Текст книги "Особый дар"
Автор книги: Хенсфорд Памела Джонсон
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
27
Излияния Мойры Ллэнгейн не заставили Тоби отказаться от матримониальных намерений. Пять лет страсти не так уж мало. Он и вообще-то не знал больших страстей. А к тому времени, когда у них с Клэр страсть пройдет, в их семейной жизни наступит другая фаза, приятная и прочная… Пока суд да дело, он решил написать Бобу – что-то от него давно нет вестей. И потом интересно все-таки узнать, как идет семейная жизнь у другой пары.
Боб ответил открыткой. Может ли Тоби зайти к нему в лабораторию в пятницу около половины двенадцатого? Прогулялись бы по берегу Кема, если погода будет сносная. Ему нужно много о чем рассказать.
Тоби поехал в Кембридж и явился в лабораторию друга, как тот просил. Боб сразу же ушел с ним.
– Побродим часок, потом закусим. Идет? Вид у тебя бодренький. Как дела?
Но Тоби сперва хотел узнать, как дела у Боба. К его удивлению, Боб некоторое время шел молча. Вид у него был отнюдь не бодренький: глаза измученные. Впрочем, он не выглядел удрученным.
– Люблю Кембридж во время каникул, до того здесь спокойно, – сказал Тоби.
– А у меня каникул не бывает. Как и у большинства ученых.
– Слушай, может, ты чересчур налегаешь на работу?
На этот вопрос Боб не ответил, а сказал как бы невзначай:
– Рит меня бросила.
– Быть не может! – воскликнул Тоби и тут же подумал, до чего, в сущности, нелепой бывает обычно первая наша реакция.
– Говорят тебе, бросила. Вот так, вдруг собралась и уехала недели три тому назад. Завела себе парня, и понимаешь, что странно: по-моему, он ей даже не очень нравится. Просто он совсем не такой, как я, видимо, в этом все дело. Ох, и взвились же ее папаша с мамашей!
Тоби пробормотал слова сочувствия.
– Да что там, за меня не тревожься. Мы же с ней с самого начала не ладили. А потом я вдруг узнаю, что она донимает беднягу Эйдриана письмами, вышла жуткая ссора. Все рухнуло окончательно. А тут как раз подвернулся этот парень, и она мигом смылась. Живет теперь где-то в Лондоне, точного адреса не знаю. Чувствую себя круглым дураком, понимаешь?
Листва на деревьях уже чуть заметно бронзовела под августовским солнцем. Пронизанная его лучами река была тиха и пустынна, лишь изредка проскользнет под мостами плоскодонка и снова скроется.
– А почему, собственно? Тебе же не в чем себя упрекнуть.
– Тебе что, память изменяет? Ты же знаешь, я человек, который избил жену.
– Об этом действительно пора забыть. Все уже и позабыли.
– Кроме Рит. Когда уходила, она мне еще раз хорошенько выдала. – Вдруг лицо Боба просветлело. – Знаешь, какое дело, а ведь дочку она подкинула мне.
Тоби ахнул.
– Ты понимаешь, она никогда ее не любила, не то что я. Даже и сравнить нельзя. Бросила ее, как выбрасывают за ненадобностью паршивый старый чемодан.
– А как же ты управляешься с ребенком?
– Да я оставил за собой те полдома на Ленсфилд-роуд. Нашел женщину, она присматривает за девочкой весь день, а я обычно прихожу к тому времени, когда ее надо укладывать. Любит она – я хочу сказать, Эстелла, – чтобы укладывал ее я. И умница девчушка, верь слову. Обожает, когда ей что-нибудь рассказывают – правда, на этот счет я не мастак, – а еще больше любит мастерить. Ты понимаешь, может не только разобрать карманный фонарик, но и собрать его! – Лицо Боба сияло от гордости. Тоби подумал, что он воплощение отцовства, и вдруг понял, что Боб не очень жалеет об уходе жены. – Голову готов прозакладывать, из этой девчушки выйдет настоящий ученый, верь слову. Я ее и цифрам учу, и до чего же она быстро их запоминает, чудо. С сентября будет ходить в детский сад, для начала – на полдня. Так что миссис Мэддокс будет мне все-таки нужна – кормить ее обедом, следить за ее вещичками. – Он помолчал. Потом, окинув каким-то удивленным взглядом деревья, сквозь листву которых золотыми соверенами пробивались пятнышки солнца, проговорил: – Ты понимаешь, если б кто-нибудь сказал лет так семь назад (потом-то, когда она родилась, мне это сразу стало ясно), что моя жизнь будет держаться на ребенке, как дом на фундаменте, я б ни за что не поверил.
Тоби спросил Боба, как идет работа.
– Ну, с этим порядок. В целом все идет очень хорошо. И жить в колледже мне нравится. Конечно, дон я младший из младших и потому помалкиваю в тряпочку, но среди стариков попадаются неплохие. У них есть чему поучиться. И еще мне нравится, как сверкает в столовой серебро, особенно по праздникам, нравится, что подают вино. Словом, за меня не беспокойся. Во многих отношениях мне повезло. А что до Рит, так мне, знаешь ли, о ней даже вспомнить нечего, кроме вечных ссор. Сам удивляюсь. Нечего, и все тут, верь слову.
Они вернулись в город и зашли позавтракать в то самое кафе, куда Тоби обычно водил Мейзи. Он ощутил острую боль. Вспомнил твидовый костюм, не очень хорошо на ней сидевший, вспомнил большой, как у Фриды Лоуренс, берет. Одному богу известно, где она его раздобыла. От шума холодильника воспоминания эти стали еще явственней, и он собрал всю свою волю, чтобы их отогнать.
Злоключения Боба явно не повлияли на его аппетит, и Тоби все больше проникался уверенностью, что видит перед собой счастливого человека. Конечно, когда-нибудь он женится снова, даже наверняка, причем искать будет не столько привлекательную жену для себя, сколько идеальную мачеху для Эстеллы.
– А теперь о тебе, Тоб, – проговорил Боб с набитым ртом.
Когда Тоби рассказал ему о банке, где будет работать, оказалось, что Боб знает о нем куда больше, чем поначалу он сам.
– Скажи на милость, вон ты, значит, куда поступаешь! Это же страшно знаменитый и шикарный банк. У него филиалы во всем мире. Нет, у тебя прямо дар какой-то – как тебя ни швыряй, приземляешься на все четыре лапы. Ну, желаю удачи. Банкир, подумать только!
– А вот мать твердит, что теперь я банковский клерк и обречен весь день сидеть за решеткой. Разозлилась на меня страшно, но со временем, думаю, отойдет.
Боб спросил, какое Тоби назначено жалованье, он никогда не стеснялся задавать такие вопросы.
Тоби ответил.
– Для начала прилично. А потом будешь получать еще больше, если «удачно сыграешь в шарики». – Это был австралийский жаргонизм, и Боб употребил его с явной гордостью. – А как тебе удалось туда попасть?
Пришлось рассказать про лорда Ллэнгейна, на сей раз Тоби вообще говорил больше обычного.
– Фу-ты ну-ты, вращаешься среди знати, – сказал Боб, впрочем без малейшей зависти. – Когда нужно, чтобы кто-то тебя подтолкнул в нужном направлении, эти аристократы – люди незаменимые.
– И еще вот что, может быть, я женюсь.
Боб отложил нож и вилку, уставился на Тоби.
– На ком?
– На девушке по имени Клэр Фоллз. Ты ее не знаешь. Она дочь Ллэнгейна.
– Ага, вон, значит, откуда ветер дует, скажешь, нет?
– Не совсем. Я не из-за этого женюсь. Тебе бы Клэр понравилась.
– Этакое тепличное растеньице? Ну, такие не по мне.
– Вовсе нет, высокая, очень живая, быстро со всеми сдружается. Раньше увлекалась лошадьми, но сейчас это ей как будто поднадоело. А вообще-то пока у нас ничего определенного.
– Все равно, поздравляю. – Глаза у Боба стали спокойные, выражение муки вдруг ушло из них. – С Мейзи встречаешься?
– С этим давно покончено.
– А мне она нравилась.
– Мне тоже, но все равно ничего бы из этого не вышло.
– Знаешь, ее даже Рит любила. Ей как-то удалось оживить нашу свадьбу. Кстати, нельзя сказать, чтоб церемония была пышная, это тебе не то, что в церкви святой Маргариты в Вестминстере, верно?
Тоби улыбнулся, но промолчал.
– Мне Мейзи нравилась, – повторил Боб.
– И мне, я же сказал.
На этом разговор о Мейзи закончился.
– Зайдем ко мне домой, посмотришь Эстеллу, а? – просительно сказал Боб.
Но Тоби надо было успеть на поезд. Уезжал он успокоенный: друг и сейчас почти счастлив, а когда-нибудь будет счастлив вполне. Научная карьера его упрочена, он живет именно такой жизнью, какой хотел, горячо любимый ребенок при нем.
Боб проводил его на станцию.
– Одного я тебе не сказал: Рит пообещала, что если ей потребуется развод, а я думаю, даже надеюсь, что потребуется, она возьмет вину на себя и оставит Эстеллу мне. Верь слову, есть в ней и хорошее, в Рит.
Что ж, если Боб так считает, тем лучше, решил Тоби.
На следующей неделе он отправился на поиски нового жилища. Ему повезло: близ Фулем-роуд он нашел квартиру – две комнаты, кухонька, ванная, – и как раз ему по карману. Надо будет обратиться к матери, пусть наводит там красоту, пока ей не надоест. Это ее смягчит, можно не сомневаться. Клэр пришла посмотреть квартиру и одобрила ее.
– Недурно, котик. По-моему, ты приземлился на все четыре лапы. Что-что, а это ты умеешь, верно? Хорошо, что у тебя будет настоящая спальня. А то мне как-то не нравится, когда в одной и той же комнате и спальня и столовая – табачный дым и вечно пахнет едой.
Она обняла его. Хотя Тоби был выше ее сантиметров на семь, он буквально тонул в ее объятиях. Да, она настоящая Юнона.
– Перчик приезжает снова, очень ненадолго. Ты должен устроить новоселье – пригласишь только его и меня. Я все приготовлю сама. Уверяю тебя, я стала готовить куда лучше. Мама специально для меня выудила откуда-то из глубин памяти несколько рецептов. Ты чеснок любишь?
Чеснока он не любил и сказал об этом прямо.
– Значит, обойдемся без него. Будет все, что ты любишь, и ничего такого, чего ты не любишь. Я выучилась делать очень вкусную тушенку по-испански, – добавила она, и в голосе ее была задумчивость, такая для нее необычная.
В этот день они были приглашены на чай к миссис Робертс. Тоби несколько раз заставлял мать приглашать Клэр в гости, хотя понимал, что ей этого не хочется и что проку от этих визитов никакого. Чай со множеством вкусных вещей был, как всегда, нарочно подан в кухне, и Клэр, как всегда, вежливо поахала в знак восторга. На сей раз присутствовал и мистер Робертс. Ему Клэр нравилась больше, чем жене.
– С чего это Тоби вдруг решил поступать в банк? – с подлинным интересом, без тени враждебности спросил он Клэр. (После разноса, который ему устроили, когда он явился домой с этой вестью, сам Тоби предпочитал отмалчиваться.)
– Видите ли, это ведь не совсем обычный банк – я хочу сказать, не совсем такой, каким вы, вероятно, его себе представляете, – сказала Клэр. – Это банк частный. О-о, яйца по-шотландски! Я их обожаю. Вы их приготовляете сами, миссис Робертс?
– Я все делаю сама. Не пойму я что-то: по-моему, совершенно неподходящее занятие для Тоби. И это после всех наших надежд!
– Ты могла бы поинтересоваться и моими надеждами. Знаешь ведь, что научная работа меня не привлекает.
– Да, но ты жил бы в таком дивном городе!
– В Кембридже? Ну нет, безусловно, куда-нибудь бы удрал.
– «Вольной воли меня не лишайте», – добродушно пропел мистер Робертс.
– Вот именно.
– Странно, а вот вы, миссис Робертс, сами себя вольной воли лишаете – из дому не хотите выходить. Тоби явно не в вас, – сказала Клэр с оттенком почтительной наглости.
– Мне никого и ничего не надо. Я живу замкнуто.
– А мне нужны более широкие горизонты, и давайте на этом кончим, – объявил Тоби.
Разговор перешел на его новую квартиру – ведь теперь у него настоящая квартира!
– Мама, навела бы ты там уют, – сказал он просительно: очень ему хотелось ее умилостивить.
– Позвольте мне вам помочь, – вмешалась Клэр, – обожаю покупать занавески и все такое.
– А мне как-то легче все делать самой.
– Да полно, Дора, для тебя это только лишние поездки.
– Ну и что же, могу и поездить, если захочется.
– У вас чудесный вкус. Мне б хоть немного у вас позаимствовать, – вставила Клэр.
Миссис Робертс не предложила показать им свои картины, даже ту улыбающуюся девушку на лугу. Только кое-что рассказала – без особого, впрочем, энтузиазма – о выставке своих работ в Америке.
– Вот бы мне съездить посмотреть ее. Уверена, что она пользуется огромным успехом! – Клэр тоже старалась ее умилостивить.
– Ну и поезжайте в Нью-Йорк, – с грубоватой прямотой бросил мистер Робертс, – это вам по средствам, ручаюсь.
– Но меня укачивает и в самолете, и на пароходе.
– Это вас-то? А я думал, такой девушке, как вы, все нипочем. – Он подтолкнул к ней свои сигареты. – Вы же наездница и вообще.
– Так ведь на лошади меня не укачивает!
И она бросила на него лукаво-кокетливый взгляд из-под рыжеватых ресниц.
– Да, вы неженка, как я погляжу, – бросил мистер Робертс, хотя именно о Клэр этого уж никак нельзя было сказать.
– А почему бы вам самому не съездить, если у миссис Робертс нет желания? – спросила она, и Тоби подумал: до чего же мало знает она их обоих! Когда они поженятся, Клэр вряд ли по-настоящему привяжется к его родителям.
Мистер Робертс ответил, как обычно в таких случаях, что не может оставить без присмотра киоск.
– А вот Мейзи мне говорила, – неожиданно вмешалась миссис Робертс, – что если б киоск держала она, то сама прочитывала бы все газеты, выкуривала все сигареты и съедала все сласти.
Упоминание о Мейзи нисколько не обескуражило Клэр.
– И я, наверно, тоже, – проговорила она безмятежно. – Как ни говори, соблазн немалый.
– А меня сладости не соблазняют, – сказал мистер Робертс. – Разве что шоколадные батончики. Вот батончик я время от времени съесть не прочь.
От Робертсов Клэр и Тоби ушли довольно рано.
– Осечка, котик, – сказала Клэр, когда они ехали на ее машине в дом Ллэнгейнов. – Нет, не сумею я понравиться твоей маме.
– Она необычный человек и никогда не показывает своего истинного отношения к людям.
– Я бы сказала, очень даже показывает, – возразила Клэр, на этот раз довольно резко. – А жаль, потому что она мне нравится и твой папа тоже. Не исключено, что и я ему пришлась по душе.
– И даже очень.
На новую квартиру Тоби собирался переехать в сентябре, а к середине месяца ждали Перчика, и в тот вечер они долго обсуждали, как его получше принять.
Миссис Робертс исполнила свое обещание. Она расхаживала по квартире, вешала занавески, устилала полы коврами, наводила повсюду блеск. Перекрасила стены в гостиной в кремовый с персиковым отливом цвет и подарила сыну две своих картины, чтобы он их там повесил. После нескольких приездов она наконец стала с ним немного мягче, быть может, до нее дошло, какого рода деятельность ему предстоит. Но за всем этим чувствовалось разочарование: ведь он не стал ученым и не женился на Мейзи. Тоби старался не подавать виду, что замечает это.
Для матери он готов на многое, это так, но указывать ему, как жить, он не позволит; прежде она никогда не пыталась им командовать, и теперь ему было досадно: она же явно удручена тем, что на сей раз не сумела настоять на своем. Что ж, со временем она, быть может, и полюбит живую, добродушную Клэр – впрочем, трудно сказать. Надо знать ее упорство, то самое, которое заставляет ее сидеть в жалком домишке на убогой улочке. Да, она «оригиналка», как выразилась однажды Клэр, но, пожалуй, малая толика заурядности ей бы не повредила. Вот и отец, наверно, такого же мнения.
28
– Gesundheit! [41]41
Ваше здоровье! (нем.).
[Закрыть]– возгласил Перчик и одним глотком наполовину опорожнил стакан с пивом. Он одобрительно оглядел гостиную Тоби. – Как раз то, что надо. В свое время я имел неосторожность попросить мать, чтобы отделала на свой вкус мою комнату в колледже, и потом меня запросто могли принять за педика: она велела выкрасить ее в розовый цвет, хочешь верь, хочешь нет.
– Так и тут стены розоватые, – возразила Клэр.
– Но у этого розового цвета какой-то мужской оттенок, если так можно выразиться. И вообще мне лично он кажется белым. – Перчик вытянул длинные ноги – Рад, что ты поступаешь в нашу фирму.
– Уже поступил, – сказал Тоби.
– Ну и как, нравится тебе?
– Очень. Придется многому учиться, но, думаю, выучусь.
– Бауманн – славный малый. Правда, несколько поверхностный, но таким людям проще. Я, во всяком случае, так считаю.
Тоби сказал, что народ в банке очень дружелюбный.
– Да, это верно. Иногда я даже жалею, что сам туда не пошел.
– Спасибо твоему отцу.
– Он любит, чтобы каждый был при деле, не болтался зря.
Перчик спросил, как поживает молодой священник, о котором ему рассказывал Тоби. Случилось так, что как раз в тот день от Эйдриана пришло письмо, и потому Тоби был в курсе его дел.
– Ну, во-первых, у него умерла мать…
– Как жаль.
– …и потом старик священник еще больше разболелся, а в больницу ложиться не хочет. Одному богу известно, как Эйдриан справляется, пишет, правда, что ему очень помогает дочь местного врача.
– А как с той дамочкой ну, она еще требовала, чтобы он изгнал из нее дьявола?
– Епископ прислал опытного каноника, и тот совершил особый ритуал – кажется, это называется «возложение дланей» Она была несколько разочарована – ожидала, видно, более торжественной процедуры, – но пока успокоилась. Нет, настоящая беда с другой, той, что посвящает его в свои неурядицы с мужем.
– Она на него глаз положила, это ясно. Трудно ему приходится при такой красоте, – сказала Клэр и пошла на кухню. Приготовила она тушеное мясо. Сущая отрава, решил Тоби. Нет, когда они поженятся, дома он будет только завтракать по утрам, ленч станет съедать в Сити, а по вечерам они будут ходить в ресторан. Денег на это хватит с избытком. Надо не откладывая объяснить Клэр, что вкус у него самый простой, он привык к той пище, какую готовит мать, – эх, жаль, но такой еды, как у них дома, уже не будет нигде.
– Новости есть? – обратился к ней Перчик.
– Откуда им быть? Мама по-прежнему в спячке, папа все больше и больше увлекается гольфом. Теперь это его религия.
– В Хэддисдоне бываете?
– Редко. Похоже, у Аманды пропала охота к пышным фиестам.
– С Алеком видишься?
– Иногда. Бедняжка Алек! – Клэр ухмыльнулась. – Пороха он не выдумает, имени себе не сделает. Впрочем, имя у него и без того громкое. А вообще-то он крутится на Флит-стрит [42]42
Улица в Лондоне, где сосредоточены редакции газет.
[Закрыть], все надеется, что его возьмут в какую-нибудь газету. Он же помешан на политике, Алек. И здорово в ней разбирается. Мне бы так.
– Перебьешься и без политики, – поддел ее Перчик. – Ведь тебе все безразлично.
– Нет, мне полагалось бы больше знать о Дальнем Востоке и всяких таких делах, не спать ночами из-за Берлина.
– Ой, не знаю. Помню я одну женщину, все тридцатые годы она бешено веселилась и была страшно поражена, когда началась война. А тебе известно, что мама участвовала в политической демонстрации?
– Как, шагала со знаменем? А что это была за демонстрация?
– В поддержку республиканской Испании.
– Ах, Испании, – сказала Клэр. – Красный период мамочки – нечто вроде голубого периода Пикассо. Теперь все это кажется далеким прошлым.
Перчик возразил, что ему такое как раз очень понятно. На миг лицо его стало озабоченным (а это бывало нередко), но лишь на миг.
– Полагаю, мы мало что знаем о другой части человечества, – сказала Клэр.
– Ну, я-то знаю, – вмешался Тоби. – Точнее, я знаю, что такое мелкая буржуазия. Я ведь и сам выходец из мелкой буржуазии.
Он понимал, что прикидываться ему давно уже незачем.
– У тебя просто снобизм навыворот, – объявила Клэр. – Представить себе не можешь, с каким важным видом ты это изрек.
– Гордиться тут нечем, но и стыдиться тоже нечего.
– По-моему, это даже как-то симпатично, хотя признаюсь, не могу представить себя женой шахтера, живущей где-нибудь в глухом углу Уэльса. А в Алеке просто бушуют гражданские чувства, правда, прорезались они у него недавно. Вот бы и мне. Но… «Погашенный я чек, разбитый человек и неудачник…» Ну и пускай, мне так нравится. Жизнь дается только раз, и прожить ее надо в свое удовольствие. А вот Алек все принимает близко к сердцу, потому и получает от жизни все меньше удовольствия. Не может заказать в ресторане авокадо, чтобы не подумать при этом о голодающих латиноамериканцах.
Ну, об Алеке на сегодня хватит, решил Тоби и переключился на Перчика:
– А как у тебя с гражданскими чувствами?
– Сам не знаю. Выполняю приказы, и все. Если они у меня и есть, эти самые гражданские чувства, я дам им волю когда-нибудь потом, в палате лордов. Папа до сих пор иногда бывает на заседаниях, но просто умирает там со скуки. Наверно, большую часть времени просиживает в баре. А я собираюсь посещать палату регулярно. Но все это в отдаленном, туманном будущем. Кстати, – он повернулся к сестре, – я познакомился с очень славной девушкой. Если в дальнейшем у меня возникнут на ее счет серьезные намерения, папа начнет волосы на себе рвать, и мама тоже. Она, видишь ли, немка.
– Пора все простить и забыть. По-моему, так, – сказала Клэр. – Но ты прав, предки взбесятся.
Перчик явно не был гурманом – он наложил себе еще жаркого.
– Ее зовут Аннелизе, прошлое у нее безупречное. Родители ее были антифашисты, эмигрировали из Германии в тридцать седьмом году и увезли ее с собой. Нет, они не евреи.
– А теперь это уже никого не трогает, – бросила Клэр.
Но сразу же после войны она вернулась на родину. А они – нет. Если у кого и есть гражданские чувства, так у нее.
– Перчик, мне кажется, это у тебя серьезно!
– Сам не знаю. Может быть.
– Ну и какая она?
– В ней нет ничего от белобрысой немочки. Темноволосая, ее можно принять за француженку или итальянку. Играет на рояле. Ты музыку любишь, Тоби?
Тоби в этот момент думал о Мейзи и, чтобы что-нибудь ответить, сказал, что любит, и даже очень, хоть это и не главная его страсть.
– Тебе надо купить проигрыватель, они сейчас есть у всех, – сказала Клэр. – Как-нибудь уж я разовью твой отсталый вкус.
И хотя Тоби знал, что сама она изысканным вкусом отнюдь не отличается и вполне может до конца дней не побывать ни на одном концерте, он страшно обрадовался: ведь она намекает на их совместную жизнь в будущем.
– А теперь пылающие бананы, – провозгласила Клэр. – Мое фирменное блюдо. – Но бананы перестали пылать еще до того, как она собралась их подать – Да что это мы? – обратилась она к брату. – Даже не выпили за здоровье Тоби. – Ну, поехали. За Тоби, за окружающее его великолепие, за его будущее.
– Gesundheit! – снова сказал Перчик.
Тоби почувствовал себя счастливым: Клэр принадлежит ему, стоит только протянуть руку; миляга Перчик готов видеть в нем шурина. А ведь ему мог достаться в шурины человек куда менее симпатичный. Но удовольствие было несколько отравлено смутным ощущением потери. Впрочем, разве мы не теряем почти все, что дает нам юность? Надолго ли удается сохранять ее дары, взбираясь вверх по лестнице? Ибо жизнь, считал Тоби, не пологий пандус, а лестница с крутыми ступенями. И каждую новую ступень нужно брать рывком. Вот такой рывок он и сделал только что, но оглядываться незачем, а то как бы не увидеть у себя за плечом Мейзи, ее изогнутые в улыбке губы.
– Ну вот, теперь на тебя нашел столбняк, с тобой это бывает, – сказала Клэр. – Слишком ты много думаешь.
– Но ведь и я изредка думаю, хотя известие это, возможно, тебя и удивит, – возразил Перчик. – Так что дай Тоби поразмыслить, над чем бы он там ни размышлял.
– Прошу прощения, – встрепенулся Тоби. – Днем мне размышлять не приходится, разве только о работе.
– До чего же сознательный, собака, а? – поддела его Клэр.
Перчик ухмыльнулся.
Вино (а оно было хорошее, Тоби покупал его сам, получив предварительно совет у Боба) слегка ударило ему в голову.
– Во всяком случае, вашего отца я не подведу.
Клэр вскинула брови:
– Нет, вы послушайте этого пай-мальчика! Ну, разумеется, не подведешь. Но при всем том, по-моему, не надо быть Эйнштейном, даже чтобы справиться с таким делом.
– А я говорю, не подведу.
Перчик зевнул.
– Он, наверно, рад будет это слышать. Но если отец что-нибудь делает для человека, то тут же об этом забывает, и я никогда не слышал, чтобы он потом о чем-нибудь его расспрашивал.
– Может быть, я выражаюсь высокопарно, – стал оправдываться Тоби, – но вот так я чувствую.
– В таком случае поменьше предавайся чувствам и размышлениям, не то мы заскучаем, – сказала Клэр – А хотим веселиться. Вот я и предлагаю: вымою сейчас посуду и мы…
– Я сам вымою, – перебил ее Тоби.
– Нет, сегодня вымою я, а потом мы все пойдем в пивной зал.
Она была сноровистая на свой лад: перемыла все тарелки за четверть часа.
– А теперь пошли, – потребовала она. – Хочу шуму, грохота музыкального автомата, толкотни.
Час шел за часом, и Тоби все больше пьянел. Он решил, что сегодня к Клэр не пойдет – да это и невозможно, ведь там остановился Перчик, – но непременно сделает ей предложение в ближайшие две недели. Торопиться незачем, вовсе незачем.
В пивном зале он рассказал им историю Боба и Риты. Клэр все это было уже известно, а Перчик заинтересовался – его вообще интересовало все на свете.
– Вот бедняга, заарканиться в таком нежном возрасте. Но по-моему, он неплохо выпутался.
– С Бобом все будет в порядке, – вдохновенно объявил Тоби: он вдруг словно обрел дар провидца. – Когда-нибудь он станет большим человеком. Вот увидите. Через несколько лет он будет членом Королевского [43]43
Королевское (научное) общество.
[Закрыть].
– А что это за Королевское? – спросила Клэр, но ответа дожидаться не стала. Они с братом ушли за четверть часа до закрытия – очень здесь душно, сказала она, и потом Перчику надо встать на рассвете, чтобы поспеть на поезд.
Оставшись один, Тоби мысленно измерил расстояние от своего стула до стойки. Надо думать, ноги его не подведут, а впрочем, как знать. Он поднялся и обнаружил, что и в самом деле твердо держится на ногах. Ободренный этим открытием, он заказал еще кружку пива, последнюю. Да, набрался он здорово, а почему? Для него это вообще необычно, и что, собственно, послужило тому причиной сегодня? Ведь ничего неприятного с ним не происходит. Клэр и Перчик обходятся с ним дружески, приняли его в свой круг. А вот не показал ли он себя подхалимом по отношению к Ллэнгейну? «Я вашего отца не подведу», – он повторил это дважды, только по-разному. Но ведь это выражение самой обыкновенной благодарности, не более того. Беда в том, что, по сути дела, он совершенно не знает, как и на что они реагируют, Клэр и Перчик; на мгновение ему показалось, что брат и сестра – две золотые экзотические птицы и понять их так же трудно, как птиц. Но откуда возникло это сравнение? Ведь они такие простые, и потом – нельзя сказать, чтоб он был ими околдован.
Да, душно что-то, ну и пусть. Хотя во рту у него уже и так пересохло от дыма, он снова закурил. Золотые птицы на золотой ниве. Кстати, очень симпатичные птицы.
– А ну, приятель, убери-ка ноги с прохода, – сказал кто-то, и Тоби улыбнулся, повернувшись в ту сторону, откуда шел голос.
Буфетчица раскричалась, и Тоби торопливо допил пиво, надеясь, что подействует оно не сразу. Он поднялся – хорошо, что до дома так близко, – и вышел на улицу, иссеченную лучами автомобильных фар и поблескивающую после недавнего дождя. Небо уже очистилось, на нем сияла полная луна, еще не потерявшая для него своей загадочности.
Он был в приятном подпитии, но вполне владел собой, хоть на всякий случай и держался поближе к стенам, касаясь пальцами всех оград и поручней, какие попадались у него на пути. Да, чудесный был вечерок, и как-то особенно радостно отпраздновать его окончание наедине с самим собой. «Мейзи», – сказал он, как бы пробуя это имя на слух, и увидел лицо прохожего, удивленно воззрившегося на него. Чудесный вечерок, и чудесный плывущий мир вокруг. С поразительной отчетливостью увидел он сидящую на низкой стене полосатую кошку, наклонился, чтобы погладить ее, и чуть не перелетел через стену. Ф-фу! Надо поаккуратней. «Поаккуратней», – повторил он вслух, и был заворожен тем, как отчетливо произносит это слово. Блаженство. Миг чистого и полного блаженства; может, такого мгновения в его жизни уже не будет, и хорошо бы остановить его.
Очень медленно поднялся он по лестнице в свою квартиру и, войдя, сразу же отворил окно. Вот странность – Клэр так любит бывать на воздухе, а в комнате никогда не откроет окна, разве что без этого не обойтись. Сигаретный дым постепенно улетучился, в комнате стало прохладно. Что ж, можно и продлить праздник. Он достал из буфета бутылку виски и плеснул в кофейную чашечку – первое, что попалось под руку. Потом долил воды из крана, сел и возликовал – в полном одиночестве. Завтра суббота, можно лечь и попозже. Кому это надо, идти сейчас спать? Только не ему. Он вдруг заметил, что одна из подаренных матерью картин висит криво, и встал, чтобы ее поправить; но это было не так-то просто, и минуту спустя он отказался от борьбы. Ну, бог с ней, подождет до утра. Рядом с собой на диване он обнаружил темно-красный шелковый шарф… Клэр. Это она его здесь оставила. Под наплывом чувств, для него необычным, он прижал шарф к щеке. Запахло ее духами – душилась она чуть сильней, чем следует. Надо купить ей какой-нибудь подарок, и не откладывая. Потом-то, при помолвке, ему придется покупать кольцо – хорошо б она выбрала какой-нибудь полудрагоценный камешек. Да, придется ей довольствоваться недорогим камнем, подумал он и вдруг обозлился на нее, словно она только что отказалась от такого кольца. Та кошка на стене. Неплохо бы иметь кошку, он их любит. Но его же весь день нет дома, и кошке будет тоскливо. Сиамскую, а может, абиссинскую? Породистую, с родословной. Чтоб была под стать Клэр. Он потрогал шарф, и ему показалось, что под рукой у него дышащий мех.
К удивлению Тоби, его вдруг затошнило. Шатаясь, побрел он в ванную (хорошо, что она рядом, а то на старой квартире ванная была этажом ниже) и отдал назад некоторую толику спиртного, которым услаждался нынче вечером. Стало легко. Даже приятно, хотя после спазм немного першило в горле.
Он вернулся на диван. Голова все еще приятно кружилась. Ох, и холодно здесь, чертовски холодно. Надо во что бы то ни стало подняться и закрыть окно.
Едва он разделся и залез в постель, ему снова пришлось идти в ванную, его вырвало еще раз, и тут он окончательно протрезвел. Но мысли по-прежнему были легкие, приятные. Довольный, он понемногу приходил в себя, откинувшись на две подушки (лечь пониже он еще не решался), и думал об усах Перчика – как они золотились в свете лампы, подаренной Мейзи. Потом представил себе Клэр, прекрасную линию ее спины и плеч – это когда она выносила в кухню грязные тарелки. Попробовал представить себе Клэр на лошади – он еще не видел ее верхом. А интересно, думает ли она когда-нибудь о Мейзи? И нет ли у нее неприятного чувства оттого, что у него в комнате стоит эта лампа – подарок Мейзи? Надо будет засунуть ее куда-нибудь подальше. Но не сейчас, успеется.
