Текст книги "Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз"

Автор книги: Грегори Магвайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

6

За прошедшие годы Шиз превратился в настоящую денежную машину. Расположенный в историческом центре университет почти не изменился, только кое-где появились новые корпуса. Зато город разросся вширь, подпитываемый лихорадящей предвоенной экономикой. Сам воздух здесь горячил и волновал кровь: Шиз деловито пыхтел и с каждым вздохом преумножал свое богатство. Посреди Вокзальной площади устремилась ввысь огромная, желтеющая медью мраморная колонна – памятник «Дух империи». Заводы выпускали в небо столбы черного дыма. Камни, прежде голубовато-серые, темнели от сажи. Серели чахлые деревья. И нигде не было ни одного Зверя.

Крейг-холл странным образом преобразился: одновременно постарел и помолодел. Ведьма решила не связываться с привратником и перелетела через стену в огород, куда когда-то чуть ли не на колени ей упал Бок. Овощные грядки с фруктовым садом остались, а вот прилегавшая к ним раньше лужайка исчезла – теперь на ее месте стояло каменное сооружение, над блестящими дверями которого виднелась надпись «Театр музыки и драмы сэра Чафри и леди Глинды».

На дорожку, о чем-то щебеча и прижимая к груди учебники, вышли три девушки, будто тени из прошлого, призраки Нессарозы, Глинды и ее самой. У ведьмы подогнулись колени; и она оперлась на метлу, чтобы не упасть. Как же, оказывается, она постарела!

– Как бы мне увидеть директора? – спросила она.

Студентки недоуменно посмотрели на нее, потом одна, самая бойкая, объяснила. Кабинет находился все там же, в главном здании.

– Там вы ее и найдете, – закончила девушка. – Она всегда в это время пьет чай.

«Странно, даже не спросили, откуда я взялась и что делаю в огороде, – подумала ведьма. – Видно, охрана здесь нестрогая, еще и не таких, как я, пропускает. Тем лучше – проще будет сбежать».

Директриса теперь обзавелась пухлым старичком-секретарем.

– Вы договаривались? – спросил он. – Нет? Тогда я проверю, свободна ли она.

Он заглянул в кабинет.

– Проходите, – сказал он, высунувшись. – Метлу можете оставить здесь, на стойке для зонтиков.

– Нет-нет, благодарю, – отказалась ведьма и вошла внутрь.

Директриса поднялась ей навстречу из кожаного кресла.

Это была не мадам Кашмери, а низенькая, розовощекая, энергичная женщина с медно-рыжими волосами.

– Простите, я не расслышала вашего имени, – извинилась она. – Вы ведь из стареньких, а я тут совсем новенькая. – Она рассмеялась собственной шутке. – Я даже не представляла, сколько прежних выпускниц сюда возвращаются, чтобы вспомнить юность. Присоединяйтесь ко мне пить чай. Так как вас зовут?

– Когда я училась здесь, меня звали Эльфабой, – не без усилия произнесла ведьма. Только сейчас она поняла, как давно это было. – Спасибо за ваше приглашение, но боюсь, мне придется отказаться. Я спешу. Я думала, что здесь все еще руководит мадам Кашмери. Не знаете, где ее можно найти?

– Даже не знаю, как вам это сказать, – начала директриса – Д° последнего времени мадам Кашмери регулярно посещала Изумрудный город, вместе с самим императором занималась вопросами образования в Озе. Но недавно ее здоровье сильно пошатнулось, и теперь она лежит в дочернике – я хотела сказать, в Дочернем корпусе; он назван так, потому что построен на пожертвования дочерей Крейг-холла, наших выпускниц. Мне жаль вас огорчать, но боюсь, ее конец уже близок.

– Можно я загляну к ней поздороваться? – спросила ведьма. Она не умела притворяться, но директриса была еще слишком неопытна и наивна, чтобы заподозрить неладное. – Я была одной из ее любимых учениц, она мне очень обрадуется.

– Подождите, я позову Громметика, он вас проводит. И еще надо бы спросить сиделку, сможет ли мадам вас принять.

