Текст книги "Особый дар"
Автор книги: Хенсфорд Памела Джонсон
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
14
В августе Тоби подыскал себе квартирку, и мать навела в ней уют (такому вмешательству с ее стороны он никогда не противился), а в сентябре начал работать под руководством профессора Тиллера.
Встреча с Тиллером была для него откровением. Впервые в жизни он стал заниматься по-настоящему серьезно и почти все вечера писал «Сен-Жюста». С Мейзи он виделся довольно часто и несколько раз спал с нею. Но он знал: жаждет она совсем другого, а вот этого он ей пока предлагать не хотел – просто не мог себя заставить.
Как-то вечером к нему зашел Эйдриан, и вид у него был очень озабоченный.
– Тоби, меня можно назвать тщеславным?
– Боже правый, нет, конечно.
Эйдриан сел. Он был явно очень удручен – лицо вытянутое, брови нахмурены.
– Мне надо с кем-то посоветоваться. Рита становится утомительной.
То было, пожалуй, самое резкое выражение, какое он когда-либо позволил себе, говоря о других.
– Меня это не удивляет, – сказал Тоби, – хотя я и не знаю, насколько далеко зашло дело.
– Она шлет мне письма. Беспрерывно. И беспрерывно меня зазывает: дома Боб или нет его, я всегда желанный гость. Обычно пишет: «Боб будет рад Вас повидать», но нужен я не Бобу, а ей. Сперва я ответил ей и дал хорошую отповедь, потом вообще перестал отвечать. Но она не унимается. Порой мне кажется, это у нее какое-то помешательство.
– Да будет тебе, ты же красивый парень. Когда получишь приход, женщины так и будут к тебе липнуть. Воздыхательницы станут виться вокруг тебя, вышивать для алтаря покровы.
– Ну уж нет, я такого не допущу, – возразил Эйдриан, и голос его прозвучал необычно сурово. – Не хватает этих бед на мою голову. Кстати, тут ты прав: поначалу мне придется нелегко. Я устроен так же, как все мужчины, существуют соблазны и для меня. Но Рита не из их числа.
И Тоби понял, что, хотя темпераментным Эйдриана не назовешь, ему, возможно, и впрямь пришлось выдержать серьезную внутреннюю борьбу, прежде чем он пришел к решению дать обет безбрачия. Когда такой обет дает мужчина редкой красоты, для него это особенно трудно – если только он не гомосексуалист, чего об Эйдриане никак не скажешь.
– Беда в том, – продолжал Эйдриан, – что мне как-то трудно не видеться с Бобом.
– Но у него же есть комната в колледже. Почему ты не можешь заходить к нему туда?
– Потому что и это покажется странным: получится, что я избегаю Риты. Прежде я довольно часто к ним захаживал выпить чаю. Кстати, Боб получил субсидию от Управления по научным и промышленным изысканиям. Теперь у них денег больше. Скоро они с Ритой переедут на другую квартиру.
– Поздравь его от моего имени. Когда это все случилось?
– Недели две тому назад. С этим делом вышла задержка.
– Пошлю ему телеграмму. А вообще сказать не могу, до чего я удивлен.
– Ну и не надо, не говори, это было бы, пожалуй, довольно бестактно с твоей стороны, – слабо улыбнулся Эйдриан.
– Теперь Рита будет по горло занята переездом, так, может, она оставит тебя в покое, а?
Но Эйдриан всем своим видом выразил сомнение.
– Тогда вот тебе мой совет: ни в коем случае, слышишь, ни в коем не оставайся с ней наедине. Ты всегда должен быть уверен, что Боб где-то тут, рядом.
– Ты считаешь, она нимфоманка? – спросил Эйдриан наивно.
Тоби ухмыльнулся.
– Вот скромник. Просто, ты ей нравишься, вот и все.
– Пожалуй, надо все-таки к ним зайти, они меня приглашали на ужин. Но только чтобы Боб был дома. Может, при нем она будет держаться в рамках.
О том, что из этого вышло, Тоби узнал лишь две недели спустя.
Эйдриан принял приглашение Катбертсонов, и они мирно поужинали втроем. А потом началось: Рита все больше и больше дергалась, все чаще вздыхала и поглядывала на часы. Было всего половина девятого, и потому Эйдриан решил, что вряд ли она его выпроваживает. Наконец Рита весьма решительно объявила Бобу, что неплохо бы ему сходить выпить кружку пива: ей нужно поговорить с Эйдрианом с глазу на глаз.
– О чем это? – спросил Боб.
– О духовном, – ответила Рита с беззастенчивой ухмылкой. – Я нуждаюсь в помощи духовника.
Эйдриан запротестовал: ведь он уже говорил ей, что пока не подготовлен к роли пастыря.
– А этого нельзя знать, покуда не испытаешь своих сил, – нагло возразила Рита и посмотрела мужу прямо в глаза.
– Ну что ж, – буркнул Боб, – я испаряюсь.
Он был весь красный, злой – никогда еще гнев его не проявлялся так открыто. Не успел он уйти, как начала плакать девочка.
Рита выругалась. Вот рева, она в жизни таких не видела. Орет ночи напролет, а Боб ни за что не встанет, не походит с нею.
– Схожу-ка я посмотрю, в чем дело, может, заставлю ее заткнуться, – добавила она нетерпеливо.
Она пробыла с девочкой минут десять, и плач постепенно затих. Когда она вернулась, тщательно причесанная, с заново подкрашенными губами, Эйдриан вежливо приподнялся, но она сказала ему, чтобы он сидел: не надо быть таким пай-мальчиком. Ей необходимо с ним поговорить. Эйдриан отметил про себя, что за месяцы, прошедшие после свадьбы, вся ее миловидность пропала.
– Если вы в самом деле нуждаетесь в помощи духовника, то от меня ее не ждите, – сказал он. Потом попробовал отшутиться: – Может быть, в будущем году, после посвящения.
Но она объявила – ей не верится, что он примет сан. Это показалось ему настолько нелепым, что он не нашел, что ответить, так и остался с открытым ртом. И тут Рита сказала, что любит его. Что до него никого не любила по-настоящему. И не знает, что с этим поделать. Как им обоим быть. Но такой жизни она больше не вынесет, и, даже если Боб получит эту вонючую научную работу в университете, для нее все равно ничего не изменится. Ей нужен Эйдриан. Кроме него, ей никого и ничего не нужно.
Обо всем этом Эйдриан рассказывал в письме к Тоби на четырех страницах, исписанных убористым почерком. В конце он писал: «В общем, голова у меня пошла кругом. Я сказал ей, чтобы она не глупила, братски потрепал ее по плечу, а потом выскочил вон из дома – прежде, чем она успела меня остановить. Можешь мне поверить, я мчался сломя голову, словно все они – Боб, она и девчушка – гнались за мной по пятам. В жизни не чувствовал себя таким дураком. Так вот, спрашивается, что делать дальше? После этой истории она прислала мне два письма. Когда я вижу конверт, надписанный ее рукой, меня бросает в дрожь».
Тоби вся эта история не напугала, а скорее позабавила: фарс, да и только. Хотя ни для Боба, ни для Эйдриана ничего смешного тут, конечно, нет. Хорошо бы Эйдриан получил самый что ни на есть отдаленный приход, в какой-нибудь там захолустной Дыре-на-Болоте, куда и добраться невозможно. Но когда приступ веселья прошел, Тоби трезво взвесил все обстоятельства. Не рассказать ли об этом Мейзи? Обычно он предпочитал слушать, а не говорить, но, пожалуй, ее здравый смысл тут пригодится и женское чутье поможет найти верное решение. Так что он напросился на денек в Хэддисдон.
Он знал, что там сейчас тихо: за летние месяцы у Аманды перебывало много народу, и теперь ей захочется, как обычно, какое-то время отдохнуть после бесконечных приемов.
Он написал Мейзи, что получил от Эйдриана очень тревожные вести и хотел бы с ней посоветоваться. В Хэддисдон Тоби напрашивался уже не первый раз и последнее время бывал там довольно часто. Но тут Мейзи ответила отказом: написала, что приедет к нему сама. Вопреки своему обыкновению давать себе осенью отдых Аманда пригласила струнный квартет, и в Хэддисдоне сейчас просто невыносимо – не из-за музыки (музыка как раз очень неплохая), а из-за трескотни музыкантов. Вот сороки. Словом, она приедет к нему в субботу, в пять часов.
– Бедняжечка ты моя, – сказал Тоби, увидев ее. – Это надо же – струнный квартет! – Он поцеловал ее. – А мне бы совсем не выдержать. Вероятно, ты уже поняла, что я не особенно музыкален.
– Выкладывай сплетню, – сказала она. – Или, раз уж дело обстоит так серьезно, назовем это не сплетней, а бедой.
Он рассказал ей все очень подробно и даже дал прочесть письмо Эйдриана.
– Бедный отец Стедмэн! – сказала она, внезапно развеселившись. Ее первая реакция была совершенно такой же, как у Тоби.
Ему в который раз пришло в голову, что над священнослужителями вообще любят посмеяться, и он снова задумался над тем, на пользу ли это обществу. Сам он отнюдь не был в этом уверен, хотя и считал себя агностиком.
Но вскоре Мейзи опять стала серьезной.
– А дело ведь страшное. Бедняга Рита! Слушай, может, у нее с головой не в порядке?
– Да нет, в полном порядке. Просто любовь бушует, первый, самый яростный приступ. Я бы не сказал, что их силой не растащишь, потому что Эйдриан только и мечтает о том, чтобы их растащили. Но дело и впрямь нешуточное.
– Очень, очень нешуточное, – согласилась Мейзи.
Сам он никогда не говорил Мейзи о любви. Ему казалось, что слово это слишком обязывает. Он мог сказать ей: «Я в тебе души не чаю», мог наговорить всяких ласковых слов, но о любви не заикался; во всяком случае, пока.
Мейзи начала тщательно вникать во все обстоятельства. Вид у нее был сугубо деловой: то ли секретарша, то ли член заседающей комиссии.
– Надо обдумать, как тут действовать лучше всего. Разумеется, он должен держаться от нее подальше.
– Но она-то постарается быть к нему поближе. Кембридж – маленький городок.
– «Ну а ты бы, дружище, что предпринял?» – повторила она ходячую фразу тех дней.
– Я-то? Ушел бы от мира.
– Но Эйдриан не может уйти от мира. А вот уйти из жизни он может. Знаешь, мне так жаль Риту! – (Она не понимала, что бессознательно жалеет самое себя.) – Ну, и Боба, конечно.
– У него по крайней мере есть будущее, я так полагаю. Да, это точно – он человек с будущим.
– И это даст ему выстоять?
– Если человек всецело поглощен работой, он всегда выстоит.
– Это и к тебе относится?
– Ах ты, малышка моя. Меня работа не поглощает полностью. Боба – да, потому он и выстоит. Он рассчитывает, что к тридцати пяти уже будет членом Королевского общества, я-то знаю. И ручаюсь, что будет.
– В таком случае, что бы ты предложил Эйдриану?
– Чтобы совсем не отвечал на ее письма, хоть и считает эти свои послания чисто пастырскими. Чтобы ушел из их жизни. Знаешь, все-таки он простофиля.
– Нелегко ему придется, когда он примет сан, – мудро заметила Мейзи. – Очень он мягкотелый.
– Что ты этим хочешь сказать?
– То есть как это что? Просто пришла мне в голову такая мысль, и я высказываю ее вслух.
– Очень уж у тебя много мыслей, малыш.
Похоже было, что они ссорятся, и Мейзи поспешила переменить тему.
– Как мило ты тут все устроил! Сейчас у тебя лучше, чем когда я была в прошлый раз.
