Текст книги "Доверенное лицо"

Автор книги: Грэм Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Грем Грин

Доверенное лицо

Часть первая

Человек, за которым охотились

I

Чайки парили над Дувром[1]. Они выплывали, как хлопья тумана, и разворачивались к невидимому городу. К их крикам присоединилась пароходная сирена, другие пароходы откликнулись, и вот уже заголосили все суда на рейде. Чью смерть они оплакивали? Пароход шел на малой скорости сквозь горечь осеннего вечера. Он напоминал Д. катафалк, который шофер медленно и бережно ведет к «саду вечного покоя», стараясь не растрясти гроб, как будто покойник стал бы возражать против пары-другой толчков; а над гробом пронзительно завывают истеричные плакальщицы.

Бар для пассажиров третьего класса был битком набит – команда регбистов возвращалась домой, парни в полосатых галстуках затеяли шумную возню у стойки. Д. не мог разобрать, что они кричат, – возможно, это был спортивный жаргон или какой-то местный диалект. Потребуется немного времени, чтобы английский полностью восстановился в памяти. Когда-то он владел им свободно, теперь помнил больше книжный язык, чем живую речь. Человек средних лет, с густыми усами и шрамом на подбородке, с нахмуренным лбом, придававшим лицу выражение глубокой озабоченности, он старался держаться подальше от людей. Но в баре было слишком тесно: чей-то локоть угодил ему в ребро, кто-то дыхнул в лицо пивом. Эти люди изумляли его. Глядя на их окутанную табачным дымом дружную компанию, никто бы не сказал, что идет война. А война шла, и не только в стране, откуда он прибыл, но и здесь, в полумиле от дуврского мола. Он нес войну с собой. Где был Д., там шла война. И он не мог понять, как люди этого не замечают.

– Пасуй сюда, сюда пасуй! – заорал бармену один игрок, но кто-то перехватил его кружку с пивом и крикнул: – Офсайд!

– Вбрасывание! – завопила вся ватага.

– Позвольте, позвольте, – сказал Д., выбираясь из бара.

Он поднял воротник макинтоша и вышел на холодную туманную палубу. Чайки, скорбно крича, неслись над его головой к Дувру. Опустив голову, он принялся расхаживать взад-вперед вдоль поручней, чтобы не замерзнуть. Под ногами он видел не палубу, а поле битвы – зигзаги фронтов, пунктир окопов, клинья прорывов и трупы, трупы… Бомбардировщики, казалось, вылетали из переносицы Д., горы сотрясались от взрывов артиллерийских снарядов. Он не чувствовал себя в безопасности, прогуливаясь по палубе английского парохода, так буднично скользившего к Дувру. Постоянное ощущение опасности стало частью его бытия. Опасность не сбросишь, как пальто, страх въедается в кожу. С ним и умираешь, только тлен освобождает от страха. Доверять можно лишь себе. У одного его друга нашли под рубашкой церковную медаль. Другой, как выяснилось, состоял в организации не с нашей комбинацией букв в аббревиатуре названия.

Он ходил туда и обратно по холодной открытой палубе третьего класса, до кормы и назад – до деревянных воротец с табличкой: «Только для пассажиров первого класса». Когда-то напоминание о классовых различиях выглядело оскорбительным, теперь, когда появилось столько подклассов и прослоек, само деление уже потеряло всякий смысл. Он взглянул на палубу первого класса – там, на холодном ветру, стоял, как и он, в одиночестве, пассажир с поднятым воротником. Держась за поручни, он смотрел в сторону Дувра.

Д. зашагал обратно к корме. И снова, в такт его походке, один за другим взлетали бомбардировщики. Никому, кроме себя, нельзя верить, а порой и не знаешь, можно ли доверять самому себе. Шефы тебе не верили, как и тому твоему другу с церковной медалью. Тогда они оказались правы, а кто может гарантировать, что они не ошибаются в тебе? Ты сам? Но ты сторона заинтересованная, а идеология – дело сложное, ересь заползает в душу незаметно… Он допускал, что за ним и сейчас следят, – что ж, их тоже можно понять, в конце концов есть кое-какие аспекты экономического материализма, с которыми он, если покопаться в душе, не согласен. Ну, а за соглядатаем тоже приглядывают? Он представил себе бесконечную цепочку недоверия и на миг ему стало страшно. Во внутреннем кармане, который оттопыривался на груди, лежали его так называемые удостоверения, но удостоверять в наше время не значит доверять.

Он медленно пошел назад, словно невидимая цепь не пустила его дальше. Сквозь туман донесся молодой женский голос, резкий и отчетливый: «А я хочу еще одну! Я все равно выпью еще одну!» Раздался звон – там били рюмки. Кто-то плакал за спасательной шлюпкой – как странно все нынче в этом мире… Он осторожно обогнул корму и увидел ребенка, забившегося в угол. Д. остановился. Он не понимал, что происходит, – словно перед ним лежала неразборчивая рукопись, не поддающаяся расшифровке. Интересно, мелькнула мысль, сумеет ли он когда-нибудь снова понимать чужие чувства? Он обратился к ребенку положенным в таких случаях участливым тоном:

– Что случилось?

– Головой ударился.

– Ты здесь один?

– Папа меня сюда поставил.

– За то, что ты ударился головой?

– Он сказал, не надо было шалить.

Ребенок перестал плакать, он закашлялся – туман попал ему в горло. Темные глазенки глядели из укрытия между лодкой и фальшбортом, прося о заступничестве. Д. повернулся и снова зашагал. Он подумал, что заговаривать с ребенком не следовало – за ним наверняка наблюдали отец или мать. Он подошел к табличке «Только для пассажиров первого класса» и заглянул поверх воротец. Тот, другой, приближался сквозь туман, – его цепь была длиннее. Д. увидел сперва тщательно отутюженные брюки, затем меховой воротник и, наконец, лицо. Они вглядывались друг в друга поверх барьера. От удивления оба не знали, что сказать. Кроме того, они никогда друг с другом не разговаривали. Названия их партий начинались с разных букв – их разделяли и эти буквы и великое множество смертей. Давным-давно они встретились на вернисаже, однажды на вокзале и еще как-то раз в аэропорту. Д. не мог даже вспомнить его имени.

Тот отвернулся первым. В зимнем пальто, тощий как корешок сельдерея, высокий, нервный и подвижный, он быстро удалялся на прямых и твердых, как ходули, но достаточно упругих ногах. Вид у него был решительный и целеустремленный. Д. подумал: «Наверное попробует ограбить меня, а то и постарается организовать убийство. У него-то наверняка побольше помощников, денег и друзей. Отправится со своими рекомендательными письмами к пэрам и министрам – он и сам-то, помнится, носил какой-то титул до провозглашения республики, не то граф, не то маркиз». Какое невезенье, что оба они оказались на одном пароходе, да еще заметили друг друга, два тайных агента, выполняющих, быть может, похожие задания.

Снова взвыла пароходная сирена, и вдруг из тумана, словно лица из окон, выглянули другие суда, засверкали огни, вырисовался нос волнолома. Их пароход медленно, сквозь скопление судов, прокладывал себе путь к причалу. Машины сбавили скорость и вскоре застопорились. Д… услышал, как вода плещет о борт – шлеп, шлеп, шлеп. Очевидно, подваливали боком. Кто-то невидимый выкрикнул что-то будто из самого моря. Судно еще подалось бортом, и они причалили – просто и буднично. Поток ринувшихся к выходу пассажиров с чемоданами был остановлен матросами. Словно вознамерившись разобрать пароход на куски, матросы убрали часть перил. И тогда все пассажиры с чемоданами, обклеенными ярлыками швейцарских отелей и пансионатов Биарица, ринулись к трапу. Д. пропустил толпу мимо себя. Весь его багаж состоял из кожаного портфеля, в котором лежали гребешок, зубная щетка и другие мелочи. Пижаму Д. носить отвык – да и что в ней проку, если два-три раза в ночь тебя будит грохот бомбежки и надо бежать в подвал.

Поток пассажиров перед паспортным контролем разделился на два: в одном иностранцы, в другом – британские подданные. Иностранцев было немного; в нескольких шагах от Д. стоял, зябко дрожа в своей шубе, высокий пассажир первого класса. Бледный и изящный, он смотрел с отвращением на распахнутые двери контрольно-пропускного пункта, разместившегося здесь же, на причале, в открытом всем ветрам ангаре. Но Л. быстро, словно сквозняком, пронесло через контроль.

Одного беглого взгляда на его документы оказалось достаточно – таких легко опознают, как предмет антиквариата. Музейный экземпляр, – беззлобно подумал Д. Все они по ту сторону фронта казались ему музейными экспонатами – жизнь их проходила в больших холодных особняках, похожих на городские художественные галереи с унылыми полотнами старых мастеров и инкрустированными шкафами Буля в коридорах.

Д. добрался, наконец, до стойки паспортного контроля. Отменно любезный человек с золотистыми усами спросил:

– Вы полагаете – это ваша фотография?

– Конечно, – ответил Д. Он посмотрел на снимок. Давно ему не доводилось заглядывать в собственный паспорт – годы наверное. Он увидел лицо незнакомца, человека более молодого и явно более счастливого, чем он, – незнакомец улыбался в объектив.

– Это старый снимок, – сказал Д.

Должно быть, он снимался до тюрьмы и до того, как убили его жену, и до воздушного налета двадцать третьего декабря, когда он отсидел пятьдесят шесть часов в подвале под обломками дома. Но все это вряд ли можно было объяснить офицеру паспортного контроля.

– Ну что значит старый?

– Приблизительно двухлетней давности.

– Но вы сейчас совершенно седой.

– Разве?

– Будьте добры, отойдите в сторону. Дайте другим пройти.

Чиновник был вежлив и нетороплив – это была Англия. Там, на родине вызвали бы солдат, немедленно заподозрили бы в нем шпиона, допрашивали бы громко, возбужденно и долго. Рядом с Д. вырос детектив.

– К сожалению, вынужден задержать вас. Не пройдете ли вот сюда на минутку?

Он отворил дверь в какую-то комнату. Д. вошел. Стол, два стула, застекленная фотография на стене – король Эдуард VII[2] на церемонии присвоения скоростному поезду названия «Александра». Сообразно чрезвычайному событию над высокими белыми воротничками – улыбающиеся лица, машинист в котелке.

– Вы уж извините, – сказал детектив, – паспорт в полном порядке, да вот фото… Вы сами взгляните.

Д. подошел к стене и приблизил лицо к застекленной фотографии – это была единственная вещь в кабинете, способная заменить зеркало, – труба паровоза и борода короля Эдуарда изрядно искажали отражение, но пришлось признать, что у детектива были серьезные основания для сомнении – он действительно выглядел теперь иначе.

– Мне, признаться, и в голову не приходило, что я так сильно изменился.

Детектив пристально в него вглядывался. Теперь Д. вспомнил – он фотографировался всего три года назад. Ему было тогда сорок два, но молодых сорок два. Жена пошла вместе с ним в ателье. Он собирался взять в университете отпуск на полгода, поехать за границу, с женой, разумеется. Ровно через три дня разразилась гражданская война. Шесть месяцев его продержали в военной тюрьме, жену расстреляли – по ошибке…

– Война, видите ли, меняет людей, – сказал Д. – Это довоенный снимок.

Он рассмеялся тогда какой-то шутке, что-то там насчет ананасов. Впервые за долгое время они отправлялись в отпуск вместе. Женаты они были пятнадцать лет. Припомнилась допотопная фотокамера и фотограф, нырнувший под покрывало. Жена ему виделась смутно. Она была его страстью, а чувство трудно вспомнить, когда оно мертво.

– Какие-нибудь другие документы у вас есть? – спросил детектив. – Или, может быть, кто-нибудь в Лондоне вас знает? В вашем посольстве, например?

– О, нет, я – частное лицо, совсем незначительная персона.

– Вы совершаете туристическую поездку?

– Нет. У меня несколько поручений делового характера. Есть рекомендательные письма. Впрочем, может быть, поддельные. – Д. улыбнулся.

Как он мог сердиться – седые усы, тяжелые морщины у рта, которых прежде не было, как и шрама на подбородке. Он потрогал шрам.

– Поймите, – у нас идет война.

