Текст книги "Судьба. Книга 1"

Автор книги: Хидыр Дерьяев

– Поглядите на этого дурака – вон ходит с окровавленной рожей! – засмеялась одна из женщин.

– О да, он храбрый джигит, гордится своими шрамами!

– Конечно, все видели его прыть!

– Ещё бы – старую женщину чуть не одолел!

– Да-да… Для этого мужество иметь надо… Кто из вас отважится на такое?..

– Кто посмеет… Он единственный храбрец…

– Эй, джигит, какую награду за подвиг просишь?

– Иди ближе, батыр, полюбуемся твоей удалью!..

– Бедная мать!.. Подумать только: дочь родную обнять не смеет…

– Скоро сам себе человек принадлежать не будет…

– Плохие времена настали, ох, плохие!..

Девушки и молодые женщины, окружившие Узук в кибитке, возмущались происшедшим. К ним присоединилась и вездесущая Энекути, тоже сетующая на суровые законы. Но только одна она да, пожалуй, ещё молодая жена ишана Огульнязик догадывались об истинных причинах поведения ишана Сеидахмеда. Ишан сообразил, что Узук может рассказать матери о его неблаговидном поступке. А кроме того, – это знал уже только один ишан, – глупые старухи пришли с пустыми руками. Кто же так просит об одолжении? Вот почтенный Бекмурад-бай, тот – совсем другое дело, понимает, что нужно…

Сердце не сачак – перед каждым не расстелишь

Первые два сына ишана Сеидахмеда умерли, не успев порадовать отца. Суеверный ишан подумал, что, может быть, аллах сердится на него за то, что он даёт сыновьям имена святых, и когда родился третий – последний – сын, ишан назвал его Черкезом[49]49
  Черкез – пустынное растение; здесь – имя простолюдина..


[Закрыть], хотя и не оставил надежды сделать сына служителем культа и своим преемником.

Избалованный и своенравный Черкез закончил отцовскую медресе[50]50
  Медресе – высшая мусульманская духовная школа.


[Закрыть], но о религии помышлял очень мало – его больше привлекали земные радости. Он с завистью поглядывал на своих сверстников, которые могли делать, что им вздумается, и частенько устраивал отцу бунты. Однако ишан ни в коей мере не хотел сделать сына аскетом. Черкезу едва исполнилось двенадцать лет, как отец женил его на красивой восемнадцатилетней девушке из бедной семьи. Он не ограничивал сына в средствах, разрешал ему городские развлечения, но только не торговлю, к чему Черкез не раз пытался его склонить. «Веселись скромно, не привлекая к себе внимания, – поучал ишан сына. – Старайся больше слушать умных люден, а поменьше говорить сам, помни, что нет ничего лучше молчания, молчаливого глупца люди считают умным». Ишан, конечно, не знал, что он произносит истину, которой от роду три тысячи лет и которая родилась да далёких берегах Евфрата, по этой мудрости научила его сама жизнь.

Однако Черкез всё никак не мог преисполниться святой благодати. Он завидовал тем йигитам, которые могут ходить без усов и бороды, завидовал сидящим в лавках па базаре и степенно ведущим торг с покупателями. В двадцать пять лет он женился второй раз, по и новая жена ненадолго отвлекла его мысли, и он всё больше и больше задумывался над тем, что ему, пожалуй, надо уйти от отца и поселиться в городе. Так он думал целых пять лет, утешаясь в промежутках кутежами с городскими знакомыми и случайными связями, пока в доме отца не появилась Узук.

Черкез знал, что из-за этой девушки ведут большую тяжбу Бекмурад-бай и арчин Меред. Как неглупый человек, он догадывался, что старшина действует не совсем бескорыстно, а зная Бекмурад-бая, его характер, понимал, что спор будет затяжным и вряд ли арчин Меред добьётся своего. Но Черкеза это не волновало: когда лягаются два ишака, зубы у них остаются целыми. Помирятся бай с арчином. А вот ему, Черкезу, не стоит упускать удобный момент, который сама судьба даёт ему в руки. «Аманмурад стар, – думал он, поглаживая бородку, – арчин и того старше, – что в них найдёт Узукджемал? А я человек молодой, красивый… Надо мне поговорить с ней, приласкать её. Она одинокая, тоскует – легко пойдёт на ласку А там..»

В свои замыслы Черкез посвятил Энекути – пронырливая женщина пользовалась доверием и тут, хотя отношение её к сыну было иное, чем к отцу. Почти ежедневно она что-нибудь рассказывала об Узук, а Черкезу было интересно всё. Выбрав девушку предметом своей благосклонности, он, сам того не понимая, всё больше влюблялся в неё всерьёз и даже стал думать о том, чтобы жениться на ней. Сегодня он должен был договориться с Энекути, чтобы та устроила ему свидание с Узук.

Черкез проснулся рано и некоторое время лежал, потягиваясь, не понимая, отчего у него сегодня приподнятое настроение. Вспомнив, он проворно вскочил с ложа, подошёл к зеркалу, подмигнул своему отражению.

– Говорят, какая-то девушка, измученная ожиданием свадьбы, стонала: «Когда же настанут эти деньки, долгожданные денёчки!». А вы, Черкез-ишан, что скажете? Будете сегодняшний вечер так же призывать?

Из амальгамированного стекла на него смотрел красивый мужчина с чуть заметными припухлостями под весёлыми глазами и спутанной со сна бородкой. Мужчина был явно доволен собой, морщил точёный о горбинкой нос и улыбался полными губами, ещё не успевшими поблекнуть от многочисленных поцелуев. Но вот человек в зеркале нахмурился, вглядываясь, в узорной раме появилась рука с холёными, не знающими чёрной работы пальцами, потрогала бородку. «Что-то она совсем разлохматилась сегодня, видимо – смерть свою почуяла, – подумал Черкез. – Вот погоди, милочка, сейчас я вымоюсь душистым мылом, а потом уж разделаюсь с тобой по-свойски, будь уверена – разделаюсь, отжила ты своё…»

Выйдя во двор, Черкез тщательно умылся. Затем вернулся, достал бритву, несколько мгновений рассматривал в зеркале свою иссиня-чёрную бороду и вдруг решительно, словно боясь раздумать, провёл сверкающим лезвием по лицу.

Через две минуты всё было кончено: плод постоянных отцовских забот лежал безобразными клочьями в мыльной пене. Черкез подправил усы, долго и с некоторым смущением изучал в зеркале своё изменившееся лицо. Погладил веки, поводил бровями, нахмурил лоб и снова распустил морщины, Ещё раз тронул бритвой усы, подкрутил их и наконец, вздохнув, отошёл от зеркала и прилёг на кровать. «Вот, дорогая Узукджемал, – разговаривал он мысленно с воображаемой девушкой, – у меня такое желание увидеться и поговорить с тобой, что словами передать невозможно… Если человек всегда будет иметь такое желание, а оно всегда исполняться будет, никогда не постареет человек… Видишь, на какую жертву я пошёл ради тебя – бороду свою священную сбрил!»

Черкезу при этом вспомнился дестан «Саятлы-Хемра», там одна молодая женщина говорит: «Полюблю я парня бравого без усов и бороды». Может, женщинам в самом деле не нравятся усы? Что ж, это тоже не слишком дорогая плата за любовь такой красавицы как Узукджемал. Может, усы тоже следует сбрить?

Черкез снова подошёл к зеркалу, потрогал пальцем усы. Нет, усы, вроде, красивые и не старят насколько. Скорее даже мужество придают лицу. Неужели Узукджемал не понравятся такие усы?

Скрипнула дверь, вошла с сачаком младшая жена Черкеза, увидела мужа, ахнула, еле успев положить принесённое, поднесла обе руки ко рту.

– Господи, спаси!.. Что с тобой случилось?..

Черкез обернулся, засмеялся.

– Ты ещё малое диво видела! Погоди…

– Что отец скажет, когда узнает? – Женщина с удивлением и недоверием смотрела, как заворожённая, на голый подбородок мужа.

– Ничего не будет, – отмахнулся Черкез. – Как-нибудь пронесёт аллах грозу… А ты лучше скажи мне вот что: женщины усатых любят или безусых? Только правду говори, не хитри.

– Ты и усы сбрить хочешь? – Женщина удивилась ещё больше. – Отец такой скандал закатит, что не обрадуешься!.. Уезжай куда-нибудь на месяц, пока не поздно, да отращивай бороду.

– Нет постой! – Черкез привлёк жену к себе. – Ты мне ответь сначала, любят женщины усы?

– Пусти… У меня молоко сбежит!..

– Пусть бежит! Не пущу, пока не скажешь!

– Ну, хорошо… Когда усы есть и борода!.. Пусти теперь…

– А почему лучше с бородой и усами?

– Не знаю…

– Знаешь, если утверждаешь! Говори сейчас же!..

