Текст книги "Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз"

Автор книги: Грегори Магвайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

9

Почти без сна, мучаясь от пульсирующей головной боли, но довольная собой ведьма возвращалась в Манчурию. Она приземлилась во дворе у Бока и стала его звать, но ей сказали, что он работает в поле, и послали за ним одного из ребят. Вскоре примчался запыхавшийся Бок с топором в руках.

– Прости… я тебя… не ждал… задержался… – отдуваясь, проговорил он.

– А ты б оставил топор, – посоветовала ведьма. – Бежать было бы легче.

Но Бок даже теперь не выпустил его из рук.

– Зачем ты вернулась, Эльфи? – спросил он.

– Рассказать, что я убила мадам Кашмери, так что теперь ее можно не опасаться. Я думала, ты обрадуешься.

Как бы не так.

– Ты убила немощную старуху? – ужаснулся Бок. – Зачем? Разве она еще могла кому-то навредить?

– И ты туда же? – разочарованно протянула ведьма. – Неужели не понятно, что, пока Кашмери жива, она может пакостить в любом состоянии?

– Помню, ты когда-то боролась с угнетателями Зверей. Но я не думал, что ты опустишься до их методов.

– Я ответила ударом на удар, как давно уже следовало. А ты просто нерешительный дурак.

– Дети, – скомандовал Бок, – идите в дом. Проверьте, что делает мама.

Он вдруг понял, что боится ведьму.

– Как ты можешь стараться всем угодить, когда твою драгоценную Манчурию вот-вот слопает Гудвин? – бушевала ведьма. – Как ты мог, понимая, что делает Глинда, отпустить девчонку в моих башмачках? Когда-то ты был готов бороться за справедливость. Как ты мог так… опуститься?

– Эльфи, посмотри на меня, – попросил Бок. – Ты не в себе. Пьяна, что ли? Успокойся. Дороти – всего лишь ребенок, а ты превращаешь ее в какую-то мегеру. Так нельзя.

Мила, услышав от детей, что взрослые во дворе ругаются, вышла из дома и встала рядом с Боком. В руке она держала кухонный нож. Дети, громко перешептываясь, выглядывали из окна.

– Это вы от меня топорами и ножами решили защищаться? – презрительно усмехнулась ведьма. – Будет вам позориться-то. Я только хотела рассказать про Кашмери. Думала, вы оцените.

– Да положил я, положил топор, – воскликнул Бок. – Ты вся дрожишь, ты расстроена, тебе тяжело смириться с гибелью сестры. Но возьми себя в руки, Эльфи! Оставь свою обиду на Дороти. Она одинока и ни в чем не виновата. Я тебя умоляю…

– Вот только не надо унижаться, не терплю. Тем более от тебя. – Ведьма сжала кулаки, заскрежетала зубами. – Ничего я тебе не обещаю, Бок.

Она вскочила на метлу, взмыла в воздух и помчалась прочь, со злости все набирая и набирая высоту, пока земля внизу не потеряла мучивших ее очертаний.

Она летела и думала, что уже давно пора вернуться в Киамо-Ко. Лир – трус, упрямец и дурак, а няня потихоньку выживает из ума; как бы они на пару не спалили замок, пока ее нет. Мысли о вчерашнем – о смерти мадам Кашмери, о гнусных намеках гнома-кукловода – ведьма от себя отгоняла. Она и так ненавидела Гудвина всем сердцем, а предположение о том что он – ее отец, только подливало масла в огонь ненависти. Надо будет обязательно расспросить няню после возвращения домой.

После возвращения домой… Только сейчас, впервые за тридцать восемь лет, ведьма начала чувствовать, что у нее есть дом. «Спасибо, Сарима», – мысленно поблагодарила она бывшую хозяйку Киамо-Ко. Может, дом и есть то место, где остаешься непрощенным, место, с которым тебя навсегда связывает твоя вина? И кто знает, может, за такую связь стоит и вину потерпеть?

К Киамо-Ко ведьма решила лететь по Дороге из желтого кирпича в последней отчаянной попытке нагнать Дороти и получить обратно вожделенные башмачки. Все равно терять уже нечего. Если башмачки попадут к Гудвину, он непременно использует их, чтобы обосновать свои притязания на Манчурию. Можно, конечно, пожать плечами и предоставить манчиков своей судьбе, пусть сами разбираются с Волшебником, но башмачки-то, черт возьми, все равно ее.

Ведьме повезло: она нашла бродячего торговца, который видел Дороти. Они разговорились. Торговец грыз морковку, делился ею с осликом и почесывал того за ухом.

– Она прошла тут несколько часов назад, – объяснял он. – Нет, не, одна, с ней шла очень необычная компания. Вроде как ее защитники.

– Бедная напуганная девочка, – покачала головой ведьма. – А что за защитники? Парочка крепких манчиков?

– Не совсем, – сказал торговец. – Соломенное чучело, железный дровосек и кто-то из кошачьих – не то леопард, не то кугуар; он так быстро сиганул в кусты, что я не разобрал.

– Соломенное чучело? – переспросила ведьма. – Любопытно. Красивая, должно быть, девочка, раз при взгляде на нее чучела оживают. Вы обратили внимание на ее башмачки?

– Не только обратил, я хотел купить их у нее.

– И как? Удалось?

– Говорит, не продаются. Говорит, это особенные башмачки; ей подарила их добрая волшебница.

– Брехня.

– Ну, брехня, не брехня – не моего ума дело. Могу я вам что-нибудь предложить?

– Да. Зонтик. Свой я забыла, а погода портится.

– Это точно, – поддержал торговец, выуживая из телеги потрепанный зонт. – В былые времена с неба месяцами капли не дождешься, не то что теперь. Вот, пожалуйста – ваш за медяк.

– Мой за бесплатно, – отрезала ведьма и выхватила у торговца зонт. – Вы ведь не откажете бедной нуждающейся женщине, правда?

– Дороже обойдется, – обиженно хмыкнул торговец, взобрался на телегу и продолжил свой путь.

– Никто, конечно, не спрашивает мнения у простого Осла, – услышала вдруг ведьма другой голос, когда телега проехала мимо нее, – но, по-моему, эта девочка – сама Озма, которая проснулась и теперь идет в Изумрудный город, чтобы занять свое место на престоле.

– Ненавижу роялистов, – процедил торговец и стеганул Осла кнутом. – Ненавижу болтливых Зверей.

Ведьма дернулась, но вмешаться не решилась. Она не смогла вызволить Нор, не договорилась с Гудвином, не успела убить мадам Кашмери – так стоит ли вообще браться за то, что она не в силах изменить?

10

Ведьма покачивалась на гребне воздушного потока. Она никогда еще не поднималась так высоко; азарт боролся в ней с отчаянием. Ну, догонит она Дороти, сорвете нее башмачки – и что дальше? Зачем они ей? Схоронить их от Гудвина, как Глинда собиралась спрятать их от властолюбивых манчиков, – или вернуть с ними хоть чуточку отцовского внимания, не важно, заслуженного или нет?

Под метлой бежали облака, заслоняя части удивительной мозаики из холмов, равнин, кукурузных и тыквенных полей. Тонкие ленты белой полупрозрачной дымки словно ластиком затирали насыщенный красками пейзаж. Что, если направить метлу еще выше, и еще, и еще? Врежется ли она в небесную твердь?

И чего она старается? Можно забыть о Нор, прогнать Лира, оставить няню и махнуть рукой на Дороти и башмачки.

Слева налетел порыв сильного ветра. Ведьму понесло в сторону и вниз, пока вновь между лесами и полями не запетляла золотой змейкой Дорога из желтого кирпича. Надвигалась гроза: горизонт налился фиолетовыми тучами, помрачнел от сероватых полос дождя. Времени почти не оставалось. Тут-то ведьма и приметила кого-то на дороге и пустила метлу в крутое пике. Неужели они? И собираются отдохнуть под той черной ивой? Если так, то сейчас можно будет все и решить…

11

…Когда ведьма очнулась от тяжелого похмелья, гроза давно прошла, и не было никакой уверенности, тот ли это все еще день. Ведьма сомневалась даже, что действительно видела Дороти и ее спутников. Неужели она позволила бы им так легко ускользнуть? Но как бы то ни было, а преследовать девчонку дальше, в сам Изумрудный город, ведьма не осмеливалась. Слишком много влиятельных друзей было у мадам Кашмери при этом прогнившем режиме, а слухи о ее убийстве могли уже добраться и сюда. Кто знает, может, ведьму уже ищут? Так что о Несенных башмачках, увы, пока надо забыть.

