Текст книги "Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз"

Автор книги: Грегори Магвайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

13

Всю ночь ведьма сидела в кресле, думала о том, что сорвалось у нее с языка, и спрашивала себя, не сходит ли она с ума. Разве если не веришь нив бога, ни в черта, можно верить в душу?

Если вырвать из себя иглы религии, чтобы не жалили при каждом движении, и освободить свое сознание от религиозного меча, – можно ли вообще жить? Или религия нужна человеку, как, скажем, лошади – мельчайшие паразиты, которые живут у нее в желудке и помогают переваривать траву? Участь народов, отказавшихся от религии, не очень-то завидна. Может, религия – это (какая избитая и циничная фраза!) необходимое зло?

Вера помогала Нессарозе и Фрексу. Возможно, это все ложь, и нет на самом деле никакого города в облаках, но разве мечты о нем не вдохновляют?

Быть может, выбрав унионизм, провозгласивший Безымянного Бога, мы подписали себе смертный приговор? Быть может, пора наконец дать Безымянному Богу имя, приблизить его к нашему собственному порочному образу, сделать человечнее, чтобы хотя бы надеяться, что ему есть до нас дело?

Ведь убери из бога все мало-мальски человечное, и что получится? Пустой ветер. Ветер, у которого есть сила, но нет чувств; ветер, из которого только на представлениях чревовещателей можно услышать голос.

Насколько привлекательнее и понятнее было древнее язычество. Лурлина, едущая по облакам на своей волшебной колеснице, готовая раз в тысячелетие-другое спуститься и вспомнить про нас. Безымянный же Бог из-за своей безымянности не может даже нанести нам визит.

Да и разве узнали бы мы его, постучись он в нашу дверь?

14

Несмотря на бодрящее снадобье, порой ведьма все-таки проваливалась в сон. Голова ее падала на грудь, а иногда и на стол, и от боли и зубовного лязга ведьма просыпалась. Теперь она подолгу стояла у окна и смотрела на дорогу, хотя и понимала, что Дороти не появится здесь раньше, чем через месяц. Если, конечно, ее еще не убили и не сожгли, как Сариму.

Из солдатской казармы прибежал заплаканный Лир. Сначала ведьма не хотела обращать на него внимания, но любопытство пересилило. Оказалось, один солдат предлагал другим, когда придет Дороти, перебить ее спутников, а саму девочку связать и хорошенько с ней позабавиться.

– Обычные мужские фантазии, не обращай внимания, – отмахнулась ведьма.

Но Лира расстроило другое. Кто-то из сослуживцев донес на этого солдата, его схватили, кастрировали и прибили гвоздями к крылу ветряной мельницы. Теперь его вертело кругами, и птицы клевали еще живое тело.

– Отвратительно, – поморщилась ведьма. – Придумают же люди такое. На добрые дела у них выдумки не хватает.

Жестокость расправы поразила ее. Похоже, Дороти все-таки жива и охраняется чьим-то строжайшим приказом.

Лир прижал к себе Чистри и затрясся в рыданиях. Чистри обнял Лира в ответ, проговорил: «Бяки вояки. Жалко», – и тоже зарыдал.

– Какая милая пара, – восхитилась няня. – С них бы картины писать.

Позже, под покровом темноты, ведьма направилась на метле к Красной Мельнице и окончила страдания солдата.

Почему-то ведьме вспомнился испуганный львенок, которого профессор Никидик показывал на лекции. Сколько шуму она тогда подняла. Или не только она? Если это тот самый лев, выросший трусливым в неволе, тогда ему с ней нечего делить. Она ведь спасла его от жестоких опытов. Разве нет?

Странные они, эти четверо путников. Каждый – загадка. Кто такой Железный Дровосек: механизм, подобный Громметику, или выпотрошенный человек, жертва топора, заколдованного ее сестрой? Тот ли это Дев, которого она детенышем видела в Шизе? Но эти двое еще ладно, с механизмами и Зверями она справится, а Страшила-то кто? Волшебное пугало? Или костюм, в котором прячется хитрый танцор? Почему ей кажется, будто за его нарисованным на грубой мешковине лицом проступают другие, долгожданные и родные черты?

Она зажгла свечу и произнесла вертевшиеся у нее на языке слова, словно заклинание. Слова всколыхнули пламя сальной свечки, но произвели ли они еще какое-нибудь действие в этом мире, ведьма так и не узнала. «Фьеро не умер, – шептала она. – Его бросили в тюрьму, но он бежал и теперь возвращается ко мне, в Киамо-Ко, в облике пугала, потому что не знает, как его здесь примут».

Не всякий придумал бы такой хитрый план!

Ведьма взяла старую рубашку Фьеро, подозвала старого Килиджоя, дала ему ее понюхать и стала каждый день посылать пса в долину, чтобы, когда путники появятся, Килиджой первым нашел их и проводил в замок.

А в те редкие ночи, когда ее побеждал сон, она видела Фьеро, подходившего все ближе и ближе к замку.

15

Наконец с началом осени наступил тот день, когда над военным лагерем у Красной Мельницы зареяли флаги, а до замка донесся приглушенный рев труб. Кого-то встречали с королевскими почестями, и, судя по всему, это была Дороти.

– Теперь, когда их цель так близка, они там не задержатся, – сказала ведьма. – Беги к ним, Килиджой, покажи кратчайшую дорогу сюда.

Пес побежал, захлебываясь радостным лаем и увлекая за собой остальных собак, счастливых, что могут послужить своей хозяйке.

– Няня! – крикнула ведьма. – Надень чистое платье и смени фартук: вечером к нам придут гости.

Но близился вечер, а ни собак, ни гостей не было. Ведьма поднялась к себе в башню и направила на долину раздвижную зрительную трубу, изготовленную по чертежам профессора Дилламонда. Увиденное заставило ее содрогнуться. Дороти, Лев и Страшила испуганно жались в сторонке, а Железный Дровосек удар за ударом отсекал головы подбегавшим собакам. Вскоре Килиджой и вся его полуволчья стая лежали на дороге, как солдаты на поле боя.

Вне себя от ярости ведьма притащила к себе Лира и дала зрительную трубу.

– Смотри, что они сделали, они убили твою собаку! – визжала она. – Смотри и не говори потом, что я это выдумала.

Да не расстраивайся так, – сказал Лир, но голос его задрожал, когда он навел зрительную трубу на место бойни. – Килиджой был уже старым и скучным и все равно скоро умер бы.

– Идиот! – взревела ведьма. – Неужели не понятно, что ничего хорошего от этой Дороти не будет?

– Не в очень-то ты гостеприимном настроении, – угрюмо заметил Лир.

– Они идут меня убивать, если ты забыл, – сказала ведьма, хотя сама вспомнила об этом только сейчас, когда увидела кровавую расправу над собаками. Вспомнила она и про башмачки. Почему Гудвин не отобрал их у Дороти? Что еще за новые интриги?

Ведьма засуетилась по комнате, стала остервенело листать туда-сюда страницы «Гримуатики». Нашла заклинание, произнесла его, ошиблась, повторила, потом повернулась и попробовала применить его к воронам. Три первые вороны, подаренные Слонихой, давно уже свалились замертво со своей жердочки, но в замке теперь жили их многочисленные потомки – довольно глупые, зато послушные птицы.

– Летите! – приказала она. – Рассмотрите их хорошенько. Сорвите с пугала маску, чтобы мы узнали, кто это на самом деле. Выклюйте глаза у Дороти и Льва и доставьте всех ко мне. А вы трое, летите в Тысячелетние степи к княгине Настойе, передайте ей, что близится время решительных действий. «Гримуатика» поможет нам расправиться с Гудвином.

– Ничего не понимаю, – сказал Лир. – Ты не можешь их ослепить.

– Неужели? – оскалилась ведьма. – Это мы еще посмотрим. Вороны грозовой тучей поднялись в воздух и помчались мимо изрезанных утесов вниз, к путникам.

– Красивый закат, правда? – послышался сзади нянин голос. Старуха, как всегда поддерживаемая услужливым Чистри, вышла на редкую прогулку.

– Она послала ворон ослепить гостей, которые идут к нам на ужин, – пожаловался Лир. – А?

– Она хочет ослепить гостей!

– Нуда, нуда. Тогда, наверное, можно не убираться.

– Тихо, вы двое, – прикрикнула ведьма. Она дергалась, как невротик, взмахивала локтями, настраивая зрительную трубу, точно сама была вороной. Когда она навела трубу на долину, то вскрикнула в бессильной ярости.

– Что там, что? Дай посмотреть!

Лир выхватил у нее трубу.

– Видно, Страшила – мастер пугать ворон, – пояснил он няне.

– А что он сделал?

– Не скажу, но вороны сюда больше не вернутся, – ответил Лир и осторожно посмотрел на ведьму, которая от злости не могла вымолвить ни слова.

– Все равно это может быть он, – наконец, тяжело дыша, сказала она. – Так, глядишь, твое желание и сбудется.

– Какое? – не понял Лир.

Он забыл свои слова об отце, а ведьма не стала ему напоминать. Пока ничто не опровергло ее догадку о том, что Страшила – загримированный человек. А если он действительно Фьеро, если Фьеро не умер, то ей не нужно ничье прощение.

Спускались сумерки, а непрошеная компания бойко поднималась на гору. Они шли одни, без сопровождения солдат. Кто знает – может, солдаты действительно думали, что в Киамо-Ко сидит злая и могущественная ведьма?

– Ну, пчелки мои, теперь ваша очередь, – сказала ведьма. – Летите-ка сюда, мои сладкие, нужно кое-кого ужалить, кое-кого цапнуть, кое-кого укусить. Да не нас, дураки, дослушайте сначала. Девчонку, которая поднимается вон там, на дороге. Она охотится за вашей королевой-маткой. Всыпьте ей хорошенько, чтоб небо с овчинку показалось. А потом, когда закончите, я спущусь и заберу башмачки.

– О чем это она болтает? – спросила няня у Лира.

Подчиняясь ведьминому приказу, пчелы огромным черным роем вылетели из окна.

– Смотрите вы, я не могу, – сказала ведьма.

– Какая красивая луна, прямо персик, – сказала няня, поднеся зрительную трубу к своему затянутому катарактой глазу. – Давай посадим в саду персиковые деревья, а то все эти яблони да яблони.

– Пчелы, няня, на пчел смотри. Нет, я не могу! Лир, забери у нее трубу и скажи, что там происходит.

Лир взял трубу и повел живой репортаж.

– Вот они, летят, как рассерженный джинн: впереди большое темное тело, а сзади вьется тоненький хвостик. Путники их увидели. Они в ужасе. Но что это? Страшила вытаскивает солому из-под кафтана и штанов и накрывает ею Дороти со Львом и еще маленькую собачку. Теперь пчелы до них не доберутся. Выпотрошенный Страшила лежит на земле.

– Что?! Невозможно! – Ведьма выхватила у Лира зрительную трубу. – Все ты врешь!

Но он не обманывал. Под одеждой у Страшилы действительно не было ничего, кроме соломы да воздуха. Никакого скрытого любовника. Никакой надежды на спасение.

Не найдя на дороге никого, кроме Железного Дровосека, пчелы набросились на него, обломали жала о железное тело и черными, будто обугленными трупиками попадали к его ногам.

– В изобретательности нашим гостям не откажешь, – сказал Лир.

– Замолкни, пока я тебе язык узлом не завязала.

– Пойду я, пожалуй, приготовлю перекусить, – сказала няня. – От твоих козней наши гости наверняка проголодались. Как вы думаете, что лучше: творог с вареньем или свежие овощи с перечным соусом?

– Я за творог, – сказал Лир.

– А ты, Эльфаба?

Ведьма не ответила – она шелестела страницами «Гримуатики».

– Снова на меня все сваливаете. Уж, казалось бы, дожила до того возраста, когда можно и отдохнуть, но нет, приходится делать за вас всю работу. А я что? Мое дело десятое.

– А мое – двадцатое, – откликнулся Лир.

– Да пощадите же мои уши! Иди, няня, иди, куда собралась. Нет-нет, Чистри, ты останься, пусть идет одна. Ты мне понадобишься.

– Конечно, пускай я упаду и разобьюсь до смерти, спасибо, – проворчала няня. – Будешь за это есть творог.

– Скоро совсем стемнеет, – обратилась ведьма к Чистри, – и наши гости упадут в какую-нибудь пропасть и разобьются. Бедняжки. За дровосека и пугало можно не беспокоиться, одного снова набьют соломой, другого залатают умелые кузнецы, – пусть падают. Но доставь мне Дороти и Льва. У девчонки мои башмачки, а со Львом мы старые знакомые, нам будет, о чем поговорить. Справишься?

Чистри сощурился, кивнул, помотал головой, пожал плечами, сплюнул.

– Так попытайся, что толку гримасничать? Бери своих дружков – и вперед. Ну как, доволен? – повернулась она к Лиру. – Видишь, я просила не убивать их, а сопроводить сюда как гостей. Заберу у Дороти башмачки, и пусть она катится, куда хочет. А я возьму «Гримуатику» и уйду жить в какую-нибудь пещеру. Ты уже достаточно взрослый, чтобы сам о себе заботиться. Хватит с меня! Прошение выдумала, тоже. Что?

– Они идут тебя убить, – напомнил Лир.

– Да. А ты небось ждешь не дождешься?

– Я тебя защищу, – неуверенно сказал он. – Только не проси меня навредить Дороти.

– Иди лучше накрывать на стол и скажи няне, чтоб приготовила овощи вместо творога. Иди же, слышишь? – Ведьма замахнулась метлой. – Сказала иди – значит иди.

Оставшись одна, ведьма без сил рухнула на стул и обхватила голову руками. Толи этой четверке до сих пор сопутствовала удивительная удача, то ли зря они просили у Гудвина мозги, сердце и смелость – всего этого им и так хватало. Очевидно, она выбрала неправильную тактику: надо было принять девчонку по-хорошему, спокойно объяснить ей, что происходит, и забрать башмачки. С ними, заручившись поддержкой княгини Настойи, можно было выступать против Гудвина. Ну или хотя бы спрятать башмачки вместе с «Гримуатикой» так, что Волшебник их в жизни не найдет.

Но теперь, после гибели стольких слуг, в груди у ведьмы клокотала холодная ярость. Мысли путались, и она уже не знала, что сделает, когда окажется лицом к лицу с Дороти.

16

Лир и няня с застывшими улыбками стояли возле ворот замка, когда с неба во двор спустились летучие обезьяны и, плохо рассчитав, бросили свою ношу на камни. Лев взвыл от боли и головокружения. Дороти села, прижимая к себе собачку, и спросила:

– Где мы?

– Добро пожаловать, дорогие гости, милости просим. – Няня сделала реверанс.

– Наше почтение. – Лир начал отвешивать сложный поклон, запутался и свалился в бочку с водой.

– Вы, наверное, устали за долгий путь, – продолжала няня. – Может, хотите что-нибудь выпить перед ужином? Правда, выбор у нас небогат, вы уж не обессудьте.

– Это Киамо-Ко. – Пунцовый от стыда Лир выбрался из бочки-. – Главный арджиканский замок.

– Это все еще земля мигунов? – беспокойно спросила Дороти.

– Что она говорит, ничего не слышу? – повернулась няня к Лиру.

– Наша страна называется Винкус, а ее жители – винки, – пояснил Лир. – Мигуны – это обидное прозвище.

– Ой, простите, пожалуйста, я не хотела никого обидеть.

– Какая вы красивая девочка, – умилилась няня. – И ручки-ножки-то у вас на месте, и кожа правильного цвета.

– Меня зовут Лир, – представился паренек. – Я здесь живу. Это мой замок.

– А меня – Дороти. Я очень боюсь за своих друзей, Железного Дровосека и Страшилу. Они могут сбиться с пути в темноте. Прошу вас, помогите им.

– За ночь с ними ничего не случится, а утром я найду их и приведу сюда. Я сделаю все, что в моих силах. Обещаю.

– Благодарю вас. В этой стране все так добры. Ой, Левушка, Лева, ты как? Совсем плохо?

– Если бы бог хотел, чтобы львы летали, он посадил бы их в воздушные шары, – проворчал тот. – Когда мы летели над пропастью, в ней остался весь мой обед.

– Пожалуйста, проходите, – щебетала няня. – Уж как мы вас ждали. Я все пальцы стерла, угодить старалась. Чем богаты, как говорится. Так ужу нас в горах заведено: гость во двор – хлеб-соль на стол. Пройдемте, сначала умоетесь, а потом к столу.

– Спасибо, но мне нужно увидеть Западную ведьму. Западную ведьму, говорю! Простите, что доставила столько хлопот. У вас очень красивый замок. Если на обратном пути буду проходить мимо, то обязательно к вам загляну.

– Ведьма здесь тоже живет, вместе с нами, – сказал Лир. – Вы ее скоро увидите, не волнуйтесь.

Дороти побледнела.

– Правда?

– Правда, правда, – провозгласила ведьма, стремительно спускаясь с крыльца и волоча за собой метлу. – Молодец, Чистри, хорошо сработано. Приятно видеть, что не все мои усилия пропали даром. Так ты и есть Дороти? Дороти Гейл, чей домик имел наглость раздавить мою сестру?

– Вообще-то, строго говоря, это не мой домик, – возразила девочка. – Он даже не принадлежит моей тетушке Эмилии и дядюшке Генри, кроме трубы и пары окон. Формально им владеет Первый государственный банк фермеров и механизаторов в городе Уичито. То есть если вы хотите пожаловаться, то обращайтесь к ним. Очень хороший банк.

– Меня не интересует, кто владеет домом, – сказала ведьма с поразительным спокойствием. – Я предпочитаю факты. До твоего прибытия моя сестра была жива, а теперь – нет.

– Да, и вы даже не представляете, как мне жаль, – поспешила заверить ее Дороти. – Честное слово. Если бы я могла, то никогда бы этого не допустила. Мне тоже очень было бы обидно, если бы на тетушку Эмилию упал чей-то дом. Однажды на нее свалилась доска с крыши над крыльцом, так она весь день потом проходила вот с такой шишкой на голове и пела гимны во славу господа.

Дороти поднялась, подошла к ведьме и взяла ее за руки.

– Я вам очень сочувствую, правда, – сказала она. – Я знаю, каково это – потерять близких. Я лишилась родителей, когда была маленькой, но я помню.

– Прочь от меня, – шикнула ведьма. – Терпеть не могу лживых чувств. У меня от них мурашки по коже.

Но девочка не отходила. Она держала ведьму за руки и с мольбой заглядывала ей в глаза.

– Пусти же!

– Вы очень любили свою сестру? – спросила Дороти.

– Это не важно.

– Потому что я очень любила мамочку, и когда они с папой пропали в море, я думала, что не переживу этого.

– Что значит пропали в море? – спросила ведьма, оттолкнув от себя прилипчивую девчонку.

– Они поплыли в Старый свет навестить мою больную бабушку, которая лежала при смерти, но разразилась буря, корабль переломился пополам и пошел ко дну. И все, кто был на борту, утонули. Каждая живая душа.

– Так у них были души? – осведомилась ведьма, ужаснувшись от одной мысли о корабле посреди такого количества воды.

– И все еще есть. Это единственное, что у них осталось.

– Да не липни ты так ко мне. Пошли ужинать.

– Пойдем, Лева, – сказала Дороти.

Лев нехотя поднялся на свои большие мягкие лапы и пошел следом.

«Превратили замок в ресторан какой-то, – возмущенно подумала ведьма. – Что, может, теперь сгонять летучих обезьян к Красной Мельнице за скрипачом? Какая она все-таки странная для убийцы».

Ведьма стала придумывать, как обезоружить девочку. Только какое у нее оружие, кроме прилипчивости и детской наивности?

За ужином Дороти расплакалась.

– Что, ей не понравился творог? Она хотела овощи? – забеспокоилась няня.

Девочка не ответила. Она закрыла лицо руками, и ее плечи затряслись от рыданий. Лир хотел подсесть к ней, обнять и утешить, но ведьма строгим взглядом приказала ему оставаться на месте. С досады он громко стукнул чашкой по столу и расплескал молоко.

– Здесь у вас очень хорошо, – шмыгнув носом, сказала Дороти, – но я так переживаю за дядю Генри и тетю Эмилию. Стоит мне на самую чуточку задержаться из школы, и дядя уже волнуется, а тетя, бывает, так рассердится…

– Все они такие, – вздохнул Лир.

