Текст книги "Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз"

Автор книги: Грегори Магвайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

2

Прошла неделя. Решив, что пора бы Эльфабе уже и пообвыкнуть, Сарима поручила Третьей:

– Передай, пожалуйста, тетушке гостье, что завтра я хотела бы поговорить с ней за чаем, часиков в одиннадцать, в Солнечной комнате.

Всю неделю Эльфаба не находила себе покоя. Днями она расхаживала по двору, стуча каблуками по камням; руки ее были вечно согнуты, пальцы сжимались и разжимались. Сариме приезд сверстницы явно пошел на пользу: теперь она чувствовала себя сильнее, чем прежде. Сестры осуждали ее гостеприимство, но горные тропы уже занесло снегом, и нельзя же было в такое время выставить гостью за порог. Собираясь в диванной, где они вязали ненавистные серые варежки в подарок какому-нибудь несчастному на Лурлиниаду, сестры только и делали, что перемывали косточки Эльфабе. Она больна, говорили старые девы, скучна, неполноценна (хуже нас, добавляли они про себя, теша самолюбие), проклята. А этот толстый увалень – сын он ей, родственник или просто слуга? За спиной Саримы сестры называли эту непонятную женщину, поселившуюся в каменном сарае, тетушкой ведьмой и вспоминали древние байки про Кембрийскую ведьму, которые особенно любили в Кельских горах.

Но еще любопытнее сестер был Манек, младший сын Саримы. Однажды утром, когда трое мальчиков писали с крепостной стены (а бедняжка Нор притворялась, что эта игра совершенно ее не интересует), Манек спросил:

– А что будет, если пописать на тетушку? Она закричит?

– И превратит тебя в жабу, – сказал Лир.

– Нет, я в смысле – ей будет больно? Такое впечатление, что она до смерти боится воды. Она хоть пьет ее?

– По-моему, нет, – предположил Лир, который никогда особо не присматривался. – А когда стирает, то трет одежду щетками. Нет, лучше не надо на нее писать.

– А зачем ей пчелы и мартышка? Они что, волшебные?

– Ага.

– И в чем их волшебство?

– Не знаю.

Мальчики отступили от края стены, и к ним подбежала Нор.

– А у меня волшебный прутик, – похвасталась она и показала коричневую веточку. – Из ведьминой метлы.

– Метла тоже волшебная? – спросил Манек у Лира. – А то! Пол вмиг подметает.

– Может, она и разговаривать умеет? Что она тебе говорит?

Ребята смотрели на Лира с таким любопытством, что тот покраснел от смущения.

– Это секрет.

– А если мы тебя сейчас со стены сбросим – все равно секрет?

– Как это сбросите? – оторопел Лир.

– А вот так. Или ты рассказываешь, или мы тебя сбрасываем, выбирай.

– Вы что, сдурели? Не надо меня сбрасывать!

– Если метла и правда волшебная, она прилетит и спасет тебя. И потом, ты такой толстый, что даже не ушибешься. Отскочишь и запрыгаешь, как мячик.

Иржи и Нор невольно захихикали, живо представив себе эту картину.

– Мы всего-то хотим знать, что тебе говорит метла, – с широкой улыбкой продолжал Манек. – Так что лучше скажи. А то ведь сбросим.

– Ты ведешь себя невежливо, он же гость, – важно сказала Нор. – Пойдемте лучше в кладовую к мышкам, будем с ними дружить.

– Пошли. Только сначала его спихнем.

– Не на-а-адо, – захныкала Нор. – Какие вы все-таки злюки. Может, метла и не волшебная вовсе, а. Лир?

Но Лир уже потерял охоту разговаривать.

Манек скинул ногой со стены камушек. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он упал.

Лир побледнел и вытянул руки по швам, как обвиняемый на трибунале.

– Она вам так просто это не спустит! Она вам покажет!

– Вряд ли, – сказал Манек и шагнул к нему. – Ей все равно. Она свою мартышку больше любит, чем тебя. Она даже не заметит, что ты разбился.

Лир всхлипнул. Хотя он только что вместе с остальными писал со стены, на его мешковатых штанах расплылось темное пятно.

– Глянь, Иржи, – окликнул Манек старшего брата. – Даже разговаривать с нами и то нормально не может. Сбросим – не много потеряем. Ну-ка признавайся. Что тебе наболтала метла?

– Она… – шепотом выдавил Лир. – Сказала… Что вы все умрете.

– Всего-то? – беззаботно спросил Манек. – Эка удивил! Все когда-нибудь умрут. Это мы и без нее знали.

– Правда? – недоверчиво спросил Лир, для которого это стало открытием.

– Да ладно, оставь его, – сказал брату Иржи. – Пойдем лучше поймаем мышей в кладовой, отрежем им хвост и выколем глаза волшебным прутиком Нор.

– Нет! – взвизгнула Нор, но Иржи уже выхватил у нее прутик и вместе с Манеком вразвалку пошел вниз по лестнице. Лир тяжело вздохнул, оправил на себе одежду и, как обреченный гном на изумрудных приисках, поплелся за своими мучителями. Нор постояла в оскорбленной позе с гордо сложенными на груди руками и подрагивающим от возмущения подбородком, потом плюнула через парапет и, почувствовав себя отмщенной, побежала догонять мальчишек.

Поздним утром Шестая привела гостью в Солнечную комнату и с ехидной ухмылкой поставила на стол, покрытый выцветшей скатертью, блюдо с маленькими и твердыми, как камень, печеньями. Сарима уже сидела здесь, готовая к разговору.

– Вы прожили с нами уже неделю и, надеюсь, останетесь еще, – сказала княгиня, пока Шестая наливала им кофе, сваренный из горького корешка. – Дорогу на север замело снегом, путь в долину закрыт. Зимы у нас суровые, а мы, хоть и справляемся своими силами, всегда рады новым людям. Добавить молока? Я ведь даже не знаю ваших… м-м… дальнейших планов. После того как вы решите, что пробыли здесь достаточно.

– Говорят, в горах есть пещеры, – тихо сказала Эльфаба, будто беседовала сама с собой. – Я несколько лет прожила в монастыре неподалеку от Изумрудного города. Иногда к нам приезжали важные гости, и хоть многие из нас были связаны обетом молчания, новости все равно просачивались. Кто-то рассказывал об отшельнических кельях. Вот я и подумала тогда, что, покончив с делами, облюбую себе какую-нибудь пещеру и…

– …И устроитесь в ней жить, – подхватила Сарима, словно для здешних женщин это было таким же обычным занятием, как выходить замуж и рожать детей. – Некоторые действительно так поступают. Например, на западном склоне Разбитой Бутыли – это одна из вершин неподалеку – вот уже несколько лет обитает один отшельник, пытаясь приблизиться к самой простой форме существования.

– Жизнь без слов, – сказала Эльфаба, рассматривая чашку с кофе, но не притрагиваясь к нему.

– Говорят, он совершенно забыл об элементарной гигиене, – сказала Сарима. – Учитывая, как пахнут мальчишки, если пару недель не помоются, это должно здорово отпугивать хищников.

– Я не рассчитывала надолго здесь задержаться, – сказала Эльфаба, по-птичьи склонив голову и пристально взглянув на Сариму.

«Берегись, – предупредила себя Сарима, хотя ей скорее нравилась эта странная женщина. – Она переводит разговор на свою тему. Так не пойдет».

Тем временем Эльфаба продолжала:

– Я думала, что проведу здесь ночь или две, от силы три, а потом найду себе пристанище где-нибудь поблизости и там перезимую. Я строила планы не по тому календарю. Мне казалось, что зима здесь начинается тогда же, как в Шизе и Изумрудном городе, но оказывается, у вас тут все на полтора месяца раньше.

– Осень – да, а весна, увы, позже, – сказала Сарима. Она сняла ноги со скамеечки и твердо поставила их на пол, показывая, что переходит к серьезному разговору. – Ну а теперь, дорогая моя Эльфаба, я должна вам кое-что сказать.

– И я вам, – начала гостья, но хозяйка ее опередила.