Всю обратную дорогу до Киамо-Ко ведьма почти не останавливалась, разве только спускалась иногда подкрепиться дикими ягодами, орехами и сладкими кореньями. Замок был цел; никто его не спалил. Вооруженные отряды Гудвина все так же скучали у Красной Мельницы. Няня вязала покрывало для своего будущего гроба и составляла список гостей (большинство из которых давно уже отправились в Иную землю) на собственные похороны.

– Да-да, няня, ты совершенно права, было бы замечательно снова увидеть мисс Клютч, – прокричала ведьма в ухо старушке, обнимая ее. – Она мне тоже нравилась. Она была добрее и честнее этой пустышки Глинды.

– Что это ты? – удивилась няня. – Вы ведь были лучшими подругами.

– Эта предательница мне больше не подруга, – заявила ведьма.

– От тебя кровью пахнет, иди помойся, – сказала няня. – У тебя что, время подошло?

– Ты же знаешь, я никогда не моюсь. Скажи лучше, где Лир.

– Кто? – Лир!

– Ах, Лир. Где-то тут. – Няня улыбнулась. – Проверь в колодце.

Теперь это была уже семейная шутка.

– Это что еще за новости? – строго спросила ведьма у Лира, отыскав его в музыкальной комнате.

– Все-таки они были правы – смотри, кого я поймал! Лир показал на золотого карпа, о котором Сарима с сестрами часто говорили, но которого никто толком не видел.

– Вернее, он был уже мертв, когда я его нашел, и я поднял его в ведре – но все равно. Как ты думаешь, мы сможем когда-нибудь рассказать сестрам, что наконец-то его выловили?

В последнее время Лир говорил о Сариме и ее семье, как будто они были призраками и прятались здесь же, в замке, едва сдерживаясь от смеха.

– Будем надеяться, – ответила ведьма, а сама подумала, не вредно ли давать детям несбыточную надежду, не труднее ли им будет потом свыкнуться с правдой? – Как вы тут без меня? Нормально?

– Прекрасно, – ответил Лир. – Но я рад, что ты вернулась.

Она хмыкнула и пошла здороваться с Чистри и его трескучими сородичами.

Ведьма повесила подаренное ей старое зеркало в своей комнате, но старалась не смотреть в него: ей казалось, что она увидит в нем Дороти. Кого-то напоминала ей эта девочка из Канзаса – своей прямотой, искренностью и непосредственностью. «Неужели Нор?» – думала ведьма, роясь в воспоминаниях. Но с чего бы? Тогда, давно, ведьму совершенно не интересовала судьба Нор, несмотря на то, что мордашка девочки была словно уменьшенной копией лица Фьеро. Помимо Нессарозы и Панин, ведьма не испытывала теплых чувств ни к кому из детей. Это еще сильнее, чем цвет кожи, отчуждало ее от остальных.

«Нет, кого я обманываю, – призналась ведьма, когда ее взгляд помимо воли упал на зеркало. – Кто как не мы сами отражаемся в зеркалах? В этом и есть мое проклятие – Дороти напоминает меня саму в ее возрасте. Как давно это было…»

…Еще в Оввельсе. Вот по квадлинским болотам шагает робкая, неуклюжая зеленая девочка, одетая, чтобы не дай бог не намочить ноги, в кожаные штанишки и резиновые сапоги. Следом вперевалку идет ее мама, беременная третьим ребенком, идет и молится о том, чтобы родить наконец здорового малыша. Она то и дело бросает в грязь пустые бутылки или украдкой сплевывает пережеванные листья иглодольника.

Няня ухаживает за малышкой Нессой, носит ее в люльке на спине, ходит с ней ловить рыбешку, собирать мох и конские бобы. Несса все видит, но не может потрогать – что за пытка для ребенка! Неудивительно, что впоследствии она так твердо уверует в незримое: для нее ничто невозможно проверить на ощупь.

Для очистки совести папа берет с собой зеленокожую дочурку и идет повидать многочисленных родственников Черепашьего Сердца. Их соединенные мостиками шалаши висят на широких, преющих от болотного духа деревьях. Квадлины сидят на корточках, боязливо втягивают головы в плечи, с опаской смотрят на пришельцев. От них и от их жилищ воняет рыбой. Я забыла их лица, помню только одну старуху – беззубую, гордую и важную. Постепенно, поборов робость, они подходят, но не к священнику, а ко мне, зеленокожей девочке. Она уже не я, она осталась там, в далеком прошлом, она – это она, таинственная и непонятная. Она стоит так, как стояла Дороти; какая-то врожденная отвага выпрямляет ее спину, разводит плечи, держит открытыми глаза. Она терпеливо переносит прикосновения чужих пальцев к своему лицу. Держится ради отца и его работы.

Папа просит прощения за смерть Черепашьего Сердца, случившуюся лет пять назад. Он говорит, что виноват. Что он и его жена влюбились в квадлина-стеклодува. Простите меня, говорит отец. Девочка Эльфаба думает, что папа сошел с ума, ей кажется, что квадлины его не слушают, настолько зачарованы они его безумием. Как мне искупить свою вину, спрашивает он.

Только старуха реагирует на его слова; возможно, она здесь единственная, кто помнит Черепашье Сердце. Она не стыдится своей неряшливости: этот народ еще не обременен правилами приличия. Старуха напряженно всматривается в папу, потом выкрикивает что-то похожее на: «Мы не прощаем, не прощаем!» – и хлещет его камышом по лицу. Я это видела и знаю: с тех пор он точно тронулся умом.

Отец поражен. Для него прежде не существовало непростительных грехов. Он бледнеет как полотно; только из ссадин на лице сочатся капельки крови. Возможно, у старухи были все основания для такого поступка, но для папы она злейшая ведьма.

Я помню ее, гордую и негодующую. Ее мораль не допускает прощения; она в таком же плену, как и папа, но не знает об этом. Старуха грозно скалит беззубый рот, помахивая надломленной камышинкой.

Папа показывает на меня и говорит – не мне, квадлинам: «Разве это не достаточное наказание?»

Маленькая Эльфаба не понимает, что отец – ничтожество и передает свою ничтожность ей. День за днем девочку калечат его презрение и самобичевание. День за днем она любит его в ответ, потому что не может иначе.

Я вспоминаю сейчас эту девочку, которую отец выставлял живым свидетельством божьего гнева и любви. Какими круглыми от изумления глазами, прямо как Дороти, смотрит она на слишком жестокий для понимания мир и верит – верит всем своим неопытным и невинным сердцем, – что не всегда ей нести на себе стыд и вину, что есть более древний и могущественный договор, освобождающий от вечного позора. Что кто-то уже принес за нас искупительную жертву. Ни Дороти, ни маленькая Эльфаба, конечно, не смогли бы выразить эту веру словами, но она светится на их лицах…

Перед сном ведьма накапала в ложку содержимое старого зеленого пузырька со словами «Волшебный эли…» на этикетке и проглотила его, надеясь на чудо, на то, что увидит во сне ту сказочную землю, из которой прибыла Дороти. Землю необычную, иную, лежащую не просто за пустынями, а в некоем особом геофизическом – или даже метафизическом – плане. Вот и Гудвин говорит, что он оттуда, и если верить гному, то и для ведьмы этот мир не чужой. Во сне она старалась оглядеться, подметить каждую мелочь, скрывавшуюся по углам видений. Она как будто пыталась заглянуть за край зеркала – и ей это удавалось.

Что же она увидела? Картины мелькали, словно в дрожащем пламени свечи, только сильнее, резче. Люди двигались какими-то рывками. Они были пустыми, бесцветными, одурманенными, сумасшедшими. Монолитами высились, холодные и жестокие здания. Дули порывистые ветры. То и дело появлялся Гудвин, маленький человечек на общем фоне. На окне магазинчика, откуда он понуро вышел, ведьма разглядела какие-то слова. Невероятным усилием воли она заставила себя проснуться и записать их, пока не забыла, но вышла какая-то абракадабра: «Ирландцев не принимаем».

В другой раз ей приснился кошмар. Опять все началось с Гудвина. Он шел по песчаным холмам, поросшим высокой колючей травой, похожей на тот камыш, которым старая квадлинша хлестала Фрекса, – тысячи тысяч травинок, волнующихся на ветру. Вот он спустился с последнего холма и вышел на широкую песчаную гладь, разделся, глянул на карманные часы, словно запоминая этот исторический момент, и потом голый, сутулый пошел дальше. Когда ведьма поняла, куда он направляется, то с криком ужаса попыталась проснуться, но не смогла освободиться от сна. Это был бесконечный мифический океан, и Гудвин входил в него сначала по колено, потом по пояс, затем по грудь. Тут он задержался, поежился от холода, поплескался, а затем продолжил свой путь и скрылся под водой, как когда-то Эль-Фааба скрылась под струями водопада. Океан всколыхнулся, зароптал и с рокотом выплеснул Гудвина на берег. Раз за разом все тяжелее входил Гудвин в воду, и всякий раз океан отбрасывал его обратно. Сколько настойчивости и упорства было в этом старике – неудивительно, что он покорил целые народы. Сон закончился тем, что Гудвина снова выкинуло на берег, и он заплакал от собственного бессилия.

Ведьма проснулась в ужасе, хватая ртом воздух и ощущая соленый привкус во рту. С тех пор она перестала принимать волшебный эликсир, а вместо этого по няниным рецептам и записям в «Гримуатике» приготовила бодрящее снадобье. Если она заснет, то может опять увидеть эту зловещую необоримую водную стихию. Уж лучше совсем не спать.

– Твою маму тоже мучили кошмары, – сказала няня, выслушав ведьму. – Она жаловалась, что видит во сне жестокий город. Она так из-за тебя горевала – из-за твоей кожи, дорогая, не смотри на меня так, какой матери легко объяснять, почему у нее родилась зеленая дочка, – что глотала пилюли, как конфеты, когда ждала Нессарозу. Если бы твоя сестра была жива, она могла бы в какой-то степени винить и тебя за свое несчастье.

– Скажи лучше, няня, откуда у тебя этот пузырек? – спросила ведьма, наклонившись над ее здоровым ухом. – Посмотри на него повнимательнее и постарайся вспомнить.

– На базаре, наверное, купила, у старьевщика какого-нибудь, – невинно ответила няня. – У меня ведь тогда и денежки водились.

«Грешки за тобой водились, вот что, – злобно подумала ведьма и подавила в себе желание грохнуть пузырек об пол. – Как же крепко мы связаны семейными обидами – никак от них не избавиться!»

12

Прошло несколько недель, и вот как-то вечером Лир прибежал с прогулки весь взволнованный и раскрасневшийся. Ведьма с недовольством услышала, что он продолжает бегать в Гудвинов гарнизон у Красной Мельницы.

– Привезли донесение из Изумрудного города, – взахлеб рассказывал он. – К Гудвину пришла девочка по имени Дороти. Представляешь, говорят, она из Иной земли. Пришла вместе со своими друзьями. Гудвин уже много лет никого не принимал, все дела решаются через министров, и многие солдаты даже думают, что он давно умер, а приближенные это скрывают, боятся войны. Но тут вдруг принял, и Дороти с друзьями потом об этом рассказывали.

– Ну и ну, – покачала головой ведьма. – Вся страна только и говорит об этой Дороти. И что там дальше?

– Солдат сказал, они попросили у Гудвина исполнить самые заветные желания. Страшила – это соломенное пугало – попросил мозги, Ник Востр – это железный дровосек – попросил сердце, а Трусливый Лев – смелость.

– А Дороти небось попросила рожок для обуви?

– Дороти попросила, чтобы ее вернули домой.

– Надеюсь, ее желание исполнится. И?…

Тут Лир смутился.

– Нет уж, раз начал рассказывать, так выкладывай все до конца. Аппетит мне эти сплетни не отобьют, не волнуйся.

Лир покраснел.

– Солдаты говорят, Гудвин отказал.

– Тебя это удивляет?

– Он сказал, что выполнит их желания, когда… к-когда…

– Это что еще за новости? С каких пор ты снова стал заикаться? Говори нормально, или я тебе всыплю!

– …Когда Дороти с друзьями тебя убьют, – выдавил Лир. – Солдаты сказали, это за то, что ты умертвила одну престарелую даму в Шизе, очень известную. Они уверены, что ты убийца. И еще что ты сумасшедшая.

– Скорее я их убью, чем они меня, – усмехнулась ведьма. – Никчемные бродяги. Гудвин просто пытался от них избавиться. Не удивлюсь, если он поручил своим штурмовикам прирезать девчонку, как только страсти о ней поулягутся.

И конечно же, Гудвин отобрал у нее башмачки. Вот досада! Зато до него дошли слухи о покушении на мадам Кашмери. Теперь уже ведьма сама верила в то, что ее убила. Иначе получалась бессмыслица.

Лир замотал головой.

– Солдаты говорят, штурмовики ее и пальцем не тронут, побоятся. Ее считают могущественной феей.

– Что твои солдаты здесь, у черта на рогах, понимают в политике?

Лир пожал плечами.

– Разве тебе не приятно, что сам Гудвин знает, кто ты такая? Ты что, и правда убийца?

– Не важно. Когда вырастешь – поймешь. Или так и не научишься понимать; тогда тем более не важно. Тебя я убивать не стану, если ты об этом. Но почему тебе так удивительно, что меня знают в Изумрудном городе? Только потому, что ты меня не слушаешься и мое мнение в грош не ставишь, весь мир должен относиться ко мне так же? – Но ведьма была польщена. – Знаешь, Лир, если во всех этих слухах есть хоть доля правды, то лучше тебе пока не соваться в Красную Мельницу. Тебя могут поймать и держать в заложниках, чтобы я добровольно сдалась девчонке и ее дружкам.

– Я хочу увидеть Дороти, – сказал Лир.

– Это что еще такое? Неужели гормоны в голову ударили? Надо было тебя подрезать, пока не созрел.

– И никто меня не похитит, не волнуйся. Да и не пойду я в Красную Мельницу, я хочу быть здесь, когда они придут.

– Я и не собиралась волноваться. Похитят – пеняй на себя. Мне же легче – одним ртом меньше.

– Да? А кто тебе будет дрова каждый день наверх приносить?

– Ника Востра найму. У него как раз топор подходящий.

– Как, ты его видела? – разинул рот Лир. – Не может быть!

– Может, может. Кто сказал, что я не вращаюсь в лучших кругах?

– Значит, ты и Дороти видела? – Лир оживился и заблестел глазами. – Какая она собой, расскажи, пожалуйста, тетушка ведьма!

– Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не называл меня тетушкой. Ты же знаешь, что мне это не нравится.

Но Лир не отставал, пока ведьма не прошипела:

– Она красивая безмозглая кукла и верит всему, что ей говорят. Если она сюда доберется и ты скажешь, что любишь ее, она и этому поверит. А теперь проваливай, у меня дела!

Лир пошел, но остановился у дверей.

– Лев хочет смелость, Железный Дровосек – сердце, Страшила – мозги, Дороти – попасть домой. А чего хочешь ты?

– Чтобы меня оставили в покое.

– Нет, правда.

Ну как она могла сказать «прощения», да еще и Лиру? В насмешку над ним она начала говорить «душку сына», но осеклась на полуслове, осознав, что это может его обидеть. Результат удивил их обоих. Получилось:

– Душу.

Лир захлопал глазами.

– А ты? – уже тише спросила она. – Что бы ты попросил у Гудвина?

– Отца, – ответил он.