– Не надо, не зовите Громметика, я знаю дорогу. С сиделкой я все улажу, да и загляну всего на секундочку. А потом вернусь к вам, и мы поговорим о пожертвовании в университетский фонд.

На памяти ведьмы это была первая ложь в ее жизни.

Дочерни к оказался приземистой башенкой вроде силосной, примыкающей к часовне, в которой отпевали профессора Дилламонда. Уборщица объяснила, что покои мадам Кашмери находятся этажом выше, за дверью с императорским гербом.

Минутой позже ведьма остановилась перед указанной дверью. Императорский герб изображал воздушный шар, прославляя чудесное прибытие Гудвина в Изумрудный город, а под шаром – два скрещенных меча. Издали шар с висящей под ним корзиной напоминал оскаленный в улыбке череп, а мечи – зловещий крест. Ведьма приблизилась, повернула ручку и вошла внутрь.

Здесь было несколько комнат, все забитые почетными грамотами и памятными подарками от вельмож Изумрудного города, в том числе от самого императора. Ведьма прошла через гостиную, где, несмотря на теплую погоду, горел камин, миновала кухню с чуланом, забаррикадировала комодом дверь в ванную, откуда доносились чьи-то всхлипывания, и прошла в спальню.

На огромной кровати, выполненной в виде феникса, высоко на подушках покоилась мадам Кашмери. Золоченые голова и шея птицы поднимались над изголовьем, крылья распростерлись по сторонам, а лапы соединились у изножия. Куда приткнуть хвост, столяр, видно, так и не догадался. Поза у птицы получилась странной, как будто ее отбросило назад мощным выстрелом или как будто она по-человечески рожала то скопище плоти, которое давило ей на живот и опиралось на грудь.

На полу близ кровати лежала стопка газет и поверх нее старомодные очки. Но время чтения уже миновало. Жизнь покинула кошмарную Кашмери, оставив от нее только мертвенно-серое тело. Ее руки лежали сложенными на животе, открытые, слегка выпученные глаза были неподвижны. Она все так же напоминала гигантскую рыбу, только без рыбного запаха. Рядом горела недавно зажженная свеча, и в комнате все еще витал серный спичечный запах.

Из ванной послышался стук.

– Что, нет здесь детей, за которых можно спрятаться? – с ненавистью прошипела ведьма и замахнулась метлой. Но мертвому телу было уже все равно.

Не помня себя от ярости, ведьма ударила мадам Кашмери метлой по лицу, но прутья даже не оставили следа. Тогда она потянулась к каминной полке, ухватила почетный кубок потяжелее и обрушила его мраморной подставкой на голову бывшей директрисе. Проломленные кости треснули, как дрова в огне.

Ведьма оставила кубок в руках умершей, памятной надписью вверх, на обозрение всякого, кто зайдет в комнату. «За все, что вы для нас сделали», – гласила она.

7

Ведьма пятнадцать лет ждала возможности убить директрису – и опоздала на какие-то жалкие несколько минут. Неудивительно, что теперь ей хотелось хотя бы Громметика растерзать на части, но она удержалась. Быть пойманной и осужденной за надругательство над трупом заклятого врага еще куда ни шло, но за отмщение железке – нет уж!

Она перекусила и проглядела газеты в кафе, потом, борясь со скукой, прошлась по магазинам. Ей хотелось увидеть, как город воспримет смерть Кашмери, услышать, что об этом будут говорить, узнать, как работает новая государственная машина. Вряд ли ей когда-нибудь еще представится такой случай: она не собиралась возвращаться ни в Шиз, ни в столицу.

К вечеру ведьма забеспокоилась. Что, если новая директриса пытается замять скандал? Тем более что речь шла о покушении на особу, приближенную к императору. Так ведь о ведьмином поступке никто и не узнает! Она стала перебирать в голове, кому бы признаться. Кто побежит доносить властям? Кроп? Шень-Шень? Фэнни? Или хотя бы маркграф Десятилуговья, надменный Эврик?

Уже смеркалось, когда ведьма добралась до особняка, расположенного на краю Шиза, в глубине парка или, как это теперь называлось, Императорского сада. Подобно соседним домам, он был окружен стеной, вдоль которой валялись разбитые бутылки, и имел собственную охрану со злыми собаками. С собаками у ведьмы давно был общий язык, а стену она попросту перелетела и, опустившись на террасу под возглас перепуганной служанки, вошла в дом.

Эврик сидел в кабинете, подписывал бумаги элегантным пером и потягивал желтое, как мед, виски из хрустального бокала.

– Я же сказал, что на коктейль не выйду, разбирайся сама. Неужели не понятно? – начал он и осекся. – Как вы сюда попали? Кто вы, мы знакомы?

– Конечно, знакомы. Помнишь зеленую студентку из Крейг-холла?

– Ах да! Как бишь тебя зовут?

– Раньше звали Эльфабой.

Маркграф зажег лампу: в комнате уже заметно стемнело.

– Ну садись, раз пришла, – сказал он. – Выпьешь?

– Самую малость.

Из всей их университетской компании только Эврика красил возраст. Он и в студенческие годы был невероятно хорош собой, а теперь стал просто загляденье: крепкий, осанистый, свежий, с пышными платинового цвета волосами, зачесанными назад. Умеет же человек сохранить то, чем щедро одарила его природа, – подумала ведьма, сделав глоток из предложенного бокала.

– Чем обязан такой чести? – спросил Эврик, долив себе виски. – Или сегодня день такой особый, что все повторяется?

– В каком смысле?

– А вот в каком. Гуляю я сегодня, как обычно, по парку со своей охраной и вижу, устанавливают балаган для завтрашнего представления. Народу, конечно, сюда навалит, студентов, рабочих, праздных зевак и этих болтунов из Малого Гликкуса. Труппа из подростков, увязавшихся небось за циркачами. Но главное – заправляет всем вонючий гном!

– Вонючий?

– Ну, вонючий, отвратительный, не в этом дело. Штука в том, что это тот самый гном, которого я видел, когда еще был студентом.

– Оригинально.

– Я, конечно, удивился, но значения не придал. И тут, будто из того же времени, появляешься ты. Разве ты не ходила тогда с нами в «Приют философа»? Когда нас, вдрызг пьяных, затащили на оргию, и Тиббета так отделал Тигр, что… Да ты ходила, точно.

– Нет, вряд ли.

– Разве? Маленький пронырливый Бок ходил, и Фэнни, и Фьеро, по-моему, и кто-то еще… Неужели не помнишь? Там еще была такая гадкая старуха Якль и этот гном. Они впустили нас, и бр-р – аж сейчас в дрожь бросает.

– Не может быть! – вскричала ведьма, едва не уронив бокал. – Не может быть, чтобы старуху звали Якль! Это безумие, я, наверное, ослышалась. Нет, Эврик, я отказываюсь верить, чтобы через двадцать лет ты вот так сразу вспомнил имя какой-то старухи.

– Я даже помню, как она выглядела. Темная такая, лысеющая старуха в парике, с карими глазами. Они с гномом – не знаю, как его зовут, – были вместе. Почему бы мне не помнить ее имени?

– Да ты даже мое имя забыл!

– Ты – другое дело. Ты и близко меня не пугала так, как она. – Эврик ухмыльнулся. – Ты вообще меня не пугала. Я тогда грубияном был, да? Наглецом?

– Таким и остался.

– Ха, и ты не первая, кто это говорит. Похоже, с моим опытом я могу уже претендовать на звание заслуженного наглеца.

– Я пришла, чтобы сказать тебе, что убила сегодня мадам Кашмери. – Ведьма даже поразилась, насколько правдиво звучат ее слова. – Я специально выбрала тебя как человека, которому поверят.

– Ух, зачем же ты ее убила?

– Да так, много причин. – Ведьма гордо выпрямилась. – Она это заслужила.

– Да ну? Ангел мщения никак позеленел?

– Ага. Чтоб никто не догадался.

Они обменялись улыбками.

– Кстати, раз уж речь зашла о мадам Кашмери. Когда выяснилось, что ты сбежала, она собрала нас, твоих друзей и приятелей, и прочла нам любопытную лекцию.

