Текст книги "Гнев. История одной жизни. Книга вторая"

Автор книги: Гусейнкули Гулам-заде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

ЗНАЛИ ТОЛЬКО ГОРЫ

Ночь. Горы затаенно ждут рассвета. А он уже близок, на востоке небо подернулось розовой дымкой. Вот-вот заполыхает заря...

Люди торопятся, спешат, им дорога каждая минута темноты. Повстанцы уходят на восток, туда, где пролегла между утесов узкая щель. Каждая минута и каждый шаг отдаляют отряд от смертельной опасности. Где-то там, за горами, остались догорать костры, за которыми внимательно следит противник. Через час – второй обман будет раскрыт, и по следам отряда метнется погоня. А может быть обо всем уже известно врагу, и за ближайшим поворотом высекают из камней искры горячие кони преследователей?..

Мрак ночи медленно стекает куда-то вниз, в сырые и глубокие ущелья.

– Друзья,– говорит Ходоу-Сердар, осаживая горячего коня,– нам необходимо на время расстаться. Врага нужно сбить с толку. Пусть он радуется, думая, что наше восстание подавлено.

Повстанцы молчат. Тяжело этим храбрецам слышать такие слова своего вожака.

– Я приказываю вам,– голос Ходоу-Сердара дрогнул, но в следующее мгновение зазвучал вновь решительно и твердо. – Да, приказываю! Немедленно всем разойтись по домам. И ждать дальнейших указаний. Знайте, что можете понадобиться в любую минуту. Пусть всегда будут заряжены ваши ружья! Острей наточите свои сабли!..

Какую выгоду давало такое решение командира? Для размышлений и споров не было времени. Наступило утро. Завели свои звонкие трели жаворонки. Где они? Не так-то просто их отыскать, а песни льются и звенят.

В природе все ликует, а для нас настал тяжелый час... Мы прощаемся. Каждый из нас молча поднимает над головой сжатую в кулак руку и трогает поводья.

Вскоре я, Мирза-Мамед, Ахмед, Аббас и Рамо спускаемся по крутой тропе в Джеристантскую долину.

Там, внизу, изумрудный ковер трав, раскидистые кусты. Эта долина на весь Хорасан славится стройными и красивыми косулями. В густых зарослях дикого инжира и ежевики звенит, прыгает с камешка на камешек звонкий и чистый горный ручеек. Жадно припадаем к нему. Вода – зубы ломит. Напоив лошадей и умывшись, созвали совет: что делать дальше, куда держать путь?..

– Нам нужно поесть и отдохнуть, – говорю я.– Иначе мы скоро свалимся с коней. Да и лошадям передохнуть не мешает.

– Какой отдых? – ворчит Рамо.– И что ты предлагаешь на завтрак? Башмаки или портянки?

Ахмед хохочет, а Аббас язвит:

– Разве шашлык из мяса джейрана – еда? Нам бы с Рамо – боджнурдских ягнят...

Смех проносится по всей нашей «дивизии». Даже Рамо не может удержаться от смеха, но и сдаваться он не собирается.

– Похоже, что тут ждали нашего визита. Косули хотят, чтобы доблестный Аббас выбирал себе самую молодую и жирную.

– Посмотрим!– горячится Аббас.– Успеешь ли ты Рамо, развести костер к моему приходу?.. Стрелять я, кажется, умею. – Он взял ружье и скрылся в кустах. Мы стреножили лошадей, сняли седла и принялись раскладывать костер.

Тонкой голубой струйкой вьется дымок, потрескивают, сучья в огне. Лучший отдых, чем этот – у костра, на лужайке – трудно себе вообразить. Вершины гор ярко залиты солнцем, а здесь, внизу, полумрак и прохлада.

«Ба-бах!» – гремит где-то выстрел. Его подхватывает эхо и долго носит в горах.

– Рамо, – смеется Мирза-Мамед, – поторапливайся. Аббас, кажется, не шутит, бьет дичь, а у тебя костер еле теплится!

– Эй, несите сухих веток! – спохватился Рамо и бросил в костер охапку сушняка. За этим и застал его Аббас, бросав на траву молодую косулю.

Засучив рукава мы с Ахмедом принялись разделывать добычу.

Вскоре все пятеро подбрасывали с ладони на ладонь душистые кусочки молодого жареного мяса, пробовали... Шашлык был недожаренным, но нам казался вкуснее знаменитого боджнурдского.

Позавтракав, разлеглись на траве у ручья, подложив под головы седла.

– Друзья, – говорит настороженно Мирза-Мамед, – нам нужно как следует отдохнуть. Но чтобы не случилось чего... Чтобы не перебили нас сонных, как туртушек, нужно поочередно дежурить. Первым будет...

– Я! – в один голос выкрикнули мы с Ахмедом.

– Хорошо,– соглашается Мирза-Мамед.– Стой на часах пока ты, Гусейнкули. Как младший среди нас.

И вот уж «дивизия» спит. Безмятежно похрапывает Рамо, что-то бормочет Аббас, чему-то улыбается во сне Мирза-Мамед. Мирно пощипывают траву лошади. Я все вижу. Опустившись на траву, наблюдаю за говорливыми струйками ручья и думаю... о Парвин. Я могу думать о ней часами, даже годами, десятилетиями... И я витаю мыслями в облаках. Но вот проснулся Ахмед. Подошла моя очередь спать.

Разбудил нас Аббас. Он вдруг запел одну из своих озорных песен, знает которых великое множество.

– Глотка у тебя, джигит, луженая! – потягиваясь и сладко позевывая бормочет Рамо. – Тебя бы только к нам в кишлак на минарет. Орал бы там за милую душу!

– Проснись, медведь! – трясет его Аббас. – Проспишь всю жизнь. Оглянуться не успеешь, как в старика превратишься.

Приближается вечер. Лошади стоят, понурив головы, часто всхрапывают и со свистом хлещут себя по бокам хвостами.

– Будет дождь, – подняв над головой руку и выставив на ветерок ладонь, говорит Ахмед.

– Что, дождливый сон видел? – смеется Рамо.

– Эх ты, голова!– огрызается Ахмед.– Посмотри на лошадей. Их донимает мошкара. Этой твари всегда много перед дождем.

– Похоже на дождь, – соглашается с ним Мирза-Мамед, – поэтому нужно побыстрей отправляться в путь.

Джеристанская долина утонула в густых, плотных сумерках. Мы продвигаемся гуськом по каменистой, узкой тропе. Накрапывает дождь. Мелкий, нудный, затяжной. Держим путь к небольшому селению Навди, в котором живет дальняя родственница Ахмеда. У нее мы и решили провести следующий день. Опасно бродить в горах; наверняка нас уже ищут.

Под утро въехали в единственную, но довольно широкую улицу селения. По обе стороны ее бравыми солдатами выстроились стройные чинары. С злобным лаем нас встретили собаки. Они выскакивали со всех сторон, неотступно бежали за нами. К счастью, родственники Ахмеда жили почти на окраине, так что всех собак Навди поднять на ноги мы не успели.

Постучали висячим молоточком в широкие ворота. Выходит богатырского сложения мужчина – хозяин дома. Он пристально всматривается в наши лица, узнает Ахмеда и, распахнув ворота, приглашает нас во двор.

– Хун пер вохер, хатен!.. Добро пожаловать! Какими судьбами, Ахмед-джан?

Через минуту уже весь дом на ногах. Нам готовят завтрак.

Ахмед коротко рассказывает хозяину о нашем бедственном положении и просит укрыть на день.

– Что за разговоры!– гудит бородатый великан.– Можете жить у меня целый год... Мой дом – ваш дом.

– А далеко ли отсюда селение Ходжан? – спросил хозяина за завтраком Мирза-Мамед.

– Ходжан? Это – за Джаджом. Фарсахов пять-шесть. Никак не больше, – объяснил бородач.– Ночи сейчас длинные... К утру без особого труда доберетесь.

В Ходжане мы надеялись разузнать кое-что об Арефе, а заодно и узнать «погоду» в здешних краях: о настроении жителей кишлаков и о своих предводителях...

Отдохнув, подкрепившись за день, в сумерках мы снова отправились в путь.

Какое раздолье! Мы жадно дышали ароматным горным воздухом. Густоватый настой осенних цветов и буйных трав плывет по ветру, пьянит, кружит голову. А горы молчат, думают свои бесконечные думы... Тропинка петляет среди колючих зарослей держи-дерева, ныряет в сырые, как склепы ущелья.

Ночь.

И вдруг вдали, почти у самой горной вершины мы видим огонек. Своим одиночеством в безбрежном океане мрака он наводит тоску и даже страх. В самом деле, кто в такую ночь, кроме нас, еще блуждает в этом безлюдном крае?

– Пастухи или охотники, – говорит всезнайка Ахмед. Наш «мудрец и гадатель» на этот раз оказался прав: у костра сидели двое молодых парней. Судя по одежде и снаряжению – местные охотники.

Мы нарушили их мирную беседу. Но, кажется, не удивили своим появлением. Один из них встал и, вглядываясь в кромешную тьму, шагнул нам навстречу.

– Добрый вечер, уважаемые! – проговорил Мирза-Мамед.

– Просим к нашему костру, – ответили зверобои.

– Охотимся?

– Да. Немножко...

– Издалека?

– Мы из Беваза, – ответил тот, что продолжал сидеть у костра. – Это – за соседней горой. А вы откуда?

Мы переглянулись.

– Из Гиляна,– за всех ответил быстрый на слово Ахмед.

– Неужели из Гиляна?– парень привстал.– Не из отрядов ли Ходоу-Сердара?

– Оттуда...

Парни встали и, уронив головы на грудь, умолкли: не было больше курдской народной армии. Они чтят память погибших.

– Миянабадские долины в трауре,– помолчав, говорит один из охотников. – В Гиляне – вражеские войска...

– А в Миянабаде?

– Пока карателей там нет, но поговаривают, что весь район будет предан огню и мечу, как очаг восстания.

– Да, новости не слишком приятные.

– Нет, друзья, борьба наша не окончена! – возбужденно говорит с минуту помолчав Мирза-Мамед. – Восстание не подавлено. На свете не найдется такой силы, чтобы победить народ. Ходоу-Сердар и его джигиты полны сил и желания сражаться за народ. И очень скоро они будут снова громить богатеев. Так, друзья охотники, и скажите всем в своем селении!.. Пусть люди поддерживают воинов Ходоу-Сердара. Народная правда победит.

Рассвет настиг нас на окраине Ходжана. Стояла прохладная погода. Осень была не за горами. А дни между тем были светлые, удивительно прозрачные. В этой прозрачности и сказывалась близость холодов.

Мы – у знакомых ворот. Спрыгнув с коней на землю, разминаем ноги. От долгой езды верхом они одеревенели. Ахмед выстукивает условную дробь, наш старый пароль. Тишина. Ахмед постучал еще раз. Настойчивее. Скрипнула дверь, слышно, как зашаркал кто-то через весь двор тяжелой обувью. Человек долго кряхтит по ту сторону ворот, похоже, что он никак не может справиться с засовом. Наконец ворота распахнулись и мы увидели тетю Фатиму.

– Дети мои!– она бросается к каждому из нас, обнимает и целует. – Вы живы?! Какое счастье, слава аллаху!.. А те бедняги...

На глазах у тети Фатимы слезы. Ее морщинистое и бледное лицо омрачила безутешная скорбь.

– Мой ненаглядный Тагир-джан... Мой любимый сын... – бормотала она горестно. – Он погиб под Гиляном. И во всем виновата я... Посоветовала ему идти на фронт...

– Тетя Фатима, успокойтесь, не убивайте себя слезами. Вы должны гордиться сыном. Тагир умер героем.– Мы пытаемся утешить женщину, но разве есть на свете сила, способная утешить мать, оплакивающую сына?

Минутой молчания мы почтили память героя, одного из тех, кто отдал жизнь за счастье и свободу курдского народа.

– Нам нужен Ареф, тетя Фатима, – говорит, выждав момент, Мирза-Мамед.

– Э-э,– отвечает несчастная женщина.– Он здесь бывает очень редко.

– Ареф в Чельхасаре,– осторожно, тихонько отвечает тетя Фатима, утирая глаза концом черного платка.– Но днем к нему ехать нельзя. Лучше – ночью. Придется подождать. Заезжайте во двор. Разболталась я, старая, совсем выжила из ума.

Она засуетилась, широко распахнув ворота:

– Заезжайте, сыночки! Когда вы постучали, я думаю: мой Тагир приехал... Может он и не погиб...

И она опять залилась слезами.

В сумерках мы покидаем гостеприимный дом тети Фатимы. По старому курдскому обычаю хозяйка выплеснула нам в след чашку чистой воды: – на счастье!

Рысью мы проскочили Ходжан, взбудоражив собак, а потом обогнув утес, что одиноким часовым застыл у околицы селения, нырнули в сырую тьму ущелья.

Всю ночь мы петляли по глухим дебрям. Достаточно было неосторожного движения, неверного шага и... Даже подумать страшно.

Под утро мы достигли какого-то небольшого, в пять-шесть глинобитных хибарок, селения. Был тот час, когда утро приходит на смену ночи, когда все живое спит особенно глубоко и сладко. Даже собаки не обратили на нас внимания. И вдруг чуткую тишину нарушил звонкий и чистый голос петуха. И тут же ему ответил второй, третий....

Судя по некоторым приметам, о которых говорила тетя Фатима, мы в Чельхасаре.

– Где-то здесь должен быть дом купца Джаббара, – говорит Мирза-Мамед. – Какой же это дворец?

Мы изрядно утомились, да и лошади – тоже. Казалось конца и края не будет этой ночи, этим горным тропам, по которым мы карабкались.

– Ну, если он купец, – бубнил полусонный Рамо, – значит у него и дом должен быть лучший в селении. А лучший дом, – вот он!

Дом, о котором толкует Рамо, не слишком роскошный, но, пожалуй, и в самом деле лучший в Чельхасаре. Широкая калитка, две сторожевые вышки по углам довольно высокого глинобитного дувала.

Нахраписто стучимся в калитку.

– Вам кого, господа?– на стук вышла пожилая женщина. Голос, да и весь ее вид говорят о том, что мы нарушили сон, такой сладкий и желанный в этот час.

– Это дом купца Джаббара?

– А кто вы такие? – бурчит женщина. – И чего вам нужно?..

– Нам нужен хозяин, – вступает в разговор Мирза-Мамед.

– Люди отдыхают, а вас носит...

Неожиданности часто встречаются на жизненном пути (появление хозяина дома тоже было для нас неожиданностью),

– Добро пожаловать, господа. Я – купец Джаббар. Чем могу служить?– из-за спины женщины шагнул навстречу нам мужчина. В предрассветном сумраке лица его не было видно, но голос купца мне показался удивительно знакомым.– Прошу вас, гости, заезжайте. – Джаббар-ага ведет наших коней во двор.

И только в доме в чистой, уютной комнате, убранной коврами мы узнали гостеприимного купца.

– Ну, уж если вы меня не признали, – широко улыбается Ареф, – другим тем более сложнее...

До утра говорит учитель. Сон с нас как рукой сняло. Мы слушали Арефа и нам не верилось, что это он и что мы опять вместе.

– Вот что, дорогие друзья, – закончил Ареф, когда первый луч солнца скользнул по стене, у которой сидели Аббас и Рамо,– обстановка в стране очень тяжелая. Нам придется чуть-чуть переждать. До весны, хотя бы. А там– собраться вновь, но уже не здесь, а в Мешхеде. Нам нужны более крупные силы. Миянабадские бедняки, даже если они все пойдут за нами, не ахти какая сила. Да чего там объяснять! Все это вы сами знаете.

Было решено – с наступлением сумерек по одному покинуть Чельхасар. Мы вернемся в свои дома и будем ждать.

– А когда потребуется, я разыщу вас всех,– сказал уверенно Ареф.

...В Чельхасаре, вскоре после описанных событий, Ареф получил письмо, в котором говорилось: «Вместе с Мирза Мамедом немедленно приезжайте в Мешхед...»

Проводив своего наставника и друга, мы объехали потом всю Миянабадскую долину, навестили многих своих друзей. Надо было обсудить создавшееся положение, приготовиться к активным действиям. И вот после месячного молчания Ареф письмом вызвал нас срочно в Мешхед,

Какие дела ждали нас впереди?..

МНОГОЛИКИЙ МЕШХЕД

Мы подъезжали к городу вечером. Было пасмурно и ветрено. Низкие облака ползли по широкой мешхедской долине, плотно окутывали взметнувшиеся слева и справа серые громады гор. Сырой, холодный ветер пронизывал до костей. И каждый, покачиваясь в седле, мечтал об уютной комнате, о горячем обеде, о теплой постели.

Мой каурый Икбал, кажется, единственный из лошадей не обращал никакого внимания на непогоду. Гордо изогнув шею, он грыз удила и резко дергал поводья, готовый в любую минуту перейти на рысь. Я сдерживал его, поглядывая на товарищей и с радостью замечал: они завидуют мне, такого скакуна нет ни у кого.

Наш небольшой отряд миновал западные ворота города и звонко застучал' копытами по острым камням мостовой Бала-Хиябана – одной из главных мешхедских улиц. Пробив плотную завесу облаков, косые лучи заходящего солнца скользнули вдоль прямого, как стрела, проспекта, широкого мутного арыка, осветили уставшие лица всадников, мокрые гривы лошадей, виднеющиеся вдали минареты...

А потом очень быстро на Мешхед опустились густые, южные сумерки. Бала-Хиябан зажег керосиновые лампы уличного освещения. Мутные, желтые пятна их покачивались в сыром и плотном мраке.

– В таком виде нам только в Медресе-навваб, – шутит Ахмед поравнявшись со мной.– Обрадуем Арефа.

– Учитель нам будет рад всегда,– самоуверенно отвечаю я друзьям.

Приходим к единодушному мнению: учителя сегодня не беспокоить, а заночевать в караван-сарае.

– Отдохнем, отогреемся,– размечтался Ахмед,– сходим в баню.

Караван-сараев в Мешхеде великое множество, но отыскать ночлег здесь заезжему человеку не так-то легко. Со всех концов стекаются в Мешхед на поклонение «святым местам» паломники, до отказа забивают все гостиницы и постоялые дворы.

Мы долго блуждаем по лабиринту темных мешхедских улиц и в конце концов находим чайхану.

– Лошадям место найдется,– сказал нам, гостеприимно распахивая ворота, хозяин, мужчина могучего телосложения.– И вас, господа, обеспечим всем, чем пожелаете!..

Великан многозначительно подмигнул, захихикал. Ахмеду пришелся по душе намек, и он весело крякнул, но, заметив мой неодобряющий взгляд, осекся.

...После сытного ужина мы расположились на отдых. Лежим на пестрых, дорогих персидских коврах, говорим о всякой всячине, беззлобно подтруниваем друг над другом.

Мне почему-то вдруг вспомнилась Парвин, наша последняя встреча с ней, кажется, она была нежнее и ласковее прежнего. И эта пунцовая родинка у правого уха Пар-вин...

– Готов с кем угодно держать пари, – возвращает меня к действительности голос Ахмеда,– что Гусо сейчас далек от Мешхеда!

Ребята встречают его слова дружным смехом. Я пытаюсь изобразить на лице подобие обиды или оскорбления, но безуспешно. Смеюсь вместе со всеми.

Постепенно разговор иссяк, за день мы адски устали, и здесь, в теплой чайхане быстро одолевает сон.

Засыпая я слышу за тонкой фанерной перегородкой разговор двух мужчин:

– Не-ет, что ни говори, – заикаясь говорит первый,– но наверняка он попадет в рай. Он чест-тно жил...

– Честно шкуру драл с нас, – возражает ему второй.

– Не-ет, он торговал чи-истым терьяком. И да-аже в кредит давал.

– Это так, но усопший никогда ни о чем кроме денег не думал. А девятый стих шестьдесят третьей суры «Ко-рана»гласит: «Не давайте своему имуществу отвлекать вас от поминания Аллаха!..»

– О, всемогущий Аллах! – громко, так, чтобы слышали за стеною, говорит Аббас.– Возьми этого прохвоста-торгаша к себе в рай и дай нам спокойно уснуть сегодня.

Мы хохочем, а за стеною с минуту еще о чем-то шепчутся, но вскоре и там воцаряется тишина.

Рано утром, оставив в чайхане Аббаса и Рамо сторожить лошадей, мы с Ахмедом отправляемся к Арефу. Встретили его у ворот университета Медресе-навваб. Учитель куда-то торопился, но увидев нас, несказанно обрадовался и отложил все свои дела. Широко раскинув руки, Ареф пошел нам навстречу.

– Если зрение мне не изменяет... Здравствуйте, богатыри! Каким чудом?! Почему знать не дали о себе? Где остановились?

Ареф засыпал нас вопросами.

Первое, что бросилось нам в глаза – аккуратная черная бородка Арефа. Сорок дней назад, когда я в последний раз его видел, ее не было.

– Вы вдвоем?

– Нет,– отвечаем мы в один голос.– С нами Аббас и Рамо.

– А где они?

– В чайхане. Мы приехали вчера поздно, устали.

– Ну, вот что, друзья! Идемте ко мне. Отдохнете, поговорим.

– Мы уже отдохнули, господин учитель. Всю ночь нежились в теплой чайхане.

– Нет, нет,– не слушает нас Ареф.– Зачем говорить пустое. Не начинать же нам разговора на улице...

И в самом деле, как это мы с Ахмедом не сообразили сразу: затеяли спор в самом центре Мешхеда.

Жил Ареф рядом с Медресе-навваб, в небольшой с низким потолком комнатушке. На полу старенькая, но чистая курдская кошма, у единственного в два стекла окошка, письменный стол. В углу, на кошме сложена и прикрыта покрывалом постель. Кровати нет, да и вряд ли вместилась бы она здесь.

– Я ждал вас,– сказал Ареф. Заметно по всему, что ему хочется принять нас как можно лучше.– Что нового в Миянабаде?

Мы рассказываем обо всем, что произошло там в его отсутствие, стараясь не упустить ничего. То и дело перебиваем друг друга.

– А где Мирза-Мамед?– спрашиваю я Арефа.

– Он скоро будет. Да вот и он! Легок на помине.

Вошел Мирза-Мамед. Стройный, высокий. Выражение лица суровое, левая рука в кармане брюк, правая – за бортом пиджака.

Мы приветствуем друг друга, усаживаемся тесным кружком на кошме.

– Друзья!– начинает Ареф.– Я очень рад, что мы снова вместе. Сейчас особенно нельзя терять ни минуты. События в мире развиваются так, что английская политика на Востоке по всем швам трещит. Заморских «благодетелей» сейчас бьют на Кавказе и по ту сторону Ко-пет-Дага. Да и у нас в Иране им не мед! На днях новый командующий войсками Хорасана генерал Мухаммед-Таги-хан-Песян предложил им покинуть пределы страны... Есть и еще одна новость: в ближайшее время намечено увеличить численность жандармерии. Уже объявлено о зачислении в армию добровольцев.

– Может быть и нам?..– робко начинает Ахмед.

– Вот именно. Ваше место, друзья, в жандармерии. Что делать дальше – обсудим. А пока... отдохните денек-другой, познакомьтесь поближе с Мешхедом и подавайте заявления,– сказал Ареф.

Меня удивляет и восхищает всегда хладнокровие и рассудительность этого человека. В любой обстановке Ареф может принять самое быстрое решение. А потом, спустя некоторое время убеждаешься: решение это было единственно правильным.

Есть люди, которые делают свое дело на первый взгляд без особой страсти, не торопясь, с прохладцей. А рядом работают другие, у них все кипит, горит под руками. Но проходит час, и видишь: у первых дело спорится, а у вторых – нет. Почему?

Присмотришься повнимательнее и все станет понятно – в работе не спешка нужна, а сноровка.

Ареф из тех людей, кто каждый шаг, каждое слово тщательно обдумывает, взвешивает. Вот почему он никогда не предается панике. Даже, казалось бы, из самого безвыходного положения всегда находит выход.

...Мешхед с трех сторон стиснут горами. И лишь на западе открытый простор: там – долина. Та самая, по которой мы вчера въехали в город. Узкой полосой она тянется от Мещхеда до самого Ширвана.

Отвесных скал, что подпирают небосвод, мешхедцам показалось мало, и они обнесли город твердокаменными стенами. Был Мешхед похожим на крепость.

Все двенадцать городских ворот зорко охраняются, и проникнуть в город даже одному человеку незамеченным почти невозможно.

Мирза-Мамед провел нас по главным улицам города Бала-Хиябан и Паин-Хиябан. Улицы эти показались нам такими большими и красивыми, что Ахмед воскликнул:

– Это не Миянабад!

А я вспомнил наш Киштан. И, не знаю почему, подумал: «А все-таки Мешхеду далеко до Киштана. Там етолько соловьев...» и тут же я усмехнулся своим мыслям.

Из восточных ворот в горы ведет неширокая каменистая дорога. По ней то и дело проносятся роскошные, большей частью крытые экипажи.

– Там дачи богатых,– поясняет Мирза-Мамед.– Бедняков туда не пускают.

В тот же день Мирза-Мамед показал нам другой Мешхед. Нищий, трудовой... Часами бродили мы по узким, грязным улочкам и переулкам с глинобитными домами без единого окна на улицу. Дома, дувалы, да и сами улицы были так похожи друг на друга, что нам показалось: Мирза-Мамед водит нас по кругу, по одним и тем же трущобам.

– Ты нас сегодня выведешь из этого ада? – не выдержал в конце концов Ахмед.– Таких красот в любом селении Хорасана хоть отбавляй. Покажи нам что-нибудь такое, чего нигде, кроме Мешхеда не увидеть.

– И это можно,– весело откликнулся наш проводник. Через несколько минут мы попали на одну из лучших площадей Мешхеда Мейдане-Топхана.

Огромная площадь поражала чистотой и порядком, она была застроена высокими, красивыми зданиями. Но чувствовал я себя на этой площади не человеком, а букашкой, муравьем. Мейдане-Топхана давила своим великолепием.

Я стою на асфальте и наблюдаю за Ахмедом. Он ошеломлен, удивлен, чуть-чуть растерян.

– Эти дома,– говорит Мирза-Мамед, замедляя шаг и поглядывая осторожно по сторонам,– построены на человеческих костях.

Мы торопливо покинули площадь и отправились в самое шумное и модное место города.

Базар Сангтарашан является одной из достопримечательностей Мешхеда. Это – узкая крытая улица со множеством распахнутых дверей. Переступи порог любой из них, и ты окажешься в мастерской каменотесов. Так часто называют людей, мастерящих из камня чашки, кастрюли и прочую кухонную утварь.

Когда мы увидели их, то меня поразило выражение лиц мастеровых людей. Изнуренные каторжным трудом, каменных дел мастера оставляют впечатление людей обреченных и готовых на все. Даже к нам они относятся с подозрением, смотрят зло: не может человек труда смотреть иначе на бездельников... и все же мы нашли тут общий язык.

Сангтарашан я покинул с мыслью, что в этом районе Мешхеда мы всегда найдем поддержку. Трудовой народ нас понимает.

Мы порядком устали, хотя погода стоит чудесная, словно и не было вчерашнего ненастья; ласково светит солнце, воздух напоен ароматами приближающейся весны. Даже здесь, в вертепах Мешхеда пахнет сырой, пробуждающейся землей, как у нас в Киштане...

– Перекусить бы,– говорит Аббас,– да и к лошадям наведаться пора!

Никто не возражает – все хотят есть. После небольшого совета идем в ближайшую чайхану. Потом Ахмед отправляется к великану-чайханщику: напоить лошадей и взглянуть – не забывает ли хозяин подкладывать им корму.

Мирза-Мамед ведет нас на Дарвазе-Ноган. Это – тоже улица-базар, но, пожалуй, одна из самых широких в Мешхеде.

И чайхана тут просторнее и светлее той, в которой гостили мы вчера. Посетителей почти нет.

У пузатого самовара стоит худощавый юноша с большими печальными глазами.

– Добро пожаловать, господа,– низко кланяется он нам.– Чего желаете?

– Пять стаканов сладкого чая с кардамоном,– заказывает Мирза-Мамед. Он потирает руки, предвкушая сытный обед и отдых.– И пять порций пити.

Юноша удалился, бесшумно ступая одутловатыми и очень странными для его костлявой фигуры ногами. И почти тотчас же из боковой двери в чайхану вошел моложавый мужчина; судя по одежде, духовное лицо. Руки и борода его, как водится у духовников, были накрашены хной.

Человек осмотрелся и решительно направился к нам.

– Мир и счастья вам, господа,– заговорил он елейным голоском.– Разрешите присесть?

– Пожалуйста, присаживайтесь,– говорит Аббас. Но я вижу, что незнакомец, как и всем нам, ему неприятен.

– Господа,– полушепотом говорит незнакомец не обращая внимания на наши неприязненные взгляды.– Шариат нисколько не ущемляет прав и желаний человека. Мухаммед, Имам-Реза и другие святые разрешили простым смертным многое. Например, любить и ласкать женщин. Я могу предложить вам молодых женщин по вашему вкусу. Вы тоже молоды, сильны и здоровы! Аллах не осудит вас. Вы можете приобрести жену на любой срок: на месяц, на неделю и даже на день... При этом вы избежите грехопадения, так как по всем требованиям шариата заключите кратковременный брачный союз-сига. Будете счастливы, вас будут ласкать шестнадцатилетние красавицы, и, наконец, я гарантирую вам сохранение здоровья...

– Вы ошиблись адресом, господин мулла! – У меня лопнуло терпение слушать его поганую речь.

Незнакомец вскочил и отпрянул, словно рядом с собой вдруг увидел кобру.

– Простите, простите.. – с гадливой улыбкой залепетал он.– Я думал, что мужчины всегда ищут...

Поставщик молодых красоток быстро скрылся. Но настроение он нам подпортил. Пили чай и ели пити мы без особого удовольствия. А отдыхать и вовсе не стали.

Сразу же после обеда Ахмед ушел. Условились, с ним вечером встретиться у Арефа.

– Время еще есть, друзья,– сказал нам Мирза-Мамед, когда мы вышли на улицу.– Можно кое-что посмотреть.

Мирза-Мамед идет впереди, заложив за спину сильные, мускулистые руки с короткими, словно обрубленными пальцами. За ним вышагивает Аббас, долговязый, молчаливый, как рыба. Мы с Рамо завершаем это шествие. Несколько кварталов идем молча. Я с волнением размышляю о том, как было бы хорошо показать Мешхед Парвин и маме. Дорого заплатил бы я сейчас за то, чтобы они оказались рядом. Славная Парвин и ласковая, нежная мама. Я им показал бы красивые улицы и парки Мешхеда...

– А это мечеть Говхаршад,– прервал мои размышления Мирза-Мамед. Мы остановились, задрав головы, начали рассматривать редкой красоты здание.

Внешне Говхаршад не похожа на мечеть. Такими я видел в детстве во сне дворцы императоров и шахов. А вернее такая красота мне никогда даже не снилась. Обширная площадь перед мечетью вымощена камнем, очень похожим на гранит.

– Мешхед велик! Мешхед красив,– твердит Мирза-Мамед, до полушепота понижая голос.– Здесь не только человеку, целой армии легко затеряться. Очень хорошо, ребята, что вы появились здесь. Отсюда, из Мешхеда мы начнем поход за свободу и независимость родного народа. В Мешхеде взойдет солнце счастья Хорасана...

Мирза-Мамед умолк. Навстречу нам шли двое военных. В одном из них мы без особого труда узнаем англичанина и провожаем их недружелюбными взглядами.

Шаги военных гулко отдаются на камнях площади, и мне кажется, что это стонет сама земля: так тяжелы и унизительны для нее сапоги заморских грабителей.

– А сейчас, друзья, вы увидите кухню, единственную в своем роде,– наш проводник направляется на восточную оконечность площади.– Кухня, которая обслуживает паломников из дальних стран. Все, кто приходит в Мешхед из Египта и Турции, из Индии и Сирии, питаются здесь...

И в самом деле, зрелище мы увидели отрадное: прямо под открытым небом удивительно толстые и подвижные повара разложили несколько костров. В казанах томился жирный плов, наполняя окрестности чудесными запахами.

– А тем, кто прибыл из далекого Миянабада,– без улыбки шутит Рамо,– ничего не подают?

– Нет, дорогой Рамо,– отвечает наш гид,– своих, если даже они полягут от голода, не жалко.

– Да-а!– Рамо глотает слюнки.– А котлы огромные. И нам, и заграничным гостям хватило бы!

В нескольких шагах от того места, где дымятся казаны с ароматным пловом, копошится толпа нищих. Они пришли в Говхаршаду на моление. Божественный экстаз не покидает их, и они тянут какую-то бесконечно-тягучую молитву. И со стороны видно, что они не могут отвести голодных глаз от переполненных казанов. Но обеда им у стен святой мечети не дождаться, они тоже здешние, иранские.

В толпе нищих я вижу совсем молодого паренька с довольно увесистым камнем в руках. Методично, в такт затянувшемуся пению, он поднимает его над головой, а затем бьет себя камнем в грудь.

– Бедняга,– горестно говорит Рамо,– они не понимают, что ни себя, а богачей и англичан нужно бить этим камнем! Себя сколько не истязай – умрешь нищим.

– Придет время,– Мирза-Мамед сжал кулаки, в его голосе звучит уверенность,– и такие парни помогут нам очистить Хорасан от заморской нечисти и местных богатеев. Судьба народа в руках таких парней.

Под вечер мы подошли к району проспекта Бала-Хия-бан, обнесенному цепями, которые были уложены прямо на землю. Запретная зона. Переступать цепи могут лишь правоверные мусульмане. Скоту, собакам и иноверцам под страхом смерти запрещено пересекать священный рубеж.

Там, за цепями храм Имама-Резы. Именно к нему, как мелкие кусочки железа к магниту, тянутся со всего мусульманского Востока паломники.