Текст книги "Узел времён"
Автор книги: Грэм Хэнкок
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)
Глава 3
Рия не собиралась оставаться с Уродцами ни на мгновение дольше необходимого. Она просто хотела уйти на безопасное расстояние от Григо, Дюмы и Вика. Потом она попрощается с большими мохнатыми и желтозубыми защитниками, и ее ждет трудная дорога обратно в стойбище Клана, где она поговорит с забияками – братьями Хондом и Рилом, чтобы надлежащим образом отомстить за нанесенное ей оскорбление.
Рия все еще дрожала от испуга и возмущения, понимая, насколько близко она была от того, что ее изнасилуют и убьют.
Но было и что-то еще. Эти трое парней, особенно Григо, – известные гаденыши, но такое поведение странно даже для них. Мало найдется мужчин в Клане, взрослых и опытных, не говоря уже об этих юнцах, которые рискнули бы вызвать гнев старших братьев Рии, скорых на расправу умелых бойцов. Что же тут не так?
Видимо, это их связь с каким-то там «Сульпой», придавшая им уверенности. А еще этот Сульпа по какой-то причине хочет, чтобы они мучили и убивали Уродцев.
Есть над чем подумать. С самого начала лета часть совета воинов, которым верховодил Мёрх, отец Григо, принялась охотиться на недочеловеков, словно на диких зверей, убивая их целыми семьями и жестоко пытая тех, кого удавалось захватить живыми, постепенно изгоняя Уродцев с их исконных охотничьих угодий.
Но никто из громил, что были заодно с Мёрхом, да и никто из Клана вообще не носил имени «Сульпа». Странное имя, чужое. Наверняка имя пришлого.
Почему же Григо, Дюма и Вик подчиняются приказам чужака? Они говорили о нем раболепно и с восхищением. Вик его явно боится, а Григо гордится тем, что лучше двух других знает его.
Что же их так восхитило? Почему Сульпе должно было «очень понравиться», если они изнасилуют и убьют ее?
Все это сильно пугало Рию.
Уродцы шли вперед неуклюже, но весьма проворно. Мужчины их племени были такими мускулистыми, что их тела походили на мешки из носорожьей шкуры, под которыми перекатываются булыжники. Женщин отличить от мужчин было трудновато, что по размеру, что по фигуре, разве что они выглядели еще более отталкивающе и противно. В последние годы эти жалкие создания принялись подражать манере женщин Клана, которые подводили глаза углем и красили губы охрой, достигнув детородного возраста. Рия тоже так красилась, уже три года, с момента первых месячных. Но женщины Уродцев совершенно не подходили внешностью под такую раскраску.
Как бы то ни было, их неудачные попытки украшать себя были любопытным явлением. Как и пронзительный взгляд, исполненный разума и человеческих чувств, у того молодого мужчины, спасенного Рией. Неумелая раскраска тоже произвела на нее впечатление. Она прониклась к ним жалостью и почувствовала в них что-то родственное, ясно понимая, что их нельзя считать тупыми животными. Ходят на двух ногах, как и мы. Руки и ноги с пятью пальцами. Уши и глаза такие же, как у нас. Почти. Матери прикладывают детей к груди. У них даже есть инструменты и оружие, пусть и совсем плохонькие.
С другой стороны, вне зависимости от ее расположения к ним, есть и различия, которые невозможно игнорировать. Рия огляделась, присматриваясь к Уродцам. Хотя бы эти надбровные дуги, какие-то… нечеловеческие. Круглые подбородки, склоненные вперед головы, казалось, растущие прямо из плеч. Клочковатые, грубые рыжие волосы, растущие по всему телу и придающие им особенно убогий вид. А еще они воняют, просто дерьмово воняют.
В этот момент Рия почувствовала, что кто-то к ней приблизился. Хромая, к ней подошел тот самый молодой Уродец. Он смотрел на нее, и в его взгляде было нечто вроде симпатии. Когда их взгляды встретились, Рия ошеломленно услышала голос внутри головы, говорящий на ее языке:
– Защитить тебя… защитить… Рия… я буду защищать Рия.
Значит, в первый раз ей не показалось. Его губы не двигались, но она четко понимала, абсолютно четко, что слышит именно его голос. Каким-то образом он ухитрялся говорить, не открывая рта, так, что слова звучали прямо у нее в голове. Для Рии это было вроде того, что солнце взошло не с той стороны или река потекла вспять, совершенно поразительно, до головокружения.
– Откуда ты знаешь мое имя? – испуганно спросила она. – И, кстати, извини, что мне приходится говорить вслух, как нормальным людям. Ты слышал, как Дюма назвал меня Рией, да? – выпалила она. – А, так вот откуда ты знаешь мое имя.
В ее голове тут же прозвучал ответ.
– Не нужно слов Дюма. Я знаютвое имя. Знаю твои мысли, без слов. Между нами связь, ты и я. Теперь я буду защищать тебя. Ты мне… сестра.
– У меня хватает братьев, благодарю. Что за связь? И, подожди-ка, ты же сказал, что знаешь мои мысли?
– Уродцы грязные. Пахнут дерьмом. Плохое оружие. Не умеют краситься.
Рия ахнула.
– О, понятно. Ничего не скроешь, а? Без разницы, скажу я это вслух или нет? Любая шальная мысль, проскочившая у меня в голове, станет известна тебе? Вы все такие, да?
– Если есть связь, да, – послышался голос в голове Рии. – У нас общие мысли, образы, ощущения. Мы слушаем. Запоминаем ваши слова, но они нам не нравятся. Люди Клана говорят, ля-ля-ля-ля… говорят одно, думают другое. Мы не умеем говорить вслух страшных слов, как люди Клана.
Чтобы подчеркнуть свою мысль, Уродец открыл рот. Судя по всему, как и старшие, он не чистил зубы с рождения. Издал тихий рык и ухнул, несколько раз.
– Руу… Ах… Руу… Ах… Руу… Ах.
Что это? Что за «Ру-Ах»? Подавив смешок, Рия поняла. Уродец попытался произнести ее имя, и ему это не удалось. Хотя, когда голос звучал в ее голове, он произносил ее имя идеально. Потом он показал на свою глотку. Вернее, туда, где она должна была бы быть, если бы у него была шея. Произнес еще несколько неразборчивых звуков, больше похожих на то, как если бы дикий зверь пытался жевать камни.
– А, поняла, – ответила Рия. – Вы действительно не можетеговорить. Ваши глотки не в состоянии производить слова. Вместо этого вы говорите напрямую, от головы к голове. Круто. Хотела бы я так уметь. Сэкономила бы кучу времени.
– Может обидеть, – ответил мыслеголос Уродца. – Что в чужой голове, может обидеть.
Рия тут же кивнула, соглашаясь.
– Могу себе представить. Не думаю, что у меня осталось бы много друзей, если бы они знали, что я иногда о них думаю. Слушай… ты мое имя знаешь, а я твое – нет. Скажи его, это будет по-честному.
– Трудно.
– Почему трудно?
– Мое имя… трудное для тебя.
– Давай, не стесняйся.
– Бриндл-Фудж-Тубло-Трунджен-Арчипрона.
– А, поняла. Скажи еще раз, если не возражаешь. Уверена, со временем запомню.
– Бриндл-Фудж-Тубло-Трунджен-Арчипрона.
– Хорошо. Для начала – Бриндл.
Рия оглянулась. Начало лощины уже скрылось из виду, они поднимались по пологому склону холма, типичному для этих мест. Когда они миновали вершину и начали спускаться, она прикинула, что Григо, Дюма и Вик уже достаточно далеко, чтобы она смогла обогнать их.
– Ты побежишь? – раздался в ее голове голос Бриндла. – Не очень хорошая мысль. Мальчишки, которые охотились, будут преследовать тебя. Лучше останься с нами на ночь. Может, вернешься в Клан завтра утром?
Ты шутишь, подумала Рия.
– Не шучу. Останешься с Уродцами этой ночью. В безопасности.
Одновременно с этой мыслью в ее голове возникли образы и ощущения. Стены пещеры, пища, приготовленная на костре, сладковатый запах тлеющего дерева и жареной оленины, уступ скалы, застланный мехом, будто приглашающий на нем поспать.
– НЕТ! – завопила Рия. Бриндл вздрогнул, а другие Уродцы поблизости принялись порыкивать и ухать. – ТЫ ШУТИШЬ, ДА? Я НИ ЗА ЧТО С ВАМИ НЕ ОСТАНУСЬ, НИ ЭТОЙ НОЧЬЮ, НИ ВООБЩЕ.
Она рванулась влево, протиснулась между двумя коренастыми женщинами и побежала к вершине холма. Сердце ее колотилось. К счастью, никто из Уродцев не стал ее преследовать. На самом деле, за исключением Бриндла, чьи тревожные восклицания раздавались в ее голове, как птичьи крики, остальные не проявили ни малейшего интереса к ее бегству и продолжали идти вперед.
Вскоре Рия добежала до большого валуна перед самой вершиной холма и остановилась, чтобы перевести дыхание. Оглянувшись, торжествующе поглядела на Уродцев, которые уже были в паре сотен шагов от нее. Уф. Какое облегчение. Она была уверена, что они хотят сделать ее своей пленницей. Или не они, а конкретно Бриндл.
«Не пленница! – послышался мыслеголос Бриндла. – Никогда!»
Рия пожала плечами. Хрен с ним. Она выбралась. Прошла еще пару шагов через плотную поросль утесника и папоротника и очутилась на вершине холма.
Рия предполагала, что ей предстоит хорошая пробежка вниз, чтобы окончательно почувствовать себя свободной, но вместо этого она увидела шагах в тридцати от нее взбирающихся на холм Дюму, Григо и Вика, с дубинами в руках.
– Привет, Рия, – злорадно сказал Григо, с блеском в глазах. – Готова покувыркаться?
Глава 4
Леони повисла под потолком спальни, как надутый гелием воздушный шарик. Хм… Паутина. Наверное, Кончита не сняла, когда вчера убиралась. Среди пыли и ниток, повисших на паутине, сидел жирный черный паук, рядом было с полдесятка парализованных букашек. Они покачивались от легкого ветерка, попадавшего в спальню через открытое венецианское окно. Леони не любила живность и попыталась стряхнуть паутину, но у нее ничего не получилось. Казалось, что пальцы насквозь проходят через волокна. Если мама это увидит, наверное, выгонит бедную Кончиту.
Отстраненно, безо всякого страха, Леони поняла, что с ней происходит нечто странное, но ей не хотелось разбираться, что именно, по крайней мере, прямо сейчас. Посмотрела вниз…
О… Боже… мой!
На полу лежало ее тело, валялось, будто сбитое машиной. Красный от «дури» нос глубоко зарылся в ворсистый ковер, юбка задралась, обнажив левую ягодицу. На столике лежал глянцевый журнал, на котором были видны крупинки оксиконтина. Значит, она не весь вдула. Стальная пилка для ногтей и свернутая стодолларовая купюра. «Все равно что повесить на двери табличку „ЗДЕСЬ ЖИВЕТ НАРКОМАН“», – подумала Леони.
Опустилась ниже, чтобы посмотреть на… себя. Не умерла ли она? Или в коме? Эти вопросы тронули ее не слишком сильно, и Леони удивилась тому, насколько, на самом деле, ее мало беспокоила судьба этого недвижного тела, сколь привычного, столь и чуждого. Всего лишь кожа и кости, мясо и потроха. Кроме того, теперь, что самое охренительное, у нее было другое тело. С прозрачными руками, которыми нельзя смахнуть паутину. Руки и ноги есть, туловище тоже, но они какие-то бесплотные. Она стала будто воздушной, как паривший в воздухе сверкающий мыльный пузырь, но не чувствовала в этом ничего страшного или угрожающего. Напротив, она будто плавала на волнах света и радости.
Но сможет ли она позвать на помощь? Есть ли хоть малейшая надежда на то, что ее состоящее из костей и мяса тело можно спасти? Будет ли она это делать? А что случится, если лежащее внизу тело умрет? Может, тогда она просто исчезнет, лопнув, как тот самый пузырь?
С этими мыслями Леони выплыла из окна спальни и опустилась вниз, в залитый солнечным светом сад. Сквозь распашные стеклянные двери влетела на кухню, где затухал разгоревшийся у родителей скандал. Сейчас они сидели за столом, как обычно – мама во главе, папа справа от нее; они говорили, тихо и серьезно.
– Слушайте, ребята, я там наверху подыхаю, – сказала Леони. – Надо живо везти меня в больницу.
Они не обратили ни малейшего внимания на ее слова.
– Папа! – заорала Леони, протягивая руку, чтобы дернуть его за плечо. Ее пальцы будто прошли сквозь воздух. Попыталась схватить за плечо маму, но ее рука прошла насквозь и вышла с другой стороны грудной клетки, пройдя заодно через спинку стула.
Твою мать!..
Поднявшись выше, Леони зависла над столом, глядя на них. Сейчас они выглядели еще уродливее обычного, будто два гигантских варана с острова Комодо, напялившие на себя человеческие маски. Их шепот звучал жестко и зловеще. Леони почувствовала, как ее мягко, но неотвратимо тянет наружу, в сад, и подчинилась, но тут отец сказал нечто такое, что заставило ее вернуться.
– Леони подвергает нас риску. Если так дальше пойдет, она ляпнет это какому-нибудь репортеру.
– Мой папочка со мной трахался, – визгливо проговорила мать, подражая детскому голосу. – Мелкая сучка, – добавила она, уже нормальным голосом. – Это может повредить делу.
– Мы сами ее до этого довели, – ответил папа. На мгновение показалось, что он даже жалеет об этом.
– Джек хотел именно этого, – с пылом проговорила мама.
– Точно, – ответил папа, и его лицо посветлело. – Именно этого хотел Джек.
– Он выполнил свою часть сделки, а мы – свою, – сказала мама. – Пришло время избавиться от старья.
Мысли Леони закружились хороводом. Годами ее мучили сомнения по поводу мерзостей, которые делал с ней папа в детстве. Два периода мучений, с большим разрывом по времени между ними.
Происходило ли это на самом деле?
Ей так хотелось верить, что это всего лишь безумные кошмары, плод ее воображения. Папа раз за разом говорил ей именно это, но сейчас мама, судя по всему, подтвердила, что все это произошло в реальности. Ее насиловали потому, что этого хотел какой-то там Джек.
Кто же этот Джек?
И что имела в виду мама, сказав, что пора избавиться от старья?
Леони мучительно пыталась найти ответ, а сила, тянущая ее тело, становилась все мощнее. На мгновение ощущение было такое, что она оказалась в первой кабинке «американских горок» в Санта-Монике, только полет был в тысячу раз быстрее. Пронесясь через огромные небесные просторы, она снова оказалась в спальне, над своим телом из костей и мяса. БУХ! На ее теле кто-то сидел. Кончита! Она зашла, взяв щетку, чтобы смести паутину, а теперь то кричала, зовя на помощь, то делала искусственное дыхание неподвижному телу.
Леони судорожно вздохнула, и ее молниеносно втянуло обратно в плотное тело. Последнее, что она увидела прежде, чем потерять сознание, – как Кончита звонит на «911».
Леони снова повисла над потолком, но уже не в спальне. Так-то лучше. Ее наконец-то привезли в больницу. Похоже, операционная; помещение было заполнено сексапильными мужчинами-врачами в зеленых больничных костюмах, бегающими туда-сюда. Посреди всего этого на носилках лежало несчастное бледно-серое тело Леони, окруженное кучей трубок, проводов и пакетов.
Врачи лихорадочно что-то делали с телом, но это не слишком интересовало его хозяйку. Потом… что это было? Паника. Выкрики. Писк дефибриллятора, набирающего заряд. Судя по всему, у нее остановилось сердце. Леони увидела ровную линию на кардиомониторе и услышала тонкий визг сигнала тревоги. Ее снова с силой потянуло, как в прошлый раз, но теперь не к телу, а в противоположную сторону, в светящийся водоворот, открывшийся перед ней, будто тоннель. Она даже подумать не успела…
О… Боже… мой! Вот это интересно!
…как она оказалась внутри вращающегося тоннеля.
На стенах виднелись большие геометрические узоры, с равными интервалами, похожие на какие-то, сложной формы, окна. В них прорисовывались картины и образы людей.
Леони смогла замедлить свое движение и сосредоточить внимание на образах. Поняла, что как только ей удается сосредоточиться на каком-то из них, образ становится очень ярким и четким. Воспоминания.
Только это не могло быть воспоминаниями. Никто не может вспомнить того, что с ним происходило, когда ему было несколько часов от роду. Или может?
Она увидела то, что мечтала представить себе всю свою жизнь. Но сейчас это было не представлением, а реально наблюдаемым событием.
Ночь. Дождь льет. Единственный фонарь освещает оранжевым светом мрачный переулок. Переулок заканчивается кирпичной стеной с битыми бутылками на ее верхнем крае. Ржавая закрытая дверь. По обе стороны от двери – пластиковые мешки с мусором, мокрые от дождя. Молодая женщина, светловолосая, бледная, с большим синяком на скуле и темными кругами под глазами, ныряет в переулок. Крадучись, идет вперед, оглядываясь и проверяя, не следит ли кто за ней. У нее в руке небольшой черный пластиковый мешок, в котором лежит какой-то предмет. Боязливо озираясь, женщина кладет мешок к большим мусорным мешкам и поспешно убегает, не оглядываясь. Мешок не завязан, только скомкан сверху. Удаляющиеся шаги женщины, тихий плач. Что-то ворочается внутри мешка, и его горловина открывается. Дождь начинает капать на сморщенное личико и голубые глаза младенца. Новорожденного.
Этот младенец – она сама, поняла Леони.
Нежеланный, никому не нужный ребенок.
На следующей оконной панели она увидела себя, в возрасте двух лет. В разрисованном платьице, сидя на полу, смотрит телевизор в сиротском приюте Лос-Анджелеса. Это первое, что она достаточно отчетливо запомнила из своей жизни.
Здесь ей три года. День в семье, которая, возможно, возьмет ее к себе. Ей так хотелось жить в настоящем доме, иметь собственные игрушки, настоящих родителей. Но тогда ее не взяли.
Следующая картина. Следующая семья, отказ. Этот ребенок никому не нужен.
Ей почти пять, она стала тихой, замкнутой девочкой, которая ни с кем не дружит. Сидит одна, с пастелью и альбомом. Ей всегда нравилось рисовать.
На следующей картине, пару месяцев спустя, было самое важное событие ее жизни. Внезапно обратив на нее внимание, ее удочерили Герман и Мадлен Уоттс. Небогатые; головокружительная карьера папы стартовала вскоре после того, как они взяли к себе Леони. Но она помнила, как они жили в восточном районе Голливуда, и тот дом казался ей сказочным дворцом.
Ей семь лет. Первый дом в Беверли-Хиллз, лучший год ее жизни. Мама и папа хотели, чтобы она была с ними, иначе бы не удочерили. Или нет? Они давали ей все, чего она ни пожелает. Домик на дереве, любого домашнего любимца, кого бы она ни захотела, маленький автомобильчик с самым настоящим мотором, чтобы кататься по участку, шкафы, забитые нарядами, детская косметика, несчетное количество пар обуви. Она почувствовала себя Золушкой, попавшей на бал.
Восемь лет. Настали плохие времена. Она спала в своей уютной комнатке, и вдруг кто-то схватил ее за волосы и затряс. Она проснулась и закричала. Папа. Он был без одежды. В свете ночника его глаза были пусты, как два полированных камня. Он залез на нее, продолжая держать за волосы.
«Что такое? Что такое? Папа? Нет!» – кричала она. Он заткнул ей рот свободной рукой. У нее закружилась голова. Он был намного ее тяжелее. Распластавшись поверх ее, раздвинул ей ноги коленом и начал ее щупать. «Мама! Мама! Мама!» – закричала она, очень громко.
Но мама не пришла, чтобы спасти ее. Ни разу не пришла за целый год, пока продолжались эти ужасные ночные визиты.
Ей девять. Едет в машине, вместе с папой. Он объясняет, что ее кошмары не происходили в реальности. Леони, в глубине души, и самой хотелось верить, что все это было лишь в дурном сне. Другая проблема – телесные повреждения – от того, что во время кошмаров она была не в себе и сама нанесла увечья.
Ей десять. Они выехали на отдых, всей семьей. Адам, их родной ребенок, которого они называли «чудом», поскольку до его рождения Мадлен считали бесплодной, ему исполнилось два года. Даже сейчас, при одном воспоминании об этом дне Леони пронзило чувство зависти и злобы, ведь мама все внимание уделяла Адаму, а с ней общалась холодно и пренебрежительно.
Ей одиннадцать. Ее больше не насилуют. Или ей это не снится. Школьный двор, она безжалостно издевается над бедной Джанет Лисгоу, младше ее, у этой девочки была «волчья пасть». Скоро Джанет покончит с собой.
Леони исполнилось двенадцать. Снова настали плохие времена. Она лежит на кровати, будто парализованная, а на ней лежит папа. Его лицо покрыто потом.
«Джек хотел именно этого».
Было еще тридцать изнасилований. Она уже не кричала. Ни разу. Просто закрывала глаза и смирялась. Принимала любую позу, какую он ни прикажет. Не жаловалась. Так было легче. Когда он входил в нее, она просто покидала тело, как научил ее Синий Ангел.
Синий Ангел как раз тогда начал приходить к ней во сне.
Тайный друг, о котором она никому не рассказывала.
Вообще никому.
Как и о том, что делал с ней папа.
Следующая картина. Ей четырнадцать. Они транжирят деньги на Родео-драйв. Папа и мама осыпают ее подарками, изнасилований не было уже два года. Снов – тоже.
Ей пятнадцать. Она в просторной ванной комнате, на вечеринке, нагая, стоит на коленях, опершись на ладони, а пятеро парней, которых она даже не знает по имени, имеют ее по очереди.
Ей шестнадцать. Она в какой-то другой ванной комнате, нюхает кокаин, полоску за полоской. Ноздри красные, глаза болят.
Ей семнадцать. Она умирает от передозировки оксиконтина в собственной спальне…
Леони все это время продолжала видеть, как вокруг нее суетятся врачи, но все тусклее… тусклее. Приближался выход из тоннеля, заполненный клубящимся светящимся туманом, сквозь который виднелись, то появляясь, то пропадая, красивейшие зеленые луга и высокие деревья.
Красиво, подумала Леони. Это небеса?
Посреди тумана материализовалась фигура женщины, рослой и очень красивой, в белом одеянии. Женщина с черными как смоль волосами и кожей цвета индиго улыбалась. Ее лицо показалось Леони смутно знакомым, как лицо друга, не виденного ею много лет.
Стены тоннеля исчезли. Сеанс воспоминаний закончился, и Леони оказалась лицом к лицу с волшебным существом, которое она в детстве назвала Синим Ангелом. Они стояли, босые, на мокрой от росы траве, посреди огромного луга. На лугу, в тени купы деревьев, паслось стадо странных животных, не похожих ни на одно из тех, что доводилось видеть Леони. В небе было два солнца, одно – почти в зените, другое – над горизонтом.
– Где мы? – спросила Леони.
– В земле, где все становится известно, – ответила Женщина. – Прогуляемся немного?