– За это надо сказать спасибо маме. Стены перекрасить она не могла, но подобрала подходящий ковер. Прежний был похож на холодный заплесневелый окорок. Покрывало и подушки я привез старые, из Кембриджа. И потом, я удостоился чести получить две ее картины. Я просто диву даюсь, сколько народу сразу же их узнает.
– Что ж, очень приятно слышать. И они, черт подери, вполне заслуживают того, чтобы их узнавали.
Чтобы Мейзи помянула черта – такое случалось крайне редко, и Тоби понял, что она все еще взвинчена. Рита, ее собственное положение, любовь. По этому кругу бродила ее мысль.
– Неужели ты не можешь заставить маму приехать в Хэддисдон? – взорвалась она вдруг.
– Заставить? Да скорее самого упрямого мула заставишь сделать что-нибудь против его воли. Она же улитка. Ой, кажется, эти два образа совсем между собой не согласуются.
– Да ты и сам такой же, как она, – улыбнулась Мейзи.
– Я благодарен твоей маме. Но мою просто невозможно вытащить из дому, это я буквально. Выходит только в магазины.
– А все, что происходит сейчас, – неужели это никак на нее не повлияло?
– Почти никак. Ну, она рада конечно.
– И все-таки ты обязательно должен заставить ее приехать! – Мейзи вспыхнула. – Мы поднимем вокруг нее такую шумиху, сам знаешь.
– Вот шумихи-то она как раз и не хочет.
– Тогда мы сделаем так, чтобы она у нас отдохнула. Не более того. Пусть только скажет, что ей по душе.
– Боюсь, она не приедет.
– Вот уж семейство мулов.
Они помолчали. Потом Тоби сказал:
– Ужинать будем у меня. Придется тебе отведать моей стряпни.
Мейзи запротестовала: она приготовит ужин сама.
– Это на одной-то газовой конфорке? Да ты же понятия не имеешь, как это делается.
На самом деле конфорок у него было две. Он приготовил обыкновенную поджарку, а Мейзи сказал, чтобы занялась салатом, если ей так хочется. Они мирно и дружно ужинали, пока она снова не заговорила о Рите.
– Каждому видно, что она страдает. Так неужели всем наплевать?
– Вовсе она не страдает, живет себе припеваючи – конечно, на свой лад.
– Ну, ты-то, ясное дело, будешь держать сторону мужчины.
– Пожалуй, я лучше понимаю мужчин, только и всего.
– А вот девушек ты, безусловно, не понимаешь.
– Да, именно это я и хотел сказать.
Похоже, что она взбунтовалась. С ее стороны просто нелепо отождествлять себя с Ритой, но, видимо, дело обстоит именно так. В тот вечер между ними ничего не было, но отнюдь не из-за квартирной хозяйки, которая не то чтобы поощряла визиты девушек к жильцам, а просто совершенно не интересовалась тем, что у них творится, – лишь бы исправно платили. После ужина Мейзи настояла на том, чтобы вымыть тарелки, а потом он подвел ее к окну и они стали глядеть вниз, на уличные фонари, лимонно-желтые в наплывающем тумане.
– Лучше тебе поехать прямо сейчас, – сказал он. – Туман густеет, и хоть у меня был случай убедиться, что ты можешь взять приз в Брендс-Хетче [27]27
Место близ Лондона, где проводятся автомобильные гонки.
[Закрыть], не хотелось бы, чтобы ты продиралась во мраке сквозь эту пелену.
– Постарайся понять меня, – сказала она.
– Малыш, о чем, собственно, речь? – удивился он, хотя прекрасно знал о чем и вовсе не жаждал услышать ответ. – Ведь мы счастливы, верно?
– Все это так непрочно, – сказала Мейзи, и плечи ее вздрогнули у него под рукой.
Это же смешно, возразил он. Они очень молоды. Ему всего двадцать один. Им обоим еще нужно стать на ноги. Так он впервые, пусть косвенно, упомянул о женитьбе. – Брось, детка, не куксись. Ты всегда такая веселая, и я это в тебе очень ценю.
– Совсем не всегда я веселая. Говорила же я, ты меня не знаешь.
