Текст книги "Доверенное лицо"

Автор книги: Грэм Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Часы на церкви пробили семь.

II

Положив остатки кокосового ореха в карман, он осторожно вышел из сарая. Он внезапно сообразил, что парни не сказали ему, как выбраться из этого садика. Типичное ребячество: великолепно продумать общий план и забыть о деталях. И этим юнцам он доверил оружие! Безумие. Сами-то наверно махнули обратно через стенку – так же, как и пришли. Но он-то не мальчишка – усталый, голодный, немолодой уже человек… Да у него просто не хватит сил подтянуться так высоко. Он попробовал – не вышло. Еще раз, еще… Мальчишеский голос из сортира по ту сторону забора шепнул: «Это ты, друг?»

Значит, они все-таки не забыли о деталях. Он ответил:

– Да.

– Там в стене нет одного кирпича.

Он пошарил рукой – верно.

– Давай быстрее!

Он упал на четвереньки как раз на то самое место, где они его подсаживали утром. Замызганный маленький оборвыш критически посмотрел на него и сказал:

– Я тут на стрёме.

– А где другие?

Он мотнул головой в сторону темной массы террикона, нависшего над городом, как грозовая туча.

– Там, на шахте.

Он почувствовал, как на него с новой силой нахлынули мрачные предчувствия. Словно ему опять предстоит пережить те пять минут, что отделяют вой сирены от первых бомб. Словно дикая беспощадная анархия вырвалась на свободу, как гром в горах.

– Идите и ждите Крики, – хрипло скомандовал мальчуган.

Он повиновался. Что ему еще оставалось делать? А время они выбрали точно – на длинной серой улице, почти не освещенной, ни души. Он шел словно по мертвому городу-музею угольного века – только свет в окнах церкви разрушал это впечатление. Он почувствовал себя очень усталым и очень больным и с каждым шагом его мрачные предчувствия нарастали. Он физически, всей кожей ощущал опасность, ожидая внезапного грохота, который в любую секунду мог разорвать тишину. На северо-западе, где-то над Вулхэмптоном, стояло красное зарево, словно в городе полыхал пожар.

Между баптистской церковью и соседним домом был узкий проход. Д. застыл, не сводя глаз с улицы, в ожидании Крики и автобуса. Единственный оставшийся в Бендиче полицейский дежурил, наверное, у дома Чарли Стоува, дожидаясь ордера на обыск. За спиной Д. высились горы пустой породы – где-то там в темноте мальчишки собирались у склада взрывчатки. Из церкви доносился нестройный хор женских голосов: «Слава всевышнему на небесах…»

Пошел мелкий дождь, принесенный ветром с севера. Он был пропитан угольной пылью и стекал по лицу, как разведенная краска, оставляя грязные полосы. Мужской голос, – басовитый, добрый и уверенный, где-то совсем рядом отчетливо произнес: «Помолимся все», и торжественно поплыла импровизированная молитва: «Источник всего добра и правды… благословляем тебя за дары твои…» Дождь просочился через плащ, и мокрая рубаха легла на грудь холодным компрессом. Что это – шум машины? Он услышал яростный треск мотора и осторожно высунулся на улицу, ожидая увидеть Крики.

И тут же отпрянул обратно во тьму – это был не автобус, а мотоцикл, на котором ехал полицейский, должно быть, привез ордер из Вулхэмптона. Значит, они вот-вот выяснят, что у Чарли Стоува его нет. Куда же запропастился автобус? Теперь они наверняка остановят и обыщут автобус, если только ребята и такой вариант не предусмотрели. Он распластался по церковной стене, стараясь хоть спину уберечь от секущего дождя, и, слыша молитву, представил себе светлый, облицованный деревянными панелями зал, стол вместо алтаря, теплые батареи, женщины в воскресных платьях… Среди них и миссис Беннет. «Мы молим тебя за наш истерзанный и измученный мир… Мы помянем перед тобой жертвы войны, бездомных и нищих». Он угрюмо улыбнулся и подумал: если бы они знали, что молятся за меня. Как бы им это понравилось? Они запели гимн, и торжественные слова поплыли в темноту: «В святой любви пребудем, да не убоится сердце перемен…»

Его бросило поперек прохода, и он упал, ударившись затылком о камень. Шрапнелью посыпалось стекло. Ему почудилось, что вся стена над ним накренилась и вот-вот повалится на него. Он закричал. Он кричал от страха, не от грохота – грохот был слишком сильный, чтобы его слышать. Звук взрыва осознаешь, когда он затихает и доносится только лай собак, крики людей, шипение осыпающегося кирпичного щебня. Он закрыл лицо руками, защищая глаза, и снова закричал. По улице бежали люди. Неподалеку раздавались бравурные звуки фисгармонии, но он уже их не слышал, он снова лежал под развалинами дома, снова мех мертвой кошки щекотал ему губы.

Чей-то голос произнес: «Вот он». Его откапывали, но он не мог даже пошевельнуться, чтобы увернуться от удара лопаты или лома… Он обливался потом от ужаса и звал кого-то на своем родном языке… Чья-то рука коснулась его, и тут что-то щелкнуло в его мозгу, и он снова оказался на Дуврском шоссе, и его касались грубые лапищи шофера. Он свирепо сказал:

– Уберите руки!

– У него пистолет?

– Нет.

– А отчего правый карман оттопыривается?

– Где? Ах, это… Смешно, смотрите – кокосовый орех.

– Ранен?

– Не думаю, – сказал кто-то из темноты. – Пожалуй, только испугался.

– Наденьте-ка наручники.

В одно мгновение он проделал обратный путь – от мертвой кошки через Дуврское шоссе к шахтерскому поселку Бендич. Он почувствовал, как на кистях рук защелкнулись наручники, как кто-то смахнул мусор с закрытых глаз. Стена все так же возвышалась над ним и все с тем же упорством моросил дождь: ничего не изменилось, если не считать кучи разбитого стекла. Над ним склонились два полицейских, а в нескольких шагах небольшая угрюмая толпа с жадностью следила за происходящим. Из церкви донесся голос: «Проповедь взята из…»

– Ладно, – сказал Д., – пошли.

Он с трудом поднялся на ноги – падая, он ушиб спину. Он сказал:

– Я бы посидел минуту, если вы не возражаете.

Полицейский усмехнулся:

– У вас для этого будет достаточно времени.

Один из них взял его за руку и вывел на тусклую улицу. В нескольких шагах от них стоял автобус с табличкой «Вулхэмптон». С его подножки за ним бесстрастно наблюдал парень с сумкой через плечо.

Д. спросил:

– В чем меня обвиняют?

– С вас хватит, – сказал полицейский, – не беспокойтесь.

– Мне кажется, – сказал Д., глядя на наручники, – что у меня есть право…

– Употребление выражений, ведущих к нарушению общественного порядка… и присутствие в огороженном частном владении с целью совершения грабежа. Этого вам достаточно?

Д. засмеялся. Он просто не мог удержаться:

– Два свеженьких пункта. Прейскурант растет…

В участке ему дали хлеба с маслом, чашку какао и заперли в камере. Такого покоя он не испытывал давно. Он слышал, как они звонили по телефону в Вулхэмптон, докладывали о нем, но не мог разобрать ни слова… Вскоре младший полицейский принес тарелку супа. Он сказал:

– Вы, оказывается, важная птица!

– Еще бы!

– Вас требуют доставить в Лондон и побыстрее. – И добавил уважительно: – Хотят допросить вас.

– О чем?

– Не имею права говорить вам, но вы, наверное, видели газету. Поедете ночным поездом. Со мной. Я, признаться, не возражаю – давненько не бывал в Лондоне.

Д. спросил:

– Не могли бы вы сказать… этот взрыв… кто-нибудь пострадал?

Полицейский с охотой стал разъяснять:

– Какие-то сопляки взорвали сарай с взрывчаткой около шахты. Но, вы не поверите, никто не пострадал. Кроме старого Джорджа Джарвиса. Что он там делал – непонятно. Жалуется, что его сильно контузило, но я-то знаю – старого Джорджа и землетрясение не растрясет.

– Значит, ущерб невелик?

– Никакого ущерба – конечно, если не считать самого склада и нескольких разбитых окон.

– Благодарю вас.

И последняя пуля – мимо.

Часть четвертая

Конец

I

У судьи были реденькие седые волосы, пенсне и глубокие морщины у рта, придававшие лицу выражение кислого добродушия. Он нетерпеливо постукивал авторучкой по столу. Похоже было, что бесконечное бормотание свидетелей-полицейских, в конце концов, начало действовать ему на нервы.

– Далее перейдем к тому-то и тому-то… Согласно полученной информации… – бубнили полицейские. – Короче, вы хотите сказать… – раздраженно обрывал судья.

Д. разрешили сесть на скамью. Со своего места он видел только несколько судебных чиновников, полицейских, судью и секретаря – все незнакомые лица. Но когда он стоял у входа в зал судебного заседания, ожидая, пока выкликнут его имя, он увидел в зале среди публики мистера Мукерджи, старого доктора Беллоуза и даже мисс Карпентер. Подходя к скамье подсудимых, он через силу им улыбнулся. Как, должно быть, они озадачены – все, кроме, конечно, мистера Мукерджи, у которого на все случаи жизни были припасены свои теории. Д. чувствовал невыразимую усталость.

Эти тридцать шесть часов тянулись бесконечно. Сначала путешествие в Лондон со словоохотливым полицейским, который не давал ему спать всю ночь своими разговорами о матче по боксу в Альберт-холле, куда он то ли попадет, то ли нет. Потом допрос в Скотланд-Ярде. Вначале это его забавляло – так они были не похожи на допросы с дубинкой, через которые он уже прошел у себя на родине. Допрашивали трое. Они сидели или прохаживались по комнате, стараясь быть щепетильно справедливыми. Время от времени один из них приносил ему на подносе чай и печенье – дешевый чай и вполне съедобное печенье. Иногда они угощали его сигаретами, а он предлагал им свои. Его крепкий черный табак пришелся им не по вкусу, и он усмехнулся про себя, заметив, как они украдкой записали марку сигарет – на всякий случай.

Очевидно, они пытались повесить на него смерть мистера К., и он гадал, что стало с остальными обвинениями: фальшивый паспорт, так называемое самоубийство Эльзы, не говоря уже о взрыве в Бендиче. – Что вы сделали с револьвером? – спросили они. Это был единственный вопрос, связанный с инцидентом в посольстве.

– Бросил в Темзу, – ответил он, усмехнувшись.

Они настаивали на деталях со всей возможной серьезностью – казалось, они готовы нанять водолазов и привезти землечерпалки.

Он пояснил:

– У одного из ваших мостов… Я все забываю их названия.

Они разузнали во всех подробностях о вечере на курсах энтернационо, где он был с мистером К. Они нашли человека, который слышал, как мистер К. устроил скандал из-за преследования. Свидетеля звали Хогпит.

– Я не преследовал его, – сказал Д. – Мы расстались на улице, недалеко от курсов.

– Свидетель по фамилии Фортескью видел вас и какую-то женщину…

– Я не знаю никого по фамилии Фортескью.

Допрос продолжался много часов. Однажды зазвонил телефон. Полицейский повернулся к Д. с телефонной трубкой в руке и спросил:

– Вы ведь знаете, что все это сугубо добровольно? Вы можете отказаться отвечать на вопросы без адвоката.

– Мне не нужен адвокат.

– Ему не нужен адвокат, – повторил полицейский в трубку и положил ее.

– Кто это был? – спросил Д.

– Убей меня бог, не знаю… – сказал полицейский. Он налил Д. четвертую чашку чаю и поинтересовался: – Два куска? Простите, все время забываю…

– Без сахара.

– Извините, пожалуйста.

В тот же день устроили опознание. Для бывшего преподавателя литературы средних веков общество подобралось не самое изысканное. Он с огорчением смотрел на небритые физиономии каких-то типов, смахивающих то ли на сутенеров из Сохо, то ли на официантов из подозрительных кафе. Тем не менее, его позабавила добросовестность полиции. Внезапно вошел Фортескью, держа в одной руке зонтик, а в другой – котелок. Он неуверенно прошел вдоль строя собранных здесь прощелыг – застенчивый, как начинающий политический деятель перед почетным караулом, – и нерешительно остановился против соседа Д. справа – типа с явно бандитским прошлым, который, казалось, не задумываясь, укокошит человека за пачку сигарет.

