Текст книги "Доверенное лицо"

Автор книги: Грэм Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Зачем мне с вами драться? Вы и сильнее, и моложе.

– Да я справлюсь с дюжиной таких паршивых латиносов…

– Ничуть не сомневаюсь, что это в ваших силах.

– Издеваешься, да? – сказал шофер. Один его глаз косил в сторону, казалось, что он говорит, все время поглядывая на каких-то зрителей. Возможно, подумал Д., и впрямь есть зрители.

– Если вы считаете, что я над вами издеваюсь, я готов еще раз принести свои извинения.

– На черта мне твои извинения, захочу – ты мне подметки лизать будешь.

– Весьма возможно.

Пьян он или кто-то подучил его затеять скандал? Д. стоял спиной к раковине. Его слегка подташнивало от надвигающейся беды. Он ненавидел физическое насилие. Одно дело убить человека пулей или самому быть расстрелянным – это механический процесс, который противоречит лишь воле к жизни или вызывает страх перед болью. Другое дело – кулак. Кулак унижает, быть избитым – значит вступить в постыдное отношение с насильником. Д. испытывал к этому такое же отвращение, как к связям со случайными женщинами. Он ничего не мог с собой поделать, то и другое было противно.

– Опять хамишь?

– И в мыслях не имел ничего подобного.

Его педантично-правильный английский язык, казалось, приводил шофера в бешенство. Он сказал:

– Говори по-английски, а не то я расквашу твою паршивую морду.

– Я – иностранец.

– А я сделаю из тебя мокрое место.

Шофер был уже рядом, его опущенные сжатые кулаки напоминали два куска непрожаренного бифштекса. Видимо, он намеренно распалял себя до бешенства.

– Ну-ка, где твои кулаки? Сейчас выясним, трус ты или герой.

– Я не собираюсь с вами драться, – сказал Д. – Будьте добры, разрешите пройти. Меня наверху ждет дама…

– Она получит то, что от тебя останется, – рявкнул шофер. – Я тебе покажу, как обзывать честных людей ворами.

Он, видимо, был левшой, так как отвел левый кулак для удара. Д. прижался к раковине… Ну вот, сейчас случится самое худшее, он снова на тюремном дворе и к нему подходит охранник, размахивая дубинкой. Будь у него сейчас пистолет, он бы им воспользовался, он был готов на все, лишь бы этот человек не прикоснулся к нему. Он закрыл глаза и откинулся затылком к зеркалу. Он был беззащитен. Он не знал даже элементарных основ бокса.

Раздался голос администратора:

– Послушайте, старина, вам дурно? – Д. выпрямился. Шофер отходил от него с видом самодовольного праведника. Не сводя с него глаз, Д. произнес как можно спокойнее:

– Со мной иногда это бывает, как у вас говорят? Головокружение, да?

– Мисс Каллен попросила меня отыскать вас. Может быть, послать за доктором?

– Спасибо, не стоит беспокоиться.

Они вышли из уборной. Д. спросил:

– Вам знаком этот шофер?

– Впервые вижу. Да и упомнишь разве всю обслугу, старина. А что такое?

– По-моему, в туалете его интересовали главным образом карманы моего пиджака.

Глаз холодно блеснул за стеклом монокля.

– В высшей степени маловероятно, старина. Не сочтите меня за сноба, но у нас, знаете ли, бывает только самая лучшая публика. Вы наверняка ошиблись. Мисс Каллен подтвердит вам мои слова, – и добавил с наигранным безразличием: – Вы что, старые друзья с мисс Каллен?

– Нет, не сказал бы. Она весьма любезно согласилась подвезти меня из Дувра, только и всего.

– О, понимаю, – ледяным тоном произнес администратор и проворно взбежал на верхнюю ступеньку. – Вы найдете мисс Каллен в ресторане.

Д. вошел в зал. Какой-то мужчина в свитере под горло играл на пианино, и женщина пела низким, полным тоски голосом. Деревянной походкой Д. прошел мимо стола, за которым сидел тот, другой.

– Что случилось? – спросила девушка. – Я уж решила, что вы от меня сбежали. Вид у вас такой, как будто вы повстречались с привидением.

С того места, где он сидел, был виден Л. – фамилия всплыла наконец в памяти. Он сказал негромко:

– На меня сейчас было совершено нападение. Точнее говоря, пытались напасть… В туалете.

– Что вы мне все сказки рассказываете! – возмутилась она. – Напускаете на себя таинственность. Заказали бы лучше бутылочку «Три медведя».

– Пожалуйста. Но ведь я должен чем-то объяснить свое отсутствие.

– Да вы сами-то верите своим басням? – спросила она раздраженно. – Вы случайно не контуженный?

– Нет, не думаю. Просто не самый приятный попутчик.

– Отчего же! Если бы вы только не чудили и не городили душещипательную ерунду… Я ведь предупреждала – терпеть не могу мелодрам.

– Тем не менее они иногда происходят в жизни. Видите – там сидит мужчина, за первым столиком от дверей. Пока что не смотрите на него. Я готов заключить с вами пари, что он смотрит на нас. Ну как?

– Да, смотрит, но что из этого?

– Он наблюдает за мной.

– Есть и другое объяснение. Он не сводит глаз с меня.

– Почему именно с вас?

– Господи, да потому, что мужчины всегда на меня глазеют.

– Ах, да, – сказал он торопливо. – Ну, конечно, понятно.

Он откинулся в кресле и внимательно посмотрел на нее: полные губы, нежная тонкая кожа. Он почувствовал неприязнь к лорду Бендичу – будь он ее отцом, он бы приструнил ее. Женщина на эстраде красивым низким голосом пела какую-то чушь о безответной любви: Слова, одни слова, – я этого не знала, Ты грезил наяву, моя душа пылала, Ты говорил – любви пришла твоей пора, Мне сердце обещал, но то была игра.

Публика, отставив рюмки, жадно слушала, словно внимала высокой поэзии. Даже Роз на минуту перестала есть. Их жалость к самим себе раздражала его – такой слабости не могли позволить себе его соотечественники по обе стороны фронта.

Но все ж тебя сегодня не корю я, Такое время – все живут в обмане, И я, мой друг, не отравлюсь, горюя, Как дева в рыцарском романе.

Песенка, очевидно, выражала дух времени в их понимании. Лично он предпочел бы тюремную камеру, руины после авианалета и врага у порога, чем такой «дух». Он задумчиво наблюдал за девушкой. Будь он помоложе, он бы сочинил в ее честь стихи и наверняка получше этих.

Ты только грезил наяву – теперь я это знаю, Слова, одни слова – теперь я понимаю.

– Песенка – дрянь, но почему-то трогает, верно? – сказала Роз. К их столику подошел официант.

– Джентльмен, сидящий у дверей, просил передать вам вот это, сэр.

– Для человека, который только что сошел на берег, вы довольно быстро заводите друзей, – сказала Роз.

Он прочитал записку, короткую и деловую, хотя по ней невозможно было судить о подлинных намерениях ее автора.

– Вероятно, вы опять не поверите, – сказал Д., – но мне только что предложили две тысячи фунтов.

– Конечно, не поверю – если бы предложили, вы бы помалкивали.

– Я говорю правду. – Он подозвал официанта. – Скажите, не знаете ли вы, есть у этого джентльмена шофер, рослый детина, у которого что-то не в порядке с одним глазом?

– Сейчас выясню, сэр.

– Здорово вы играете, – сказала Роз. – Браво! Человек-загадка.

Не иначе как она уже опять перебрала.

– Если вы не будете проявлять умеренность, мы вообще не доберемся до Лондона, – предупредил Д.

Официант вернулся и сказал:

– Да, сэр, это его шофер.

– Он левша, не правда ли?

– Ну, хватит, – сказала она. – Прекратите.

– Я не рисуюсь, – кротко сказал он. – И отнюдь не пытаюсь произвести на вас впечатление. События развиваются с такой быстротой, что я должен быть уверенным в правильности моих подозрений. – Он дал официанту на чай. – Верните джентльмену его записку.

– Будет какой-нибудь ответ, сэр?

– Ответа не будет.

– Почему не написать как джентльмен джентльмену: «Благодарю за предложение»? – спросила она.

– Не хочу давать ему образец моего почерка, он может его подделать.

– Сдаюсь, – сказала она. – Вы победили.

– И все-таки больше не пейте.

Певица смолкла, словно выключили радио – последний звук еще несколько мгновений затихал в воздухе. Несколько пар начали танцевать. Он сказал:

– Нам предстоит еще немалый путь.

– А куда торопиться? Всегда можем остаться здесь ночевать.

– Вы, конечно, можете, – сказал он, – но я так или иначе должен быть сегодня в Лондоне.

– Зачем?

– Мое начальство не поймет причины задержки в пути.

Он знал наверняка, что у них есть график его движения, и они заподозрят именно это – встречу с Л. и попытку подкупа. И никакие его завтрашние подвиги не переубедят их, что где-то на каком-то этапе он не продался врагу. В конце концов, у них на каждого есть своя цена, – с грустью подумал он. – Неспроста вожди продают и перепродают свой народ. Но если чувство долга – та единственная философия, которая у вас осталась, то даже мысль о всеобщей продажности не собьет вас с пути.

Администратор, помахивая моноклем, пригласил Роз танцевать. Ну, теперь на всю ночь, мрачно подумал Д., – ее уже отсюда не вытащить. Они медленно двигались под тягучую музыку. Администратор крепко прижимал Роз, растопырив пальцы на ее спине. Другую руку он засунул себе в карман, что Д. расценил как явное неуважение к партнерше. Администратор что-то доказывал Роз, то и дело поглядывая в сторону Д. Когда они приблизились, Д. уловил слово «осторожно». Девушка слушала внимательно, хотя ноги уже плохо ей повиновались. Видимо, она была пьянее, чем он предполагал.

Интересно, сменили ли колесо? – подумал Д. – Если машина готова, может быть, после этого танца он уговорит ее ехать дальше.

Он встал и зашагал к выходу. Л. склонился над куском телятины; не отрывая глаз от тарелки, он резал мясо тонкими ломтиками – должно быть, страдал желудком. Теперь Д. нервничал меньше, будто, отвергнув деньги, получил весомое преимущество над своим противником. А шофер? Вряд ли он еще раз полезет к нему.

Туман немного рассеялся. Во дворе стояло шесть машин: «даймлер», «мерседес», пара «моррисов», их старый «паккард» и красная малолитражка. Колесо заменили.

Д. подумал: Вот сейчас бы и уехать, пока Л. обедает. – И тут же услышал сзади на своем родном языке:

– Извините, я хотел бы переговорить с вами…

Д. почувствовал легкую зависть – даже в такой обстановке, во дворе среди машин Л. держался абсолютно уверенно. За этим человеком стояли пять веков внутрикастовых, беспримесных браков, знатная родословная – отсюда и врожденная непринужденность. И вместе с тем, он – жертва, его преследуют пороки его предков, он связан по рукам и ногам их обветшалыми взглядами. Д. сказал:

– По-моему, нам не о чем разговаривать.

Но он не мог не оценить обаяния этого человека – словно некий великий деятель удостоил его своим вниманием, избрав единственного из толпы для личной аудиенции.

– Меня не покидает мысль, что вы не совсем правильно оцениваете сложившуюся ситуацию. – Л. скептически улыбнулся, понимая, что после двух лет войны его заявление звучит как дерзость. – Я хочу сказать, что на самом деле вы – наш человек.

– В тюрьме я этого как-то не почувствовал.

Л. был в некотором роде цельной натурой и производил впечатление человека искреннего. Он сказал:

– Я понимаю – вы прошли через ад. Я посещал некоторые наши тюрьмы. Сейчас они меняются к лучшему. Но начало войны – всегда самое тяжелое время. И вообще, нет смысла сваливать друг на друга жестокости войны. Надеюсь, вам известно, что делается в ваших тюрьмах. И вы и мы – не безгрешны. Так будет и впредь, я полагаю, пока один из нас не победит.

– Не лучший аргумент для человека, который потерял жену.

– Да, это ужасный случай. Вы, вероятно, слышали – мы расстреляли за это коменданта. Я вам вот что хочу сказать… – У Л. был длинный хрящеватый нос, как на старинных потемневших портретах, которые висят в картинных галереях, ему бы пошла шпага, такая же тощая и длинная, как он сам. – Если вы победите, какая жизнь выпадет на долю людей вашего круга? Вам ведь все равно не будут доверять, ибо вы буржуа. Не думаю даже, что они вам и сейчас доверяют. И вы не доверяете им. Неужели вы серьезно думаете, что среди тех, кто разрушил Национальный музей и уничтожил картины З., найдется хоть один человек, заинтересованный в вашей работе? – Он говорил с пафосом, словно был президентом Академии, воздающим должное заслугам Д.: – Я имею в виду Бернскую рукопись[5].

– Я борюсь не ради себя, – сказал Д. Ему пришло в голову, что, если б не война, они, пожалуй, могли бы стать друзьями. Иногда аристократическое происхождение пробуждает в людях, вот в таких, как это тощее поджарое существо, интерес к наукам, искусствам, желание меценатствовать.

– Я вовсе не имел в виду, что вы сражаетесь за ваши личные интересы, – сказал Л. – Вы еще больший идеалист, чем я. Понимаю, что мои мотивы кажутся вам подозрительными. Мое имущество конфисковано. Уверен, – он грустно улыбнулся, давая понять, что не сомневается в сочувствии собеседника, – что мои полотна сожжены вместе с моей коллекцией старинных рукописей. Правда, у меня не было ничего, что бы заинтересовало вас, разве что один из первых манускриптов «Божьего града» Августина[6].

Этот дьявол-искуситель умел быть привлекательным и проницательным. Д. не нашелся, что ответить. Л. продолжал:

– Но я не жалуюсь. Такие ужасы неминуемо происходят во время войны с тем, что дорого нашему сердцу. С моей коллекцией и вашей женой.

Поразительно, как он не заметил своего промаха! Этот высокий костлявый человек с длинным носом и чувственным ртом явно ждал, что Д. с ним согласится. Он не имел ни малейшего представления о том, что значит любить другое человеческое существо. Его дом, который они сожгли, был, вероятно, похож на музей: старинная мебель, натянутые вдоль стен картинной галереи шнуры в дни публичных посещений. Весьма вероятно, что он знал цену Бернской рукописи, но где ему было понять, что эта рукопись ничего не стоит в сравнении с любимой женщиной. Следуя дальше по ложному пути, Л. добавил:

– Мы оба пострадали.

Неужто этот тип мог хоть на секунду показаться ему другом? Лучше вообще уничтожить цивилизацию, чем отдать власть над людьми в руки вот таких «цивилизованных» господ. Мир в их руках превратился бы в кунсткамеру с табличками: «Руками не трогать». Вместо искренней веры – нескончаемые грегорианские псалмы и пышные церемонии[7]. Чудотворные иконы, кровоточащие или покачивающие головами по определенным дням, были бы сохранены за их необычность – предрассудки занятны. Дай таким волю, они сохранят роскошные библиотеки с древними фолиантами, но запретят печатание новых книг. Нет, лучше недоверие, варварство, предательство, даже хаос. Уж он-то знает – в конце концов средневековье, это его период. Он сказал:

– Действительно, проку от нашего разговора никакого. Между нами нет ничего общего. Даже рукописи тут не помогут.

Он допускал, что Л., не жалея сил, спасал свои коллекции из огня войны, возможно, именно за них он и сражался и убивал. Такие знатоки и ценители – опасная публика, ради своего хобби живую душу прозакладывают.

– Послушайте, все же… – не сдавался Л.

– Мы напрасно тратим время.

Л. подарил ему улыбку:

– По крайней мере я рад, что вы успели завершить ваш труд о Бернской рукописи до начала этой мерзкой войны.

– Для меня это не имеет большого значения.

– О, – протянул Л. – Вы изменяете своим идеалам.

Л. печально улыбнулся. Дело было не в том, что война убила в нем эмоции, а в том, что их и до войны было у него не больше, чем того требовалось для внешнего лоска в великосветском обществе. В лавке древностей таким место. Он проговорил капризно:

– Ну, что ж, я вас отпускаю. Надеюсь, вы не станете меня порицать?

– За что?

– За то, что сейчас происходит.

Высокий, изящно-худощавый, любезный, он, не сумев убедить собеседника, давал понять, что теперь умывает руки. Он был похож на мецената, который покидает выставку художника, обманувшего его ожидания, – внешне чуть опечаленный, но с затаенной злобой.

Д. подождал с минуту и вернулся в гостиную. Сквозь двойные стеклянные двери ресторана ему была видна узкоплечая фигура, вновь склонившаяся над телятиной.

Девушки не оказалось на месте. Она пересела за другой столик к какой-то компании. Монокль поблескивал у ее уха – администратор что-то ей нашептывал. До Д. доносился их смех и резкий, почти детский голос, который он впервые услышал в баре для пассажиров третьего класса: «А я хочу еще одну, я все равно выпью еще одну». Да, она засела тут на всю ночь. Доброта ее немного стоила – угостила булочкой на холодном перроне, подвезла на машине, а потом бросила на полпути. Взбалмошный характер, типичный для людей ее класса, – подадут нищему фунт и начисто забудут о несчастном, едва он скроется из виду. Впрочем, что удивительного – она принадлежит к тому же кругу, что и Л. Он вспомнил своих – сейчас они стоят в очередях за хлебом или пытаются согреться в нетопленных комнатах.

Он резко повернулся на каблуках. Неправда, что война уничтожает в людях все чувства, кроме страха: сейчас он испытывал разочарование и злость. Он вернулся во двор и распахнул дверцу «паккарда». Сторож обошел капот машины и поинтересовался:

– А разве леди не…

– Мисс Каллен остается ночевать, – сказал Д., – можете передать ей, что машину я завтра оставлю у лорда Бендича.

Он ехал осторожно, не слишком быстро. Не хватало еще, чтобы его остановили и арестовали за вождение машины без шоферских прав. Дорожный указатель сообщал: «Лондон – 45 миль». Если все сойдет благополучно, он поспеет на место задолго до полуночи. Он начал раздумывать, в чем заключалось задание, полученное Л. Записка ничего не проясняла: «Не желаете ли принять две тысячи фунтов?» – и все. С другой стороны, шофер обыскивал его пиджак. Если они охотятся за удостоверением и рекомендательными письмами, значит, им известно, ради чего он приехал в Англию. Без этих бумаг английские шахтовладельцы не рискнут подписать с ним контракт. Но только пять человек на родине знали о характере его задания – и все они были членами правительства. Да, вожди продают свой народ. Кто же из пяти его продал? Старый либерал, который однажды выступил с протестом против казней? Или молодой, энергичный министр внутренних дел, который мог рассчитывать для себя на более широкие перспективы при диктатуре? Да любой из них. Там никому нельзя доверять. Но он твердо знал, что повсюду в мире есть люди, вроде него, купить которых невозможно. А иначе и жить не стоит – если все будут лгать на каждом шагу. Неподкупность для таких людей – даже не вопрос морали, это закон их бытия.

Дорожный указатель показывал 40 миль.

Но зачем здесь оказался Л. – для того лишь, чтобы помешать сделке или потому, что другая сторона так же остро нуждается в угле? У них есть угольные шахты в горах, но, быть может, и впрямь верны слухи, что шахтеры отказались спускаться в забой?

В кабине стало светлее от фар идущей сзади машины. Он высунул руку, показывая, что его можно обогнать. Машины поравнялись. Это был «даймлер». Д. увидел водителя – верзилу, пытавшегося обчистить его карманы в уборной.

Д. нажал на акселератор. «Даймлер» отказался пропустить его вперед. Очертя голову, мчались они бок о бок сквозь редкий туман. Что все это значит? Неужели его хотят убить? В Англии это казалось невероятным, но за два года он привык ко всему. Нельзя пробыть пятьдесят шесть часов погребенным под развалинами разбомбленного дома, а затем выбраться из-под обломков, продолжая считать насилие над личностью невозможным.

Гонка продолжалась лишь несколько минут, стрелка спидометра дошла до шестидесяти, потом он выжал из машины шестьдесят два, шестьдесят три, на какое-то мгновение даже шестьдесят пять, но куда старому «паккарду» тягаться с «даймлером». Тот чуть замедлил ход, давая «паккарду» выйти вперед, а затем, как борзая, прижавшая уши, рванулся со скоростью восемьдесят миль в час. Обойдя «паккард», «даймлер» почти скрылся в тумане, но внезапно развернулся и, заскользив по шоссе боком, стал поперек дороги. Д. резко затормозил. Возможно это или невозможно, но дело, кажется, шло к убийству. Сидя за рулем и ожидая, пока они подойдут, он напряженно размышлял, как сделать, чтобы они не ушли от ответственности – огласка им ни к чему. Его смерть может принести больше пользы делу, чем вся его жизнь. Когда-то он опубликовал со своими научными комментариями одну старофранцузскую поэму. Теперь ценность ее наверняка возрастет.

Голос из тумана произнес: «Вот он, этот прощелыга». К удивлению Д., голос принадлежал не Л. и не его шоферу, который стоял у машины, а администратору. Но Л. там был тоже – Д. видел его тощую, как корешок петрушки, фигуру, колеблющуюся в тумане. Значит, и администратор с ними заодно? Ситуация дикая. Он сказал:

– Что вам нужно?

– Что мне нужно? Это машина мисс Каллен.

Нет, в конце концов, это Англия – никакого произвола, он в безопасности. Просто предстоит неприятное объяснение. Чего Л. думает этим добиться? Не намереваются ли они сдать его в полицию? Девушка-то наверняка не заявит на него. Так что в худшем случае предстоит задержка на несколько часов. Он стал объяснять миролюбивым тоном:

– Я оставил записку для мисс Каллен, я написал, что оставлю машину у ее отца.

– Ах ты мерзавец! – бросился к нему администратор. – Неужто ты действительно думаешь, что можешь вот так запросто укатить с багажом такой славной девушки, как мисс Каллен, да еще прихватить ее драгоценности?

– Я забыл о багаже.

– Но бьюсь об заклад, что ты не забыл о драгоценностях. А ну вылезай.

Делать было нечего. Он вышел из «паккарда». Две или три машины отчаянно сигналили где-то сзади. Администратор крикнул:

– Эй, старина, дай им дорогу! Мерзавец в моих руках. – Он схватил Д. за отворот пальто.

– Это лишнее, – сказал Д. – Я готов дать объяснения мисс Каллен или полиции.

Машины проехали мимо. За спиной администратора возникла фигура шофера. Л. стоял рядом с «даймлером», разговаривая через окно с кем-то, сидевшим в машине.

– Думаешь, ты очень хитрый, – сказал администратор. – Рассчитываешь, что мисс Каллен, по доброте своей, не станет подавать на тебя в суд.

Монокль бешено раскачивался на шнурке. Администратор приблизился к Д. и прохрипел ему в лицо:

– Не надейся на ее жалость.

Один его глаз был странно неподвижен и голубоват, как глаз рыбы, в нем нельзя было прочесть никаких чувств. Он продолжал:

– Знаю я вашу породу. Втерся к ней в доверие еще на пароходе. Я тебя сразу заприметил.

Д. сказал:

– Я тороплюсь. Дайте мне возможность встретиться с мисс Каллен или доставьте меня в полицию.

– Ездят сюда всякие иностранцы, – не унимался администратор, – пристают к нашим девушкам. Пора вас проучить…

– Ваш приятель, который там стоит, по-моему, тоже иностранец…

– Он джентльмен.

– Не понимаю, – сказал Д., – что вы собираетесь делать?

– Будь моя воля, я бы засадил тебя в тюрьму. Но Роз – мисс Каллен – не хочет заявлять на тебя в полицию.

Он основательно выпил – от него здорово несло виски.

– Мы поступим с тобой лучше, чем ты того заслуживаешь – просто зададим тебе взбучку.

– Вы хотите драться со мной? Но вас же трое.

– О, тебе будет предоставлена возможность защищаться. Снимай пальто. Ты обозвал этого парня вором? Сам ты ворюга. Он тебе сейчас за это вмажет.

Д. ощутил ужас:

– Если вы хотите драться, тогда нельзя ли на пистолетах – один на один?

– У нас это не принято.

– Вы просто хотите воспользоваться чужими кулаками.

– Ты же знаешь, – сказал администратор, – что у меня протез, – он вынул руку из кармана и поводил ею перед лицом Д. Затянутые в перчатку неподвижные, негнущиеся пальцы напоминали руку огромной куклы.

– Я не буду драться.

– Это уж твое дело.

Шофер подошел сбоку. Он был без шапки и без пальто, в тесноватом грубом синем пиджаке, снимать который он посчитал излишним. Д. сказал:

– Он на двадцать лет моложе меня.

– Здесь не Национальный спортивный клуб. Мы не собираемся устраивать соревнования, – буркнул администратор. – Мы хотим тебя проучить.

Он потянул Д. за воротник.

– А ну раздевайся.

Шофер дожидался, опустив сжатые кулаки. Д. медленно снял пальто. Как тогда в тюрьме, когда взлетела дубинка и он увидел лицо охранника, его вновь объял ужас перед физической расправой, перед человеческой деградацией. Вдруг он заметил, что сзади подъезжает машина. Он метнулся на середину шоссе и замахал руками.

За рулем маленького «морриса» сидел худощавый мужчина, рядом с ним – седая дородная дама. С видом самодовольным и презрительным она рассматривала странное сборище на дороге.

– Послушайте, – сказал мужчина, – что здесь происходит?

– Пьяные, – ответила его жена.

– Все в порядке, старина, – сказал администратор. Он снова водрузил монокль на свой рыбий глаз. – Меня зовут капитан Керри. Знаете – из клуба «Тюдор». Этот тип украл машину.

– Вы хотите, чтобы мы сообщили в полицию? – спросила дама.

– Нет, не стоит. Владелица – милейшая девушка, добрейшее существо на свете, не хочет заводить дело. Мы сами его проучим.

– Ну, значит, мы вам не нужны, – сказал человек за рулем. – Я не хотел бы вмешиваться…

– Он, знаете, из тех иностранцев, – объяснял администратор, – которые слишком распускают язык.

– Ах, иностранец, – женщина поджала губы. – Поехали, дорогой…

Муж включил сцепление, и машина скрылась в тумане.

– А теперь, – спросил администратор, – ты будешь драться? – И презрительно добавил: – Не трусь. Все будет по справедливости.

– Отойдем-ка лучше в поле, – сказал шофер, – тут слишком много машин.

– Я не двинусь с места, – сказал Д.

– Ладно, тогда здесь.

Шофер ударил его легонько по щеке, и руки Д. инстинктивно поднялись, чтобы прикрыть лицо. В тот же миг шофер нанес ему удар в зубы. При этом он одним глазом косил куда-то в сторону и потому казалось, что бьет он как-то небрежно, между делом, в полсилы. Дрался он, что называется, «не по науке» и, кажется, стремился не столько побыстрее одержать победу, сколько разбить ему в кровь лицо и причинить побольше боли. Д. не знал, что делать со своими руками, он и не пытался нанести ответный удар – мысль о том, чтобы прикоснуться к этому человеку, внушала ему ужас и отвращение. Шофер прямо-таки молотил его. Д. думал с отчаянием: «Он скоро перестанет, они же не хотят меня убить». После очередного удара он упал. Администратор сказал:

– Вставай, вонючка, не притворяйся.

Когда он поднялся на ноги, ему почудилось, что Л. держит в руках его бумажник. Слава богу, подумал он, что я спрятал бумаги в носок, туда они не доберутся. Шофер подождал, пока он встанет, и нанес ему удар такой силы, что он отлетел к живой изгороди. Шофер отступил на шаг и ждал, ухмыляясь. Д. видел с трудом, рот его был полон крови, сердце прыгало в груди, и он думал с непонятной радостью: Идиоты, они действительно меня убьют. В конце концов это было бы неплохо. Пусть убивают. – Собрав последние силы, он выбрался из кустарника и ударил шофера в живот. Он услышал, как администратор закричал:

– Ах ты, свинья! Бить ниже пояса! Давай, кончай его!

Он снова рухнул наземь от удара кулаком, который показался ему твердым, как кованый каблук. Странно, но ему послышалось, будто кто-то считает: «Семь, восемь, девять».

Один из них расстегнул на нем пиджак. Вдруг ему почудилось, что он опять лежит в подвале, заживо похороненный под грудами битого кирпича, рядом с мертвой кошкой. Потом он ощутил прикосновение чьих-то пальцев, шаривших в поисках чего-то по его рубашке. Вернулось зрение, и он увидел почти в упор физиономию шофера. Чувство торжества охватило его – он выиграл этот раунд. Он презрительно усмехнулся в лицо шоферу.

Администратор спросил:

– Как он – в порядке?

– Да, сэр, в полном порядке.

– Ну, – обратился администратор к Д., – надеюсь, это послужит тебе хорошим уроком.

Д. с трудом встал на ноги. Ему бросилась в глаза явно озадаченная физиономия администратора. Он напоминал школьного учителя, который высек ученика, но убедился при этом, что тот неисправим. Администратор повернулся спиной к Д.

– Ну, поехали. Я сам поведу машину мисс Каллен.

– Вы меня подвезете? – спросил Д.

– Тебя? Конечно, нет, черт возьми. Можешь топать пешком.

– В таком случае ваш приятель, быть может, вернет мне пальто?

– Сам возьмешь.

Д. подошел к кювету, в котором валялось его пальто. Он не помнил, что оставил пальто именно здесь, рядом с машиной Л. Тут же лежал бумажник. Он наклонился за вещами, и, когда, превозмогая боль, распрямился, увидел Роз. Все это время она сидела на заднем сиденье «даймлера» – машины Л. Он снова заподозрил весь мир в вероломстве – неужели она тоже заодно с Л.? Нет, это абсурд, конечно. Она пьяна и обо всем происшедшем имеет еще более смутное представление, чем этот идиот капитан Керри. Застежка-молния на его бумажнике была раскрыта, она всегда заедала, а тому, кто открывал бумажник, было не до того, чтобы его застегивать. Он поднес бумажник к окну машины:

– Посмотрите, эти люди очень старались. Но они не нашли того, что им нужно.

Она взглянула на него сквозь стекло с отвращением – наверное, лицо его было в кровоподтеках.

Администратор сказал:

– Оставь мисс Каллен в покое.

Д. продолжал:

– Всего-навсего выбили несколько зубов. Ну, что же, в моем возрасте так или иначе их приходится терять. Быть может, мы с вами увидимся в Гвин-коттедж.

Она смотрела на него с безнадежно озадаченным видом. Он хотел приложить руку к шляпе, но шляпы на голове не было, должно быть, он потерял ее где-то на дороге. Он сказал:

– А сейчас вы должны меня извинить. Мне предстоит долгий путь пешком. Но я хочу вас серьезно предостеречь: будьте осторожны с этими людьми.

Он зашагал в сторону Лондона и услышал, как в темноте, позади него капитан Керри негодующе воскликнул: «Вот дьявольщина!» Ему подумалось, что день был длинный но, в общем, успешный.

События этого дня не были для него неожиданными – в такой атмосфере он прожил последние два года. Окажись он на необитаемом острове, и там бы насилие каким-то образом вторглось в его одиночество. Уехав из своей страны, он не ушел от войны, изменились только средства: кулаки – вместо бомб, воровство – вместо артиллерийского обстрела. Только во сне он отдыхал от насилия – сны его как правило воскрешали мирные сцены прошлой жизни. Как это называется – компенсация или исполнение подсознательных желаний? Но тайны собственной психики его теперь мало занимали. Снились ему обычно университетские аудитории, его жена, иногда – вкусная еда, вино и очень часто – цветы.

Он шел по обочине дороги, чтобы не попасть под машину. Мир был окутан густой тишиной. Порой из темноты выступал коттедж с пристроенным к нему курятником, изредка меловые откосы дороги вспыхивали, как киноэкраны, под лучами фар. Интересно, каков будет следующий ход Л.? У него мало времени, и сегодня он ничего не добился, разве что узнал о предполагаемой встрече Д. с Бендичем. Неосторожно было рассказывать дочери Бендича о назначенном свидании с ее отцом, но разве мог он предположить, что мисс Каллен встретится с Л. Мысли о делах настолько поглотили его, что он забыл об усталости и боли. Он шел, как автомат, не замечая времени. Наконец, очнувшись от дум, он увидел свои шагающие ноги и подумал, что хорошо бы остановить попутную машину. И тут же услышал позади натужный рев взбиравшегося в гору грузовика. Он вышел на дорогу и поднял руку – немолодой, основательно помятый человек со странной, подпрыгивающей походкой.