Текст книги "Спартак (Роман)"

Автор книги: Говард Фаст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

IX

– Сначала солдаты, – сказал Спартак.

– Нас пять к одному, и, может быть, они убегут.

– Они не убегут, – сердито ответил он. – Вы должны знать солдат, они не убегут. Либо они убьют нас, либо мы убьем их, и, если мы их убьем, будут и другие. Нет конца Римским солдатам!

Они продолжали смотреть на него и он сказал им: – Но нет конца и рабам.

Затем они быстро подготовились. Они вытащили ножи из мертвых тренеров, из кухни они забрали все, что могло быть использовано в качестве оружия, ножи и топоры – дровоколы, вертелы, обжиговые вилки и пестики, особенно пестики, которые использовались при измельчении зерна для овсянки, это было по меньшей мере двадцать дубин с тяжелым деревянным шаром на конце; и их можно было использовать как булавы, так и в качестве метательного орудия. Также они забрали поленья, а один человек взял мясную кость, потому, что больше ничего не было, и они взяли горшки, чтобы использовать в качестве щитов. Так или иначе, они были вооружены, а затем, с женщинами, стоящими за ними, они распахнули большие двери обеденной залы и вышли сражаться.

Они двигались очень быстро, но недостаточно быстро, чтобы стать сюрпризом для солдат. Двое часовых предупредили их, и им хватило времени одеть доспехи и сформировать четыре манипула по десять человек и теперь они стояли в своем строю на другом берегу ручья, сорок солдат, два офицера и десяток инструкторов, солдаты в основном были вооружены мечом, щитом и копьем. Таким образом, пятьдесят четыре тяжело вооруженных человека столкнулись с двумя сотнями обнаженных и почти безоружных гладиаторов. Это был неравный коэффициент, но все шансы были на стороне солдат, и они были Римскими солдатами, против которых ничто не могло устоять. Они подняли свои копья, и двинулись вперед по двое, один за другим. Приказы их офицеров звучали высоко и чисто, их разносил утренний ветерок, и они неслись вперед, как метла, чтобы смести эту грязь с их пути. Их ноги, обутые в высокие солдатские башмаки шлепали в воде ручья. Дикие цветы расступились в стороны, когда они выходили на берег, и со всех концов, выбежали остальные рабы и сбились в кучки, чтобы увидеть эту невероятное событие. Ужасные пилумы, качающиеся взад – вперед в полусогнутых руках, железные наконечники, сверкающие на солнце, и все, что имела в виду Римская власть означало, что даже при скромном проявлении Римской власти, которое являли собой эти четыре манипула, рабы должны были сломаться и бежать, пепел к пеплу и грязь к грязи.

Но в этот момент Римская власть была в страхе; и Спартак стал командующим. Нет четкого определения для человека, который ведет других людей; лидерство редко и неосязаемо, тем более, когда оно не опирается на власть и славу. Любой человек может отдавать приказы, но отдавать их так, чтобы другие слушали – вот качество, и это было качество Спартака. Он приказал гладиаторам рассыпаться и они рассыпались. Он приказал им сделать широкий свободный круг вокруг манипулов, и они сделали такой круг. Теперь четыре ряда мнипулов замедлили свой темп. Нерешительность охватила их. Они остановились. Нет на земле солдат, чья скорость могла бы сравниться с темпом гладиаторов, где жизнь была скоростью и скорость была жизнью. И, если не считать их набедренной повязки, эти гладиаторы были голыми, тогда как Римские пехотинцы были обременены огромным весом меча, копья, щита, шлема и доспехов. Гладиаторы образовали широкий круг, сто пятьдесят ярдов в поперечнике, в центре которого были манипулы, поворачивающиеся то туда, то сюда, подняв пилумы, бывшие бесполезными на расстоянии более тридцати или сорока ярдов. Римское копье могло быть брошено только один раз; один бросок и то недалеко. Но как бросить здесь?

