Текст книги "Направить в гестапо"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– А я не боюсь! – завопило хрупкого вида существо, сидевшее на незажженной плите. – Когда придет время моего призыва, я без обиняков скажу, что думаю о них!

– Правильно, правильно, – забормотали окружающие; тем временем этот нервозного вида парень снял очки и принялся старательно их протирать, слегка испуганный собственной смелостью находиться в таком окружении.

– А что, если появятся гестаповцы? – спросил некто малодушный, сидевший в проходе.

– Пусть появляются! – Сидевший на кухонном столе парень, любитель декламировать мелодраматические стихи, широко развел руками и вызывающе оглядел всех. – Пусть появляются. Мы способны на многое – и эта земля наша, потому что мы будущее. Они не могут заставить нас сражаться и тем самым погубить себя!

Однажды воскресным вечером, пять месяцев спустя, их еженедельное собрание было прервано внезапным появлением трех человек. В кожаных пальто, с кобурами под мышкой.

Они встретили небольшое ядро упорного сопротивления, но с большей частью гордой молодежи Германии разделались быстро.

Нервозный парень, встретивший их появление пронзительными истеричными воплями, от хлесткой пощечины затих.

Юная девица, которая была не столь юной, как выглядела, и так не сумевшая соблазнить его, получила пинок в живот и отлетела к стене.

Парень, который монополизировал раковину, занимался любовью со своей подружкой на полу ванной. Их разделили несколькими точными ударами рукояткой пистолета и отвели вниз к остальным.

Поэт намочил в штаны, едва появились незваные гости. И не оказал никакого сопротивления.

Длинной шаркающей колонной по одному пятьдесят два представителя молодежи, парни и девушки, вышли, понурив головы, из дома и сели в две ждущие зеленые машины. Они были способны на многое, но страх был неизведанным чувством, и они впервые познали его. В течение трех дней арестованных содержали в Штадтхаусбрюке № 8. Обращались с ними не особенно сурово, но достаточно было просто оказаться там; достаточно было узнать, что такое страх, понять, что для смелости в их жизни не было места. Смелость – удел тех, кто обладал силой.

Через три дня их одели в мундиры и отправили в учебное подразделение. Во время первых занятий несколько человек погибло; одни от несчастных случаев, другие покончили с собой. Остальные продолжали овладевать солдатской наукой, старались освоиться со своим новым положением и новыми «я», пытались смириться с тем, что когда дошло до дела, они ничем не отличались от тех жалких идиотов, которых так искренне презирали.

Они не хотели сражаться. Это была не их война. Они ее не начинали и не верили в ее цели. Но тем не менее сражались.

IV. В карауле

Мы видели, как они поднимались по ступеням, подталкивая с боков старушку. Оба унтершарфюрера, Шульц и Паулюс, были самыми неутомимыми охотниками за головами у криминальрата Пауля Билерта.

Мы стояли у входа в здание и смотрели, как они входят.

– Интересно, что эта несчастная старушенция должна была сделать? – пробормотал Порта.

Я пожал плечами и не ответил. Что я мог сказать? Откуда мне было знать, каким образом жалкая старушка в пропахшем нафталином пальто могла прогневать гестапо? Для меня было вечной загадкой, как средний, невлиятельный гражданин ухитрялся не вызывать их гнева.

Проходя мимо нас, старушка повернулась к нам с улыбкой. Раздвинула губы, но Паулюс подтолкнул ее, и они вошли в двери. Мне стало любопытно, что она хотела сказать нам, двум незнакомым солдатам, стоявшим под дождем, ежившимся от сбегавших за шиворот с касок струек воды.

Мы повернулись и смотрели, как они идут к лифтам. Старушка не поспевала за двумя широко шагавшими мужчинами. Шульц снова подтолкнул ее.

– Пошевеливайся, бабуся. Времени у нас мало. Ты не единственная приглашена на эту вечеринку.

Они нажали кнопку и ждали, когда спустится кабина лифта. Паулюс внезапно заметил, что мы с Портой смотрим на них, стоя в дверях, и раздраженно махнул рукой.

– Чего таращитесь? Вы на посту, и в любом случае это не пантомима. А ну, пошли вон!

– Полегче, – угрожающе прорычал Порта. – Ты не вправе отдавать нам приказы, голубчик!

– Это тебе так кажется! – Паулюс широким шагом подошел к нам, сузив светлые глаза. – Ты, похоже, забыл, что я унтершарфюрер…

– Скорее вонючее дерьмо.

– Смеешь так разговаривать со мной? – спросил Паулюс, ошеломленный едва ли меньше меня.

– А почему нет? – ответил Порта со зловещей улыбкой. – Ты не можешь сделать мне ничего такого, чтобы я не проболтался о налете, совершенной тобой на дом номер семь по Гербертштрассе. Не забыл еще о нем, а? Я, уверяю тебя, нет. Собственно говоря, Паулюс, я думал, что у нас в полку есть место для такого, как ты. Как тебе понравится покинуть СД [25]25
  Автор упорно путает СД и гестапо; а это две абсолютно разные организации. – Прим. ред.


[Закрыть]и присоединиться к нам? Ребята попадали в наш полк и за меньшие провинности.

Глаза Паулюса расширились, потом сузились снова.

– Что ты знаешь о Гербертштрассе?

– Начнем с того, что ты ворюга…

Паулюс надменно вскинулся и холодно приподнял брови.

– Ты позволяешь себе называть унтершарфюрера СД вором?

– Совершенно верно, – весело ответил Порта. – И при желании скажу это снова – когда захочу и где захочу. Почему бы нет? Есть у тебя какие-то возражения?

Паулюс услышал, что пришел лифт. Сжал губы в тонкую линию и широким шагом ушел, не оглядываясь в нашу сторону. Порта с довольной ухмылкой на губах смотрел ему вслед.

– Несколько бессонных ночей этому гаду обеспечены!

– Почему? – спросил я. – Что произошло на Гербертштрассе?

Мы вернулись на дождь.

– Честно говоря, – признался Порта, – я знаю только, что они несколько дней назад забрали там двоих шлюх. Тех, которые прятали нескольких дезертиров. Видимо, совершили налет на этот дом, и то, что произошло там, заставило старину Паулюса задуматься, разве не так? Видел, как он побледнел?

– Но ты явно знаешь еще что-то?

Порта пожал плечами.

– Только по слухам. Одна живущая в седьмом доме шлюха – не из тех, что забрали. Этот дом кишит ими – так вот, она сказала мне, что Паулюс и другой тип стянули продовольственные карточки этих девочек и унесли их сбережения. До настоящего времени я не был уверен в этом.

– Значит, ты блефовал? – поразился я.

– Почему бы нет? Как говорится, риск – благородное дело.

– И что теперь? Донесешь на него?

– Пока все из него не выжму, нет, – бессердечно ответил Порта. – А когда он станет мне больше не нужен, позабочусь, чтобы его отправили в Фульсбюттель – и когда он окажется в штрафной части, устрою такой загул, какого ты не еще видел!

– Если только доживешь до этого, – проворчал я. – Переоценишь как-нибудь свои возможности. Наткнешься на кого-нибудь, кто пошлет тебя к черту.

– Ерунда! – сказал Порта. – Думаешь, я не знаю, что делаю? Эти типы все одинаковы, начиная с Гиммлера. Как только начнешь их шантажировать, они тут же начинают трястись от страха. Им всем есть что скрывать, понимаешь? Нужно только разузнать, что именно.

Несколько минут мы стояли молча, разглядывая пустынную улицу. Дождь хлестал нам в лица, стекал в глаза и за воротники.

– Интересно, чем провинилась эта бедная старушка, – сказал я.

– Не знаю. Видимо, давала волю языку.

– Как думаешь, подвергнут ее пыткам?

– Почему же нет? Людей приводят сюда только затем, чтобы проверить, как громко могут заставить их кричать.

Мы шли вдоль боковой стены здания, гулко ступая тяжелыми сапогами по тротуару. Бледный свет уличных фонарей отражался на мокрых касках и винтовках.

– Я бы не отказался от стакана содовой со сливовицей, – мечтательно произнес Порта.

– Я предпочел бы сливовицу с содовой, – сказал я. – Три четверти сливовицы, остальное – содовая… ах ты, черт! – раздраженно добавил я, ощутив, как мокрая гимнастерка липнет к спине. – Мне до смерти надоел этот гнусный дождь! До смерти надоела эта проклятая война и все, связанное с ней! Она всем надоела до смерти. Им, нам, почему бы, черт возьми, не прекратить ее и возвратиться домой?

– Надейся надейся, – цинично ответил Порта. – Она надоела только тем, кто на ней сражается – а они прекратить ее не могут. У тех, кто начинает и кончает войны, нет ничего общего с такими, как ты и я. Им плевать, как мы относимся к войне, и она им не надоест, пока они наживают на ней большие деньги. Они будут вести войну, пока мы все не погибнем. Им то что? А они там, – он злобно повел рукой, словно бы указывая на Англию и остальную Европу, – ничуть не лучше, чем они здесь. Им нужна только месть. Месть и деньги, вот и все, чего они все хотят.

– Это вроде того, что на днях говорил Легионер, – согласился я. – Эту войну называют Второй мировой, но, в сущности, она такая же, как Первая мировая и все остальные войны. Это все одна громадная война, которая никогда не кончается. Мы думаем, она кончается, потом начинается другая, но он совершенно прав, это все одна и та же, только ведется на разных фронтах, в разные времена, разным оружием…

Я очень хорошо запомнил слова Легионера.

– Она никогда не кончится, – сказал он, – потому что они не хотят этого. Чего ради им хотеть? Пока идет война, капитализм процветает. Ясное дело, не так ли? И, конечно, они будут ее поддерживать. Время от времени она может прекращаться, но они ни за что не позволят огню угаснуть совсем. Всегда найдется кому раздуть пламя.

– Это измена! – заорал Хайде. – Я мог бы на тебя донести! Это коммунистическая болтовня!

– Ерунда, – ответил с отвращением Легионер. – Коммунисты, капиталисты, нацисты… терпеть не могу всю эту свору. Я просто-напросто солдат, делающий то, что приказывают.

Старик поглядел на него и спросил:

– Тебе нравится быть солдатом?

– Неважно, – пожал плечами Легионер. – Это просто работа, как и любая другая. Никто не потрудился спросить, что мне нравится делать. У меня не было выбора в этом вопросе.

– И поэтому выполняешь ее?

– Ладно, давай взглянем на это так. – Легионер подался вперед, поближе к нему. – Тебе нравится быть солдатом? У тебя существовал в этом вопросе какой-то выбор? Есть он вообще у кого-нибудь? Почему люди платят налоги? Или не садятся за руль без водительских прав? Или покупают еду, а не воруют ее? Потому что им нравится? Или потому что у них нет выбора? Нет у них его, вот почему. Либо соблюдай закон, либо отправляйся за решетку. Или, как в моем случае, становись солдатом или голодай. Или, как теперь в нашем случае – твоем, моем, Свена, Порты, Малыша – будь солдатом и делай, что приказывают, или становись к стенке. – Он откинулся назад, покачивая головой. – И если ты считаешь это каким-то выбором, то я нет.

Я вздохнул и стал смотреть на дождь, мерно стучащий по каске.

– Чертова караульная служба, – сказал я. – Кажется, она тянется беспрестанно много недель.

– Попалась бы кошка, – сказал Порта. – Толстая, черная, в которую можно было б выстрелить. Хоть чем-то нарушить это однообразие…

Мы повернули обратно и вскоре оказались у входа в здание, обнесенное зубчатой стеной с бойницами и башенками.

– Давай зайдем за нее, покурим, – предложил Порта. – Спрячемся от этого отвратного дождя. Искать там нас никто не станет.

Мы зашли за стену, расположились в сухом месте и сняли каски. Всего через четверть часа нас должны были сменить Хайде с Малышом. И наверняка прихватить чего-нибудь горячительного.

– Кто знает? – с надеждой произнес Порта. – Если останемся здесь надолго, то, может, предоставим какому-нибудь типу долгожданную возможность взорвать к чертовой матери всю эту гнусную публику. Собственно, если кто подойдет ко мне с бомбой в руке и попросит ненадолго отвернуться, то я со всей охотой. Ему даже подкупать меня не потребуется…

– Кстати, о деньгах, – сказал я, присаживаясь на корточки, – что с этими касками, которые Легионер стибрил в пункте снабжения? Где они?

– Сейчас у шведа дворника на Бернхардт-Нахтштрассе. Он говорит, это место надежное, но долго оставаться там они не могут. Их готов купить один слесарь с Тальштрассе, но хочет, чтобы мы доставили всю партию в склад на Эрнстштрассе – прямо напротив Альтонского воказала. Вся проблема в этом. На своих грузовиках нельзя, сразу попадемся.

– Сколько он готов платить? – спросил я. И добавил: – Собственно говоря, я знаю, где можно прибрать к рукам партию гаубичных снарядов, но опять-таки вся проблема в транспорте. Нужно найти эсэсовский грузовик и выехать чуть свет. Мало того, нужно официально подписанное эсэсовцами разрешение, иначе груз нам не отдадут. Они стали пугливыми после того, как один тип ухитрился увезти два не принадлежавших ему мотора – однако, если удастся найти нужный транспорт, сделать попытку есть смысл. Мне сказал об этих снарядах один знакомый из СС; он зол как черт, потому что пытался дезертировать, а его поймали.

– Слесарь, – заговорил Порта, – дает шестьдесят семь пфеннингов за килограмм. Может быть, за снаряды удастся содрать с него чуть побольше. Скажем, шестьдесят девять – во всяком случае, как ты говоришь, сделать попытку стоит. Малыш может раздобыть совершенно новые номерные знаки, и если найти большой крупповский грузовик, дело может выгореть. Они почти не отличаются от эсэсовских.

– А разрешение?

– Твой приятель из СС не сумеет сделать подложного?

– Может, и сумеет. Как думаешь, сколько ему нужно будет заплатить?

– Пинка в зад, – ответил Порта. – У нас ведь есть на него зацепка. Стоит только стукнуть, и он попадет на виселицу.

– Да, но… – Услышав приближающиеся шаги, я умолк и схватил Порту за руку. – Осторожнее! Кто-то идет сюда…

Мы посидели, напряженно прислушиваясь, потом Порта сунул в бойницу дуло винтовки.

– Если это какой-то гестаповец, шлепну ублюдка, – решил он. – Скажем, что приняли его за диверсанта. Сейчас все время твердят о диверсантах.

– Спятил? – возразил я. – Нам это не сойдет с рук.

Внезапно Порта с явным разочарованием опустил винтовку.

– Да это Малыш и Хайде.

Мы пристально поглядели через верх стены и увидели их, медленно приближавшихся. Они о чем-то серьезно разговаривали, размахивая руками. Малыш сжимал в своей лапище бутылку.

– Благодарим тебя, господи, за императора, – негромко произнес Порта. – И особенно за его коня.

Мы услышали громкий смех Малыша, потом более тихий голос злобно бранящегося Хайде.

– Он сволочь, ублюдок, дерьмо и свое получит. Проклятый осел. – Хайде плюнул на тротуар и растер каблуком плевок. – Теперь ему каюк! Погоди, я доберусь до него. Погоди, погоди!

– Мне он тоже противен, – сказал Малыш.

– В жизни не встречал такого дерьма, – мстительно сказал Хайде.

Порта засмеялся и ткнул меня в бок.

– Это про фельдфебеля Брандта – держим пари?

– Иди ты! – ответил я. – Когда все совершенно ясно?

– Да, его уже пора бы прикончить. Похоже, Юлиус что-то задумал.

– Ничего не имею против, – сказал я. – Терпеть не могу этого ублюдка.

– Что, если я попрыгаю у него на брюхе, пока кишки не вылезут? – услужливо предложил Малыш по своему обыкновению.

– Черт возьми! – Глаза Хайде фанатично сверкали. – Уже при одной мысли об этой свинье меня тошнит! – Он остановился и умоляюще протянул руки. – Скажи, Малыш, разве я не самый чистый, опрятный, аккуратный солдат во всем полку? Во всей дивизии? Во всей чертовой армии?

Малыш взглянул на него и оживленно закивал.

– Да. Да, верно.

– Еще бы не верно! Посмотри на подбородочный ремень моей каски – давай давай, посмотри! Готов отдать тебе все жалованье за пять лет, если найдешь на нем хоть малейшее пятнышко – не найдешь, даю слово, и не отрывай мне, черт возьми, голову! – Хайде резко отстранился от Малыша, который воспринял это предложение буквально и пристально смотрел на ремень, ухватив его лапищей. – Знаешь, – продолжал Хайде, когда я проходил подготовку в учебке – это истинная правда, клянусь богом – нам заглядывали в задницу, если было не к чему придраться. И знаешь, что? Моя была самой чистой во всей роте! И до сих пор это так! Загляни мне туда в любое время и найдешь ее чистой, как новенькая булавка. Клянусь, – воскликнул Хайде, распалясь еще больше, – что я мою эту треклятую штуку трижды в день!

– Я верю тебе! – выкрикнул Малыш, заражаясь горячностью Хайде. – Верю, можешь не показывать!

– Посмотри на мою расческу! – Хайде вынул ее из кармана и сунул под нос Малышу. – Она чище, чем в тот день, когда была куплена! И скажи, что я делаю прежде всего, когда приходится где-то окапываться?

– Чистишь ногти, – уверенно ответил Малыш. – Я видел.

– Вот именно. Чищу ногти. А чем? Маникюрной пилкой – не кончиком штыка, как ты и остальные.

– Это верно, – кивнул Малыш. – Совершенно верно.

– А об этом что скажешь? – Хайде, будучи почти вне себя, снял каску и указал на голову. – Ни один волосок не торчит в сторону! Все подстрижены по инструкции, причесаны по инструкции – даже блохи идут справа колонной по одному. Но Леопольд Брандт – чертов фельдфебель, чтоб ему пусто было – Леопольд Брандт отчитывает меня за неровный пробор! Меня! – хрипло выкрикнул Хайде, побагровев. – Меня, надо же!

– Это дьявольская бесцеремонность, – убежденно сказал Малыш.

– Мало того, это жестокое оскорбление!

– Да, – согласился Малыш. – Оскорбление.

– Он псих! – выкрикнул Хайде. – Он даже поставил меня на краю двора, а сам залез на крышу штаба третьей роты и смотрел на меня через треклятый дальномер! Чтобы доказать, что пробор у меня не прямой!

– Это помешательство, вот что, – сказал Малыш.

Они приблизились, увидели нас и зашли к нам за стену.

– В чем дело? – спросил Порта. – Озлились на Брандта, да?

– Сообщу вам кое-что, – доверительно сказал Хайде, – только никому ни слова. Если удастся вытащить нашего приятеля Леопольда наблюдателем в третью секцию, когда у нас будут стрельбы боевыми патронами – он сделал многозначительную паузу и, подмигнув, кивнул – этому гаду конец.

– Как так?

Малыш повернулся к Хайде и прошептал ему на ухо:

– Сказать им?

– Если поклянутся держать язык за зубами.

Мы с Портой тут же поклялись. Малыш ликующе отпил из горлышка большой глоток сливовицы и отдал бутылку Порте.

– Дело было так, – заговорил он. – Начнем с того, что это придумал я, и все устроил, – на той неделе, когда был на стрельбище, мне внезапно пришла мысль, как нам убрать этого ублюдка. Нужно только было, чтобы представилась возможность. – Он взял у Порты бутылку и сделал еще глоток. – Так вот, пару дней назад эта возможность представилась. Меня отправили с одним парнем заменить броневую плиту во второй секции. Пока мы занимались этим, ему понадобилось пойти в уборную отлить – Хинка с ума сойдет, если стрельбище пропахнет мочой; он терпеть не может, чтобы кто-то мочился на Третий Рейх. В общем, пока моего напарника не было, я воспользовался возможностью, снял плиту в третьей секции и снова установил ее, чуть пониже, понятно? – Он показал ее уровень, подняв ладонь к подбородку. – В результате у человека на стрельбищном валу голова окажется незащищенной, ее может оторвать – и будет невозможно установить, кто это устроил.

– Очень разумно, – сказал я, – но как гарантировать, что Леопольд будет в третьей секции в нужное время?

Малыш постукал пальцем по голове.

– Я не так глуп, как тебе может показаться, у меня все продумано. Во-первых, списки составляет Легионер, ему ничего не стоит направить Леопольда в третью секцию. Во-вторых, все мы знаем, что Леопольд любит порисоваться на стрельбище. В-третьих, мы всегда кончаем стрельбой с оптическим прицелом, и всегда в третьей секции – верно?

– Оно так, – сказал я. – Но мне все-таки непонятно.

– Так вот, кому-нибудь, – Малыш многозначительно посмотрел на Хайде и Порту, – кому-нибудь придется выбраться туда и закончить дело, установить несколько зарядов взрывчатки в бойнице, куда Леопольд высунет свою гнусную голову – и тогда не будет твоей вины, если ты слегка промахнешься, так ведь?

– Это дело верное! – Хайде потер руки. – Провал исключен!

– Только вот что еще, – сказал я. – А вдруг узнает Старик? Дело кончится плохо – понимаете, что это предумышленное убийство?

– Как, устранение такого дерьма? – В голосе Порты звучало искреннее удивление. – Это не убийство, это услуга своей стране!

– Да? Ну, так попробуй объяснить это Старику.

– Послушай, – сказал Хайде, подойдя ко мне и угрожающе подняв сжатый кулак, – ты не обязан быть с нами заодно, никто тебя не неволит, но если только сболтнешь что-нибудь, то отведаешь этого.

– Мне Леопольда не жаль, – ответил я, отталкивая кулак. – Только не хочется быть повешенным из-за этого гада.

– Никого не повесят, – сказал Порта. Достал из кармана игральные кости, присел на корточки, подул на них, потряс в руке и подул снова.

– Ну, с кем сыграем?

Малыш тоже присел, готовясь вступить в игру. С любопытством посмотрел, как Порта повторяет свой номер с костями.

– К чему это представление? Все знают, что они налиты свинцом.

Порта вскинул на него негодующий взгляд.

– Вот тут ты ошибаешься. Мне бы в голову не пришло играть с тобой шулерскими костями. Собственно говоря, у меня два комплекта. Этот в полном порядке.

– Ха, черт возьми, ха, – произнес Хайде.

Порта медленно повернул голову и взглянул на него. Медленно перебросил кости из руки в руку.

– Кстати, – заговорил он, – ты мне должен два литра сливовицы и двенадцать трубок опиума. Вернуть долг должен был вчера. Держал бы рот на замке, я, может, забыл бы о нем – а теперь он возрастает на восемьдесят процентов. Знаешь, Юлиус, тебе нужно держать себя в руках. Слишком много долгов – неприятная штука. – Порта сунул кости в карман, поднялся и вынул маленькую записную книжку. Основательно послюнил палец и принялся листать ее. – Давай взглянем, посмотрим, что там у нас – ага, нашел. Юлиус Мариус Хайде, унтер-офицер, двадцать седьмой полк, пятая рота, второе отделение, третья группа – вот что у меня записано. – Сурово уставился на Хайде. – Надеюсь, не станешь отрицать, что это ты.

– Прекрасно знаешь, что я! – резко ответил Хайде. – Умник нашелся!

Порта предостерегающе поднял брови. Поднес книжку поближе к лицу и попросил Малыша посветить на нее фонариком.

– Четвертого апреля – девять бутылок водки. Седьмого апреля – три бутылки сливовицы. Двенадцатое апреля – я пометил его как твой день рождения. Ну, ты не знал удержу. Должен мне за тот день больше, чем за любой другой – семьсот двенадцать марок тринадцать пфеннингов, двадцать одну бутылку сливовицы, девять трубок опиума, датскую водку, полящика дортмундера, бесплатный вход в бордель в течение месяца.

Порта продолжал монотонно читать список долгов Хайде:

– Потом доходим до двадцатого апреля – это день рождения Адольфа. Посмотрим, что ты брал – этот день, Юлиус, должен быть для тебя особенным. – Порта понимающе ухмыльнулся. – Как никак, ты был членом партии, если не ошибаюсь.

– Был, – согласился Хайде. – Ты прекрасно знаешь, что я в ней больше не состою.

– Только потому, что тебя выперли, – грубо сказал Порта. – Видеть твоей рожи больше не могли. В общем, на день рождения Адольфа ты истратил три тысячи четыреста двенадцать рейхсмарок двенадцать пфеннингов. Можешь прибавить восемьдесят процентов к общей сумме. При таком росте не похоже, что ты когда-нибудь вылезешь из долгов, так ведь?

– Вот жаль, что я не умею писать! – воскликнул Малыш, внезапно выхватил у Порты книжку и с удивлением стал разглядывать записи. – Умел бы, так уже наверняка стал бы миллионером. Знаешь, что бы я сделал? Напоил бы какого-нибудь богача и стянул его чековую книжку! Потом только выписывай чеки и греби деньги.

И оглядел нас с торжествующей улыбкой. Ни у кого не хватило духу разочаровать его. Порта вернулся к травле Хайде.

– Послушай, – дружелюбно сказал он, – мы с тобой товарищи уже долгое время. Я не хочу, чтобы ты постоянно беспокоился из-за долгов мне – может, спишем их?

– То есть аннулируем? – спросил Хайде, не веря своему счастью.

– Нечто в этом роде, – подтвердил Порта с лукавой улыбкой.

Хайде тут же повернулся к Малышу и ко мне.

– Вы слышали его слова! Будете свидетелями!

– Успокойся, – сказал Порта. – Ни к чему так волноваться. Выслушай сперва мои условия.

– Какие условия? – спросил Хайде, естественно, сразу же насторожась.

– Так вот, для начала я хочу получить те три тюка ткани, которые ты прячешь в комнате Жерди – а потом две бочки голландской селедки, которые ты оставил у дантиста на Хайн Хойерштрассе.

На изумленного Хайде было жалко смотреть. Челюсть его отвисла, глаза широко раскрылись, и он, заикаясь, спросил:

– Откуда ты про них знаешь?

Маленькие глаза Порты зловеще блеснули.

– Я знаю гораздо больше, чем ты думаешь! Знаю все, что можно о тебе знать. Это необходимо, когда люди должны мне столько, сколько ты.

– И… и ковры на Паулиненплатц? – спросил Хайде, от потрясения забывший об осторожности.

– Само собой. – Порта немного поколебался, потом нанес быстрый удар наугад. – Отдашь мне и ковры, на все остальное я закрою глаза, и будем в расчете.

Удар пришелся в цель; по реакции Хайде было ясно, что у него есть еще кое-что кроме ткани, селедки и ковров.

– Откуда мне знать, что ты не будешь меня шантажировать?

– Даю слово.

Порта вскинул руку с тремя поднятыми пальцами.

– Твое слово! – насмешливо произнес Хайде. – Так я тебе и поверил. Бери селедку и ткань, а ковры поделим поровну.

– Кто здесь ставит условия, ты или я? – спросил Порта. И ткнул себя пальцем в грудь. – Я заимодавец, а ты должник, и я решаю, что возьму за списание долга. Все ковры будут моими.

– Это уже слишком! – запротестовал Хайде. – Восемьсот ковров! Они стоят куда больше, чем я задолжал тебе…

– Как знаешь, – сказал Порта. – Только если не будешь ладить со мной, я уж точно не буду ладить с тобой.

– Хочешь сказать, что настучишь? – негодующе спросил Хайде.

– Вот именно – обо всем, что только смогу припомнить! Я не забыл, что в тот раз ты устроил тому крестьянину. И с тех пор точу на тебя зуб. У меня хорошая память.

Хайде пожал плечами.

– Ну что ж, раз ты не перестаешь ворошить прошлое – но скажу тебе одну вещь. И селедку, и ковры изо всех сил ищет полиция, так что не вини меня, если попадешься с ними. Только имей в виду – я ничего о них не знаю.

– Не строй иллюзий, – сказал Порта. – Если меня загребут, я позабочусь, чтобы ты составил мне компанию.

– Ну, ладно, теперь послушай меня, – прошипел Хайде. – При желании я мог бы отправить тебя за решетку в любое время – знаешь, почему? Потому что случайно познакомился с человеком, который работает на одном из эсэсовских складов. И случайно узнал, что эсэсовцы ищут человека, который исчез с большой партией стальных касок – у них уже подготовлена камера в Фульсбюттеле.

– Ну и что?

– А то, что стащил их ты! – выкрикнул Хайде.

– Черт возьми, – нервозно произнес я. – Если будете так орать, к нам спустится половина треклятого гестапо.

Хайде понизил голос до злобного шепота.

– Если будешь совать свой длинный нос в мои дела, то в скором времени тебе придется долбить камень где-нибудь в концлагере.

Малыш, наблюдавший за происходящим с полнейшим равнодушием, вмешался и предотвратил возможное кровопролитие.

– В тот день, когда уберем Леопольда, – сказал он, совершенно неожиданно, как нам показалось, хотя наверняка долго носился с этой мыслью, – я устрою себе пир из колбасы со сливовицей. – Облизнул губы и погладил себя по животу. – Это будет настоящее празднество, настоящий кутеж.

– Послушайте, – сказал я. – Леопольд и его приятели должны гордиться нами. Они вечно орут, что мы должны быть крепкими, как пресловутая крупповская сталь – ну что ж, скоро они узнают, что так оно и есть. Они не плохо над нами поработали.

– Крупповская сталь! – насмешливо произнес Малыш. – Да она мягкая, как масло. Смотрите!

Он нанес сильнейший удар кулаком в бетонную стену; кулак остался цел, но стена сильно содрогнулась, в центре появилась тонкая трещина и разошлась в двух направлениях. Мы смотрели на нее с благоговейным страхом, потрясенные, как всегда, когда Малыш демонстрировал силу. По сравнению со всеми нами Малыш был гигантом, и мы не раз видели, как он разбивал кирпичи голыми руками. Однажды он ударом ладони плашмя сломал корове шею. Порта тоже мог разбить кирпич, но ему для этого всегда требовалось две попытки. Штайнер как-то попробовал и переломал все кости руки. Все остальные довольствовались тем, что стояли рядом и наблюдали. В последнее время Малыш взял манеру практиковаться на железной пластине, отвергнув кирпичи как детскую игрушку.

Послышались приближающиеся шаги, мы замерли и прислушались. Они походили на размеренную поступь солдата.

– Кто это? – прошептал Порта. – Малыш, иди, посмотри.

Малыш шумно вышел из нашего убежища.

– Стой, буду стрелять!

Шаги внезапно прекратились, послышался хорошо знакомый голос:

– Кончай дурачиться, это я.

– Кто «я»? – спросил Малыш.

– Ну, ты даешь! – сказал Барселона. – Если после стольких лет не узнаешь моего голоса, тебе нужно проверить слух!

– Ничего не знаю, – упрямо заявил Малыш. – Без пароля никого не пущу.

– Пошел ты!

Шаги Барселоны послышались снова, потом резко прекратились при диком крике Малыша:

– Пароль, или стреляю!

– Слушай, балбес, это я, Барселона! Опусти винтовку и кончай валять дурака!

Хайде осторожно подошел к Малышу и встревоженно зашептал:

– Что это с тобой? Пропусти его, пока чего не случилось.

– Мне нужен пароль, – монотонно ответил Малыш. – Я хороший солдат. Знаю, что от меня требуется, и не могу пропускать всех встречных и поперечных.

Положение казалось безвыходным. Барселона стоял в неуверенности в нескольких метрах. Я затаил дыхание, недоумевая, что за муха укусила Малыша, но знал по прошлому опыту, что перечить ему, когда он в таком настроении – значит лезть на рожон.

– Тьфу ты, черт возьми, – ругнулся внезапно потерявший терпение Барселона. Бросился к Малышу, промчался мимо него и сломя голову подбежал к нам.

Малыш опустил винтовку и вошел следом за ним.

– Испугался, – самодовольно заявил он. – Чуть в штаны не наложил.

Барселона напустился на него.

– Это что еще за шутки, безмозглая обезьяна? Да и какой у нас пароль?

Малыш пожал плечами.

– Откуда мне знать? Ты фельдфебель. Если ты его не знаешь, как можно ожидать, чтобы знал я?

– Последнего умишка лишился? – уничтожающе спросил Барселона. Увидел бутылку сливовицы и протянул руку.

– Давайте выпьем – Старик послал меня сказать вам, что если повезет, ночь у нас пройдет спокойно. Гестапо устраивает охоту на ведьм в своих рядах, Билерт тянет жилы из своих людей, так что им будет не до нас.

– С чего это вдруг? – спросил я. – Какая тут цель?

– Периодическая «большая чистка», – объяснил Барселона. – Устраивают их время от времени, чтобы гестаповцы особенно не распускались.

– За что их забирают?

– За все, начиная с умышленного убийства и кончая кражей горсти конторских скрепок. Бандитизм, мужеложство, изнасилование, инцест – нет таких преступлений, чтоб они не совершали. Билерт внизу построил половину гестаповцев, ждущих отправки под замок. Поверьте, если так будет продолжаться всю ночь, к утру здесь останется только он один.