Текст книги "Спартак (Роман)"

Автор книги: Говард Фаст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

IV

Итак, Батиат закончил рассказ о том, как Спартак и другие Фракийцы пришли в Золотые прииски Нубии и как они трудились голыми на лице черного откоса. Это заняло много времени. Дождь прекратился. Наступила тьма, глубокая и полная под свинцовым небом, и двое мужчин, один из которых тренер гладиаторов, а другой патрицианский солдат удачи, который когда-нибудь станет самым богатым человеком в своем мире, сидел в мерцании света, испускаемого лампами. Батиат много пил, и расслабленные мышцы его лица стали более свободными. Он обладал такой чувствительностью, которая сочетает садизм с огромной силой жалости к себе и субъективной идентификацией, и его рассказ о золотой шахте был рассказан с силой и окрашен такой жалостью, что Красс, сам того не желая, был тронут.

Красс не был ни невежественным, ни бесчувственным человеком, он читал величественный цикл, который Эсхил посвятил Прометею, и он увидел кое-что из того, что означало для Спартака вырваться из того места, где он был до такой степени, что никакая сила, которую мог собрать Рим, не могла противостоять его рабам. Он ощущал почти страстную потребность понять Спартака, представить себе Спартака – да, и полазать немного внутри Спартака, хоть это может быть и сложно, понять вечную загадку его класса, загадку человека в цепях, расправившего плечи настолько, что сейчас он тянется к звёздам. Прищурясь, он взглянул на Батиата, говоря себе, что на самом деле он многим обязан этому толстому и уродливому человеку и задался вопросом, какая из потасканных лагерных девиц лагеря может разделить его постель на эту ночь. Такая неразборчивая похоть была вне понимания Красса, чьи желания проявлялись по-разному, но командующий был дотошным в маленьких, личных нуждах.

– И как Спартак сбежал из этого места? – спросил он ланисту.

– Он не убежал. Никто не бежал из этого места. Это место таково, что оно быстро уничтожает желание раба вернуться в мир людей. Я выкупил Спартака оттуда.

– Оттуда? Но почему? И как ты узнал, что он был там, или кто он, или кем он был?

– Я не знал. Но вы думаете, что моя репутация у гладиаторов – это легенда, вы думаете, что я толстый и бесполезный громила, ничего не знающий о чем-либо. Уверяю вас, есть искусство даже в моей собственной профессии…

– Я тебе верю, – кивнул Красс. – Расскажи, как ты купил Спартака.

– Пить вино запрещено Легиону? – спросил Батиат, поднимая пустую бутыль. – Или я должен добавить пьянство к списку уничижений, в которых ты меня держишь? Не сказано ли, что глупец держит на своем языке тугую повязку, которую освобождает только ликер?

– Я принесу тебе еще вина, – ответил Красс, он встал и прошел за занавес в свою спальню, возвращаясь с другой бутылью. Батиат был его товарищ, и Батиат не беспокоился о пробке, но стукнул горлышком бутыли об ножку стола и наливал, пока вино не потекло через край.

– Кровь и вино, – улыбнулся он. – Я хотел бы родиться иным и командовать легионом. Но кто знает? Вы сами можете увидеть, как сражаются гладиаторы. Мне это надоедает.

– Я видел достаточно сражений.

– Да, конечно. Но стиль арены и мужество на арене есть то, чему ваша собственная массовая бойня не может полностью соответствовать. Они посылают вас, чтобы восстановить Фортуну Рима после того, как Спартак разгромил три четверти вооруженных сил Рима. Вы контролируете Италию? Правда в том, что Спартак контролирует Италию. Да, вы победите его. Никакой враг не может противостоять Риму. Но на данный момент он – лучший. Так?

– Да, ответил Красс.

– А кто тренировал Спартака? Он так и не сражался в Риме, но лучшие бои – не в Риме. Мясная лавка – вот то, что ценит Рим, но настоящие великие бои проходят в Капуе и на Сицилии. Говорю вам, ни один легионер не знает, что значит сражаться, ведь на нем шлем, нагрудник, наплечники, как младенец в утробе матери, тыкает этой палкой тебя. Иди голым на арену, с мечом в руке и ничем больше. Кровь на песке, и ты чувствуешь ее запах, когда входишь. Трубы играют, барабаны бьют, солнце светит, и дамы машут кружевными носовыми платочками и не могут оторвать глаза от ваших членов, казнимых всех вешают голыми, прямо перед вами, и все они кончат прежде, чем кончится день, но здесь оргазм наступает, когда ваш живот распорот, и вы стоите там, плача, пока ваши кишки вываливаются на песок. Вот это поединок, мой командир, и чтобы это вышло хорошо, обычные люди не годятся. Вам нужна другая порода, и где вы ее найдете? Я готов тратить деньги, чтобы заработать деньги, и я посылаю своих агентов, чтобы купить то, что мне нужно. Я отправляю их в места, где слабые умирают быстро и где трусы убивают самих себя. Два раза в год я отправляю агентов на Нубийские рудники. Однажды я был там, я – да, и этого было достаточно. Чтобы поддерживать работу рудников, вы должны использовать рабов. Большинство из них хороши в течение двух лет, не больше; многие из них хороши только шесть месяцев. Но единственный прибыльный способ работать на рудниках – быстро использовать рабов и всегда покупать больше. И так как рабы знают это, всегда есть опасность отчаяния. Это великий враг в рудниках, отчаяние. Перехватите болезнь. Поэтому, если у вас есть отчаянный человек, сильный мужчина, который не боится хлыста и кого другие слушают, лучше всего убить его быстро и выбросить на солнце, чтобы мухи могли питаться его плотью, и каждый мог увидеть плод отчаяния. Но такое убийство является пустой тратой и не пополняет кошелек, поэтому у меня есть договоренность с надсмотрщиками, они придерживают таких людей для меня и продают их по справедливой цене. Деньги попадают в их карманы, и никто не остается в проигрыше. Такие люди становятся хорошими гладиаторами.

– И так ты купил Спартака?

– Точно, я купил Спартака и другого Фракийца по имени Ганник. Вы знаете, в то время на Фракийцев была большая мода, потому что они хороши с кинжалом. В одном году это кинжал, на следующий год меч, в следующем году фусцина. На самом деле, многие Фракийцы никогда не касались кинжала, но такая легенда есть, и дамы не хотят видеть кинжал в руках всех остальных.

– Ты сам его купил?

– Через моих агентов. Они отправили их обоих в цепях из Александрии, и я держу портового агента в Неаполе и отправляю их по суше на носилках.

– У тебя немалый бизнес, – признался Красс, который всегда был готов вложить с прибылью немного денег.

– Значит, вы это понимаете, – кивнул Батиат, и вино потекло с уголков его рта, когда он растягивал в улыбке свои тяжелые челюсти. – Так поступают немногие. Как вы думаете, каковы мои вложения в Капуе?

Красс покачал головой. – Мне это никогда не приходило в голову. Каждый видит гладиаторов и никто не задумывается над тем, сколько нужно вложить, прежде чем они выйдут на арену. Но это распространено. Один видит легион, а другой говорит, что всегда были легионы, и поэтому всегда будут легионы.

Это была великолепная лесть. Батиат опустил бокал и уставился на командующего, а затем он провел пальцем вверх и вниз по своему выпуклому носу.

– Угадай.

– Миллион?

– Пять миллионов денариев, – медленно и решительно сказал Батиат. – Пять миллионов денариев. Только подумайте. Я работаю с агентами в пяти странах. Я владею портовым агентом в Неаполе. Я кормлю только лучшим, цельным зерном пшеницы, ячменя, говядиной и козлятиной. У меня есть своя арена для небольших представлений и пар, но в амфитеатре имеется каменная трибуна и это стоило многих миллионов. Я расквартировываю и кормлю манипул местного гарнизона. Не говоря уже о взятках в том же направлении – попрошайки, прошу прощения. Не все военные похожи на вас. И если вы сражаетесь с вашими ребятами в Риме, это пятьдесят тысяч динариев в год для трибунов и административных боссов. Не говоря уже о женщинах.

– Женщины? – спросил Красс.

– Гладиатор – это не плуг на латифундии. Если вы хотите, чтобы он был в тонусе, вы должны предоставить ему кое-что для сна. Тогда он лучше ест и сражается лучше. У меня есть дом для моих женщин, и я покупаю только лучшее, нет нерях или иссохших мешков с костями, но каждая сильна, здорова и девственна, когда попадает в мои руки. Я знаю; я пробую их. Он выпил свой стакан, лизнул его губами, выглядя при этом жалобными и одинокими. – Мне нужны женщины, – жаловался он, медленно наливая вино. – Некоторые мужчины – не я.

– А что за женщину они называют женой Спартака?

– Вариния, – сказал Батиат. Он ушел в себя, и в его глазах был мир ненависти, гнева и желания. – Вариния, – повторил он.

– Расскажи мне о ней.

Долгое молчание сказало Крассу больше, чем последующие слова. – Ей было девятнадцать, когда я купил ее. Германская сука, но посмотреть приятно, если вам нравятся желтые волосы и голубые глаза. Маленькое грязное животное, и я должен был убить ее, да помогут мне Боги! Вместо этого я отдал ее Спартаку. Это была шутка. Он не хотел женщину, а она не хотела мужчину. Это была шутка.

– Расскажи мне о ней.

– Я тебе о ней рассказал! – огрызнулся Батиат. Он встал, споткнувшись о порог палатки, и Красс услышал, как он мочится наружу. Добродетелью Командующего было то, что он преследовал свои цели целеустремленно. Батиат, спотыкаясь идущий к столу, не беспокоил его. Не было его целью или необходимостью вытащить джентльмена из ланисты.

– Расскажи мне о ней, – настаивал он.

Батиат тяжело покачал головой. – Не возражаешь, что я напиваюсь? – спросил он с обиженным достоинством.

– Я не испытываю никаких чувств по этому вопросу. Ты можете пить сколько захочешь. – ответил Красс. – Но ты говорил мне, что у тебя появились Спартак и Ганник, доставленные по суше на носилках. В цепях, я полагаю?

Батиат кивнул.

– Значит, ты его раньше не видел?

– Нет. Над тем, что я увидел, вы думали бы недолго, но я сужу о людях по-иному. Оба были бородатые, грязные, все покрыты язвами и ранами и избиты кнутом с головы до ног. Воняли они так мерзко, что желудку пришлось бы плохо, подойди вы к ним. Их засохшие экскременты были повсюду. Они были истощены до предела, и только их глаза смотрели отчаянно. Вы бы не взяли их для чистки туалетов, но я посмотрел на них, и я увидел что-то, потому что это мое личное искусство. Я отправил их в ванны, побрил их, постриг, устроил им растирание с маслом и хорошо накормил.

– Теперь ты расскажешь мне о Варинии?

– Будь ты проклят!

Ланиста неуклюже потянулся за своим стаканом вина, но опрокинул его. Он упал грудью на стол, уставившись на красное пятно. Что он там увидел, никто не может сказать. Возможно, он видел прошлое, и, возможно, он видел что-то в отдаленном будущем. Ибо искусство авгура не является полностью мошенничеством, и только люди, а не животные, имеют право судить о последствиях своих действий. Это был человек, обучивший Спартака; он впечатал себя в будущее, у которого нет конца, как это делают все мужчины, но во веки веков все родившиеся и еще нерожденные будут помнить его. Тренер, который создал Спартака, сидел лицом к вождю людей, которые уничтожат Спартака; но они разделили преддверие смутного и озадаченного понимания того, что никто не может уничтожить Спартака. И потому, что они разделяли даже проблеск этого понимания, оба они были одинаково прокляты.

V

– Твой толстый друг, Лентул Батиат, – сказал Красс, – командующий, но Гай Красс, юноша, который лежал рядом с ним на постели, дремал, закрыв глаза – и услышал только фрагменты рассказа. Красс не был рассказчиком; рассказ был в его разуме, памяти, страхах и надеждах. Рабская Война была закончена и Спартак закончился. Вилла Салария означает мир, процветание, и Римский мир, который благословил землю, и он лежал в постели с мальчиком.

– И почему бы нет? – спросил он себя. – Чем я хуже, других великих людей?

Гай Красс размышлял о крестах, выставленных в линию вдоль дороги от Рима до Капуи, ибо он почти не спал. Его не беспокоило то, что он разделил постель с великим генералом. Его поколение больше не ощущало необходимости успокаивать чувство вины, рационализируя гомосексуализм. Это было нормально для него. Мучения шести тысяч рабов, висевших на крестах по обочине дороги, было нормальным для него. Он был гораздо счастливее Красса, великого генерала. Красс, великий генерал, был человеком, одержимым дьяволами; Но Красс, молодой человек благородного происхождения, отчасти связанный пожалуй с семьей по фамилии Красс, одной из величайших в Риме того времени – не боролся с дьяволами.

Верно, что мертвый Спартак оскорбил его. Он ненавидел мертвого раба, но когда он открыл глаза и заглянул в затененное лицо Красса, ему было нелегко объяснить свою ненависть.

– Ты не спишь, – сказал Красс, – нет, ты все равно не спишь, есть какая – то история, если ты знаешь – почему ты ненавидишь Спартака, который теперь мертв и ушел навсегда?

Но Гай Красс потерялся в своих воспоминаниях. Это было четыре года назад, его другом был Брак. И с Браком он отправился вдоль Аппиевой дороги в Капую, и Брак хотел понравиться ему. Угодить ему галантно, богато и щедро, ибо что может быть лучше, чем сидеть рядом с человеком, которого вы вожделеете на подушках в амфитеатре, напротив арены, и видеть, как люди сражаются насмерть? В то время, четыре года назад, за четыре года до этого странного вечера на Вилла Салария, он делил носилки с Браком, и Брак льстил ему, и обещал, что он покажет ему лучшее из сражений, которое только можно увидеть в Капуе – и что стоимость не будет препятствием. Будет кровь на песке, и они наслаждаясь вином, будут смотреть на нее.

И затем он отправился с Браком к Лентулу Батиату, который содержал лучшую школу и обучал лучших гладиаторов во всей Италии.

– И все это, – размышлял Гай, было четыре года назад, прежде чем началась Рабская война, прежде чем кто-нибудь услышал имя Спартака. И сейчас, Брак был мертв, Спартак тоже был мертв, а он, Гай, лежал в постели с величайшим генералом Рима.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Рассказывающая о первом путешествии в Капую, проделанном Марием Браком и Гаем Крассом, примерно за четыре года до вечера на Вилла Салария и поединке двух пар гладиаторов

I

В один прекрасный весенний день, в своем кабинете сидел Лентул Батиат, ланиста, порыгивая время от времени, обильный завтрак складывался в его желудке в комфортный кусочек, его счетовод – Грек вошел в комнату и сообщил ему, что два молодых Римлянина ждали снаружи и что они хотели поговорить с ним о поединке нескольких пар.

И офис, и счетовод – хорошо образованный Ионийский раб – были признаком богатства и процветания Батиата. Его ученичество началось с районной политики и устроении уличных боев, его проницательность при подъеме по социальной лестнице, связи, то с одной влиятельной семьей, то с другой, и организационные способности, позволившие ему создать одну из самых крупных и эффективных уличных банд в городе, окупились хорошо, и вложение его тщательно накопленного заработка в маленькую гладиаторскую школу в Капуе было мудрым. Как он часто любил выражаться, он выехал на волне будущего. Гангстер мог зайти так далеко, и не далее, и никакой гангстер не может всегда быть проницателен настолько, чтобы выбрать выигрышную сторону. Более сильные банды, чем его, были стерты с римской сцены неожиданной победой противника и дикой яростью нового консула.

С другой стороны, поединки пар – как их обычно называли – было новой областью для прибыльных вложений; это было законно; это было признано бизнесом; и любой, правильно прочитавший знамения времени, знал, что он был только в зачаточном состоянии. Случайное развлечение скоро станет подавляющим увлечением всей социальной системы. Политики начали осознавать, что если кто-то и не может обрести славу успешного завоевателя чужой земли, однако может почти так же хорошо создать в домашних условиях, небольшую копию сражения из сотни пар, растянувшееся на дни и недели, что уже не было редкостью. Спрос на обученных гладиаторов никогда не удовлетворялся, а цены возрастали все выше и выше. В городах, одном за другим строились каменные арены, наконец, одна из самых красивых и впечатляющих арен во всей Италии была построена в Капуе, Лентул Батиат решил отправиться туда и основать школу.

Он начал с очень малого, имея лишь небольшую хижину и грубую боевую площадку, тренируя по одной паре за раз; но его бизнес быстро рос, и теперь, спустя пять лет, у него было прекрасное заведение, где обучались и содержались более ста пар. У него была своя каменная тюрьма, собственный гимнастический зал и баня, собственный учебный курс и конечно собственная арена, не большая для публичных амфитеатров, но способная вместить вечеринки на пятьдесят или шестьдесят человек и в то же время достаточно большая для поединков трех пар. Кроме того, он установил хорошие связи с местными военными властями – давая соответствующие взятки – дабы силы регулярного войска были доступны ему в любое время, и поэтому создавая свои частные полицейские силы. Его кухня служила небольшой армии гладиаторов, их женщин, тренеров, домашних рабов и рабов мусорщиков, его фамилия состояла из более чем четырехсот человек. У него были причины быть довольным собой.

Офис, в котором он сидел в это солнечное весеннее утро, был последним приобретением. В начале своей карьеры он сопротивлялся всяческой рекламе. Он не был патрицием, и не притворялся, что является им. Но по мере роста своих прибылей он обнаружил, что ему надлежало жить соответственно. Он начал покупать Греческих рабов, архитектор и счетовод были включены в покупку. Архитектор убедил его построить офис в Греческом стиле, с плоской крышей и колоннами, трехстенный, с четвертой стороной, открытой для самой приятной перспективы, которую предоставил ему пейзаж. С помощью задернутых штор, вся сторона комнаты была открыта для свежего воздуха и солнечного света. Мраморный пол и прекрасный белый стол, на котором он вел свои дела, были подобраны с отличным вкусом. Открытая сторона была за его спиной, он сидел лицом к дверному проему. Кроме того, у него была комната для своих клерков и приемная. Это было далеко от войн банд в переулках Рима.

Теперь счетовод сказал: – Двое из них – тяжеловесы. Духи, румяна, очень дорогие кольца и одежда. Много денег, но они тяжеловесы, и они могут доставить неприятности. Один из них – молодой мальчик, лет двадцати, я думаю. Другой пытается угодить ему.

– Пусть войдут, – сказал Батиат.

Спустя мгновение вошли два молодых человека, и Батиат поднялся с чрезмерной вежливостью, указывая на два стула перед его столом.

Когда они сели, Батиат оценил их быстро и умело. От них веяло богатством, но у них было достаточно такта, чтобы не демонстрировать свое богатство. Это были молодые люди из хороших семей, но не великих традиций – поскольку это было совершенно очевидно, – не принадлежали к одним из строгих городских родов. Младший, Гай Красс, был симпатичен, как девочка. Брак был несколько старше, сильнее, играя доминирующую роль за двоих. У него были холодные голубые глаза, песочные волосы, тонкие губы и циничный взгляд. Он говорил. Гай просто слушал, изредка поглядывая на своего друга с уважением и восхищением. И Брак говорил о гладиаторах с явной осведомленностью поклонника игр.

– Я Лентул Батиат, ланиста, – сказал толстяк, называя себя презренным титулом, который, по его словам, обойдется им по меньшей мере в 5000 денариев до окончания дня.

Брак представил их обоих и сразу же перешел к делу.

– Мы хотели бы посмотреть поединок двух пар.

– Только для вас двоих?

– Для нас и двух наших друзей.

Ланиста серьезно кивнул и положил свои толстые руки, чтобы два его драгоценных камня, изумруд и рубин произвели должное впечатление.

– Это можно устроить, – сказал он.

– Насмерть, – спокойно сказал Брак.

– Как?

– Ты слышал меня, я хочу поединок двух пар, Фракийцев, насмерть.

– Зачем? – спросил Батиат. – Почему, вы, молодые люди, приезжаете из Рима, только затем, чтобы посмотреть поединок насмерть? Вы можете увидеть столько же крови просто в хорошем поединке – нет, лучше! – решайте. Почему насмерть?

– Потому что мы предпочитаем так.

– Это не ответ. Послушай, смотри, – сказал Батиат, разводя руками, чтобы дать мыслям успокоиться и трезво рассмотреть ситуацию людям, разбирающимся в поединках, – Вы просите Фракийцев. У меня вы увидите лучшие поединки Фракийцев в мире, но вы не увидите хороший поединок или хорошую работу с кинжалом, если вы попросите о поединке насмерть. Вы знаете это также хорошо, как и я. Это понятно. Вы платите деньги, а потом, бах! Кончено. Я могу устроить вам почасовые поединки с выигрышем по очкам, которые не будут похожи ни на что, увиденное в Риме. Фактически, вы идете в театр и наблюдаете лучшее зрелище, чем где-либо в Риме. Но если вы приходите ко мне ради личного удовольствия, тогда я настаиваю на своей репутации. У меня не репутация мясника. Я хочу показать вам хороший поединок, лучший поединок, который можно купить за деньги.

– Мы хотим хороший поединок, – улыбнулся Брак. – Мы хотим смерти.

– Это противоречие!

– Следуя за твоей мыслью, – тихо сказал Брак. – Ты хотел бы сохранить и мои деньги и твоих гладиаторов. Я покупаю, когда плачу за что-то. Я покупаю две пары насмерть. Если ты не захочешь меня обслужить, я могу отправиться в другое место.

– Разве я сказал, что не хочу услужить вам? Я хочу услужить вам лучше, чем вы думаете. Я могу дать вам две пары по очереди утром или вечером, в восемь часов на арене, если хотите. И я проведу замену, если какая-нибудь пара зарежет друг друга не слишком эффектно. Я дам вам всю кровь и острые ощущения, которые вы или ваши дамы могли бы возможно, пожелать, и я возьму с вас не более 8000 денариев за все. Включая еду, вино и любые услуги, которые вы можете пожелать.

– Ты знаешь, чего мы хотим. Я не люблю торговаться, – холодно сказал Брак.

– Это будет стоить вам 25 тысяч денариев.

Гай был впечатлен – действительно, несколько испуган огромной суммой, но Брак пожал плечами.

– Очень хорошо, они должны сражаться голыми.

– Голыми?

– Ты слышал меня, ланиста!

– Отлично.

– И я не хочу подделок – никакого обоюдного поражения мечем, чтобы демонстрировать трусость и притворяться, что они скончались. Если они оба упадут, один из ваших тренеров должен будет перерезать горло им обоим. И они должны понимать это.

Батиат кивнул.

– Я дам тебе десять тысяч сразу, а остальные, когда пары закончат.

– Хорошо. Пожалуйста, заплатите моему счетоводу, он даст вам расписку и составит для вас контракты. Ты хочешь увидеть их, прежде чем уйдешь?

– Можем ли мы прийти на арену утром?

– Утром – да, но я должен предупредить вас, что этот вид поединка может закончиться очень быстро.

– Пожалуйста, не предупреждай меня, ланиста. Он повернулся к Гаю и спросил:

– Ты хочешь увидеть их дитя?

Гай застенчиво улыбнулся и кивнул. Они вышли, и после того, как Брак заплатил и подписал контракт, они забрались в свои носилки и были доставлены на тренировочную площадку. Гай не мог оторвать глаз от Брака. Никогда, думал он, ему не приходилось видеть человека, который ведет себя так восхитительно. Не только 25 000 денариев, его собственное содержание в тысячу динариев в месяц считалось завидным всеми, кого он знал, – но способ их израсходовать и игра случая в человеческой жизни. Это было своего рода циничное презрение, к которому стремился Гай, ознаменовавшее для него высочайший уровень космополитизма; сочетавшееся в этом случае с удивительнейшей утонченностью. Никогда за тысячу лет у него не хватило бы смелости потребовать, чтобы гладиаторы сражались голыми; но это была одна из причин, почему они устраивали зрелище для своих, развлекаясь в в Капуе, вместо того, чтобы отправиться на арену в Риме.

На прогулочном дворе рабы складывали носилки. Тренировочная площадка с железной оградой, трехсторонняя клетка, сто пятьдесят футов в длину и сорок футов в ширину, с четвертой стороны зарешеченный блок, где жили гладиаторы. Гай понял, что здесь более высокое и опасное искусство, чем подготовка и содержание диких зверей; гладиатор был не только опасным зверем, но тем, кто также мог бы думать. Восхитительный трепет страха и волнения охватил его, когда он наблюдал за людьми на площадке. Их было около ста человек, одетых только в набедренные повязки, гладко выбритые, с коротко подстриженными волосами, расхаживающие с деревянными палками и посохами. Шесть тренеров прохаживались среди них, и они, как и все тренеры, были старыми армейскими ветеранами. Тренер нес короткий Испанский меч в одной руке и тяжелый кастет в другой, он ходил осторожно и осмотрительно, его глаза были нервными и настороженными. Манипул регулярных войск был расставлен с интервалами по всему периметру, каждый держал тяжелый, убийственный пилум, требующий чрезвычайной выучки.

– Не удивительно, – думал Гай – что, цена смерти нескольких из этих людей была высокой.

Сами гладиаторы были великолепно мускулистыми и изящными, подобными пантерам в своих движениях. Грубо говоря, они разделялись на три класса, три класса бойцов, столь популярных в Италии в то время. Фракийцы – группа или специализация шире названного народа, поскольку среди них было много самых желанных Евреев и Греков. Они сражались с сикой, коротким, слегка изогнутым кинжалом, общим оружием во Фракии и Иудеи, откуда большинство из них были вывезены. Эпоха популярности ретиариев только начиналась, и они сражались с двумя любопытными орудиями – рыболовной сетью и длинными рыболовными вилами, называемыми трезубцем. Для этой категории, Батиат предпочитал Африканцев, высоких, длинноногих чернокожих мужчин из Эфиопии, и они всегда ставились в пару с мирмиллонами, свободную категорию бойцов, которые носили либо меч, либо меч и щит. Мирмиллоны почти всегда были Германцами или Галлами.

– Запомни их, – сказал Брак, указывая на черных. – Это лучшая и самая искусная игра, но может оказаться скучной. Чтобы увидеть ее в лучшем виде, нужны Фракийцы. Разве вы не согласны? – спросил он Батиата.

Ланиста пожал плечами.

– У каждого есть свои достоинства.

– Выставьте для меня Фракийца против черного.

Батиат взглянул на него, затем покачал головой:

– Это неправильно. У Фракийца есть только кинжал.

– Я хочу этого, – сказал Брак.

Батиат пожал плечами, поймал взгляд одного из тренеров и кивком подозвал его. Очарованный, Гай наблюдал за тем, как гладиаторы исполняют свои точные танцевальные упражнения, Фракийцы и Евреи, оттачивающие свою работу с кинжалом с маленькими палками и маленькими деревянными щитами, чернокожие бросали сети и длинные деревянные палки, которые для всего мира были рукоятями метлы, и большие, белокурые Германцы и Галлы фехтовали деревянными мечами. Никогда за всю свою жизнь он не видел людей двигающихся настолько выверенно, таких ловких, таких изящных, казалось бы, неутомимых, поскольку они двигались танцевальным шагом, снова и снова и снова. Они были там, под солнечным светом за железными прутьями, и даже Гай, с его бедной, извращенной, искалеченной совестью, почувствовал жалость к такой великолепной и полнокровной жизни, которую должны испытывать только скотоводы. Лишь отблеск этого; никогда еще Гай не испытывал такого сильного возбуждения от перспективы будущего события. Скука вошла в его жизнь, когда он был еще ребенком. Теперь ему не было скучно.

Тренер объяснял, – У кинжала есть только одно преимущество – острие. Кинжал попался в сети, Фракийцу конец. Это приводит к вражде в школе. Это не годится.

– Выставьте их, – коротко сказал Батиат.

– Почему не с Германцами…

– Я плачу за Фракийцев, – холодно сказал Брак. – Не спорь со мной!

– Ты слышал его, – сказал ланиста.

Тренер носил на шнурке, надетом на шею серебряный свисток. Теперь он резко дунул в него три раза, и линии гладиаторов остановились.

– Кого вы хотите? – спросил он Батиата.

– Драба.

– Драба! – закричал тренер.

Один из чернокожих повернулся и пошел к ним, таща за собой сеть и шест. Гигантский человек, его темная кожа блестела от пота.

– Давид.

– Давид! – закричал тренер.

Это был Еврей, худое, ястребиное лицо, тонкие, горько изогнутые губы и зеленые глаза, бритый, загорелое лицо и голова. За пальцы, казавшиеся кривыми и неуклюжими зацепился деревянный кинжал, он смотрел сквозь гостей, не видя их.

– Еврей, – сказал Брак Гаю. – Ты когда-нибудь видел Еврея?

Гай покачал головой.

– Это будет захватывающе, Евреи очень хороши с сикой. Это все, что они умеют в бою, но они очень хороши.

– Полем.

– Полем! – закричал тренер.

Это был Фракиец, очень молодой, изящный и красивый.

– Спартак!

Он присоединился к остальным трем. Четверо мужчин стояли там, отделенные от двух Римских юношей, ланисты и от рабов с носилками тяжелым железным забором тренировочного двора. Глядя на них, Гай понял, что они были чем-то новым, чем-то другим, странным и ужасным в его собственных терминах. Это была не просто угрюмая, задумчивая мужественность – их мужественность, которая почти никогда не встречается в кругу его собственных знакомых, но так, будто они были закрыты от него. Это были люди, обученные сражаться и убивать, сражаться не как солдаты, не как звери, но сражаться как гладиаторы, что было совсем другое. Он смотрел на четыре пугающие маски.

– Как они вам нравятся? – спросил Батиат.

Гай не мог на все это ответить, он вообще не говорил, но прозвучал холодный голос Брака, – Все, кроме одного со сломанным носом, он не похож на бойца.

– Впечатление может быть обманчивым, – напомнил ему Батиат. – Это Спартак. Очень хороший, очень мощный и очень быстрый. Я выбрал его с умыслом. Он очень быстр.

– С кем вы будете ставить его?

– С черным, – ответил Батиат.

– Очень хорошо, я надеюсь, что это стоит того, – сказал Брак.

Вот когда и как Гай увидел Спартака; хотя четыре года спустя он забыл имена любого из гладиаторов и только вспомнил горячий солнечный свет, ощущение и запах того места, запах потных мужских тел.