Текст книги "Направить в гестапо"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Слушаюсь. В таком случае, прошу дозволения высказаться.

– Ни в коем случае! – резко ответил оберст-лейтенант. – Никакие ваши слова не могут изменить фактов. Возвращайтесь к своей роте, и чтобы я больше не видел вас или ваших солдат в столь плачевном состоянии. – Он сделал паузу, глядя на Ольсена с торжествующим блеском в глазах. – Даю вам время до десяти часов утра, лейтенант, ожидаю, что к этому сроку вопрос будет решен. Я лично приду вас инспектировать. Кстати, это напоминает мне о другом вопросе, который вы должны были решить. Те русские пленники, что были с вами – вы их уже повесили?

Лейтенант Ольсен с трудом сглотнул. Посмотрел прямо в глаза оберст-лейтенанту.

– Пока что нет.

Оберст-лейтенант приподнял брови. Посидел, стряхивая пепел с сигареты и с серьезным видом глядя в пепельницу.

– Саботаж, – отчетливо произнес он наконец негромким голосом. – Саботаж и ослушание. Но, в конце концов, все мы люди, лейтенант; еще раз проявим к вам снисходительность. Возможно, мы выразились недостаточно ясно. Десять часов завтрашнего утра, лейтенант. Это приказ. Ожидаю, что к этому времени пленники будут повешены. Предвкушаю ваш доклад об исполнении.

Лейтенант Ольсен облизнул губы.

– Прошу прощенья, герр оберст-лейтенант, но… Я просто не могу повесить их – вот так, безжалостно. Они военнопленные…

– Вот как? – оберст-лейтенанта это, казалось, позабавило. – Кем бы они ни были, лейтенант, полагаю, ваш первый долг исполнять приказы старших по званию, не подвергая сомнению законность или разумность этих приказов. Ради вас же самих надеюсь, что утром все будет так, как должно быть. – Он махнул салфеткой в знак того, что Ольсен может идти, и поднял бокал. – Господа, ваше здоровье.

Семеро элегантных офицеров подняли бокалы. Лейтенант Ольсен резко повернулся и вышел из комнаты. По пути обратно к роте в насыщенной опасностью темноте он молился вслух русским, чтобы те пустили несколько снарядов в несколько избранных целей.

– Всего несколько – всего несколько самых маленьких – лишь бы эти толстомордые, толстозадые ничтожества взлетели на воздух – дорогой Иван, вот и все, о чем я прошу!

Однако ночь оставалась совершенно темной, ничто не нарушало тишину. Очевидно, Иван не прислушивался к его молитвам.

Ольсен достиг пятой роты, спрыгнул в траншею и посидел со сжатыми кулаками, дрожа от гнева на оберст-лейтенанта.

– Что случилось? – спросил Шпет, проницательно глядя на собрата офицера, гасящего о землю окурок сигареты.

– Проклятый мерзавец… проклятый мерзавец!

Поначалу казалось, что ничего другого он не может сказать. Ольсен выпаливал эти слова, мы сочувственно смотрели на него и с надеждой ждали дальнейшего. Наконец оно прозвучало в таких выражениях, которые мы могли понять и оценить. Брань лилась из его уст сплошным потоком непристойностей. Старик покачал головой и посмотрел на лейтенанта с выражением глубокой родительской озабоченности.

– Что он выкинул на сей раз? – спросил наш командир отделения, когда получил наконец возможность вставить слово.

Лейтенант бешено взглянул на него.

– Скажу, что! Назначил инспекцию на десять часов утра! Хочет убедиться, что все мы опрятные, чистые, элегантные в соответствии с уставом! Что нашли время вычистить винтовки и пришить пуговицы!

– Что-что? – спросил пораженный Порта.

Лейтенант повернулся к нему.

– Ты слышал! – раздраженно ответил он.

Порта восхищенно загоготал. Повернулся и крикнул в темноту:

– Эй, Малыш! Понял? Придется нам с тобой менять свое обличье. Умыться и почистить обмундирование. Заштопать дырки к десяти утра, показать, что мы живем прилично, чистоплотно, аккуратно, без крошек на полу!

Ответ громко разнесся по траншее:

– О каких дырках ты говоришь? О задницах?

Смех наш, должно быть, разнесся на километры вокруг.