– Вы, наверное, сочтете меня дикаркой, невежей – и будете правы. Да, выбрав меня еще девочкой на роль будущей княгини, мне наняли воспитательницу из Гилликина, чтобы она учила нас с сестрами правильно пользоваться пером, чернилами и столовыми приборами. Да, позже я стала читать. Но все мои представления об этикете ограничены тем, чему научил меня Фьеро, вернувшись из университета. Наверняка я поступаю неуклюже. У вас есть все основания смеяться за моей спиной…

– Я не из смешливых, – отрезала Эльфаба.

– Возможно. Но даже при всем своем невежестве и ограниченности, при том, что растили меня, выдав замуж семилетней девочкой, я умею мыслить и наблюдать и привыкла доверять своим суждениям. Так что позвольте сперва высказаться мне. Времени у нас предостаточно, а здесь так светло и приятно – сиди себе да разговаривай, не правда ли? Мое любимое местечко. Ну так вот. У меня сложилось впечатление, что вы приехали сюда, чтобы… как бы это сказать… покончить с каким-то неприятным делом. Не смотрите на меня с таким удивлением – у вас очень характерный вид, вид человека, которого гнетет тяжелая ноша. Он мне очень хорошо знаком, вот уже сколько лет я наблюдаю его у сестер, когда те любезно объясняют все причины, по которым ненавидят меня. – Сарима улыбнулась собственной шутке. – Вы хотите сбросить свой груз, кинуть его к моим ногам или даже взвалить на мои плечи. Всплакнете чуток, попрощаетесь и уйдете. После чего оставите этот мир.

– Вовсе нет! – попыталась возразить Эльфаба.

– Нет-нет, именно так, даже если вы сами пока этого не понимаете. Вас ничего не будет связывать с жизнью. Но я знаю, что готова выслушать, а чего нет, и вы, тетушка гостья, сами сказали, о чем собираетесь мне поведать. При первой встрече вы заявили, что считаете себя повинной в гибели Фьеро.

– Я…

– Пожалуйста, помолчите. Это мой дом, а в доме у себя я привыкла слушать только то, что хочу.

– Но я…

– Даже не пытайтесь.

– Да не хочу я ничего на вас взваливать, Сарима! Наоборот, я пытаюсь снять груз с вашей души. Вы больше и выше меня, поэтому вправе простить, а прощение – оно ведь помогает не только прощенному, но и прощающему.

– Я прощу вам замечание о моем размере, так и быть, – сказала Сарима. – Но больше я не желаю ничего об этом слышать. Такое чувство, будто вы специально хотите сделать мне больно – может, вы даже не отдаете себе в этом отчет. Вы как будто пытаетесь за что-то наказать меня. Вероятно, за то, что я была не лучшей женой для Фьеро. Вы хотите сделать мне больно и обманываете себя, будто мне это как-то поможет.

– Знаете ли вы хотя бы, как он погиб?

– Я знаю, что его убили, а тело так и не нашли, – выпалила Сарима, на миг поддавшись напору Эльфабы. – Я знаю, что это случилось в любовном гнездышке. Не знаю и знать не хочу имени убийцы, но я столько слышала про подлого сэра Чафри, что почти уверена…

– Про сэра Чафри?!

– Довольно! Ни слова больше! У меня есть для вас предложение, тетушка гостья, от которого вы вряд ли откажетесь. Вы с мальчиком можете поселиться в юго-восточной башне. Там есть пара просторных круглых комнат с высокими потолками и хорошим освещением. Из главного зала наверх ведет отдельная лестница: вы не будете беспокоить моих сестер, а они не будут донимать вас. Все равно вам нельзя зимовать в холодном сарае. Я видела вашего мальчика: он такой бледный и съеженный – наверняка постоянно мерзнет. Я пущу вас в башню, но на одном условии – чтобы ни слова больше от вас не слышала ни о моем муже, ни о том, как он умер. Эльфаба в ужасе смотрела на княгиню.

– Я вынуждена принять ваши условия, – смирилась она. – По крайней мере пока. Но потом, вот увидите, мы станем такими близкими подругами, что вы передумаете. Я уверена, вам нужно это выслушать и обсудить. Я не могу уйти и оставить вас, пока не получу…

– Достаточно. Попросите привратника перенести ваши вещи в башню. Идемте, я покажу. Но вы совсем не притронулись к кофе!

