Текст книги "Судьба. Книга 3"

Автор книги: Хидыр Дерьяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Как здоровье, отец?

– По-прежнему.

И снова молчание.

Кашлянув, Черкез-ишан сказал:

– Вы посадили Огульнязик в помещение для сумасшедших?

– Если ты псих, там и место твоё! – сурово ответил старый ишан.

– Тогда вас туда в первую очередь надо посадить.

– Вон отсюда, нечестивец! – возвысил голос ишан Сеидахмед. – Не смей мне больше на глаза показываться!

– Не кричите, – хладнокровно заметил Черкез-ишан, – ваш крик меня нисколько не пугает. Назвать нечестивцем мусульманина – за это можно и по закону ответить.

– О боже, что творится в мире! – захныкал ишан Сеидахмед.

Но Черкез-ишан не дал ему разойтись.

– Послушайте меня, отец. Я скажу вам всё, что думаю, и уйду навсегда, не стану больше оскорблять ваши глаза своим видом. Так вот, во-первых, прекратите– всякое возглашение газавата – не вам быть судьёй в данном вопросе. Во-вторых, кончайте вашу нелепую дружбу с Бекмурад-баем – шакал волку не попутчик. И ещё скажу вам: не берите за свои молитвы подношений у стариков, сирот и вдов. Вы учите людей не грешить, а сами вырываете у них изо рта последний кусок.

– Это ли не смертный грех? Для кого вы собираете богатство? У вас один единственный ребёнок – это я. Но будь я проклят, если возьму теперь хоть копейку нажитого вами!

– Замолчи! – ишан Сеидахмед дрожащей рукой попытался закрыть рот сыну. – Не искушай аллаха проклятием на свою голову!

– Здесь, отец, аллах не при чём, – отмахнулся Черкез-ишан, – оставьте его в покое. Но учтите, что я вам сказал правду. Пусть у меня в горле застрянет первый же кусок от вашего добра!

– Да ведь для тебя же, для тебя наживал я и хозяйство это, и скот! – заплакал ишан Сеидахмед. – Кому я всё это оставлю?

– Было бы что оставлять, а желающие принять – найдутся. Сами подумайте, кому оставить. Вон тот яшули-азанчи тёлку вам последнюю привёл. Его детишки голодными сидят, а вы мясо кушаете в своё удовольствие. Грабежом на большой дороге заниматься – и то праведнее, чем так жить, как вы живёте!

– Не болтай глупостей! Дающий всегда даёт от чистого сердца. Сказано: рука дающего не оскудеет.

– Правильно. Рука берущего – тем более. Верните, отец, тёлку азанчи. И перечитайте ещё раз коран.

– Боже! Собственный сын сомневается, что я знаю коран!

– Не сомневаюсь, что знаете, однако напомнить кое-что не мешает. Сура десятая, стих сто третий: «Обязанностью для нас является спасать верующих». А вы губите их, а не спасаете. Сура одиннадцатая, аят сто пятнадцатый: «Не опирайтесь на тех, которые; несправедливы». Много справедливости вы видели в Бекмурад-бае и Эзиз-хане? Сура семнадцатая, стих двадцать восьмой: «И давай родственнику должное ему, и бедняку, и путнику…»

– Довольно, довольно! – замахал руками ишан Сеидахмед. – Ты всегда умел повернуть коран в свою сторону. Но там сказано и другое: «Для всякого предела – своё писание».

– Ладно, отец, – сказал Черкез-ишан, – не будем углубляться в богословские споры. Я вас прошу, отпустите Огульнязик. Она вполне здорова и ни в чём не виновата.

Опустившись на четвереньки, ишан Сеидахмед рявкнул:

– Не твоё дело!.. Вон с глаз моих, порочный мальчишка!

С брезгливым сожалением глядя на отца, Черкез-ишан встал.

– Я уйду, отец. Вернусь через несколько дней. Если к тому времени Огульнязик не будет на свободе, я сам её выпущу и увезу от вас в город. С вами, я вижу, нельзя разговаривать по-человечески!

– Гав, гав! – пролаял ишан Сеидахмед, стоя на четвереньках. – Гав, гав!.. Р-р-р-р!

