Текст книги "Спартак (Роман)"

Автор книги: Говард Фаст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

VII

Когда стало известно, что гладиатор умирает, интерес к нему ослабел. К десятому часу, в середине дня, только немногие, наиболее закоренелые сторонники распятия оставались наблюдать – они и несколько нищих мошенников и потрепанных бездельников, которые были бы нежелательными среди многочисленных плодотворных удовольствий, которые даже в таком городе, как Капуя, устраивались днем. Правда, в то время в Капуе не устраивалось гонок, но что-то обязательно происходило на одной из двух прекрасных арен. Поскольку город пользовался такой популярностью у туристов, делом чести среди наиболее богатых граждан Капуи было обеспечить поединки пар в течении как минимум трехсот дней в году. В Капуе был отличный театр и ряд крупных публичных домов с проститутками, действующих более открыто, чем в Риме. В этих местах были женщины всех рас и национальностей, специально обученных для повышения репутации города. Были также прекрасные магазины, парфюмерный базар, бани и множество водных видов спорта на глади красивой бухты.

Поэтому неудивительно, что один умирающий, распятый гладиатор должен был вызвать лишь мимолетное притяжение. Если бы он не был героем мunera, никто не взглянул бы на него второй раз, но и так, он больше не был объектом, представляющим большой интерес. В письме, адресованном «всем гражданам Рима, которые живут в Капуе», три богатых торговца, возглавлявшие небольшую Еврейскую общину отказались от всякого знакомства или ответственности за него. Oни указали, что на их родине все бунтарские и недовольные элементы были искоренены, и они также указали, что обрезание не являлось доказательством Еврейского происхождения. Среди Египтян, Финикийцев и даже среди Персов, обрезание было довольно распространенным явлением. Было также не в природе Евреев наносить удар по той власти, которая принесла состояние мира, полноты и доброкачественного порядка на большей части мира. Таким образом, отвергнутый со всех сторон, гладиатор умирал в одиночестве и унижении. Он не предоставил никакого развлечения для солдат и ничтожно мало для зрителей. Была одна несчастная старуха, которая сидела, сложив руки на коленях, созерцая человека на кресте. Солдаты, от скуки, начали дразнить ее.

– Ну, красотка, – сказал один из них, – о чем ты мечтаешь, глядя на этого человека там?

– Снять его и отдать тебе? – спросил другой. – Давненько в твоей постели не было такого прекрасного молодого человека?

– Давно, – пробормотала она.

– Ладно, он будет с тобой в постели, хорошо. Он бы тебя объездил. Боже, он обошелся бы с тобой, как жеребец с кобылой. Как насчет этого, почтенная госпожа?

– Что это за разговоры, – сказала она. – Что вы за люди! Что это за разговоры вы со мной ведете!

– О, моя госпожа, прошу прощения. Один за другим солдаты стали отбивать ей глубокие поклоны. Несколько зрителей поняли игру и собрались вокруг.

– Я не дам двух проклятий за ваши извинения, – сказала старуха. – Грязь! Я грязная. Ты грязный. Я могу смыть грязь в ванне. Ты не можешь.

Им не понравилась игра таким способом, и они вновь подтвердили свой авторитет. Они стали жесткими, и их глаза сверкнули. – Успокойся, старушка, – сказал один из них. – Закрой свой рот на засов.

– Я говорю, что мне нравится.

– Тогда иди, возьми ванну и вернись. Ты будешь таким зрелищем, сидя здесь, прямо у городских ворот, залюбуешься.

– Конечно, я зрелище, – ухмыльнулась она им. – Я ужасное зрелище, а? Что за люди, вы, Римляне! Самые чистые люди в мире. Разве не Римлянин купается каждый день, даже если он бездельник, как и большинство из вас, и проводит свое утро за азартными играми и свои дни на арене. Он такой проклятый чистюля…

– Достаточно, старуха, просто заткни рот.

– Этого недостаточно, я не могу купаться, я рабыня, рабы не ходят в бани. Я старая и дряхлая, и со мной ничего нельзя сделать. Ни единого благословения. Я сижу на солнце и никого не беспокою, но тебе это не нравится, не так ли? Два раза в день я иду в дом своего хозяина, и он дает мне немного хлеба Хороший хлеб. Хлеб Рима, который растят рабы, жнут рабы, перемалывают рабы и выпекают рабы. Я иду по улицам, и увижу ли я хоть что-то, не сделанное руками рабов? Ты думаешь меня напугаешь? Я плюю на тебя!