– Такая, какой я тебя знаю, ты мне очень нравишься.
Она расплакалась, но сразу же взяла себя в руки, вытерла глаза и улыбнулась своей сияющей улыбкой. Они поговорили еще немного о разных разностях, а потом она уехала, ни единым словом не возразив против того, что он выпроводил ее раньше обычного.
Когда Мейзи уехала, Тоби написал короткое письмо Клэр: он охотно приедет в Глемсфорд как-нибудь в субботу, а то по воскресеньям в поездах полно.
И все-таки прошло два дня, прежде чем он собрался с духом и опустил письмо.
15
На станции его встретила не Клэр, а ее мать, сложением напоминающая Аманду, но в отличие от нее белокурая, даже можно сказать белесая. Она устремилась к нему с криком:
– Вы Тоби Робертс, я знаю! Больше здесь никого нет, значит, это вы, верно?
И леди Ллэнгейн увлекла его в большой сверкающий автомобиль.
День был холодный, дождливый и ветреный, и все сулило, что дождь будет обложным.
– Клэр сегодня за повариху. На уикенд мы остаемся без прислуги, но она вообще любит готовить. С мужем вы, конечно, тоже увидитесь. Сейчас он играет в гольф, но к ленчу вернется.
Дом в Глемсфорде оказался именно такой, как представлял себе Тоби, – деревянно-кирпичный: коричневые бревна и желтая штукатурка; большой и какой-то нескладный, он кренился набок, словно от сильного ветра. Стоял он довольно близко к дороге, но, как пояснила леди Ллэнгейн, за домом у них большой сад.
– Идрис говорит, невредно бы нам иметь побольше земли. Не знаю, по-моему, с землей только лишние хлопоты, разве что сдавать ее в аренду под пастбища.
Она ввела его в огромный холл с широкой лестницей посередине; в очаге и в самом деле пылали большущие поленья – день был холодный.
– Снимайте пальто, кладите его куда хотите и выпейте с дороги. Клэр! – крикнула она.
Откуда-то из глубины дома вышла рослая девушка, сильно раскрасневшаяся от жара плиты, и крепко, по-мужски, стиснула Тоби руку.
– Все-таки я вас наконец заполучила, – сказала она, – да и пора бы вроде. Я уж думала, мне так и не удастся завлечь вас.
Да, она и в самом деле красива – на свой лад, хотя стиль Мейзи ему нравился больше. И Тоби стал оправдываться: он затянул с визитом, потому что переезжал на другую квартиру, потому что усиленно занимался – надо было подготовиться к работе с профессором Тиллером.
– Садитесь, – сказала леди Ллэнгейн. – Я бы посоветовала выпить перед ленчем водки, но вообще пейте, что хотите.
И Тоби согласился на водку, до этого он никогда ее не пробовал.
– Ее пьют залпом или потягивают понемножку?
– Ну конечно, пейте понемножку, если вам так больше нравится. Вовсе незачем брать пример с русских. Ни в чем.
– Это у тебя предубеждение, – возразила Клэр. – Россия прекрасная страна, что бы там о ней ни говорили. В прошлом году я побывала в Ленинграде, – добавила она, обращаясь к Тоби. – Ходить с большой группой довольно скучно, но если удрать, интуристовские гиды сердятся – они отвечают за то, чтобы каждый вовремя садился в свой автобус. И все-таки можно улизнуть на часок и побродить в одиночестве – таких насмотришься чудес! Поухаживай за ним, мамочка, а я посмотрю, как там у меня дичь. Куропатки, – пояснила она. – Надеюсь, вы их любите. Обожаю жарить их и возиться с гарниром.
Леди Ллэнгейн блаженно вытянула ноги поближе к огню; за четверть часа она успела трижды налить себе водки, и Тоби был удивлен (и несколько шокирован) тем, что она напивается.
– После Хэддисдона вам покажется у нас тихо, – сказала она. – У Аманды всегда такая толпа, что у меня голова идет кругом. Мы с Идрисом предпочитаем, чтобы гости приезжали поодиночке или по двое – тогда можно как следует пообщаться. А вообще-то она душечка, и Мейзи тоже.
