Текст книги "Особый дар"

4

К большой своей досаде, Тоби узнал, что в Хэддисдон ему удастся попасть, по всей вероятности, не раньше весны. Оказывается, в зимние месяцы дом Аманды Феррарс открыт только для родни и кое-кого из старых друзей. Более широкий круг гостей хозяйка приглашает, когда становится тепло: она любит устраивать приемы в саду, если позволяет погода.

– А это, – добавила Мейзи, – бывает реже, чем ей бы хотелось.

Между тем Тоби все больше и больше привязывался к девушке. У нее было редкое свойство – она внушала людям симпатию. А как прекрасно она держалась у него в доме – если только тут вообще уместно слово «держаться»: ведь оно предполагает некую заранее продуманную линию поведения, а Мейзи – сама непосредственность. Он много думал о ней, старался почаще приглашать куда-нибудь – насколько это позволяли его возможности. И ясно понимал: надо узнать точно, на какой диплом он может рассчитывать. С этим вопросом он обратился к Хартфорду.

– Ну что ж, – рассудительно начал Хартфорд и, протянув к огню худые длинные ноги, жестом предложил Тоби коньяку. То была не беседа с воспитательной целью, а консультация и, стало быть, случай особый. – Если вы и впредь будете заниматься так же упорно, как в последний месяц, и на будущий год не потеряете темпа, можно считать, что перспективы у вас неплохие, я бы сказал где-то посередке между умеренными и блестящими. – Тоби явно был ему по душе, хотя знал он о нем мало – разумеется, ему было известно, из какой среды вышел его ученик, но не более того. Понимал он и то, что Тоби честолюбив, но куда приведет его честолюбие или хотя бы к чему он сам стремится – об этом Хартфорд не имел представления.

– Если сумеете перебороть себя и одолеть такие вопросы, которые наводят на вас тоску…

– Взять хоть Калонна!

Тоби позволял себе некоторую вольность в обращении с Хартфордом – ведь между ними было всего несколько лет разницы.

– …вот именно, и перестанете чересчур увлекаться чисто романтическими сторонами проблемы, все будет хорошо. Французская революция – это вам не только Диккенс [10]10
  Имеется в виду роман Диккенса «Повесть о двух городах» из эпохи Великой Французской революции.


[Закрыть]и Çа ira [11]11
  Пойдет, пойдет! ( франц.).Припев и название песни времен Великой Французской революции.


[Закрыть] ^.

– Вам никогда не бывает скучно, доктор Хартфорд?

– Довольно часто. Но поддаваться этому – непозволительная распущенность: все равно что слишком много пить или слишком много спать. Перебарывать себя даже интересно, поверьте мне. Когда удается одолеть трудный вопрос, понять его в должном контексте, испытываешь большое удовлетворение. Даже самым выдающимся романистам порою надоедали их персонажи, и им приходилось себя перебарывать. Ну, не Толстому, конечно, – тот вообще величайшее и непостижимое исключение из всех правил. Налейте себе коньяку, а? Что-то не хочется вставать. У вас бывает лень душевная, и только порой, а у меня – лень физическая, притом постоянная.

Хартфорд был холост и жил в колледже, но все знали, что он собирается жениться и ведет переговоры о покупке дома на Чосер-роуд.

– Чем бы вы хотели заниматься, Тоби?

– Пока не знаю. А другие знают?

– Те, кто метит высоко, обычно знают. Во всяком случае, в большинстве. У некоторых из них цель одна – взлетать все выше и выше, а куда их в конце концов занесет, – это им все равно.

– Ну, я-то высоко не мечу. Но я знаю твердо: мне нужно зарабатывать на жизнь. Вы были ненамного старше меня, когда написали первую книгу.

– Незрелую, преждевременную. И все же, должен признаться, она свою роль сыграла.

Тоби глядел на него с таким нетерпеливым, глубоким интересом, что Хартфорд, словно загипнотизированный его взглядом, дал разговору уйти в сторону: стал рассказывать о начале собственного пути. Поговорить о себе с Тоби было приятно: у него был особый дар – он так умел слушать!