– Ты никогда не был моим другом.

– Меня это не спасло. Кашмери достала твою характеристику и зачитала нам отзывы разных учителей, что ты дерзкая, постоянно идешь на конфликт и противопоставляешь себя коллективу – что-то вроде этого. Точно не помню. Она даже предупредила, что ты можешь попытаться чуть ли не вовлечь нас в студенческое восстание. Что тебя всеми силами надо избегать. Нессароза была в ужасе.

– Немудрено, – хмуро проворчала ведьма.

– И Глинда тоже. Она едва не надломилась, как тогда, после того, как профессор Дилламонд упал на увеличительное стекло.

– Как? Кто-то еще верит в эту наглую ложь?

– Хорошо, хорошо, будь по-твоему – после того как его зарезали неизвестные разбойники. То есть мадам Кашмери – ты хочешь, чтобы я это сказал? Зачем ты все-таки ее убила?

– Она сделала свой выбор. У нее была возможность дать студенткам нормальное образование, а связавшись с Гудвином и занявшись промывкой мозгов, она предала всех, кто верит в свободомыслие. И потом, эта страшная женщина виновна в убийстве профессора Дилламонда, сколько бы ты над этим ни смеялся.

Ведьма осеклась. В своих словах она услышала отголосок того, что когда-то давно сказала княгиня Настойя. «Никто не определяет твою судьбу, кроме тебя самой, – внушала ей Слониха. – Выбирать тебе».

– А ты ее – убивать? – перехватил инициативу Эврик. – Кулаками-то махать каждый дурак мастер, как кричали мы в детстве, когда нас лупили те, кто посильнее. Злом ведь зла не исправишь. Слушай, оставайся-ка ты на ужин. У нас как раз гости.

– Чтобы ты успел вызвать полицию? Нет уж, спасибо.

– Делать мне больше нечего! Стану я опускаться до доносов.

Голос его звучал убедительно.

– Тогда ладно, – согласилась ведьма. – Кстати, на ком ты женат? На Фэнни, на Шень-Шень или на ком-то еще?

– Да какая разница? – ответил Эврик, плеснув себе еще виски. – Я никогда не мог удержать подобные мелочи в голове.

Кладовая у маркграфа оказалась настоящим рогом изобилия, повар – гением, вина – сказкой. Были здесь и улитки с чесноком, и жареные петушиные гребешки с кориандром и кисло-сладким апельсиновым соусом, и нежнейший лимонный торт со взбитыми сливками, от которого ведьма отхватила себе исполинский кусок. Хрустальные бокалы никогда не пустели, разговоры перескакивали с пятого на десятое, и когда маркграфиня провела насытившихся гостей в залу и усадила в мягкие кресла, в глазах у ведьмы гипсовая лепнина на потолке кружилась, как сигаретный дым.

– Да ты пьяна, – заметил Эврик.

– Все твое красное вино.

– Тебе нельзя сейчас никуда идти. Оставайся. Я распоряжусь, чтобы служанка приготовила тебе комнату, замечательную спальню с очень красивым видом на остров, где стоит чудесная беседка.

– Меня не интересуют искусственные виды.

– Неужели ты не хочешь посмотреть, что напишут про Кашмери в завтрашних газетах? И напишут ли вообще?

– А ты мне их пошли. Нет, Эврик, мне правда надо идти, дохнуть свежего воздуха, – сказала ведьма, убеждая себя. – Маркграфиня, господа, мне было очень приятно.

– Взаимно, – сухо произнесла хозяйка. – Правда, не стоило рассуждать про зло за едой. Это портит аппетит.

– Вы так меня и не переубедили, – оживился Эврик. – Я все еще считаю, что зло – это не сами дурные поступки, а то, как отвратительно после них себя чувствуешь. Абсолютных оценок для поступков не существует. Во-первых…

– …Беспомощность властей – перебила ведьма. – Закоснелое мышление. И вообще, почему все так стремятся к абсолютной власти?

– Зло – это душевная болезнь, как жадность или тщеславие, – вмешался медный магнат. – А как мы знаем, жадность и тщеславие давно движут миром, и не всегда к худшему.

– Зло – это отсутствие добра, – рассудила его любовница, журналистка из шизского «Обозревателя». – Мир стремится к порядку, к процветанию жизни. Отсутствие этого порядка и есть зло.

– Ерунда, – распалялся Эврик. – Зло – признак низкого нравственного развития. Дети по природе своей – сущие дьяволята. А преступники среди нас – это те, кто так и не повзрослел.

– По-моему, зло – это присутствие, а не отсутствие, – сказал художник. – Это некая чуждая человеку демоническая сущность. Сами по себе люди не злы.

– Даже я? – спросила ведьма, увлекшись своей ролью. – Убийца?

– Да будет вам, – ответил ведьме художник. – Мы все стремимся выставить себя в самом выгодном свете. Обычное человеческое самолюбие. Вы не исключение.

– Зло – не сущность, не вещь – это свойство, как красота…

– Это сила, как ветер…

– Это зараза…

– Это одно из первоначал, несовершенство творения…

– Правильно, давайте все валить на Безымянного Бога.

– Но создал ли Бог зло нарочно или по ошибке?

– Ничего подобного, зло не предвечно, оно вполне земное и возникает из-за разобщенности тела и души. Зло привнесено плотью, это животный инстинкт, заставляющий причинять другим боль, вот и все…

– А что, боль бывает очень даже приятной, особенно когда ты в узких кожаных сапожках, а руки связаны сзади…

– Нет-нет, вы ошибаетесь, зло по своей сути так же нравственно, как и добро; это торжество порока над добродетелью. Можно сколько угодно спорить и рассуждать, но в глубине души вы все равно понимаете…

– Зло – это не желание, а действие. Многие ли из вас, сев за один стол с невоспитанным хамом – которых здесь, конечно, нет, – не захотят перерезать ему глотку? А кто это сделает? Желание естественно, оно возникает у каждого, но только воплотившись в действие, оно становится злом.

– Да нет же! Подавлять такое желание – это действительно зло. Я вот никаких желаний не подавляю.

– Ах, перестаньте! – воскликнула маркграфиня. – Весь вечер вы ведете себя так, будто не слышали, что несчастную пожилую женщину убили в ее собственной постели. Разве она не человек? Разве у нее не было души?

– Дорогая, – сказал Эврик сквозь зевоту, – ты так чиста и наивна, что это даже трогательно, но иногда доходит до смешного.

Ведьма поднялась, не удержалась на ногах, упала в кресло и снова встала, уже опираясь на метлу.

– Зачем вы это сделали? – с чувством спросила ее хозяйка.

Ведьма пожала плечами.

– Да хотя бы для собственного удовольствия. Кто знает, может, зло – это род искусства?

Нетвердой походкой она двинулась к двери.

– Дураки, – заявила ведьма, обернувшись. – Вместо того чтобы позвать полицию, весь вечер меня развлекали.

– Ну что ты, это ты нас развлекала, – галантно возразил Эврик. – Думаю, это лучший вечер за целый год. Даже если окажется, что никого ты на самом деле не убивала. Браво!

Гости похлопали.

– На самом деле, – сказала ведьма у выхода, – вы все неправы. Вы смотрите на зло только с одной стороны. То вы рассуждаете о проявлении зла в человеке и забываете о вселенском зле, то наоборот. Это как в старой басне: как выглядит детеныш дракона в яйце? Неизвестно, потому что стоит разбить скорлупу, чтобы посмотреть на дракона, – и он уже не в яйце. Зло таится от глаз – в этом-то вся и беда.

8

На небе стояла луна, чуть ущербнее вчерашней. Не доверяя себе управлять метлой, ведьма нетвердой походкой побрела по парку. Она найдет удобное, сухое местечко под каким-нибудь деревом и переночует вдали от гнетущего общества.