– Мне кажется… – сказал Фортескью, – нет, возможно, не этот… – Он посмотрел выцветшими грустными глазами на полицейского и сказал: – Простите, но я, знаете ли, близорук, а тут все так непохоже…

– Непохоже на что?

– Я хочу сказать, непохоже на квартирку Эмили… извините, я хочу сказать, квартиру мисс Глоувер.

– Вы же не мебель опознаете, – сказал полицейский.

– Да, конечно. Но к тому же у человека, которого я видел, был пластырь на лице… а здесь ни у кого…

– Попробуйте вообразить пластырь…

– Да-да, – сказал Фортескью, глядя на щеку Д., – вот у этого шрам… он мог бы…

Но следователи вели честную игру и не стали цепляться к словам Фортескью. Они увели его и впустили другого – человека в широкополой черной шляпе, Д. смутно припоминал, что где-то раньше видел его.

– Ну вот, сэр, – сказал ему полицейский, – поглядите, нет ли здесь того пассажира, который, по вашим словам, был в такси?

– Если бы ваш полицейский, – начал свидетель, – обратил внимание на то, что я ему говорил, вместо того, чтобы пытаться арестовать человека за дебош в пьяном виде…

– Да, да. Это была ошибка.

– А тащить меня в полицейский участок якобы за попытку помешать полицейскому это не ошибка?

Полицейский остановил его:

– В конце концов, сэр, мы извинились перед вами.

– Хорошо. Давайте ваших людей.

– Вот они.

– Ах, эти… Ну да, конечно. А добровольно ли они здесь присутствуют? – раздраженно спросил он.

– Конечно. Им всем платят. Не считая, разумеется, задержанного.

– А кто из них задержан?

– Вот это и нужно вам определить, сэр.

Человек в шляпе сказал:

– Да, да, конечно, – и быстро пошел вдоль шеренги. Он остановился перед тем же бандитского вида типом, что пленил Фортескью, и твердо сказал: – Вот он.

– Вы вполне уверены, сэр?

– Абсолютно.

– Благодарю вас.

После этого они уже больше никого не приводили. Возможно, они были уверены, что у них в запасе так много обвинений против него, что они всегда успеют навесить на него самое серьезное. Ну и черт с ними, ему уже все равно. Он проиграл, осталось последнее удовольствие – отрицать все подряд. Пусть доказывают, что хотят. Наконец его снова отвели в камеру-одиночку, и он быстро заснул. Старые сны наполнились теперь новыми подробностями. Он спорил на берегу реки с какой-то девушкой. Она говорила, что Бернская рукопись датируется более поздним временем, чем Бодлианская. Им было изумительно хорошо, они гуляли вдоль тихого ручья, и он сказал: «Роз…» Вовсю пахло весной, а на противоположном берегу видны были небоскребы, похожие на гробницы…

Его с трудом растолкал полицейский:

– К вам адвокат, сэр.

Встречаться с адвокатом ему не хотелось. Еще морока…

Он сказал:

– Вы не совсем понимаете мое положение. У меня нет денег. Точнее, у меня есть пара фунтов и обратный билет.

Защитник оказался бойким молодым человеком со светскими манерами. Он сказал:

– Все в порядке. Об этом уже позаботились. Защиту будет вести сэр Теренс Хиллман. Нам необходимо продемонстрировать, что у вас есть друзья, средства.

– Если два фунта вы называете…

– Сейчас не время обсуждать вопрос о деньгах, – вставил защитник. – Уверяю вас, что мы удовлетворены.

– Но если я должен согласиться, я хотел бы сначала знать…

– Мистер Форбс взял на себя все расходы.

– Мистер Форбс!

– А теперь, – продолжал защитник, – несколько деталей. У них подобрана изрядная порция обвинений против вас. С одним мы уже разделались. Мы доказали полиции, что ваш паспорт в полном порядке. Хорошо, что вы вспомнили о надписанном вами и хранящемся в музее экземпляре книги…

Д. стряхнул с себя апатию. Умница. Подумать только, она не забыла этой книги. Он сказал:

– А гибель девочки?

– О, здесь у них не было никаких доказательств. Кстати, управляющая гостиницей призналась. К тому же, она, очевидно, психически ненормальная. Страдает ужасными истерическими припадками. Кстати, это выяснил индиец, который живет у нее, он ходил по соседям и задавал вопросы… Давайте лучше подумаем о более серьезных вещах.

– Когда управляющая призналась?

– В субботу вечером. Об этом написали все воскресные газеты.

Д. вспомнил, как, проезжая в такси через парк, видел стенд с последними новостями. Какая-то сенсация… «Сенсация в Блумсбери»?.. И тут вся фраза прояснилась в его голове: «Сенсация: трагедия в Блумсбери».

Если бы он только купил газету, он оставил бы мистера К. в покое и не было бы всех этих неприятностей. Око за око – правильно, но два за одно – совсем необязательно.

Молодой защитник продолжал:

– Конечно, в некотором смысле наш шанс – множественность обвинений.

– Разве убийство не выделяется в особую статью?

– Сомневаюсь, чтобы они могли предъявить вам сейчас такое обвинение.

Все это было чертовски сложно и не очень интересно. Они его поймали и вряд ли им будет трудно подобрать доказательства. Слава богу, что Роз осталась в стороне. Хорошо, что она не пришла навестить его. Он подумал, не послать ли ей записку через защитника, но потом решил, что у нее достаточно здравого смысла держаться подальше. Он вспомнил ее откровенность: «Я не могла бы любить вас мертвого». И почувствовал необъяснимую мимолетную печаль при мысли, что ради ее любви стоило бы остаться в живых.

И в суд она не пришла – ни на первое, ни на второе заседание, – он бы ее наверняка заметил. Может быть, тогда и он вел бы себя на суде иначе. Если любят, стараются блеснуть умом и отвагой. Если, конечно, он любит.

То и дело пожилой джентльмен с носом, похожим на клюв попугая, вставал и задавал вопросы полицейскому. Д. решил, что это и есть сэр Теренс Хиллман. Разбирательство затягивалось до бесконечности. Затем внезапно все кончилось. Сэр Теренс попросил отсрочить судебное заседание: у его клиента не было времени подготовить защиту должным образом, в деле обнаружилось много неясных обстоятельств. Неясностей действительно много, но зачем требовать отсрочки? Это уже было неясно и самому Д. Ему еще не предъявили обвинений в убийстве, уж лучше бы, конечно, оставить полиции поменьше времени для этого.

Представитель полиции, маленький, нахохленный человечек, заявил, что у него нет возражений. Он саркастически ухмыльнулся в сторону королевского адвоката, как будто подловил сэра Хиллмана на глупости и набрал важное очко. А тот снова вскочил, требуя освобождения под залог.

Начались продолжительные препирательства, смысл которых ускользал от Д. Он бы предпочел оставаться в камере, чем переселяться в отель. Да и, кроме того, кто внесет залог за такого подозрительного и нежелательного иностранца, как он?

Сэр Теренс заявил судье:

– Ваша милость, я возражаю против поведения полиции. Какие-то намеки на более серьезные обвинения. Если так, пусть представят нам эти обвинения, чтобы мы могли их рассмотреть. А пока что они цепляются за мелочи: хранение огнестрельного оружия, сопротивление аресту… Какому аресту? Аресту на основании фальшивого обвинения, которое полиция не удосужилась как следует проверить?

– Подстрекательство к нарушению общественного порядка, – вставил нахохленный человечек.

– Это политика! – отпарировал сэр Теренс. Он повысил голос: – Ваша милость, полиция усваивает привычку, которую, я надеюсь, вы сможете пресечь. Она старается засадить человека в тюрьму на основании каких-нибудь ничтожных обвинений, чтобы выиграть время для подготовки доказательств совершения более серьезных преступлений. И если у них ничего не получается, что ж, человека отпускают и никто больше ничего не слышит об этих страшных подозрениях. Пока что представителю полиции не удалось собрать весомых доказательств.

Перебранка затягивалась. Внезапно судья нетерпеливо вмешался, стуча авторучкой по пресс-папье:

– Я не могу отделаться от впечатления, мистер Фенник, что в словах сэра Теренса есть доля истины. Право же, в предъявленных обвинениях нет ничего, что помешало бы мне назначить залог. Надеюсь, вы не станете возражать против значительного залога. В конце концов, у вас же его паспорт.

Снова начались споры.