В тот момент, с поразительной ясностью, Спартак увидел свою тактику, весь образец его тактики в последующие годы. Он увидел в уме, кратко и ясно, логику всех историй, рассказанных об армиях, которые сами бросились против тех железных наконечников Рима, которые были разбиты под могучим весом Римского копья, а затем их разрезали на куски коротким, острым как бритва краем Римского меча. Но здесь была Римская дисциплина и власть Рима беспомощна в кругу кричащих, проклинающих, дерзких и голых гладиаторов.

– Камни! – воскликнул Спартак. – Камни – камни будут сражаться за нас! Он мчался по кругу, весь словно светящийся изнутри – быстроногий, стремительный, изящный. – Бросайте камни!

И под позорным градом камней солдаты начали отступать. Воздух наполнился летящими камнями. Женщины присоединились к кругу – к ним присоединились домашние рабы и полевые рабы выбежали из садов, чтобы присоединиться. Солдаты защищались, прикрываясь своими огромными щитами, но это дало возможность гладиаторам вклиниться в их ряды, резать и удирать. Один манипул атаковал круг и метнул копья. Один из гладиаторов был сражен одним из страшных орудий, но остальные сами бросились на манипул, сбивали их с ног и убивали солдат почти что голыми руками. Солдаты отбивались. Два манипула образовали круг, и даже когда горстка осталась на ногах под дождем камней, даже когда гладиаторы набросились на них, как стая волков, они сражались до самой смерти. Четвёртый манипул попытался вырваться из круга и убежать, но десяти солдат было слишком мало для такой тактики, и они были повержены в прах, даже когда тренеры были убиты, а двое из тренеров, умолявших о пощаде, были убиты женщинами, побившими их до смерти камнями. Странная, жестокая битва, начавшаяся недалеко от столовой, бушевала на территории школы и на дороге в Капую, где последнего солдата опрокинули и убили, и по всему этому месту и пространству лежали мертвые и раненые, пятьдесят четыре убитых, которые были Римлянами и тренерами и другие, которые были гладиаторами.

Но это было только начало. Полная победа, кровавая и радостная, это было только начало – и теперь, стоя на большой дороге, Спартак видел вдали стены Капуи, туманный золотой город в золотой утренней дымке, и он мог услышать бой гарнизонных барабанов. Теперь не было бы покоя, потому что все произошло, и весть об этом разнес ветер, а Капуе находилось много солдат. Целый мир взорвался. Он был подхвачен могучим и бурным потоком, стоя запыхавшись на дороге, окруженный кровью и смертью, и он увидел Крикса, рыжеволосого Галла, смеющегося, ликующего Ганника, Еврея Давида, с окровавленным ножом и жизнью в глазах, и огромных Африканцев, намеренно спокойных, бормочущих свою боевую песнь. Тогда он сжал Варинию в своих объятиях. И другие гладиаторы целовали своих женщин, кружа их на руках и смеясь вместе с ними, в то время как домашние рабы бежали с мехами, наполненными вином Батиата. Даже раненым сделалось легче и они тише стонали от боли. И Германская девушка посмотрела на Спартака, смеясь и плача сразу, и коснулась его лица, его рук и пальцев, в которых он держал нож. Спартак отобрал винные мехи и опрокинул их. Они могли бы тогда уйти из истории, пьяные и ликующие, уже солдаты начали выходить из ворот Капуи, но Спартак подчинил их и сдерживал. Он приказал Ганнику снять с мертвых солдат их оружие, и послал Нордо, Африканца, посмотреть, может ли арсенал быть взломан. Его мягкость исчезла, целеустремленность после их побега горела, как яркое пламя, и преображало его. Вся его жизнь была для этого, и всем своим терпением он готовился к этому. У него были ожидания веков; он ждал с тех пор, как первый раб был закован и исхлестан, чтобы рубить дрова и черпать воду, и теперь он не отвернется от них.

Раньше он спрашивал их; теперь он повелевал ими. Кто может использовать Римское оружие? Кто сражался с пилумом? Он организовал четыре манипула.

– Я хочу, чтобы женщины были внутри, – сказал он, – они должны быть защищены. Им не следует сражаться.

Ярость женщин удивила его. Это было что-то потустороннее, большее, чем мужская ярость. Женщины хотели сражаться; они страдали вместе со всеми, и хотели сражаться вместе со всеми. Они просили несколько драгоценных ножей, и когда он отказал им, они развязали пояса своих туник и наполнили подолы камнями для метания.

Рядом со школой были пологие, холмистые поля плантаций. Полевые рабы, видя, что что-то случилось, страшное и дикое, побежали смотреть, собрались на каменных стенах и в маленьких рощах тут и там и, видя их, образ его действий в будущем, во всей своей простоте, стал ясен для него. Он позвал Еврея Давида и сказал ему, что делать, и Еврей побежал к полевым рабам. Спартак предположил верно; три четверти полевых рабов вернулось с Давидом. Они подбежали к гладиаторам, приветствовали их и целовали им руки. Они несли с собой мотыги, и внезапно их мотыги стали не инструментом, а оружием. Теперь вернулись Африканцы. Они не смогли проникнуть в главный оружейный склад; на это уйдет не менее получаса; но они взломали недавно найденный ящик трезубцев, длинных, трехконечных рыболовных вил. Было тридцать этих трехконечных копий, и Спартак распределил их между ретиариями, и Африканцы поцеловали оружие, погладили их и дали свои странные обеты перед ними на своих странных родных языках. Все это заняло очень короткое время, но необходимость в спешке сильно угнетала Спартака. Он хотел быть подальше от этого места, от школы, от Капуи. – Следуй за мной! – воскликнул он. – Следуй за мной! Вариния осталась рядом с ним. Они ушли с дороги и пересекли поля, поднимались на пологие холмы.

– Никогда не оставляй меня, никогда не оставляй меня, – говорила Вариния. – Я могу сражаться так, как только может сражаться человек.

Теперь они увидели, как солдаты выходят на дорогу из Капуи. Было две сотни солдат. Они маршировали по двое, пока не увидели, что гладиаторы поднимаются на холмы. Тогда их офицеры развернули солдат в цепь, чтобы они могли отсечь гладиаторов, и солдаты, могли атаковать их в полях. А за ними, через ворота хлынули граждане Капуи, понаблюдать за подавлением этого восстания рабов, видеть сражение пар без затрат и без пощады.

Это могло закончиться здесь или на час ранее или через месяц после этого. В любой точке из бесконечного количества точек, это могло бы закончиться. Рабы сбегали и раньше. Если бы эти рабы сбежали, они ушли бы в поля и леса; Они жили бы как животные тем, что они смогли бы украсть и на желудях, подобранных с земли. Их выловили бы поодиночке, и они были бы распяты один за другим. Не было святилища для рабов; мир был создан таким образом. И когда Спартак увидел гарнизонных солдат, мчащихся к ним, он знал этот простой факт. Негде было спрятаться, не было норы, чтобы заползти. Мир должен был измениться.

Он перестал убегать, и сказал, – Мы будем сражаться с солдатами.

X

Много позднее, Спартак спросил себя, – Кто напишет о наших сражениях, что мы выиграли и что потеряли? И кто скажет правду? Рабы противоречили всем истинам времени, в которых они жили. Правда была невозможна – в каждом случае истина была невозможна не потому, что ее не было, но потому, что не было никакого объяснения этому в контексте тех времен. Солдат было больше, чем рабов, и солдаты были тяжело вооруженными; но солдаты не ожидали, что рабы будут сражаться, а рабы знали что солдаты будут сражаться. Рабы хлынули на них со склонов, и солдаты, которые бежали цепью, как мужчины бегут за испуганным зайцем, не смогли пережить такой шок, дико швырялись копьями и съежились под дождем камней, которыми женщины осыпали их.

Итак, правда заключалась в том, что солдаты были избиты рабами и убежали от них, и половину обратного пути до Капуи, рабы преследовали их и волокли обратно. В первой битве рабы сильно пострадали, а во второй, лишь немногие из них погибли, и Римские солдаты бежали от них. Это было фактом, но история была поведана сотней разных способов, и первый доклад был написан командиром воинских сил в Капуе.

«В тренировочной школе Лентула Батиата произошло восстание рабов», – писал он – «и некоторые из них бежали и спаслись бегством в южном направлении, по Аппиевой дороге. Половина когорты гарнизонных войск была направлена ​​против них, но некоторым из них удалось прорваться и убежать. Неизвестно, кем являются их лидеры или каковы их намерения, но они уже вызвали беспорядки среди рабов в сельской местности, и здешние граждане считают, что Благородный Сенат не должен щадить усилий для укрепления гарнизона в Капуе, чтобы восстание можно было подавить незамедлительно». Возможно, в качестве запоздалой мысли, командир добавил: «Ряд посягательств уже произошел. Есть опасность, что сельская местность будет страдать от грабежей и насилия».

И, конечно, Батиат рассказал свою историю толпам граждан Капуи, которые жаждали ее услышать. Никто не был по-настоящему обеспокоен, кроме Батиата, который видел, что годы его работы сходят на нет, но все поняли, что сельская местность будет не лучшим местом, пока последнего из этих страшных людей (гладиаторов) либо не убьют, либо не пригвоздят на крест, чтобы другие могли извлечь полезный урок на этом примере. Болтовня была процессом; история была рассказана и пересказана сотнями людей, чья жизнь была построена на непростой структуре рабовладения, и они рассказывали побасенки исходя из своих страхов и потребностей. Так было всегда. Годы спустя, это будет звучать так:

– Да, мне случилось быть на водах в Капуе, когда Спартак сорвался с цепи. Я видел его, да. Гигант. Я видел, как он насадил маленького ребенка на свое копье. Ужасное зрелище.

Или любая из тысячи других версий. Но правда в том, что в то время сам Спартак видел только проблески истины. Его видение вырвалось из оков того времени. В двух небольших сражениях рабы, которых он вел, избили Римских солдат. Совершенно верно, что это были всего лишь несколько второстепенных гарнизонных войск, размякшие от легкой жизни в курортном городе, и им противостояли лучшие профессиональные фехтовальщики во всей Италии. Но даже с учетом этого фактора раб, ударивший своего хозяина дважды за один день, является потрясающим фактом. И они не бросили его, когда солдаты бежали. Они вернулись, когда Спартак позвал их – они были дисциплинированными людьми, и уже через несколько часов он был для них, как бог. Они были полны гордости, и их страхи ушли. Они продолжали касаться друг друга; в некотором роде они ласкали друг друга, как если бы безжалостный принцип, «Гладиатор – не заводи друзей гладиаторов», внезапно перевернулся сам собой. И тем самым они были наполнены осознанием друг друга. Они не думали и не рассуждали об этом; они были в значительной степени простыми и неосведомленными людьми, но они были внезапно возвышены и очищены. Они посмотрели друг на друга так, как будто никогда не видели друг друга раньше, и, возможно, в этом была доля правды. Раньше они никогда не смели смотреть друг на друга. Может ли палач смотреть на свои жертвы? Но теперь они уже не были жертвой и палачом в неизбежном партнерстве; теперь они были триумфальным братством, и теперь Спартак понимал, как это случилось на Сицилии и во многих других местах. Он почувствовал их силу, потому что часть ее росла в нем самом, и этот поток, прошедший сквозь него, очистил его от всех страданий, составляющих его прошлое, всех страхов, стыда и унижения. Он так долго цеплялся за жизнь, создал точную науку о поддержании жизни в себе так долго, что можно было бы с готовностью предположить, что он станет бережным и осторожным в вопросе о жизни. Но здесь была сумма его сбережений, и он внезапно перестал бояться смерти или думать о смерти, потому что смерть не имела значения…