Тоби охотно согласился.
– Странно, – продолжала она, – но меня никогда не пленяло амплуа хозяйки салона. Совершенно не запоминаю новые имена и лица. Человек у меня пообедает, а через неделю мне зачастую просто трудно сообразить, кто это такой.
С некоторой развязностью, которая, видимо, пришлась ей по вкусу, Тоби объявил:
– В таком случае вглядитесь в меня хорошенько. У меня есть особые приметы.
– Если вы имеете в виду шрам после удаления аппендикса, то мне от этого проку мало.
– Нет, это нечто доступное визуальному наблюдению.
Но она, по-видимому, не знала, что такое «визуальный», и переменила тему.
– Я сижу здесь круглый год, хотя Идрис то и дело уезжает в Лондон. Бог свидетель, дел у меня хватает. А если вдруг нападет хандра, отправлюсь за покупками в Бери. Знаете, он обожает палату лордов. Право, не знаю, и откуда только у него берется терпение – часами слушать, что они там бубнят. Впрочем, мужчины в этом отношении, наверно, куда терпеливее женщин.
Тут вошел Ллэнгейн. Он швырнул клюшки на пол, поздоровался с Тоби и сказал:
– Господи, что за холодина. Ну, как там ваша милая матушка?
Тоби с возмущением подумал, что таким вот небрежным тоном он мог бы справиться у прислуги о здоровье ее мамаши. Такое всегда вызывало в нем горячее желание стать на защиту матери; впрочем, он был достаточно умен, чтобы понимать – в защите она не нуждается. Если он умеет ограждать свою жизнь от постороннего вмешательства, то и она тоже.
– Прекрасно, сэр, благодарю вас.
– Поразительный талант. Это даже я понимаю. Ну, расскажите мне про себя. Как ваши дела?
Тоби рассказал ему вкратце о событиях последних месяцев.
– А теперь позвольте мне дать вам один совет, потому что это как раз по моей части. – Леди Ллэнгейн поднялась и в четвертый раз налила себе водки. Потом, не спросив Тоби, налила и ему – во второй раз. – Если вы живете отдельно от родителей, то не уподобляйтесь большинству молодых людей и не морите себя голодом. Наладить питание, простое и хорошее, очень легко, надо только позаботиться об этом. Хозяйка дает вам завтрак?
Тоби ответил, что на это у хозяйки милосердия хватает, впрочем, приносит она только чай и кусочек поджаренного хлеба, но ничего другого ему и не надо – по утрам он всегда сонный и есть не хочет.
– А, стало быть, вы ночная птица, – сказала леди Ллэнгейн. – Вот и я тоже. Ни в одном окне во всей этой деревушке свет не гаснет так поздно, как в моем.
– Когда я здесь, Мойра, ты гасишь свет довольно рано, – возразил лорд Ллэнгейн.
– Это потому, что ты не выносишь, когда я читаю в постели, а раз уж ты храпишь вовсю, приходится и мне ложиться.
Ллэнгейн снова переключился на Тоби. Как он намерен распорядиться своей жизнью? Хочет стать профессиональным историком? Ученым?
Тоби ответил, что рока еще сам не знает. Надо посмотреть, как пойдут дела. Но у него такое чувство, что жизнь ученого не для него: чересчур она утомительна и монотонна, а ему хотелось бы побольше узнать о том, как устроен мир.
– Когда-нибудь подумывали о том, чтобы заняться коммерцией?
– Думал, – ответил Тоби, – но просто не знаю, с чего люди начинают.
– А-а-а, – протянул Ллэнгейн.
Тут Клэр объявила, что ленч готов. Ели они не в столовой, а в большой кухне, и аромат в ней стоял упоительный. Но Клэр оказалась вовсе не такой искусной поварихой, как говорила леди Ллэнгейн. Куропатки были пересушены, хлебный соус остыл. Тоби, успевшему в Хэддисдоне приохотиться к изысканной кухне, теперь пришлось делать вид, будто ему все очень нравится, сами Ллэнгейны поглощали эту стряпню с большим аппетитом. Вот Аманда, подумал он, не делает из простоты культа, не получает удовольствия от беззаботного и небрежного отношения к своим хозяйским обязанностям. А Ллэнгейны получают. За ленчем Клэр говорила с ним мало, но не сводила с него глаз. Он заметил, что в лице у нее есть кое-что по-настоящему привлекательное: изумительная кожа, кокетливая мушка у глаза.
– Посуду вымою я, – сказала леди Ллэнгейн, когда они поужинали, – а ты, Клэр, поболтай со своим приятелем.
Язык у нее слегка заплетался, и ей явно надо было уйти к себе и побыть там, пока она снова не придет в форму. Но муж ее, по-видимому, ничего не замечал. Вскоре и он поднялся наверх вздремнуть.
Тоби и Клэр вернулись в холл и сели рядом перед очагом, куда она усердно подбрасывала поленья.
– Я так мало о вас знаю, – заговорил он. – Чем вы увлекаетесь?
– Ах, до сих пор не знаю сама. Одно время работала. Немножко занимаюсь верховой ездой. На охоту езжу довольно редко, а вот папа одно время очень к ней пристрастился – это было еще в Лестершире, мы там прожили несколько лет.
– Видно, вы жалеете лисиц?
– Ну что вы, просто боюсь их. Да, так что же еще я делаю? Довольно много читаю, но все больше детективы. И потом – может, вы не поверите, потому что пальцы у меня, как сосиски, – но я неплохо шью. – Руки у нее и в самом деле были великоваты, но формы изумительной. На правой руке она носила кольцо-печатку из оникса. – Я все шью себе сама, кроме блузок и брюк. На это и уходит большая часть моего времени. Боюсь, что я человек не слишком интересный.
– Самоуничижение паче гордости: не верится мне, что вы такая уж смиренница. И человек вы, на мой взгляд, очень интересный.
– Сперва я хотела пригласить на сегодня и Мейзи, но потом раздумала. Надеюсь, она не рассердится. – (Тоби между тем терзала другая мысль: только бы она не упомянула в разговоре с Мейзи об этом его приезде.) – Я туго схожусь с людьми и предпочитаю общаться с ними один на один. Вообще-то Мейзи милая, правда? А вот Аманда, по-моему, просто ужасна. Я все время боюсь, что она спросит мое мнение о чем-нибудь, а я не сумею ответить. Заставлять людей высказываться ее страсть.
– Но она к вам очень расположена.
– Правда? Ну да, мы же с Мейзи дружим уже тысячу лет.
Ему хотелось еще многое узнать о ней. Но он всегда старался задавать как можно меньше вопросов. По счастью, Клэр разговорилась сама – рассказывала о школе, о том, что училась не очень хорошо, а теперь жалеет об этом. То не была пустая болтовня: лицо у нее стало грустное, взгляд смягчился. Да, она мечтала стать писательницей или актрисой, а может, манекенщицей, но для писательницы у нее не хватает мозгов, для актрисы – таланта, а для манекенщицы она чересчур рослая.
– У меня ни грамма лишнего жира, но когда я набралась смелости и пошла в один дом моделей, мне сказали что я должна сбросить кило шесть.
– Мужчины терпеть не могут тощих женщин, что бы там ни думали по этому поводу сами женщины, – многозначительно проговорил Тоби.
В зеркальные окна холла просочился жиденький солнечный свет, и Клэр предложила Тоби прогуляться по саду. Он был большой, хотя и не шел ни в какое сравнение с садом Аманды. Тоби очень удивило то, что он такой ухоженный, – леди Ллэнгейн никак не производила впечатление рьяной хозяйки. В конце сада стояли яблони, уже увешанные плодами.
– Видно, сюда вложено немало тяжкого труда, – сказал он.