Интересно, а что тот, другой, сейчас поделывает? Уж он-то, наверное, зря время не теряет. Скорее всего его ждала машина, так что до Лондона он доберется намного раньше его, а это плохо. Надо полагать, у него есть приказ помешать представителю противника закупить уголь. До того, как люди открыли электричество, уголь называли черным алмазом. Сейчас в его стране уголь стал дороже алмазов, а скоро будет такой же редкостью.

– Ну, что ж, ваш паспорт в полном порядке, – сказал детектив. – Может быть, сделаем так – вы мне скажете, где остановитесь в Лондоне, и этого будет достаточно.

– Понятия не имею.

И вдруг детектив подмигнул ему. Это было так неожиданно, что Д. с трудом поверил глазам своим.

– Ну, хоть какой-нибудь адрес назовите.

– А-а, тогда, допустим, отель «Ритц», кажется, есть такой.

– Есть, но желательно что-нибудь подешевле.

– «Бристоль». В любом городе есть отель «Бристоль».

– Но не в Англии.

– Хорошо, тогда скажите, где, по-вашему, может остановиться такой человек, как я?

– В «Стрэнд-паласе».

– Прекрасно.

Детектив с улыбкой вернул ему паспорт.

– Мы вынуждены проявлять осторожность. Вы уж извините… И поторопитесь, а не то свой поезд упустите.

Осторожность! – подумал Д. – И это они в Англии называют осторожностью. Как он завидовал их уверенности.

Из-за этой задержки Д. оказался в хвосте очереди к таможеннику. Шумные молодые люди были уже, вероятно, на платформе, где их ждал поезд, что касается его земляка, то этот наверняка обошелся без поезда. Ой, у меня тут целая куча такого, что надо вносить в декларацию, – произнес девичий голос. Он уже слышал в баре этот резкий голос – тогда она требовала еще одну порцию виски. Он взглянул на нее без особого интереса – в его возрасте или влюбляются без памяти, или вообще равнодушны к женщинам. А эта грубиянка по возрасту годилась ему в дочери.

– У меня есть бутылка коньяка, – только откупоренная, – сказала она.

Поменьше б ей пить, – промелькнула у него мысль. Голос девушки совершенно не соответствовал ее внешнему облику. Интересно, почему она пила в баре третьего класса? Одета превосходно, прямо картинка из журнала мод.

– И еще бутылка «Кальвадоса», но тоже початая.

Д. это надоело, скорее бы они с ней закончили и пропустили его. Совсем молоденькая блондинка и неизвестно почему такая задиристая. Она была похожа на ребенка, У которого отняли игрушку, и в отместку капризное дитя требует все подряд, что нужно и не нужно.

– Ну да, это еще одна, – сказала она. – Я и сама хотела вам сказать, но вы же мне рта не даете раскрыть. Вот, полюбуйтесь, и эта тоже початая.

– Боюсь, что все-таки придется взыскать с вас пошлину, – сказал таможенник, – по крайней мере за несколько бутылок.

– Не имеете права.

– Прочтите инструкцию.

Перепалка затягивалась до бесконечности. Какой-то другой таможенник заглянул в портфель Д. и пропустил его.

– На лондонский успеваю? – спросил Д.

– Уже ушел. Придется дожидаться поезда семь десять.

Часы показывали без четверти шесть.

– А мой отец – владелец этой железной дороги! – яростно доказывала девица.

– Железная дорога никакого отношения к таможне не имеет.

– Мой отец – лорд Бендич.

– Если вы хотите забрать с собой ваши напитки, извольте уплатить двадцать шесть шиллингов и шесть пенсов.

Она – дочь Бендича! Он стоял у выхода, наблюдая за ней. Как бы ему не пришлось с Бендичем так же туго, как таможеннику с его дочкой. Очень многое зависело от Бендича – если он согласится продать им уголь по сходной цене, они продержатся еще несколько лет. Если нет, война может завершиться еще до весны.

Дочь Бендича, кажется, победила, судя по гордому виду, с каким она вышла из дверей, направляясь к виднеющейся в тумане платформе. Рано стемнело, тускло светила лампочка над книжным киоском, у рекламного щита фирмы «Хорликс» стояла железная тележка. Дальше второй платформы ничего не было видно. Этот железнодорожный узел при крупном морском порте – так называл его про себя Д. – мог на поверку оказаться захолустным полустанком, мимо которого скорые поезда проносятся без остановки.

– Ах, черт, ушел! – сказала девушка.

– Будет другой, – сказал Д. – Через полтора часа.

Он чувствовал, что его английский возвращается к нему с каждым произнесенным словом, просачивается в него, как туман и запах дыма.

– Мало ли что они вам сказали! На самом деле в таком тумане поезд наверняка опоздает на несколько часов, – сказала она.

– Мне нужно быть в городе сегодня вечером.

– Всем нужно.

– Дальше от моря, возможно, туман будет не такой густой.

Но она уже не слушала, нетерпеливо устремившись куда-то по холодной платформе, потом и вовсе скрылась за книжным киоском, однако очень скоро вернулась, жуя на ходу булочку с изюмом. Другую она протянула ему, будто сунула сквозь решетку камеры.

– Хотите?

– Благодарю вас.

Он взял булочку и принялся есть с серьезным видом, показывая, что воздает должное английскому гостеприимству.

– Возьмем напрокат машину, – сказала она. – Я не намерена часами дожидаться поезда в этой дурацкой дыре. Наверное, дальше и правда не такой густой туман.

Значит, она расслышала его слова.

Она швырнула недоеденную булочку в туман, в сторону рельс. Получилось что-то вроде фокуса – была булочка и нет булочки.

– Подвезти вас? – И, видя, что он колеблется, добавила: – Я трезва как стеклышко.

– Благодарю вас. Я и не сомневался. Просто прикидываю, как будет быстрее.

– Быстрее со мной.

– Тогда поехали.

Внезапно на уровне их ног странным образом обрисовалось человеческое лицо – оказывается, они стояли у самого края платформы. Лицо было рассерженное.

– Леди, я ведь не медведь в зверинце.

Она глянула вниз, ничуть не изумившись.

– А разве я это утверждала?

– Вы кинули в меня булкой.

– Не городите ерунду, – сказала она нетерпеливо.

– Оскорбление действием, – сказал человек. – Подсудное дело, леди, – кидаетесь предметами.

– Предмет! Подумаешь, какая-то сдоба.

На уровне их ног появились рука и колено, лицо чуть придвинулось.

– Так вот, имейте в виду…

– Булку бросила не леди, а я, – сказал Д. – Судиться можете со мной. Адрес запишите: отель «Стрэнд-палас» фамилия – Д.

Он взял девушку под руку – ее-то как зовут? – и повел прочь. Человек в тумане взревел от злости, как раненый тюлень: – У-у, иностранец проклятый!

– А знаете, – сказала девушка, – зря вы за меня заступились.

– Зато вы узнали мою фамилию.

– О, а моя, если вам интересно, – Каллен. Роз Каллен. Идиотское имя, но мой папаша, понимаете ли, свихнулся на розах. Он вывел – так ведь говорят? – сорт «Маркиза Помпадур». И еще он любит фруктовые пирожные. Такие подают при дворе. А наш особняк называется Гвин-коттедж.

С машиной им повезло. Гараж рядом со станцией был хорошо освещен, свет от него проникал сквозь туман ярдов на пятьдесят. В гараже им предложили машину, старый «паккард».

– А у меня дело к лорду Бендичу. Какое странное совпадение.

– Не вижу ничего странного. Кого я ни встречу – у всех к нему есть дело.

Она медленно вела машину, полагая, что держит направление на Лондон. Машину встряхивало на трамвайных рельсах.

– По рельсам с дороги не собьешься.

– Вы всегда путешествуете третьим классом? – спросил он.

– Всегда, – ответила она. – Люблю выбирать общество по своему вкусу. Там хоть не напорешься на папочкиных деловых знакомых.

– Однако я же там оказался.

– Вот черт! – сказала она. – Надо же – в гавань заехали.

Она резко переключила скорость и развернула машину. В тумане завизжали тормоза, послышалась чья-то ругань. Теперь они неуверенно двигались в обратном направлении, машина пошла в гору.

– Ну, конечно, – сказала она, – даже скауты желторотые знают – под гору идешь, к воде придешь.

На вершине холма туман чуть рассеялся, проглянуло холодное серое небо, поблескивали, как стальные, колючки живых изгородей. Все дышало покоем. Ягненок на обочине дороги то скакал, то тихо щипал траву. Вдали, ярдах в двухстах, внезапно засветился огонек. Здесь был мир.

– Наверное, вы тут очень счастливы, – сказал Д.

– Счастливы? – спросила она. – С чего вы это взяли?

– Ну, у вас тут как-то… безопасно.

Он вспомнил, как дружески подмигнул ему детектив, и его слова: «Мы должны проявлять осторожность».

– Нет, по этой части у нас не очень-то, – сказала она своим еще не окрепшим девчоночьим голосом.

– Видите ли, мы уже два года воюем, – устало сказал он. – Я бы по такой дороге ехал очень медленно, чтобы при звуке самолета тут же остановиться и броситься в канаву.

– Ну, я думаю, вы сражаетесь не просто так, у вас ведь есть какая-то цель, верно?

– Уже не помню. Постоянная опасность, помимо всего прочего, со временем убивает в человеке все чувства. Мне кажется, кроме страха, я уже никогда ничего не почувствую. Мы утеряли чувство ненависти – и любви. Вы знаете, статистикой установлено – рождаемость у нас близка к нулю.

– Но ваша война-то продолжается. Значит, есть причина.

– Чтобы кончить воевать, нужно что-то почувствовать. Порой я думаю, что мы держимся за войну только страха ради. Лишить нас страха, значит отнять последнее оставшееся у нас чувство. Никому из нас мир не доставит удовольствия.

Впереди, как островок, показалась деревушка – старая церковь, маленькое кладбище, гостиница. Он сказал:

– Живя в таком раю, я бы на вашем месте нам не завидовал. – Он имел в виду безмятежный покой этих мест, странную призрачность дороги, убегающей за горизонт, в бесконечность.

– Чтобы вогнать в тоску, не обязательно нужна война. Деньги, родители и еще много чего – это не хуже войны.

– Вы ведь такая молодая, такая хорошенькая…

– Черт возьми, вы вроде собираетесь за мной приударить?

– О нет, нет, не собираюсь. Я ведь сказал вам… Я утратил все чувства. К тому же я уже старик.

Раздался оглушительный выстрел, машину отбросило в сторону, руки Д. взметнулись, прикрывая лицо. Машина замерла.

– Дрянную камеру подсунули, – сказала она.

Он опустил руки.

– Простите, во мне все еще сидит страх. – Руки его дрожали.

– Здесь бояться нечего, – сказала она.

– Не уверен.

Он нес войну в своем сердце. Дайте мне время, – подумал он, – я все здесь заражу страхом, даже эту деревушку. Мне бы надо колокольчик на шею нацепить, как прокаженному.

– Не устраивайте мелодрам, – сказала она. – Терпеть не могу.

Она включила стартер, и машина, подскакивая, докатила дальше.

– Должен же быть тут где-то пост дорожного мастера или гараж, или что-нибудь в этом роде, – сказала она. – Слишком холодно, чтобы менять эту рвань на улице. Да и поздновато – опять туман нанесло.

– По-вашему, можно ехать и дальше на спущенном колесе?

– Не бойтесь, – ответила она.

Он сказал виновато:

– Видите ли, меня ждет в Лондоне довольно серьезное дело…

Она обернулась к нему с недовольным выражением на худощавом, до смешного юном лице, похожая на ребенка, которому стало скучно в гостях. Ей было не больше двадцати. Она годилась ему в дочери.

– Ну зачем вы строите из себя загадочную личность? Хотите произвести на меня впечатление?

– Ничуть.

– Старый трюк.

– И многие его пытались проделать с вами?

– По пальцам не считала.

До чего же печально, – подумал он, – что вот такие юные существа уже знакомы с обманом. С высоты его лет молодость представлялась ему, – как это говорится? – порой светлых надежд.

– Ничего загадочного во мне нет. Обыкновенный бизнесмен, – сказал он мягко.

– Набитый деньгами?

– Что вы! Я представляю довольно бедную фирму.

Она внезапно улыбнулась ему, и он равнодушно отметил, что, пожалуй, кому-то она покажется красивой.

– Вы женаты?

– В каком-то смысле, да.

– Разъехались?

– Нет. Она погибла.

Впереди туман стал бледно-желтым. Она сбавила скорость, и машина, подскакивая, подъехала туда, где краснело множество автомобильных стоп-сигналов и звучали голоса.

– Я предупредила Салли, что мы будем здесь, – прозвенел женский голос.

Блеснула стеклом длинная витрина, донеслась тихая музыка. Низкий голос пел с фальшивым надрывом: «О, помнишь, как ты был печален, одинок, когда впервые повстречались мы с тобою…»

– Ну вот, вернулись к цивилизации, – хмуро сказала она.

– Нам тут заменят камеру?

– Хотелось бы…

Она открыла дверцу, вышла и сразу растворилась в тумане, огнях и прохожих. Он остался в машине. Теперь, когда мотор не работал, холод пробирал до костей. Д. попробовал мысленно набросать план дальнейших действий. Прежде всего ему предписывалось поселиться на Блумсбери-стрит в доме с указанным номером. Надо полагать, жилье было выбрано с таким расчетом, чтобы держать Д. под наблюдением. На послезавтра назначена встреча с лордом Бендичем. Они не попрошайки, они смогут уплатить хорошую цену за уголь плюс проценты с прибыли, когда окончится война. Многие шахты Бендича закрыты, так что обе стороны получают свой шанс. Д. предупредили, что появляться в посольстве нежелательно – посол и первый секретарь не внушали доверия, хотя второй секретарь считался лояльным. Ситуация безнадежно запутанная – вполне возможно, что как раз второй секретарь и работал на мятежников. Как бы то ни было, действовать надо осмотрительно, никто не предвидел осложнений, которые могли возникнуть после встречи на пароходе. Теперь жди всего – от установления конкурентных цен на уголь до убийства. Да, тот уже обогнал его в тумане. Где-то он сейчас?

Д. погасил свет в машине. В темноте вытащил документы из нагрудного кармана и после некоторого колебания засунул их в носок. Дверца машины резко распахнулась и девушка сказала:

– Какого черта вы погасили свет? Я измучилась, пока нашла вас. – Она включила свет и сказала: – Сейчас у них все мастера заняты, обещали прислать чуть попозже.

– Придется ждать?

– Я хочу есть.

Он осторожно вылез из машины, прикидывая, должен ли пригласить ее пообедать. Он берег каждый пенс, избегая лишних расходов.

– Здесь можно пообедать? – спросил он.

– Конечно. А денег у вас хватит? Я истратила последнее су на машину.

– О, да, да. Надеюсь, вы не откажетесь пообедать со мной?

– На это я и рассчитывала.

Он проследовал за ней в дом – в гостиницу или как это еще могло называться? В те дни, когда он молодым человеком приехал в Лондон для занятий в библиотеке Британского музея[3], таких заведений не существовало. Это было что-то новое. Старый дом в стиле Тюдоров[4] – он не сомневался, что это подлинный Тюдор – был набит креслами и диванами, а в том месте, где положено быть библиотеке, находился коктейль-бар. Человек с моноклем взял девушку за левую руку и принялся трясти ее.

– Роз, ну, конечно, это Роз! – воскликнул он. – О, извините, я, кажется, вижу Монти Крукхема! – И с этими словами владелец монокля исчез.

– Ваш знакомый? – спросил Д.

– Да, это администратор. Я и не знала, что он сюда перебрался. Прежде он работал на Вестерн-авеню. – И добавила с усмешкой: – Премиленькое местечко, вы не находите? Вам тут сразу расхочется возвращаться на вашу войну.

Но возвращаться не было необходимости. Он нес войну с собой. Инфекция уже заработала. Через вестибюль он увидел за крайним столиком ресторана сидящего к нему спиной другого агента. Рука Д. затряслась, как всегда бывало перед воздушным налетом. Нельзя просидеть полгода в тюрьме, ежедневно ожидая расстрела, и не выйти оттуда трусом. Он сказал:

– Не пообедать ли нам где-нибудь в другом месте? Здесь слишком людно.

Бояться, конечно, было нечего, но, увидев в ресторане эту сутулую, тощую спину, он почувствовал себя беззащитным, будто стоял в тюремном дворе у голой стены, перед взводом целящихся в него солдат.

– Тут поблизости ничего нет. А чем вам здесь-то плохо? – Она взглянула на него с подозрением. – Много народа? Ну и что? Кажется, вы все-таки собираетесь выкинуть какой-то номер.

– Никаких номеров. Просто я полагаю…

– Я пойду помою руки, а вы ждите меня здесь.

– Хорошо.

– Я на минутку.

Едва она ушла, он оглянулся в поисках туалета – ему требовались холодная вода и время, чтобы поразмыслить, как действовать дальше. Нервы его стали пошаливать, на пароходе он чувствовал себя куда увереннее. Его пугали даже такие мелочи, как хлопок прохудившейся камеры. Он поискал глазами администратора с моноклем. В вестибюле было полно народу. Заведение явно процветало, вопреки, а может быть, благодаря, туману. То и дело тявкали гудки машин, подкатывавших из Дувра и Лондона. Наконец он высмотрел администратора, тот беседовал с пожилой седовласой дамой.

– Да, да, такой рослый, – говорил администратор. – У меня есть снимочек, не желаете ли взглянуть? Я сразу вспомнил, что ваш муж просил ему подобрать…

Слова его звучали неубедительно, глаза бегали с одного посетителя на другого. Задубелое лицо с резкими рублеными чертами выдавало в нем солдафона с изрядным стажем армейской службы за плечами. Эмоций на его физиономии было не больше, чем у чучела на витрине зоомагазина.

– Извините, пожалуйста… – начал Д.

– Конечно, первому встречному я такого пса не продам, – администратор круто повернулся к Д. и включил улыбку, словно щелкнул зажигалкой. – Позвольте, где-то мы с вами встречались? – В руке у него был снимок жесткошерстного терьера. – Отличная родословная, а стойка! А зубы!..

– Простите, я хотел спросить…

– Извините, старина, я вижу, к нам Тони пожаловал, – и человек с моноклем испарился.

– Бесполезно о чем-нибудь его спрашивать, – сказала седовласая дама и добавила без церемоний: – Если вам нужен туалет – вниз по лестнице.

Туалет был явно не в стиле Тюдоров – сплошь стекло и черный мрамор. Д. снял пиджак и повесил на крючок. В туалете кроме него никого не было. Д. наполнил раковину холодной водой. Нужно привести нервы в порядок – прикосновение холодной воды к голове обычно действовало на него как электрический разряд. Нервы были до того напряжены, что он молниеносно обернулся, когда кто-то вошел в туалет – судя по внешности, шофер одной из машин. Д. окунул голову в холодную воду и выпрямился. Вода стекала на рубашку. Он нащупал полотенце и прежде всего протер глаза. Стало легче. Рука его совсем не дрожала, когда, обернувшись, он произнес:

– Что вы там делаете с моим пиджаком?

– О чем это вы? – спросил шофер. – Я вешаю свой пиджак. Нечего на меня наговаривать.

– А мне показалось, что вы собираетесь что-то взять из моего кармана, – сказал Д.

– Тогда зови полицейского, – ответил шофер.

– У меня нет свидетелей.

– Зови полицейского или проси прощения, – шофер был здоровенный мужик под два метра. Он с угрожающим видом двинулся к Д. по сверкающему полу. – Сейчас я тебя хорошенько проучу, мозги вон вышибу. Инострашка паршивый, шляются тут, жрут наш хлеб, думают, им все можно…

– Вероятно, я ошибся, – сказал Д. примирительно. Он и впрямь засомневался. Может быть, этот тип – заурядный карманник, к тому же он еще ничего не успел украсть.

– Вериятно, он ошибся. А я вот, вериятно, из тебя сейчас душу вытрясу. Так не извиняются.

– Я готов принести извинения в любой форме, в какой вам будет угодно, – сказал Д. Война убивает в людях чувство стыда.

– Значит, драться – кишка тонка? – сказал шофер.