Текст книги "Особый дар"
Автор книги: Хенсфорд Памела Джонсон
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
16
В чем дело, почему он не может полюбить Мейзи? А вот не любит же… («Пока», – добавлял про себя Тоби с суеверной надеждой.) Такая прелестная девушка, настоящая Миранда. «Приподними-ка длинные ресницы…» [29]29
Шекспир, «Буря», акт 1, сцена 2, перевод Т. Щепкиной-Куперник.
[Закрыть]. Сколько раз доводилось ему это видеть! Тоби приятно было ее общество, приятно было спать с ней, вести тонкую любовную игру… Но он должен был знать, что свободен от обязательств и волен развлекаться с Клэр; не то чтобы это было для него так уж серьезно, нет, просто он мнил себя человеком, которому отвратительна измена, «работа на два фронта», как он это мысленно называл.
Он встретился с Клэр разок-другой в Лондоне, водил ее в ресторан, в кино. При расставании они небрежно обменивались поцелуем, но тем дело и ограничивалось. По-видимому, Клэр не свойственно торопиться. Она очень уверена в себе: точно знает не только чего хочет, но и когда можно будет протянуть руку и схватить то, что ей приглянулось.
С Мейзи он виделся чаще. О его поездке в Глемсфорд она явно не знала, и ему оставалось думать одно: что Клэр заставила родителей хранить молчание. А потом он на какое-то время избавился от обеих девушек разом: Мейзи уехала с Амандой на Багамские острова (они решили провести там начало зимы), а Клэр в полном одиночестве – на Мадейру. Тоби запретил себе думать о них и основательно засел за работу.
Тиллеру он сообщил, что хочет сделать Сен-Жюста темой докторской диссертации, и тот одобрил эту мысль; правда, узнав, сколько о нем уже написано, Тоби пришел в ужас.
Мать его между тем вся ушла в живопись. Теперь ее картины покупали довольно часто, и, по подсчетам Тоби, она успела выручить за них порядочную сумму. Спросить ее, сколько именно, он не мог: во всем, что касалось денег, она была так же щепетильна, как и он. Тоби просто отмечал про себя, что в доме то и дело появляется что-нибудь новое – новые занавески, новый фарфор, телевизор. Время от времени она покупала себе кое-что из одежды, но каждый раз примерно то же, что носила и раньше, вообще на фоне ее яркой индивидуальности любая вещь казалась незаметной. Отец явно был озадачен всеми этими приобретениями.
– Дора процветает, а? Не иначе как она раздобыла волшебную лампу – совсем как Аладдин из пантомимы. Стоит мне только заикнуться – хорошо бы, мол, иметь то-то или то-то, как она сразу же все покупает. Не скажу, чтобы мне такое дело было очень уж по душе, но ей это, по-видимому, доставляет удовольствие. Поговаривает даже о том, что я скоро смогу уйти на покой, если мне захочется. Но я сказал – нет, к чертям. Чем же тогда заняться такому человеку, как я?
Рождество они отпраздновали не роскошней обычного: миссис Робертс всегда любила этот праздник и умудрялась отложить деньги на покупку разных деликатесов. Но на этот раз у Тоби не было чувства, что он ее «объел начисто, не оставил ни кола, ни двора» [30]30
Шекспир, «Генрих IV», часть II, акт II, сцена 1. Перевод под редакцией А. Смирнова.
[Закрыть].
Под Новый год он поехал на субботу и воскресенье в Кембридж: хотелось поддержать связь с друзьями.
К его приезду Боб и Рита уже обосновались на Ленсфилд-роуд, за католической церковью, теперь они занимали половину дома. Поначалу Тоби показалось, что у них все хорошо. Рита была весела; они держали au pair [31]31
Девушка-иностранка, приехавшая в страну изучать язык и выполняющая домашнюю работу за комнату и стол.
[Закрыть], молодую шведку, которая нянчила девочку, и у Риты были развязаны руки. Дом был убран со вкусом, пластиковые скатерки исчезли. Боб купил кое-какие изящные вещицы: хрустальные бокалы, два серебряных подсвечника, красивый столик-консоль. Как выяснилось, он стал разбираться в старине, и эти приобретения обошлись ему не слишком дорого. Подсвечники он купил в какой-то лавчонке на Рыночной площади.