Все это носило скорее схоластический характер – у него в кармане было всего два фунта. Вернее, даже не в кармане, а в вещах, отобранных у него после ареста. Судья решил:

– В таком случае я устанавливаю недельный срок временного освобождения из-под ареста под залог в две тысячи фунтов.

Д. не мог удержаться от улыбки – две тысячи фунтов! Полицейский открыл дверцу в загородке, отделяющей скамью подсудимых, и дотронулся до его руки: «Сюда». Он снова оказался в коридоре с облицованными плиткой стенами. Защитник уже ждал его, улыбаясь:

– Сэр Теренс был для них сюрпризом, не правда ли?

– Все это напрасный шум и суета, – сказал Д., – у меня нет денег и потому мне самое место в тюремной камере.

– Все устроено, – сказал защитник.

– Кем?

– Мистером Форбсом. Он ждет вас на улице.

– Я свободен?

– Как птица. На неделю. Или пока у них не будет достаточно доказательств для вашего вторичного ареста.

– Не понимаю, зачем из-за меня столько хлопот?

– В лице мистера Форбса вы нашли хорошего друга, – сказал защитник.

Д. вышел из суда и спустился по лестнице на улицу. Мистер Форбс в модных брюках-гольф беспокойно прохаживался у радиатора своего «паккарда». Они с некоторым смущением посмотрели друг на друга и воздержались от рукопожатия. Д. сказал:

– Итак, я должен поблагодарить вас за того, кого они называли сэром Теренсом, и за залог. Право, во всем этом не было нужды.

– Хорошо, хорошо, – сказал мистер Форбс. Он бросил на Д. долгий, печальный взгляд, словно хотел прочитать на его лице ответ на какой-то мучивший его вопрос. Он сказал: – Садитесь рядом со мной. Я оставил шофера дома.

– Придется поискать место для ночлега. И еще надо получить в полиции мои деньги.

– Об этом не беспокойтесь.

Они сели в «паккард», и мистер Форбс включил мотор. Он сказал:

– Взгляните, пожалуйста, на указатель бензина.

– Бак полный.

– Ну тогда все в порядке.

– Куда мы едем?

– Если не возражаете, я заскочу по пути на Шепердс-маркет.

Всю дорогу они ехали молча, через Стрэнд, вокруг Трафальгар-сквер, по Пикадилли, пока не подъехали к небольшому дому. Мистер Форбс дважды посигналил, глядя в окно над рыбной лавкой. Он сказал извиняющимся тоном:

– Я на минутку.

В окне показалось пухлое, смазливенькое личико женщины в розовато-лиловой шали. Она вяло улыбнулась и помахала рукой.

– Извините, – сказал мистер Форбс и исчез в подъезде рядом с рыбной лавкой.

По тротуару лениво тащился жирный кот, остановился, брезгливо понюхал рыбью голову на решетке водостока и отвернулся.

Мистер Форбс вышел, сел за руль и, включив мотор, украдкой взглянул на Д.

– Она неплохая девушка.

– Да?

– Я думаю, она всерьез привязана ко мне.

– Неудивительно.

Они ехали по мосту Найтсбридж. Форбс сказал:

– Вы иностранец. Вам, возможно, покажется странным, что я содержу Салли и в то же время… люблю Роз.

– Мне-то какое дело.

– Мужчина должен как-то устраивать свою жизнь, а у меня вот все как-то не складывается… до этой недели.

– Угу, – сказал Д. и подумал: я начинаю говорить, как Джордж Джарвис.

– И кроме того, иногда это и приносит пользу, – сказал мистер Форбс.

– Еще бы.

– Вот сегодня, например. Она готова поклясться, если понадобится, что я провел с ней весь нынешний день.

– Не понимаю, зачем это вам может понадобиться.

Все время, что машина шла по Хаммерсмит, оба молчали. Лишь когда выехали на Уэстерн-авеню, мистер Форбс снова заговорил:

– Вы, наверное, несколько озадачены?

– Немножко.

– Вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что вам придется немедленно покинуть нас – раньше, чем полиция соберет достаточно доказательств о вашей роли во всей этой несчастной истории. Одного револьвера было бы достаточно.

– Не думаю, что они его найдут.

– Вам нельзя рисковать. Понимаете, попали вы в К. или нет, юридически – это все равно убийство. Они вас не повесят, полагаю, но уж поверьте мне, лет пятнадцать вы получите.

– Может, и так. Но вы забываете про залог.

– Это уж мое дело. Вы должны уехать сегодня же. Вечером отправляется пароход с грузом продовольствия для вашей страны. Особого комфорта, правда, не будет и в пути не исключена бомбежка, но это уже ваши заботы… – В голосе его послышался какой-то сбой. Д. быстро взглянул на выпуклый семитский лоб, темные глаза над ярким галстуком – Форбс плакал. Немолодой еврей сидел за рулем машины, едущей по Уэстерн-авеню, и плакал. Форбс сказал:

– Все подготовлено. Вас тайно доставят на борт после того, как пароход пройдет таможенные формальности.

– Очень любезно с вашей стороны… Столько хлопот из-за меня.

– Я это делаю не для вас. Роз просила меня сделать все, что я смогу.

Так вот откуда его слезы – любовь… Они выехали на шоссе и повернули на юг. Словно парируя чье-то обвинение, мистер Форбс жестко сказал:

– Я, конечно, поставил свои условия.

– Какие?

– Чтобы она не виделась с вами. Я не разрешил ей пойти в суд.

– И она обещала выйти за вас замуж, несмотря на Салли?

– Да. Откуда вы знаете, что Роз известно про Салли?

– Она мне говорила.

Ну вот, так-то оно лучше, – подумал он. – Какой из меня влюбленный? А к Фурту она понемногу привыкнет. В старое время никто не женился по любви – люди заключали соглашения о браке. Это тоже соглашение. И незачем мучиться. Я должен радоваться – радоваться, что могу снова вернуться к могиле жены, не изменив ей.

Мистер Форбс сказал:

– Я высажу вас у отеля в Саут-Кроле. За вами заедут и посадят на катер. Вы не привлечете к себе внимания, это курорт и даже в это время года там хватает приезжих. Климат ничуть не хуже, чем в Торки.

Они погрузились в угрюмое молчание – жених и любовник, если считать его любовником… Было уже часа три, они проезжали пустынными равнинами Дорсета, когда мистер Форбс сказал:

– Знаете, а вы, в общем, кое-чего добились. Как вы думаете, у вас будут неприятности, когда вы вернетесь?

– Скорее всего.

– Но этот взрыв в Бендиче… Ведь он взорвал и контракт Л. Взрыв – и смерть К.

– Не понимаю.

– Вы не получили уголь, но и Л. его тоже не получит. Сегодня рано утром мы провели совещание и расторгли контракт. Слишком велик риск.

– Риск?

– Конечно – мы расконсервируем шахты и тут же вмешается правительство… Вы не могли бы устроить всему этому делу лучшей рекламы, даже если бы купили первую полосу в «Дейли мейл». Уже была передовица о политических гангстерах и о том, что ваша гражданская война перекинулась в Англию. Мы оказались поставлены перед выбором: либо подать на газету в суд за клевету, либо расторгнуть контракт и заявить, что мы его подписали в полной уверенности, что уголь предназначался для Голландии. Мы предпочли расторгнуть контракт.

Итак, если не всю победу, то половину ее он увезет. А значит, мрачно размышлял он, дела уж не так плохи, расчеты с жизнью откладываются – его не поставят сразу к цементированной кладбищенской стенке, а оставят на милость вражеских бомб… С гребня холма открылось море. Он не видел его с того самого туманного вечера в Дувре, когда под крик чаек сошел на берег. Где-то справа показалась цепочка вилл, замерцали огни, и из моря выполз пирс, словно сороконожка с иллюминированной спиной.

– Саут-Крол, – сказал мистер Форбс. На огромном сером фоне моря не видно было ни одного пароходного огонька, и он добавил с некоторым беспокойством: – Темнеет.

– Мне куда?

– Вон видите отель слева, милях в двух отсюда?

Машина покатила под гору и подъехала к отелю. Он напоминал скорее поселок, чем отель, или, уж если сравнивать, то аэропорт: несколько кругов отделанных хромированной сталью коттеджей, центральная башня, сияющая освещенными окнами, поле и снова коттеджи.

– Наше «Лидо», – сказал мистер Форбс. – Новые идеи в строительстве общедоступных отелей. Тысяча номеров, спортивные площадки и плавательные бассейны…

– А море?

– Его еще не подогревают. – Форбс хитро прищурился. – Честно говоря, я купил это местечко. Наша реклама приглашает: «Морской круиз на суше. Специалисты-тренеры. Концерты. Спортивные залы. Наличие обручальных колец у молодых людей администрация не проверяет. Вы на море, но вас не укачивает. И главное – дешево!» – Он произнес все это с нескрываемой гордостью. – Салли очень интересуется такими вещами. Она, знаете ли, большой мастак по физической подготовке.

– Я вижу, вы вложили сюда не только деньги, но и душу.

– Я бы еще больше здесь понастроил. Должно же у человека быть какое-нибудь увлечение. Я тут привез одного парня с большим опытом по придорожным гостиницам. Если ему понравится, я сделаю его управляющим и положу ему полторы тысячи фунтов в год. Мы хотим превратить «Лидо» в круглогодичный курорт. Сами увидите – сейчас как раз начинается рождественский сезон.

Проехав еще немного, мистер Форбс затормозил и сделал последние наставления:

– Для вас оставлена на ночь комната. Вы будете не первым, кто исчезает, не оплатив счета. Мы, конечно, сообщим полиции, но я надеюсь, вы не станете возражать против еще одного пункта обвинений. Ваш номер 105-С.

– Звучит, как номер тюремной камеры.

Мистер Форбс оставался серьезным.

– За вами придут прямо в номер. По-моему, все должно сойти гладко. Дальше я не поеду. Ключ возьмете внизу у дежурного.

Д. сказал:

– Я понимаю, что нет смысла благодарить вас, но все же… – Он стоял у машины и не мог подобрать нужных слов. – Передайте мой сердечный привет Роз, хорошо? И поздравления. Я от души поздравляю ее. – Он запнулся. Его поразило лицо Форбса, искаженное ненавистью. Наверное, несладко, когда соглашаются стать твоей женой на таких унизительных условиях – с приданым в виде другого мужчины.

Он сказал:

– О лучшем друге Роз и мечтать не могла.

Форбс включил стартер и рванул машину с места. Если им двигала не ненависть, то отчаяние… Д. повернулся и зашагал к неоновой арке центрального входа. Над аркой чернели два огромных, утыканных электрическими лампочками бутафорских пудинга. Электропроводку еще не доделали до конца, оба пудинга выглядели уродливо и неаппетитно.

Конторка дежурного администратора находилась сразу у входа.

– О, да, комната вам заказана по телефону вчера вечером, мистер… – он взглянул на бланк, – Дэвис. Когда прибудет ваш багаж?

– Я прошелся пешком от Саут-Крола. Багаж должен быть уже здесь.

– Желаете, чтобы я позвонил на станцию?

– Подождем еще час-другой. К обеду, наверное, переодеваться не обязательно?

– Разумеется. Абсолютная свобода. Тренер вам нужен?

– Мне бы хотелось сначала просто подышать свежим воздухом.

Он шел по кругу, вдоль коттеджей с плоскими крышами для солнечных ванн. Мужчины в шортах, с посиневшими от холода коленками, резво гонялись в сумерках друг за другом. Девушка в пижаме кричала какому-то лысому толстяку:

– Солнышко, ты не знаешь – они уже набрали баскетбольную команду?

Номер 105-С походил на каюту. В нем был даже пароходный иллюминатор вместо окна и откидная раковина умывальника, прижатая к стене – для экономии места. Еще чуть-чуть и потянет запахом машинного масла и загудят двигатели в машинном отделении. Он вздохнул – ох, уж эта Англия: верная себе, она сохраняет свои причуды до самого конца, причуды страны, двести пятьдесят лет не знавшей гражданских войн. Со всех сторон доносился шум: слышался смех, который принято называть счастливым, гремели радиоприемники, настроенные на разные станции. Сквозь тонкие стены можно было расслышать все, что происходит у соседей. Кто-то, кажется, развлекался, швыряя в стену туфли. Как и в настоящей каюте, в комнате было нестерпимо жарко. Д. открыл окно-иллюминатор, и в ту же минуту в нем появилась голова молодого человека: