Текст книги "Уничтожить Париж"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

16

У Бруно Витта в Париже было много друзей – во всяком случае, он так считал. Где они были в тот августовский день, знать он не мог, но дружескими обязанностями они определенно пренебрегли.

Когда истерически бесновавшаяся толпа преследовала его, он бежал по улице дю Фабур-дю-Тампль. Преследование возглавляла девушка, Ивонна Дюбуа, бывшая верным членом Сопротивления вот уже сутки. До того она входила в группу избранных женщин, имевших вход в номера сотрудников СД в отеле «Мажестик». Сегодня она благоразумно повернулась спиной к подобной привилегии. Ее долг был ей ясен, и она отдавала все силы делу Сопротивления.

Бруно Витт в панике споткнулся и упал. Толпа тут же набросилась на него. Его выцветший серый мундир быстро изорвали в клочья, две обезумевшие домохозяйки дрались из-за его фуражки. Ивонна Дюбуа перерезала ему горло портновскими ножницами и радостно окунула руки в горячую кровь.

– Я убила агента гестапо! – пронзительно выкрикнула она и замахала красными руками толпе на другой стороне улицы. – Я убила агента гестапо!

Вновь появившиеся не обратили на нее внимания. Они были слишком заняты своими патриотическими подвигами. Среди них находились две голые девицы с намалеванными на груди свастиками. Толпа остановилась, усадила свои жертвы посреди улицы на низкие табуреты и под одобрительные возглас и аплодисменты принялась брить им головы.

Потом, поскольку прибыли освободители, их вытащили на всеобщее обозрение. Матерей с маленькими детьми, которые решали некоторые проблемы военного времени, беря в любовники немецких солдат; кроткого вида владельцев магазинов и конторских служащих, которые доносили гестаповцам на лояльных французов; безобидных старых консьержек, которые стали причиной гибели многих участников Сопротивления, так как совали нос, куда их не просили. Всех их вытащили из укрытий и демонстрировали на улицах под одобрительные и издевательские возгласы истеричных толп.

Сидевшего в тачке голого мужчину возили в тачке взад-вперед по одной из главных улиц. На груди у него висел плакат со знакомым словом: «КОЛЛАБОРАЦИОНИСТ». Какая-то женщина высунулась из верхнего окна и выплеснула на голого содержимое ночного горшка. К сожалению, рассчитала она плохо. На голого попало лишь несколько брызг, а один из новоявленных героев страны получил все остальное на голову и плечи.

– Liberte! [160]160
  Свобода! (фр.). – Прим. пер.


[Закрыть]– ревела толпа.

Все мужчины и женщины внезапно возгорелись желанием блеснуть своим патриотизмом, превзойти соседей в актах доблести перед лицом врага. Не было таких, кто не убил хотя бы одного немца. Многие, видимо, убили нескольких. Дороги должны были быть переполнены телами ненавистных бошей, которые так глупо скрестили мечи с благородными и доблестными русскими.

На каждом углу играли аккордеоны. К ним присоединялись банджо и дешевые дудки. Весь мир вновь был счастлив. Демократия вернулась во Францию.

– То, что Париж уцелел, – моя личная заслуга, – заявил фон Хольтиц американскому генералу, который его допрашивал. – Мне было приказано уничтожить город, но, естественно, как только я понял, что фюрер сошел с ума, мне пришлось принимать собственные решения.

– Я спас трех евреев от газовой камеры, – сказал один офицер гестапо. – Я лично спас их. У меня есть доказательство, у меня есть свидетели!

– Я знал одного из оберстов, которые участвовали в покушении на фюрера двадцатого июля, – заявила женщина-лейтенант Шмальтц из НСФ [161]161
  Nationalsozialistische Frauenschaft (нем.). – Национал-социалистическая женская организация. – Прим. пер.


[Закрыть]. – Я знала, что готовится, однако не выдала его властям. Я могла это сделать, должна была это сделать! Это был мой долг, однако я с риском для жизни хранила молчание.

Внезапно все французы стали патриотами, а все немцы оказались долгое время вынужденными выполнять ненавистные для них приказы. Но Париж был освобожден!

НЕПОВИНОВЕНИЕ ПРИКАЗАМ

Миновала полночь. В кабинете генерала Мерселя [162]162
  Мерсель – фигура вымышленная. 19-й танковой дивизией командовал генерал-лейтенант Ганс Кэллнер (5.1944-22.3.1945). – Прим. пер.


[Закрыть]совещались офицеры. Все были в боевом обмундировании, у каждого при себе был автомат. Мерсель склонился над картой. В этот день мы должны были покинуть Париж и пересечь границу у Страсбурга; во главе должен был двигаться второй батальон.

– Думаю, нам следует ожидать ударов групп Сопротивления, – предупредил Мерсель. – Они вышли из подполья и жаждут мести. Мы должны перегруппироваться как можно быстрее. Ничто, повторяю, ничто не должно вставать у нас на пути. Любые удары нужно отражать всеми доступными средствами… Мы должны прорваться! Вам ясно, господа?

Офицеры с мрачным видом кивнули. Мерсель выпрямился, поправил черную повязку на пустой правой глазнице. И тут зазвонил телефон. Адъютант генерала снял трубку, послушал и протянул трубку Мерселю.

– Это вас. Генерал фон Хольтиц. Видимо, дело очень срочное.

Мерсель скривил гримасу.

– Алло? Генерал-майор Мерсель слушает.

– А, Мерсель! Говорит Хольтиц. Что вы там делаете, черт возьми? Говорят, собираете вещи и готовитесь в путь. Надеюсь, это неправда?

– Это правда. Примерно через два часа мы покинем Париж и двинемся на Страсбург.

На другом конце провода поднялся крик. Мерсель отвел трубку от уха, офицеры заусмехались.

– Я запрещаю вам! Я все еще ваш командир и считаю, что по-прежнему обладаю властью. Приказываю оставаться на месте, пока я не решу, что вы должны отходить.

– Мне очень жаль, но я больше не под вашим началом. Я получил приказ отходить непосредственно от генерала Моделя. Мне приказано отправляться примерно через два часа, взяв с собой все снаряжение.

Тяжелое дыхание фон Хольтица было слышно по всей комнате.

– Снаряжение? Что вы имеете в виду? Вооружение, боеприпасы, танки?

– Так точно. Всё вооружение, все боеприпасы – и все девять моих танков. – Мерсель мрачно усмехнулся. – Вы, наверно, помните, что я командую танковой дивизией почти без танков.

Фон Хольтиц фыркнул в трубку.

– Можно узнать, какова цель этого бессмысленного маневра?

– Мне приказано пересечь границу под Страсбургом, там мы перегруппируемся и получим четыреста новых танков прямо с завода. Генерал-фельдмаршал дал мне целых две недели на то, чтобы солдаты освоились с новыми машинами. – Мерсель засмеялся снова, офицеры закачали головами и стали негромко переговариваться. – Он не очень щедр на время подготовки, но мы будем делать все возможное. К концу месяца снова сможете увидеть нас в Париже.

– Генерал Мерсель, повторяю, я категорически запрещаю вам покидать Францию! Я отменяю приказы фельдмаршала Моделя, вам ясно? Можете не считаться с ними! Всю ответственность я беру на себя. Я немедленно свяжусь с главным штабом, сообщу о своем поступке. Но настаиваю, чтобы вы и ваши солдаты оставались здесь до моих дальнейших распоряжений!

– Мне очень жаль, – повторил Мерсель с тяжелым вздохом. – Если генерал Модель сам не отменит свой приказ, мы через два часа снимаемся с места.

– Вы, кажется, забыли, генерал, что командую здесь я, а не Модель! Вашу дивизию специально отправил ко мне сам рейхсфюрер! Если посмеете нарушить мои приказания, я отдам вас под трибунал, клянусь Богом!

Наступила тишина, прерываемая лишь прерывистым дыханием взбешенного фон Хольтица.

– Мерсель, вы слушаете?

– Так точно.

– Полагаю, я выразился ясно?

– Совершенно ясно.

– Если выведете своих людей из Парижа до моего разрешения, я отдам вас под трибунал за саботирование приказов самого фюрера! Ей-богу!

– Верю, – спокойно ответил Мерсель.

Пауза. Фон Хольтиц взял себя в руки и заговорил более рассудительно.

– Дело в том, что без ваших войск я не смогу продержаться и дня против этого треклятого Сопротивления. Его участники теперь убивают моих солдат средь бела дня! Даже застрелили одного штабного офицера! Уверяю вас, Мерсель, положение отчаянное.

– Понимаю, генерал. Но повторяю, что могу повиноваться только приказам генерала Моделя.

– Вас расстреляют за это, Мерсель! Я отправлю рапорт, не сомневайтесь! Самому генералу Гейтцу [163]163
  Генерал Вальтер Гейтц возглавлял оккупационные силы в Париже лишь до весны 1942 г., когда вверенный ему корпус был включен в состав 6-й армии и переброшен под Сталинград. Попал в плен и умер в Москве в 1944 г. – Прим. ред.


[Закрыть]!

– Поступайте, как сочтете нужным. А теперь, прошу прощения, я должен приниматься за организацию отправки.

Мерсель неторопливо положил трубку. Повернулся с задумчивым выражением лица к офицерам.

– Мы все-таки отправляемся? – спросил один из них.

– Конечно. – Мерсель улыбнулся. – Думаю, я сказал все необходимое. Теперь идите. Чем скорее мы выедем отсюда, тем лучше. И имейте в виду: не позволяйте никому – повторяю, никому – вставать у нас на пути!

Казармы напоминали потревоженный муравейник. Люди носились туда-сюда с обмундированием, оружием, документами. Одни машины отъезжали, другие останавливались. Разведроту отправили найти девять танков. Малыш и Порта скрылись в суете и нанесли неожиданный и совершенно нежелательный визит фельдфебелю.

– Что вам, черт возьми, нужно? – заорал тот, едва завидев их.

– Герр фельдфебель, – ответил Порта в полном соответствии с уставом, – обер-ефрейтор Порта и обер-ефрейтор Кройцфельд из пятой роты…

– Я знаю, кто вы, черт побери! Чего явились мешать мне? Не видите, что я по горло в делах?

– Мы пришли предложить свои услуги.

– Что за польза может быть от вас кому бы то ни было? – язвительно усмехнулся фельдфебель.

– Мы хотим помочь группе продовольственного снабжения.

– Господи Боже!

Брань фельдфебеля взлетала к потолку, отскакивала от стен, заполняла все помещение. Сигара, которую он курил, вскоре была изжевана в лохмотья.

– Черт возьми, я и близко не подпущу вас, шутов, к группе продовольственного снабжения!

– Если вы так считаете… – начал было оскорбленный до глубины души Порта.

– Да, я так считаю! И так счел бы любой, кроме полного идиота! Будь моя воля, я оставил бы вас в Париже и передал французам! Самые бестолковые, бесполезные…

Порта и Малыш с величавым достоинством покинули фельдфебеля. И отправились искать прибежища уязвленной гордости к приятелю Порты, санитару Людвигу, сидевшему в полном одиночестве в изоляционном отделении лазарета. Они стояли, тоскливо глядя в окно на то, как более удачливые солдаты грузят продовольствие в грузовик.

– Только посмотрите на это! – Малыш понизил голос до благоговейного шепота. – Ящики тушенки, бекона, шоколада…

– Кофе! – вожделенно произнес Людвиг.

– Коньяка! – взвизгнул Малыш.

– Взгляните на этого идиота. – Людвиг указал на потного солдата, шатавшегося под тяжестью ящика. – Как, по-вашему, что там у него?

– Не знаю, но твердо намерен выяснить! – Порта задумчиво почесал зад. – Что бы там ни было, можно не сомневаться, что это съедобно! А все съедобное имеет смысл упереть…

– Если схватят за кражей чего-то оттуда, это будет стоить тебе жизни, – серьезным тоном сказал Людвиг. – Только на прошлой неделе расстреляли двух артиллеристов за ящик табака.

– Я делаю дела так, – сказал Порта, – что пропажи не замечают. В том-то и беда кое с кем из нынешних солдат: не умеют сделать дело и не попасться. Когда я только вступил в армию, солдат не считался солдатом, если время от времени не тащил чего-то. Технику эту перенимаешь быстро. А теперь кое-кто из них настолько труслив, что может провести целый день один, запертый в продовольственном складе, и не стащить даже пары пачек сигарет.

– Есть разница, – возразил Людвиг, – между парой пачек сигарет и громадным ящиком, наполненным Бог весть чем.

– Хочешь посмотреть, как я это делаю? – вызывающе спросил Порта. – Хочешь, научу тебя нескольким трюкам?

Он достал из кармана гранату. Медленно вышел во двор, праздно постоял, дожидаясь возможности, и незаметно юркнул за большую стопу ящиков. В дальней стороне двора стояли бочки с бензином, дожидаясь погрузки. Они представляли собой прекрасную цель для гранаты и с грохотом взорвались сплошной стеной пламени; солдаты из погрузочной команды бросились во все стороны для спасения жизни. Порта перевалился через высокий борт грузовика и стал подавать ящики Людвигу и Малышу; те, забыв от жадности о страхе, бросились помогать ему. Они успели спрятать в лазарете пять ящиков до того, как во дворе стало слишком жарко в буквальном смысле слова. Они заперлись со своей добычей и смотрели из окна на пляшущее пламя и густой черный дым.

Тем временем казармы были охвачены ужасом и догадками. Группы солдат начинали драться друг с другом только лишь из-за полнейшей паники. Нервозный часовой выстрелил в одного из своих и убил. Все считали, что французское Сопротивление начало атаку крупными силами. В результате погибли четверо, семнадцать были ранены, кое-кто – тяжело.

В этой неразберихе Порта с Малышом принесли четыре ящика в расположение пятой роты.

– Господи! – воскликнул Старик, сразу догадавшись, что произошло. – Вы оба просто-напросто обыкновенные преступники! Можно тащить время от времени немного продуктов, но бросать гранаты и потом грабить – это уже слишком. Вы оба надоели мне до смерти!

И раздраженно отвернулся.

– Беда с тобой в том, – дружелюбно сказал Порта, – что ты слишком уж честный. На мой взгляд, государство украло у нас лучшие годы юности, и мы вправе отвечать ему тем же. Красть у друзей – дело другое. А красть у государства вправе все. Во всяком случае, – добавил он, – мне так представляется.

– Но нельзя же швыряться гранатами, – проворчал Старик.

– Иначе я не мог добыть жратвы, – весело ответил Порта.

Малыш уже открыл банку сардин. Проткнул одну рыбку перочинным ножом и протянул Старику.

– Вот, – сказал он, – съешь сардину. Пища, достойная героев, а ты, я считаю, настоящий герой.

Мы двигались по Парижу плотной колонной, от казарм до Орлеанских ворот. Город был в возбужденном состоянии. Теперь, когда мы отступали, все хотели сделать попытку сквитаться с нами. Появились снайперы. Выстрелом из чердачного окна был тяжело ранен один унтер-офицер. Небольшая группа солдат тут же отделилась и ворвалась в дом. Он был пуст, если не считать двух мальчишек, схваченных на чердаке со старой немецкой винтовкой. Дрожащих от ужаса ребят бросили к нам в грузовик ждать решения генерала Мерселя. На решение ему потребовалось всего несколько минут: несмотря на весьма юный возраст, расстрелять. Приведение приговора в исполнение было отсрочено до тех пор, пока мы не выедем из Парижа. Расстреливать их на глазах у разъяренных толп означало напрашиваться на осложнения. К тому же неразумно было останавливать всю колонну в центре города.

Полчаса спустя раненый умер под испуганными взглядами мальчишек.

– Видите? – Порта заставил их обратить внимание на этот факт. – Может, это научит вас больше не играть с оружием. А?

После этого звучно шлепнул их по щекам и велел смотреть на мертвого до конца пути.

Кода мы отъехали на достаточное расстояние от Парижа, уже смеркалось, и мы расположились лагерем на ночь. Казнь отложили до утра. Майор Хинка вышел из себя, когда впоследствии обнаружилось, что мальчишки исчезли. Обвинение, как обычно, пало на Порту. Хайде заявил, что проснулся среди ночи и увидел, как Порта один возвращается в лес, где мы располагались. Почти не вызывало сомнений, что он увел ребят в темноту и велел им бежать со всех ног. Однако Грегор с Гюнтером клялись, что ребята после этого были там еще не меньше двух часов. Дело оставили из-за недостатка времени и улик, но, думаю, никто из нас не сомневался, что версия Хайде была истинной.

Барселона где-то нашел радиоприемник-передатчик. В конце концов он поймал английскую речь, и мы поспешили заметить длину волны. Благодаря неустанному верчению ручек он наткнулся на командный пункт Третьей бронетанковой дивизии США. Мы тут же связались с ними.

– Привет, янки! – возбужденно закричал Барселона. – Слышите меня? Как у вас дела? Все в порядке?

– Здорово, фрицы! У нас все отлично, как у вас? – ответил голос на довольно хорошем немецком.

– Ничего, – сказал Барселона. – Слушай, янки; есть среди вас кто-нибудь, способный ответить на важный для нас вопрос?

– На какой, фриц?

– Мы с начала этой треклятой войны пытаемся выяснить имя свиньи Одина.

– Свиньи Одина?

– Совершенно верно.

Пауза.

– Ты сказал, свиньи Одина?

– Да, – подтвердил Барселона.

Снова пауза.

– Черт, это какой-то вопрос с подвохом? – с подозрительностью спросил американский немец.

– Нет-нет! – ответил Барселона. – Истинная жажда знаний!

– Ладно, подожди, спрошу других ребят.

Мы ждали, и через несколько минут янки заговорил снова.

– Эй, фриц, слушаешь? Тебе повезло. Среди нас есть норвежец.

– То есть у тебя есть ответ?

– Есть, конечно, но я должен поставить одно условие…

– Какое, янки?

– Вот это: я называю вам имя свиньи, а вы тут же сдаетесь и кладете конец этой гнусной войне. Годится?

– По мне годится, – согласился Барселона. – Только мы сейчас держим путь к Адольфу, хотим немного вразумить его… Ну, как имя свиньи?

– Ее звали «Золотая щетина», и принадлежала она Фрейе, а не Одину. Во всяком случае, так говорит наш знаток [164]164
  На самом деле обладателем священной свиньи (точнее, вепря) был Фрейр, в скандинавском пантеоне бог плодородия, обеспечивавший солнечный свет, дождь, обильные урожаи и мир; брат-близнец Фрейи. Его вепря звали Гуллинбурсти, что означало «Золотая щетинка». – Прим. ред.


[Закрыть].

Поднялось шумное оживление. Мы тут же начали связываться с другими ротами, чтобы сообщить радостную новость.

– Алло, Дитрих! Мы узнали имя свиньи Одина!

– Алло, Гейнц? Знаешь, та свинья, о которой мы говорили…

– Алло, Вольф! Мы узнали имя свиньи Одина, только она принадлежала не Одину, а Фрейе, и звали ее «Золотая щетина».

– Ни черта подобного! – ответил Вольф. – Я сам вспомнил его, и это вовсе не «Золотая щетина». Звали ее Серимнер [165]165
  Серимнер (друг. вар. Сэхримнир) – имя вепря (кабана), туша которого зажаривается для пиров в Вальхалле в честь павших героев; после каждой трапезы вепрь вновь оживает. Поскольку Вальхалла принадлежала Одину, то, в принципе, можно сказать, что и вепрь – тоже. – Прим. ред.


[Закрыть]. И принадлежала она все-таки Одину.

Последовал оживленный спор. Американцы упорно держались за имя «Золотая щетина». О Серимнер они слышать не хотели и утверждали, что это нацистские намеки. Вольф же обвинял их, что они выдумали «Золотую щетину» и хотят ввести нас в заблуждение. Вопрос так и не был решен.

Колонна двинулась дальше. Мы пересекли Рейн под внезапным ливнем. Небо было плотно затянуто облаками. Весь путь окаймляли разрушенные здания, груды мусора, пожарища; целые поселки, стертые с лица земли, люди, жившие в норах, будто крысы. Иногда за нами бежали толпы голодных детей, протягивали тонкие ручонки и просили хлеба. Повсюду смердело войной.

Двадцать пятого августа мы настроились на радиостанцию противника и услышали следующие новости:

«Сегодня утром Двадцать восьмая бронетанковая дивизия под командованием генерала Леклерка вошла в Париж [166]166
  Леклерк командовал 2-й бронетанковой дивизией, а не 28-й. – Прим. ред.


[Закрыть]. По всему городу звонили колокола, и население бурно ликовало. Все немцы, у которых хватало глупости появляться на улицах, рисковали жизнью. Охранников в тюрьме Фресне удавили заключенные. Всем женщинам, заподозренным в связи с оккупантами, брили головы, сдирали с них платья и рисовали на телах свастики. Генерал фон Хольтиц арестован американцами. Весь город был иллюминирован до утра. Vive la France!»

Мы выключили приемник и какое-то время молча глядели друг на друга.

– Знаете, что? – заговорил наконец Порта. – Старине Хольтицу не дали достаточно вооружений, чтобы уничтожить весь город, и, готов спорить, он сейчас изо всех сил утверждает, что спас Париж от разрушения.

– Ему ни за что не поверят, – сказал Барселона.

– К тому же, – поддержал его Малыш, – все это будет в письменных приказах и прочих документах.

Порта пожал плечами.

– Те, кто наверху, всегда ухитряются вывернуться из чего угодно.

– На сей раз ничего не выйдет.

– Идем на спор? – предложил Порта.