– Грязные они были до ужаса, но в хороших руках любая вещь засверкает.
Потом он позвал Тоби посмотреть Эстеллу, ее сейчас как раз будут укладывать.
– Ну вот еще, Тоби помрет от скуки, – возразила Рита. Но Тоби пошел с ними.
Эстелла, только из ванночки, лежала на розовом полотенце у Ингрид на коленях и улыбалась им, словно солнце, показывая два зубика.
– Надо признать, она у нас не по возрасту смышленая, – объявила Рита, и в голосе у нее была нотка гордости.
– Скажешь тоже, – обиделся Боб. – Она же сущее чудо, черт подери.
– Вот хвастун! – И Рита рассыпалась игривым смешком.
Боб заблаговременно усвоил стиль жизни ученого мужа: перед обедом – белое вино в новых хрустальных бокалах, к обеду – неплохой кларет. Но сам обед был далеко не профессорский: запеченные в тесте куски говядины, а к ним соус, до того вязкий, что вилка прямо-таки стояла в нем. В обязанности Ингрид стряпня не входила, а Рита готовила кое-как. Шведка, простоватого вида девушка, обедала с ними вместе, она не поднимала глаз и упорно молчала, видимо не уверенная в своем английском.
Наконец обед был закончен и Ингрид поднялась к себе в комнату заниматься; вот тут-то, за кофе Рита вдруг спросила:
– А где же ваш приятель? Давно не видела его постной физиономии.
– Ты это о ком? – спросил Тоби, хотя прекрасно понимал, про кого она спрашивает.
– Об Эйдриане, о ком же еще? Он у нас сто лет не показывался.
– И у меня тоже. По-моему, он вообще уединился и ото всех скрывается.
– Рассказывай, рассказывай! Когда увидишь его, можешь передать, что мы по нем скучаем. Живчиком его не назовешь, но он действует на меня как-то успокаивающе, правда, Боб?
Боб промолчал.
Тоби решил, что Боб сейчас и сам попытается скрыться – удерет в лабораторию, но тот не уходил. В последнее время он приглядывал за Ритой – видимо, не столько из любви, сколько от беспокойства.
– Эйдриану надо было пойти на телевидение, я ему сколько раз говорила.
– Вот уж что нужно ему меньше всего, – возразил Тоби. – Он хочет тихой, уединенной жизни.
– А я – нет, – внезапно рассердилась Рита, – но мне все равно ее навязали. Даже на танцы нельзя сходить: Боб их ненавидит, а уж если пойдет танцевать, все ноги мне отдавит.
– Раз так, не заставляй меня, – сказал Боб. Голос его прозвучал добродушно, но в нем была тревога.
– И раза три в неделю он обедает в колледже, – гнула свое Рита. – Весело мне живется, как ты считаешь?
А Тоби размышлял над тем, до чего непохожа эта женщина на то робкое юное создание, каким она была в день свадьбы. Насколько прочен этот брак, и вообще, остался бы Боб с нею, если б не ребенок? Интересуется Рита одним только Эйдрианом или другими мужчинами тоже? Наверное, нет. Она прямо помешалась на нем. А заполучить Эйдриана ей не удастся, пусть и не мечтает.
– Послушаем-ка мы пластинки, – сказала Рита, – а то девчонка опять ревет. С меня ее воплей на сегодня хватит.
– Не беспокойся, Ингрид с ней сладит.
– Бедняга Ингрид.
Тоби чувствовал, что Рита становится ему отвратительна. Редко кто вызывал у него такое отвращение. Обычно он людям симпатизировал и добивался ответной симпатии.
Против ожидания она поставила не свой любимый рок-н-ролл, а подобрала пластинки на вкус Боба. А тот чувствовал музыку, хоть и не был ее знатоком. Вивальди, увертюра к «Мейстерзингерам», половецкие пляски из «Князя Игоря». Боб слушал и явно успокаивался. Лаборатория, музыка, дочка – все это заполнит его жизнь.
Когда Тоби собрался уходить, Рита вдруг стала с ним ласковее.
– До чего приятно было тебя повидать. Почему ты появляешься так редко? Поверь, я рада, когда к нам приходят. А то, понимаешь, все одна и одна. – Лицо у Боба вновь стало раздраженное. – Я ничего не говорю, квартира у нас вполне сносная. Но Ингрид – это же не компания. Иной раз заглянет мама, когда улучит минутку, или папа, если он не на дежурстве. Но время тянется так медленно, – вдруг добавила она совершенно другим тоном: задумчиво, грустно, склонив голову набок. – Кстати, как там Мейзи?
– Еще не вернулась. Но должна скоро приехать.
– А где она?
– На Багамских островах.
– Подумать только, до чего здорово быть богатым, а? Как бы мне хотелось совершить кругосветное путешествие.
– Когда меня возьмут в колледж, мы с тобой поездим, – сказал Боб. – Жди и не теряй надежды.
На прощание Рита поцеловала Тоби в щеку. А он твердо решил впредь от ее приглашений уклоняться.
На следующей неделе он получил письмо от Эдуарда Крейна: во вторник состоится премьера его новой пьесы. В письмо были вложены два билета.
«Хотите приходите, хотите – нет. Боюсь, что пьеса быстро „пройдет“, как вы однажды выразились, на репетициях все время что-нибудь не ладилось. Но если у вас есть желание побывать на премьере не слишком удачной – милости прошу: возможно, она вас позабавит. Может быть, вы и ваша спутница (или спутник) согласитесь потом поужинать со мной. У меня нет никакого желания обходить после спектакля артистические уборные, и я всегда стараюсь удрать с банкета, который устраивают после премьеры, особенно если он предвещает, что в скором времени по пьесе будут справляться поминки».
Тоби принял приглашение и письменно поблагодарил Крейна. Сходить на спектакль все-таки стоит, решил он и позвонил Мейзи – хотел позвать ее с собою, но она еще не вернулась. В чем дело, почему ее поездка так затягивается? Может, пригласить Клэр? Нет, как бы это не вызвало у Эдуарда подозрение. Уж очень у него тонкое чутье, чересчур тонкое. И потом, Тоби не забыл их разговора в линтонской пивной.
Как раз в это время на горизонте вновь появился Эйдриан, он сказал, что охотно составит Тоби компанию. Ни один из друзей никогда не бывал на премьере. Новая пьеса Крейна – называлась она «Чародейки» – была, как и предыдущая, написана на историческом материале: культ ведьм при дворе Элинор, герцогини Глостерской. Публика была весьма изысканная, во всяком случае в партере. Эдуард сидел в первом ряду бельэтажа, он не подошел к молодым людям, а лишь помахал им рукой.
Едва поднялся занавес, они почувствовали неладное: не то чтобы дело было совсем плохо, но можно было заранее предсказать, что особого успеха пьеса иметь не будет, а если какой-то успех на ее долю и выпадет, то лишь благодаря популярности автора. Тоби и Эйдриану неприятно было сознавать, что настроение зрительного зала действует на них заражающе, ведь им самим пьеса нравилась и так хотелось восторгаться ею. В антракте друзья вышли покурить, пить они ничего не стали – цены в театральном буфете были недоступные. Эдуард не показывался.
Они обратили внимание на то, что зрители ни единым словом не упоминают о пьесе. Говорят о чем угодно, только не о ней. Мимо то и дело проходили разные знаменитости, чьи лица были им знакомы по телепередачам и снимкам в газетах, и это произвело на молодых людей большое впечатление. Впрочем, знаменитости в своих разговорах тоже не упоминали о пьесе. Тоби и Эйдриан стали опасаться, что публика примет спектакль с откровенной враждебностью. Но нет. Зал держался вполне корректно. Занавес поднимали пять раз. Раздавались возгласы: «Автора!» – однако Эдуард Крейн, разумеется, не выходил, теперь это уже было не принято. Но когда толпа поплыла к выходу, Крейн появился в зале: он искал их.
– Ну что ж, – сказал он, – рецензии в завтрашних газетах будут вежливые, и только, а этого, конечно, маловато. Пойдемте-ка через сцену. Так мы выберемся отсюда быстрее.
Тоби и Эйдриан обрадовались: им еще ни разу не доводилось бывать за сценой. Они брели за Крейном сквозь пыль и мрак, перешагивая через кабели, лавируя между нависающими громадами декораций, пробираясь по лабиринту коридоров, где гуляли сквозняки. Эдуард уверенно вел их за собою. Сперва зашли к исполнительнице заглавной женской роли, и он представил ей молодых людей (актриса еще была в гриме, и Тоби подивился, до чего грубо она размалевана).
– Вы были изумительны, дорогая, – сказал Крейн таким невыразительным тоном, что слова его прозвучали иронически. Актриса стала настойчиво угощать их джином. Как оказалось, она оценивала положение весьма реалистически.
– Ну что ж, Эдуард, дорогой мой. Кое-как, с грехом пополам мы вышли из положения. Но зал остался холоден. – Она повернулась к Эйдриану – он всегда привлекал внимание женщин. – Ну, а вы что скажете?
– Мне чрезвычайно понравилось. По-моему, пьеса замечательная и ваше исполнение – тоже.
– И по-моему, – поддержал его Тоби.
Потом они зашли к исполнителю заглавной мужской роли и еще кое к кому из актеров; затем к режиссеру – вид у него был удрученный. Снова и снова их поили джином.
– Вы на банкет пойдете, Эдуард? – спросил режиссер без особой надежды в голосе. Обычаи Крейна были ему известны.
– К сожалению, не смогу. Но завтра мы получим результаты вскрытия.
Отделавшись от них всех, Эдуард повел молодых людей в ресторанчик, куда никто из актерской братии не заглядывал.
– Вот так, – сказал он. – Месяца три продержимся. Что тут еще скажешь? В общем, поговорим о чем-нибудь другом.
Он внимательно расспросил юношей об их успехах, немного поболтал с ними об общих друзьях. Как там Аманда? Мейзи?
– Все еще за границей, – ответил Тоби. Подогретый несколькими порциями джина и вином – Эдуард сам пил очень много и упорно подливал им, – он упомянул о Ллэнгейнах.
– Ах, эти, – небрежно бросил Эдуард, – Крезы. Они куда состоятельнее Аманды, но не так любят это показывать. Это я не в осуждение. Я как раз люблю Аманду за то, что она не делает из своего богатства тайны и приобщает к нему других. – Видимо, чутье у Эдуарда не очень притупилось от вина и разочарования: он тут же бросил на Тоби острый взгляд. – Вы ведь знакомы с Клэр? Ну конечно же, знакомы. И Эйдриан, разумеется, тоже. Странная девушка. Вы слишком молоды, и вам, вероятней всего, не доводилось слышать о таком литературном персонаже – Сельская простушка [32]32
Героиня одноименного романа американской писательницы Фанни Херст (1889–1968).
[Закрыть]. Вот и Клэр частенько прикидывается простушкой, а между тем это вовсе не так. Очень проницательна. И всегда получает то, чего хочет. Вот Мейзи, мне кажется, это удается редко – впрочем, наверняка не скажу. Да я и не очень себе представляю, чего именно ей хочется. Вы после Хэддисдона виделись с Клэр?
– Да, разок. Красивая девушка, хотя несколько крупновата на мой взгляд, – сказал Тоби с подчеркнутым пренебрежением.
– Уверен, что вы именно так и думаете, – ответил Эдуард.
И разговор перешел на другие темы.
17
Теперь они с Мейзи снова встречались постоянно, причем иногда у него дома, потому что миссис Робертс просила приводить ее к ним и сочла бы странным, если б и он не приглашал Мейзи к себе чаще, чем раньше. Время от времени Тоби виделся и с Клэр. Опасаясь, как бы Мейзи об этом не проведала (хотя пока, судя по всему, она ничего не знала), он в конце концов решил сказать ей полуправду.
– На днях я столкнулся на улице с Клэр и угостил ее чашкой кофе.
– А… а… – На мгновение Мейзи умолкла. Потом удивленно проговорила: – А она мне об этом ни словом не обмолвилась.
– Так ведь дело было только на прошлой неделе.
– Но на прошлой неделе мы с ней виделись.
– Малыш! – Тоби принужденно рассмеялся. – Значит, я виделся с нею после тебя, да и вообще какое это имеет значение?
– Никакого. Просто я терпеть не могу, когда от меня что-нибудь скрывают.
– Но тут и рассказывать не о чем. Ну, приезжала она на денек за покупками. Говорили мы главным образом о маминых картинах. Девушка она славная, но очень уж дюжая, могучая.
– Про меня этого не скажешь.
На какое-то время Мейзи успокоилась, но все-таки на душе у Тоби было тревожно.