У него что-то повредилось в мозгу. Несколько ночей он не мог уснуть и всё бродил по двору – босиком, в нижнем белье, с непокрытой головой. Однажды в таком виде его застало утро. Люди, собравшиеся возле мечети на утренний намаз, стыдливо отворачивались, делали вид, что не замечают ишана. Живой дэв для них был бы менее поразителен. Они ждали, что ишан скроется в дом. Но он подошёл к ним и сказал:

– Слыхали, мой сын тронулся умом? Говорит, что богатство моё – заразно. Разве может быть заразным богатство?

Ишана отвели домой, приставили к нему специальных сидельцев из числа благочестивых стариков. Старики громко читали молитвы, степенно толковали с ишаном о божественном.

Помогли ли молитвы или время, но ишан Сеидахмед постепенно оправился.

Кровоточащая рана не затягивается

Оставив Мары в октябре восемнадцатого года, Красная Армия дошла до станции Равнина и здесь остановилась, собирая силы для нового наступления. Мелкие стычки с белогвардейскими частями продолжались вплоть до мая девятнадцатого года, не внося никаких существенных изменений в общее положение фронтов. И если не могли ничем похвастаться белогвардейцы, то у красных положение было намного тяжелее. Отрезанные от бакинской нефти, они буквально задыхались без горючего. Этот вопрос был едва ли не главным в повестке дня. Дело дошло до того, что Совнарком Туркестанского края решил даже закрыть целый ряд предприятий, работающих на жидком топливе.

Особенно трудно приходилось железнодорожникам. Именно они раньше и острее всех ощущали недостаток горючего. Паровозы ходили на чём угодно, вплоть до саксауловых дров и хлопкового масла. Естественно, каждый грамм топлива был на учёте, использовалась любая, самая маленькая возможность для пополнения его скудных запасов. С этой целью снова была командирована в Мары группа бойцов, среди которых находились и наши неразлучные друзья. Руководил группой Сергей. Где и как доставать горючее, они не знали. Первая надежда была на помощь Черкез-ишана. Если он откажется помочь, придётся принимать решение на месте.

Неподалёку от Мары, в Чилбурче они остановились. Посовещавшись, решили, что всем лезть на рожон нет необходимости. В город пойдут Сергей, Берды и Клычли. Остальные будут ждать.

По вечерней прохладе трое товарищей добрались до Эгригузера. Они решили остановиться у Сергея, считая, что здесь им вряд ли будет угрожать какая-либо опасность.

Их расчёты не оправдались. Нина, жена Сергея, встретила их очень взволнованная и, едва поздоровавшись, сказала:

– Уезжайте отсюда скорее, ради бога! Кругом белогвардейцы и джигиты бродят. Даже на постой здесь один отряд разместился. Я совсем своих соседей не знаю. Уезжайте куда-нибудь подальше, от греха!

Не успела она проговорить это, как послышался топот копыт – приближался отряд. Друзей выручило только то, что джигитам предстояло объехать большой овраг.

Через четверть часа бешеной скачки они придержали коней. Иного выхода не оставалось, как ехать к Клычли, И хотя недавнее предательства и трагическая гибель Огульнияз-эдже были ещё свежи, в памяти, друзья решили рискнуть.

Несмотря на все старания Оразсолтан-эдже, дом был грустным: ощущалось отсутствие расторопной, хлопотливой, за всем поспевающей хозяйки.

– Не вовремя ты покинула нас, мать! – бормотал Клычли, силясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями, от которых першило в горле. – Вот как не вовремя!..

Понурившись сидели и Сергей с Берды. Однако вскоре усталость взяла своё, и они, все трое, крепко уснули.

Ночь прошла без происшествий. Днём друзья не рискнули показываться на людях и до темноты проговорили, обсуждая насущные дела. К Черкез-ишану должен был поехать один Клычли. Положение облегчалось тем, что тогда не существовало паспортов или других документов, удостоверяющих личность местных жителей. Однако лезть в самое логово врагов всё равно было опасно.

Неизвестно, и чем дышит сейчас Черкез-ишан. Никто не знает, когда и в чьём языке появилось впервые слово «предатель». Однако оно прочно вошло в языки самых малых народов и племён. По логике вещей, опасаться Черкез-ишана не следовало – всё время он проявлял себя только как друг. Но в такое смутное время трудно было довериться даже родному брату, если не видел его неделю. Люди растерянно метались из стороны в сторону, не зная, кого слушать, с кем идти. Возможно, и Черкез-ишан переменил свои убеждения и выдаст Клычли белым при первой же встрече. И всё же, предполагая самое худшее, идти было необходимо – железной дороге как воздух требовалось горючее, а Черкез-ишан, достав его один раз, мог достать и второй. Игра стоила свеч.

Черкез-ишана Клычли застал дома. Тот непритворно удивился гостю:

– Это ты, Клычли? Или мне видение показалось?.

– Считай, что я, ишан-ага.

– Смело ходишь, не дорожишь головой. Беляки лютуют, как бешеные собаки. Ну… проходи, коли пришёл, садись.

Клычли показалось, что голос хозяина звучит не вполне искренне. Черкез-ишан словно был озабочен чем-то. Он даже не присел, по обычаю, с гостем, нарушая вековые традиции. Однако Клычли постарался отогнать непрошенные мысли, считая их результатом недавних разговоров с товарищами, – на арбе подозрений далеко не уедешь.

– Откуда путь держишь? – поинтересовался Черкез-ишан.

– Из Чарджоу, – сказал Клычли.

– И не побоялся такую дальнюю дорогу одолеть? Или ты настолько храбр, что тебе все враги кажутся Слабыми?

– Недооценка силы врага – не храбрость, а безрассудство. Я так полагаю, ишан-ага.

– Правильно полагаешь, друг. Благоразумие – мать удачи… Ты вот что… посиди здесь немного в одиночестве. Мне в одно место сходить нужно. Лампу погаси и дверь на ключ запри. Кто бы ни стучал – не открывай. У меня второй ключ есть. Когда приду – сам отопру. Долго не задержусь, не скучай.

Оставшись один, Клычли запер дверь, погасил лампу. Вынув из кармана кольт, щёлкнул затвором, досылая патрон, поставил пистолет на предохранитель. В голову снова полезли тревожные мысли о предательстве. Ведь очень неприлично оставить гостя через минуту после его прихода. Какая спешная необходимость заставила Черкез-ишана поступиться правилами приличия? Правда, он больше на словах ратовал за традиции старины, частенько обходя их на деле, и всё же его поспешный уход не мог не вызвать подозрений. Не зря говорят: чем тише болото, тем больше в нём чертей – за внешней добропорядочностью Черкез-ишана вполне может скрываться самый махровый враг.

Клычли на цыпочках подошёл к окну, выглянул на улицу. Откуда, с какой стороны ожидать опасности, если она появится? Улица была пустынна и темна, но темнота и тишина всегда таят в себе подлый удар в спину, из-за угла. Чёрт его знает, может, и не стоило идти к Черкез-ишану. По чужой верёвке в колодец не спускайся – рискуешь не выбраться обратно.

Но опять же, есть ли серьёзные причины для подозрений? Черкез-ишан как будто испытан не в одном деле. Человек он хоть и легковесный, однако смелый и верный в дружбе. Верный ли? Пестрота животного – снаружи, человека – внутри. Как разглядишь чужую душу?

Нет, решил Клычли, непорядочным и данном случае просто-напросто могу оказаться я сам. Черкез-ишан ни разу не Дал мне повода упрекнуть его в чём-то неблаговидном, и пока не даст, следует думать о нём только хорошее. Берды прав: излишние подозрения точат душу человека хуже, чем ржа железо. Уж на что, казалось бы, заслуживал недоверия Байрамклыч-хан, а Берды не соглашался ни с какими доводами и в конце концов оказался кругом прав.

Возле двери завозились.

Клычли осторожно большим пальцем отвёл предохранитель кольта, притаил дыхание.

– Это я! – сказал за дверью Черкез-ишан. – Не стрельни в меня ненароком…

Он вошёл в комнату, зажёг лампу,

– Быстро вернулся?

– Терпимо, – сказал Клычли, незаметно пряча пистолет в карман – не хотелось демонстрировать свою опасливость.

– Ты меня извини, друг, что оставил тебя одного. Нехорошо получилось, сам понимаю.

– Ничего. Свои люди – не обижаюсь.

– Это всё из-за Бекмурад-бая, холера ему в печёнку! – Приехал сегодня с фронта, той устраивает, не знаю уж, по какому поводу. Ко мне приходили от него с приглашением. Я бы отказался, конечно, знай, что ты приедешь. Но откуда я мог знать? Вот и пришлось идти объясняться. Сказал, что мать тяжело больна, надо, мол, срочно в аул ехать. С тем только и отпустили.

– Ну и ладно.

– Ладно-то ладно, да пришлось из-за тебя грех на душу взять.

– Ничего. Ты писание зазубрил – найдёшь какую-нибудь лазейку, чтобы оправдаться перед аллахом. В крайнем случае отмолишь. У ишанов святость – как курдюк у барана: все грехи прикрывает.

Черкез-ишан засмеялся, обнажая под чёрной полоской усов белоснежную кипень зубов.

– Это у моего достопочтенного родителя такой «курдюк», я себе ещё не нажил.

– Наживёшь со временем, – пообещал Клычли, улыбаясь.

– Слепой сказал: «Посмотрим!», – неопределённо ответил Черкез-ишан. – Вообще-то я не обязан Бекмурад-баю правду говорить. Он, волчий потрох, ни слова не сказал в мою защиту, когда меня Ораз-сердар в тюрьму сажал, а мог бы посодействовать при желании. Да и потом я ему пару «тёплых» слов сказал, когда он отказался Берды твоего освобождать. Ты, кстати, знаешь, что Берды всё-таки освободили?

– Немножко слышал, – кивнул Клычли.

– А кто его освободил, знаешь?

– Знаю.

– Откуда знаешь?

– На земле слухов, что в Мекке – арабов.

Черкез-ишан погрозил пальцем.

– Хитёр ты, как пророк Сулейман! Сам небось и подстроил всё, минуя меня? А я тебе только ширмой служил. Так ведь, сознавайся?

– Нет, ишан-ага, – сказал Клычли, – я всерьёз рассчитывал на твою помощь. Но давай лучше о другом поговорим. Расскажи, зачем тебя Бекмурад-бай приглашал на той. Наверно, не без причины?

– Думаю, что да, – согласился Черкез-ишан, – но наверняка не знаю. К отцу они ключик подобрали. Теперь меня в силок хотят заманить.

– Не заманят?

– А я не вчера на свет родился, знаю, что с чем едят. Я им прямо по корану могу: у вас, мол, ваша вера, у меня – моя. Жаль только, что старику моему голову заморочили – никаких увещеваний слушать не желает. Последний раз я совсем нехорошо с ним обошёлся, расстроил его до умопомрачения. Вывел он меня из терпения своим упрямством да фокусами. До чего додумался – Огульнязик посадил в келью для сумасшедших!

– Старый, что малый, – сказал Клычли. – Однако жаль, что мы его на свою сторону перетащить не сумели – велик у него авторитет среди простого люда.

– Велик, – подтвердил Черкез-ишаи. – Много пользы мог бы он нам принести. А скажи, Клычли, только откровенно – ты уверен, что красные победят?

– Ни минуты не сомневаюсь в этом.

– Веришь, значит?

– Верю. Есть для этого основания.

– Хотел бы я разделить твою веру, – задумчиво произнёс Черкез-ишаи. – Но как вспомнишь, что разутые, раздетые они, что оружия не хватает, провизии не хватает– трудно поверить.

– А они не оружием своим сильны, ишан-ага. Они духом сильны.

– Для духа пища тоже нужна, как для печи – дрова.

– У них есть «пища» – вера.

– Во что?

– В завтрашний день. Верят, что земля будет принадлежать всем крестьянам, что рабочие станут хозяевами предприятии, где будут работать, что не останется на земле голодных и несчастных. Вот это и питает их дух.

– У русских, может быть, и так. Наши дайхане по-другому мыслят.

– Надо объяснить им, чтобы и они мыслили правильно.

– Да, видимо, надо объяснять.

– Вот ты бы и объяснил, – серьёзно предложил Клычли.

– Меня самого ещё многому вразумлять надо, – покачал толовой Черкез-ишан. – Для того, чтобы людей убеждать, надо самому убеждение иметь. А моё ещё как худая кибитка – со всех сторон на подпорках держится. Об Узукджемал ничего не слышно?

Он покивал на отрицательный ответ Клычли и надолго задумался, покручивая ус и глядя в одну точку.

– Ты, наверное, считаешь, что прицепился я к Узукджемал, как колючка к верблюжьему боку, – заговорил он негромко, – а в то не вникнешь, что жизнь моя семейная не так уж сладка была. Со стороны оно, может, и завидно выглядит: ещё бы – двенадцатилетнего мальчишку на восемнадцатилетней девушке женили! А пойди сам попробуй, что из этого получается… Легли мы с ней спать – она и привязалась ко мне: обнимает, целует, мнёт. Веришь, до слёз довела! Вырвался я от неё, к матери спать побежал.

– Да ну! – не выдержав, расхохотался Клычли.

– Вот тебе и ну.

– А мать – что?

– Мать отругала и опять к жене привела. Правда, предупредила её, чтобы она меня не трогала. Потом, конечно, всё в норму вошло, однако любви между нами так и не было. А теперь она уже старуха, четвёртый десяток пошёл.

– Да, – сказал Клычли, плохо, что у нас такие ранние браки допускаются. Тебе было неприятно, верю. А девушке – как? Ведь ей всю жизнь изломали, бесцельно загубили человека.

– Мне не лучше было. Вторую жену вроде бы по любви взял, да опять оказалось, что тыкву схватил вместо дыни. Ты знаешь, что Узукджемал девушкой похитили у родителей?

Клычли мог бы рассказать Черкез-ишану и о своей неудавшейся любви, которую похитил у него ишан Сеидахмед. Но говорить не хотелось. Да и Черкез-ишан наверняка знал сам об этой истории. И поэтому Клычли только кивнул:

– Знаю.

– Вот тогда мне бы могло улыбнуться счастье. К сожалению, я выбрал себе посредником одну старую сплетницу, и ничего из моей затеи не получилось. Очень жалею об ошибке, которую допустил тогда, но исправить её уже, видимо, невозможно.

– Главное, что понял ошибку.

– Понять-то понял, да что толку из этого? Позднее раскаяние, всё равно что запруда на пустом арыке – сколько ни городи, а вода ушла. И не зря говорят, что неудачнику бог малое даёт, так тот и малого не берёт: второй раз попала мне в руки Узукджемал – снова не сумел удержать. Почти месяц прожила у меня, представляешь? Я её не то, что пальцем не тронул – глянуть лишний раз боялся, чтобы взглядом не обидеть. И ведь согласилась уже со мной! Куда сбежала, почему сбежала – ума не приложу. По сегодняшний день следа отыскать не могу.

– У тебя прямо как у Меджнуна с Лейли получается, – сказал Клычли.

– Даже хуже! – воскликнул Черкез-ишан. Там хоть всё понятно было, а здесь – ничего не поймёшь. Вот что удивительно.

– Действительно, запутался ты крепенько, ишан-ага.

– Куда уж крепче! – Черкез-ишан покрутил головой и доверительно посмотрел на Клычли. – Ты знаешь, у меня сомнение одно есть. Не знаю, сказать тебе или нет.

– Коли другом считаешь, то говори.

– Да ведь у друга тоже друзья есть…

– Тогда не говори.

– Скажу! – решился Черкез-ишан. – Но уж если мы – друзья, то и ты мне должен честно ответить.

– Я тебе всегда честно отвечаю.

– А прошлый раз? Когда за горючим для «Джунаид-хана» приходили?

– Ну и злопамятный же ты, ишан-ага! – засмеялся Клычли. – То была вынужденная осторожность, благоразумие. Сам же говорил недавно, что благоразумие – мать удачи. Интересно, как бы ты посмотрел, скажи мы тебе прямо, что нефть и масло для большевиков нужны!

– Чёрт его знает, – засомневался Черкез-ишан. – Тогда, может быть, и в самом деле отказался бы помочь.

А сейчас?

– Что – сейчас?

– Сейчас поможешь?

– На слове ловишь?

– Не совсем. Но пусть даже так будет.

Черкез-ишан подумал.

– Я ведь ожидал, что вы снова обратитесь ко мне с этим вопросом. Знаю, что у большевиков тяжёлое положение с горючим. И помочь, конечно, помогу, да только дело очень опасное.

– Понимаю, – сказал Клычли. – Нынче всё опасно. Даже то, что мы сидим здесь с тобой и разговариваем. Однако если всё время от опасности убегать, в зайца можно превратиться. Иной раз следует навстречу ей идти.

– Не спорю. Достанем горючее.

– Много сможешь достать?

– А сколько поднимешь?

– Поднимем всё, сколько будет.

– Ладно. Только надо бы где-то укромное местечко найти – в городе рискованно возиться с этим. Да и выбраться тебе трудно будет – заставы кругом, патрули шастают. С бочками тебя сразу арестуют. А в контрразведку попадёшь – живым не вырвешься.

– Англичане всё лютуют?

– И они – тоже. Когда вы город оставили, их тут полно понаехало. Сейчас как будто число их постепенно уменьшается. Что будет дальше, не знаю.

– То же самое и дальше будет! – сказал Клычли. – Удирают англичане, почуяли, что жареным запахло! Думали, что Туркмения – это им клок сена, да вместо сена ёж оказался. Однако, вернёмся к нашему разговору. До Чилбурчи бочки сможешь доставить?

– Смогу, – подумав, ответил Черкез-ишан.

– Тогда – договорились. Ждать скоро?

– Ну уж на этот вопрос я тебе ответить не смогу. Есть в одном месте и нефть и мазут. Но как быстро я сумею договориться, тут, Клычли, сказать трудно. Может быть, завтра к вечеру. А может, и через три дня.

– Хотелось бы побыстрее.

– Понимаю. Сделаю всё, чтобы ускорить. Только об одном попрошу. Если что-нибудь случится непредвиденное, я – тебя не знаю, ты – меня. Не прими это за трусость…

– Не приму, – серьёзно сказал Клычли. – В чём, в чём, но только не в трусости тебя можно упрекнуть.

– Значит, свидетель отец Кер-оглы?

– Свидетель отец Кер-оглы! – подтвердил Клычли. – Между прочим, о каком секрете собирался ты мне рассказать? – напомнил он.

– А-а-а! – спохватился Черкез-ишан. – Это об Узукджемал, что ли?

– Не знаю о ком, ты ещё не успел сказать.

– О ней. Она, понимаешь, исчезла в тот день, когда приходили вы с Берды. Я подозреваю, что этот проворный Берды сумел её увезти куда-то. Если так, ты скажи, и я упокоюсь и прекращу свои поиски. Если нет, буду продолжать искать.

– Ищи, ишан-ага, – ответил Клычли. – Могу поклясться чем угодно, что ни я, ни Берды не знаем, где она находится.

Лицо Черкез-ишана просветлело – видимо, он опасался услышать другой ответ.

– Однако, – продолжал Клычли, – если она сбежала из твоего дома, значит, не питает к тебе никаких чувств?

– Об этом говори не со мной, а с моим сердцем.

– Действительно странно, что она так долго не даёт о себе знать, – подумал Клычли вслух. – Может опять в руки Бекмурад-бая попала?

– Не думаю. Пытался исподволь узнать у его родичей.

– Родичи могут и промолчать.

– Э, нет! Секрет – что вода: свою щёлку найдёт.

– Возможно, и так.

– Ничего. Как бы верёвка ни вилась, а конец будет– разыщу Узукджемал! Скажи мне ещё раз, Клычли, ты серьёзно веришь в победу большевиков?

– По-моему, в это начал верить даже ты, – усмехнулся Клычли, поглаживая подбородок.

– Нет, ты ответь! – настаивал Черкез-ишан.

– Я уже ответил тебе. Могу повторить: не сомневаюсь в их победе.

– Не слишком ли опрометчива твоя уверенность?

– Нет, ишан-ага, не слишком. Есть для неё все основания. На солончаке, как знаешь, трава не растёт.

– М-да… – задумчиво протянул Черкез-ишан. – Значит, победят… Воистину сказано: «Тот ли, кто идёт, опрокидываясь на своё лицо, идёт вернее, или тот, кто идёт ровно по прямой дороге?»