Текст книги "Судьба. Книга 3"

Автор книги: Хидыр Дерьяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Это хорошо, когда веришь, – задумчиво сказал Торлы.

– Поверишь и ты, Торлы, обязательно поверишь! – убеждённо воскликнул Берды и добавил после некоторого молчания: – Ложись, отдохни немного, наши вон уже спят.

К вечеру, когда дневная жара стала спадать, они тронулись дальше. Берды беспокоило положение в Чарджоу. Чтобы гарантировать себя от всяких случайностей, он решил обогнать караван и приехать в Чарджоу первым. Если там окажутся белые, он сумеет предупредить товарищей.

С ним согласились. Наказав Дурды смотреть в оба и двигаться осторожней осторожного, Берды хлестнул серого и умчался. С его отсутствием парни поскучнели, особенно Дурды, на плечи которого легла вся тяжесть ответственности за караван. Призадумался и Аллак. Ему, не отличавшемуся особым мужеством и решительностью, нравился энергичный, смелый, уверенный в себе Берды. С ним было как-то спокойнее и легче.

Опять караван шёл всю ночь и утро. На привал расположились в полдень. Колодца поблизости не было, чай заметно отдавал бурдюком, но парни пили его с удовольствием. Дурды воспротивился было поить коней – подождут, мол, до вечера, когда колодец встретится. Аллак укоризненно поглядел на него, повздыхал, но не выдержал и молча пошёл развязывать бурдюк. Дурды недовольно поморщился, однако не стал спорить.

Торлы, пристроившись возле Меле, говорил:

– Человека делает человеком только богатство, – в этом ты мне поверь. Который богатый – он возвышается над остальными, как дерево над овечьим гуртом. Отними у него серебро и золото – он станет таким же, как и мы, если не хуже. А пока богат, всё ему доступно – любую вещь купить может, любого человека унизит. Правильно я говорю, Меле-джан?

– Правильно, Торлы-ага. Это не Бекмурад-бай, а деньги его заставили нас всех испытать столько горя и лишений. Если он сам смелый, пусть приходит сюда!

Аллак, услышавший слова племянника, суеверно отплюнулся:

– Тьфу… тьфу… тьфу!.. Не говори так, Меле!

– Почему, дядя Аллак? – удивился Меле.

– Потому что Мары рядом, где Бекмурад-бай отряд свой собирает! Если он сюда заявится, ты места спрятаться не найдёшь!

– Я и не собираюсь прятаться! Из кого состоит его отряд?

– Неважно из кого, – отрезал Аллак, – а бежать, как зайца, тебя заставит!

Торлы ухватился за эти слова.

– Вот и я о том же толкую! Для того, чтобы не бегать от Бекмурад-бая, надо прежде всего богатым стать. Присмотритесь к людям – чем больше богатеет человек, тем больше у него авторитета, уважения, удачливости. Золото даже незримо действует на человека! Я вам историю одну расскажу, очень поучительную историю. Однажды чабан шёл. Усталый, еле йогами двигает. Сил нет на плече палку свою нести – по земле её за собой тащит. Однако вдруг приободрился чабан, вскинул палку на плечо и даже песню запел. Поблизости дайханин землю копал. Приметил он, с какого места к пастуху бодрость пришла, позвал сына и пошли они туда. Стали копать – полный хум золота выкопали! Поняли, какая у золоти сила? Под землёй находилось – и то бодрость в человека вдохнуло. А если оно в кармане, так и говорить нечего

– Ты к чему это речь завёл? – спросил Дурды,

– К тому, – сказал Торлы, – что в наших руках находится сейчас пять гружёных золотом верблюдов, но почему-то никто из пас не ноет и не прыгает от радости.

– Что же ты советуешь? Прыгать?

– Я советую к Хиве повернуть.

– Тогда оставь свой совет при себе!

– Ты, Дурды, много на себя не бери! – с вызовом бросил Торлы. – Нас пять человек в деле участвовало? У каждого равная доля! Раздели оружие на пять частей, отдай мою часть мне, тогда я и советы свои себе оставлю!