– Господи, – взмолился лейтенант Ольсен, уже и без того изнервничавшийся, бедняга, – не поднимайте такого шума.

– Шшш! – прошипел Порта, прижав к губам громадный грязный палец. – Русских разбудим!

– Да, и это будет не так уж смешно! – раздраженно ответил Ольсен.

Мы погрузились в молчание. Вершины гор скрывались в клубящихся тучах, луна пряталась за их толстой пеленой. Ночь была темной, но тихой.

Лейтенант Ольсен сел в траншее между Шпетом и Стариком, поманил их поближе к себе. И взволнованно заговорил негромким голосом.

– Слушайте, я попал в передрягу, – откровенно сказал он. – Если у вас окажутся какие-то предложения, буду рад их выслушать. Этот осел-оберст-лейтенант настаивает, чтобы мы избавились от наших пленных к десяти утра. Он лично явится с инспекцией, дабы убедиться, что его приказ исполнен в точности – и я хочу знать, что нам, черт возьми, делать? Как устроить, чтобы они остались живы, а этот осел решил, что задание выполнено?

Наступило молчание, Шпет, хмурясь, смотрел в темноту, а Старик глубоко затягивался дымом из трубки.

– Трудная задача, – произнес он наконец. – Нужно спрятать шестерых человек и найти шесть трупов, чтобы показать оберст-лейтенанту – дело непростое.

– А что, если, – предложил Шпет, – мы просто закроем глаза и позволим им убежать?

– Ты слышал, что сказал Борис, – возразил Ольсен. – Их расстреляют, едва они доберутся до своих позиций.

– Как – только за то, что они оказались в плену? – Шпет покачал головой. – Он, должно быть, преувеличивает. В это очень трудно поверить.

– Ладно, давай спросим его. Может, что-то придумает. Мы стараемся спасти его голову, черт возьми.

Шпет послал за пленником, и через несколько минут русский лейтенант спрыгнул в траншею. Ольсен кратко обрисовал ему создавшееся положение.

– Вот так обстоят дела, – закончил он. – И, честно говоря, я ничего не смогу поделать, если у тебя нет каких-то блестящих идей.

Русский мрачно улыбнулся и покачал головой.

– Увы. К сожалению, наши не более цивилизованы, чем ваши. Стоит нам только появиться, и нас тут же расстреляют как изменников. – Увидев на лице Шпета недоверчивое выражение, отрывисто кивнул ему. – Да да. Сущая правда, мой друг. Могу уверить тебя в этом. Солдат Красной армии должен предпочесть смерть плену – слова Иосифа Виссарионовича!

– А партизаны у нас в тылу? – поинтересовался Старик. – Могли бы они как-то помочь?

– Не исключено, – допустил русский, но без особого энтузиазма. – Беда только в том, что у всех партизанских отрядов прямая связь со штабами, и если местный отряд еще может поверить нашему рассказу, мальчики в штабе наверняка будут знать, что на этом участке фронта нашего подразделения нет. Сказать, что мы бежали из плена, нельзя – они воспримут это отнюдь не сочувственно. Единственная надежда – сказать, что мы были отрезаны во время наступления и до сих пор прятались. Честно говоря, сомневаюсь, что они в это поверят. Может быть, даже не потрудятся нас выслушать. Сперва стреляй, а потом разбирайся, кого застрелил – вот их девиз; и поверьте, они ему строго следуют. Никогда не видел такой кровожадной публики.

Лейтенант Шпет закурил сигарету, согнувшись и пряча огонек в ладони.

– В крайнем случае, – предложил он, – можно поиграть в прятки: найти вам немецкую форму и спрятать вас среди наших солдат. Рано или поздно, видимо, предоставится возможность куда-то убраться…

– Если нас раньше не расстреляют как шпионов! – ответил русский. – Мои солдаты ведь по-немецки не говорят. Понимаю, вы делаете все возможное, чтобы помочь нам, и, ради бога, не сочтите, что я не благодарен, но, честно говоря, меня не привлекает мысль одеться в форму противника и ждать разоблачения.

Шпет пожал плечами.

– Понимаю тебя.

Наступило долгое беспокойное молчание, в конце концов его нарушил лейтенант Ольсен.

– Кажется, мы не находим никакого выхода, так ведь? – И обратился к русскому. – У тебя есть хоть какие-то соображения?

– Ни единого, – признался пленный с легкой фаталистической улыбкой. – И, учитывая, что вы рискуете собственными жизнями, я удивляюсь, что ломаете из-за нас голову – в сущности, вопрос заключается в том, на чьей стороне нас повесят, на той или на этой.

– А почему бы нам не обратиться к Порте? – неожиданно предложил Старик.

Ольсен посмотрел на него и рассмеялся.

– Три офицера с фельдфебелем не могут родить ни одной здравой мысли! Приходится обращаться к полуграмотному пройдохе обер-ефрейтору!

Шпет улыбнулся, Старик пожал плечами.

– Предложение совершенно смехотворное, и вы это прекрасно понимаете – но оно гораздо лучше всех предыдущих, – заключил с усмешкой Ольсен. – Позовите этого трепача, посмотрим, что он предложит. Зная Порту, я нисколько не удивлюсь, если он найдет выход.

Порта вполз в траншею на брюхе, уселся поудобнее и украдкой оглядел собравшихся.

– Ну, что стряслось? – бодро спросил он. – Держу пари, вы оказались в тупике, иначе не позвали бы меня!

Шпет предложил Порте сигарету, тот вытащил ее из пачки и сунул за ухо.

– Спасибо, не откажусь. Никогда не отказывайся от курева, вот единственный девиз, подходящий для этой свалки.

И выжидающе глянул на Ольсена, тот сразу же приступил к сути дела.

– Порта, нам нужна твоя помощь. Необходимо что-то сделать, чтобы сохранить жизнь нашим пленникам, и притом быстро. Есть какие-нибудь соображения?

– А, теперь вы спрашиваете, – ехидно сказал Порта. – Все ребята обсуждали это с тех пор, как вы вернулись от оберст-лейтенанта.

– Как вы узнали об этом? – негодующе спросил лейтенант Ольсен.

Порта приложил палец к носу.

– У нас есть свои способы.

– И к каким выводам пришли?

– Ну что ж, начнем с Хайде; он не хочет иметь к этому никакого отношения. То есть к освобождению пленных. Клянется, что если вы их отпустите, перестреляет всех, как только они пойдут к своим. Возможно, это блестящая мысль. Наверняка избавит вас от многих осложнений.

Старик вынул изо рта трубку и раздраженно поцокал языком.

– Кончай, Порта, возьмись за ум! Ты способен на большее, не подводи меня. Если б лейтенант так думал, то сам бы расстрелял пленных. Мы стараемся найти способ спасти их, а не убить – и притом времени у нас в обрез!

– Ладно, ладно, не волнуйся и наберись терпения – как сказала старая дева, пытавшаяся ублажить себя перезрелым бананом.

– Тьфу ты, черт! – произнес Шпет, он подавил взрыв смеха и поперхнулся.

– Брось ты свои шутки, на карту поставлены людские жизни! – прикрикнул Старик.

– Спасибо, что объяснил, – с презрением ответил Порта.

Лейтенант Ольсен похлопал его по плечу.

– Порта, будь добр – я сказал, что мы нуждаемся в твоей помощи. Человек ты, мы знаем, изобретательный, так что если у тебя есть дельные соображения, выкладывай их не колеблясь.

Порта задумчиво поглядел на него.

– Да, была у меня одна мыслишка – не знаю только, понравится ли она вам.

– Давай, говори.

– Это не так просто объяснить, но я подумал, что если сможем найти шесть тел – собственно, три уже есть; мы сняли нескольких снайперов и легко сможем найти где-то еще три…

– И что?

– А тогда – ну, я, Малыш и еще кто-то из ребят, скажем, Легионер, поднимемся и откроем по противнику неприцельный огонь, понятно? Убедимся, что они легли спать, а потом дадим несколько очередей из пулемета вдоль траншей. – Порта продемонстрировал это, поливая троих офицеров воображаемыми пулями. – Они сразу же перепугаются. Подумают, что атакует целый батальон. Как только разбудим их, сразу же обратно сюда. Вот так – понятно?

Порта начертил кончиком штыка предполагаемые передвижения. Старик и трое офицеров неуверенно кивнули – они уже начали смутно понимать извилистый ход его мысли.

– Тут уж, само собой, все начнется взаправду, – продолжал Порта. – Вооружим Барселону огнеметом, и когда я скомандую, он как следует пройдется по полосе охранения. Потом вы пальнете несколько раз из минометов. К тому времени никто, кроме нас, не будет знать, что тут, черт побери, происходит – но можно смело ручаться, что эти охламоны на батарее реактивных установок перетрухнут. Через несколько секунд они вступят в игру, тут уж противник наверняка сочтет, что его атакует целая армия, и откроет огонь из чего только можно. Это непременно разбудит оберст-лейтенанта с его красавчиками, – Порта презрительно указал большим пальцем в сторону воинства фон Фергиля. – Как только они сообразят, что делается, то, даю голову на отсечение, драпанут со всех ног. Эти заячьи душонки не станут ждать, что последует дальше. Держу пари, мы быстро от них избавимся.

Лейтенант Ольсен одобрительно хмыкнул.

– А как быть с нашими русскими друзьями?

– Вот как – только поднимется стрельба, они смоются, понятно? Побегут к своим позициям. Только смотрите, – обратился Порта к русскому офицеру, – пожалуй, придется слегка попортить вам внешность. – Сказал он это без особого сожаления. – Чтобы казалось, будто вы были в переделках и все такое. Я все обдумал, понятно? Своим скажете, что оказались отрезанными в своем секторе, повстречались с партизанами, пошли вместе с ними в крестьянский дом – тот, что мы обшарили по пути, понятно? Потом расскажу вам об этом. В общем, один партизан убит, остальные скрылись. Как и было на самом деле. Вы со своими солдатами сумели уйти, не знали, куда держать путь, и оказались здесь – за позициями противника. Не могли придумать, как вернуться к своим, поэтому предприняли единственное, что вам оставалось, – начали стрелять, улавливаете?

Русский офицер улыбнулся.

– То есть якобы мы заварили всю эту кашу и заставили ваши войска вон там покинуть свои траншеи?

– Почему бы нет? – рассудительно ответил Порта. – Чтобы обратить их в бегство, хватило бы одного человека с парочкой гранат.

– А как же ваша рота? – спросил русский. – Едва мы вернемся к своим и обрисуем положение вещей, они поймут, что часть ваших войск отступила. И не станут сидеть сложа руки. Пойдут в атаку, чтобы занять покинутые траншеи.

– Я вот что вам скажу. – Порта подался вперед. – Эта публика, – он с презрением указал подбородком на позиции русских, – такая же никчемная, как та, – и с не меньшим презрением ткнул большим пальцем в сторону батальона оберст-лейтенанта. – Думаете, мы с Малышом смогли бы вылезти из укрытия и запросто снять троих?

– Ни в коем случае! Не смогли бы, будь они настоящими солдатами. Они держатся так, будто вышли на прогулку по Москве, а не ведут эту треклятую войну!

– И когда же, – спросил лейтенант Ольсен, – вы с Малышом думали начать эту игру?

– Что, если в три часа? – предложил Порта. – По-моему, самое подходящее время. Мне это рисуется так – я, Малыш и Легионер выберемся из траншей около половины третьего и ровно в три – бам!

– Почему в три? – поинтересовался Шпет.

– Ну, прежде всего, потому, что никто не ждет атаки в три часа ночи. Вы сами не ждали бы, так ведь? Нелепое время для вступления в бой, надеюсь, понимаете, что я имею в виду – большинство охламонов наверняка будет спать. Как ихних, так и наших. Они даже не поймут, что происходит. И все-таки, – обратился он к русскому, – вам придется двигаться быстро. Я покажу наилучший путь.

Русский сдержанно кивнул.

– Спасибо. Должен сказать…

– И вот что еще, – перебил Порта. – Держитесь подальше от Малыша. Это здоровенный парень с удавкой из стальной проволоки, у него манера накидывать ее на шею людям, когда те не смотрят. Сейчас он прямо-таки помешан на этом. Если натолкнетесь на него, за последствия не отвечаю. Иногда он становится несколько возбужденным, надеюсь, понимаете, что я имею в виду. Потом Хайде. Это просто кровожадный тип. Если сможет перестрелять вас, перестреляет, и тут я ничего не могу поделать. Что до новичков, не знаю, что они представляют собой, но думаю, опасаться их нечего. В общем, пойдете со мной, я покажу вам, где идти. И пригибайтесь, если не хотите, чтобы вам снесли голову. У ваших красных братишек там полно снайперов.

Они вылезли из траншеи и поползли к колючей проволоке, за которой начиналась ничейная земля. Вскоре темнота поглотила их.

Вернулись они через четверть часа. Судя по тому, что тишину ночи ничто не нарушало, их не засекли.

– Так, – сказал Порта. – Значит, все в порядке.

– Похоже на то, – негромко произнес Ольсен с легким унынием.

Они сверили часы. Было пять минут одиннадцатого. Порта уполз в свой окон, который делил с Малышом. Мы услышали их негромкий разговор, потом Малыш громко расхохотался. Легионер обругал их, над головами пролетела шальная пуля, и вновь наступила тишина.

Вскоре после полуночи оба наших офицера вылезли из траншеи и пошли проверять посты охранения.

– Интересно, почему тишина всегда так нервирует? – пробормотал лейтенант Шпет, глядя на темное, затянутое тучами небо.

Они медленно двинулись вверх по склону, осторожно ступая, прячась по мере возможности за кустами и деревьями, сливаясь то с одной тенью, то с другой. Едва офицеры прошли всего несколько метров, до их ушей донесся какой-то негромкий, беспокоящий звук. Низкий, размеренный, нечто среднее между рычанием собаки и хрюканьем свиньи. Они замерли и прислушались, держа оружие наготове.

– Черт возьми, что это? – прошептал Ольсен.

Они продолжали вслушиваться, потом лицо Шпета расплылось в недоверчивой улыбке.

– Какой-то охламон хранит!

Оба осторожно пошли вперед, ступая по мокрой, упругой траве, и чуть не свалились в глубокий окоп, на дне которого лежал, свернувшись клубком, какой-то унтер-офицер. Автомат он беззаботно бросил рядом и храпел так, что мог бы разбудить мертвых.

Лейтенант Шпет наклонился, взял оружие и медленно поднял. Потом навел в грудь спящего и разбудил его резким постукиванием по голове.

– Что это значит?

Унтер-офицер машинально стал садиться, но от толчка дулом собственного автомата вернулся в прежнее положение.

– Вот это я и хотел бы знать, – сурово сказал Ольсен. – Что это, черт возьми, значит? Ты выглядел бы очень бледно, окажись мы парочкой русских, а?

– Я выставил всех часовых…

– Не сомневаюсь! И они, надо полагать, тоже преспокойно дрыхнут – ты подаешь им отличный пример, не так ли? Расстрелять бы тебя на месте.

Унтер сжался от страха. Ольсен бросил на него презрительный взгляд, потом, обратясь к Шпету, повел головой, и они пошли дальше. Пройдя немного, услышали торжествующий смех Малыша. Смутно разглядели в темноте нелепую желтую шляпу Порты и расслышали постукивание игральных костей.

– Черт возьми! – произнес Шпет с каким-то скупым восхищением. – Как только они видят очки в такой темноте?

Ольсен пожал плечами.

– Может, и не видят. Возможно, им так предпочтительнее играть – больше возможности надувать друг друга!

Они закончили проверку, вернулись в свой окоп, и тут раздался звонок полевого телефона.

– Эмиль двадцать семь, – негромко ответил Хайде. Чуть послушал и передал головной телефон лейтенанту Ольсену.

– Это оберст-лейтенант, требует вас.

Ольсен скривил гримасу.

– Раз уж я должен…

И взял телефон.

– Лейтенант Ольсен слушает… Так точно… Да, понимаю. Конечно. Как прикажете.

Он сунул телефон обратно Хайде и обратился к Старику:

– Звонил, как ты, наверно, догадался, оберст-лейтенант. Требует, чтобы первое отделение явилось туда к десяти ноль-ноль, вычищенным, опрятным, готовым к инспекции. Второе к одиннадцати, третье к двенадцати и так далее.

– Восхитительно, – негромко произнес Шпет.

– Я мог бы подобрать другое слово, – сухо ответил Ольсен. – Еще он требует, чтобы вместе с первым отделением ему предъявили шесть трупов.

Лейтенанты посмотрели друг на друга, пожали плечами и завернулись в одеяла, чтобы поспать часик-другой.

Всем нам, остальным, можно было только клевать носом. В половине третьего мы смотрели, как Порта, Малыш и Легионер вылезают из траншей. Как они проползают под колючей проволокой и растворяются в темноте. Старик с Барселоной привели нас в боевую готовность. Три минометные батареи уже изготовились к стрельбе.

Барселона прижимал к телу тяжелый огнемет. И невесть в который раз проверял механизм.

– Заменить бы этот чертов клапан, – пробормотал он. – Проклятая штука, рано или поздно непременно откажет. Последний раз пришлось чинить ее жевательной резинкой, а новой я пока что найти не смог.

– Сейчас бессмысленно об этом беспокоиться, – сказал Ольсен. – Остается всего четыре минуты.

Стоявший с крупнокалиберным пулеметом Хайде угрожающе обернулся к группе новичков.

– Если кто не откроет огня, когда я открою, то получит от меня персональную пулю прямо в задницу – понятно?

Самый младший из новобранцев, парень от силы семнадцати лет, тут же разразился громкими рыданиями. Хайде отошел от пулемета и несколько раз злобно ударил его по лицу.

– А ну, притихни, черт бы тебя побрал! Тебе не грозит ничего такого, что не грозило бы другим. Мы все рискуем жизнью, ты не единственный.

Парень, казалось, обезумел от страха. Он открыл рот и завопил; вопль был протяжным, неистовым, неудержимым. Другие новобранцы нервозно поглядели на него и отвернулись. Хайде схватил его и затряс, хлеща при этом другой рукой по обеим щекам.

– Прекрати этот скулеж! А то прикончу раньше, чем противник сможет до тебя добраться!

Лейтенант Ольсен и русский офицер стояли рядом, наблюдая эту сцену в суровом молчании. Действия Хайде были жестокими, но вынужденными. Новички и так были сильно испуганы, если парня не осадить, паника вполне могла распространиться, как лесной пожар, по всей роте. Теперь отделение Хайде будет, по крайней мере, исполнительным из страха перед своим командиром, возможно, превосходящего даже страх перед противником.

– Это у вас хороший солдат, – заметил русский.

– Неплохой, – лаконично согласился Ольсен. – Думаю, пока идет война, такие солдаты нужны.

Едва он успел договорить, земля под ногами у нас содрогнулась от взрыва, раскатился грохот, похожий на чудовищный удар грома. За ним последовал долгий, хриплый крик от боли. А потом на фоне темного неба, освещенного внезапной вспышкой огня, возник знакомый силуэт Малыша возле траншей противника. Автомат его был уперт прикладом в бедро, и мы видели землю, взметаемую бесконечным потоком пуль, серию ярко-красных точек, движущихся в ночи, когда он поливал огнем первый ряд окопов. Видели и нечеткие фигуры людей, панически разбегавшихся в разные стороны от этой неожиданной атаки.

Глядя туда, русский лейтенант сложил трубочкой губы и восхищенно присвистнул.

– Ну и солдаты у вас там!

Ольсен повернулся и окликнул Барселону, тот подбежал с огнеметом. Жевательная резинка удержалась, клапан сработал, и вся сцена была теперь освещена морем огня. Черный дым клубясь поднимался к небу, носились вопящие человеческие факелы, люди, обезумевшие от ужаса и боли.

Ольсен поднял руку – и резко опустил. Это был сигнал нам вступать в дело. Хайде истошно орал, как дьявол, выпуская очередь за очередью из крупнокалиберного пулемета. Его солдаты действовали вместе с ним, вряд ли соображая, что делают, но боясь остановиться.

– Минометы – огонь!

По команде лейтенанта Шпета минометы пришли в действие. Мины, выпускаемые, чтобы усилить общее смятение, описывали траекторию и падали на дальней стороне траншей противника.

Я сложил треногу крупнокалиберного пулемета, побежал вперед и залег в снарядной воронке посреди ничейной земли, второй номер с боеприпасами последовал за мной. Из траншеи напротив вылезла группа солдат и ошалело побежала ко мне. Я лежал на брюхе, прижимал приклад к плечу, неторопливо прицеливался и стрелял, словно на стрельбище в лагере.

Неожиданно звук пулеметной стрельбы утонул в новой серии взрывов. Русские успели опомниться и пустили в ход свою артиллерию. Снаряды свистели над головой и взрывались позади нас, все небо было освещено их вспышками.

Я спешно покинул свою незащищенную позицию, бросился в окоп возле лейтенанта Ольсена, сжимая пулемет и дожидаясь, когда утихнет эта буря. Русский лейтенант воспользовался возможностью и побежал к своим позициям, его солдаты за ним. В ту минуту я был настолько озабочен собственной безопасностью, что не беспокоился особенно об их участи.

Батальон оберст-лейтенанта, как и предсказывал Порча, удрал со всех ног. Более удивительным было то, что русские не пошли сразу в атаку. Причину мы узнали только впоследствии: большинство их тоже не осталось на позициях!

Обстановка в этом секторе стала более-менее нормальной только через семь часов. Но и потом продолжала вестись вялая артиллерийская перестрелка.

Под вечер мы смогли вновь установить контакт с батальоном. Казалось, оберст-лейтенант временно утратил интерес к намеченной инспекции и отменил ее ради более важных дел.

Началась суетливая беготня туда-сюда, неистовый обмен сообщениями, срочное соединение перебитых телефонных проводов, по которым из штаба спрашивали, что происходит. Лейтенанту Ольсену ничто не мешало доложить, что произошла внезапная пехотная атака, был отправлен отряд для захвата наших траншей. По счастью, соседняя рота дала примерно то же надуманное объяснение, и сомнению оно не подвергалось.

Как только наступило затишье, мы отправились за трофеями, вернулись с шестью телами русских солдат и торжественно развешали их на деревьях ради оберст-лейтенанта фон Фергиля. Лейтенант Ольсен отправил ему письменный рапорт, гласящий что его приказание выполнено.

На другой день оберст-лейтенант прислал своего адъютанта для проверки правдивости этого сообщения. После стольких хлопот нам хотелось похвастаться делом рук своих, но у адъютанта, видимо, был слабый желудок; смотреть на свисающие с деревьев трупы он не пожелал.

– Поверю вам на слово, лейтенант – сами понимаете, это просто формальность.

И ничто не могло убедить его в обратном. Под взглядом Ольсена он уходил, прижав к носу платок и с отвращением покачивая головой.

– Столько совершенно бессмысленных убийств…

Вечером мы получили приказ отправить разведгруппу в тыл русских, установить мощь их артиллерии и выяснить, есть ли у них танки.

Отправили, само собой, наше отделение. Ничего другого и ждать было нельзя. Новобранцы погибли бы, не пройдя и десяти метров.

Один за другим мы вылезли из траншей и, крадучись, двинулись к позициям противника. Малыш – тот бежал бегом, держа в руке удавку.

– Поделим поровну! – прошептал он, обгоняя Порту; нам было совершенно ясно, что имелось в виду.

– Не вините меня, – проворчал Старик. – Не вините меня, когда вас поставят к стенке – черт возьми, сколько я вас предупреждал! Это не только моральный вопрос, вы нарушаете инструкции. Сразу две.

– Господи! – с удивлением произнес Порта. – Не может быть!

– Обирать трупы противозаконно во всем мире. Во-вторых, все взятое – золотые коронки, кольца, часы – принадлежит, как вы знаете не хуже меня, государству и должно быть передано в ближайший отдел СС; в Германии, в отличие от всего мира, такой закон существует [18]18
  Золотом и драгоценностями занимались гражданские и военно-хозяйственные ведомства; отделы СС (по линии Анэнербе) имели дело прежде всего с ценностями культуры и искусства. – Прим. ред.


[Закрыть]. И вы прекрасно знаете, что за нарушение его полагается смертная казнь.

– Старик, ты просто-напросто неисправимый пессимист! – заявил Порта.

– Я свое не сдам, – сказал Малыш, перешедший на шаг, чтобы послушать. – Сохраню до конца войны. И знаешь, что тогда сделаю? Куплю мясную лавку и бордель.

– За чужие коронки! – буркнул Старик.

– А что? – с горячностью спросил Малыш. – Я слышал, в концлагерях коронки выдергивают у людей, пока они еще живы и в них нуждаются – у нас, по крайней мере, хватает приличия подождать, когда они будут мертвы.

– Приличия! – произнес Штеге. – Не смеши меня!

Порта резко повернулся к нему.

– Заткнись, паинька! Возвращайся к своим книгам и не суй, черт возьми, нос в чужие дела!

Штеге равнодушно пожал плечами и отвернулся. Он уже привык к потокам брани из уст Порты.

Мы были уже довольно далеко за позициями русских, когда Старик остановил нас и указал в овраг сбоку дороги.

– Там что-то есть, – лаконично сказал он.

Малыш с Легионером ползком протиснулись через кусты и лежали на брюхе, уставясь на дно оврага. Потом Легионер повернулся и приглашающе махнул рукой.

– Не пугайтесь – это наши приятели! Идите, посмотрите!

Мы все протиснулись сквозь кусты и, в свою очередь, уставились вниз.

– Приятели? – с сомнением спросил Старик, мрачно глядя на пять трупов.

– Да, притом они не упали, и их не толкнули, – сказал Порта. – Убиты выстрелом в затылок, бедные ребята.

– Что это пришпилено к ним? – спросил Малыш. – На груди у каждого листок бумаги.

Порта спустился по склону оврага и вернулся с одним из листков. На нем было написано по-русски: «Изменник Родины».

– Столько трудов, и все впустую, – горестно пробормотал Барселона. – Поневоле думаешь, стоило ли браться, правда?

– Лейтенанта там нет, – сказал Старик. – Может, он спасся…

– Скорее, с ним обошлись более жестоко, потому что он офицер.

– Бедняга…

– Тьфу ты, черт! – выругался Хайде. – Чего лить слезы по этому отребью? Знал бы я, в чем дело, так сам бы перестрелял их всех; я сказал это с самого начала.

Барселона, сощурясь, посмотрел на него.

– Скоты вроде тебя, – с презрением заговорил он, – в конце концов кончают плохо. Знаешь это? Всякий раз. Ты не первый, кого я встречаю. В Испании было несколько таких. Крикливых поганцев, не знавших удержу. – Он покачал головой. – Теперь они все в могиле. Где им самое место. Напросились и получили свое. И ты в конце концов тоже получишь.

– Только ты уже не увидишь этого! – огрызнулся Хайде.

Мы вернулись к своим позициям уже на рассвете. Все было тихо, и мы уютно расположились в траншеях на отдых, какой там только был возможен. Наблюдали за русскими на случай внезапной атаки – а они были мастерами на такие вещи, – но они не выказывали никаких признаков агрессивности.

– Если вам удобно сидеть, – заговорил лейтенант Ольсен мягким, ласковым тоном, – поведаю одну историю. – Мы с подозрением уставились на него. – Я приберегал ее до возвращения как приятный сюрприз – вам будет приятно узнать, что оберст-лейтенант преодолел свой временный испуг и вновь приглашает роту предстать перед ним для инспекции завтра утром. – Лица у нас вытянулись. Мы смотрели на свои черные руки, грязное обмундирование, а лейтенант Ольсен с лучезарной улыбкой оглядывал нас. – Ну вот. Я так и знал, что вы обрадуетесь. Я еще тогда сказал лейтенанту Шпету, что мне не терпится объявить вам. Не терпится увидеть, как засияют ваши личики, как на глазах навернутся слезы благодарности…

– Ну, еще бы! – сказал Порта и злобно выплюнул шелуху подсолнечных семечек, которые грыз. – Господи боже, где только находят таких кретинов?

Ольсен покачал головой, и вид у него внезапно стал усталым. Губы сжались, в глазах появилось суровое выражение, возле рта образовались резкие складки. Несмотря на шутливый тон, которым он обращался к нам, было видно, что оберст-лейтенант и его аристократическая тупость довели лейтенанта чуть ли не до белого каления.

Порта тем временем продолжал бушевать. Стоило только ему открыть рот, его было не остановить, и хотя выбор прилагательных был у Порты ограниченным, произносил их он с таким жаром, что нам никогда не надоедало слушать. Сообщив очень впечатляюще, что он думает о оберст-лейтенанте, его родителях и родителях его родителей, предложив ему в живописных подробностях несколько альтернативных линий поведения (предложения варьировались от слегка некрасивых до грубо непристойных), Порта внезапно пришел в лучшее расположение духа и принялся задирать Малыша, вечно служившего мишенью его тяжеловесного остроумия.