– Зато у тебя дух могучий, – сказал он, и Мейзи улыбнулась. Но через некоторое время спросила:
– В какой день ты виделся с Клэр?
– Не то в четверг, не то в пятницу. Забыл.
– А что она делала на Гауэр-стрит?
– Вовсе не на Гауэр-стрит. Я встретил ее на Сент-Джеймс-сквер. Брал в библиотеке книги.
– Странно все-таки.
Он мягко возразил:
– Не надо подозревать меня в гнусных преступлениях.
– Я и не подозреваю. Я только сказала, по-моему, это как-то странно. Конечно, ничто не может помешать тебе встречаться с Клэр.
– Милая, да я встретился с нею всего один раз, – сказал Тоби (хотя и мог поставить себя этим в весьма затруднительное положение).
– Что ж, я не могу считать тебя своей собственностью, – проговорила Мейзи без всякого выражения. Тоби ничего не ответил, и в тот раз она больше о Клэр не заговаривала.
Пьесу Эдуарда передали другому театру и уже там месяца через полтора сняли. Все получилось именно так, как он предсказывал. Эйдриан готовился к посвящению в сан. От Боба и Риты вестей не было. Сам Тоби упорно занимался, хотя в душу ему и закрадывалось подозрение, что Тиллер не слишком высокого мнения о его способностях.
Только у миссис Робертс дела шли как нельзя лучше. Имя ее стало известно за океаном (журнал «Тайм» поместил небольшой ее снимок), на картины по-прежнему был спрос: не то чтобы их рвали из рук, но покупали довольно часто. Муж даже настаивал на том, чтобы переехать в другой дом – ведь она художница, и ей нужна удобная студия, – но тут миссис Робертс была непреклонна. Она не намерена менять привычный образ жизни. Спинка стула – отличный мольберт, и вообще им удобно в их нынешнем доме, так ведь? То, что она не желает никуда переезжать, стало известно нескольким репортерам – время от времени они совершали на нее набеги, но обычно им мало что удавалось выведать. Она донимала Тоби своей щедростью.
– Ты же знаешь, я не люблю брать у тебя деньги, – возражал он.
– А что прикажешь мне с ними делать? Зря ты, молодым людям иной раз охота пошвыряться деньгами!
И Тоби купил себе подержанную малолитражку: с одной стороны, это было для него предметом гордости и давало ощущение независимости (теперь он мог сам возить Мейзи, а при случае – и Клэр), а с другой – несколько его унижало. Впрочем, оба его романа были в состоянии застоя. С Мейзи все шло по-прежнему: его так тянуло к ней, ему так нужно было тепло ее тела, что он и помыслить не мог о разрыве. А что до Клэр, то после того первого крепкого поцелуя никаких сдвигов в их отношениях не было. Она любила бывать с ним и открыто говорила об этом, но не более того. И Тоби стал подумывать – а может, он только попусту теряет время?
В марте на него – хотя не прямо, а косвенно – обрушился тяжелый удар. В газетах появились броские заголовки. Против молодого кембриджского ученого возбуждено дело: он обвиняется в избиении жены. Доведенный до белого каления, Боб бросился на Риту с кулаками, и та побежала прямехонько к своему папаше-полицейскому. А потом обратилась в суд с просьбой оградить ее от посягательств со стороны Боба. Суд удовлетворил ее ходатайство, приговорил Боба к штрафу в пятьдесят фунтов и возложил на него судебные издержки. У Риты, выступавшей с показаниями, был фонарь под глазом, и это произвело тяжелое впечатление на ее подружек, но друзья Боба держали его сторону, хотя и не особенно это демонстрировали. Ведь им была известна вся история этого брака.
Рита добилась своего: суд вынес решение о раздельном жительстве супругов. Сама она осталась с Ингрид и ребенком на Ленсфилд-роуд, а Боб вернулся в свою комнату в колледже.
Тоби немедленно поехал в Кембридж и застал Боба в ужасном состоянии. Никогда прежде не доводилось ему видеть, чтобы взрослый мужчина плакал, и от этого зрелища ему стало не по себе.
– Тоб, до этого я на женщину в жизни руки не поднял. Но она заладила: «Эйдриан, Эйдриан, Эйдриан», а девочка заходилась от крика, и, если она подаст на развод, я потеряю Эстеллу навсегда. Мне этого не вынести. После такого приговора девочку, безусловно, отдадут ей, а если бы даже отдали мне, что я бы стал с нею делать? В колледже со мною держатся очень порядочно. И все-таки я не хожу обедать в нашу столовую, затаился в своей норе, как мышь. Но так же не может продолжаться до бесконечности.
Тоби полез в шкаф и дал Бобу выпить – он просто не знал, что еще можно для него сделать. У Боба оказался изрядный запас виски.
– Поверь, на меня нашло какое-то помрачение. Только и помню, как врезал ей первый раз, а дальше – хоть убей, ничего вспомнить не могу. Чувствую себя форменным чудовищем. И так, наверное, будет до самой смерти.
Тоби медленно выговорил:
– Все мы знали, что в конце концов она доиграется. И беспокоились за тебя. А Эйдриану вообще пришлось дать задний ход.
– Бог свидетель, я Эйдриана не виню. Рита просто на нем помешалась.
– По-моему, тебе надо помаленьку вылезать на свет божий, и пропади все пропадом!
– Единственное, что она может сейчас предъявить, это парочку синяков. Ой, не могу. Господи, если б можно было повернуть время вспять! Да я ради этого готов глаза выплакать. И понимаешь, я ведь не был под мухой, ничего похожего, дело было после завтрака, я как раз уходил в лабораторию. Теперь мне все это кажется каким-то кошмаром, – добавил он, что прозвучало не слишком оригинально.
Тоби протянул ему платок, и Боб оторопело уставился на него, словно это какая-то окаменелость и он не знает, что с нею делать. Однако в конце концов использовал платок по прямому назначению, а затем пошел ополоснуть лицо. Вернувшись, он налил себе пальца на три виски и выпил, не разбавив. Он предложил виски и Тоби, а затем снова заговорил о своей беде.
– Совершенно не могу сосредоточиться на работе. Один эксперимент уже загубил. Чувствую, что мне из этого не выкарабкаться.
– Послушай, – сказал Тоби, – люди же знают, что она сама нарывалась на скандал. Но если ты даже допустишь, чтобы история эта испортила тебе жизнь, никак нельзя, чтобы она погубила твою карьеру.
Он сказал это с такой необычной для него горячностью, что Боб взглянул на него изумленно, позабыв на миг о своем горе.
– Да нет, не испортит, это же не навечно. Но сейчас… Ох, дьявольщина, знал бы ты, какой свиньей я себя чувствую. Мне все кажется, это натворил не я, а кто-то другой.
– Понимаю, каково тебе. Но со временем это пройдет. Должно пройти.
– Ну да! – угрюмо возразил Боб. – Скажешь тоже.
Выяснив, что у Боба целый день не было во рту ни крошки, Тоби повел его в маленькое кафе на одной из боковых улочек. К его удовольствию, Боб набросился на еду и стал поглощать ее с волчьим аппетитом, словно только это и было у него на уме.
– Вон сколько я съел, – сказал он под конец. – Видно, этого-то мне и надо было.
Один из сотрудников лаборатории, случайно заскочивший в кафе, поздоровался с ним приветливо, как ни в чем не бывало. Боб в ответ поднял руку и улыбнулся вымученной полуулыбкой.
Когда они кончили есть и закурили, он спросил Тоби:
– А что думает Мейзи?
– После того как я узнал о твоих делах, мы с ней еще не виделись. Но могу точно сказать: она думает так же, как и все. Слушай, зря ты вообразил себя каким-то прокаженным. От этого тебя еще больше развозит. Надо как-то собраться, понимаешь?
– Прямо не знаю, как буду смотреть Мейзи в глаза.
– Можешь на нее положиться, как на каменную гору, – объявил Тоби, хотя вовсе не был в этом уверен. Он-то знал, чью сторону она примет, кому бессознательно будет сочувствовать. – Она понимает, что к чему.
Когда Тоби вернулся в Лондон, квартирная хозяйка сказала, что его спрашивала по телефону мисс Феррарс и будет звонить еще. Мейзи и в самом деле позвонила через десять минут. Ему совсем не улыбалось обсуждать с ней дела Боба во всеуслышание – телефон стоял у подножия лестницы, и, хотя хозяйка не отличалась любопытством, самая мысль о том, что разговор слышат посторонние, была ему неприятна.
После первых же слов Мейзи стало ясно, что положиться на нее, как на каменную гору, Боб не может.
– Ты слышал про Боба и Риту? Вот скотство, а?
– Я был сегодня в Кембридже, малыш. Виделся с ним. Он совершенно сломлен.
– Так ему и надо! Могло тебе прийти в голову, что он бросится на человека с кулаками?
– Но Рита его на это спровоцировала, понимаешь?
– А мне все равно. Это скажется на его будущем?
– Нет. Почти все на его стороне.
– Только не я. Тоби, я не понимаю, как ты можешь ему сочувствовать!
Но он мягко возразил:
– Малыш, не будем говорить о Бобе и Рите. Тут мы никогда не сойдемся. А уж с тобой ссориться мне никак бы не хотелось.
Она молчала так долго – он даже подумал, что испортилась линия.
– Хорошо, – сказала она наконец, – не будем ссориться. Хотя я просто не понимаю, как ты… Ну, ладно. Не сердись. Я ведь звоню, чтобы спросить тебя, не приедешь ли ты в Хэддисдон в конце той недели. Мама пока еще не открыла сезон в своем цирке… – (Пожалуй, в этих словах дочернее чувство ощущается меньше обычного?) – Струнного квартета не будет. Наверно, приедет Эдуард. Может быть, Питер Коксон, хотя не исключено, что он еще в Нью-Йорке. Эйдриана пригласить?
– Только не в этот раз. – И тут, внезапно поддавшись острому любопытству, Тоби спросил о том, что его интересовало давно, – насчет жены Эдуарда.
– А ты разве не знаешь? Они развелись десять лет назад. У них была девочка, но она умерла.
– Вот не знал, прости.
– Никогда даже виду не подавай, что я тебе про это рассказала. Он не выносит, когда его жалеют. Что ты будешь делать на этой неделе?
Но Тоби не любил, чтобы его спрашивали, где он был и куда собирается.
– Работать, по-видимому.
– Значит, до субботы я тебя не увижу?
– Пожалуй, не стоит.
– Ты на меня не сердишься за то, что я сказала насчет Боба?
– Нет. Но больше об этом говорить не будем. Как мне к вам ехать, поездом?
Да, ответила Мейзи, поездом, на машине все равно долго, а она, как обычно, встретит его на станции. Голос у нее был подавленный.
Но на платформе он увидел прежнюю Мейзи – безмятежную, оживленную, ненакрашенные розовые губы изогнуты в улыбке. Она крепко обняла его прямо на глазах у начальника станции, и Тоби это не понравилось. Он все еще пытался хранить от посторонних свои тайны, хотя и сознавал, что почти все они так или иначе вышли наружу.
– Редкий же вы у нас гость! – воскликнула Аманда, влетая в холл, чтобы с ним поздороваться. Она напоминала идущий на всех парусах галеон, и он только теперь понял, как красива она, вероятно, была раньше, во всем блеске своей молодости: прямо Клеопатра – не хватает лишь пресловутой ладьи. – У нас здесь только Эдуард, больше никого. Ну, вы двое делайте что хотите, а я занята.
И, сердечно расспросив его о матери, она умчалась по каким-то своим таинственным делам.
День выдался прекрасный, и Тоби с Мейзи вышли в сад. Взяв Мейзи за руку, он ощутил ее податливость, все тело ее как-то сразу стало податливым.
– Люблю раннюю весну, – сказала она. – Чувство такое, будто и сама начинаешь жизнь заново.
Может быть, в этих словах есть скрытый смысл? Как будто нет. Он поцеловал ее и почувствовал – она сама нежность. Нет, сегодня надо обходить острые углы.
По лужайке к ним шел Эдуард Крейн.
– Совсем тепло, может быть, выпьем здесь, на воздухе? – предложила Мейзи. – Хорошо?
– Прямо тут, – поддержал ее Крейн. – Сейчас все принесу. Ваши вкусы я знаю.