Примерно в пяти милях к югу от Капуи, на небольшом расстоянии от Аппиевой дороги, гладиаторы, их женщины и рабы, присоединившиеся к ним, собрались на склоне холма в поле зрения одного из огромных усадебных домов, на плантации какого-то Римского джентльмена. Сейчас было уже полдень, и в процессе двух боев и последующем марше на юг, гладиаторы стали маленькой армией. Издали, если бы не чернокожие среди них, они, возможно, бы сошли за отряд Римских солдат. Оружие было разделено между ними, как и солдатские шлемы, доспехи, копья и щиты. Теперь никто не был безоружен, и поскольку они были вооружены и испытаны, сомнительно, чтобы какая-либо сила, близкая Риму, сможет серьезно бросить им вызов. Помимо женщин, но с учетом присоединившихся и полевых рабов, их было двести пятьдесят человек. Каждая из трех основных групп, Галлы, Африканцы и Фракийцы, маршировали отрядом, каждый со своими командирами в качестве номинальных офицеров. Потому что так долго они видели Римский манипул из десяти человек как единое целое, они сформировались в него вполне естественно. Спартак возглавлял их. Это не обсуждалось. Они бы умерли ради него. Oни знали множество легенд о людях, которых коснулись боги. Когда они смотрели на Спартака, эта вера была в их лицах.

Пока они маршировали, он шагал впереди, и Германская девушка, Вариния, шла рядом с ним, обнимая его за талию. Иногда она смотрела на него. Это не было для нее новостью. Давным-давно она вышла замуж за этого человека, который был лучшим и самым храбрым из всех мужчин, и разве она не знала об этом тогда, как она знала это сейчас? Когда их глаза встретились, она улыбнулась ему. Она сражалась с солдатами. Она не знала, был он доволен или нет тем, что она сражалась с солдатами, но он не возражал против ножа, который она несла в руке. Они были равными. Мир был полон старых легенд об амазонках, женщинах выходивших на поле битвы наравне с мужчинами, в стародавние дни, и во времена Спартака, жило еще много легенд о прошлом, где все мужчины и женщины тоже были равными и не было ни хозяина, ни раба и все вещи были общими.

Это давно было подернуто дымкой времени; это был золотой век. Это будет золотой век. Золотой век наступил сейчас, когда солнце клонилось на прекрасную сельскую местность и ожесточившихся на арене людей, людей песка, обнимающих его и Германскую рабыню, полную вопросов. Там, где они собрались, трава была мягкой и зеленой. Желтые цветы покрывали лужайку, как масло, повсюду роились бабочки и пчелы, и воздух был наполнен их песней. Его назвали отцом по Фракийскому обычаю.

– Что мы будем делать сейчас и куда мы пойдем?

Он стоял окруженный ими. Вариния сидела на траве, прижавшись щекой к его ноге. Они расселись в траве вокруг него, длинноногие чернокожие, Галлы с их румяными лицами и голубыми глазами, Фракийцы со своими темные волосами и крепко сбитыми телами.

– Мы племя, – сказал он. – Такова ваша воля?

Они кивнули ему. Племя не содержало рабов, и все люди говорили одинаково, это было не так давно, по крайней мере такие воспоминания сохранила их память.

– Кто будет говорить? – спросил он. – Кто станет вашим вождем? Встань, если ты хочешь вести нас. Теперь мы свободные люди.

Никто не встал. Фракийцы били в щиты рукоятками своих ножей, и этот стук всполошил дроздов, полетевших над лугом. Какие-то люди появились возле усадебного дома, но так далеко, что невозможно было сказать, кем или чем они были. Чернокожие салютовали Спартаку, хлопая в ладоши перед своими лицами. Все они были странно довольны, и в настоящий момент они жили во сне. Вариния продолжала прижиматься щекой к мужской ноге. А Ганник воскликнул:

– Радуйся, гладиатор!

Человек, который умирал, с трудом поднялся. Он вытянулся на траве, его рука рассечена до кости, во всю свою длину, из раны стекала кровь. Он был Галлом, и он не хотел, чтобы его бросили, потому он отведал слишком мало свободы. Его рука была обвязана пропитанной кровью тряпкой, он подошел к Спартаку, который помог ему встать прямо. – Я не боюсь умереть, – сказал он гладиаторам. – Это лучше, чем умереть сражаясь в паре. Но я предпочел бы следовать за этим человеком, чем умереть. Я бы предпочел этого человека и посмотрим, куда он нас ведет. Но если я умру, помните меня не поступайте неправильно. Послушайте его. Фракийцы называют его отцом, и мы как маленькие дети, но он высасывает зло из нас. Во мне нет зла. Я сделал великое дело, и я очищен, и я не боюсь смерти. Я буду спать спокойно. Я хочу спать и после смерти не видеть снов.

Некоторые гладиаторы теперь не скрывали слез. Галл поцеловал Спартака, и Спартак вернул ему поцелуй. – Оставайся со мной, – сказал Спартак, и мужчина опустился на траву рядом с ним и люди, чьи трепещущие руки прикасались к ним, с открытым ртом смотрели на этих гладиаторов, которые так интимно соприкасались со смертью.

– Ты умрешь, но мы будем жить, – сказал ему Спартак. – Мы будем помнить твое имя и кричать его вслух. Мы будем шуметь по всей земле.

– Ты никогда не сдашься? – умоляюще спрашивал Галл.

– Мы сдались, когда солдаты пошли против нас? Мы сражались с солдатами дважды, и мы победили. Вы знаете, что мы должны сделать сейчас? – спросил он гладиаторов.

Они смотрели на него.

– Мы можем убежать?

– Куда мы убежим? – спросил Крикс. – Везде, то же самое, что и здесь. Везде есть хозяин и раб.

– Мы не убежим, – сказал Спартак, который теперь знал и как если бы он никогда не сомневался. – Мы пойдем с плантации на плантацию, от дома к дому, и куда бы мы ни пошли, мы освободим рабов и присоединим их к нам. Когда они снова пошлют против нас солдат, мы будем сражаться с ними, и боги решат, хотят ли они этот Римский путь или наш путь.

– И оружие? Где мы найдем оружие? – спросил кто-то.

– Мы заберем их у солдат, и мы тоже ими станем. Что такое Рим, если не кровь, пот и раны рабов? Мы ничего не можем сделать?

– Тогда Рим пойдет войной против нас.

– Тогда мы пойдем войной против Рима, – спокойно сказал Спартак. – Мы будем концом Рима, и мы создадим мир, в котором нет рабов и нет хозяев.

Это был сон, но у них было настроение мечтать. Они улетели в небеса, и если бы этот странный Фракиец с черными глазами и сломанным носом сказал им, что он намеревался вести их против самих богов, они бы поверили и последовали за ним в тот же миг.

– Мы не будем бесчестить себя, – сказал им Спартак, тихо, прямо и сосредоточенно, обращаясь к каждому из них лично и непосредственно. – Мы не будем поступать, как Римляне. Мы не будем подчиняться Римскому закону. Мы создадим наш собственный закон.

– В чем наш закон?

– Наш закон прост. Что бы мы ни захватили, это принадлежит всем, и ни один мужчина не должен владеть ничем, кроме оружия и одежды. Пусть будет так, как было в древности.

Фракийцы сказали, – Для всех достаточно богатства.

– Вы правы, по другому я не сделаю, – сказал Спартак.

Так они говорили, и среди них были такие жадные люди, которые мечтали о том, чтобы быть великими господами, как Римляне, и были другие, которые мечтали сделать из Римлян рабов; поэтому они говорили и говорили, но в итоге согласились со сказанным Спартаком.

– И мы не будем брать ни одной женщины, кроме как женой, – сказал Спартак. – И у мужчины не должно быть более одной жены. Правосудие будет равным для них, и если они не смогут жить в мире, они должны расстаться. Но ни один мужчина не может лежать с любой женщиной, Римлянкой или другой, которая не является его законной женой.

Законов у них было немного, и они согласовали свои законы. Затем они взялись за руки и пошел против поместья. Остались только рабы, ибо Римляне бежали в Капую, и рабы присоединились к гладиаторам.