиски нефритовой маски. Чтобы мы вернулись домой и освободили им дорогу.

Напряженное молчание последовало за словами девушки, как будто каждый из присутствующих взял тайм-аут, чтобы проанализировать их.

– Ты думаешь, что…

– Флоренсио Санчес…

Фабрисио и Ривера заговорили одновременно.

– Имен я не знаю, но ясно, что есть кто-то еще, кто интересуется тем же, что и мы. И он без малейших колебаний сделает решительный шаг, чтобы остаться в одиночестве.

– И он наверняка получал информацию изнутри, – вмешался Жан, говоря медленно, как человек, всего лишь констатирующий факт. – Он явно ожидал, что мы… точнее, вы выполните работу. Теперь он в вас не нуждается.

– Но мы ведь еще не знаем, где искать… – Хулио Ривера выглядел растерянным, и было заметно, что он прилагает усилия, чтобы привести свои мысли в порядок.

– Видимо, ничего сложного тут нет, поскольку похоже на то, что он (или они) уже это поняли.

– Лестница! – вмешалась Николь. – Должно быть, они расшифровали послание, заключенное в надписях на ней! И нет сомнений в том, что они нас обогнали. Я думаю, прежде чем продолжить разговор или принять какое-либо решение, мы должны узнать, что ожидает нас в ближайшем будущем. И как можно скорее!

– Потрясающе, Жан. Честно говоря, у меня, когда я смотрю на эту лестницу, мороз пробегает по коже. Нет необходимости указывать, на какую ступеньку нужно смотреть. Она сильно выделяется среди остальных… совершенная, замечательно сохранившаяся. Скажу тебе по правде, если боги не имеют к ней никакого отношения, люди, оставившие свой след, взяли на себя огромный труд, чтобы она так выглядела.

– Это действительно так, и я также не нахожу этому логического объяснения. И это не может быть случайностью. Послание на стенах храма выглядит так, словно недавно нарисовано, стела Уашактуна отличалась от всех остальных… – Жан пожал плечами. – А теперь ступенька. Кажется, ее только что закончили высекать. Посмотри внимательно, другие как будто побиты оспой…

– Да. Или об этом позаботились боги, или материал выбирали с особой тщательностью. Если честно, я почти начала верить в богов. – Николь произнесла последние слова очень тихо, почти про себя, продолжая при этом исследовать рисунки, сделанные в тетради, лежащей у нее на коленях.

Жан улыбнулся и сел на землю возле невесты, опершись спиной о большое дерево, служившее им обоим спинкой.

Тетрадь девушки содержала несколько рисунков, выполненных карандашом. Первый был эскизом лестницы, где она выделила твердыми штрихами четвертую ступеньку. Под ним находилось изображение глифа со стрелкой, указывающей на его положение на лестнице. А под глифом археолог написала заглавными буквами перевод: Каб К’у. Это имя она обвела кружком, словно хотела навсегда оставить его в ловушке на бумаге.

– Каб К’у, Жан. Бог Земли. Он приветствует нас и подтверждает, что мы на правильном пути. В Уашактуне был Чан К’у, который приветствовал нас с верхней части стелы.

– Ты думаешь, что Ун Симиль ожидает нас в Караколе, не так ли? – Жан взял девушку за руку и привлек к себе. – И укажет нам правильный путь?

– Не знаю. Я лишь предполагаю. Я уже тебе говорила, что этот бог мне не нравится, но, думается, у него столько же прав, сколько и у остальных двух.

– Большая пирамида в Караколе. Каана, – сказал Жан, показывая на следующий рисунок в тетради. – Мы уже воображаем, что она станет нашей судьбой.

– Да, ее название уже встречалось в храме вместе с Уашактуном и Наранхо, но мы не знали, где искать. – Николь сделала паузу, а потом устало посмотрела ему в глаза. – По правде говоря, Жан, я не совсем уверена, что мы и сейчас это знаем. – Перевернув страницу тетради, она открыла остальные рисунки, сделанные утром. – Да, пирамида, которая, по нашему мнению, является Кааной, поскольку стела Уашактуна поведала нам, что наш следующий пункт назначения – Караколь. До сих пор мы двигались правильно, но потом… – Николь пожала плечами, рассматривая рисунки.

– Ты должна верить Аугусто. Он убежден, что эти глифы указывают на одно из трех строений, расположенных на вершине пирамиды. Ты это уже слышала: то, которое выходит на север, с двумя одинаковыми дверями. Да и Хулио Ривера был согласен с этим.

– Может быть. Это мне напоминает план из коллекции Гарнье, в конце концов оказавшийся планом погребального помещения в усыпальнице фараона Сети. Ты помнишь? Но там все было гораздо яснее.

– Для тебя, поскольку ты египтолог. Сейчас согласись с тем, что эксперты – они.

– Ладно. – Видимо, он не сумел до конца убедить Николь, потому что она все еще хмурилась. – Нам следует подняться на вершину пирамиды и зайти в помещение, выходящее на север. И сделать это через дверь, находящуюся справа, потому что на следующем рисунке индеец майя стоит на коленях и смотрит на нее. Хулио и Аугусто говорят, он делает это в знак почтения, но по-моему, он ждет, когда ему отрубят голову.

Жан весело рассмеялся, разглядывая рисунок.

– Да. Особенно если учесть, как ты его нарисовала. Но вспомни, наши друзья объясняли, что на нем королевский головной убор. Обычно именно короли отправляли людей на казнь, а не наоборот.

– Согласна, согласна. Археологи ведь уже побывали в этом помещении. Ну и что? По словам Аугусто, оно маленькое и грязное, но хуже всего то, что оно пустое. Ни одной надписи, ни алтаря… Ничего. Предполагается, что однажды туда придет Ун Симиль из Преисподней, чтобы отдать нам маску?

Жан поцеловал ее в лоб.

– Николь, я не узнаю тебя. Где археолог, жаждущий новых открытий? Умеющий мечтать и искать сокровища? Ты помнишь, под полом левого помещения оказалась усыпальница. Кто знает, что мы сможем найти в другом…

Николь некоторое время смотрела на него широко раскрытыми глазами и в конце концов улыбнулась. Она вернула ему поцелуй.

– Ты прав, Жан. Я устала и нахожусь в растерянности; я почти не спала, и к тому же у нас похитили Ги, нам угрожали. Я сказала, что мы не должны пугаться, но сама я не способна устоять перед страхом. Внезапно мне очень захотелось вернуться в Париж и сесть за стол в моем кабинете. А после работы пойти прогуляться с тобой по Монмартру, взявшись за руки, и при этом съесть мороженое. – Следующие слова она произнесла тихо, почти шепотом: – И чтобы мы сразу поженились, потому что уже подходит время.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю