Текст книги "Корпус-3"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Время здесь заканчивается быстро

Немного погодя я устраиваюсь поудобнее – парю в воздухе рядом с потолком и дремлю. Нужно, чтобы рядом была поверхность, от которой можно оттолкнуться – на случай если некая тварь захочет вычистить меня и убрать в холодильник.

«Сто циклов», – написано на первой странице.

Значит, я просто юноша.

Юноши играют со словами. Я даже вижу залитое солнцем одеяло, тетрадь и игру, изгородь из белых колышков, которые нужно переставлять, – это шифр частокола. Игра заключается в том, чтобы менять местами буквы. Чтобы усложнить шифр, я перевожу написанное на поросячью латынь, а затем меняю буквы. Позднее, в школе, я показываю текст ученикам, чтобы узнать, смогут ли они это прочесть. (Я почти ощущаю запах классной комнаты – мел, стружки от карандашей, жар старых батарей, нестираные носки, обеды – сандвичи с ветчиной в бумажных пакетах.)

Некоторым удается расшифровать код, и они становятся моими друзьями. Но большинство сделать это не может. Мы называем их…

Неудачниками.

Вот оно. Неудачник – это не я.

Я просыпаюсь, открываю книгу и вскоре уже довольно быстро разбираю текст – а если потренироваться, то смогу и писать этим шифром. Такие вещи у меня хорошо получаются.

СТРАНИЦА 2

Я продвигаюсь вперед. «Холодные ожоги» заживают. Девочка умерла – ее разорвал на части зубочервь.

Интересно, а девочка тоже всегда умирает?

Некоторые существа – живые, хотя действуют как машины. Роботов здесь нет; правда, я видел какую-то серебристую женщину – не всего лишь секунду.

Я опишу существ, которые встречаются здесь и могут представлять опасность.

ФАКТОРЫ. Самые важные – это чистильщики. Они пытаются сделать так чтобы все сверкало и сияло. У чистильщика три головы/морды и шесть ног. Они прекрасно себя чувствуют в невесомости, но если вес есть, им тоже неплохо. Когда мы умираем, а иногда если не удается сбежать, то и раньше, – они нас забирают. Другие факторы – ремонтники и переработчики. Если Корабль поврежден, чистильщики или разведчики вызывают ремонтников. Последние – довольно бесхитростны и опасны лишь в том случае, если ты стоишь на пути к тому, что нуждается в ремонте. Переработчики выглядят жутковато и могут быть очень опасны, обычно они держатся рядом с шарами из мусора. Зубастый угорь – переработчик, он превращает мертвую органику в жижу. Тьфу.

Говорят, что ремонтники и переработчики появляются все реже. Я видел только двух.

Разведчики: они меньше и тоньше. Тоже редко встречаются.

Садовники: единственные разноцветные факторы. Все остальные – коричневые, темно-серые или черные.

Факторы чувствуют тепло. Во время похолодания они обычно неактивны.

И еще есть «убийцы». Так их называю я. Шишкоголовые завут их «Ксс-Шайтан» Тяжело произнести даже с зажатым носом. Кажется, это означает «Создатель боли».

«Убийцы».

Пережить встречу с «убийцей» редко кому удается. Никто из тех, кого я встречал, не мог четко описать эту тварь. «Убийцам» помогает корпус, так что они могут пройти куда угодно, причем быстро. Это меня злит – словно играешь в карты с шулером. (Попытайся вспомнить карточные игры: их правила и сам процесс – великолепные метафоры).

Иногда корпус помогает нам – с чем связано данное противоречие, я не знаю.

Теперь о том, почему корпус остывает. Корпусов всего три. Судя по тому, что я запомнил во Сне, когда-нибудь они должны объединиться. По словам Черно-синих, корпус охлаждают те, кто хочет нашей смерти. Девочка сказала, что это нужно для экономии энергии. Кажется, она вообще много чего знала, но очень хотела к маме и теряла энергию – быстро угасала.

«Убийцы», холод и собственные ошибки рано или поздно приводят нас всех к концу.

И конечно, еще есть куча таких же, как я, – они все мертвы. Значит, есть матрица, а может, и не одна. Почему-то в голове всплывает слово «Кладос». Его значение мне неизвестно.

Однако корпус болен. Болен весь Корабль. Что-то сломалось, пошло не так – или кто-то сознательно изменил правила. Вот почему я иду вперед – чтобы получить ответы на свои вопросы.

Я немного отдохнул с лентяями. У них уютно, и им ничего не надо. Мальчик устроился особенно хорошо. Его приказы комната выполняет, а нас не слушается. Интересно, с чем это связано? Женщина подавлена – наверное, потому что зависит от мальчика.

Идти со мной и помогать мне они не намерены.

Если они отдали тебе эту книгу, значит ты уже видел морозильники с трупами и знаешь что я умер. Сделай глубокий вдох. Когда пойдёшь вперёд – а ты обязательно пойдёшь, – дальше будет хуже.

Кто-то не хочет, чтобы мы двигались вперед – возможно, Штурманская Группа, хотя я понятия не имею, кто или что это такое.

Я прошел вперед и вниз, к центру. Вот небольшая карта.

Ниже – рисунок: кончик «веретена», крестик, обозначающий начало моего (его) пути, и пунктирная линия, которая движется зигзагом к центру веретена, а затем вперед – чуть-чуть, буквально на полторы черточки.

Я миновал три лесных шара и несколько мусорных. Переработчики пускают в повторный цикл сломанные детали – в том числе и других факторов. В последнее время здесь много поврежденных факторов. Неужели в корпусе идет война? Кажется, я нашел…

Грубая черная черта.

С Кораблем что-то совсем не так. Я наткнулся на грубую мембрану, отделяющую передние отсеки от (предположительно) вакуума. Давление вытесняет ее наружу. Мембрана полупрозрачная, но я разглядел только сероватое пятно. Возможно, это ледяной шар – наша Луна, в которой вырезана змея. Земная Луна.

Учитывая как далеко я продвинулся к центру, это означает, что с данной стороны ледяного шара не хватает здорового куска Корабля. Факторы все еще заняты уборкой, и поэтому идти дальше опасно – они могут принять меня за обломки и оттащить к куче мусора. Некоторые комнаты повреждены так сильно, что восстановлению не подлежат. Однако ремонтники продолжают работать; они действуют только во время замедления и восстанавливают поврежденные поверхности по несколько сантиметров за раз. Я бы описал то, что вижу, но ты…

Еще одна темная линия.

Пишу быстро. Похоже, я кое-что знаю о Штурманской Группе, хотя мои знания довольно смутные, потому что доказательства, которые поддерживают мое предположение, до сих пор скрыты где-то во Сне. Я думаю, что Корабль (а мы точно на Корабле, а он в космосе среди звезд) достиг той точки маршрута, где нужно было выбрать одну из двух планет или двух звезд с планетными системами. Для принятия решения была создана команда. Вряд ли она когда-то жила в одном из корпусов – вероятно, их создали на станции или «мостике» – там, на ледяной луне.

Большую часть страницы занимает нечто удивительное – сделанный второпях набросок части Корабля. Выглядит он так:

Если нарисовать карту для младенца, то ему понадобится несколько лет, чтобы понять, что на ней изображено. Но мы-то не совсем младенцы, и для меня рисунок значит многое. Он – подтверждение того, что я увидел на обсервационной палубе и во Сне. Масштаб не тот – луна должна быть значительно больше, «веретена» – длиннее и меньше, но его истинность очевидна.

Значит, это корабль – три корпуса-«веретена», огромная продолговатая ледяная луна и некое сооружение, которое находится на ней.

Во мне шевелятся воспоминания о Сне, и я уже боюсь, что так будет всегда. Корабль не просто болен – он испортился.

Выбрал неправильный путь.

Я читаю дальше.

Судя по тому, что мне сказали, маленькая сфера внизу на самом деле огромная, хотя до «веретен» ей далеко. Приходила женщина – высокая, худая, серая, как кошка, симпатичная. Возможно, она была не прочь… впрочем, ее нашел Маленький Убийца.

И в этой сфере родилась Штурманская группа, которой надлежало выбрать планету или звезду – цель нашего путешествия. Их было пятеро.

Высокая, очевидно, сделана по отдельному плану, у нее свои знания. Она знает о Корабле гораздо больше, чем я. Она сказала, что Штурманскую Группу вырастили из настоящих младенцев, оригиналов – чистых, неинформированных.

По окончании работы они должны уйти в отставку – а может, просто умереть. Однако, судя по тому, что я видел, произошла серьезная ошибка, из-за которой этот корпус едва не был уничтожен. Остальные корпуса, полагаю, не пострадали, хотя точно не знаю, ведь их я вижу только во сне. (Иногда мне снится, что я хожу по ледяному шару и время от времени поглядываю вверх. У тебя, наверное, этот же сон).

Штурманская Группа. Что-то сильно ее напугало, поэтому Корабль и заболел. Я учусь у…

Черт. Еще одна грубая темная линия.

На этот раз я нашел собственный труп. Значит, это правда: я никогда не был ребенком.

В центре темно. Большие запасы воды не дают температуре сильно упасть. Их не видно. Не ходи сюда. Один маленький, другой большой. Маленький хуже.

Вот и все. Дальше штук пять чистых страниц. Конечно, все должно было закончиться плохо. Я поражен тем, какой силой обладал тот, кто продолжал писать даже после того, как его поймали, – истекая кровью, которая залила обложку и края страниц.

Да, это человеческая кровь.

Я устал. Сила тяжести появилась, пока я читал текст, однако я забился в угол и даже не заметил раскрутки. Я засовываю книгу в нагрудный карман, затем достаю гибкое зеркало и смотрюсь в него.

Мысль о том, чтобы уйти, меня пугает, но нахлебником мальчика я не буду. Я почти примирился с тем, что я всего лишь инструмент, часть какого-то большого процесса. Это совершенно меня не утешает – однако книга в кармане, и, возможно, сны доказывают мою уникальность, а это важнее, чем все, что произошло со мной до сих пор.

Нужно поспать. Возможно, мне удастся снова увидеть во сне Корабль и открыть новые каналы памяти. Они есть, наверняка.

Женщина и мальчик кричат через открытую дверь. Кажется, я задремал и во сне увидел женское лицо – другое, не той женщины, которая живет с мальчиком. Я тщетно пытаюсь вспомнить, как оно выглядит…

Голоса звучат настойчиво.

Меня оттаскивают обратно в комнату мальчика. Он проводит руками по стене, и дверь закрывается.

– Они идут, – говорит мальчик. – Мы сидим здесь, и они нас не трогают.

– Где девочка? – спрашиваю я. Ее не видно, хотя здесь так мало мебели, что не спрячется даже такая крошка, как она.

– Девочки слабые, – отвечает женщина. – Они не могут долго быть без матери.

– А где их мать?

Женщина и мальчик пожимают плечами. Атмосфера печальная, тягостная. Мы молчим и даже не смотрим друг на друга – словно звери в зоопарке.

Закусив губу, женщина бросает взгляд на меня. Ее рука мокрая от пота. Мы сидим на низком диване с прямоугольной спинкой, которая мягка лишь настолько, чтобы не было больно. Либо мальчик не полностью контролирует комнату, либо он любит жить по-спартански.

Понятия не имею, что значит «по-спартански».

Не сводя с меня глаз, женщина немного сползает вниз и кладет руку мне на ногу. Это вызывает во мне странное чувство. Я не знаю, что делать. Сейчас, в минуту опасности, ее прикосновение неуместно, но, быть может, в этом все и дело: наверное, женщина напугана и хочет, чтобы ее успокоили.

Однако я не тот, кто ее утешит, – это известно мне так же точно, как и то, что Господь создал зеленые яблочки(ну вот, снова! Спартанские яблочки?).Но я все равно похлопываю женщину по плечу, а затем осторожно снимаю ее вялую и потную руку.

– Он не дня тебя, – говорит ей мальчик, отстраненно наблюдая за происходящим. – Таким его сделал Корпус. Он никогдане станет твоим.

– Заткнись, – говорит женщина.

– Сама заткнись, – отвечает мальчик.

Он встает и прижимается ухом к стене, затем снова проводит по ней руками. Дверь открывается. В коридоре пусто и тихо.

– Ушли, – говорит мальчик, улыбаясь.

– Кто это был? – спрашиваю я.

– Факторы. Когда я чувствую, что они приближаются, то закрываю дверь, и они проходят мимо.

– Сейчас уйдешь и ты, – говорит женщина, глядя в угол. – Так всегда. Ты читаешь книгу, уходишь, а потом тебя приносят. – Она содрогается, то ли смиряясь с судьбой, то ли отчаявшись. – Не ходи туда. Там только страдания и смерть. Оставайся с нами: здесь есть вода и пища, и вместе нам не будет скучно. Мне так хочется с кем-нибудь поговорить.

Но я уже принял решение.

– В следующий раз не давай ему книгу, – советует ей мальчик.

Женщина встает.

– Тогда я хотя бы приготовлю тебе пакет с припасами. – Она смотрит на мальчика, и тот одобрительно кивает. Здесь хозяин он, а женщина – только часть обстановки.

Мне в самом делепора.

Центровка

Мальчик рад, что я ухожу, и с удовольствием дает мне советы. Пока есть вес, беги по коридору, который идет мимо морозильников, – на другой стороне будет теплее, говорит он.

Так я и делаю. И едва успеваю.

Замедление застает меня в тот момент, когда я выбираю между шахтой, которая идет к центру с лестницей у одной из стенок, и развилкой коридора, который простирается влево и вправо – предположительно огибая корабль по периметру. Неизвестно, возвращается ли коридор обратно, или уходит куда-то еще, – иными словами, являются ли правая и левая ветка частями одного коридора или ведут в разные стороны.

Я останавливаюсь, чтобы изучить отметины на стенах. Снова круги и полосы. Понятия не имею, что они означают. Скорее всего по ним ориентируются факторы.

Ясно одно: лишь малая часть корпуса пригодна для жизни. Все, что я видел до сих пор, предназначено для факторов, которые занимаются специфической работой и лишены или почти лишены любопытства. Но если это бессмысленное однообразие продолжится, я превращусь в человека со странностями.

С таким же успехом я могу вернуться к хлебоедам – в каравай-сарай.

Почему-то эта мысль заставляет меня улыбнуться. Я изменил слова, и получилась шутка, но к чему она относится, непонятно. Я достаю книгу и карандаш, чтобы записать ее и тем самым немного разбавить серьезный тон. Я листаю страницы, провожу пальцем по черным линиям – и только сейчас до меня доходит очевидное: эти грубые черты – знаки перехода. После каждой линии почерк меняется.

Теперь шутка кажется мне более чем банальной. Книга принадлежала по крайней мере четырем моим копиям, и если она потеряется, то все, кто был раньше, словно бы и не жили.

Сколько их попало в морозильники, не оставив ни единой записи о своих достижениях? Надеюсь, мне удастся пройти хотя бы так же далеко, как и тем, кто записал в эту книгу что-то важное. Когда-нибудь я внесу в книгу пометки, но повторять то, что уже записано, смысла нет, так что…

Я еще не заслужил право делать записи.

Обратной дороги нет.

Я делаю выбор и начинаю спускаться. Принимаю решение использовать свои термины вместо ненадежных, вечно меняющихся понятий «вверх» и «вниз». Спускбудет означать движение к центру Корабля, а восхождение– к периферии, к внешней оболочке корпуса.

Я ищу на стенах новые рисунки, другие знаки, оставленные девочкой или кем-то другим…

Было бы странно увидеть собственный призрак. В памяти всплывают смутные воспоминания о загадочных мертвецах, духах и привидениях. Что, если все мои копии вернутся одновременно и начнут нести всякий вздор? Жуткие истории. Бесполезный хлам, который всплывает в самый неподходящий момент. Часть искусственного культурного наследия. Почему я не могу вспомнить что-нибудь нужное – например, точный план Корабля, который помог бы мне понять, зачем Корабль нужен и почему у него такая форма? Почему он состоит из трех корпусов? Зачем луна из грязного льда? Живет ли кто-нибудь в других корпусах? Остался ли кто-нибудь из Штурманской Группы?

Сколько времени уже прошло? Как давно Корабль отправился в путь… и откуда?

Ясно одно: Корабль по мере необходимости создает людей и вещи.

В шахте довольно однообразно – сотни метров всепоглощающего мрака. Я останавливаюсь, чтобы напиться. Есть я пока не хочу – наелся еще в комнате мальчика. Мне почти стыдно за то, что я разделил их трапезу, и жаль женщину, которая попала в рабство к мальчику.

Что он сделал – или от чего отказался, – чтобы заслужить расположение Корабля?

Кошмарная мысль, обдумывать которую мне совсем не хочется.

Начинается раскрутка, но инстинктивно я к ней уже готов. Цепляюсь руками и ногами за ступеньки и жду, пока все успокоится. Затем продолжаю спуск, забыв затянуть бечевку на пакете, и могу лишь беспомощно следить за тем, как бутылка исчезает в сумраке, отскакивая от препятствий и набирая скорость.

Вот теперь подъем начинается по-настоящему. Если я сорвусь и не успею ухватиться, то упаду вслед за бутылкой. Буду отскакивать от стенок, набирать скорость, а затем… плюх.

Еще одно тело для морозильника.

Еще одна книга, которую кто-то должен добыть, книга без новых записей.

Может, этим занимаются девочки – забирают книги Черно-синих, Красно-коричневых, гостей из Штурманской Группы?

«Спуск» – это движение к центру, всегда к центру.

Два часа спустя на пальцах и ладонях возникают волдыри, они болят, особенно в тех местах, где остались «холодные ожоги». За мной тянется тонкий, невидимый кровавый след.

Надо мной тень – большая тень. Я останавливаюсь, вытягиваю шею, чтобы лучше разглядеть ее, затем прохожу еще десять метров. Тень, похожая на грубую черную затычку, приобретает очертания треугольника – это чистильщик, он примерно в сорока метрах от меня. Он не двигается – мертв, или сломан, или терпеливо ждет. Я знаю – он ждет. Это страж, которого оставили в шахте, – не чистильщик, а убийца. По крайней мере он большой, а не маленький, который хуже…

Понятия не имею, что все это означает.

Я на несколько минут зависаю на лестнице.

Капли пота стекают и падают.

Вдруг черная тень сползает вниз, царапая стенки. Это так меня пугает, что мои потные руки соскальзывают с перекладины. Я пролетаю несколько ступенек; наконец мне удается снова ухватиться за лестницу, при этом вывихнув стопу.

Теперь я вижу, что тень упирается в стену тремя широкими конечностями. Однако какая бы сила ни удерживала фактора на месте – присасывание или трение, – она слабеет. Мертва эта тварь или жива, она скоро свалится. Однако все, что я могу сделать, – это отклониться и повиснуть, прижавшись к стене.

Смотреть наверх я не смею. Существо скрежещет, скользит и снова застревает, затем снова скрежещет. Никаких попыток вылезти, никаких признаков тревоги или страха.

В шахте стремительно темнеет, и я чувствую, как движется поток воздуха. Затем огромная черная фигура со свистом проносится мимо, задевая мою рубашку. Я поднимаю взгляд как раз в ту секунду, когда вслед за чистильщиком пролетают еще два тела – точнее, их части. Один Красно-коричневый – только голова и плечи с ошметками гнилого мяса и свернувшейся крови. Другой более похож на меня – возможно, мужчина, высокий и дородный. Лица не видно. Одет в красноватый комбинезон, повреждений на теле нет. Кожа примерно того же цвета, что и у меня. Возможно, это Костяной Гребень.

Клубок тел падает. Мягкие мертвые звуки стихают, растворяясь во тьме. Только теперь до меня доносится еле ощутимый запах обгорелого мяса.

Тот факт, что я выжил, почему-то меня веселит. Я зашел так далеко, превратился в бесчисленное множество – я не просто эксцентрик, я дурачок. Мысль о своей жизни вызывает у меня безумный смех. Наконец я прекращаю смеяться, набираю в легкие как можно больше воздуха, давя позывы к рвоте, и продолжаю путь. Подтягиваясь, лезу наверх, повинуясь инстинкту.

Отсюда и дальше часть стены покрыта спиральными разводами сажи и масляно-радужными пятнами. Поверхность подверглась тепловой обработке, обгорела, однако перекладины лестницы не пострадали… пока что держатся.

Еще час.

Теперь мне уже не так весело. Я думаю о том, не выбрал ли я тот же путь, что и мой предшественник, о том, удалось ли моим копиям пройти по одному или обоим разветвляющимся коридорам. Сажи на стенках все больше. И вдруг мне становится ясно, что произошло.

Вихрь невероятно горячего воздуха или даже огня пронесся по шахте и встретил препятствие в виде чистильщика, который просто выполнял свою работу. Существо умерло и застряло в шахте, а потом его завалило мусором, в том числе частями тел.

Это словно война.

Это и есть война.

Еще полчаса, и я добираюсь до конца шахты – не того, каким он был задуман, а раздробленного, обугленного обрубка, который открывается в темную вонючую мерзость.

Я вижу картину невероятного разрушения.

Расплавленный, покрытый трещинами край шахты поднимается на три метра над клубком из разрушенных переборок, труб и фрагментов настила. Я высовываю голову и осматриваюсь.

Я на одной из сторон цилиндрического помещения приблизительно шестидесяти метров в диаметре. Мой вес значительно меньше, чем в начале пути, – возможно, теперь я на полкилометра ближе к центру корпуса. Если пройти еще дальше, гораздо дальше, то раскрутка превратится лишь в досадную помеху – и тогда мой вес уже можно будет не принимать в расчет.

Понять, что здесь произошло, каким это место было раньше и какие функции выполняло, невозможно. Всепроникающий горьковато-цветочный запах вызывает тошноту. Все вокруг покрыто радужной пленкой. Я касаюсь пальцем внешней поверхности стенки шахты; он лоснится. Я подношу его к глазам и даже в тусклом свете оставшихся лампочек вижу, что пленка пытается собраться в капли, организоваться. Мое тело ей совершенно ни к чему.

Я вытираю палец о внутреннюю поверхность стенки шахты, и пленка соединяется с другими переливчатыми пятнами, мигрирует к разлому. Пятна растекаются, пытаясь образовать своего рода «повязку»; пленка хочет покрыть поврежденную поверхность и начать… что? Ремонт?

Корабль умеет чинить себя без помощи факторов? Или же пленка – еще один фактор, живой инструмент?

На противоположном краю помещения возникает движение. Через завалы карабкается что-то большое – цепляется за выступающие части, время от времени останавливаясь. Блестящий черный корпус в виде усеченного конуса с юбкой или бахромой и двенадцать длинных гибких сочлененных конечностей, которые деликатно ощупывают и двигают обломки, словно собирая по частям разбитую вазу. Фигура издает негромкие звуки – «уип» и «уирр» – уныло, ошеломленно. По корпусу, бахроме и расходящимся в разные стороны конечностям бегут полоски синего и красного света.

Какой-то кусок отламывается и летит в мою сторону, по пути задевая коноид. Бахрома идет волнами, конечности ощупывают вонючий воздух. Возможно, это ремонтник – именно его и ожидаешь увидеть среди разрушений. Он оценивает ущерб, и счет за ремонтные работы ему совсем не по душе.

Далеко наверху виден пролом в переборке, а за ней что-то вроде холодного пламени. Через пролом протискивается еще один ремонтник и мчится к товарищу, по пути сбивая другие обломки. Я ныряю обратно в шахту – сверху падает труба, заваливается набок и, покачавшись, замирает. Я снова выглядываю: ремонтники соприкасаются конечностями и с достоинством издают мелодичные трели.

Когда начнется очередное замедление, я попытаюсь перепрыгнуть к пролому – за ним, похоже, еще одна камера. Не знаю, повреждена ли она и можно ли в ней находиться, но вонь, которая стоит здесь, просто невыносима.

Интересно, что станет с мусором во время замедления – как он зависнет, как изменится его расположение? У меня уже есть опыт общения со свободно падающими обломками, и повторять его я не желаю. Конечно, можно нырнуть обратно в шахту и спрятаться, однако нет никаких гарантий, что мусор не завалит отверстие. Нет, мой единственный шанс – дождаться полного замедления и пулей лететь к проему, надеясь на лучшее.

Прикинув в уме расстояние и направление, я ищу относительно гладкую поверхность, от которой можно оттолкнуться.

По какой бы траектории я ни двигался, я сумею преодолеть всего две трети пути. Ширина пролома – три метра: слишком крошечная цель, чтобы попасть в нее с одного прыжка.

В сиянии возникает какой-то силуэт – возможно, голова. Мне плохо видно: едкий воздух жжет глаза, а вытирать их сейчас я не хочу, будет только хуже. Когда перед глазами наконец проясняется, в проломе ничего нет.

Уверен, пленка уже покрыла мою одежду; еще немного, и эта дрянь набьется в легкие и убьет меня.

Начинается крен. Я хватаюсь за перекладину лестницы. Вокруг катится, кувыркается, падает мусор. Большие обломки высвобождаются, дрожат и вращаются. Помещение превратилось в шумный цирк – куски мусора бьются друг о друга, звенят, двигаясь в сторону, противоположную той, в которой вращается Корабль. Наконец мусор собирается в неплотный ком, отскакивающий от стен. Когда замедление прекращается, обломки неторопливо, будто слоны на прогулке, дрейфуют, пересекая намеченную мной траекторию. Ремонтников не видно. Если они столько продержались, то сейчас скорее всего висят где-нибудь в сторонке и терпеливо ждут начала ускорения.

Моя точка старта – относительно гладкий и широкий край шахты – находится сразу над последней перекладиной лестницы. Я прикидываю, не оттолкнуться ли от самой перекладины, но она слишком узкая, чтобы поставить на нее обе ноги.

Извиваясь, словно гусеница (еще один забавный, но бесполезный образ – это не паук, а что-то вроде молодого насекомого), я сажусь верхом на край шахты и крепко обхватываю его ногами. Затем выпрямляю спину, хватаюсь за край руками, твердо упираюсь ногами, сгибаю колени, бросаю взгляд через плечо…

В меня едва не врезается обломок размером с лошадь– и мне совершенно наплевать, что означает это слово.

Я отталкиваюсь – достаточно сильно и быстро лечу по помещению. Пока все хорошо. Я прижимаю руки и ноги, чтобы избежать столкновения с обломком трубы шириной с мою ногу, и этот маневр заставляет меня медленно вращаться вокруг оси, проходящей через бедра. Остановить вращение я не могу, но само по себе оно не опасно – разве что я наткнусь на что-нибудь острое. А острых объектов вокруг полно. От нечего делать я начинаю считать обороты; в конце пятого свет в проеме загораживает что-то большое и полупрозрачное. Возможно, просто пленка попала в глаз. Объект я не вижу – и не хочу видеть, – однако все равно смотрю. Большое непонятное пятно – словно зверь, сделанный из стеклянных трубок. Маленькая яркая красная точка наводит меня на мысль о том, что объект не просто увеличивается, а летит в мою сторону…

До пролома еще секунд десять. Мои пируэты приводят меня в ярость. Я хочу без помех разглядывать потрескавшиеся, деформированные стены и обломки, хочу быть уверенным в том, что меня не выслеживает ворох стеклянных трубок с красной точкой в боку.

Пять секунд до пролома. Отчаянным движением я хватаюсь за фрагмент переборки, одновременно гася и поступательное, и вращательное движения, – и вижу… разумеется, я ничего не вижу.

Неудачно оттолкнувшись от переборки, я лечу не в том направлении, но вытягиваюсь изо всех сил, и два пальца цепляются за обугленный, закрученный край. Несколько секунд я неуклюже барахтаюсь и наконец вылезаю через пролом из вонючего, заполненного мусором помещения в тихое, залитое синим светом пространство, которое кажется бесконечным…

Там я вижу величайший глаз во всей вселенной.