– Ну, где мне с вами равняться, – сказал Тоби, когда Хартфорд кончил.

– А почему же нет? Пусть не сейчас, пусть потом. Стиль у вас недурен. Слушайте, ко мне скоро должен прийти студент. А вы действуйте в том же духе, и если я чем-нибудь смогу быть вам полезен, сделаю все возможное.

Но после этой приятной, успокоительной беседы Тоби ждал разговор совсем другого свойства. Он еще раньше условился с Бобом Катбертсоном, что зайдет к нему за сорок пять минут до обеда и они пойдут в столовую вместе. Боб сидел, опустив плечи: стиснутые кулаки зажаты между коленями, глаза – затравленные.

– Что с тобой стряслось?

– Обрюхатил девчонку.

Тоби задал сам собою напрашивающийся вопрос:

– Ты уверен?

– В том, что обрюхатил, или в том, что это я?

– И в том, и в другом.

– Вполне.

Тоби сел.

– Расскажи-ка мне все. То есть если хочешь, конечно.

История оказалась донельзя банальная. Девушка работает в магазине тканей, и Боб подцепил ее, когда покупал носовые платки. Зовут ее Рита Чемпиен, ей девятнадцать лет, и он у нее первый. Как на грех, добавил Боб, отец у нее полицейский. Услышав это, Тоби с трудом сдержал улыбку.

– И что же ты собираешься делать?

– А что я могу поделать? У нее уже два месяца. Перепробовала все: и с лестницы прыгала, и джин пила, и горячие ванны принимала, и таблетки глотала – никакого толку.

– Она хочет, чтобы ты на ней женился, – сказал Тоби, и прозвучало это отнюдь не вопросительно, то была констатация факта.

– Если б ей только удалось от этого избавиться! Ну как я могу на ней жениться? Ведь мне бы пришлось бросить учебу и пойти работать. Ничего другого не остается.

– Нельзя тебе бросать. Сдашь в будущем году выпускные, а уж потом сможешь зарабатывать как следует.

Вид у Боба был такой, словно он вот-вот расплачется. Тоби достал из шкафа пиво, налил ему.

– Слушай, Тоби, ты не знаешь, к кому с этим обратиться?

– Не по моей линии. Могу осторожно поспрошать кое-кого.

Но кого же, собственно? В узком кругу его друзей беспутство было не в чести.

– Значит, подпольный аборт, – сказал Боб с горечью. – Сплошная мерзость, антисанитария, опасность.

– А если не это, что тогда? Сам подумай.

И тут пришел Эйдриан. Вид Боба испугал его.

– Что случилось? Я врезался в какой-то разговор?

– Вы уж не взыщите, отец Стедмэн, – сказал Боб, и в голосе его было еще больше горечи, чем раньше, – нам бы сейчас очень не повредили пастырские наставления.

– Пока я не вправе никого наставлять, – ответил Эйдриан просто. – Но может, ты скажешь, в чем дело?

Боб был явно не в силах говорить, так что пришлось Тоби рассказывать всю историю.

Вправе был Эйдриан наставлять других или не вправе, но именно этим он и занялся.

– Ты, разумеется, должен на ней жениться, – сказал он.

– Ну, понес поповскую ахинею, – буркнул Боб уже обычным своим тоном. – Нам необходимо от этого избавиться, вот какое дело.

– Но это было бы убийство, – объявил Эйдриан.

– Нельзя ли без громких слов? Пока это даже не живое существо.

– А по-моему, живое – с той секунды, как оно зачато. Кстати, это установлено точно?

– Она проверялась. Делали пробу на кроликах.

– Аборт запрещен законом. Но даже если бы и разрешался…

– Кончай. Как я могу жениться?

– Хотя бы для проформы…

– Но кто будет содержать ребенка?

– Это же твой ребенок!

– Знаю, – сказал Боб с неожиданной трезвостью. – Думал об этом. Но это не меняет дела.

– Допустим, вы сможете от него «избавиться», как ты выражаешься. Избавиться от живой души. Почем ты знаешь, кем бы этот ребенок стал, если б ему дали родиться?

– Кретином, с вашего позволения.

– А вдруг – ну, например, Эйнштейном. – Эйдриан назвал это имя обдуманно, памятуя о дарованиях самого Боба.

– Да брось ты.

– Никто из нас не имеет права лишать человека жизни.

– Он же еще не живой.

– Ничего подобного. Живой, и даже очень.

Они помолчали. Потом Тоби сказал:

– Спустимся-ка лучше в столовую.

– Мне кусок не полезет в горло, – возразил Боб.

– Ну, а я не могу позволить себе такую роскошь – пропустить обед. И тем временем я пораскину мозгами.

И Тоби ушел, предоставив Бобу выслушивать наставления Эйдриана и спрашивая себя, долго ли Боб сможет их выдержать.

Ему было жаль друга. Вообще-то история банальная, но от этого не легче. Боб по натуре человек честный: он уверен, что должен поступить именно так, как говорил, – пойти работать, даже если из-за этого рухнет его научная карьера в Кембридже. Рассчитывает, что с такими оценками, какие он получил за первую часть курса обучения, ему удастся найти место учителя. Но ведь это было бы куда ниже его истинных возможностей! Интересно, что являет собой эта девица? Тоби представил себе вульгарное, худосочное создание с крашеными волосами.

…Фарфор и стекло посверкивали в свете люстр и бра, на стенах мягко блестели портреты прежних ректоров колледжа и прославленных покойников; сев за длинный стол, Тоби увидел входящего Эйдриана – тот был подавлен, удручен, но не подошел к нему, сел поодаль.

Во время обеда к Тоби пришло решение. Из столовой он снова отправился к Бобу и застал его в прежней позиции: сидит на стуле, но теперь еще и руки его, по-обезьяньи длинные, свисают чуть не до полу.

– По-моему, я кое до чего додумался, – сказал Тоби. – Тебе надо поговорить с Маркемом. (Это был наставник Боба.)

– А что он может сделать?

– Он старик дошлый. Для таких вот случаев его и держат.

Боб считался с мнением Тоби, верил ему. Ему вообще верили, хотя основания для этого были не всегда.

– Ну, если ты так считаешь…

– Ты Риту любишь?

– Пожалуй, да. Девчонка смазливая, не хуже других, но умишка ни на грош.

– Ну, может, у нее просто ум не такого склада, как у тебя. Вообще-то редко у кого из девушек бывает твой склад ума. Значит, я думаю так. Думаю, надо тебе с ним потолковать.

Поднявшись со стула, Боб споткнулся: он добрел до шкафа и налил себе еще пива. Предложить пива Тоби он забыл, но тот сам о себе позаботился.

– Завтра схожу, – сказал Боб.

– Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Сейчас только четверть десятого. Сходил бы узнал, может, он сразу тебя примет.

– Черт возьми, да я еще ничего не продумал.

– Я же сказал: не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

Боб вышел из комнаты позвонить. А вернувшись, сообщил:

– Он нас примет прямо сейчас.

– Нас? Я-то буду просто в качестве бесплатного приложения.

– Мне понадобится поддержка. Он может мне башку снести напрочь.

– Кто, Маркем? Да он мухи не обидит.

– Ну, все равно. Если только ты в силах – двинулись.

И они пошли к наставнику Боба. Маркем, низенький тучный лысый человечек, встретил их приветливо и вместе с тем настороженно.

– Вы ведь знаете Тоби Робертса, – сказал Боб.

– Знаю, конечно, хотя пути наши скрещиваются довольно редко. Присаживайтесь оба. Ну, что у вас за беда?

Когда Маркем узнал, что произошло, грузное тело его сотряс глубокий вздох – и во вздохе этом была бездна житейской мудрости.

– И что же вы собираетесь предпринять?

– Если она не скинет, придется мне, пожалуй, жениться. А это значит, что моей научной карьере крышка.

Из бутылки, стоявшей по правую руку от него, Маркем налил себе стакан портвейна, но молодым людям выпить не предложил. В те годы это еще не было принято. Свой ответ Маркем обдумывал долго – он вообще не любил высказывать чересчур поспешные суждения. Наконец он произнес:

– Что ж, давайте разберемся во всем по порядку. Вы получаете стипендию. Родители не смогут давать вам больше? На них рассчитывать можно?

– Нет, – ответил Боб, слабо улыбнувшись. – Нас у них семеро. Причем четверо моложе меня.

– А на семью молодой женщины?

– Понятия не имею.

– Может, я смогу вам кое-что подкинуть. Не очень много, но безусловно, кое-что наскребу.

– Я не могу допустить, чтобы вы…

– Придется вам принимать любую помощь, от кого бы она ни исходила. Вам никак нельзя сейчас вот так взять и все бросить. Да никто вам этого и не позволит: лично я, безусловно, такого не допущу. В будущем году вы, по-видимому, сможете ей предложить кое-что посущественней. Но ни в коем случае не следует – повторяю, не следует бросать учебу. Это было бы безумием. Ну, вот что: сейчас ступайте домой, а завтра мы с вами опять поговорим. А вы, Робертс, смотрите, чтобы он не свалял дурака, и втолкуйте ему, что это еще не конец света.

Молодые люди пошли через дворики колледжа обратно к себе – они жили в одном подъезде. На небе одна за другой появлялись звезды, и деревья слабо поблескивали в их свете. Ночь впивала аромат листвы.

– Это он серьезно? – спросил Боб. – Если б он смог меня выручить, я бы потом с ним расплатился.

– А он и не откажется. Он же не Санта-Клаус, в самом деле.

– Слушай, а странное дело, скажу я тебе. Старина Эйдриан дико на меня обозлился, но ведь кое-что он усек правильно. Я имею в виду не всякую там ахинею, а дело. Ребенок-то мой. Мой. Месяцев через пять он уже будет брыкаться. Тут есть над чем поразмыслить. В общем, я решение принял – хоть и молю небо, чтобы пронесло. Как бы то ни было, сегодня я буду спать лучше.

Назавтра после закрытия магазинов Тоби столкнулся в городе с Бобом и его девушкой. Она оказалась совсем не такой, какой он себе ее представлял, – ее вполне можно было принять за студентку. Небольшого роста, даже чуть пониже Мейзи, полноватая, в простом сером пальто, в ярком шарфике. Лицо – смуглое, нежнокожее, с довольно резкими чертами, прямые темные волосы на концах подвиты внутрь «под пажа» – такая прическа все еще была в моде.

– Рита, это Тоби. Тоби – Рита.

– Рада с вами познакомиться, – сказала она тихим голосом благовоспитанной девушки.

– Нам задерживаться нельзя, – вставил Боб. – Мы идем в «Артс тиэтр».

Так что поговорили они всего минуту, не больше.

– Ну, пока, – сказала Рита, приветственно подняв руку.

Тоби постоял, глядя им вслед.

Что ж, могло быть хуже, гораздо хуже, подумал он. А если б такое случилось с ним самим? Его мороз подрал по коже. Будущее расстилалось перед ним, прекрасное в своей неизведанности. Оказаться связанным по рукам и ногам в двадцать лет с небольшим – нет, это было бы невыносимо; разве только если знать совершенно точно, что будешь с тою, с кем сможешь такую жизнь вынести. И до чего ж это непохоже на практичного, осторожного Боба – так глупо влипнуть. Как это вышло? Видно, не принял мер предосторожности. Может, положился на нее, а она подвела. Или же поддался желанию (вот это куда вероятнее) и решил, что в первый раз ей ничто не угрожает. А может, это было и не один раз? Нет, думать такое о Бобе нет оснований. Боб, скорей всего, подождет – может, все образуется, а уж если другого выхода не будет, женится на ней. Он человек с повышенным чувством ответственности. Тоби убедился в этом, когда ездил с ним в Шеффилд и познакомился с катбертсоновской оравой.

Бракосочетание Боба и Риты состоялось в городском регистрационном бюро перед самым началом рождественских каникул. Возле церквей уже стояли украшенные елки и ящики для пожертвований, во всех витринах были разбросаны комочки хлопка – имитация снега, – и, хотя еще не было и полудня, любители песнопений уже горланили «Тихая ночь, святая ночь». Тоби терпеть не мог эту слащавую тевтонскую мелодию. По улицам Кембриджа сновали толпы людей, все тащили набитые рождественскими подарками сумки, и из каждой, словно верхушка рога изобилия, торчал рулон глянцевитой оберточной бумаги. Тоби не любил этой благостной рождественской картины: из года в год одно и тоже; так и кажется, что с прошлого рождества минуло каких-нибудь полтора месяца. Вот и родители его опять готовятся к этому осточертевшему празднику и тратят куда больше, чем могут себе позволить. Только бы они не заставили его и на сей раз есть пудинг, а то от него неизменно портится желудок. Снова в каждом соседском домишке будет виднеться елочка, украшенная стеклянными шариками, свечками, канителью и всем прочим…

Нельзя сказать, чтобы бракосочетание прошло весело. Присутствовали Тоби с Мейзи (они уже считались «прочной» парой); полицейский, рослый хмурый человек, и его жена – нервная, трепещущая от волнения; мать Боба, такая же круглоголовая, как он сам (ее явно раздирали противоречивые чувства: умиление и досада), и Маркем, который провел ряд финансовых переговоров и доложил сто фунтов из своего кармана, чтобы все было как полагается. Отец Боба не смог отлучиться с работы – так он, во всяком случае, просил передать. Одна только Рита держалась непринужденно. На голове у нее была шапочка из белых матерчатых цветов, такие же цветы были приколоты к лацкану жениха. Церемония регистрации показалась Тоби удручающе поверхностной.

После регистрации был ленч в кафе «Дороти», где подавались только безалкогольные напитки. Атмосфера была довольно напряженная. Хотя Тоби, Мейзи и Маркем усердно старались веселиться, единственным, кто веселился от души, был сам Боб. Как только он надел Рите на палец кольцо, его словно подменили. Боба наполняло гордостью сознание, что он женится. Что он станет отцом. Рита была ни весела, ни печальна, участвовала в общем разговоре, и только.

Молодожены договорились, что на каникулы Боб домой не поедет, а проведет их у Чемпиенов; затем им с Ритой предоставят просторную спальню в глубине дома, и там они поживут, пока не смогут устроиться получше. Ну и тощища, подумал Тоби, страшное дело. Но сам Боб, с тех пор как решение было принято, выглядел вполне счастливым. А что касается Риты, то, хоть Боб и отзывался об ее уме пренебрежительно, Тоби находил, что держится она тактично; как бы далеко Боб ни пошел, она не повиснет на нем камнем. Тоби и сам не мог бы сказать, нравится она ему или нет, но некоторое уважение она внушает, это бесспорно.

– А теперь, может, пойдем в пивной зал, – без особого энтузиазма предложил папаша Чемпиен, после того как ленч был окончен и счет оплачен. – Надо бы отпраздновать это дело как следует.

Пивные вот-вот должны были открыться. Они пошли в «Красного льва»; мужчины пропустили по нескольку кружек пива, дамы – включая Мейзи – выпили джину с тоником, и от него у миссис Чемпиен вдруг развязался язык.

– Не так-то часто выдаешь дочурку замуж, – объявила она, и это была первая сентиментальная сентенция, изреченная кем-либо из участников церемонии.

– Надеюсь, тебе не придется выдавать меня замуж слишком часто, – пошутила Рита.

– Только посмей, живо схлопочешь у меня, – подхватил Боб. – Это я тебе гарантирую.

Нет, если я когда-нибудь женюсь, решил Тоби, на моей свадьбе все будет по-другому.

– Славная у вас шляпка, Рита, – сказала Мейзи, просто чтобы сказать что-нибудь приятное.

– От Джошуа. Вам нравится?

– А мне в вас все нравится, – сердечно ответила Мейзи, и Рита радостно вспыхнула – она не привыкла к таким комплиментам, да еще чтобы их делали в глаза.

Но в целом процедура была весьма тягостная, и Тоби с Мейзи обрадовались, когда представилась возможность уйти.

– Эйдриан такой свадьбы не одобрил бы, – сказал Тоби. – Даже учитывая всю ситуацию.

– А что, ей надо было быть в белом, по всей форме?

– Ну, против этого он, пожалуй бы, возразил. Он у нас в некотором роде пурист, Эйдриан.

– Откровенно говоря, все было довольно уныло.

– Надеюсь, на твоей свадьбе или на моей, – объявил Тоби (он умышленно не сказал «на нашей»), – будет несколько оживленней.

Но сейчас он особого оживления не испытывал. Мысль о будущем ребенке давила на него тяжелей, чем на Боба.

А вот Мейзи, как и всякую женщину, свадебный обряд взбудоражил. К тому же джин с непривычки ударил ей в голову: прощаясь с Тоби, она крепко его обняла.

– Кажется, я тебя люблю.

Тоби не растерялся.

– Дай тебе бог здоровья, малыш, – здоровья и долгой – долгой жизни, – ответил он уклончиво. Но любящее сердце ждет только прямого ответа, и он это знал.

5

Во время каникул Тоби получил от Мейзи письмо и удивился. Вообще-то они не переписывались – может быть, потому, что сам он ни разу не написал ей. Мейзи выражала желание вновь побывать у его родителей: у нее наметились кое-какие планы насчет картин миссис Робертс, и она произвела разведку, пока еще очень предварительную. Все рождество она пробыла в Хэддисдоне, а теперь гостит у одних друзей неподалеку от Кембриджа, где ей надо было кое-что уточнить. «Можно, я приеду? Я на машине, и, если твоя мама разрешит мне увезти пяток картин, это поможет делу».

– Что она имеет в виду? – спросила миссис Робертс, явно взволнованная – Хоть бы узнать поскорее, о чем речь, я просто дождаться не могу.

– Но Мейзи же ясно дает понять: пока все это вилами по воде писано. Ты скажи, когда ей приехать. Назови любой день, все равно какой.

– Пожалуй, лучше в будни, – задумчиво ответила мать. – Если дело обстоит именно так, как я думаю, все это только взвинтит папу. Тоби усомнился в том, что отца что-то может вывести из равновесия. Но миссис Робертс возразила на это, что знает его лучше, чем сын.

– Пригласи ее на вторник, вот так. Ко второму завтраку. И уж завтрак будет настоященский. Теперь-то я знаю доподлинно, какой у этой девчонки аппетит.

Мейзи приехала в «фольксвагене», и при виде его Тоби кольнула зависть. В дом она вошла с таким видом, словно бывала у Робертсов постоянно. Щеки у нее разгорелись от холодного январского воздуха.

– Надеюсь, я вам не помешала?

Миссис Робертс поспешила ее заверить, что нет, не помешала. На сей раз стол был накрыт на кухне, и хозяйка принесла свои извинения по этому поводу.

– А по-моему, здесь очень уютно. Я вообще предпочитаю есть на кухне. Дома обычно только там и завтракаю – мама считает, что я встаю слишком поздно.

– Кто рано ложится и рано встает [12]12
  Имеется в виду поговорка: «Кто рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум наживет».


[Закрыть]… – машинально проговорила миссис Робертс, всецело поглощенная мыслью о том, что же собирается ей сообщить Мейзи.

Но Мейзи ни о чем таком не заговаривала, пока они не покончили с завтраком и не принялись за чай. (Накануне Тоби дал понять матери, что лучше было бы подать кофе, но она объявила, что не может потакать ему во всем и что кофе варить не умеет. Тоби знал, что кофе она варит прекрасно – как, к слову, и все остальное, – но решил: мать просто хочет продемонстрировать свою независимость пусть даже на такой мелочи.)

Но вот наконец Мейзи заговорила:

– Миссис Робертс, я кое-что поразведала насчет ваших картин, но если вы считаете, что я сую нос не в свое дело, пожалуйста, скажите мне прямо.

Оказывается, она навела справки в Кембридже, в картинной галерее над магазином на Рыночной площади, где время от времени устраивают небольшие выставки – главным образом местных художников. Иной раз какая-нибудь из картин находит покупателя, но по большей части они остаются нераспроданными. Владелец галереи – человек со средствами, и это его хобби. То, что ему рассказала Мейзи (а он, по-видимому, хорошо знал и уважал ее), его заинтересовало, и он выразил желание посмотреть несколько картин миссис Робертс, чтобы решить, стоит ли ему их выставить. Никаких обещаний он, естественно, заранее дать не может.

– Нужно показать ему картин десять, не меньше, – обратилась Мейзи к миссис Робертс. – Но если бы вы дали мне с собою хотя бы шесть, он уже мог бы получить довольно точное представление о том, что вы делаете. Вы много успели написать после того, как я у вас была?

Внезапно появившийся у нее апломб позабавил Тоби. Роль посредницы явно доставляла ей удовольствие, а вместе с тем это было дело, и он сразу понял, что она не оплошает: до сих пор она держалась с миссис Робертс почтительно, как и подобает гостье держаться с хозяйкой дома, но сейчас почтительность уступила место деловитости.

– От ваших слов у меня голова пошла кругом, я как-то не могу собраться с мыслями. Да, за это время я написала еще две уличные сценки и сценку в парке. Но писала-то я, конечно, не в парке. Просто по памяти, из головы.

– Разрешите взглянуть на них?

– Но ведь ничего из этого не выйдет, а? – сказала миссис Робертс, и вопрос ее прозвучал печально.

– Не знаю, – ответила Мейзи. – Я пока просто провожу рекогносцировку.

И миссис Робертс в полном смятении повела ее наверх показывать картины. Она и в самом деле потрудилась изрядно. По размеру картины были разные, и каждая привлекательна на свой лад. Присев на корточки, Мейзи долго рассматривала их с видом профессионала – то хмурилась, то улыбалась. Наконец она поднялась.

– Если он решит их выставить, вам нужно будет на каждой вещи указать цену.

– Вы хотите сказать, мне за них заплатят? – Миссис Робертс была ошарашена.

– Конечно, если только они будут проданы; но при этом галерея удержит пятнадцать процентов комиссионных.

– Да я ни малейшего понятия не имею, сколько за них просить!

– Ну, грубо ориентировочно так: за небольшие – по десять фунтов, за уличные сценки – по тридцать. Не отдавать же их задешево. Цена сама по себе уже производит впечатление на покупателя.

– Тридцать фунтов!

– В общем, послушаем, что скажет мистер Дриффилд. – И Мейзи улыбнулась своей внезапной, милой улыбкой. – Может быть, у нас ничего не получится. Вот и выйдет, что я вас только зря обнадежила. Но попытаться стоит, правда ведь? А если все-таки не получится, вы не будете на меня в обиде?

– В обиде? Да я не знаю, как вас и благодарить за все, что вы уже сделали для меня.

Тоби даже не предполагал, что у матери есть такие честолюбивые мечты – а может, они появились только сейчас, и это Мейзи их пробудила. Он понимал, что девушка взяла на себя хлопоты не только из любви к живописи – главным образом, из желания его порадовать. Она открыто выказывала расположение к миссис Робертс – даже коснулась в безотчетном порыве ее руки. Миссис Робертс невольно отпрянула, но не потому что Мейзи была ей неприятна – напротив, та пришлась ей очень по душе, – а потому, что не привыкла к открытому проявлению чувств со стороны людей не близких. Потом до нее дошло, какое впечатление это может произвести на Мейзи, и она заставила себя на секунду положить ладонь девушке на руку.

Вскоре Мейзи сказала, что ей пора: темнеет сейчас рано, а ей не очень улыбается вести машину в полутьме. Тоби снес вниз шесть отобранных картин, разместил их на заднем сиденье.

Когда он вернулся в дом, мать сидела, сложив руки на коленях и уставившись перед собой застывшим взглядом.

– Очень-то ты не надейся, – сказал он. – Скрести пальцы улиткой – от сглаза.

– Подумать только, чтобы кто-то строил такие планы – для меня!

– Ты того заслуживаешь!

Он пошел наверх к себе в спальню поработать, но ему трудно было сосредоточиться. Что ж, матери, как видно, предстоит недолговременный период известности, для нее непривычной. Надо надеяться, что, если о ней заговорят – а вообще-то вряд ли слава ее будет шумной, вернее всего, дело ограничится заметочкой в кембриджской газете, – его лично это никак не коснется. Не хотелось бы, чтоб его частная жизнь стала достоянием посторонних.

Когда он приехал в Кембридж, Мейзи встретила его на вокзале: он постоянно ездил одним и тем же поездом. Она была так взбудоражена, что едва смогла овладеть своим голосом.

– У нас будет выставка! Дриффилд увидел картины и загорелся – насколько он вообще может загореться. Он хочет получить не меньше десятка, а по возможности и больше.

– Ну, это замечательно. Ты просто замечательная.

– Но выставит он их не раньше начала марта. Да ведь и сделать еще предстоит многое. Вернисаж устроим в наилучшем стиле, я об этом позабочусь. Вино и сыр, представители прессы – сколько их удастся согнать.

А Тоби подумал, кто же будет за все это платить. Может, Мейзи собирается? А может, она уже и дала какие-то деньги? Он совершенно не знал этой механики.

– Надо это дело отметить, – сказал он. – Как ты считаешь?

И предложил пойти в итальянский ресторанчик; он понимал – это ему не по карману, ну да ничего, можно будет сэкономить на чем-нибудь другом.

Они распили графин кьянти, и за вином Мейзи передала ему слова Дриффилда: он считает, что миссис Робертс – примитив, и очень интересный. Расспрашивал про нее – как она начала писать, в каком возрасте. Полагает, что одну, а может, и две картины удастся продать. (Стало быть, этот самый Дриффилд уже получил от нее некоторую сумму, подумал Тоби, и мысль эта его резнула. Ему вовсе не хотелось одолжаться у Мейзи, пусть даже не прямо, а косвенно: ведь брать деньги – значит обязываться, а он старательно уклонялся от каких бы то ни было обязательств.)

– Приедет моя мама, – говорила между тем Мейзи, – смею думать, что и Эдуард тоже, а ты собери всех своих. Ой, я просто дождаться не могу этого дня. Кстати, мамин «сезон» еще по-настоящему не начался, но, я думаю, лучше тебе побывать в Хэддисдоне, не откладывая. Большого общества там сейчас нет, но ведь самое главное – это мама.

Сердце у него подпрыгнуло, на миг он позабыл обо всех своих сомнениях.

– Я с удовольствием!

Проводив Мейзи до колледжа, Тоби попрощался с ней особенно нежно. Вернувшись к себе, он открыл окно. Зимняя ночь была на редкость мягкой, а в Лондоне во время каникул бывать на воздухе ему доводилось довольно мало. Сделав все, что наметил – он теперь занимался упорно и много, – Тоби лег в постель и стал глядеть на листву, трепещущую в ярком голубоватом свете луны. И тут он впервые позволил себе задуматься над тем, хотелось ли бы ему жениться на Мейзи (если бы это было возможно). Никогда еще ни одна девушка не нравилась ему так, как она, это бесспорно. Вообще он уже достаточно взрослый, чтобы думать о таких делах, хотя и слишком молод, чтобы на них отважиться. Но ему неприятно было представлять ее себе в роли щедрой благотворительницы, этакой леди Баунтифул [13]13
  Действующее лицо из пьесы английского драматурга Джорджа Фаркера (1677 или 1678–1757) «Хитрый план щеголей».


[Закрыть], – а она, несомненно, эту роль разыгрывает; впрочем, Тоби смотрел на вещи трезво, а потому не исключал того, что где-то в недалеком будущем ему и впрямь может понадобиться щедрая поддержка. Пожалуй, лучше не спрашивать Мейзи вот так в лоб, что именно она сделала, чтобы устроить эту выставку. Если на нее насесть и она признается, что действительно выложила деньги (а он все больше и больше утверждался в этой мысли), ему придется отменить все дело; а это было бы ужасным разочарованием и для его матери, и для самой Мейзи. Нет, о таком даже помыслить невозможно. Лучше помалкивать до поры до времени и ждать, а там видно будет. Пусть считает, что он несмышленыш. И потом, впереди у него Хэддисдон.

К рассвету наверняка похолодает. Тоби встал и закрыл окно, затем снова улегся в постель и уснул.