Ведьма вышла к балагану, о котором рассказывал Эврик. Это было старое деревянное сооружение эпохи раннего тиктакианства, напоминающее куполом миниатюрный цирк и украшенное фигурками, слишком многочисленными и разнообразными для ведьмы в ее нынешнем состоянии. Быть может, здесь найдется ступенька, полочка хотя бы на несколько дюймов над мокрой землей, куда можно было бы притулиться? Ведьма двинулась вперед, всматриваясь в темноту.

– Куда это ты собралась?

Дорогу ей заступил манчик, вернее, нет, гном. Он держал дубинку в одной руке и воинственно постукивал ею о ладонь другой.

– Спать я собралась, место выбираю, – ответила она. – Значит, ты и есть гном, а это – та самая штука, о которой говорил Эврик.

– Часы Дракона времени, – объявил он. – Представление начнется завтра вечером и никак не раньше.

– Завтра вечером меня уже не будет.

– Да будешь ты, куда денешься, – усмехнулся гном.

– Быть-то я, может, буду, – согласилась ведьма, – но уже не здесь. – Она оглядела Часы, потом вспомнила. – Откуда ты знаешь Якль?

– А, Якль, – протянул гном. – Кто ж ее не знает? Невелика заслуга.

– Ее сегодня случайно не убили? – поинтересовалась ведьма.

– Случайно нет.

– Кто ты? – спросила ведьма. На смену ненависти и жестокости внезапно пришел страх.

– Я-то? Так, ничтожнейший гном на свете.

– На кого ты работаешь?

– На кого я только не работал, – ответил гном. – Дьявол – великий ангел, но очень маленький человек. В этом мире у меня нет имени, так что не стоит и спрашивать.

– Довольно с меня загадок. Я пьяна и едва владею собой, – предупредила ведьма. – Я сегодня убила человека и тебя тоже могу отправить на тот свет.

– Ну, положим, никого ты не убивала, она уже была мертва, – невозмутимо заметил гном. – И меня тебе не убить, я бессмертен. Но за твои старания скажу тебе вот что. Я смотритель книги, и я попал в эту проклятую, богом забытую землю, чтобы за ней следить и не дать вернуться обратно. Я ни плох, ни хорош, но я заперт здесь, обречен на вечную жизнь, чтобы охранять книгу. Мне не важно, что будет с тобой или с другими. Главное для меня – уберечь книгу. В этом моя задача.

– Книгу? – силясь понять, спросила ведьма. Чем больше она слышала, тем пьянее себя чувствовала. – Какую?

– Ту, которую ты зовешь «Гримуатикой». У нее есть и другие имена, но это не важно.

– Так забери ее и успокойся. Кто мешает-то?

– Нет, я действую иначе. Я наблюдатель, закулисный игрок: смотрю, как здешние создания проживают свои никчемные жизни, любуюсь причинно-следственными связями, но вмешиваюсь ровно настолько, насколько требует безопасность книги. Мне приоткрыта завеса будущего, поэтому-то я и знаю, куда направить пути человека и всякой твари. – Он подпрыгнул, как чертенок. – То я здесь, то я там. Предвидение – большое подспорье в нашем охранном деле.

– Вы с Якль заодно?

– Когда как. Иногда наши интересы совпадают, иногда расходятся. Они разные.

– Кто она? Что ей нужно? Почему вы суетесь в мою жизнь?

– В моем мире есть ангелы-хранители; в ее мире, по-видимому, тоже. Насколько я могу судить, Якль послана в этот мир со своей задачей, которая касается тебя.

– Меня? Да за что мне такое наказание? Кому понадобилось насылать ее на меня?

– Кто послал Якль и посылал ли ее кто-нибудь вообще, не входит в круг моих знаний и интересов, но почему она интересуется тобой, я отвечу, это тебе пригодится. Дело в том, что ты не отсюда и не оттуда, вернее, наоборот, и отсюда, и оттуда – из страны Оз и из иного мира. Твой отец ошибался: никакое ты не наказание за его грехи, а полукровка, представительница новой, а потому опасной породы. Поэтому тебя так и тянуло к Зверям, таким же промежуточным существам, как и ты. Неужели ты сама еще до этого не додумалась? Какой же скудоумной надо быть.

– Ничего не понимаю, – призналась ведьма. – Объясни подробно, что к чему.

– С удовольствием, – хихикнул гном. Он юркнул за ширму, и оттуда послышались скрежет металла, шум вращающихся колес, щелчок натянувшихся ремней, тиканье качающихся маятников. – Готовься встретить Дракона времени, – раздался его голос.

Механический зверь на крыше ожил, захлопал крыльями, закрутился в танце, жестами одновременно приветствуя зрительницу и запрещая ей подходить ближе. Ведьма смотрела.

Дракон угомонился. Над одной из сценок зажегся свет.

– Представление в трех действиях, – объявил гном из-за ширмы. – Действие первое: «Происхождение святости».

На сцене – впоследствии ведьма не могла себе объяснить, как она это поняла, – разыгралась краткая история святой Эль-Фаабы, добродетельной монахини, искавшей уединенное место для молитв и обретшей его в пещере под водопадом. С замиранием сердца ведьма смотрела, как фигурка непорочной девы скрылась под струями водопада (из крана над сценой лилась настоящая вода и утекала в скрытую трубу), и стала ждать, когда она выйдет обратно. Фигурка так и не появилась, и свет над сценой погас.

– Действие второе: «Колыбель зла».

– Эй, погоди, первое действие еще не закончилось. По легенде, Эль-Фааба вышла из пещеры.

– Действие второе: «Колыбель зла», – настойчиво повторил голос.

Осветилась новая сцена. На картонных декорациях был изображен вполне узнаваемый Кольвенский замок. Фигурка девушки – Мелены – попрощалась с родителями и отправилась в путь с красивым юношей с короткой черной бородой и угловатой походкой – Фрексом. Они остановились в маленькой хижине, Фрекс поцеловал Мелену и отправился проповедовать. Все оставшееся время он провел в углу сцены, втолковывая что-то крестьянам и крестьянкам, которые совокуплялись прямо перед ним, резали друг друга на части и тут же пожирали. Вместо крови из фигурок текла настоящая подливка-, и от сцены потянуло чесноком и жареными грибами. Между тем оставленная дома одна Мелена скучала. Она ждала, зевала и поправляла свои красивые волосы. Вот к хижине подошел незнакомый мужчина с черным чемоданчиком. Он вынул оттуда зеленый флакон, протянул Мелене, и когда она выпила, то упала в его объятия, то ли послушная и пьяная, какой ведьма была сейчас, то ли освобожденная – не разобрать. Они задергались в таком же бешеном ритме, как прихожане Фрекса, и сам проповедник начал пританцовывать. Когда дело было сделано, незнакомец слёз с Мелены, щелкнул пальцами, и из-за кулис спустился воздушный шар. Незнакомец залез в корзину.

Это был Гудвин.

– Этого еще не хватало! – возмутилась ведьма. – Чепуха! Свет погас.

– Действие третье, – донесся голос гнома. – «Единение святости и зла».

Ведьма ждала, но ни одна сцена не осветилась, ни одна кукла не двинулась.

– Ну? – спросила она.

– Что «ну»?

– Где конец представления?

Гном высунулся из-за ширмы и подмигнул.

– Кто сказал, что конец написан? – ответил он и снова скрылся внутри.

Открылось окошко, и в него высунулся поднос, на котором лежало овальное зеркало, поцарапанное и треснутое с одной стороны. Оно было точь-в-точь как то стекло, в которое ведьма глядела с детства, воображая, что видит в нем Иную землю. Стекло, оставленное в Изумрудном городе после налета тайной полиции. Оно еще помнило отражения молодого, красивого Фьеро и юной, страстной Феи. Ведьма взяла зеркало, сунула его в карман фартука и побрела прочь.

В утренних газетах не было ни слова о смерти мадам Кашмери. Едва способная соображать от страшной головной боли ведьма решила, что больше ждать уже не будет. Либо Эврик и его гости распространят по городу слухи, либо нет. «Хоть бы они дошли до Гудвина, – думала ведьма. – Много бы я дала, чтобы увидеть его лицо после доноса. Пусть думает, что я на самом деле ее убила. Пусть все так думают».