Текст книги "Уничтожить Париж"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

14

Однажды в Сюрсне [143]143
  Пригород Парижа. – Прим. ред.


[Закрыть]полицейские вермахта арестовали двух мальчишек за незаконное владение пистолетами. Старшему было пятнадцать лет; младшему – всего тринадцать.

Их приговорили к смерти, но майор Шнайдер то ли из-за необычного гуманизма, то ли из страха перед близким концом войны – не решался привести приговор в исполнение. После нескольких проведенных в нерешительности дней он отправился прямо к самому генералу фон Хольтицу и попросил у него совета.

– Зачем обращаться ко мне? – холодно спросил фон Хольтиц. – Этот вопрос не имеет ни малейшего значения.

– Но ведь они еще дети.

– Им достаточно лет, чтобы знать закон, не так ли?

Майор Шнайдер не мог этого отрицать. На другой день мальчишек казнили на Монт Валерьене [144]144
  Название холма под Парижем, на котором немцы производили расстрелы осужденных. – Прим. ред.


[Закрыть].

ГЕСТАПО КАПИТУЛИРУЕТ

По казармам быстро разнеслась весть: прибыли гестаповцы. Они были во дворе, на виду у любого мазохиста, который хотел смотреть на них. Длинные черные «мерседесы» стояли у главных ворот между парой астматичных DKW [145]145
  Известная немецкая марка мотоциклов. – Прим. ред.


[Закрыть].

Услышали мы эту новость во время завтрака. Малыш тут же одним духом проглотил столько еды, что хватило бы на пять глотков, и побежал прятать три мешочка с золотыми зубами под розами гауптфельдфебеля Гофмана. Поднялась неистовая суета. Мало у кого сохранялся хоть какой-то аппетит. Порта, разумеется, продолжал бесстрастно есть, но Барселона постоянно утверждал, что у этого человека два желудка.

На кухне лихорадочно регулировали весы. Подсобные рабочие-французы исчезли и не появлялись несколько дней.

Майор Хинка благоразумно исчез. Врач, бывший в казармах всего пять минут назад, тоже словно сквозь землю провалился. Видимо, не только мы, простые солдаты, испытывали сильное нежелание встречаться с гестаповцами.

Поступил приказ построиться во дворе.

– Вот оно, – угрюмо пробормотал Хайде. – Что я вам говорил?

Сидевший рядом со мной Грегор потел от страха.

– Как думаешь, что нужно этим скотам?

– Откуда мне знать, черт возьми? – резко ответил я, придя от страха в раздражение.

Гестаповцы пошли в опустевшую столовую. Восемь человек были в привычных кожаных пальто и широкополых шляпах, ставших чуть ли не форменными. Они с важным видом расположились на помосте в конце зала – расселись на стульях под ярко раскрашенными коронами, все еще висевшими на стенах после празднества «Kraft durch Freude» [146]146
  «Сила через радость» (нем.), название немецкой организации, в рамках Германского трудового фронта занимавшейся досугом и отдыхом трудящихся. – Прим. ред.


[Закрыть], состоявшегося три дня назад.

Нас вызвали в столовую, и мы стояли в противоположном конце, а гестаповцы разглядывали нас холодными, серыми, немигающими глазами, выискивая лица, которые вызовут у них интерес. Чуть впереди остальных сидел невысокий, крепко сложенный человек с массивным подбородком, глазами навыкате и длинными, как у обезьяны, руками. Посреди зала стоял ряд пустых стульев; они зловеще дожидались первых жертв.

Сидевший впереди поднял графин с водой и отпил несколько глотков. В тишине было слышно бульканье. Потом ободряюще подался вперед и обратился к нам.

– Криминаль-обер-секретер Шлюкбебир. Гестапо.

Последовала краткая пауза, наверняка чтобы дать нашим тупым солдатским мозгам усвоить это сообщение.

– Я здесь, – продолжал с обворожительной улыбкой криминаль-обер-секретер, – как ваш друг. Я здесь для того, чтобы помочь вам. Мы, гестаповцы, такие же люди, как и вы. Вы должны доверять нам и ничего от нас не скрывать. – Улыбка его внезапно исчезла, сменилась выражением ненависти и жестокости. – Бояться нас нужно только тем, у кого нечиста совесть! Только тем, кто нарушил закон, только тем, кто предал свою страну и подвел своего фюрера, нужно ежиться от страха при виде нас!

Снова пауза. Мы оставались бесстрастными. Несколько человек зевнули.

Шлюкбебир позволил жестокой мине постепенно исчезнуть и сменил ее приветливой улыбкой вестфальского крестьянина.

– Послушайте! – ободряюще заговорил он. – Давайте поймем друг друга. Давайте будем откровенны. Тем, у кого чиста совесть, совершенно нечего бояться. Мы, гестаповцы, салютуем вам. Становому хребту немецкой армии! Давайте дружно встанем и споем наш национальный гимн!

Он добродушно отбивал ритм графином. Гестаповцы пели громко, а из нашего конца зала раздавалось несколько слабых, унылых звуков. Когда гимн пришел к нестройному завершению, Шлюкбебир одобрительно кивнул. Потом поставил графин и водрузил руки на бедра.

– Я бы хотел, чтобы это был только лишь визит доброй воли. К сожалению, есть серьезные – нет, прискорбные – дела, которые необходимо обсудить. – Он шагнул вперед и простер руки к нам. – Голос его поднялся до потрясающего крещендо. – Еврейские вредители запятнали вашу честь!

Я взглянул на стоявшего рядом Порту, и мы пожали плечами.

– Вы знаете, – продолжал Шлюкбебир тем же хриплым криком, – что сделки на черном рынке наказуемы по уголовному кодексу!

Он достал из кармана и торжествующе воздел уголовный кодекс, словно факел свободы.

– Наказуемы смертью!

Голос его поднялся еще на пол-октавы. Рука, держащая «факел свободы», быстро прошлась по горлу в не оставляющем сомнений жесте.

– Черный рынок – это новая чума Европы! Избавьтесь от черного рынка, и вы избавитесь от еврейской пятой колонны! – Он угрожающе потряс обеими руками. – И мы избавимся от нее! Очистим Европу от этой гнойной язвы! Очистим Европу от грязных еврейских свиней, занимающихся этим отвратительным делом!

Криминаль-обер-секретер, зловеще хмурясь, уставился на стоявших в переднем ряду солдат. К сожалению, по какой-то оплошности, там стояли мы.

– Садитесь сюда!

Он резко указал на пустые стулья.

Мы ждали в надежде, что кто-то другой, у кого чиста совесть, выполнит этот приказ, но, казалось, все мы предали свою страну, подвели своего фюрера и имели все основания бояться встречи с гестаповцами. Никто не двинулся с места. Нам ничего не оставалось, как смело выйти вперед и рассесться полукругом на стульях. Я сказал себе, что это просто случайность; этот человек ничего не имел против нас, ему просто требовались козлы отпущения, чтобы усадить их на свои штрафные стулья и нарезать ремней из их кожи. Только совесть у меня не была чистой, и я не мог быть уверен.

– Ну-ну, солдаты. – Шлюкбебир встал перед нами, расставив ноги. – Я уже сказал, что мы, гестаповцы, ваши друзья. Мы здесь затем, чтобы помочь вам защитить свою честь от этих акул черного рынка.

Он допил из графина воду и громко, раскатисто рыгнул.

– Пропало десять мешков кофе! – выкрикнул он. – Этот кофе продали на черном рынке евреи! Мы, гестаповцы, знаем это наверняка! Гестаповцы знают все! Где этот кофе?

Вопрос казался общим, но мы, второе отделение, сидевшие в центре зала, чувствовали себя первыми подозреваемыми. Остальные воспользовались возможностью обратить на нас сосредоточенный взгляд, и мы почувствовали, что сила общественного мнения немедленно нас осудит. Краем глаза я увидел, что Старик разрывает свой блокнот на тонкие полоски, что Хайде загасил недокуренную сигарету и тут же закурил другую. Гюнтер запрокинул голову и сосредоточенно разглядывал черный потолок. Барселона деловито отрывал пуговицу с мундира, Малыш рассматривал подошву сапога, а Грегор старательно постукивал ногтем по зубам, словно искал в них дупла. Только Порта держался беззаботно. Он смотрел прямо на Шлюкбебира, и взгляды их встретились.

Наступило долгое молчание. Казалось, Шлюкбебир ждет, что Порта заговорит. Может быть, сознается. Но рот у Порты был плотно закрыт.

– Как угодно! – Шлюкбебир перевел взгляд на остальных. – Перейдем ко второму пункту. Три дня назад был похищен грузовик с постельными принадлежностями; он остался на несколько секунд без внимания перед казармой второй роты. Где эти постельные принадлежности? Я жду!

Мы сидели и ждали вместе с ним. Прошло десять минут. Никто не кашлял, никто не сморкался, никто не переступал с ноги на ногу. Мы едва смели дышать, чтобы не получилось свиста или вздоха.

– Глупцы! – заорал Шлюкбебир, потрясая кулаком. – Не думайте, что вышли из воды сухими! Мы, гестаповцы, никому не даем выйти сухим из воды! И учтите, вы сейчас не на фронте. Может быть, в окопах вам разрешалось отбиться от рук, но здесь – нет! Вы имеете дело с гестапо! Предупреждаю! Мы не знаем жалости! Те, кто предал своего фюрера, должны понести кару!

Несколько одобрительных кивков сзади. У Шлюкбебира появилась пена у рта. Он заплясал возле стола и так стукнул по нему кулаком, что графин свалился на пол.

– Герр криминальрат!

К моему крайнему ужасу, это встал Порта. И одарил взбешенного Шлюкбебира обаятельной однозубой улыбкой.

– Вы сказали, что гестапо хочет помочь нам?

Изумленный стон всего зала. Вся вторая рота свирепо уставилась на него.

– И что? – спросил Шлюкбебир.

– Со всем смирением и почтительностью хочу подать жалобу. Обращаются с нами дурно.

С бесконечной скорбью Порта нагнулся и достал из голенища какую-то объемистую книжицу.

– В последние четыре месяца, – сказал он, – мы не получали положенного сахара. – Перевернул страницу и постукал по ней пальцем. – По два грамма на человека [147]147
  Может быть, все же по двадцать граммов? – Прим. ред.


[Закрыть]за каждым приемом пищи, вот что здесь сказано.

Шлюкбебир, сощурясь, посмотрел на него, потом щелкнул пальцами.

– Интенданта сюда!

Двое бандитов в кожаных пальто отправились искать беднягу. Шлюкбебир неотрывно наблюдал за ним, когда его привели.

– Интендант! Мне сказали, что солдаты четыре месяца не получают положенного сахара! Неужели это правда?

Интендант совершенно равнодушно пожал плечами.

– Конечно, правда. Полк не получал сахара.

– Понятно. Спасибо. – Шлюкбебир торжествующе повернулся к Порте. – На этом этапе войны только глупец или предатель будет беспокоиться из-за двух жалких граммов сахара! Мы все должны приносить жертвы. Твоя жалоба отвергнута.

– Тогда я хочу подать другую, – очень твердо сказал Порта. – За последние четыре месяца я не получал положенных сапог. Я неоднократно жаловался на это, и в последний раз мне сурово угрожали. Не думаю, что это правильно и справедливо; не думаю также, что так считает гестапо, принимающее наши интересы, как вы сказали, близко к сердцу. Солдаты, сражающиеся за фюрера, должны требовать удовлетворения своих прав, не выслушивая угроз. Что сказал бы фюрер, если б узнал об этом? Посмотрите, какие на мне сапоги! – Порта поднял ногу и вытянул в сторону Шлюкбебира. – Я вынужден покупать их за свои деньги.

Шлюкбебир смотрел на сапоги с ужасом и любопытством. Разумеется, они были не армейского образца и шились не в Третьем рейхе. Гауптфельдфебель Гофман в конце зала раздраженно улыбнулся. Казалось, Порта на сей раз хватил слегка через край. В конце концов, кто хоть раз слышал о выдаче сапог?

– Кто хоть раз слышал о выдаче сапог? – спросил Шлюкбебир.

– Но об этом сказано здесь! – Порта полез в карман и достал другую книжку. – Статья двенадцать триста шестьдесят пять, пункт четыре А, пятая строчка: «Каждый солдат, младший командир и офицер, который сам покупает себе сапоги, должен получать двенадцать пфеннигов в день специально для этой цели».

Порта дружелюбно улыбнулся. Мышцы непроницаемых лиц гестаповцев начали подергиваться от раздражения. Они приехали разобраться с важным делом об украденном кофе, и – на тебе, погрязли в нелепых претензиях Порты. Без надежды выбраться из них.

– И долго, – машинально спросил Шлюкбебир, – ты не получал денег?

– Очень долго! Однако вел счет. Сейчас я должен получить семнадцать рейхсмарок двадцать четыре пфеннига. Через час будет тридцать шесть пфеннигов.

Гофман внезапно выбежал из строя.

– Это смехотворно! В жизни не слышал такой нелепости. Деньги на сапоги, надо же! Идет война, а ты думаешь о деньгах на сапоги! Интересно, что сказал бы генерал фон Хольтиц по этому поводу!

– И мне интересно, – искренним тоном ответил Порта. – К сожалению, те мелочи, которые волнуют нас, простых солдат, не доводят до сведения тех, кто обладает высокой властью. Они могут показаться вам пустячными, но, поверьте, для нас значат очень много.

– Обер-ефрейтор Порта, приказываю немедленно прекратить отнимать у всех время! Еще одно слово, и я могу сделать то, о чем мы оба пожалеем – но ты больше, чем я! Терпение мое на исходе – и это говорит уже армия, не гестапо!

Шлюкбебир повернулся, схватил чей-то графин с водой и стал жадно пить. Надо же, говорит армия! А что она возомнила о себе? В Третьем рейхе воцарилась бы жуткая анархия, если б армия пришла к власти. Он допил воду и стал искать взглядом еще графин.

– Пора бы ему пойти отлить, – пробормотал Малыш.

– Прошу прощения, – почтительно обратился Порта к Гофману, – но знаете ли вы, что начальнику категорически запрещено угрожать подчиненному, когда он приносит жалобу? Это может привести к весьма серьезным последствиям. Я прочел об этом буквально вчера и где-то сделал пометку… Устав, сорок вторая страница, третья строчка… Подписано оберстлейтенантом из штаба генерала Райберта. Я подумал, мне следует довести это до вашего сведения.

Гофман отвернулся, лицо его побагровело. Кулаки гауптфельдфебеля сжимались и разжимались. Мне стало его жаль. Я сам готов бывал ударить Порту, когда он начинал говорить таким елейным, слащавым тоном.

Шлюкбебир, казалось, колебался. Его явно раздражало, что этот неотесанный обер-ефрейтор отнимает у него время. С другой стороны, нельзя было отрицать, что этот человек знает устав от корки до корки, знает свои права, и разве не сам фюрер сказал: «Один закон для тех, кто внизу, и тех, кто наверху»?

В дальнем конце зала лейтенант Лёве с надменной улыбкой на губах прислонялся к стене. Он сам не раз терпел подобное от Порты и наверняка веселился, видя, как другие становятся его жертвой.

– Обер-ефрейтор, – спросил Шлюкбебир приветливо, дружелюбно, – подал ты счет на те деньги, которые тебе положены?

– Конечно, подал! – возмущенно ответил Порта.

Гофман резко повернулся.

– Это ложь! Нелепая ложь! Этот олух не может даже толком расписаться, тем более составить счет! А что до сапог, которые у него на ногах, могу сказать, откуда они у него… он стащил их, как и все остальное! И теперь хочет содрать за них деньги с армии! Надо же! – И взволнованно заходил по залу. – Я три года наблюдал за этим человеком. Он психопат, мошенник и вор! Можете не сомневаться, что кофе украл он! Его нужно немедленно арестовать, он позорит армию!

Лейтенант Лёве восторженно засмеялся, к нему присоединился гауптман Гликель, командир первой роты. Вскоре смех охватил всех собранных там солдат, зал оглашали гогот и гиканье. Порта улыбнулся и в знак благодарности лихо щелкнул каблуками.

– Герр криминальрат, позволите вы мне защититься от этих оскорбительных обвинений гауптфельдфебеля?

Шлюкбебир приподнял бровь.

– Разумеется, это твое право. И похоже, ты можешь вызвать сколько угодно свидетелей.

– Позвольте начать мне!

Гофман подошел к нашему полукругу стульев и указал пальцем на Малыша.

– Кройцфельдт!

Вне всякого сомнения, он не ждал никакой опасности от такого шута, как Малыш.

– Ты находишься под присягой, поэтому не пытайся мне лгать! Снял или нет этот идиот те сапоги, что у него на ногах, с мертвого американского солдата? Кстати, мародерство – серьезное преступление!

– Я уверен, что обер-ефрейтор Порта ни за что не станет заниматься мародерством, – ответил с возмущенным видом Малыш. – Во всяком случае, я ни разу не видел, чтобы он обирал труп. Что касается сапог, я знаю, что он купил четыре пары у фельдфебеля из Сто семьдесят седьмого пехотного полка в тот день, когда они подожгли склад.

Малыш сел с довольным видом. Гофман закусил губу.

– Это ложь, и ты это знаешь!

Порта преспокойно достал из кармана пачку бумаг, полистал их и вынул счет, подписанный штабсцальмейстером Баузером из Сто семьдесят седьмого пехотного полка. Шлюкбебир застучал по столу, требуя еще воды.

– Обер-ефрейтор Порта, кажется, тебе причитается – сколько там? – семнадцать рейхсмарок двадцать четыре пфеннига?

– Уже почти тридцать шесть, – поправил Порта. – Из принципа, – ханжески добавил он, – я стараюсь быть точным.

– Правильно. – Шлюкбебир кивнул Гофману. – Гауптфельдфебель, может, позаботишься, чтобы этот человек немедленно получил свои деньги? Лучше решить дело на месте. Не стоит беспокоить высшее командование, правда?

– Я сам отдам ему эти деньги! – выкрикнул Гофман и швырнул в Порту горсть монет.

Шлюкбебир с улыбкой подался вперед.

– Обер-ефрейтор, есть еще жалобы?

– Так точно, несколько, – откровенным тоном ответил Порта. – Но я не хочу беспокоить вас ими, герр криминальрат. У вас есть более важные дела – и, в конце концов, мы ведем войну.

– Надо же! – пробормотал Гофман и возмущенно отвернулся.

Шлюкбебир немного посидел в задумчивости, наверняка размышляя, сможет ли теперь вернуться к досадному вопросу о кофе; как установить несомненную вину Порты и вместе с тем достигнуть соглашения с ним, закрыв глаза на это преступление за половину добычи. Десять мешков кофе! Это почти состояние, даже половина их сделает перспективу пятого года войны почти сносной. Но Порта явно не такой дурак, каким выглядит. У него достаточно хитрости, сильный инстинкт самосохранения, и действовать надо осторожно.

– О пропавшем кофе, – начал Шлюкбебир, выясняя обстановку. – Возвращаться к этой теме неприятно, но тебя обвинили в краже, обер-ефрейтор.

– Увы, да, – согласился Порта, укоризненно взглянув на Гофмана. – Я бы хотел помочь вам, герр криминальрат. К сожалению, я ничего не знаю о кофе. Видите ли, я его никогда не пил.

От наглости этого заявления у Гофмана отвисла челюсть, но тут распахнулась дверь, и в столовую вбежал фельдфебель Винкельман, который заведовал складом.

– Герр обер-инспектор [148]148
  По ходу повествования должности Шлюкбебира в устах окружающих меняются: сначала он был криминаль-обер-секретером, затем стал криминальратом, а теперь – обер-инспектором. Возможно, это сознательная лесть: первая позиция ниже второй и третьей (третья, правда, ниже второй). – Прим. ред.


[Закрыть]! – Он бросился к Шлюкбебиру, взволнованно размахивая руками. – Хорошая новость, герр обер-инспектор! Я только что пересчитал мешки с кофе и нашел их все в целости и сохранности!

– Что-что? – ахнул Шлюкбебир.

– В целости и сохранности, – радостно продолжал фельдфебель. – Исчезнувший кофе оказался за мешками с югославским ячменем. Где ему не место. Естественно, в голову не приходило искать его там. Это всё солдаты, которых направляют ко мне в наряд, герр обер-инспектор. Они ни на что не обращают внимания. Все перемешано, нигде нет порядка. Иногда просто не знаю, что делать. Это будет происходить и дальше, если мне не дадут солдат, которые будут работать, как надо.

Шлюкбебир поджал губы. Он уже твердо решил взять пять мешков себе. Поэтому с какой стороны ни взгляни, это все равно был вопрос кражи.

– Это возмутительно! – раздраженно заявил Гофман. – Ты лжешь, Винкельман! Ты прекрасно знаешь, что мы вместе пересчитывали мешки и тщательно все осмотрели.

Шлюкбебир, Гофман, двое гестаповцев и фельдфебель отправились строгой колонной на склад. Семнадцать помеченных армейской маркировкой мешков бразильского кофе стояли в ряд. Их открыли, и все принялись обнюхивать содержимое жадно дрожащими ноздрями. В каждом, несомненно, был чистый, свежий кофе. Гофману было ясно, что фельдфебель сплутовал, но как, понять он не мог. Мысль о его связи с Портой он нехотя отверг. Порта, мастер хищения армейских припасов, вполне мог обойтись без помощи такого недотепы, как Винкельман.

– Похоже, – недовольно сказал Гофман, – что относительно кофе мы ошиблись…

– Ха! – Шлюкбебир натянул на глаза шляпу. – Вот этим мы и займемся! Ложный донос, небрежное исполнение обязанностей, умышленная трата времени гестапо… Что предусмотрено триста девятой статьей. Это отнюдь не мелкое правонарушение, гауптфельдфебель. Оно может стать причиной серьезных неприятностей. Очень серьезных.

Один из помощников Шлюкбебира уже позвякивал в кармане наручниками. Все, кроме Винкельмана, медленно пошли обратно в столовую. Гофман был явно в глубокой задумчивости, но особенно испуганным не выглядел. Мне стало любопытно, что он вынашивает в своем злобном мозгу.

– Обер-инспектор, – неожиданно сказал он, – раз вы здесь, то, чтобы не совсем напрасно тратить ваше время, я хочу потребовать расследования случая, который имел место три года назад в первой группе второго отделения пятой роты Двадцать седьмого танкового полка. Я обвиняю их в государственной измене, отказе выполнять приказ и трусости перед лицом противника… Помимо всего прочего, – мрачно завершил он.

Шлюкбебир грозно приподнял бровь.

– Ты можешь обосновать это обвинение?

– Конечно! – ответил Гофман.

Мы все помнили этот случай. Два «тигра» сломались прямо перед позициями противника. Экипажи покинули их, и штабной оберст вежливо приказал вернуть танки. Лейтенант Лёве, прекрасно понимая, скольких жизней это будет стоить, наотрез отказался выполнять приказ. Между обоими офицерами произошла ожесточенная ссора, которую оборвал взрыв гранаты, убивший оберста. Порта был настолько бестактен, что стоял, смеясь, над трупом офицера, и раздраженный до крайности Лёве ударил его по лицу. Часто нарушавший дисциплину Порта воспринял удар как должное, но эта история каким-то образом стала известна Гофману, и он явно дожидался возможности использовать ее в своих интересах. По двум пунктам: отказ выполнять приказание и избиение подчиненного. Теперь такая возможность представилась, и Гофман использовал ее в полной мере.

Шлюкбебир слушал эту историю с нарастающим интересом. Он принадлежал к тому типу людей, у которых нет симпатии к офицерам, особенно воевавшим на передовой. Поэтому эта возможность была для него благоприятной в той же мере, что и для Гофмана. Дело было серьезным, и, если обвинение подтвердилось бы, могло привести к повышению в звании тех, кто дал ему ход. Строго говоря, заниматься им должно было не гестапо, а полевая жандармерия, но Шлюкбебир почти наверняка мог уладить с ними эту проблему.

Он повернулся к лейтенанту Лёве, стоявшему неподалеку, бледному и напряженному.

– Это правда, лейтенант?

Наступила пауза. Мы с беспокойством ждали ответа Лёве. Хоть он и был офицером, мы все ему сочувствовали.

– Это правда? – повторил Шлюкбебир. – Вы ударили подчиненного?

– Да, – очень тихо ответил Лёве.

Шлюкбебир сделал вид, что его охватили изумление и ужас.

– Вы ударили подчиненного? Вы, офицер? Подняли руку на одного из своих солдат? У вас хватает бесстыдства признаваться в этом?

Тирада эта продолжалась почти десять минут. Переходила от одного поразительного пункта к другому. Набирала силу и завершилась безумным крещендо истерической ярости, изливающим презрение и брань на всех офицеров вообще и на лейтенанта Лёве в частности. Посреди нее Порта встал и открыл рот, чтобы заговорить, но Шлюкбебир был не в состоянии остановиться сразу, и ему потребовалось на это еще несколько минут.

– Герр криминальрат, – заговорил Порта отвратительным елейным тоном, к которому он прибегал в подобных случаях, – все, что вы говорили, справедливо. Я совершенно согласен с вами. Все офицеры – скоты и заслуживают виселицы.

По лицу Шлюкбебира промелькнула тень беспокойства. Неужели он в самом деле это сказал? Разумеется, это правда, но, пожалуй, не стоило заходить так далеко. Это может быть опасно.

Порта театрально хлопнул ладонью по пряжке ремня с надписью «Gott mit uns» [149]149
  С нами Бог (нем.). – Прим. пер.


[Закрыть].

– Один только Бог, – ханжески заговорил он, – заботится о простом солдате. Офицеры ведут себя как им вздумается, и все это сходит им с рук. Мы все это знаем. Если б только знал и фюрер! Но я уверен, что вы сможете сообщить ему о положении дел, герр криминальрат. Ваше слово будет очень весомым.

Бедняга Лёве, должно быть, с трудом верил, что против него выступает Порта. Друзьями их вряд ли можно было назвать, но между ними существовало взаимопонимание, определенная симпатия, даже уважение.

– В свое время, – продолжал Порта, – я получал немало ударов от офицеров. И обычно воспринимал их как неотъемлемую часть армейской службы. Но после того случая, о котором рассказал вам гауптфельдфебель, я разозлился. Признаюсь в этом. Разозлился так, что, сказать по правде, довел это дело до своих знакомых в GGSA [150]150
  Geheimes Gericht der Soldaten und Arbeiten (нем.). – Тайный суд для солдат и рабочих. – Прим. пер.


[Закрыть]. Оно давно улажено.

– Минутку, обер-ефрейтор! – Шлюкбебир потянулся дрожащей рукой к пустому графину. – Ты довел это дело до… до GGSA?

– Совершенно верно, – ответил Порта.

Большое румяное крестьянское лицо Шлюкбебира побледнело. Мы не удивились этому. Все мы знали, что такое GGSA. Каждый солдат или рабочий, даже самый незаметный, мог обратиться с жалобой в этот суд и знать, что его дело справедливо рассмотрят. Это была могущественная организация, пожалуй, единственная, которой гестапо боялось [151]151
  Данная организация, равно как и ее статус – вымысел автора. – Прим. ред.


[Закрыть].

Шлюкбебир никак не мог выяснить, правду говорит Порта или нет. Если да, он уже наговорил лишнего с точки зрения собственной безопасности. Если нет, Шлюкбебир никогда не узнает этого, потому что выяснять было рискованно. Если только Тайный суд был причастен к этому делу, лучше отстраниться от него, пока не поздно.

Шлюкбебир принялся беспорядочно заталкивать бумаги в кожаный портфель.

– Отлично, – строго сказал он. – Я напишу рапорт. – Угрожающе посмотрел на Гофмана. – В следующий раз, когда прибежишь в гестапо с рассказами о евреях, черном рынке и украденном кофе, позаботься о том, чтобы факты подтвердились, иначе попадешь в большую беду. На сей раз тебе повезло. Мы простим тебя. Только не думай, что такое может повториться и что мы об этом забудем. Мой рапорт будет храниться в деле, и мы будем следить за тобой. Все. – Он кивнул. – Очистите зал. Выведите солдат. Ты, обер-ефрейтор, останься! Я хочу с тобой поговорить.

Зал опустел быстрее, чем заполнился. Шлюкбебир доброжелательно положил руку на плечи Порте.

– Скажи, кого ты знаешь в Тайном суде? – умасливающе спросил он.

– Это совершенно секретно, – ответил с усмешкой Порта. – Даже под страхом смерти я не назову их фамилий.

– Да брось ты! – Шлюкбебир сделал попытку весело рассмеяться. – Неофициально!

– Официально или нет, все равно это совершенно секретно.

– Гмм. – Шлюкбебир посмотрел на него, потом повел головой. – Пошли со мной в клуб-столовую. Поговорим о делах.

Впоследствии мы узнали о неудачных попытках Шлюкбебира установить истину.

– У меня тоже есть знакомые в Тайном суде, – начал он с небрежным видом. – Интересно, знаешь ты кого-то из них?

– Очень может быть, – ответил Порта. – Вы часто видитесь с ними? Не исключено, что как-нибудь встретимся там.

– Вполне возможно, – согласился Шлюкбебир, и Порта заметил, что он начал сильно потеть.

Наступило недолгое молчание. Порта сидел с бессмысленной усмешкой, а Шлюкбебир ломал голову, ища новый подход. И наконец спросил:

– Выпьешь еще кофе?

– Почему же нет? – согласился Порта. – Похоже, он сейчас в моде.

– Ты же сказал, что никогда его не пил?

– Решил попробовать – понять, что упускал столько лет!

Шлюкбебир ждал, пока перед ними не поставили новые чашки, потом подался вперед с лукавой улыбкой.

– Строго между нами, товарищ. Где ты спрятал эту штуку?

– Какую?

– Ты понимаешь, о чем я! Кофе!

– А… да. Да, теперь понимаю. – Порта кивнул с раздражающе-дурашливым видом. – Кофе! Ну, конечно!

– У меня есть друзья, – сказал Шлюкбебир, – которые заплатят хорошую цену за настоящий кофе.

– Увы, мне нечего им предложить, – с сожалением сказал Порта. – Но если я найду настоящий кофе, кто эти ваши друзья?

– Их фамилии ничего тебе не скажут, но, можешь поверить, они заплатят хорошо… Доходы пополам. Договорились?

– Вы, должно быть, шутите! Вы получаете десять процентов, и я об этом подумаю.

– Пусть будет двадцать. Мои друзья очень влиятельные люди. Эта сделка может принести тебе большую пользу.

Порта немного подумал.

– Пусть будет семнадцать.

– Семнадцать? – Шлюкбебир придал лицу гестаповское выражение, лоб его наморщился, глаза сузились, рот растянулся в зловещую линию. – Ты очень глуп, мой друг. Похоже, ты не понимаешь, что сила влиятельных людей способна работать в двух направлениях – тебе на пользу или тебе во вред, в зависимости от оказанных услуг. Нам ни к чему сердить их, так ведь?

Порта молча встал. Допил кофе, затянул ремень и пошел к выходу. Шлюкбебир бросился за ним.

– Дорогой друг, не нужно обижаться! Может быть, тебя ввел в заблуждение мой тон? Я просто слегка пошутил!

– Я понимаю шутки не хуже, чем кто бы то ни было, – с достоинством ответил Порта. – Мой дедушка был известным клоуном и к тому же патриотом. До слез смешил публику вертящейся накладкой цветов государственного флага на заднице. Так что чувство юмора у меня хорошо развито. И мне ваша шутка не понравилась. Она слишком походила на угрозу, чтобы казаться смешной.

– Нет, но послушай! – Шлюкбебир придвинулся в Порте и зашептал ему на ухо. – Я знаю, что один из штабных офицеров фон Хольтица ищет кофе… и не для себя, заметь! Для самого генерала!

– Предлагаете, чтобы я отправился к фон Хольтицу с мешком кофе под мышкой?

– Нет, нет, разумеется. Я займусь всеми сторонами дела. Подключу разные каналы, и ни тебе, ни мне не понадобится даже близко подходить к фон Хольтицу. Его окружают шпики международного еврейства, и приближаться к нему опасно, если не знаешь пути сквозь это тесное окружение.

– Вы знаете тех, кто знает путь? – любезным тоном спросил Порта.

– Мы, гестаповцы, знаем все… И вот что, – Шлюкбебир взял Порту под руку, и они вместе вышли, – думаю, мы в конце концов сойдемся на семнадцати процентах?

Сделка была заключена в тот же вечер. Мы все собрались на кухне отеля «Мерис» выпить и были настолько подшофе, что пригласили к себе Шлюкбебира.

– Скажите, – неожиданно спросил Порта, – вы считаете себя культурным человеком?

– Культурным? Конечно! Думаешь, я достиг бы нынешнего положения без хорошего образования?

– Я не знал, – ответил Порта. – Но раз вы культурный человек, то, может быть, поможете нам в одной небольшой проблеме?

– Постараюсь, – напыщенно ответил Шлюкбебир. – Что у вас за проблема?

– Видите ли, – сказал Порта, – мы хотим узнать имя свиньи Одина.

– Свиньи Одина? Что это за чепуха со свиньями? – вопросил Шлюкбебир. – Меня сегодня четвертый раз спрашивают о свиньях.

– Вы знаете ответ? – спросил Порта.

Мы, затаив дыхание, ждали, чтобы гестаповец блеснул перед нами культурой. Ждали так долго, что задышали снова. Наконец Шлюкбебир покачал головой.

– Странное дело, – признался он, – но даже при своем образовании я никак не могу вспомнить имя этой треклятой свиньи!