Казалось, за то время, что они не виделись, настроение у Эдуарда заметно поднялось. Но Тоби вдруг понял, что Крейн очень одинок, причем одиночество его добровольное. Что-то в Аманде его привлекает, и хотя его явно не тянет к ней как к женщине, что-то же заставляет его бывать у нее постоянно. Может быть, просто ее бьющая через край энергия, заразительное жизнелюбие? Блестящей Аманду не назовешь, она не интеллектуалка, но у нее есть вкус, она всегда в курсе всех новинок искусства, а вот Эдуард, как уже понял Тоби, человек большого интеллекта, хотя и не любит это показывать. И в курсе новинок искусства быть не стремится.
– Он так успокоительно действует на окружающих, – сказала Мейзи, – во всяком случае, на меня. А на тебя?
И хотя Тоби ответил: «И на меня тоже», на самом деле он вовсе так не считал. Уж очень Эдуард проницателен. Даже чересчур.
Крейн вышел из дома, неся поднос.
– Вот, пожалуйста. Тоби, может быть, я налил вам слишком много воды? Не хотелось тащить сюда кувшин.
На деревьях только начали распускаться почки, появилась первая, коричневатая с восковым налетом зелень. Берега ручья были усыпаны крошечными нарциссами. Было не по сезону тепло, голубизну небес омывало серебристое сияние солнца. Такая погода самая подходящая для Мейзи, таков должен быть ее постоянный внутренний климат.
Вскоре их позвали на ленч, и, войдя в дом, он удивился: оказывается, Аманда приобрела еще одно полотно его матери – тот самый, исполненный в иронической манере автопортрет миссис Робертс в кухне, на который не нашлось покупателя на выставке в Кембридже.
– Когда вы это купили, миссис Феррарс?
– Только на прошлой неделе. Увидела в Арденской галерее, и мне это понравилось. Но я все-таки ушла. Потом вернулась. Картина притягивала меня, понимаете? Покупала я ее не для того, чтобы удачно поместить деньги, и все же надеюсь, что именно так оно и получится: по-моему, картины вашей мамы когда-нибудь окажутся весьма выгодным приобретением. Разумеется, не исключено, что мода на ее вещи преходящая, – добавила она трезво. – С такого рода живописью ничего нельзя знать заранее. Но разве это важно? Мне она нравится, а только это и имеет для меня значение.
Может быть, тут она не совсем искренна, может быть, ей не столько хотелось приобрести еще одну картину миссис Робертс, сколько оказать поддержку ему и его семье? Но Тоби отогнал эту мысль как недостойную. Ведь Аманда производит впечатление человека настолько прямого, настолько честного! В ее искренности просто невозможно усомниться.
После ленча Эдуард объявил, что хочет «всхрапнуть», а Тоби и Мейзи решили прокатиться на машине – они объехали несколько деревушек, разбросанных на чуть всхолмленной местности – непривычному глазу могло показаться, что это равнина. Они остановились, чтобы осмотреть старинную церквушку с геральдическими эмблемами и пышно расписанными гробницами. Рыцарь и его дама в красных с золотом костюмах спали, чинно сложив руки на груди и вытянув ноги.
– Хотелось бы и мне так уснуть в один прекрасный день, – сказала Мейзи, державшая его за руку.
– Этой ночью ты будешь спать совсем по-другому, девочка моя.
Она подняла к нему засветившееся счастьем лицо.
К чаю они вернулись, и оказалось, что их поджидает Клэр. Тоби был ошарашен. Только бы Мейзи не заметила, что его бросило в краску! Будь она проклята, эта тонкая кожа, вечно он краснеет.
– Вот не думала, не гадала, что встречу здесь вас! – сказала Клэр, крепко, по-мужски тряхнув его руку. – Очень рада. Я заскочила ненадолго – выпить чашку чая, – объяснила она Мейзи. Потом повернулась к Тоби: – Мы ведь живем довольно близко отсюда.
Как будто он этого и сам не знал!
Ему стало не по себе. Слава богу еще, что Мейзи пока сохраняет полное спокойствие.
Девушки немного поболтали о платьях, фильмах, общих друзьях. Потом все пошли в дом пить чай, и тут разговор перешел на сад Ллэнгейнов.
– Наше чудовище старик Радкин заболел, и маме приходится делать всю работу самой, – сказала Клэр. – А она ее терпеть не может. Вы ведь наш сад знаете? – спросила она Тоби, но тут же спохватилась: – Да нет, откуда. Вы ведь в Глемсфорде не бывали. Мейзи непременно должна вас как-нибудь привезти.