Сарима подозрительно посмотрела на Эльфабу и после неловкого молчания ласково продолжила:

– Пойдемте. Тепло-то вам точно нужно. Мы знаем по себе.

3

Предложенная комната сразу приглянулась Эльфабе. Подобно жилищу всякой порядочной ведьмы из детской сказки, стены здесь суживались кверху, повторяя изнутри форму башни. Единственное широкое окно смотрело на восток, прочь от ветра, поэтому его можно было открывать без страха оказаться тут же занесенной снегом. Из окна строем часовых виднелась гряда горных вершин, фиолетово-черных на рассвете, белевших по мере того, как солнце поднималось, и становившихся золотисто-розовыми к закату. Иногда с них, гулко потрясая замок, сходили лавины.

Зима уже полностью вступила в свои нрава. Эльфаба вскоре уяснила, что выходить из башни стоит только по особой нужде и то лишь туда, где лучше натоплено. Помимо Саримы никто из обитателей замка ее не интересовал. Княгиня стремя детьми жила в западном крыле, а ее пятеро сестер – в восточном. Сестер звали только по номерам – со Второй по Шестую, – если у них когда-то и были имена, то теперь об этом никто и не вспоминал. По праву обиженных (брак Саримы с арджиканеким князем запрещал сестрам выходить замуж) они заняли лучшие спальни в замке, оставив, правда, Сариме Солнечную комнату. Где проводил ночь Лир, Эльфаба не знала, но каждое утро мальчик появлялся у нее, чтобы сменить свои лохмотья. Он же приносил ей горячий шоколад.

Близилась Лурлиниада, и из чуланов были извлечены старые украшения, с которых почти полностью облезла позолота. Дети весь день развешивали под потолком игрушки, достаточно низко, чтобы неосторожный взрослый стукнулся о них головой. Манек и Иржи раздобыли пилу и без разрешения отправились за ворота разыскивать подходящую ель. Нор осталась вместе с Лиром и принялась обследовать пустовавшую комнату тетушки ведьмы. Она нашла листы бумаги, на которых тут же намалевала сцены из местной жизни. Лир сказал, – что не умеет рисовать, и куда-то ушел – видимо, чтобы не попадаться на глаза Манеку и Иржи. Все было тихо в замке, пока вдруг внизу, на кухне, не загромыхали медные кастрюли. Нор побежала смотреть. Вскоре из своего убежища появился и Лир.

Виновником переполоха оказался Чистри. Он как полоумный носился по кухне и забрался на висящую над столом вешалку для посуды, а сестры, пекшие имбирное печенье, кидали в него кусками теста.

– Как он сюда попал? – удивилась Нор.

– Заберите его отсюда! Лир, позови его! – крикнула Вторая, хотя у Лира было не больше влияния на обезьянку, чем у сестер.

Чистри перескочил на шкаф, оттуда – на другой, с сухофруктами, где, открыв верхний ящик, нашел драгоценный запас изюма и начал пригоршнями запихивать его себе в рот.

– Несите скорее лестницу из коридора, – крикнула Шестая двум сестрам. Когда стремянку притащили, проказник уже снова качался на вешалке над столом, кружась на ней, как на карусели.

Тогда решили пойти на хитрость. Четвертая отрезала кусок дыни и положила его в миску на столе, а Третья и Пятая сняли фартуки, приготовившись прыгнуть на обезьянку, когда та спустится. Чистри, свесившись с вешалки, жадно рассматривал новое лакомство, когда дверь распахнулась, и в кухню ворвалась Эльфаба.

– Что происходит, что за шум? – воскликнула она. – Вы свои мысли-то слышите?

И тут же увидела Чистри, внезапно понурого и виноватого, и сестер, изготовившихся ловить его белыми от муки фартуками.

– Это еще что такое?! – вскричала она.

– Не надо кричать, – холодно заметила Вторая, но фартук опустила.

– Что здесь происходит? – уже спокойнее повторила Эльфаба. – Что вам сделал несчастный зверек? У вас вид как у моего Килиджоя – будто вы его растерзать готовы. Аж побелели от злости.

– Скорее от муки, – сказала Пятая, и сестры захихикали.

– Бездушные дикарки! Чистри, иди сюда. Иди, кому говорят! Хорошо, что вы не замужем, а то нарожали бы на свет новых варваров. Не смейте трогать обезьянку, слышите? Как он вообще выбрался из моей комнаты? Дверь была закрыта, я разговаривала с вашей сестрой в Солнечной комнате.

– Ой. – Нор вдруг вспомнила. – Тетушка, простите, пожалуйста. Это мы, наверное…

– Вы? – Эльфаба обернулась и пристально посмотрела на девочку, как будто впервые ее заметила. – Зачем вы влезли в мою спальню?

От ее взгляда Нор отпрянула и вжалась в дверь погреба.

– За бумагой, – пролепетала она и в отчаянной попытке исправиться добавила: – Я нарисовала всем картинки – хотите покажу? Пойдемте.

Эльфаба с обезьянкой на руках проследовала за девочкой в коридор, где гуляли сквозняки и кружили листьями бумаги, раскиданными но каменному полу. Сестры тоже вышли, держась на безопасном расстоянии.

– Это моя бумага, – очень тихо сказала Эльфаба после долгого молчания. – Я не разрешала тебе ее брать. Видишь, здесь даже слова написаны. Ты хоть знаешь, что такое слова?

– Конечно, знаю! – презрительно сказана Нор. – Что ж я, по-вашему, совсем дурочка?

– Не трогай больше мои вещи, – сказала Эльфаба и, подобрав листки, взбежала по лестнице. Было слышно, как за ней хлопнула дверь.

– Ну, пострелята, кто хочет помочь нам лепить печенья? – спросила Вторая, довольная, что все обошлось. – А коридор-то как наряжен! Вот Принелла с Лурлиной обрадуются!

Лир и Нор вернулись на кухню и стали лепить из теста человечков, ворон, обезьянок и собак. Вот только пчелы не получались, они были слишком маленькие. Потом пришли Иржи и Манек, запорошенные снегом и усыпанные зелеными иголками. Мальчики присоединились клепке, но стали делать неприличные фигурки, над которыми громко смеялись, но младшим не показывали, а прямо сырыми засовывали в рот, чем всем надоели.

Как только дети проснулись, то первым делом побежали вниз проверять, приходили ли ночью Лурлина с Принеллой. В главном зале стояла плетеная корзина с золотисто-зеленой ленточкой (эту корзину и эту ленточку они видели вот уже много лет), а в корзине лежали три цветные коробочки. В каждой были апельсин, кукла, несколько мраморных шариков и печенье в виде мышки.

– А где моя? – спросил Лир.

– Не знаю, твоего имени нигде нет, – сказал Иржи. – Вот видишь, написано «Иржи», «Манек», «Нор». Твою Принелла, наверное, оставила в твоем прежнем доме. Где у тебя дом?

– Не зна-аю, – захныкал Лир.

– Хочешь я дам тебе хвостик моей мышки, – щедро предложила Нор. – Но только хвостик. Для этого ты должен сказать: «Дай мне, пожалуйста, хвостик своей мышки».

– Дай мне, пожалуйста, хвостик своей мышки, – сквозь всхлипывания невнятно произнес Лир.

– …И я обещаю во всем тебя слушаться.

Лир повторил. Наконец вручение хвостика состоялось. От стыда Лир не упомянул никому из взрослых, что Принелла его забыла, а Сарима с сестрами этого даже не заметили.

Эльфаба не показывалась на глаза, передав через Лира, что болеет, хочет несколько дней провести в одиночестве и просит не беспокоить ее ни посещениями, ни едой, ни шумом.

Поэтому когда Сарима ушла в часовню помянуть мужа, сестры и дети принялись горланить праздничные песни во весь голос.

4

Через несколько недель, когда дети сражались в снежки на улице, а Сарима готовила на кухне какую-то лекарственную настойку, Эльфаба покинула наконец свою спальню, тихо спустилась по лестнице и постучалась в диванную, где сидели сестры. С плохо скрываемой неприязнью они сделали вид, что рады видеть гостью. Серебряный поднос с бутылками спиртного на столе, дорогой самоцвет, который привезли аж из Гилликина, лучший красный ковер на полу, два пылающих камина по обеим сторонам комнаты – если бы их предупредили, они бы встретили Эльфабу хоть чуточку скромнее. Теперь же Четвертая едва успела спрятать под подушками кожаную книгу, которую читала вслух, – откровенный роман о бедной девушке, окруженной толпой красавцев-ухажеров. Книга досталась им в подарок от Фьеро – его лучший и единственный подарок свояченицам.

– Не хотите ли ячменной воды с лимоном? – спросила Шестая, вечная слуга до самой смерти или, если повезет, до упокоения остальных сестер.

– Пожалуй, – сказана Эльфаба.

– Да вы садитесь – вон туда, там очень уютненько.

Эльфаба явно не заботилась о том, чтобы ей было «уютненько», но села, куда показали, прямая и чужая в этой увешанной коврами комнате. Она отпила крохотный глоток из предложенного стакана, как будто подозревала в нем подмешанную отраву.

– Хочу извиниться за то, что наговорила вам во время того происшествия с Чистри, – сказала она. – Я вела себя непростительно. На меня будто какое-то помрачение нашло.

– Вот-вот, оно самое… – начала Пятая, но остальные перебили ее.

– Ах, да что вы, не волнуйтесь, ничего страшного, иногда и не такое находит…

– Все это очень сложно, – сказала Эльфаба с заметным усилием. – Я не один год прожила в безмолвии и все еще не привыкла к тому, как… громко иногда бывает вокруг. К тому же у вас совсем другая страна, другая культура.

– Мы, арджиканцы, издревле славимся тем, что легко находим общий язык с другими народами, – похвасталась Вторая. – Мы одинаково свободно чувствуем себя и с нашими южными соседями, голодранцами-скроулянами, и с утонченными жителями Изумрудного города.

При этом она, правда, забыла упомянуть, что ни одна из сестер еще ни разу не покидала Винкуса.

– Угощайтесь, – предложила Третья, подвинув Эльфабе блюдо с фруктами из марципанов.

– Нет, спасибо, – ответила та. – Я хотела кое о чем вас расспросить. Это касается Саримы.

Они насторожились.

– Мы с ней много беседуем, но я заметила, что всякий раз, когда разговор заходит о ее покойном муже, которого, как вы понимаете, я тоже знала, она отказывается меня слушать.

– Ах, все это было так ужасно, – сказала Вторая.

– Настоящая трагедия, – поддакнула Третья.

– Для Саримы, – добавила Четвертая.

– Для нас, – поправила Пятая.

– Тетушка гостья, не хотите ли добавить немного апельсинового ликера к ячменной воде? Большая редкость – его привезли с солнечных склонов Малых Кельских гор.

– Разве что капельку, – сказала Эльфаба, но не притронулась к стакану. Опершись локтями о колени, она нагнулась вперед, ближе к сестрам, и попросила: – Расскажите, пожалуйста, как она узнала о смерти Фьеро?

Наступило молчание. Сестры, не решаясь взглянуть ни на Эльфабу, ни друг на дружку, разглаживали складки на своих платьях. Наконец Вторая произнесла:

– О, этот страшный день! Как больно его вспоминать…

Остальные сестры устроились поудобнее, слегка повернувшись к гостье. Эльфаба пару раз мигнула, как одна из своих ворон.

Вторая рассказывала просто, отстранен но, без всяких эмоций. Как только сошел зимний снег, в Киамо-Ко приехал арджиканский купец, деловой партнер Фьеро. Он попросил встречи с Саримой и настоял, чтобы сестры на ней присутствовали и поддержали княгиню, потому что он привез горестное известие. Купец поведал, что, когда он в клубе встречал с друзьями Лурлиниаду, ему принесли анонимную записку, в которой сообщалось, что Фьеро убит. Там же прилагался адрес – сомнительный район города, вдали отжилыхдомов. Купец нанял пару громил и вместе с ними выбил дверь какого-то склада. Вверху, под крышей, была потайная комнатка – очевидно, место убийства (купец рассказывал об этом спокойно, видимо, чтобы передать Сариме хоть сколько-то мужества). Повсюду были следы борьбы и большие пятна местами еще не засохшей крови. Тела нигде не было. Так его потом и не нашли.

Эльфаба печально кивнула.

– Около года, – продолжала Вторая, – наша дорогая сестра отказывалась верить, что Фьеро убит. Мы бы не удивились письму с требованиями выкупа. Но время шло, к следующей Лурлиниаде от него по-прежнему не было никаких известий. Пришлось смириться с неизбежным. К тому же народ устал от неопределенности и требовал правителя. Предложили нового вожака, и до сих пор он хорошо справляется. Когда Иржи достигнет совершеннолетия, он может потребовать власть по праву наследника, если осмелится, но пока он смелостью не блещет. Манек – тот бы точно поборолся, но он второй по старшинству.

– А как, по мнению Саримы, погиб Фьеро? – спросила Эльфаба.

Теперь, когда самая тяжелая часть истории была рассказана, сестры оживились и заговорили наперебой. Оказалось, Сарима давно подозревала, что Фьеро крутит роман со старой университетской подругой Глиндой, гилликинской девушкой небывалой красоты.

– Прямо уж небывалой? – хмыкнула Эльфаба.

– Он нам все уши прожужжал о том, как она мила, очаровательна и необыкновенна…

– Разве Фьеро стал бы так ее расхваливать, тем более жене, будь Глинда его любовницей?

– Мужчины, – назидательно сказала Вторая, – хитры и жестоки, как все мы прекрасно знаем. Разве есть уловка лучше, чем открыто восхищаться красотой другой женщины. Сариме не в чем было его упрекнуть: Фьеро оставался образцовым мужем…

– Холодным, невнимательным и раздраженным, – вставила Третья.

– Совсем не похожим на героев романа, – добавила Четвертая.

– Если, конечно, читать романы, – сказала Пятая.

– Чего мы не делаем, – завершила Шестая и откусила кусок от марципановой груши.

– И Сарима полагает, что ее муж встречался с этой… этой…

– Обольстительницей, – подсказала Вторая. – Вы ведь ее знали, не правда ли? Вы ведь вместе учились в Шизе?

– Да, мы были знакомы, – сказала Эльфаба прежде, чем успела себя остановить. Ей было сложно уследить за всеми этими голосами с разных сторон. – Мы уже много лет не виделись.

– Так что Сариме все ясно как божий день. Глинда эта была и, насколько я знаю, остается замужем за богатым стариком, сэром Чафри. Он, видно, заподозрил что-то неладное, начал следить за ней и выяснил, что происходит. После чего нанял бандитов и приказал им прикончить ублюдка. В смысле, несчастного Фьеро. Разве не логично?

– Очень даже, – медленно проговорила Эльфаба. – Но есть ли какие-нибудь доказательства?

– Ровным счетом никаких, – сказала Четвертая. – Если бы они нашлись, семейная честь потребовала бы кровной мести, то есть убийства сэра Чафри, а на его жизнь, насколько нам известно, еще никто не посягал. Нет, это всего лишь догадка, но догадка, в которую твердо верит Сарима.

– И не хочет слышать никаких других, – сказала Шестая.

– Имеет право, – добавила Пятая.

– Безусловно, – подтвердила Третья.

– Как и на все остальное, – грустно заметила Вторая. – Сами посудите: если бы вашего мужа убили, разве не легче вам было бы думать, что он сам это заслужил? Хотя бы немножко?

– Нет, – сказала Эльфаба.

– Вот и мы так считаем, – согласилась Вторая, – но Сарима рассуждает иначе.

– Ну а вы? – спросила Эльфаба, опустив глаза и рассматривая узоры на ковре: кроваво-красные ромбы с колючими краями, диковинных зверей и листья аканта. – Вы-то что думаете?

– Мы-то? Вряд ли мы думаем одинаково, – сказала Вторая. – Разумно предположить, что Фьеро тайком от нас был вовлечен в какую-то опасную политическую игру в Изумрудном городе.

– Он уезжал туда на месяц, а остался на четыре, – поддакнула Четвертая.

– А что, он интересовался политикой? – спросила Эльфаба.

– Он был арджиканским князем, – напомнила Пятая. – У князей свои мотивы, нам непонятные. Само положение обязывало его иметь собственное мнение о множестве вещей, которые не должны были нас волновать.

– Поддерживал ли он Гудвина? – спросила Эльфаба.

– То есть участвовал ли в его программах? В… погромах? Сначала против квадлинов, потом против Зверей? – уточнила Третья. – Вы, кажется, удивлены, что мы в курсе событий. Вы думали, мы совсем изолированы от остальной страны?

– Наш край далек, это правда, – сказала Вторая. – Но земля слухами полнится. Иной раз к нам наведываются путники, мы их кормим и расспрашиваем. Мы знаем, что жизнь в Озе не сахар.

– Гудвин – тиран, – сказала Четвертая.

– Наш дом – наша крепость, – в один голос с ней сказала Пятая. – Хорошо, что мы от всего этого в стороне. Хотя бы здесь можно оставаться человеком.

Обе сестры улыбнулись.

– Да, но как, по-вашему, Фьеро относился к Гудвину? – настойчивее спросила Эльфаба.

– Он нам не докладывал, – отрезала Вторая. – Пресвятая Лурлина, он же был князь, я уж не говорю мужчина, а мы – молоденькие, сидящие у него на шее свояченицы. Неужели вы всерьез полагаете, тетушка, что он бы стал поверять нам свои тайны? Может, они с Гудвином были закадычными друзьями, откуда нам знать? Фьеро регулярно бывал во дворце – как без этого? Он представлял пусть маленький, но народ. Что он там во дворце делал, нам неведомо. Однако мы не считаем, что Фьеро пал жертвой ревнивого мужа, что бы там Сарима ни говорила. Мы думаем, его вовлекли в политическую борьбу или, может, он кого-нибудь предал. Он был красавец, – вздохнула Вторая. – Мы никогда этого не отрицали. Но еще он всегда был слишком замкнут и увлечен делом. Вряд ли он завел с кем-нибудь роман.

Едва заметным жестом – приосанившись и расправив плечи, – Вторая показала, на чем основано ее мнение. Как Фьеро мог поддаться на чары какой-то там Глинды, когда он устоял перед сестрами своей жены?

– Но, – тихо спросила Эльфаба, – неужели вы и вправду думаете, что он вмешался в политическую игру? Что он кого-то предал?

– А иначе почему тело до сих пор не нашли? – спросила в ответ Вторая. – Если его убили из ревности, то какой был резон скрывать труп? Может, он и не умер на самом деле? Может, его схватили и пытали? Нет, наш опыт подсказывает, что здесь пахнет не любовным, а политическим вероломством. Но вы так побледнели. Шестая, скорее воды!

– Нет-нет, не надо, – натужно сказала Эльфаба. – Все дело в том, что… Никогда не разберешь… Хотите я расскажу вам то немногое, что мне известно? А вы, может, потом передадите это Сариме? – Она заторопилась. – Я увидела Фьеро…

Но вдруг нежданно-негаданно в сестрах проснулась семейная солидарность.

– Дорогая тетушка гостья, – важно сказала Вторая. – Сестра строго-настрого наказала нам следить, чтобы вы не расстраивали себя рассказами о Фьеро и о трагических обстоятельствах его гибели. – Вторая говорила с очевидным трудом, ей явно не терпелось услышать историю Эльфабы; животы у сестер буквально урчали от голода, но долг – или страх – перед Саримой взяли верх. – Нет, – повторила Вторая. – Боюсь, нам непозволительно проявлять излишний интерес. Мы не станем слушать и передавать княгине ваши слова.

Пришлось Эльфабе смириться.

– Ладно, ладно, – повторяла она, понурившись. – В другой раз. Когда вы все будете готовы. Понимаете, ей это необходимо, это избавит ее от столького горя…

– Прощайте, до следующей встречи, – хором сказали сестры и выпроводили Эльфабу за дверь, исполнив свой долг по отношению к старшей сестре, чтоб ей пусто было.