Женщина чуть смущённо засмеялась, посмотрела в весёлые глаза мужа, отвернулась в сторону.

– Когда мужчина ложится в постель, его усы и борода щекочут женщине шею…

– А разве приятно, когда тебя борода щекочет?

– Не совсем, но как узнаешь в темноте: мужчина лёг с тобой или женщина привалилась? Пусти-ка… вон уже шипит молоко!..

Черкез потёр руки, зевнул, крепко, с хрустом, потянулся. «Красивое имя, – подумал он. – Узукджемал… Одно имя вспомнишь – сердце дрожит. Краше её самой имя, а она – имени своего краше… Эх, ты, красавица моя луноликая! Увидал я тебя под твоей бархатной накидкой – покоя и сна лишился и рассудок терять стал. Можно подумать, что вырвала ты моё сердце и под свою накидку спрятала… Ни сердца у меня, ни рассудка, ни памяти… И даже аппетит пропал! Закрою глаза – идёт красавица, открою – как живая стоит. Наверно, во всём свете не найти второй такой, как она, все поэты о такой… Ба, да я же стихи вчера сочинил в честь Узукджемал… Где же я их положил?»

Дверь немного приоткрылась.

– Заходи, Энекути! – крикнул Черкез. – Не подсматривай, интересного ничего не увидишь… А вот я тебе сейчас стихотворение прочитаю. Слушай!

 
Легко и плавно идёт Она,
Нежным взглядом глядит вокруг,
Лицо её – золотая луна,
Брови её – как разящий лук.
Голос её – словно звон родника,
Тонкая талия так хрупка,
Что при движеньи Она слегка
Себе помогает взмахами рук.
 
 
Ты – моя нежность, и ты печаль,
Сердце влекущая в дальнюю даль.
Тёмная родника, словно хрусталь,
Всю освещает вселенную вдруг,
 

Пока Черкез читал, Энекути стояла, прикрыв рот рукой, чтобы ненароком не выдать себя улыбкой. Послушав, она умело изобразила на лице умиление и воскликнула:

– Вай, Черкез, неужели ты сам написал это прекрасное стихотворение?

– Сам, Энекути, трудно давалось, но сам всё написал, – самодовольно ответил Черкез. – Из-за любви я, пожалуй, знаменитым поэтом стану, как Молланепес[51]51
  Молланепес – классик туркменской литературы, мастер любовной лирики.


[Закрыть].

Энекути притворно громко вздохнула.

– Несправедлива судьба!.. В нашу честь никто никогда не придумывал стихов. Вот, вроде и довольна я всем, а счастье не бывает полным никогда, правда? Если бы продали меня в чужое село, глядишь, какой-то йигит звал бы меня сейчас Эне-джан и, может быть, стихи про меня выдумывал. А так – осталась я в родном селе и имя моё детское за мной осталось. Разве приятно, когда тебя зовут «кути»[52]52
  Кути – толстая, толстуха.


[Закрыть]? А что поделаешь, если судьба красотой не оделила. Будешь сама красивой – любое имя для слуха звучать приятно станет… Жаль, что красоту на базаре не купишь… А, может, прославляли её, да мы опоздали, а Узук в самый раз подоспела, а? Ведь это ты в её честь стихи выдумал, признавайся!.. Счастливая сна! О чём ей думать, чего желать, когда из-за неё готовы перерезать друг другу горло сыновья баев, самые лучшие йигиты!.. Да, красива она, а вот ума ей на том базаре не досталось….

– Это почему же? – спросил Черкез, машинальна пытаясь огладить несуществующую бороду.

Энекути тоненько захихикала.

– Да потому, что будь я такой красивой, как она, сразу закрутила бы голову такому молодцу, как ты, и жила бы себе припеваючи.

– Энекути, ты сегодня, кажется, не очень внимательна. Ты ничего нового не заметила у меня?

– Как это не заметила? С тех пор, как вошла, всё время тобой любуюсь. Прямо десять лет скинул ты вместе с бородой. Такой красавец стал – поискать надо! С бородой-то куда какой солидный мужчина был, а сейчас – юноша да и только. Возьми-ка зеркало, поглядись…

– Гляделся уже… видел… Ты лучше о деле давай говори!

– Что же дело… Разве я не о деле? Увидитесь сегодня. Коли обещала я – моё слово, сам знаешь, твёрдое. Тем более, бороду ты снял – любая девка заглядится, мне и стараться-то много не надо будет.

– Кути-бай, а что ты думаешь, если я и усы сбрею, а? Как ты на это посмотришь?

– Когда сбреешь, тогда и посмотрю, – улыбнулась Энекути; ска не была лишена остроумия, эта пронырливая толстуха. – Вот что я скажу тебе, Черкез. В жизни так случается: ходят баи и йигиты вокруг какой-нибудь Узук, словами, деньгами и всем прочим её приманивают, а она, глядишь, с каким-то совсем посторонним молодцем сбежала? Почему? Да потому, что он к её сердцу тропинку протоптал, уластил её, заставил полюбить себя. А когда девушка полюбит, она на всё пойдёт. Вот тебе и мой совет: расположи к себе девушку лаской, приголубь, чтобы сердце её растаяло, как сахар в горячем чае, а потом делай себе, что хочешь – хоть женись, хоть так любись. А Бекмурад-бай и другой, арчин этот, останутся в дураках.

– Да ведь я об этом только и думаю.

– А коль думаешь, вот ещё что скажу тебе: де-вушки всегда тянутся к стройным и красивым молодым парням. Ты, чтоб не сглазить, всем взял: и красота у тебя есть и стать имеется…

– Послушай, Энекути, – нетерпеливо перебил её Черкез, – сниму-ка я в самом деле усы, а?

– Об этом и речь веду, – сказала Энекути. – Без бороды ты двадцатилетним йигитом стал. Усы сбреешь – ещё три года сбросишь. Глянет на тебя твоя Узукджемал и сразу голова у неё закружится – ты только успевай руки подставляй… Чем тебе помочь могу?

– Помочь? Уговори только Узукджемал, чтобы встретилась со мной наедине.

– Ну, это я уже обещала тебе. Всё сделаю ладно, незаметно, как волосок из теста выну. А дальше-то как будет? Ведь Узук-то, говорят, обвенчана с Аманмурадом. Как это дело уладим?

– Э-э, – нашла о чём говорить! Всё это чепуха. У меня есть деньги… деньги… Они могут и убить человека и воскресить его снова. Там, где собирается много денег, забывается вера, истина становится ложью, а ложь – истиной. Если деньги захотят, то ты будешь убита в тот момент, когда с собственным мужем лежишь – тебя в прелюбодеянии обвинят и убьют. Муж побежит, кричать будет: «Помогите, жену убивают!» А деньги скажут: «Врёшь, эта любовница у тебя была, чужая жена». И люди поверят деньгам, а не ему. Он побежит дальше правду искать да нигде не найдёт, потому что правда завязла в металле, ещё когда чеканили первую монету. В монете ищи правду! В других местах искать её – безумие. Правда, вера, сила, честь, совесть – все это деньги, деньги и только деньги!.. Не советую тебе, Энекути, бороться против денег – сгинешь без следа и без памяти. Ты ещё не имела дел с деньгами, не знаешь их могущества. Самое большое в мире чудо – это деньги. Они нарушают все божеские законы, заповеди пророка, они способны расторгнуть самый крепкий брак – и они у нас есть! А ты говоришь: как мы уладим дело? Уладим!

– С деньгами всё можно, – согласилась Энекути, блестя чёрными глазками и мерным лицом. – Силой денег и скалу себе из ахунов[53]53
  Ахун – духовное лицо, учитель в медресе.


[Закрыть] построить могу! С деньгами всегда права буду. Подойду к ахуну, скажу: «На тебе чёрная чалма». Он согласится. Скажу: «Нет, белая». Опять согласится, что белая. Скала ведь тоже так: ты крикнешь в её сторону – она тебе твой крик возвращает, верно? Будь у меня деньги – десять молодых йигитов выдумывали бы стихи про меня и пели их день и ночь под дутар. Нет, Черкез-джан, я знаю силу денег!

– Хвата тебе, Кути-бай, честь и хвала! – засмеялся Черкез. – Я раньше знал, что ты женщина с умом. Такую желторотую девчонку, как Узукджемал, ты в воду окунёшь и сухой вытащишь.

– Не обидел создатель умом, не обидел… А какое красивое колечко у вас, Черкез-ишан! Дорого, наверно, стоит? Я по своей бедности такого ни в жизнь купить не сумею…

– А-а-а… Вот тебе малая награда. Кути-бай! Большая потом будет, когда всё уладишь с девушкой…

Черкез достал из стола и небрежно бросил Энекути пачку денег. Она растопырила руки, но не поймала, деньги рассыпались по ковру. Бормоча себе под нос благодарности, Энекути мигом подобрала их, ползая по ковру, как большая чёрная фаланга, засунула глубоко за ворот платья, в секретный карман. Лицо её залоснилось ещё больше.

– Говори, Черкез-джан, что передать Узукджемал?

– Да я ведь уже говорил!.. Устрой мне свидание с ней. Потом убеди её, чтобы она заявила, если спросят, что никуда идти не хочет, а выходит замуж за ишана Черкеза, за меня то есть. И пусть говорит, что ни с кем она не обвенчана, всё, мол, одни выдумки Бекмурад-бая. Остальное – дело моё. С помощью аллаха и отцовских денежек я пройду, не спотыкаясь, и перед властями и перед шариатом… Вот и всё!

– Ну, если ничего не добавишь, считай, что твоё поручение уже выполнено: сегодня же будешь говорить с девушкой, а об остальном я позабочусь позже, – заявила Энекути и вышла.

Оставшись один, Черкез походил по комнате, предвкушая горячие поцелуи красавицы Узук, потом подсел к зеркалу и начисто сбрил усы. Вот так-то будет лучше, – подумал он. – Любовь… любовь… Самое сильное в мире – любовь, и самое сладкое, и самое горькое… Ради любви Тахир[54]54
  Тахир – главное действующее лицо дестана Молланенеса «Зохре и Тахир»; 3улейха, Гарип – герои восточных сказаний.


[Закрыть] попал в реку, и Зулейха* перестрадала много, и Гарип* семь лет скитался на чужбине, и мудрый Шахабасс, испив яд любви, говорил, что лучше умереть, прежде чем испытаешь на себе силу любви. Никого она не миновала. И мне придётся пострадать из-за неё… Надо бы только подумать, как лучше и без шума всех спорщиков отвадить. Пойти к Своему ахуну посоветоваться, что ли, он славный старик… И денежки тоже любит…

Ахун, занятый своими книгами, ответил ка приветствие Черкеза довольно рассеянно, но, подняв голову, оторопел.

– Что это значит?! На кого ты похож стал! Где твоя борода?

Усаживаясь на почётном месте, Черкез засмеялся.

– Не ругайтесь, мой ахун… Чуть что случится – вы сразу бранитесь. Нельзя же таким строгим быть…

– Ха, непутёвый!.. Зачем бороду отрезал, спрашиваю? На кого похож стал? Отец-мать увидят, что тебе скажут?

– Борода дело наживное, – примирительно сказал Черкез и незаметно подвинул по ковру в сторону ахуна синюю сотенную. Ахун покосился, так же незаметно подгрёб деньги под себя, прошептал молитву, поднёс обе руки к лицу, произнося «аминь».

– Такое дело, мой ахун, пожаловался Черкез, – прямо сказать, скандальное дело… Хочу с вами поговорить. Вот та девушка, которую поручили моему отцу, она ни с кем не обвенчана. Бекмурад-бай говорит, что с братом его обвенчана, но он врёт, я знаю, она никому не давала согласия стать женой. Это мне сам пияда-кази сообщил… Так: вот, если девушка выразит своё желание, можно ли мне будет обвенчаться с ней?

Ахун понимающе, поверх очков, взглянул на Черкеза, под седыми кустиками бровей мелькнула усмешка.

– Можно, если всё обстоит так, как ты сказал.

– Это точно, мой ахун, я могу даже представить свидетелем самого пияда-кази и его товарищей! Я, вам правду сказал… всю правду…

– Ну, а ещё что у тебя есть? Может, какой-нибудь детёныш правды заблудился?

– Вы прямо читаете мысли, мой ахун! Есть у меня к вам ещё одно… один вопрос! Если девушка не согласится, не сумеете ли вы склонить её ко мне с помощью талисманов?

– За этим вам лучше к своему отцу обратиться – ишан Сеидахмед мастер всякие талисманы изготовлять… Кстати, как он посмотрит на ваше намерение? Ведь ему доверили девушку, а вы собираетесь подвести его. Хорошо ли это?

– А что может быть хорошим? – нахмурился Черкез. – Бекмурад-бай хорошо поступил, когда насильно увёз девушку? Мы поступаем, если не лучше, то по крайней мере, не хуже, чем он.

– Что ж, мы не можем вам указывать, – сказал ахун, – делайте так, как хотите… Только бороду вот! и усы сбрили напрасно.

Черкез встал.

– Отрастут, мой ахун! Всё это ради девушки делается… Получим её – отпустим и усы и бороду и всё, что угодно.

* * *

Луны не было, и на безоблачном небе ярко сверкали осенние звёзды. Село затихло, затих и большой двор ишана Сеидахмеда. Любители поспать уже давно видели третий сон, укладывались на покой и припозднившиеся. Только Черкез, подрагивая в лёгком шёлковом халате от ночной сырости, стоял у отдалённой кельи. Расторопная Энекути прибрала и чисто вымыла её, жарко натопила печь. Но Черкезу не сиделось в тепле. Он вышел наружу и жадно всматривался, вслушивался в темноту, дожидаясь Узук.

Наконец послышались торопливые шаги, мелькнуло смутное пятно. Идёт, любимая, спешит! Вот её шаги всё мельче, она волнуется – это попятно. Она не поднимает головы, потому что не хочет первая выдать свои чувства…

Сдерживая волнение, Черкез шагнул вперёд, мягко коснулся руками плеч женщины. В голосе прозвучали воркующие нотки.

– Ты пришла, любимая?

– Пришла, – гнусаво ответила Узук голосом Энекути. – Только не смогла девчонку привести…

– Тьфу, чёрт! – отплюнулся Черкез. – Ты, что ли, Энекути?.. Чего же ты подбираешься воровским манером? Ты не шути, женщина? Я не терьякеш[55]55
  Терьякеш – человек, регулярно курящий терьяк, сильное наркотическое средство, очень вредное для организма, но вызывающее приятное опьянение, сопровождаемое грёзами.


[Закрыть], который накурится до одурения и ему всё равно: гурию обнимать или обезьяну краснозадую, с которыми фокусники-белуджи[56]56
  Белуджи – полукочевая народность иранской группы; нищие белуджи часто ходили по базарам, показывая фокусы и обезьян.


[Закрыть] по аулам ходят! Я над собой шутить не позволю! Я сам смогу так пошутить, что кое-кому не придётся радоваться!..

Всхлипывая, Энекути вошла в келью за рассерженным Черкезом.

– Что я могу поделать! – оправдывалась она на ходу. – Эта подлая Огульнязик сидит и сидит возле неё, как привязанная! Подружились на мою голову… Их нынче водой не разольёшь – болтают, болтают, о чём болтают – так, ерунда сплошная… Ну, как я уведу её! На вот, возьми назад свои деньги… ничего у меня не получается… видно, постарела я для таких дел…

– Ладно, – смягчился Черкез, – спрячь… На что мне эти деньги… Ты лучше придумай что-либо… Может, Огульнязик в наши планы посвятить, а? Её-то Узук сразу послушает, если они дружат, как ты говоришь.

– Что ты! Что ты!! – замахала руками Энекути. – Разве можно этой вертушке Огульнязик серьёзные дела поручать. Да она сразу ишану-ага донесёт… Что ты!..

– Как же нам быть дальше? – беспомощно спросил Черкез.

Энекути, не переставая всхлипывать, подумала и вдруг радостно закричала:

– Нашла!.. Нашла!.. Сейчас… жди… Приведу её! – и шариком выкатилась из кельи. В мгновение ока докатилась она до кибитки Узук и припала к дверной щели: слава богу, ушла Огульнязик! Энекути толкнула дверь, ввалилась в кибитку, схватила за руку девушку.

– Идём… Вставай быстрее!.. Ждут тебя!..

– Что случилось? – спросила встревоженная Узук. – Куда идти?.. Кто меня ждёт?..

– Вставай же скорее! – захлёбывалась Энекути. Парень тот приехал… Которому ты привет через старуху передавала.

– Ой, что ты! – Узук вскочила ка ноги. – Где он?! Идём скорее!..

Направленная Энекути, она быстро пересекла двор, вбежала в келью и замерла, увидев молодого ишана Черкеза. В следующее мгновение девушка кинулась назад, но отскочила, ударившись о мягкий шар: толстая Энекути второй раз поворачивала ключ в дверном замке.

– Ваш приятный вид стоит одной девушки! – сказал Черкез. – Откройте своё лицо и посмотрите на меня: может быть, мой вид тоже стоит одного юноши?

Не отвечая, Узук метнулась к окошку, рванула занавеску, но узкая щель едва бы пропустила её, вдобавок в окне была решётка. Девушка в тоске прошептала:

– Господи… тут дом ишанов или зиндан?[57]57
  Зиндан тюрьма, подземная темница на Востоке.


[Закрыть] Куда меня горькая судьба моя привела?

– Не горькая судьба, а сладкое счастье привело вас сюда, – засмеялся Черкез.

– Конечно! – услужливо подхватила Энекути. – Верный человек предлагает тебе, девушка, руку и помощь! Почему бы тебе не поручить свою судьбу верному человеку? От всех зол избавишься сразу, тень птицы Хумай падёт на твою голову…

– А на твою, черномазая сводня, пусть этот дом обрушится! – зло отпарировала Узук. Но Энекути, как мы уже знаем, умела не слышать того, чего не хотела слышать.

– Ай, Узукджемал, – запела она, стараясь придать своему гнусавому голосу мягкость и теплоту, – зачем ты сердишься? Два сильных рода за тебя тягаются… конца-краю той тяжбе не видать. В Ашхабад тебя повезут, в большой суд, лицо перед чужими открыть заставят… Неужто мало тебе прежнего позора?

Узук рванула с головы накидку, стремительно обернулась к попятившейся Энекути.

– Пусть везут! Хоть на тот свет пусть везут! Не вам жалеть меня!.. И не вам – она повернулась к Черкезу.

Нет, это была не прежняя Узук… Скромную, редкую девочку, стыдливо красневшую по любому поводу и без повода, умчал дикий конь в недобрую даль и сбросил где-то в степном овраге. На несколько минут вернулась она в большой зал, к столу с красным бархатом – и ушла навсегда. Нет больше девочки, на её лёгких следах уже поднялась трава и даже росной тропинки не видно – припорошили её новые холодные росы… Осталась одна женщина. Измученная, страдающая, сомневающаяся, негодующая. Нет в ней робости – только злое отчаяние, нет стыда перед законами – только бессильный вызов жестокому, беспощадному миру! Но как она хороша в своём гневе, эта женщина! Её огромные глаза горят ярче звёзд и светильников, её побледневшее от страданий и негодования лицо дышит чарующей нежностью…

– Не торопитесь… – от волнения хрипловато сказал Черкез. – Мне нужно кое-что сказать вам… А потом я отпущу вас с миром…

– Не о чём говорить нам с тобой, ишан. – Узум сердито дёрнула дверь. – Я не за тем пришла, чтобы твои слова слушать.

– Но всё же послушать придётся. – Черкез показал ей ключ, взятый у Энекути. – Вы не сильнее железного замка… Успокойтесь. Я не собираюсь причинить вам зло. Только несколько слов скажу – и всё.

Напряжение, державшее Узук, отпустило, и девушка почувствовала, что из глаз – не сдержать никак! – катятся слёзы. Отвернувшись, она набросила: на голову накидку.

– Не отворачивайте лицо своё! – попросил Черкез. – Дайте хоть немножко полюбоваться им… Ваше прекрасное сердце видно на вашем лице!

– Сердце не сачак – перед каждым не расстелишь, – глухо ответила Узук.

– Говорите, говорите ещё… Ваш голос – как соловьиное пеньё из сада…

– Кому пеньё, а кому – яд…

– Всё равно! Любой яд готов испить из ваших ручек, моя любимая… Яд станет для меня животворной влагой!

– Не называй меня так! Твои любимые у тебя дома сидят!

– Зачем ты так мучишь парня, девушка… – вкрадчиво заговорила Энекути, подходя к Узук.

– Отойди, мерзавка поганая! – Узук так сильно оттолкнула Энекути, что та, охнув, ударилась о стену. – Откройте дверь!.. Иначе я разобью её!.. – Девушка забарабанила кулаками в запертую дверь.

Черкез засмеялся.

– Ручки свои пожалейте, цветок мой! Эта дверь не стоит того, чтобы вы прикасались к ней… Лучше меня стукните своим кулачком – каждый ваш удар будет для меня царской наградой…

Узук в отчаянии прижалась лицом к шершавым доскам.

– Ну, взгляните на меня, не противьтесь. – Черкез потянул её за край накидки. – Всё равно до утра продержу вас в этой кибитке… Вы разве хотите, чтобы утром вас увидели выходящей отсюда?

Узук не отвечала. Черкез сказал нетерпеливо и нежно:

– Красавица моя, я не какой-нибудь обросший щетиной Аманмурад, которому перевалило за пятьдесят. Я безусый, безбородый парень, твой ровесник. Ну, посмотри хоть одним глазом, где ты найдёшь йигита красивее, чем я?

– Не надо мне красивых, – ответила Узук, не отворачиваясь от стены. – Хвалили красоту змеи, а она всё ядом брызгала.

– Что ж я, по-твоему, на змею похож?

– От змеи убежать можно… А от вас никуда не убежишь…

– Ты несправедлива, цветок мой… Ну, открой своё прелестное личико… Твои глаза красивые, как у джейрана[58]58
  Джейран – животное из рода газелей, очень изящное и красивое, обитает в пустынях Средней Азии.


[Закрыть] – тебе никто не говорил об этом!.. Посмотри на меня своими глазами…

– А вы разве дали мне взглянуть на того, на кого я хотела?

Черкез понял слова девушки, но, притворившись непонимающим, обратился к Энекути…

– Вы слышите, что говорит эта красавица? Она совсем не знает, что такое любовь… Её сердце, как маленький глупый птенчик, что высовывается из гнезда и боится упасть на землю. Он не знает, что у него есть крылышки, с помощью которых можно летать… А я ещё хотел поведать этой девушке о своей любви!..

В таком духе Черкез говорил долго, а Узук видела перед собой многоцветный луг, ощущала росное дыхание цветов, слышала ласковый, взволнованный голос Берды – и тихие слёзы непрерывными ручейками бежали по её щекам. Искалечили злые люди, изломали жизнь её, как придорожную ветку. И не бросают в сторону, – все топчутся по ней, всё им, ненасытным, мало! Неужели вечно будет так на земле? Неужели никогда девушка не сможет сказать своему избраннику слова любви без того, чтобы её не осудили люди, не запретили ей? Все звери, все животные вольны выбирать себе пару, даже ослица – и та убежит от противного ей осла… А, может, будет когда-нибудь свободная жизнь? Может, девушка перед тем, как поцеловать любимого, вспомнит с сочувствием своих далёких, давних подруг, которые были лишены самого простого человеческого счастья?..

– Да вы совсем не слушаете меня! Это просто невежливо… – Черкез, ободрённый безмолвной неподвижностью Узук, взял её за плечи, Узук резко вывернулась, наклонилась, сорвала с ноги туфлю. Острый подкованный каблук слегка задел Черкеза по виску. Он отшатнулся, схватившись за ушибленное место.

– Не трогай меня, если не хочешь получить по голове!.. Говорить говори, а руки не распускай!..

– Хорошо. – Черкез провёл пальцами по виску, растёр несколько капелек крови. – Хорошо… Я не буду подходить… Я скажу вам вот что; если вы согласитесь выйти за меня замуж, вы станете хозяйкой восьмикрылой белой кибитки, украшенной коврами… Не думайте, что я заманил вас сюда ради баловства. У меня самые серьёзные и добрые намерения – я хочу жениться на вас… Вы будете сидеть на шёлковых паласах, под голову и под ноги подкладывать пуховые подушки. Ни с тамдыром, ни с обедом вам не придётся возиться, и воду в кувшине вам принесут. Всё, что вы пожелаете съесть или выпить, будет у вас под руками… Вы уже больше месяца живёте в нашем дворе, и знаете, что я очень богат, я вас не обманываю. У вас будет много шёлковых платьев, и зеркальные шкафы я велю поставить, чтобы вы могли любоваться своей красотой. Любые украшения, золотые, серебряные, из драгоценных камней, – всё это будет вашим. А забота у вас будет только одна – отомкнуть привязанным к косе ключом звенящий железный сундук и выдать мне немного денег, когда они понадобятся… Ну, и… может быть, иногда – улыбнуться мне ласково – вот и все ваши обязанности… Прошу вас, Узукджемал, примите мои слова всерьёз. Я не какой-нибудь Аманмурад или арчин Меред. Вы мне очень нравитесь, если хотите, я люблю вас. Моё предложение обдумано и взвешено. Когда вы станете полновластной хозяйкой в белой кибитке, вам не будут страшны никакие суды. Деньгами мы заткнём рот всем крикунам…

Черкез замолчал и перевёл дыхание. Он в самом деле был вполне серьёзен и верил в то, что говорил. Глядя на девушку, молча сжимавшую в руке чёрную туфлю, он добавил:

– Если вас смущает, что у меня уже есть две жены, то они женщины очень мирные и с радостью примут вас в свою семью… А кроме того… коль вы пожелаете… я в конце концов могу сказать талак – дать им свободу… Теперь слово за вами!

То, что сказал Черкез, было довольно необычно, но Узук не успела собраться с мыслями, как Энекути поражённо всплеснула руками.

– Вах, дитя моё! Серна моя! Небесное желание твоё на земле исполняется! О чём ещё мечтать человек может!.. Соглашайся, Узукджемал, соглашайся немедленно! Птица счастья села на твою голову!..

Восторженные вопли толстухи сразу же вызвали ответную реакцию.