Текст книги "Доверенное лицо"

Автор книги: Грэм Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Простите, ради бога, я зашел позвонить по телефону.

Угловатая девица захихикала. Она была удивительно непривлекательна, с большими мужскими часами на руке и брошкой, формой напоминавшей скотч-терьера.

– Пожалуйста, – буркнул немец. – Пойдем, Уинифред. – Он натянуто поклонился Д. – Корда, – сказал он, – корда.

– Корда?

– На энтернационо это – сердце.

– А, да-да.

Мне страшно нравятся английские девушки, – откровенно объяснил немец.

– Вот как?

Немец крепко ухватил Уинифред за костлявую руку. У нее были скверные зубы и мышиного цвета волосы. В ее недавнем прошлом угадывались черная доска, мел, «разрешите выйти из класса» и воскресные прогулки с собаками по замусоренным пустырям.

– Они так невинны, – немец снова поклонился и закрыл за собой дверь. Д. набрал номер лорда Бендича.

– Можно мисс Каллен?

– Мисс Каллен здесь не живет.

Ему повезло – ответила женщина, а не лакей, который мог запомнить его голос. Он сказал:

– Я не могу найти ее телефон в справочнике. Не дадите ли вы мне ее номер?

– Не знаю, могу ли я…

– Я ее старый друг. В Англии всего на день, на два.

– Простите, но…

– Она будет очень расстроена…

– Простите…

– Она несколько раз специально просила…

– Мэйфэр 3012.

Он набрал номер и стал ждать. Оставалось надеяться, что мисс Карпентер не отпустит от себя мистера К. Он хорошо знал, что вежливость бывает сильнее страха, особенно, когда страх еще неопределен и расплывчат. Научиться бояться – это тоже наука. Он спросил:

– Мисс Каллен дома?

– Не думаю. Подождите.

Даже если он не может получить уголь сам, нужно найти какой-нибудь способ помешать Л. Если б он только мог доказать, что убийство… было убийством. Внезапно он услышал голос Роз:

– Кто это говорит? Он сказал:

– Мое имя Глоувер.

– Что вы хотите? Я не знаю никакого Глоувера.

– Я живу на Честер-гарденс, дом номер 3. Почти рядом с посольством. На другом конце провода воцарилось молчание. Он сказал:

– Конечно, если вы верите в эту историю… с самоубийством, можете прислать полицию сегодня же вечером. Или – если вы тоже считаете, что я вовсе не Д.

Она не отвечала. Может быть, повесила трубку? Он сказал:

– Девочку все-таки убили. Отлично придумано, а? Ее прорвало:

– Это все, что вас заботит?

Он сказал:

– Я убью того, кто это сделал… Я еще не уверен, кто именно. И не хочу ошибиться. Грешно убить неповинного.

– Вы просто сумасшедший. Разве нельзя выбраться отсюда и уехать домой?

– Меня, возможно, расстреляют. Хотя это и не имеет большого значения… Но мне не хотелось бы, чтобы Л…

Она сказала:

– Вы опоздали. Они подписали контракт.

– Вот этого я и боялся… Вам известны условия контракта? Я не представляю, как они надеются вывезти уголь, не нарушив соглашение о нейтралитете.

– Я спрошу Фурта.

– Он тоже подписал?

– Да, он подписал.

За дверью забренчало пианино, кто-то запел. Пели как будто на энтернационо – то и дело повторялось слово «корда». В трубке снова послышался ее голос:

– Он ничего не мог поделать. – Она пыталась выгородить Форбса. – Когда подписали все остальные… держатели акций…

– Да, конечно.

Он почувствовал странный укол ревности из-за того, что она бросилась на защиту Форбса. Схожее ощущение появляется, когда отходит занемевшая рука: первое чувство – боль. Он не любит ее, он давно лишился способности любить живых, но тем не менее он ощутил этот укол. Она сказала:

– Где вы? Все время какие-то странные звуки…

– На студенческой вечеринке. Так это у них называется. На курсах энтернационо.

– Какой же вы осел! – сказала она с отчаянием. – Неужели вы не понимаете, что выдан ордер на ваш арест: сопротивление полиции, фальшивый паспорт и бог знает что еще.

Он сказал:

– Здесь самое безопасное место. Мы едим пирожные.

– Ну можно ли быть таким дураком? – сказала она. – Вы достаточно взрослый человек, чтобы позаботиться о себе.

Он сказал:

– Так вы узнаете у Форбса то, что меня интересует?

– Вы ведь не всерьез говорили, что хотите убить?..

– Вполне серьезно.

Яростный вопль вырвался из трубки с такой силой, словно Роз стояла вплотную и орала ему в лицо:

– Значит, вы все-таки любили эту потаскушку?

– Нет, – сказал он. – Не больше, чем всех других. Сегодня у нас было четыре воздушных налета. Наверное, кроме нее, они убили еще пятьдесят или сто детей… Хоть кто-то же должен за это ответить.

Он внезапно осознал, как все это глупо. Он – тайное доверенное лицо, его послали для заключения важной сделки, которая может определить судьбу его страны. Она – молодая женщина, дочь лорда, в чьем угле он так нуждается, и очевидно, возлюбленная некоего мистера Форбса, который контролирует семь угольных шахт и содержит любовницу в Шепердс-маркет (впрочем, это к делу не относится). Управляющая гостиницей или мистер К. убили ребенка – действуя, скорее всего, по поручению мятежников, хотя находились на службе у тех же людей, что и он, Д. Такова ситуация – с точки зрения стратегии, политики и уголовного кодекса. И, несмотря на все это, он и Роз разговаривают по телефону так, словно они влюблены и ревнуют друг друга, и на всем свете никого кроме них двоих не существует, и во всем мире покой и благодать – езжай, куда душе угодно, и в их распоряжении вечность.

Она сказала:

– Не верю я вам. Вы любили ее.

– Ей было только четырнадцать лет, насколько мне известно.

– Вы как раз в том возрасте, когда ищут утешения у молоденьких.

– Ничего подобного.

– Но ведь вы не станете заниматься здесь такими делами… Я имею в виду убийство… понимаете? Вас повесят. Только ирландцы идут на такой риск. И их всегда вешают.

– Что ж… – сказал он неопределенно.

– О, Господи, – сказала она, – все время была открыта дверь. – Потом, после паузы, добавила: – Я, наверно, выдала вас. Они, наверное, догадались… после газет. Возможно, и Скотланд-Ярд подслушивает. Им ничего не стоит набрать 999 по телефону из нижнего холла.

– Кому им?

– Горничной или моей подруге. Никому нельзя верить. Уходите оттуда, где бы вы сейчас ни находились.

– Да, – сказал он. – Пора двигаться. Бона нуче.

– Это еще что за чертовщина?

– Энтернационо, – сказал он и повесил трубку.

Он открыл дверь в гостиную. Людей и пирожных стало уже меньше. Кофейник остывал. Мистер К. стоял около мисс Карпентер, которая, болтая без умолку за конторкой, вцепилась в него мертвой хваткой. Д. направился к ним, и мистер К. вздрогнул. Д. пришло в голову, что таких типов, как К., не убивают. С другой стороны, К. – предатель, кому-то по его вине пришлось погибнуть. Возможно, это неспортивно – К. слишком легкая добыча, но его смерть явится предостережением для остальных предателей.

Д. сказал мисс Карпентер:

– Боюсь, что мне придется увести вашего провожатого. – При этом он надел перчатки и подумал, что их уже больше нельзя снимать.

– Я не пойду, – сказал мистер К., и мисс Карпентер кокетливо надула губки. Шерстяные шарики закачались на ее груди.

– Очень важное дело, – сказал Д. – Иначе я бы не уводил от вас мистера К.

– Не понимаю, – сказала игриво мисс Карпентер, – что за дела такие?

– Я был в своем посольстве, – сказал Д. Его воображение разнуздалось. Он никого не боялся. Наступила его очередь внушать страх, его так и подмывало расхохотаться. – Мы обсуждали возможность открытия центра по изучению энтернационо в нашей стране.

– Как вы говорите? – спросил доктор Беллоуз. Он появился около буфета с черноволосой женщиной средних лет в платье из розового кретона. Его голубые глазки возбужденно сияли. – Сейчас, в разгар войны?

– Какой смысл сражаться, – философствовал Д., – за какую-то конкретную цивилизацию, если мы одновременно не пестуем ее за линией фронта, в тылу? – Он слегка ужаснулся простоте, с которой произнес эти слова, и одновременно почувствовал сожаление – какие безумные, несбыточные грезы вселял он в обитателей этого жалкого заведения, собравшихся вокруг электрокофейника. Глаза старого либерала наполнились слезами. Доктор Беллоуз был в восторге:

– Значит, в конце концов, из горнила страданий выйдет нечто доброе и полезное?

– Теперь вы понимаете, почему я и мой соотечественник должны немедленно покинуть вас.

Это была самая дикая выдумка, но нет такой дичи, в которую не поверят те, кто надеется… Все в этой комнате жили в атмосфере нереальности, высоко над Оксфорд-стрит, как в башне из слоновой кости, в безмятежном ожидании чуда. Доктор Беллоуз весь сиял:

– Я бы ни за что не поверил в это сегодня утром… сколько лет я ждал… «И словно жизнь моя сегодня родилась», – как писала одна наша поэтесса. – Он протянул Д. руку. Все смотрели на него. Мисс Карпентер смахнула слезу из уголка глаза. – Да благословит Бог всех вас.

Мистер К. сказал:

– Я не пойду. Мне не хотелось бы… – Но никто уже не обращал на него внимания. Леди в кретоне подталкивала его вместе с Д. к лифту. От страха К. позабыл свой английский и на языке, понятном лишь Д., начал умолять всех обождать и выслушать его. Он выглядел больным, разбитым. Он пытался объясниться на энтернационо, сказать хоть что-нибудь. Побелевшими губами он повторял: «Ми корда, ми корда», – но никто уже не говорил на энтернационо, дверца захлопнулась, и они оказались вдвоем в спускавшемся лифте. Уплыло вверх лицо доктора Беллоуза, пуговицы жилетки, ботинки – он носил ботинки. Мистер К. взмолился:

– Вы ничего не посмеете сделать. Ничего.

Д. сказал:

– Вам нечего бояться, если вы не замешаны в ее убийстве. Идите рядом со мной. Не забудьте, что у меня есть револьвер.

Бок о бок они вышли на Оксфорд-стрит. Внезапно мистер К. сделал шаг в сторону, кто-то прошел между ними. Теперь их отделяло несколько зевак, глазевших на витрину. Мистер К. бросился наутек. Он был небольшого роста и проворен, но близорук – он бежал зигзагами, налетал на людей и отскакивал, не извинившись. Д. остановился – преследовать его в толпе не имело смысла. Он подозвал такси и сказал шоферу:

– Поезжайте как можно медленнее. Вон там впереди мой приятель. Он изрядно набрался, и я потерял его в толпе. Придется подвезти его, пока он не влип в какую-нибудь историю. – Глядя в окно машины, он не выпускал мистера К. из поля зрения, это было не трудно, поскольку К. уже терял силы.

К. метался из стороны в сторону. Люди оборачивались и глядели вслед. Какая-то женщина сказала: «Постыдились бы», а мужчина добавил: «Гиннесс» ему не на пользу». Очки К. в стальной оправе сползли на кончик носа. Он то и дело оглядывался. Его зонтик путался у всех под ногами, и какой-то ребенок громко заплакал, испугавшись его маленьких, испуганных, налитых кровью глаз. Толпа негодовала. На углу Саут-Одли-стрит он врезался в полицейского. Тот добродушно придержал его:

– Эй, нельзя так вести себя.

Мистер К. незряче уставился на него поверх очков.

– А теперь идите домой, только спокойно, – сказал полицейский.

– Нет, – вдруг сказал мистер К., – нет.

– Подставьте голову под кран, а потом ложитесь спать.

– Нет! – Мистер К. внезапно опустил голову и попытался было боднуть полицейского в живот, но тот своей большой рукой терпеливо отстранил его.

– Хотите попасть в участок? – незлобиво спросил полицейский.

Собралась кучка зевак. Какой-то человек в черной шляпе пронзительно крикнул:

– Какое вы имеете право приставать к нему? Он никому худого не сделал.

– Я только сказал… – начал было полицейский.

– Я слышал, что вы сказали, – быстро отпарировал человек в черной шляпе. – На каком основании, позвольте полюбопытствовать, вы намереваетесь…

– Нарушение общественного порядка в нетрезвом виде, – констатировал полицейский.

Мистер К. смотрел на полицейского с выражением лихорадочной надежды в глазах, он даже забыл, что следовало нарушить порядок.

– Чушь, – сказал прохожий. – Он ничего не сделал. Я готов дать свидетельские показания…

– Ну-ну, – запротестовал полицейский, – из-за чего весь этот шум? Я только посоветовал ему пойти лечь спать.

– Вы сказали, что он пьян.

– Он пьян.

– Докажите это.

– Да какое ваше, в конце концов, дело?

– До сих пор считалось, что мы живем в свободной стране!

– Хотелось бы мне знать, что я сделал? – уже унылым голосом спросил полицейский.

Прохожий в черной шляпе вытащил визитную карточку и сказал мистеру К.:

– Если вы хотите привлечь этого полисмена к ответственности за клевету, я готов дать свидетельские показания.

Мистер К. схватил карточку, но зачем она ему, понять не мог. Полицейский взмахнул руками и крикнул в толпу:

– Проходите!

– Не двигайтесь, – сказал прохожий. – Вы все свидетели.

– В конце концов, вы меня доведете… – голос у полицейского уже дрожал и срывался. – Я предупредил вас.

– О чем? Прошу объяснить – о чем?

– Попытка помешать полиции при исполнении служебных обязанностей.

– Обязанностей! – повторил человек саркастическим тоном.

– Но я пьян, – внезапно проблеял мистер К. – Я нарушаю порядок.

В толпе захохотали. Полисмен обернулся к мистеру К.

– Вы снова за свое! – рявкнул он. – Речь идет не о вас.

– О нас, обо всех нас, – распалился человек в шляпе.

Лицо полицейского передернулось. Он сказал мистеру К.:

– Возьмите такси и отправляйтесь-ка домой.

– Да-да, сейчас, – сказал мистер К.

– Такси!

Такси поравнялось с мистером К., он благодарно ухватился за ручку и открыл дверцу. Д. улыбнулся ему и сказал:

– Влезайте.

– А теперь, – сказал полицейский человеку в шляпе, – ваша фамилия?

– Хогпит.

– Не препирайтесь, – сказал полицейский.

Мистер К. отпрянул от машины.

– Только не это такси. Я не поеду в этой машине.

– Повторяю, меня зовут Хогпит. – В толпе засмеялись. – Не вижу тут ничего смешного. Суинберн звучит не лучше[26].

Мистер К. взмахнул руками, пытаясь отскочить на тротуар.

– Господи, – сказал полицейский, – опять вы!

– Там в такси человек… – сказал мистер К.

Д. вылез и сказал:

– Все в порядке, сержант. Это мой приятель. Он крепко выпил, и я потерял его в толпе у Карпентерс-Армс.

Он взял К. под руку и решительно направился к такси. Мистер К. крикнул:

– Он убьет меня! – и попытался повалиться на тротуар.

– Не поможете ли вы мне, сержант? – сказал Д. – Я постараюсь угомонить его.

– С удовольствием, сэр. Я рад отделаться от него. – Он нагнулся, поднял мистера К., как ребенка, и уложил в такси на пол кабины. Мистер К. слабо вскрикнул:

– Я же говорю вам… он меня преследует…

Человек по фамилии Хогпит сказал:

– Какое вы имеете право делать это, констебль? Вы слышали, что он говорил? Откуда вы знаете, а вдруг это действительно так?

Полицейский захлопнул дверцу машины и обернулся.

– Потому что у меня есть своя голова на плечах. А теперь скажите, вы успокоитесь или нет?

Такси тронулось. Кучка жестикулирующих людей осталась позади. Д. сказал:

– Дураком себя только выставили.

– Я разобью окно и закричу, – сказал мистер К.

– Если дело дойдет до худшего, – тихо, будто по секрету, сказал Д., – я буду стрелять.

– Вы не сможете улизнуть. Вы не посмеете.

– Так говорят в книжках, В жизни все по-другому. Идет война. Вряд ли кто-нибудь из нас сумеет, как вы выражаетесь, «улизнуть».

– Что вы собираетесь делать?

– Я хочу побеседовать с вами дома.

– Где? Какой дом?

Д. промолчал. Машина медленно ехала по Гайд-Парку. У Марбл-Арч, как всегда, взобравшись на ящики из-под мыла, витийствовали несколько уличных ораторов, защищая свои кадыки от холода поднятыми воротниками плащей. Сутенеры из стоящих вдоль дороги автомобилей высматривали подходящих девочек, дешевые проститутки без особых надежд на клиентов переминались в тени под деревьями, а профессиональные шантажисты во все глаза выискивали на траве парочки, безмятежно занимавшиеся неправедными делами. Все это входило в понятие «мирный город». Афиша в газетном киоске гласила: «Сенсация: трагедия в Блумсбери».

