Текст книги "Особый дар"
Автор книги: Хенсфорд Памела Джонсон
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
9
На другой день в местной газете появился довольно подробный отчет о выставке: то не была рецензия, скорее, материал для раздела светской хроники. Впрочем, в нем не было почти никаких данных о самой миссис Робертс – она упорно отклоняла все вопросы личного характера и говорила лишь о своей живописи. Был также помещен ее снимок – несколько смущенная, она указывает на самую большую из своих картин – и снимок Тоби, а под ним подпись: «Сын художницы, студент». Что касается его самого, то могло быть и хуже, решил Тоби, и с особым уважением к матери отметил про себя, что она решительно отмела попытки репортера выудить хоть какие-то сведения о частной жизни – своей и сына.
И все же сообщения о выставке оказалось достаточно, чтобы заинтересовать публику и привлечь посетителей. Тоби сразу же написал матери и вложил в письмо вырезку из газеты.
Теперь надо было дождаться конца недели. Ему позвонила Мейзи, донельзя обрадованная: правда, два лондонских критика, присутствовавших на вернисаже, не упомянули о нем ни словом, зато Поллок отвел выставке второе место в еженедельном обзоре. Он с большой похвалой отозвался о новом «примитиве» и советовал всем, у кого есть такая возможность, съездить в Кембридж.
– Чудесно, да, Тоби?
– Да. Мама будет страшно рада. Но мне хотелось бы кое о чем потолковать с тобой. Может, выпьем вместе чаю?
Мейзи, разумеется, согласилась.
Тоби заранее продумал весь разговор и на сей раз в виде исключения стал задавать вопросы.
– Нам тебя бог послал, – начал он. – Но мне нужно знать: во что это все тебе обошлось?
Мейзи вспыхнула.
– Мне?
– Да, тебе. Вино и сыр на вернисаже. Я мысли не допускаю, чтобы деньги за это выложил Дриффилд.
– Вот и ошибаешься, – объявила она торжествующе. – Дело было совсем не так, вернее, не совсем так. Дриффилд оплатил почти все. Мамочка помогла немного, но это сущие пустяки. Для нее это одно удовольствие.
– Мне хотелось бы знать, сколько я ей должен.
– Но если ты спросишь мамочку, она взорвется. Ей-богу, Тоби, это такая малость! Она же сказала, что хочет выгодно поместить деньги, – и сделала это таким образом. Из чисто эгоистических побуждений, мой хороший.
– Если это такая малость, ума не приложу, как Дриффилд умудряется зарабатывать на жизнь?
– Во всяком случае, его расходы по этой выставке окупятся. Да и вообще он человек со средствами.
– А кто заплатил типографии за пригласительные билеты?
– Дриффилд, конечно. Так положено.
– Хотелось бы думать, – произнес Тоби с расстановкой, – что ты говоришь правду.
– Но я всегда говорю правду, – возразила Мейзи с шутливым негодованием. – С детства приучена.
Он понял, что разговор ни к чему не приведет; да и денег у него осталось в обрез.
– В таком случае передай от меня маме самую горячую благодарность.
Вскоре Тоби уехал домой – начались пасхальные каникулы.
Миссис Робертс не терпелось поделиться с сыном новостями.
– Просто замечательно, правда? Это я про мистера Поллока. И потом, от мистера Дриффилда письмо – пишет, что почти все картины распроданы, остались только три. Мы получим изрядные денежки. А тут ко мне приходили, спрашивали, что у меня есть еще.
Мистер Робертс все никак не мог опомниться от удивления:
– Похоже, мне достался в жены гений. А я-то думал, это у мамы просто увлечение такое.
– Никакой я не гений, – отвечала миссис Робертс, – и никто меня гением не называет. Но отныне я знаю точно: мне надо писать и дальше. И потом, теперь я могу позволить покупать себе холст. А то на сухой штукатурке – грунтуй ее хоть до одури – краски жухнут. Я уже купила четыре холста.
И все-таки им казалось, что происходит какое-то чудо и долго оно не продлится. Но тут пришло письмо от владельца одной лондонской галереи. Он зондировал почву – выражал желание посмотреть те работы, какие сейчас есть у миссис Робертс.
– А у меня, как на беду, почти ничего не осталось! Вся эта музыка до того выбила меня из колеи – совсем не могу писать.
– Так не пойдет, – сказал Тоби. – Надо ей снова взяться за кисть, верно, папа?
За время каникул он с Мейзи не виделся и в Хэддисдон его не приглашали. Да он и не слишком об этом печалился, потому что сам не мог разобраться в своем отношении к ней. Он скучал по Мейзи – ему виделся изгиб улыбающихся губ, глаза, так и вспыхивающие от радости, словно в них зажигаются лампочки, – но заставлял себя заниматься, и большую часть дня просиживал наверху, в своей комнате. Миссис Робертс снова ушла в повседневные домашние заботы; готовила, как всегда сосредоточенно и искусно, а во второй половине дня увлеченно писала.
Потом Тоби все-таки написал Мейзи. Письмо начиналось обычным его обращением – «малыш»; он сообщил о предстоящем визите владельца лондонской галереи и о том, что мать опять работает запоем. «По-моему, получается у нее здорово. А я вкалываю, как и подобает пай-мальчику. Соскучился по тебе».
Ее ответ начинался словами: «Тоби, мой дорогой». Ее так обрадовали новости, которые он сообщил ей; а то, что он пишет о миссис Робертс, – просто потрясающе. Скоро каникулы кончатся и она сможет узнать все подробности от него лично. «Я не докучала тебе, не просила приехать, потому что знаю: тут ты непреклонен и не любишь, когда тебя дергают. Не хочу ни в чем тебе быть в тягость. Но я тоже соскучилась по тебе, и теперь уже ждать осталось недолго, да?»
Его письмо кончалось словами «Привет, Тоби», а ее – «Твоя навек, Мейзи».
Заверение Мейзи, что ей не хочется быть ему в тягость, насторожило Тоби. Неужели она поняла, что он держится поодаль намеренно? Да, «антенна» у нее – высокой чувствительности, это он подмечал не раз. Вообще-то лучше ничем ее не тревожить – ведь чем больше она станет тревожиться, тем ускореннее пойдет их сближение, а он к этому просто не готов. Прямого нажима она на него никогда не оказывала – разве только тем, что вмешалась в дела миссис Робертс, а за это, видя изо дня в день, как радуется мать, он мог быть ей только благодарен. Всего лучше было бы, если б Мейзи по-прежнему сохраняла безмятежное спокойствие; ведь именно эта безмятежность больше всего пленяет его в ней…
И тут Тоби заметил на другой стороне листка приписку: «На днях видела Дриффилда. Проданы все картины, кроме трех. Я взяла их к себе – до твоего возвращения, но, если они нужны, для меня не составит никакого труда перебросить их в Лондон».
Конечно, картины очень бы пригодились – они пополнили бы запас миссис Робертс, – но, во-первых, она уже ушла с головой в новые работы, а, во-вторых, приезд Мейзи в Лондон был бы сейчас ни к чему, и Тоби почел лучше обойти этот вопрос молчанием.
В Кембридж он вернулся незадолго перед тем, как к ним домой должен был явиться владелец одной из лондонских галерей. Мейзи не встретила его на вокзале, и он в тот же вечер ей позвонил. Говорила она оживленно, но каким-то очень уж легким тоном. Нет, дня два она не сможет с ним встретиться: очень запустила занятия, слишком много осталось недоделок с прошлого триместра, и преподаватель, который руководит занятиями студентов-филологов ее колледжа, как будто не особенно ею доволен…
– Не хотелось бы опозорить маму, когда результаты выпускных будут опубликованы.
– А ты ее не опозоришь, малышка. Ведь ты такая умница. Как насчет субботы? В четыре часа в «Капризе», идет?
Через два дня произошло нечто небывалое: ему позвонила по телефону мать. Звонила она из отцовского киоска и так нервничала с непривычки, что сначала ему приходилось все переспрашивать. А сообщить она хотела вот что: у нее будет выставка в Лондоне – в такой маленькой сводчатой галерее возле Пикадилли. Владелец галереи приходил к ним, хвалил ее работы. Но сказал, что с проданных картин будет брать двадцать процентов.
– Пусть хоть все сто, мне все равно, – сказал Тоби. – Лишь бы картины выставил.
– Все это будет в июле, так что у меня масса времени, чтоб подготовиться. Да, Тоби, и вот еще что, я получила два письма от каких-то совсем незнакомых людей: хотят купить картины. Мне их мистер Дриффилд переслал.
– Ты у меня замечательная. Замечательная женщина. Поздравляю тебя и желаю тебе здоровья.
– А вчера явился к нам репортер, что-то вынюхивал, высматривал. Особенно я с ним не откровенничала. Но он знает про папин киоск и кое-что про тебя.
– Ну, особой беды я тут не вижу, – сказал Тоби, несколько покривив душой.
Приехав на свидание с ним, Мейзи прихватила с собой картины, и они тут же отвезли их к Тоби в колледж. Она очень обрадовалась новостям, которые он ей выложил. Видно было, что она за него счастлива.
Но тон у нее по-прежнему был неестественно легкий, и, когда Тоби поцеловал ее, она ответила беглым поцелуем, довольно небрежным. Они посидели на окне, глядя во двор, – на каштанах только что раскрылись свечки, алые и кремовые, в бронзовую крапинку. Через лужайку шли Боб с Ритой – беременность ее уже стала заметной. Вскоре их шаги послышались на лестнице, но замерли этажом ниже.
– Пойдем-ка лучше, выпьем чаю, пока нас тут кто-нибудь не заблокировал, – предложил Тоби.
Спускаясь по лестнице, они прошли мимо двери Боба, она была приоткрыта, и до них донесся истерический вопль:
– Свинья ты! Торчишь в своей проклятущей лаборатории, а я все одна, одна, одна, из вечера в вечер! Мне иногда кажется, я с ума сойду!
– Да будет тебе, Рит! – И дверь с треском захлопнулась.
Мейзи и Тоби не проронили ни слова, пока не вышли во двор. Тут она сказала:
– О господи. Вот, значит, у них как…
– Да, вот так. Возмущается тем, что он без конца уходит из дому Должно быть, это она из-за беременности такая. Прикидывается, будто уверена, что он бегает не в лабораторию, а к другим женщинам. Вот еще мура собачья.
– Давай забудем про них, ладно? – попросила Мейзи. – По-моему, брак порою бывает просто ужасен.
То, что она, по-видимому, и впрямь так думала, странным образом возымело на Тоби обратное действие: он вдруг уверился, что брак, что ни говори, штука вовсе не плохая.
Когда они возвращались по величественной Кингс-пэрейд, Мейзи смущенно сказала ему, что Аманда собирается отпраздновать в Хэддисдоне окончание выпускных – до того, как будут объявлены результаты, – и надеется, что он приедет.
– Господи, да почем мы знаем – может, и праздновать будет нечего?
– Но в том-то все и дело, – стояла на своем Мейзи. – Мама говорит, что когда мы уже будем знать свою участь, может быть, и праздник получится не такой веселый, а пока нам ничего не известно, мы можем оставаться беззаботными. Все это необычно, конечно, но она и вообще человек необычный.
– Вряд ли мы будем чувствовать себя так уж беззаботно, – бросил Тоби.
Но возможность поездки в Хэддисдон обрадовала его чрезвычайно.
– На этот раз ты сможешь у нас переночевать, – сказала Мейзи. – Останешься?
– Конечно. Перспектива приятная.
После чая они пошли бродить по южному берегу Кема; погода была чудесная, на деревьях раскрывались почки. Тоби обнял Мейзи за талию.
– Не надо, – сказала она. – Кругом полно соглядатаев.
– А это имеет значение?
– Имеет, пожалуй.
Тоби спрашивал себя, что у нее на уме, и сам же отвечал на этот вопрос, сознавая, что мыслит грубовато и упрощенно: она нарочно держит его на расстоянии, хотя ей это вовсе не по душе. А с какой целью? Чтобы его сильнее к ней потянуло? Ну, если так, то отчасти она в этом преуспела – его к ней действительно тянет.
Потом они, как обычно, пошли в кино, а оттуда в кафе – заказали жареную картошку с яичницей. И как обычно, он проводил ее на велосипеде до Гертона. Прощаясь с ним у ворот колледжа, она не поцеловала его – снова повторила, что кругом полно соглядатаев.
В оставшиеся до выпускных экзаменов недели он Мейзи почти не видел. Наверное, сидит за книгами, решил он, старается наверстать упущенное.
Тем временем миссис Робертс известила его, что получила приглашение в Хэддисдон и ответила отказом – вежливым, но достаточно твердым, причем предлог выдвинула совершенно нелепый: у нее нет сейчас особого желания разъезжать. (И это невзирая на то, что Аманда предложила выслать за ней автомобиль на станцию Маркс-Ти.) Миссис Робертс явно решила не выходить за определенные рамки в своих отношениях с Амандой. Тоби был очень разочарован, но, с другой стороны, почувствовал и некоторое облегчение: бывая на людях с матерью, он считал себя обязанным следить за ней сыновним глазом, а, по правде говоря, на этот раз глаза ему понадобятся совсем для других целей.
В первый день экзаменов, оправившись от шока, в который его поначалу повергла уверенность, будто экзаменационные работы надо писать каким-то совершенно особым языком, столь же диковинным и незнакомым ему, как, скажем, таи или арамейский, он обнаружил, что по крайней мере на три из предложенных на выбор вопросов может ответить вполне сносно. Ну что же, он не из последних; выпускные даже доставляют ему удовольствие, хотя в прошлом он сдавал экзамены не блестяще. В последующие дни Тоби усердно строчил письменные, делал большие прогулки, рано ложился и гонки не устраивал: перед смертью не надышишься. Когда тяжкое это испытание наконец осталось позади, он знал: у него довольно верный шанс на «второй-один» [16]16
Диплом с отличием в английских университетах называется дипломом первой степени (сокращенное обозначение – «первый »). Далее следует диплом второй степени (сокращенное обозначение – «второй »); он имеет две категории: высшую (сокращенное обозначение 2.1 или «второй-один ») и низшую (сокращенное обозначение 2.2 или «второй-два»).
[Закрыть].
Пока результаты не будут объявлены, в Лондон ехать нет смысла. А сейчас впереди у него Хэддисдон.
В Садбери Мейзи встретила его с машиной, и по дороге он спросил ее, как она сдала.
– Полагаю, не так уж плохо. У меня был вопрос о Лоуренсе, думаю, что написала прилично.
– А если нет, то в этом явно кое-кто виноват, – ухмыльнулся он.
Хотя весна была затяжная, недружная, день выдался чудесный.
– Мама сможет устроить прием в саду, – сказала Мейзи. – И кстати: если ты не любишь хереса, не пей. Я заметила, прошлый раз ты скорчил такую гримасу… У нас есть все, что душе угодно.
Но вот и Хэддисдон. С чемоданом в руке он вошел вслед за Мейзи в дом. Там никого не было.
– Все уже в саду, – объяснила Мейзи. – Провожу тебя в твою комнату, и, как только будешь готов, сразу спускайся.
У самой лестницы Тоби остановился, удивленный и безмерно обрадованный: в столбе солнечного света он увидел на стене две картины матери. А он-то опасался, что Аманда забросит их на чердак! Но может, их повесили только потому, что сегодня его ждали? Нет, она не из тех, кто проделывает такие фокусы…
Спальню ему отвели небольшую, но премилую; никогда он не видел такой прелестной комнаты, никогда не спал на кровати под балдахином. При комнате была отдельная ванная.
– Я тебя покидаю, – сказала Мейзи, после того как он поцеловал ее в знак благодарности. – Но ты не очень задерживайся.
И все-таки Тоби на секундочку растянулся на постели, оглядел цветастый розово-зеленый балдахин. За окном легкий майский ветерок чуть шевелил ветви деревьев, и сквозь узорчатую листву сеялся золотой свет. Где-то выводила малые терции кукушка.
Поет весь день кукушка – просто так,
Одна в долу зеленом… —
– вспомнилось ему. И он подумал – разве не странно, что когда тебе двадцать с небольшим, стихи Хаусмена, поэта мрачного, чьи традиционные темы – самоубийство и смерть, вызывают такую ликующую радость.
Тоби встал, поправил постель, выложил из чемодана вещи. В дорогу он позволил себе надеть джинсы и бумажную тенниску, но захватил с собой лучший свой костюм, твердо уверенный, что в нем можно выйти к обеду. Он вымыл руки, сбрил с подбородка несколько коротких щетинок. А вообще-то при желании можно запросто отрастить довольно густую рыжеватую бороду…
Внизу, у дверей, его ждала Мейзи.
– Что ты там делал? Мечтал?
Он молча ей улыбнулся.
– Выйди же в сад… – сказала она.
– …о Мод [17]17
Две последние реплики составляют строку из поэмы «Мод» английского поэта Альфреда Теннисона (1809–1892).
[Закрыть], – подхватил он.
10
Солнце било Тоби прямо в глаза, слепило его, и сперва ему показалось, что на усеянной маргаритками лужайке, которую Аманда оставила невыкошенной, расположились человек двадцать, а то и тридцать. Потом он разглядел, что там их с десяток, не больше. И все же он несколько оробел, что, в общем-то, было ему несвойственно.
Аманда, поджав по-турецки ноги, восседала среди своих придворных в свободном одеянии типа джуббы [18]18
Верхняя одежда магометан.
[Закрыть], выдержанном в оранжевых и пурпурных тонах. В ярком свете солнца на лице ее отчетливо были видны крупные поры, и в каждой золотилась крошечная капелька.
– Идите сюда, Тоби, садитесь, и я мигом представлю вас тем, с кем вы еще не знакомы. – Некоторых из присутствующих он и впрямь видел впервые, но были здесь также Крейн, Питер Коксон, Эйдриан и критик Поллок – при виде его Тоби охватило чувство невыразимой благодарности.
– Прежде всего я хочу знать, как, на ваш взгляд, вы сдали экзамены. Но имейте в виду: сегодня мы поздравляем вас вовсе не с тем, каквы их сдали, нет, мы хотим отпраздновать то, что они уже позади и вы, наверное, безмерно этому рады.
Тоби ответил, что, на его взгляд, сдал сносно.
– Скажем так, полагаю, что без степени не останусь.
Аманда недоверчиво хмыкнула.
– Вы сдали блестяще. Не втирайте мне очки. А как поживает ваша милая мама? Я рассчитывала, что она приедет с вами, но ее не выманишь из норки.
И мать вдруг представилась ему лисицей, затаившейся в своей норе.
Он поздоровался с Крейном, Поллоком, Эйдрианом, после чего был представлен другим. Некоторые имена он попросту не уловил. Но кое-какие лица были ему знакомы: знаменитый поэт преклонного возраста, молоденькая романистка, приобретшая в последнее время известность, третьестепенный киноактер, обычно играющий хамоватых типов.
Высоко над травой во всей своей многоцветной красе распростер ветви величавый кедр. Боярышник был в полном цвету, красный и белый.
– Я знаю, в Арденской галерее будет выставка картин вашей матушки, – обратился к нему Поллок. – У меня повсюду своя агентура.
– И всем этим мама обязана вам.
– Чепуха. Самой себе – вот кому она обязана. Но пусть она не разочаровывается, если в Лондоне ее примут не так, как в Кембридже. Там публика более придирчивая.
На лужайку вышел лакей, неся поднос с напитками, и стал обходить гостей.
– Спасибо, мне шотландский виски с водой, – храбро попросил Тоби.
– Вот видишь! – крикнула Мейзи, обращаясь к матери. – Что я тебе говорила!
– Нет, право же… – начал было Тоби, но Аманда пропустила его слова мимо ушей.
– Не торопитесь, – обратилась она к гостям, – сегодня у нас ленч без горячего, но, надеюсь, он удался. А после ленча Питер прочтет нам первую главу своей новой книги.
При этих словах Тоби стало немножко не по себе. Он вообще все плохо воспринимал на слух, потому и лекции посещал не слишком часто. Впрочем, дружеские излияния он слушать умел и поддерживать разговор тоже.
– А Эдуард, вероятно, прочтет нам первый акт своей пьесы.
– А Эдуард, вероятно, читать не станет, – ответил Крейн, – при всем к вам уважении, Аманда. Читаю я на редкость невыразительно. И вообще, пора бы вам знать, что я не таскаю за собой собрания своих сочинений.
Она пожала плечами и, отвернувшись от него, обратилась к Тоби.
– А вы не будете скучать по Кембриджу? Ведь он уже, наверное, вошел вам в плоть и в кровь.
– Ну, не знаю, – ответил Тоби. (Сегодня он был разговорчивей обычного.) – Широкого круга друзей у меня там не было: только Эйдриан да еще человека два-три. А в студенческой жизни я вообще не участвовал. Порой даже чувствовал себя там парьей.
Аманда тут же поправила его, правда, мягко, без нажима: больше всего на свете она любила поучать.
– «Парией», милый. Но не понимаю, почему у вас было такое чувство.
Тоби залился краской – вспыхнуло лицо, шея. Он всегда считал: уж лучше быть застигнутым в постели с парнем (хотя вообще-то у него не было ни малейшей склонности к такого рода развлечениям), чем на людях допустить ошибку в произношении. Вот почему он повсюду носил с собой словарь.
– Случается и глупость сболтнуть, не без того, – ответил он довольно туманно. Ему казалось, что все они в душе смеются над ним: и Крейн, и Коксон, похожий на пошевеливающую кольцами змею, и даже Эйдриан.
Чтобы отвлечься, он стал пристально рассматривать Мейзи, присевшую с ним рядом, и впервые отчетливо понял, какие дорогие на ней вещи. До сих пор у него не было в этом полной уверенности. Мейзи была в черной юбке, широкой в бедрах и суживающейся книзу, изумительной блузке из белого шелка и гипюра, с глухим воротом, заколотым очень большой брошью черного янтаря. Казалось, она не замечает никого и ничего, кроме Тоби, и ему была непереносима самая мысль, что она думает сейчас о допущенной им ошибке.
Но тут внимание их было отвлечено появлением новой гостьи.
Из дома вышла рослая, крепко сбитая девушка в белой блузке и коричневых брюках для верховой езды; волосы ее, очень светлые, были собраны в «конский хвост».
– Привет всем!
– А где же скакун? – воскликнула Аманда.
– Нет скакуна. Так и на велосипеде ездить удобней, не только на лошади.
И она пошла по лужайке, давя башмаками маргаритки.
– По-моему, ты знакома со всеми, – сказала Аманда, после того как девушка, расцеловавшись с нею, Мейзи и Эдуардом, поздоровалась с остальными. – Кроме Тоби Робертса. Тоби, это Клэр Фоллз.
Но Тоби сразу догадался, кто это.
Девушка плюхнулась на траву рядом с ним.
– Мне все известно про вашу мировецкую маму. Жалею, что не побывала на ее выставке. Вот папа был.
Он отметил про себя, что она хороша собой – красота у нее вызывающая, в ней есть что-то от породистой лошадки. Тонко очерченный нос, очень длинный подбородок, большие голубые глаза, посветлей, чем у Мейзи. Взяв поданный лакеем сухой мартини, она снова заговорила с Тоби.
– Правда, я в картинах ничего не смыслю. Но те, что купила Аманда, симпатичные. Такие они славные, все эти девчушки в розовом.
– Мне тоже жаль, что вас не было, – сказал он, и она впилась в него взглядом, не давая отвести глаза. Он заметил, что руки у нее, хоть и красивой формы, очень большие. Да, она лошадница, это несомненно.
– Вы тоже учитесь в университете? – спросил он, чтобы не дать разговору иссякнуть.
– Я? Ну, где мне, слишком тупа. Училась в Швейцарии, в школе для девушек. Там я, как говорится, получила отделку и отделалась вчистую, именно отделалась, это, по-моему, слово точное; а теперь – так, ковыряюсь помаленьку с разной стариной, и все.
– Не верю.
Тоби стал напряженно размышлять: дочь лорда Ллэнгейна, «достопочтенная Клэр Фоллз», вот как она именуется, и у него хватило честности признаться себе, что это ему импонирует. Пожалуй, она чуть постарше его? Так, на годик?
Тут Мейзи обратилась к нему, но смысла ее слов он не уловил: гипнотический взгляд голубых, чуть навыкате глаз все еще не отпускал его.
– Ты что-то сказала, малышка?
– Да так, ничего.
Но от него не укрылось, что на лице ее промелькнуло безмерное удивление.
– Ну, а все-таки?
– Да насчет Эдуарда. Не понимаю, почему он так скромничает – Она легко поднялась на ноги. – Мне засиживаться нельзя, надо все время циркулировать. – И, подойдя к Крейну, Мейзи опустилась рядом с ним на траву.
Клэр попросила еще один мартини. Видно, она вообще не дура выпить.
– Ну, еще по одной, а там уже ленч, – возвестила Аманда. – Эдуард, вам налить?
– Безусловно.
– Питер! Питер! Ах, будь я мадам Вердюрен [19]19
Персонаж из романа М. Пруста «В сторону Свана».
[Закрыть], позвонила б сейчас в колокольчик, чтобы призвать вас всех к порядку.
Вскоре на лужайку вышла горничная, с помощью Аманды расстелила на траве большую скатерть, потом расставила бокалы и рюмки, положила серебро. После этого между домом и лужайкой стал сновать лакей, вынося один поднос за другим.
– Еда сегодня самая незамысловатая, деревенская, – объявила Аманда. – А если кто-нибудь из вас отсидел мягкое место, пусть сходит в дом за подушкой.
Но блюда, которые ставили перед ними, никак нельзя было называть деревенскими: высокая горка суфле из гусиной печенки, салат с омарами – гранат, коралл и перламутр среди крупных и сочных зеленых листьев, – разные другие салаты, жареные куры, какой-то очень высокий пирог, три затейливо изукрашенных, истекающих золотистым жиром пудинга. Подали и шампанское – Тоби не особенно любил его, но понимал, что это непременный атрибут праздничной церемонии.
Подошла Мейзи, снова опустилась рядом с Тоби, но теперь в ней чувствовалась некоторая отчужденность: ведь по другую его сторону по-прежнему сидела Клэр.
– Первый бокал мы поднимаем за Тоби и Мейзи, – возгласила Аманда. – Всяческой им удачи! Но сегодня мы их пока с удачей не поздравляем, просто празднуем то, что их испытания остались позади.
Клэр, как и Мейзи, явно любила поесть. Она налегла на еду, а потом вдруг ошеломила Тоби вопросом:
– Как у вас с деньгами?
– С деньгами? Что вы имеете в виду?
– Я ведь не спрашиваю, не умираете ли вы с голоду, – пояснила она с оттенком презрения (да и как, собственно, можно умирать с голоду, когда перед тобой такое обилие яств, подумалось Тоби). – Я в том смысле – есть у вас при себе свободные деньги? Потому что у меня очень ценные сведения об одной лошади, которая участвует в дерби. Мейзи тоже могла бы сделать ставку.
– Ты же знаешь, я ставок никогда не делаю, – сказала Мейзи.
– Такие вещи придают жизни смак, – возразила Клэр. – А это всем нам вовсе не лишнее.
Тут в разговор включился Эдуард Крейн:
– Может быть, я вас поддержу. Вообще-то я делаю ставки только два раза в год: на дерби и во время Национальных [20]20
Имеются в виду Большие национальные скачки с препятствиями, ежегодно проводимые в марте в Эйнтри.
[Закрыть]. Хотя последнее просто смешно.
Клэр принялась на все лады расхваливать лошадь, о которой ей удалось получить сведения.
Крейн деловито занес ее кличку в записную книжку.
– Может, буду вас потом благодарить, а может, и нет.
После ленча, когда пришло ощущение приятной сытости, гости закурили, и Питера Коксона попросили почитать обещанную главу из книги. Тоби она не понравилась: какая-то немыслимая помесь Вирджинии Вулф с Кафкой; имя героя, кстати весьма непривлекательного, дается просто литерой «С.» У романиста, при всей его субтильности, неожиданно оказался густой бас, и он явно упивался звуками собственного голоса. Все время, пока длилось чтение, Тоби держал ладонь на руке Мейзи, смутно чувствуя, что он перед нею в долгу.
– Вещь замечательная, – объявила Аманда, когда Коксон кончил. – Самобытная, не похожа ни на что. – (Еще как похожа!) – Что ж, выпьем кофе, а потом все вы, наверное, захотите пройтись. Вытяните-ка ноги. Они у вас, наверное, затекли? Ну вот, говорила же я – возьмите подушки!
Неаппетитные остатки аппетитных блюд вскоре были убраны.
– Я пройдусь с вами, Питер, – оживленно сказала Мейзи. – Хочется поговорить о вашей книге. Она мне нравится, но как-то озадачивает.
– На то и рассчитано, – ответствовал Питер туманно.
Аманда подвела к Тоби молодую романистку.
– Тоби, вам надо побеседовать с Джанет. Сейчас о ней говорят буквально все, правда, милочка?
Маленькое лицо Джанет под копною прекрасных черных волос было угрюмо.
– Меня обвиняют в бесстыдстве, – сказала она, растягивая слова (по выговору в ней сразу можно было признать уроженку Северной Англии). – А по-моему, зря. Просто я пишу правду. Как Бальзак.
Они шли мимо высоких кустов боярышника, и говорить им было решительно не о чем. Неожиданно подошла Клэр.
– Ну, как вы, поладили?
Слова ее всегда имели самый прямой смысл.
– Вполне, – ответил Тоби.
– Пойдемте к ручью.
Тоби не знал, что в Хэддисдоне есть ручей, но оказалось, что есть: вот он, в самом конце сада, – мелкий, прозрачный, бежит, позванивая галькой, меж лютиков и ирисов, и ложе у него бархатисто-золотое.
– Он, конечно, искусственный, – сказала Клэр. – Как делается искусственный ручей, понятия не имею. Но вот Аманда как-то умудрилась. Нет, она просто чудо, а?
Тоби согласился, что – да, чудо.
– И Мейзи – тоже чудо, – добавила Клэр. – Ведь это она устроила вам выставку, да? Так говорит папа.
Тоби подумал о лорде Ллэнгейне. Директор торгового банка. Звучит шикарно. А для него самого такая карьера была бы подходящей? И обязательно ли для этого легко оперировать цифрами? Если да, то эта мечта не для него. В школе он шел по математике хуже, чем по всем другим предметам. Найденный в телефонной книге номер и то не мог запомнить сразу: набирая его, снова и снова заглядывал в книгу. С трудом удерживал в памяти день и час назначенной встречи.
– Да, она.
– Смотрите-ка, колюшка! – Клэр присела у ручья на корточки. – Когда-то я ловила колюшек банкой из-под варенья. Но потом приходилось выпускать их обратно. Домой все равно не донесешь – уснут дорогой.
– А по-моему, ловить рыбу жестоко, – объявила Джанет. – И охотиться на лисиц – тоже. Вы же понимаете, что лисе от этого радости мало. Так почему это должно нравиться рыбам?
– Ну, ловить рыбу таким способом, как я, – занятие довольно безобидное.
– А вы охотитесь на лис? – Джанет смотрела на Клэр, и ноздри у нее раздувались. Клэр внушала ей инстинктивную неприязнь.
– Конечно. Не то чтобы постоянно – так, от случая к случаю. А вообще-то их не часто возьмешь.
– Кого?
– Лис.
– Не понимаю, как вы можете…
– Я вам не нравлюсь, – сказала Клэр. – Что ж, бывает.
И, широко улыбнувшись, она отошла.
– Обозлилась, – бросила Джанет.
Гости понемногу возвращались на лужайку и снова рассаживались под кедром.
– Давайте сыграем в какую-нибудь самую что ни на есть старомодную игру, – предложила Аманда. – В писателей. Пусть каждый назовет писателя на букву «А». На букву «Б» их больше, так что особенно далеко мы не уедем.
В эту игру они играли до самого чая. А после чая гости один за другим стали разъезжаться, и под конец остались только Тоби, Клэр и Эдуард Крейн.
– Ну и задира эта Джанет, а? – сказала Клэр, обращаясь к Мейзи – Уверена, от ее жуткой книги меня вывернет.
– А ты все-таки попробуй почитай – Голос Мейзи прозвучал мягко. – Мама ее хвалит, правда, говорит, что она сыровата.
– Клэр! Ты обедаешь с нами? – спросила Аманда.
– Никак не могу, но все равно – спасибо. У мамы гости.
– А я остаюсь ночевать, – сказал Эдуард. – Если хотите, Тоби, подброшу вас завтра в Кембридж. Мне туда надо.
Тоби с благодарностью согласился, хотя и понимал, что Мейзи будет разочарована – ведь ей, наверно, хочется отвезти его на станцию самой. От безмерного изумления, промелькнувшего у нее на лице во время ленча, не осталось и следа – оно словно привиделось ему. Теперь она была совершенно спокойна, держалась непринужденно.
Клэр выпила еще рюмку, потом сказала, что ей уже в самом деле пора. И, обращаясь к Тоби, добавила:
– Буду следить за газетами. Узнаю, как вы окончили. И Мейзи. Я буду не я, если не отыщу ваших результатов.
Она распрощалась со всеми. И пока она шла к дому, Тоби смотрел на ее мощную, словно железную спину.
– Славная девушка, – сказала Аманда. – Ни литературного, ни художественного дарования у нее нет, но вся она словно глоток свежего воздуха. Она у нас бывает запросто, когда ей заблагорассудится. Видите ли, она связана по рукам и по ногам. Мойра такая лентяйка, что Клэр приходится принимать гостей Идриса. Брат ее за границей, в оккупационных войсках. И хотя, между нами говоря, ей это не очень по душе, она взяла на себя заботы об отце.