– Ну, все это делает старик садовник, ужасный грубиян, – возразила Клэр. Потом добавила: – То «оскорбитель наглый» [28]28
Шекспир, «Ричард II », акт IV, сцена 1.
[Закрыть].
– А я думал, вы читаете только детективы.
– В школе мы основательно проходили Шекспира. Кое-что застряло в памяти.
Они шли меж высоких стеблей золотой розги, мимо бордюров с маргаритками, чуть побуревшими к осени.
– Вот проклятие, опять дождь, – сказала Клэр.
И они укрылись под яблоней. Вдруг она встала на цыпочки и крепко поцеловала его в губы. Поцелуй не был чувственный, скорее вызывающий. Тоби опешил, он только и смог, что выдавить из себя улыбку.
– Вот так, – сказала она с торжеством, – вашей Мейзи от этого не убудет. Зато мы славно закончили денек.
– Еще как славно, – согласился он.
По пути к дому она держалась от него на некотором расстоянии. Когда они вошли в холл, леди Ллэнгейн, лежа на диване, решала кроссворд.
– Погуляли? – спросила она, просто чтобы что-нибудь сказать.
– Опять дождь, – посетовала Клэр. – На дворе гнусно. А в доме хорошо. Поможем маме с кроссвордом.
Леди Ллэнгейн стала задавать им вопросы. Клэр, явно имевшая в этом деле навык, отвечала с поразительной быстротой, и Тоби удивился, почему, собственно, она так низко ставит себя в интеллектуальном отношении. Поцелуй Клэр взволновал его и обрадовал, он не ожидал от нее такой смелости. Надо полагать, у нее немалый опыт.
Вскоре в холл спустился Ллэнгейн, успевший вздремнуть, и они снова поговорили.
– Если вам когда-нибудь надоест история, – дружески обратился он к Тоби, – дайте мне знать. Может быть, я смогу кое-что предложить вам.
Клэр ушла в кухню и вернулась, неся чай и сочащиеся маслом тосты – именно такие, как Тоби любил, хотя его собственная мать, по-видимому, считала это признаком низменного вкуса. Во всяком случае, она ему последнее время таких тостов не готовила. А лакомств вроде кекса здесь не водилось. Нравится ли ему у Ллэнгейнов? Он и сам не мог бы сказать. Здесь весело, но по сравнению с Хэддисдоном и даже его собственным домом все какое-то обветшалое. И каково же их общественное положение? Богат ли Ллэнгейн? Не исключено; впрочем, за это говорит лишь то, что у них такой большущий дом – содержать его, должно быть, дорогое удовольствие. А все-таки дом комфортабельный и уютный, да, уютный, и Клэр, которая сидит в брюках, закинув ногу на ногу, – с этим домом одно.
Как бы там ни развивались события, решил Тоби, инициатива исходила не от меня. Я не предавал Мейзи. А ведь, в сущности, мужчина, которого вот так вдруг целуют неожиданно для него самого, немножко смешон, однако сама Клэр своего поступка явно не стыдится.
Наступил вечер. Отсветы пламени падали на белокурые головы Клэр и ее матери. Ллэнгейн мирно курил и помалкивал. А леди Ллэнгейн рассказывала о сыне.
– Хорошо бы вы с ним познакомились. Может быть, это когда-нибудь и случится.
– Да, вам непременно надо познакомиться с Перчиком, – ухмыльнулась Клэр. – Стоящий парень.
– С Перчиком? – переспросил Тоби, удивленный этой странной кличкой.
– Ну да, будущий пэр, Пэрчик. Он же Перчик.
Пора было уезжать. На станцию Тоби отвезла Клэр, она проводила его на платформу, и, когда подошел поезд, они пожали друг другу руки. Она снова держалась с ним чисто по-товарищески.
– Хорошо было, – сказал Тоби. – Все-все хорошо. Большое вам спасибо.
– У вас на галстуке жирное пятно. Попробуйте дома оттереть его горячей водой. Ну что ж, думаю, мы еще встретимся когда-нибудь.
Но ни один из них не стал уточнять, когда именно.