Пока это происходило, Красс вернулся к Аппиевым воротам. Он спал плохо, как часто происходит с людьми, когда они пытаются компенсировать днем, свое времяпрепровождение накануне. Если бы кто-то спросил его, почему он возвращается на место распятия, он, возможно, пожал бы плечами. Но на самом деле, он знал ответ достаточно хорошо. Целая великая эпоха жизни Красса закончилась смертью последнего из гладиаторов. Красс запомнится не только как богач, но как человек, подавивший восстание рабов. Это легко сказать, но было нелегко сделать. Всю жизнь, Красс никогда не отделял себя от своих воспоминаний о Рабской Войне. Он будет жить с этими воспоминаниями, вставать с ними и ложиться с ними. Он никогда не расстанется со Спартаком, пока он сам, Красс, не умрет.

Тогда борьба между Спартаком и Крассом закончится, но только тогда. Итак, теперь Красс вернулся к воротам, чтобы снова взглянуть на все, что осталось, от его живущего противника.

Новый капитан командовал этим караулом, но он знал генерала – как большинство людей в Капуе – и он превзошел себя в том, чтобы быть представительным и полезным. Он даже извинился за то, что так мало людей осталось посмотреть на смерть гладиатора.

– Он очень быстро умирает, – сказал он. – Это удивительно. Он, казалось, был крепкий, стойкий тип. Возможно, он прожил бы там три дня. Но он будет мертв до утра.

– Откуда ты знаешь? – спросил Красс.

– Могу вам сказать. Я видел много распятий, и все они следуют одному и тому же образцу. Если гвозди пронзают большую артерию, они истекают кровью довольно быстро. Однако этот не кровоточит. Он просто не хочет больше жить, и когда это происходит, они быстро умирают. Вы бы не подумали, что так будет?

– Меня ничто не удивляет, – сказал Красс.

– Наверное, нет. Думаю, после всего, что вы видели…

В этот момент солдаты наложили руки на старуху, и ее пронзительные крики, когда она сражалась с ними, привлекли внимание генерала и капитана у ворот. Красс подошел, взглянул на сцену и язвительно сказал солдатам:

– Какие же вы прекрасные герои! Оставь старую леди!

Особое достоинство в его голосе заставило их повиноваться. Они отпустили женщину. Один из них узнал Красса и шепнул остальным, а затем подошел капитан и захотел узнать, что это значит, и не могли бы они получше распорядиться своим временем?

– Она была дерзкой и грязной на язык.

Люди, стоящие вокруг, грубо захохотали.

– Убирайтесь отсюда, вы все, – велел капитан бездельникам. Они отступили на несколько шагов, но не слишком далеко, и старая карга проницательно посмотрела на Красса.

– Значит, великий генерал – мой защитник, – сказала она.

– Кто ты, старая ведьма? – требовательно спросил Красс.

– Великий человек, должна ли я встать перед тобой на колени или мне плюнуть тебе в лицо?

– Понимаете? Я вам говорил? – воскликнул солдат.

– Да, все в порядке. Теперь, что ты хочешь, старуха? – спросил Красс.

– Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Я пришла сюда, чтобы увидеть, как умирает хороший человек. Он не должен умирать совсем один. Я сижу и наблюдаю за ним, пока он умирает. Я совершаю для него жертвоприношение любви. Я говорю ему, что он никогда не умрет. Спартак никогда не умирал. Спартак живет.

– О чем ты говоришь, старуха?

– Разве ты не знаешь, о чем я говорю, Марк Лициний Красс? Я говорю о Спартаке. Да, я знаю, почему ты пришел сюда. Никто не знает. Они не знают. Но мы с тобой знаем, не так ли?

Капитан велел солдатам схватить и оттащить ее, потому что она была просто грязной старой кошелкой, но Красс сердито отозвал их.

– Оставь ее в покое, я же сказал тебе. Прекрати демонстрировать мне, насколько ты храбр! Если вы так чертовски храбры, возможно, вам всем понравится оказаться в легионе вместо летнего курорта. Я могу просто позаботиться о себе. Я могу просто защитить себя от одной старой леди.

– Ты боишься, – улыбнулась старуха.

– Чего я боюсь?

– Боитесь нас, не так ли? Этот страх есть у вас всех! Вот почему ты пришел сюда. Видеть, как он умирает. Чтобы убедиться, что последний мертв. Боже мой, что рабы сделали с тобой! И ты все еще боишься. И даже когда он умрет, будет ли это конец? Неужели это будет конец, Марк Лициний Красс?

– Кто ты, старуха?

– Я рабыня, – ответила она, и теперь она казалась простой, впавшей в детство и дряхлой. – Я пришла сюда, чтобы быть с одним из моих людей и принесла ему немного утешения. Я пришла оплакать его. Все остальные боятся прийти. Капуя полна моих людей, но они боятся. Спартак сказал нам, восстаньте и станьте свободными! Но мы боялись. Мы так сильны, и все же мы съеживаемся, скулим и убегаем. Теперь слезы текли из ее слезящихся старческих глаз.

– Что ты собираешься со мной делать? – взмолилась она.

– Ничего, старуха, сиди и плачь, если хочешь. Он бросил ей монету и задумчиво зашагал прочь. Он подошел к кресту, глядя на умирающего гладиатора и размышлял над словами старухи.

VIII

В жизни гладиатора было четыре периода. Детство было счастливым временем незнания, время его юности было полно знания, печали и ненависти. Время надежды было периодом, когда он воевал со Спартаком, а время отчаяния было периодом, когда ему стало известно, что их дело погибло. Это был конец времени отчаяния. Теперь он умирал.

Борьба была его хлебом и мясом, но теперь он больше не боролся. Жизнь в нем была яростью гнева и сопротивления, громким криком о логике в отношении одного человека к другому. Некоторые из них принимаются, и некоторые невозможно принять. Он ничего не мог принять, пока не нашел Спартака. Затем он принял знание о том, что человеческая жизнь была достойной вещью. Жизнь Спартака была достойной; она была благородной, и люди вместе с ним жили благородно, но теперь на кресте и в умирании он все еще спрашивал, почему они потерпели неудачу. Вопрос искал ответ в путанице разума, что оставался у него, но вопрос не нашел ответа.

Он со Спартаком, когда приходит весть, что Крикс мертв. Cмерть Крикса была логикой жизни Крикса. Крикс зацепился за мечту. Спартак знал, когда мечта закончена и невозможна. Мечтой Крикса и стремлением Крикса было уничтожить Рим. Но настал момент, когда Спартак осознал, что они никогда не смогут уничтожить Рим, что только Рим может уничтожить их. Это было началом, и концом стало то, что двадцать тысяч рабов ушли с Криксом. И теперь Крикс мертв, и его армия разгромлена.

Крикс мертв, а его люди мертвы. Большая, жестокая, рыжая голова Галла больше не будет ни смеяться ни кричать. Он мертв.

Давид со Спартаком, когда приходит эта новость. Посланник, выживший, приносит вести. Такие вестники смерти над всеми ними. Спартак слушает. Затем он поворачивается к Давиду.

– Ты слышал? – спрашивает он его.

– Я слышал.

– Ты слышал, что Крикс мертв, и вся его армия погибла?

– Я слышал.

– Существует ли в мире так много смертей?

– Мир полон смерти. Прежде, чем я узнал тебя, в мире была только смерть.

– Сейчас в мире есть только смерть, – говорит Спартак. Он изменился. Он другой. Он никогда не будет таким, каким был прежде. У него никогда не будет отношения к жизни, как к драгоценности, которое у него было до сих пор, которое у него было даже в золотых копях Нубии, которое у него было даже на арене, когда он стоял голый с ножом в руке. Для него сейчас смерть одолела жизнь. Он стоит с опустошенным лицом и пустыми глазами, а затем из пустоты приходят слезы и катятся по широким коричневым щекам. Какое страшное, душераздирающее дело, что Давиду приходится стоять там и смотреть, как он плачет!

Это Спартак плачет. Эта мысль проходит через разум Еврея, таким образом: «Я расскажу вам о Спартаке»?

Потому что вы ничего не увидите, глядя на него. Вы ничего не узнаете, глядя на него. Вы увидите только его сломанный, сплющенный нос, широкий рот, его коричневую кожу и широко раскрытые глаза. Как вы можете узнать о нем? Он новый человек. Говорят, он похож на героев старины; но что общего у героев былых времен со Спартаком? Происходит ли герой от отца, чей отец был рабом? И откуда этот человек? Как может он жить без ненависти и без зависти? Вы узнаете человека по его горечи и желчи, но вот человек без горечи и желчи. Вот благородный человек. Вот человек, который за всю жизнь не ошибся. Он отличается от вас, но и отличается от нас. Он есть то, чем мы начинаем быть; но ни один из нас не таков, как он. Он шел за нас. И теперь он плачет.

– Почему ты плачешь? – требовательно спрашивает Давид. – Нам и так тяжело, почему ты плачешь? Они не оставят нас в покое, пока мы не умрем.

– Ты никогда не плачешь? – спрашивает Спартак.

– Когда они распинали моего отца на кресте, я плакал, я никогда не плакал с тех пор.

– Ты не плакал о своем отце, – говорит Спартак, – и я плачу не о Криксе. Я плачу о нас. Почему так случилось? Где мы ошибались? В начале я никогда не испытывал никаких сомнений. Вся моя жизнь шла к тому моменту, когда у рабов появились бы силы и оружие в руках. И тогда у меня никогда не было сомнения. Время кнута закончилось. Колокола звонили по всему миру. Тогда почему мы потерпели неудачу? Почему мы потерпели неудачу? Почему ты умер, Крикс, мой товарищ? Почему ты был упрямым и ужасным? Теперь ты мертв и все твои прекрасные люди мертвы!

Еврей говорит:

– Мертвые исчезли. Перестань плакать!

Но Спартак опускается на землю, сворачивается калачиком, с грязным лицом и лицом в грязи, он кричит:

– Пошли Варинию ко мне. Пошли ее мне. Скажи ей, что я боюсь, и вокруг меня смерть.

IX

Когда гладиатор умирал, наступил момент полной ясности. Он открыл глаза; фокус очищен; и еще некоторое время он не ощущал никакой боли вообще. Он прямо и ясно видел сцену вокруг себя. Аппиева дорога, великая Римская дорога, слава и кровь Рима, простиралась на север, куда хватало глаз до самого могущественного города. С другой стороны, была городская стена и Аппиевы ворота. Была дюжина скучающих городских солдат. У ворот был капитан, флиртующий с красивой девушкой. Там, разместившись на обочине дороги, была горстка отвратительных бездельников. По самой дороге текло беспорядочное движение, поскольку время было уже поздним, и большая часть свободного населения города находилась в банях. За дорогой, когда гладиатор поднял глаза, ему представилось, что он увидел блеск моря в том самом прекрасном из всех заливов. Холодный ветер дул с моря, и его прикосновение к его лицу было как прикосновение прохладных рук женщины к любимому мужчине. Он увидел зеленые кустарники, рассаженные по обочине дороги, за ними темные кипарисы, а севернее, холмы и хребты одиноких гор, где скрываются беглые рабы. Он увидел синее дневное небо, синее и прекрасное, как боль от тоски по несбывшемуся, и опустив глаза, он увидел одинокую старуху, которая присела всего в нескольких десятках ярдов от креста, пристально смотрела на него и плакала, наблюдая за ним.

– Почему, она плачет обо мне, – сказал себе гладиатор. – Кто ты, старуха, что ты сидишь и плачешь обо мне?

Он знал, что умирает. Его разум был ясен; он знал, что умирает и он был благодарен, что вскоре не будет памяти и боли, но только сон, который все люди с нетерпением ждут в абсолютной уверенности. У него больше не было никакого желания бороться или сопротивляться смерти. Он почувствовал, закрыв глаза, что жизнь легко и быстро выходила из него.

И он увидел Красса. Он увидел его, и он узнал его. Их глаза встретились. Римский генерал стоял прямо и неподвижно, как статуя. Белая тога покрывала его с головы до ног, задрапировывая в складки. Его прекрасная, значительная, загорелая голова была как символ мощи, могущества и славы Рима.

– Итак, ты здесь, чтобы увидеть, как я умираю, Красс! – подумал гладиатор. – Ты пришел посмотреть, как последний из рабов умирает на кресте. Раб умирает, и последнее, что он видит, самый богатый человек в мире.

Тогда гладиатор вспомнил другое время, когда он увидел Красса. Тогда он вспомнил о Спартаке. Он вспомнил, каким был Спартак. Они знали, что все кончено; они знали, что было сделано; они знали, что это была последняя битва. Спартак попрощался с Варинией. На все ее просьбы, на все ее дикие просьбы, разрешить остаться с ним, он попрощался с ней и заставил ее уйти. Она была беременна, а Спартак надеялся увидеть ребенка, родившегося прежде, чем Римляне загонят их в тупик. Но когда он расстался с Варинией, ребенок еще не родился, и он сказал Давиду:

– Я никогда не увижу ребенка, друга и старого товарища. Это единственное, о чем я сожалею. Я больше ни о чем не жалею, больше ни о чем.

Они построились для битвы, когда к Спартаку привели белого коня. Какого коня! Красивый Персидский конь, белый как снег, гордый и горячий. Это был подходящий конь для Спартака. Он растерял свои заботы, говорил Спартак. Это была не маска притворства. Он был на самом деле счастлив и молод, полный жизни, энергии и огня. Его волосы стали седыми за последние шесть месяцев, но вы никогда не замечали седых волос, только яркую молодость лица. Это уродливое лицо было красивым. Все видели, как красиво оно было. Люди смотрели на него и не могли говорить. Затем они привели ему прекрасного белого коня.

– Во-первых, я благодарю вас за этот великолепный подарок, дорогие друзья, дорогие товарищи. – Вот что он сказал. – Во-первых, я благодарю вас, я благодарю вас всем сердцем. Затем он вытащил меч, и движением, слишком быстрым, неуловимым, погрузил его по рукоять в грудь коня, повиснув на нем, пока животное становилось на дыбы и ржало, пытаясь вырваться, потом конь упал на колени, перевернулся и умер. Он обратился к ним лицом, окровавленный меч в руке, и они посмотрели на него с ужасом и изумлением. Но в нем ничего не изменилось.

– Конь мертв, – сказал он. – Вы хотите плакать, потому что конь мертв?

Мы боремся за жизнь людей, а не за жизнь зверей. Римляне лелеют коней, но для людей у них нет ничего, кроме презрения. Теперь мы увидим, кто уйдет с этого поля битвы, Римляне или мы сами. Я поблагодарил вас за ваш подарок. Это был прекрасный подарок. Он показал, как вы меня любите, но мне не нужен такой подарок, чтобы знать. Я знаю, что в моем сердце. Мое сердце полно любви к вам. Во всем мире не хватит слов, чтобы высказать, какая любовь у меня к вам, дорогие товарищи. Мы жили вместе. Даже если сегодня мы потерпим неудачу, мы сделали то, что люди будут помнить всегда. Четыре года мы сражались с Римом, четыре года. Мы никогда не повернулись спиной к Римской армии. Мы никогда не убегали. Мы не убежим от битвы и сегодня. Вы хотите, чтобы я сражался на коне? Пусть у Римлян есть кони. Я сражаюсь пешим, рядом с моими братьями. Если мы сегодня победим в этой битве, у нас будет много коней, и мы будем запрягать их в плуги, а не в колесницы. А если мы проиграем, нам не понадобятся кони, если мы проиграем.

Тогда он обнял их. Каждого из своих старых товарищей, которые остались, он обнял и поцеловал их в губы. И подойдя к Давиду, он сказал:

– Ах, друг мой, великий гладиатор. Ты останешься рядом со мной сегодня?

– Всегда.

И вися на кресте, глядя на Красса, гладиатор подумал, – Сколько человек может сделать? Теперь он не жалел. Он сражался на стороне Спартака. Он сражался там, в то время как этот человек, стоящий перед ним сейчас, этот великий генерал, поднял на дыбы свою лошадь и попытался пробиться сквозь ряды рабов. Он кричал вместе со Спартаком:

– Приходи к нам, Красс! Приходи и отведай наше приветствие!

Он сражался до тех пор, пока камень из пращи не свалил его. Он хорошо сражался. Он был рад, что ему не пришлось видеть смерть Спартака. Он был рад, что ему а не Спартаку пришлось нести этот последний позор и унижение креста. У него теперь нет сожалений, нет забот, и на данный момент нет боли. Он понял эту последнюю, юношескую радость Спартака. Не было никакого поражения. Теперь он был похож на Спартака, потому что он разделял глубокую тайну жизни, которую знал Спартак. Он хотел рассказать Крассу. Он отчаянно пытался заговорить. Он пошевелил губами, и Красс подошел к кресту. Красс стоял там, глядя на умирающего, висящего над ним, но гладиатор не произнес ни звука. Затем голова гладиатора упала на грудь; последняя жизненная сила вышла из него, и он был мертв.

Красс стоял там, пока старуха не присоединилась к нему.

– Теперь он мертв, – сказала старуха.

– Я знаю, – ответил Красс.

Затем он вернулся к воротам и побрел по улицам Капуи.