– Ни одного патрона не получишь! – твёрдо сказал Дурды. – Как ты не понимаешь, что это оружие – не паша собственность!

– А чья собственность?

– Это собственность Совета.

– Да ну! Значит, не мы, а Совет рисковал жизнью, чтобы добыть это оружие?

– Да, рисковал! Больше нас с тобой рисковал!

– Вот это ловко! – Торлы округлил глаза. – Я и волк заели верблюда, – сказал комар! Ничего не понимаю…

– Мало слушал умных людей, оттого и не понимаешь, – сердито сказал Дурды, чертя палочкой линии и завитушки иа песке. – Сергея тебе надо было послушать, тогда всё понял бы.

Торлы иронически фыркнул.

– Этот Сергей, смотрю, околдовал вас совсем!

– Жалко, что такое колдовство тебя не коснулось. Несёшь такое, что со стороны послушать – враг говорит, а не друг.

– Интере-есно!.. Может, ты и в чарджуйском Совете обвинишь меня, скажешь, что я – враг?

– Не буду обвинять. Надеюсь, что поумнеешь со временем.

– Я тоже надеюсь, что… ты поумнеешь.

– Ладно, Торлы, давай оставим спор! Ни к чему хорошему он не приведёт!

– Верно, ребята, кончайте, – поддержал Аллак и зевнул. – От споров только желчь разливается. Давайте отдохнём маленько. – И пошёл укладываться в тень.

За ним последовал и Торлы.

– Ложись и ты, Меле-джан, – сказал Дурды. – Я покараулю.

– Лучше я останусь, – попросил Меле. – Спать совсем не хочется. А ты – отдохни.

Дурды сумрачно глянул в сторону Торлы, но согласился:

– Карауль, если не устал. Но – только не усни! И вообще поосторожнее тут…

Меле понимающе кивнул.

Через несколько минут Дурды и Аллак уже спали. Торлы всё ворочался, устраиваясь поудобнее, никак не мог улечься. Мысль, гвоздём засевшая в голове, лишала его покоя. Почему товарищи не разделяют её? Из другого теста они слеплены, что ли? Предлагают им выгодное дело, а они от него, как от комара, отмахиваются! Разве только Меле…

– Не спишь, Меле? – негромко окликнул он парня.

– Караулю, Торлы-ага, – отозвался Меле. – А вы чего не спите?

– Блохи кусают, – пошутил Торлы и поднялся.

Меле смотрел на него насторожённо. Торлы подсел рядом.

– Берды и Дурды меня расстроили, не спится, – пожаловался он, ища сочувствия.

– Не стоит на них сердиться, Торлы-ага, – примирительно сказал Меле. – Они люди, которые верны своей цели.

– Цели, цели… – пробормотал Торлы. – Откуда известно, кто победит – большевики или меньшевики? Если большевики окажутся побеждёнными, значит эти твои люди до конца жизни будут гнуть спину на баев или погибнут где-нибудь бесславно. Другой дороги нам не дано.

– Это – так, – согласился Меле.

– Если так, то скажи об этом Дурды! Чёрт с ним, пусть хотя бы одного верблюда на двоих отдаст, а остальных четырёх ведёт в свой Совет! Мы бы с тобой, Меледжан, весь Иран и Туран объехали, свою выгоду нашли бы! Всю выручку по-братски поделим, а?

– Не согласится он, Торлы-ага.

– Если нас двое будет, согласится. К тому же Аллак– твой дядя, мы его на свою сторону перетянем.

– Дядя Аллак против Дурды не пойдёт, – покачал головой Меле. – Они давно дружат, они побратимы.

– Но зачем, скажи, выполнять им приказ какого-то Сергея! – возмутился Торлы.

– Сергей друг Берды, – пояснил Меле, – он помог Берды бежать из ашхабадской тюрьмы. Для Берды он тоже как брат, Берды во всём ему верит. А Дурды почитает Берды, как старшего брата, никогда его доверия не обманет. Нет, Торлы-ага, ничего не выйдет из вашей затеи. Лучше ложитесь спать.

Помедлив и пряча от Меле недобрый блеск глаз, Торлы сказал:

– Жаль, если не выйдет ничего… Вот у тебя жены нет ещё, у Дурды – нет, у Аллака – только название, что жена, калым ещё полностью не выплатил. Продали бы мы это оружие – сразу бы и семьями и землёй обзавелись, жили бы как люди. Эх, да что тут толковать со слепым о свете! – Он махнул рукой и ушёл под куст.

Ещё один перегон сделал маленький караван. Ему везло – никто не встретился на пути. Если так будет и дальше, то следующий привал парни сделают уже в Чарджоу.

После завтрака Торлы намекнул, что сегодня, вероятно, его очередь идти в караул. Но Дурды, не глядя на него, назначил часовым Аллака. Торлы, сделав вид, что ничего не случилось, улёгся первым. Его душили отчаяние и злость. Судьба совала богатство прямо в руки, а приходилось отказываться ради каких-то нелепых, непонятных убеждений, не сулящих никакой выгоды сегодня и завтра, и послезавтра, – вообще никогда. Попробуй, дождись ещё раз такого случая! Сто лет ждать будешь – не дождёшься!

Торлы осторожно приоткрыл один глаз. Аллак устроил свой наблюдательный пост на бугре, покрытом зарослями саксаула. Время от времени он вставал, оглядывал окрестность и снова присаживался в тень. Дурды и Меле спали сном праведников.

Стиснув от напряжения зубы, сдерживая дыхание, Торлы начал подбираться к Аллаку, сам ещё толком не зная, что сделает. Он уже не мог остановиться. Сила, толкавшая его на чёрное дело, была сильнее рассудка, сильнее чувств. Она схватила его, как коршун хватает когтистой лапой недельного цыплёнка, и поднимала ввысь, чтобы, выпустив, ударить о землю и убить. «Усни, Аллак, усни, пожалуйста! – горячо просил про себя Торлы. – Усни, что тебе стоит! Тогда всё будет хорошо… Усни!!»

Но исполнительный Аллак не собирался спать. Вот он приподнялся снова – совсем близко, рукой дотянуться можно! Торлы замер и перестал дышать. Аллак огляделся, не подозревая, что самая большая опасность таится в двух шагах. Приставив к глазам ладонь козырьком, он смотрел вдаль. Там было всё спокойно, и Аллак уселся на своё место.

Одним прыжком Торлы преодолел разделяющее их расстояние. Тупой удар приклада – и Аллак, не охнув, мягко, мешком повалился на бок, выронив винтовку. Несколько мгновений Торлы стоял неподвижно, словно оглушили его самого – гудела голова, тряслись руки. Очнувшись, достал патрон и побежал туда, где спали' Дурды и Меле. Он вжал приклад в плечо до боли, но всё равно мушка прыгала, а занемевший палец не в силах был нажать спусковой крючок.

Чуть не плача от бессилия и страха, Торлы топтался на одном месте. Потом кинулся к своему коню, непослушными руками кое-как увязал дюжину винтовок и несколько цинков е патронами. Верблюды, перестав жевать, смотрели на него с печальной укоризной. Конь косил глазом и вытягивал морду, раздувая ноздри, словно собирался заржать. Торлы испуганно шикал на него, махал шапкой.

Дурды и Меле ещё спали, когда Аллак пришёл в себя. Постанывая и хватаясь за ветки саксаула, он спустился с бугра. Долго думать над разгадкой таинственного нападения не пришлось – раскиданный верблюжий вьюк, отсутствие Торлы и убегающая на север цепочка конских следов говорили сами за себя. Аллак разбудил товарищей.

Узнав о случившемся, Меле вытаращил глаза: что бы там ни говорил Торлы-ага, но поступить так, как он поступил? – это не укладывалось в сознании. Дурды, выслушав, обругал себя последними словами и метнулся к коню.

– Ждите меня здесь! – крякнул он, опуская плеть на конский круп.

Дурды не зря был зол на себя. Оставляя его за старшего, Берды всё же намекнул, чтобы он присматривал за Торлы – бывший батрак Бекмурад-бая вёл себя довольно подозрительно. Сам Дурды не обращал на это внимания, но после слов Берды припомнил все предшествующее поведение Торлы и решил, что в самом деле следует немного остеречься. Из этих соображений он не назначал Торлы караульным и внимательно присматривался к нему, хотя в общем-то подозревать товарища было довольно противно. Торлы всё время жил в бедности, в зависимости от бая, его разговоры о богатстве могли быть естественным желанием бедняка почувствовать себя человеком. О достатке мечтали многие, и это казалось таким же обычным, как стремление жаждущего напиться и прихватить про запас побольше воды.

И всё же Берды оказался прав. Опасения оправдались самым неприятным образом – Торлы не только бросил товарищей в такой момент, когда каждый лишний человек мог иметь решающее значение, не только украл винтовки. Он попытался убить Аллака, того самого Аллака, который относился к нему, как к родному брату, который за всю свою нелёгкую жизнь никому не причинил зла! Всё сочувствие Дурды к Торлы обернулось тяжким, мутящим рассудок гневом.

– Предатель! – шипел Дурды сквозь стиснутые зубы. – Изменник! Далеко не уйдёшь, гад!..

Вдали замаячила фигура конника.

Со злобной радостью Дурды взмахнул плетью. Не конь и так, словно разделяя нетерпение хозяина, вытягивался струмой. Тонко и жалобно пел в ушах степной ветер. Дурды потянулся было за винтовкой, однако расстояние было ещё слишком велико.

Торлы заметил погоню. Он торопливо сбросил похищенные винтовки и погнал коня намётом, то и дело оглядываясь назад.

– Сто-ой! – закричал Дурды. – Стой, предатель!

Впереди показалась щель оврага – старый шрам земли, след давней бегучей воды. Овраг был широк, и в другое время Дурды благоразумно объехал бы его, но сейчас на месте благоразумия бушевали слепая ярость и тёмный азарт охоты на человека. Конь сжался в прыжке – Дурды шенкелями почувствовал, как каменными буграми вздулись конские мускулы. Глухо, по-змеиному зашуршал, обваливаясь, пласт земли – и конь вместе с всадником полетели в овраг.

Дурды отделался незначительными ушибами. Неудача не охладила его пыл, он рвался в погоню. Но глянув на поджатую к конскому брюху заднюю ногу, дрожащую мелкой дрожью, понял, что погоня кончилась, и отвёл душу в самых страшных проклятиях, какие только смог придумать.

Не нужно было большого умения, чтобы удостовериться в горькой истине – нога у коня сломана, конь пропал. У Дурды защемило сердце.

– Вот и отъездились мы с тобой, мой Мелекуш! – печально сказал он, снимая винтовку. – И в жару и в стужу ты был мне верным товарищем. Прости меня, Мелекуш, что пулю, которую я берёг для врага, вынужден отдать тебе, – я не могу оставить тебя на растерзание хищникам. Мне легче выстрелить в себя, чем в тебя, но это всё равно не избавит тебя от мучительной смерти. Прости!..

В чёрных глазах коня билось страдание, крупная слеза медленно скользила по шелковистой шерсти, бока судорожно вздымались.

– Не плачь… мой… Мелекуш! – проговорил Дурды рвущимся голосом, не замечая, что у самого всё лицо мокро от слёз. – Не плачь… Видит бог, я хотел бы иначе… но иначе нельзя!..

Он выстрелил в склонённую голову коня и торопливо, убегая от рвущих сердце звуков агонии, стал выбираться из оврага.

Торлы тоже понял, что погони больше не будет. Он вернулся назад и подбирал брошенные винтовки. Дурды был метким стрелком и мог попытаться достать предателя пулей. Но сейчас стрелять ему не хотелось и он только проводил глазами удаляющегося Торлы.

Доброе слово и змею из норы выманит

После контрреволюционного переворота в Ашхабаде и захвата Мары, мятежники двинулись дальше по железной дороге в сторону Чарджоу. В течение нескольких дней им удалось захватить Байрам-Али, Курбап-Кала, Анненково, Уч-Аджи. Задержались они лишь у станции Разиина.

Вдохновлённые этим, меньшевики и правые эсеры из Чарджоуского Совета стали во всеуслышание кричать, что к власти пришло твёрдое правительство, которое возглавляет Фунтиков, и что правительство это надлежит признать и оказывать ему всяческое содействие. Большевики не пошли у них на поводу и отправили в Ашхабад трёх своих представителей. Вернувшись, те доложили об истинном положении дел.

Сразу же после митинга были приведены в боевую готовность красногвардейские отряды. Из арсенала, который давно уже никем не охранялся, выкатили пушку и три исправных пулемёта. Красногвардейский заслон, численностью в сто пятьдесят штыков, занял оборону в местечке Бяш-Арык, расположенном километрах в пяти от города по направлению к Мары.

Долго ждать врага не пришлось. Джигиты наступали бодро, ожидая, обещанной белогвардейцами, лёгкой добычи, весёлого грабежа. Массированный ружейно-пулемётный огонь сразу же вызвал в их рядах замешательство. Многие добровольцы стали разбегаться по домам. Их ловили, заворачивали обратно. Однако многим удалось покинуть поле боя.

– Пусть Ораз-сердар и Эзиз-хан сами забирают чарджоуские трофеи! – рассуждали дайхане. – Мы получили коней и оружие, больше нам ничего не надо. Только дурак станет соваться под пули ради каких-то сомнительных трофеев.

Не зная численности и вооружения чарджоусцев, белые после первой неудачной попытки овладеть городом сходу отошли и стали ждать подкрепления. Ждали подкрепления и красногвардейцы, с трудом удержавшие позиции. Они прекрасно понимали, что, при всей разнокалиберности белогвардейских войск, удержать Чарджоу имеющимися силами невозможно – их сомнёт первая же по-настоящему организованная атака. В случае отступления было решено взорвать мост через Аму-Дарью. Это, конечно, не остановило бы наступления белых, но намного его задержало.

Взрывать мост не пришлось – ночью стало подходить подкрепление из Ташкента. Наутро завязался бой. Он шёл с переменным успехом, не дав ощутимого результата ни топ, ни другой стороне. Ночью отряды Зыкова и Эзиз-хана и четыреста белогвардейцев стремительным ударом захватили чарджоуское депо и железнодорожные мастерские. Но не надолго. Откатились под ударами красногвардейцев и отряда рабочих-железнодорожников.

Двадцать восьмого июля советские части предприняли решительное наступление. Сломив сопротивление белых, погнали их до станции Бархан и дальше – через Каравул-Кую, Пески и Репетек. Белогвардейцы сумели удержаться только в Уч-Аджи. Здесь же разгорячённый боем Берды получил приказание вернуться в Чарджоу. Зачем, ему не сообщили, и Берды, раздосадованный и встревоженный, повернул коня к городу.

* * *

Петляя между бесчисленных барханов, группа всадников двигалась в западном направлении. Это была часть тех джигитов, которые бежали сегодня из-под Бяш-Арыка, не выдержав ураганного огня красногвардейцев. Однако дезертирство своё они, по всей видимости, не слишком осуждали – смеялись, перебрасывались шутками, вспоминали о доме. Среди них находился и младший брат Бекмурад-бая Сапар. Он ничем не отличался от других парней – так же шутил, мечтал вслух о добром ночлеге с добрым ужином.

На пути всадников встретился чабанский кош. Они обрадовались, стали спешиваться. Привычно равнодушный к произволу чабан смотрел, как они с гоготом режут и свежуют баранов, замешивают из его муки тесто для лепёшек. Заговорил он только, когда наевшиеся до отвала джигиты стали пить чай:

– У гостя спрашивают о цели прихода, когда он уже собирается уходить. Но теперь всё смешалось, никто по соблюдает обычая, не пит законов. Не осудите, если я сейчас спрошу у вас, откуда и куда вы держите путь.

На вопрос чабана ответил Сапар:

– С войны держим путь, чабан-ага, домой идём, в Мары.

– То-то я и смотрю, что вы все в полном вооружении, – сказал чабан. – Видно, опять эмир с русскими воюет?

– Нет, отец, это война другая.

– Кто же с кем воюет?

– Русские – с русскими, туркмены – с туркменами.

Чабан удовлетворённо кивнул.

– Хорошо, что эмир не воюет. Бухара – это одни из семи священных городов. Она является той основой, на которой держится земля и небо. Если случится с Бухарой несчастье, наступит конец света.

Один из джигитов – совсем молодой парнишка, у которого едва начали пробиваться усы, сказал:

– Чабан-ага, весной этого года один человек по имени Байрамклыч-хан набирал джигитов для войны с эмиром. Я чуть было не пошёл к нему, да раздумал.

– Молодец, что раздумал, – похвалил чабан. – Мой старший брат окончил в священной Бухаре медресе и сейчас он большой мулла. Он мне всё объяснил – нельзя поднимать руку на священную Бухару!

– Да, это большое счастье для эмира, что ты не пошёл против него! – съязвил Сапар по адресу молодого джигита. – Если бы пошёл – не было бы нынче эмира Бухарского, наступил бы конец света! – И он засмеялся.

– Люди уже спят, – недовольно сказал чабан, которому не поправилась кощунственная шутка Сапара. – Надо отдыхать ложиться.

Он привязал длинную верёвку к ноге одной из овец, второй конец верёвки прикрепил к своей руке и стал укладываться.

Проснувшиеся овцы разбудили его перед рассветом, и он погнал отару на выпас. Гостей накормил подпасок. Они уже стали собираться в путь, когда вдалеке показались два всадника. Решив, что это такие же, как и они, беглецы с поля боя, джигиты задержались: интересно было узнать новости. Однако вслед за всадниками появился пеший, ведя за собой караван из пяти верблюдов. Это было уже что-то непонятное.

Сапар достал бинокль – подарок брата – и стал рассматривать путников.

– Парни, – сказал он весело, поворачиваясь к джигитам, – аллах добычу нам посылает! На двух верблюдах что-то длинное, наверно, оружие, на остальных, по всей вероятности, патроны. Не с пустыми руками домой вернёмся!

Джигиты по очереди прикладывались к биноклю и подтверждали: да, очень похоже, что везут оружие и патроны.

– Садитесь на коней! – приказал Сапар; возбуждённый неожиданной удачей, он, сам того не замечая, принял на себя функции начальника, остальные отнеслись к этому, как к само собой разумеющемуся. – Поднимайтесь вон на тот холм и ждите меня. Их всего трое, а нас – девять, сопротивляться станет только безумный. Я предложу им отдать груз добровольно. Если не согласятся, тогда возьмём силой и прямо отсюда направимся в Хиву.

Джигиты беспрекословно выполнили требование Сапара, а он сам поскакал навстречу путникам.

Дурды и его товарищи, задержавшиеся в пути из-за предательства Торлы, не могли не заметить группу всадников. Вряд ли это были друзья, нужно было готовиться к самому худшему. Дурды без промедления велел положить верблюдов. Сам он решил занять позицию в центре обороны. Слева от него шагах в пятидесяти по круговой линии заляжет Меле, справа на таком же расстоянии – Аллак.

– Держитесь до последнего! – строго приказал Дурды. – Их больше, чем нас, но нападающие и урон больший несут. Помните, что оружие ни в коем случае не должно попасть в руки врагов. Если даже один из нас останется в живых, он обязан доставить оружие только в Чарджоуский Совет! Занимайте оборону, а я встречу их посланца.

Дурды сел на Аллаковского мерина и поехал навстречу Сапару.

Они придержали коней в нескольких метрах друг от друга. Молодой парень с реденькой щетиной на подбородке и верхней губе, круглолицый и по-юношески неуклюжий, не был знаком Сапару. И потому Сапар смотрел на него довольно равнодушно, совершенно не догадываясь, что перед ним и есть тот самый Дурды, который на марыйском базаре зарезал его брата Чары. Черноусый и темнолицый Сапар, сверкающий большими, как у девушки, но недобрыми глазами, наоборот, показался Дурды знакомым. Вспомнить, однако же, где они встречались, Дурды не смог и, по обычаю, как младший, поздоровался первым.

– Валейкум… – небрежно ответил Сапар. – Куда путь держите?

– В Чарджоу, – сказал Дурды.

– С какой целью?

– Дело есть.

– Груз какой везёте?

– Разный груз. |

– Взглянуть можно?

– Нет. Мы в дороге не торгуем.

– Так… А вы сами кто такие?

– Люди, как и все слуги аллаха.

– Так… Нельзя, значит, на груз взглянуть? А вы, случайно, не оружие везёте?

– Оружием нынче многие торгуют.

– Только не в Чарджоу! – отрезал Сапар. – Те, кто торгует, в Хиву путь держат!

– Мы предпочитаем торговать в Чарджоу, – вежливо сказал Дурды, пристально всматриваясь в Сапара и начиная кое-что припоминать.

– В Чарджоу одни большевики торгуют!

– А нам всё равно – большевики или меньшевики. Мы свою выгоду знаем.

– Всё равно, говоришь? Ладно. Значит, не покажешь груз?

– Не стоит… Скажите, а как вас зовут?

Сапар натянул повод, заворачивая коня.

– Сейчас ты узнаешь, кто я такой! Всё узнаешь!

– Стой! – угрожающе повысил голос Дурды и одним движением сбросил с плеча винтовку. – Несколько лет назад не ты принимал участие в похищении одной девушки у соседей Сухана Скупого?

– Я много девушек похищал – всех не упомнишь! – с вызовом ответил Сапар.

– Значит, ты младший брат Бекмурад-бая – Сапар?

– Предположим. Что дальше?

Глаза Дурды сузились, ствол винтовки качнулся вверх и снова опустился.

– Я мог бы убить тебя, как собаку! – сквозь зубы процедил Дурды; его круглое добродушное лицо в какой-то миг неузнаваемо изменилось и стало страшным. – Мог бы… Но я дам тебе возможность защищаться. Отъезжай вон к тому бугру! Не бойся, в спину стрелять не стану. Но если сделаешь хоть шаг дальше бугра, пеняй на себя, понял?

Сапар, удивлённый сначала, вспыхнул и побледнел от гнева. Он был робок с привидениями и всякой нечистой силой, но людей он не боялся и ссор не избегал.

– Щенок! – презрительно бросил он. – Мне от тебя бежать? Я заставлю тебя поджать хвост и выть от боли!

Они залегли. Джигиты, не понимая, в чём дело, тревожно вглядывались из-под ладоней, но с места не трогались. Не вмешивались и Аллак с Меле, хотя осторожный и рассудительный Аллак считал, что Дурды делает глупость, ссорясь с незнакомцем – надо было постараться решить дело миром.

Хлестнули первые выстрелы. Сапар начал стрелять первым и оказался метким стрелком – его пули не давали Дурды поднять голову, вспарывая воздух то справа, то слева. Одна за другой упали две ветки саксаула, под кустом которого залёг Дурды, стремительный, фонтанчик пыли взвился прямо перед его лицом.

Дурды осторожно стащил с головы тельпек и чуть выставил его из-за укрытия. Тепьпек резко дёрнулся от ударившей в него пули, дёрнулся второй раз. Выстрелы затихли. Сообразив, что противник перезаряжает винтовку, Дурды приподнялся и плавно повёл мушкой, стараясь не дышать. После его выстрела Сапар выронил винтовку и упал вниз лицом. Помедлив немного, Дурды поднялся и подошёл к нему – Сапар был убит наповал.

Прихватив его коня, Дурды направился к товарищам. Аллак стал упрекать его за неосторожность, считая, что он испортил всё дело и теперь не миновать кровавой стычки с джигитами.

– Ты думаешь, они бы пас пропустили? – возразил Дурды, утирая рукавом пот со лба – нелегко дался поединок с метким Сапаром. – Так или иначе пришлось бы сражаться.

Посовещавшись, они решили, что Аллак и Меле будут занимать оборону, как договорились раньше, а Дурды рискнёт поговорить с джигитами.

Джигиты встретили его враждебно. На приветствие никто из них не ответил.

– Застрелите его! – раздались возгласы.

– Дайте ему пулю!

– Ты на чьём коне сидишь, калтаман?

– Что с ним разговаривать – пусть издохнет!

Рассыпавшись полумесяцем, джигиты стали окружать Дурды. Он предупреждающе поднял руку.

– Послушайте меня, люди! Восьмерым убить одного не трудно. Но подумайте, что о вас говорить станут. Вы ведёте себя не по-мужски. Если убьёте меня в честном бою, – слава вам, а так, как собираетесь поступить вы, поступают только малодушные трусы, их все презирают.

Дурды старался говорить уверенно, однако трусил порядочно, отлично понимая, что выбраться благополучно из ловушки, в которую залез сам, надежд мало.

– А ты нашего товарища в честном бою убил? – крикнул один из джигитов.

– Мы находились в равном положении, – ответил Дурды. – Он хороший стрелок и имел столько же возможностей убить меня, сколько и я – его. Да, я убил его в честном бою, и никто меня упрекнуть не может! Но почему вы называете его своим товарищем? Вы – простые дайхане, может быть, бедняки, а он брат Бекмурад-бая. Я – ваш товарищ, а не он! Он ваш враг…

– Заткните ему глотку! – крикнул другой джигит. – Стреляйте в него!

Обращая лицо то к одному, то к другому джигиту, опасаясь удара в спину, Дурды попросил:

– Если хотите стреляться, разрешите мне отъехать подальше. Но я к вам пришёл с добрым словом, а не с винтовкой.

Джигиты заколебались.

– Может, послушаем, что он скажет?

– Вообще-то в послов не положено стрелять.

– Какой он посол! Убийца, а не посол!

– Застрелить его!

– Успеем застрелить! Пусть выкладывает с чем пришёл!

– Как тебя зовут, парень? – спросил джигит, первым вступившийся за Дурды.

Дурды ответил.

– А отца твоего как звали?

– Мурадом звали.

– А чабаном он у Сухана Скупого не был?

– Был.

– Слезай с коня, Дурды-джан! Ты – мой гость! Отец тебе про подпаска Байрама никогда не говорил? Вот я и есть тот самый Байрам! Нас тогда вместе Сухан Скупой прогнал, не заплатив ни гроша!

Ещё один джигит, тронув коня, приблизился к Дурды, сдвинул на затылок тельпек, открывая лицо.

– А меня не признаешь? Я тоже несколько лет с твоим отцом чабанил. Таких людей, как Мурад-ага, мало на свете. Столько он мне порассказывал, столько хорошего видал я от него… Держитесь, говорил, ребята друг за дружку – и никакой чёрт вам не страшен. Эсеном меня зовут, Дурды-джан, признал теперь? Мы думали, враги идут – на вас думали. А оказывается это – ты.

– Ещё неизвестно, друг он или враг, – буркнул один из джигитов, посматривая на Дурды с откровенной неприязнью.

– Известно! – твёрдо ответил Эсен. – Я не знаю, какими он дорогами ходит, за чей сачак садится, но знаю только то, что сын такого святого человека, как Мурад-ага, которого я считаю своим родным отцом, не может водиться с плохой компанией! И я пойду с ним куда угодно!

– Спасибо тебе, Эсен-джан! – растроганно сказал Дурды. – И за слова об отце спасибо, и вообще… Я рад, что встретил вас с Байрамом, рад так, что сказать трудно!

– А мы, думаешь, не рады? – засмеялся Байрам.

– Жив-то Мурад-ага? – спросил Эсси.

– Убили, – ответил Дурды, нахмурившись. – Брат Бекмурад-бая убил, Чары.

– Волки проклятые! – выругался Эсен. – Без живой человеческой крови дня не проживут!

Непримиримый джигит покосился на пего, отъехал в сторону.

После непродолжительного молчания, которым как бы почтили память Мурада-ага, Байрам спросил:

– Ну, как, Дурды-джан, возьмёшь пас с собой?

– Это мне как подарок! – с чувством сказал Дурды. – И тебя возьму, и Эсена, и всех, кто захочет!

Желание изъявили ещё двое джигитов. Остальные четверо отказались.