II

Мистер К. утратил волю к сопротивлению. Беспрекословно он вышел из такси и спустился по ступенькам в подвал. Д. включил свет в комнатушке, служившей и спальней, и гостиной, и зажег газ. Стоя со спичкой в руке над плитой, он думал, сможет ли он и впрямь убить человека. Да, мисс Глоувер, кем бы вы ни были, вам не повезло. До поры до времени от человеческого жилья веет непотревоженным покоем. Но когда взрыв вырывает переднюю стену дома и в проломе показывается железная кровать, стулья, бездарная картина, болтающаяся на гвозде, ночной горшок – возникает ощущение, что квартиру обесчестили – вторжение в чужое жилище подобно утолению похоти. Увы, приходится отвечать врагам той же монетой – сбрасывать на них бомбы и так же калечить чужую личную жизнь. С внезапной яростью он повернулся к К.

– Вы на это сами напросились.

Мистер К. попятился к дивану, сел. Над его головой нависла полочка с несколькими тощими книжками в потертых сафьяновых переплетах – жалкая библиотека набожной женщины. Он сказал:

– Клянусь вам, я не был там.

– Но вы не отрицаете, что вы с ней намеревались завладеть моими бумагами, так ведь?

– Вас отстранили от задания.

– Я это уже слышал.

Он вплотную подошел к мистеру К. Можно было одним ударом свернуть ему челюсть и разрядить накопившийся гнев. Они ему совсем недавно продемонстрировали, как избивают человека. Но он не мог этого сделать. Дотронуться до К. – значило бы вступить с ним в физический контакт. От омерзения у него задрожали губы. Он сказал:

– Единственный ваш шанс выбраться отсюда живым – это быть откровенным. Они купили вас обоих, так?

Очки мистера К. упали на диван, и он начал шарить по вышитому покрывалу. Потом залепетал:

– А как мы могли знать, что вы сами не продались?

– Это у вас-то не было способа узнать?

– Ведь вам не доверяли… Иначе для чего они нас нанимали?

Он слушал, сжимая в кармане револьвер. Когда ты и судья, и присяжные заседатели, и даже прокурор, нужно дать человеку высказаться – нужно быть объективным, даже если земной шар сошел с орбиты.

– Продолжайте.

Мистер К. приободрился. Он попытался сфокусировать на Д. свои поросячьи глазки и скривил рот в подобие улыбки.

– К тому же вы и сами вели себя довольно странно, так ведь? Откуда нам было знать, что вы не продадитесь за хорошую цену?

– Справедливо.

– Каждому приходится заботиться о себе. А то что же – вам, значит, можно грести денежки, а нам ветер в кармане?

Это ли не предел человеческого падения! Мистера К. легче было терпеть, когда он дрожал от страха. Теперь к нему возвратилась храбрость. Он рассуждал вслух:

– Плохо оказаться за бортом. В конце концов наше положение безнадежно.

– Безнадежно?

– Почитайте хотя бы сегодняшние газеты. Мы разбиты. Вы что, сами не знаете, сколько министров уже сбежали, как крысы с тонущего корабля. Надеюсь, вы понимаете, что они успели неплохо набить карманы?

– Интересно, сколько вы получили?

Мистер К. нашел очки и уселся на диване поудобнее. В нем почти не осталось страха. У него был вид старого довольного пройдохи.

– Я так и думал, что в конце концов мы с вами договоримся.

– Рассказывайте все.

– Если вы хотите долю, – пояснил мистер К., – вы ее не получите. Даже если бы я захотел…

– Вы ведь не настолько глупы, чтобы продаваться в кредит?

– Зато они слишком умны, чтобы предлагать деньги такому человеку, как я.

Д. был сбит с толку. Он сказал, не веря:

– Вы хотите сказать, что ничего за это не получили?

– Я получил пока лишь письменное обязательство, подписанное Л.

– Никогда бы не подумал, что вы такой идиот. Если вам достаточно обещаний, вы могли бы их получить от нас в таком же количестве.

– Это не обещания. Это приказ о моем назначении, подписанный ректором. Ведь Л. теперь ректор. Это случилось после вашего отъезда.

Голос К. звучал уже вполне непринужденно.

– Ректор чего?

– Университета, разумеется. А я назначен профессором. Мне дали кафедру, и я могу снова вернуться домой.

Д. не удержался от смеха, но в его смехе звучало отвращение. Вот она, цивилизация победителей, наука будущего… Он прикинул вслух:

– Стало быть, если я убью вас, то на моей совести будет уже профессор К.

Ему представилось на миг отвратительное сборище поэтов, музыкантов, ученых, художников – матерые подлецы в очках со стальной оправой на поросячьих глазках, обломки старой изношенной цивилизации, преподающие молодежи полезные уроки раболепия и предательства. Он вытащил револьвер секретаря посольства.

– Интересно, кого они назначат на ваше место? – Но он знал, что у них найдутся сотни таких же на выбор.

– Не играйте с оружием. Это опасно.

Д. сказал:

– Будь вы сейчас на родине, военный трибунал приговорил бы вас к расстрелу. Почему же вы думаете, что здесь сможете избежать этого?

– Вы шутите, – мистер К. силился рассмеяться.

Д. отвел барабан револьвера и заглянул – в нем были две пули. В ужасе мистер К. затараторил:

– Вы же обещали, что если я неповинен в смерти девочки, мне гарантируется безопасность.

– Ну и что? – он поставил барабан на место.

– Я не убивал ее. Я только позвонил Мари…

– Мари? А, да, управляющая гостиницей. Продолжайте.

– Мне велел Л. Он позвонил мне из посольства и сказал: «Просто передайте ей – пусть предпримет все, что возможно».

– И вы не догадывались, что он имел в виду?

– Не совсем. Как я мог догадаться? Я лишь знал, что у нее был какой-то план… сделать так, чтобы вас выслали. Она и не помышляла доводить дело до убийства. Только, когда полиция прочла дневник, все подошло как по заказу. Там были ваши слова о том, что вы заберете ее.

– Вы и это знаете!

– Мари рассказала мне… потом. Для нее все это было прямо находкой. Она имела в виду инсценировать ограбление. К тому же девчонка, вы понимаете, была довольно наглой. Мари думала лишь припугнуть ее, но затем вышла из себя. Вы же знаете, у нее ужасный характер, она не умеет сдерживаться. Совершенно не умеет. – Он снова попытался изобразить улыбку. – Всего лишь одна девчонка, одна из тысяч. На родине они погибают ежедневно. Война! – Что-то в выражении лица Д. заставило его чересчур поспешно добавить: – Так Мари рассуждала.

– А вы что на это ответили?

– Я, конечно, был против.

– Против – до того, как это случилось?

– Да. То есть нет, я хотел сказать… после… Когда я потом увидел ее.

Д. сказал:

– Все ложь. Вы были в курсе дела от начала до конца.

– Клянусь. Я не был у окна…

– Вот в это я верю. Ваши нервы не выдержали бы. Это вы предоставили ей.

– Вот она вам и нужна.

– Я из суеверия не убиваю женщин. Но ей придется несладко, будьте уверены, когда вас найдут мертвым. Она будет теряться в догадках… Прислушиваться к звукам… Кроме того, у меня только две пули. И я не знаю, где достать еще. – Он снял предохранитель.

– Но ведь это Англия! – взвизгнул седой человечек, будто пытаясь убедить самого себя. Он вскочил на ноги и случайно сшиб с полки книгу. Она упала на диван и раскрылась на каких-то религиозных стихах со словом «Бог» с заглавной буквы. Конечно, это Англия. Все в этой комнате было Англией. И диван, и мусорная корзина для бумаг, сделанная из старых цветных литографий, и географическая карта в рамке на стене, и подушечки. Чужая обстановка тяготила Д., хотелось поскорее все кончить. Он произнес с яростью:

– Отойдите от дивана!

Мистер К., дрожа, сделал шаг. Он еще надеялся:

– Вы разрешите мне уйти?

Годы научной работы могут сделать из человека хорошего судью, но не палача.

– Почему меня, а не Л.? – умолял К.

– О, когда-нибудь я разделаюсь и с Л. Но уже совсем по другому счету.