– Ешь. Кто знает, когда ты в следующий раз сядешь за стол, – посоветовала ведьма.

Дороти послушно взялась за ложку, но не выдержала и снова заплакала. Начал всхлипывать и Лир. Песик просил еду со стола, напоминая ведьме о ее недавней потере. Килиджой… Килиджой, проживший с ней восемь лет, Килиджой, чей обезглавленный, облепленный мухами труп лежит теперь на горной дороге. Погибли и все его потомки, и вороны, и пчелы, но Килиджоя ведьме было жальче всего.

– Зажгу-ка я свечку, – предложила няня.

– Свечку, печку, гречку, – согласился Чистри.

Старуха поднесла к фитилю огонь, чтобы развеселить Дороти, пропела ей поздравительную песенку, какие поют надень рождения. Никто не подхватил.

Сидели молча. Ела одна няня. Лир то краснел, то бледнел, а Дороти отрешенно смотрела в одну точку на столе. Ведьма любовно поглаживала столовый нож.

– Что со мной теперь будет? – спросила Дороти жалобным голосом. – Зачем я только сюда пришла?

– Няня, Лир, ступайте на кухню, – сказала ведьма. – И заберите с собой Льва.

– Что эта злюка говорит? – спросила няня у Лира. – И почему девочка плачет? Еда не понравилась?

– Я Дороти не брошу, – заявил Лев.

– Ты что же, мне не доверяешь? А ведь мы с тобой знакомы. Ты был тем львенком, на котором ставили опыты в Шизе, не так ли? Я за тебя тогда заступилась. Будешь себя хорошо вести – еще чем-нибудь помогу.

– Не нужна мне твоя помощь, – презрительно скривился Лев.

– Понимаю. Зато ты можешь кое-чему меня научить. Например, дан ли Зверям разум от природы или зависит от воспитания. И если зависит, то насколько. Ты ведь рос один, сиротой? А потом я заберу «Гримуатику», эту проклятую рукопись, этот памятник древности, этот «Молот ведьм», этот «Некрономикон», и уйду отсюда, а ты будешь меня охранять.

Лев вдруг так рявкнул, что все, даже Дороти, подпрыгнули на стульях.

– Похоже, будет гроза, – озабоченно сказала няня, глянув в окно. – Пойти, что ли, снять белье.

– Я сильнее тебя, – угрожающе рычал Лев. – И Дороти одну с тобой не оставлю.

Ведьма молнией нагнулась и подхватила с пола собачку.

– На, Чистри, пойди брось его в колодец, – сказала она.

Чистри недоуменно посмотрел на хозяйку, но взял повизгивающего Тото под мышку и направился к дверям.

– Нет, нет, не надо! – вскрикнула Дороти. – Спасите его! Лев сорвался с места и бросился за обезьяной. Дороти тоже поднялась, но ведьма схватила ее за руку.

– Закрой дверь на кухню, Лир, – приказала она. – Чтобы нас не потревожили.

– Пожалуйста, не обижайте Тотошку, – плакала Дороти. – Он ведь ничего плохого вам не сделал. Пожалуйста, я сделаю все, что вы скажете, только верните мою собачку. – Она повернулась к Лиру. – Спасите его, умоляю. У Льва не получится.

– Что, уже нести десерт? – оживилась няня. – У нас есть пудинге карамельной подливкой. Пальчики оближешь.

Ведьма потянула Дороти клестнице. Неожиданно Лир подбежал и схватил девочку за другую руку.

– Отпусти ее, старая карга.

– Честное слово, Лир, – устало вздохнула ведьма. – Ты выбираешь самое неудобное время, чтобы проявлять характер. Не позорь своей показушной храбростью ни меня, ни себя.

– Обо мне не беспокойся, лучше спаси Тото, – сказала Дороти. – Ах, Лир, пожалуйста, что бы ни случилось, позаботься о Тото. Ему нужен дом и добрый хозяин.

Лир нагнулся к ней и поцеловал. Дороти отшатнулась к стене от изумления.

– Господи, – простонала ведьма. – За что мне такое наказание?