Разница была очевидной: нельзя испытывать к музейному экспонату ту же ненависть, что к живому человеку.

Мистер К. умоляюще простер к нему выпачканные чернилами руки.

– Вы не стали бы винить меня, если б знали… Я прожил такую жизнь… Сколько книг написано о рабстве. – Он заплакал. – Вам жалко эту девчонку, а вот я… меня… – Он не мог продолжать.

– Идите в ту дверь, – сказал Д. Ванную не видно с улицы. В ней нет окон, только вентиляция. Рука, державшая оружие, дрожала от надвигающегося кошмара. Они загнали его в угол, теперь настала его очередь… Но опять вернулся проклятый страх, страх перед чужой болью, страх за жизнь других, за их страдания. Он, как писатель, был обречен на сочувствие… Он скомандовал:

– Быстрее!

Мистер К., спотыкаясь, попятился в ванную. Д. напрягал мозг, стараясь придумать какую-нибудь безжалостную шутку, вроде «простите, но у нас нет кладбищенской стены», но так и не нашелся – шутить можно лишь по поводу собственной смерти. Смерть других – слишком серьезное дело. Мистер К. сказал:

– Она не пережила того, что я… за пятьдесят пять лет… А я… мне осталось жить всего шесть месяцев… и никакой надежды.

Д. старался не слушать и ни в коем случае не понимать. Он шел следом за мистером К., не опуская револьвера.

– Когда остается всего полгода жизни, разве нельзя позволить себе напоследок немножко комфорта?.. – Очки сорвались с носа К. и разбились. Всхлипнув, он сказал: – И уважения. Я всегда мечтал когда-нибудь… университет. – Теперь он уже топтался в ванной, уткнувшись спиной в раковину и слепо уставясь туда, где, как ему казалось, стоял Д. – Врач так и сказал: шесть месяцев. – Он взвыл в предсмертной тоске. – Подохнуть, как старая лошадь в упряжке… рядом с этим дураком на Оксфорд-стрит… «Бона матина, бона матина». Холод собачий… Нет бы включить отопление… – Он говорил бессвязно, нес первое, что приходило в голову, подсознательно понимая, что пока говорит, он в безопасности. И все слова, рождавшиеся в его истерзанной, пропитанной злобой и горечью душонке, крутились вокруг крошечной приемной, класса-конурки, холодного радиатора и картины на стене, изображавшей «ун фамиль жентильбоно». – И вечно этот старик неслышно подкрадывается к двери на своих резиновых подошвах… Как я страдал… даже извиняться приходится на энтернационо… иначе штраф… ни одной сигареты за неделю…

С каждым словом он оживал, а приговоренный не должен оживать. Он должен умереть задолго до того, как судья произнесет приговор.

– Молчать! – приказал Д.

Голова мистера К. крутанулась, как у черепахи. Подслеповатые глаза смотрели мимо Д.

– Пощадите меня, – молил К. – Хоть последние шесть месяцев… на родине… профессором…

Д. закрыл глаза и нажал на курок. Грохот и отдача ошеломили его. Звякнуло разбитое стекло, и где-то зазвонил звонок.

Он открыл глаза – промахнулся. Безусловно, промахнулся. Зеркало над раковиной в футе от седой головы мистера К. было разбито. Мистер К. стоял, мигая, с недоумевающим видом. Кто-то стучал в дверь. Оставалась последняя пуля.

Д. сказал:

– Не двигайтесь. Ни звука. Второй раз я не промахнусь, – и закрыл дверь. Он стоял у дивана, прислушиваясь к стуку в дверь с улицы. Если это полиция, что ему делать с одной оставшейся пулей? Снова тишина – и у двери и в квартире. Маленькая книжица лежала раскрытая на диване:

Бог в солнечном свете,

Где птицы парят невесомо.

Бог в свете свечей

Ожидает вас дома…

Дурацкий стишок отпечатался в мозгу, как на воске. Он не верил в Бога, у него не было своего дома. Стишок напоминал заклинание дикарей, которое производит впечатление даже на цивилизованного человека. Снова стук, и еще раз стук, и снова звонок. Может, это кто-нибудь из знакомых хозяйки? Или она сама? Нет, у нее наверняка есть ключ. Скорее – полиция.

Он медленно пересек комнату и подошел к двери с револьвером в руке. Он забыл о нем, как забыл до того о бритве. С решимостью обреченного он открыл дверь.

Это была Роз.

Он медленно выговорил:

– Конечно. Я забыл. Я ведь дал вам адрес? – Он посмотрел мимо нее, как будто ожидая увидеть за ее спиной полицию или Форбса.

Она сказала:

– Я пришла рассказать вам то, что узнала от Форбса.

– О, да-да…

– Вы ведь ничего не натворили? Ничего страшного?

– Нет.

– А револьвер?

– Я думал – это полиция.

Они вошли в комнату и закрыли дверь. Он не спускал глаз с ванной, хотя что толку, – он уже знал, что никогда не выстрелит. Из него, наверное, получился бы неплохой судья, но не палач. Война ожесточает, но не настолько же. Как окольцованная птица, он обречен вечно носить при себе свою средневековую литературу, «Песнь о Роланде», Бернскую рукопись. Она сказала:

– Боже, какой странный у вас вид. Вы удивительно помолодели.

– Усы…

– Конечно. Без них вам гораздо лучше.

– Что сказал Фурт? – нетерпеливо перебил он.

– Они подписали.

– Но это противоречит вашим законам.

– Они ведь не подписали контракт непосредственно с Л. Закон всегда можно обойти. Уголь пойдет через Голландию.

Итак, полный и окончательный крах – он не смог даже застрелить предателя. Она сказала:

– Вам надо уехать. Пока вас не схватила полиция.

Он опустился на диван, свесив руку с револьвером между колен.

– И Форбс тоже подписал?

– Не стоит винить его за это.

Опять он почувствовал странный укол ревности. Она сказала:

– Ему все это не по душе.

– Почему?

– Видите ли, по-своему он честен… В трудные минуты на него можно положиться. Он задумчиво сказал:

– У меня остался последний шанс.

– О чем вы? – Она не спускала испуганных глаз с револьвера.

– Нет, я не об этом. Я говорю о шахтерах. О профсоюзах. Если бы они узнали, кому пойдет этот уголь, может быть, они?..

– Что?

– Что-нибудь предприняли?

– Что они могут? Вы не понимаете, что здесь происходит. Вы никогда не видели шахтерского поселка, когда все шахты закрыты. У вас в стране революция – речи, крики, маханье флагами. А тут… Я побывала с отцом в одном таком поселке. Отец ездил туда вместе с членами королевской комиссии. Я что-то не заметила у шахтеров боевого духа. Иссяк.

– Значит, вас это все-таки волнует?

– Конечно, волнует. Недаром мой дед был…

– Вы знаете кого-нибудь из рабочих?

– Там живет моя старая няня. Она вышла замуж за шахтера. Но отец выплачивает ей пенсию. Ей живется легче, чем другим.

– Для начала и она пригодится.

– Вы все еще не понимаете. Вам нельзя разъезжать по шахтам и произносить речи – через минуту окажетесь за решеткой. Вы в розыске.

– Все равно я не собираюсь сдаваться!

– Послушайте. Пока еще можно попытаться тайно вывезти вас из Англии. Деньги чего-нибудь да стоят. Из маленького порта. Скажем, из Свонси…

Он внимательно посмотрел на нее.

– Вам этого хочется?

– Понимаю ваши намеки, но я предпочитаю живого мужчину, а не покойника или каторжанина. Я и месяца не буду любить вас после вашей смерти. Я не такая. Не могу сохранять верность тому, кого нет рядом. Не то что вы…

Он рассеянно играл револьвером. Она сказала:

– А эту штуку отдайте мне… Не могу спокойно видеть…

Он молча протянул ей револьвер, тем самым первый раз выразив кому-то доверие. Она сказала:

– О господи, от него пахнет дымом. Я так и думала, что что-то произошло. Вы стреляли из него. Вы убили…

– Нет. Я пытался, но ничего не получилось. Я, по всей видимости, жалкий трус. Попал всего лишь в зеркало. Не повезло, понимаете…

– Это случилось, когда я звонила в дверь?

– Да.

– Я слышала, но подумала, что это стрельнула выхлопная труба проезжавшей мимо машины.

Он сказал:

– К счастью, тут никто не знает звука настоящего выстрела.

– А где же этот тип?

– В ванной.

Она распахнула дверь. Мистер К., должно быть, внимательно подслушивал, стоя на коленях. Д. мрачно сострил: