Текст книги "Полшанса 2 (СИ)"

Автор книги: Глеб Силаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Что должны слышать все живые находясь сейчас здесь? Ответ: НИЧЕГО. Тьма забрала и слух, оставив лишь звон в голове, и трущееся о наждак сознание. Продолжая тянуть попавших в её плен жертв, она подбрасывает их, растягивает и сжимает. Кого-то небрежно швырнёт о камни, кого-то бросит на древесные пики сломанного дереве, а кого-то плавно опустит в ледяное болотце, нежно притапливая, завернув в тИнистый кокон.

Единственное что не забрала тьма, это осязание, что бы её жертвы могли ощущать, трепет земли под собой от опускающихся с верху глыб размеров с дом. Которые, вырванные из своей извечной колыбели, стремятся вернутся в неё, забрав часть мира надземного с собой.

Наигравшись она уходит дальше, разбросав по ходу надоевшие игрушки. Накрывая их на память тяжёлым земляным саваном. Направленный подземный врыв опустил кусок территории Гетлонда длинной сорок восемь километров и шириной восемь, на два метра ниже уровня океана, против одиннадцати над уровнем до взрыва.

Вся вода из рек, озёр, болот, устремилась в образовавшуюся пустоту. Превращаясь в ледяную трясину, которая поглотит тех немногих, кто умудрился уцелеть.

Контузия – особый вид общего поражения организма, который возникает при внезапном непрямом воздействии на всё тело или на его обширные участки, возникает от взрывной воздушной волны. Характеризуется потерей зрения, слуха, нарушениями речевого аппарата, расстройством опорно-двигательного аппарата. В некоторых случаях у пострадавших прослеживаются нарушения в психике.

– Ооо, а вы люди знаете толк в убийствах! Разом столько разумных! Словно пыль со стола смахнули.

Голос в голове оргазмирует, чувствую его возбуждение. Не уж то это я?

– Такое пиршество! Здесь взойдёт чудный сад из плоти!

Нет, это не я. Кто-то другой. Кто-то…

– Как великолепно наблюдать, как что-то умирает!

Правик… Вот ведь кровожадный сорняк. В банку с солью тебя закатать, чтоб там разглагольствовал.

Чьи-то ледяные пальцы хватают меня за запястье, вытягивая на верх из-под жирного пепла пережжённой земли.

– Живой? – Откуда-то с боку доносится нагловатый голос.

– Кажется, да. Дажага, дай чистого снега. – Это уже голос с хрипотцой и каким-то странным акцентом с ударением на твёрдые звук.

По моему лицу заелозил холодный влажный ком. Замычав слабо дёрнул головой выплёвывая горькую массу забившую рот. Открыть глаза никак не получается, дикая слабость окутала своими щупальцами всё тело. Чёрт, кажется я отключаюсь. Словно через прижатую к ушам подушку слышу что-то про лапник и костёр. Темнота…

Не знаю сколько проходит времени. Прихожу в себя и отключаюсь несколько раз подряд. Сначала появляется сильный хвойный запах. Мне в шею упираются мягкие колючки. С усилием размокнул один глаз. Мир тут же дико начинает вращаться. Успеваю увидеть свинцовое небо, с которого густо сыплется чёрный снег, часть которого закрывает безмерно огромный столб дыма, вздымающийся от самой кромки холма за который нас перебросило. Мозг не выдерживает этой карусели, хлопнув дверью гасит свет. Темнота…

Хриплю, оплёвываюсь, по щекам и подбородку течёт что-то тёплое. Я не в сознании, скорее полу обморочном состоянии. Всё что мне сейчас доступно из окружающего мира, это перебранка прямо надо мной.

– Ты можешь держать его голову ровно?

– Пытаюсь, он дёргается.

– Ну, так держи крепче и разожми ему челюсти.

– Ладно, сейчас. – Кто-то давит мне на щёки, пытаясь оттянуть челюсть вниз. Не знаю почему, но я сопротивляюсь, хоть сил на это и нет. – Мать его! Никак. Слушай, Яков Николаевич, посмотри там у санитара должен быть нашатырь.

– Не поможет. У него серьёзная травма головы. Он не придёт в себя.

– Не для этого. Я, когда в детстве жил с бабкой и не хотел пить касторку, она хватала меня за шею и пихала в нос нашатырь. Сделаешь несколько вдохов, рот наполнится слюной и появится ощущение будто тебя ща вырвет. Тут рот хочешь не хочешь откроешь.

– Давай попробуем.

Им всё же удалось. Темнота…

Теперь удалось открыть оба глаза. Снег перестал идти, судя по опускающимся сумеркам сейчас часов пять, немало я так провалялся. Пришёл в себя я от дикого холода. Нет, сейчас я не очнулся, а проснулся. Хороший знак.

Слегка пошевелил руками, затем ногами, всё тело отдаётся дичайшей болью. Чувствую его и ладно, остальное заживёт. Заодно проверю как «регенерация» работает. Попытался позвать кого-нибудь, но из рта вырвалось тихое хриплое мычание. Приходится переворачиваться.

Оххх, зря, плохая была идея…охх, как же меня шабит…мммм. Лёжа на боку уткнулся лбом в ивовую подстилку. Около минуты потребовалось чтобы вновь открыть глаза. Только сейчас заметил рядом с собой несколько тел, метрах в пяти ещё парочка кто-то из них даже стонет ворочаясь. Запрокинув голову увидел братскую могилу. Точнее, как могилу – углубление в земле, в котором в несколько рядов друг на друге лежат раздетые до исподнего заиндевевшие тела.

Хмм, а я ведь укрыт бушлатом и подо мной ещё один. Правильно, одежда нужна живым, но… К чёрту «но», не время и не место.

Опрокинувшись на живот медленно, очень медленно подобрал сначало локти, затем подтянул колени. С левой стороны в боку сразу почувствовалась острая, до темноты в глазах, боль. С той же стороны только уже хрустнула лопатка, моментально отсушивая руку.

– Мля, вот же, холера! – На удивление, это мне удалось сказать без проблем

– Надеюсь, нет. Ибо тогда тебе будет совсем хреново. Помочь? – Прозвучал со спины голос Якова Николаевича.

– Д-да, пожалуйста. – В сидячем положении головокружение вернулось. – М-много?

– Почти все. – Не стал уточнять Яков Николаевич о ком я. – Четверо могут ходить сами, ещё шестеро просто живы, хотя, как минимум на счёт двоих, не уверен, вряд ли переживут эту ночь. Ты к слову первый, кто оклемался. Я удивлён, тебя не меньше остальных приложило.

– А к-как же он. – Кивнул подбородком в сторону ворочащегося тела. Говорить трудно, горло саднит, а в голове каша, перемежаемая вспышками боли.

– Черкаш. – Грустно произнёс Яков Николаевич. – Ему переломало ноги, сейчас у него бред. – Командир, заместитель командира, оба санитара, эхх…, Туша, радист с рацией… отправились в мир иной. Последнего так собственная же рация пригрела, рухнув на него.

На пригорок перед нами метрах в десяти вбежал Джага.

– Яков! Яков! Сюда, давай сюда, живее!

Яков Николаевич быстро поднялся, однако я успел поймать его локоть.

– Тебе нужно лежать.

– Что мне нужно, я сам решу.

– Это приказ.

В ответ я лишь покачал головой, указав рукой за спину в сторону в одночасье уничтоженной армии.

– Ладно. Обопрись на меня, старайся делать шаг вместе со мной.

Скрытое за тучами уходящие за горизонт тусклое зимнее солнце, всё же даёт достаточно света, чтобы показать всю картину целиком.

Впереди, по равнине пересекая линию укреплений, до который мы так и не добрались, резво преодолевают десятки необычных гусеничных машин, выбрасывая позади себя облака сизого дыма.

Похожие на закрытые со всех сторон панцирной бронёй меки. Только длиннее и выше, первая треть машины похожа на щучью морду с вращающейся на сто восемьдесят градусов орудийной башней семьдесят шесть миллиметров. На оставшихся двух третях идёт возвышение, из которого по обеим сторонам торчат по две картечницы. По центру крыши есть ещё одна орудийная башня с тридцатимиллиметровым орудием и смотровыми щелями.

По обеим сторонам, немного обгоняя их, идут гусеничные ромбы с поднятыми вверх носами для более лёгкого преодоления препятствий. У них по одному тридцатимиллиметровому орудию с каждой из сторон. На верху для ведения фронтального огня также установлена картечница.

По центру позади медленно и значительно тяжелее движется последняя группа техники. Стальной прямоугольник с четырёхгранным носом, в центре которого вперёд смотрит ста шестидесятимиллиметровая пушка. Не смотря на свой вес, эта техника всё равно идёт быстрее подавляющего числа юмбор, километров под двадцать. Пожалуй, в скорости с ней могут посоперничать лишь шагоходы. Но за счёт гусениц они могут игнорировать неровности ландшафта, так что на пересечённой местности они наверно уделают и их.

Сначала самолёты, теперь вот это. Что у них там вообще в проектных институтах и технических бюро творится?

Мы так и продолжали стоять, словно загипнотизированные, пока Яков Николаевич с моей тушкой на плече не поднёс к глазам командирский бинокль, вглядываясь во множество тёмных точек, быстро двигающихся следом за техникой. Поводя головой с прижатыми окулярами, остановился, всматриваясь в кромку леса километрах в десяти от нас. С минуту в полумраке деревьев, что-то высматривал. Отняв оптику от глаз, сказал одно слово: – «химеры».

Словно подтверждая сказанное, из подлеска вывалилась четвёрка искусственно созданных высших хищников. Размером с лошадь, своими острыми мордами напоминающие собак. Вместо носа у них два длинных, толщённой с палец, усика, которыми они определяют химический состав воздуха. Ходят слухи, что они чуют человека на расстоянии в сотню километров, могут взять след спустя месяц, и способны распознать запах того, что не имеет запаха, например, стекла. На голове два вытянутых всегда стоящих торчком уха, могущих услышать, как топает муравей. Только с глазами туго – видят всё в чёрно-белом цвете в расфокусированном состоянии. Ходит теория что, это для того, чтобы видеть исключительно движущуюся цель перед собой, не отвлекаясь на другое.

Их тело затянуто искусственной кожей толщиной в несколько сантиметров землисто-серого цвета, а голова и шея покрыты крупной матово-железной чешуёй. Хвост, составляющий треть их длинны, помогает им маневрировать на предельных для них скоростях, которая составляет около восьмидесяти километров в час. Вполне достаточно, чтобы догнать любую отступающую добычу.

Для расправы с жертвами у них есть металлические когти, длинной с нетривиальный клинок и такие же металлические зубы, которые не только располагаются в два ряда, но и все до одного являются клыками треугольной формы. Не очень-то и нужны жевательные зубы если тебя кормят через трубку.

Не знаю, что у них там с внутренним устройством, ибо это секретные сведенья. Зато достоверно известно о их живучести и неприхотливости к погодным условиям. Из слабостей – плавают скверно, крайне чувствительные органы чувств, из-за чего их можно достаточно легко дезориентировать и самый главный недостаток – их биологическое начало. За основу брались различные животные, слабости убирались, а сильные стороны гиперболизировались.

Но для военных целей нужен был не просто сильный и опасный зверь, а ещё и могущий подчиняться командам, и выполнять простейшие задачи. Для этого им нарастили мозгов, не забыв раздуть гиппокамп. Из-за чего, да да, всё семейство химер страдает врождённым психозом, запредельной раздражительностью и, как следствие, непомерной агрессивностью ко всему. Нужно приложить массу сил и учесть множество вероятностей, прежде чем бросать этих тварей в бой, а иначе они, вероятнее всего, начнут кровавую баню со своих же хозяев.

Учитывая то, что русландцы выпустили сразу стаю, они уверены в том, что всё схвачено и нужно лишь зачистить местность от чудом уцелевших, вроде нас. Химеры для этой задачи подходят идеально.

– Стоять, суки! Вы куда, мать вашу!? Стоять, я сказал!!! – Надрываясь заорал Яков Николаевич на двух бойцов, ломанувшихся вниз с холма.

– Ща я их. – Джага вскинул винтовку.

– Не нужно, выстрел только привлечёт внимание.

– А твой крик по-твоему не слышали?

– Там… – Палец Яков Николаевич ткнул в наступающую армию. – …тарахтит по меньшей мере пара сотен этих странных меков и идёт тысяч двадцать пехоты, уж явно они движутся не молча. А вот выстрел явно будет выбиваться из этой идиллии. Не армия, так химеры среагируют. Думаю, им дали именно такую команду. Русладцы тут уже считай на своей земле, а значит палить незачем. Если кто и будет стрелять, то только враг, то есть мы, а значит нас нужно порвать.

На лице Джаги отразился мыслительный процесс, после чего он опустил винтовку, сплюнув в сторону дезертиров.

– Тогда как поступим? Что теперь делать? Мы никак не успеем обогнать армию, да и вряд ли до Таллина теперь останется хоть один безопасный участок. Оборона северного направления пала.

– Я не знаю, что мы будем делать дальше, но я знаю, что нужно делать сейчас. Убираться с пути армии Русланда и делать это как можно быстрее. Нужно поторопится, тогда примерно часа за два сможем добраться до озера. Вряд ли армия будет тратить силы на поиск единичных уцелевших солдат, а химеры даже если и сунутся к воде, то только на берег. А там полно бухточек где можно будет переждать пару дней. Пока основные силы не уйдут. Дальше там уже решим, куда и как.

– А раненые, с ними что?

Яков Николаевич посмотрел на меня.

– Сможешь сам идти?

– Смогу. – В доказательство сполз с его плеча и выпрямился пошатываясь.

– Тогда я и Джага понесём носилки с Черкашём, а ты Студер тащи себя. Остальным… даруем им вечный покой…

Повисла тешена. Другого выхода нет. Лучше это сделаем мы быстро и безболезненно, чем до них доберутся химеры или вовсе они угадят в плен. А раз другого выхода нет, то и сотрясать воздух пустыми стенаньями бессмысленно. То что необходимо, приходится делать не смотря не на что.

Глава 14

– Г-готово же, с-с-снимай.

– Огонь и так еле горит, без Якова Николаевича всё равно есть не будем.

– М-м-мы ему оставим. – Джага протянул синюшные пальцы к последней мятой банке консервы, стоящей на проволочной треноге над огоньком из нескольких щепок.

Ложка глухо ударила его по покрасневшим костяшкам. Отдёрнув руку, он зло зыркнул, но тут же успокоился, понимая, что не прав.

Брезент над головой зашуршал и в проход нагло залезла любопытно сунувшаяся ветка лапника, покрывавшего верх нашего шалаша. Яков Николаевич скользнул внутрь, сразу принимая горизонтальное положение. Ибо в шалаше можно находится только лёжа, чтобы не привлекать внимания возможного наблюдателя неестественным нагромождением ветвей.

В открытое всего мгновение укрытие незамедлительно ворвался злой влажный ветер с озера, от которого чахлый огонёк едва не затух. Не мешкая прикрыл его ладонью, чувствуя едва ощутимое тепло от огня лишь в нескольких сантиметрах.

Я бы многое отдал, будь у меня хоть что-то, за нормальный костер. Все эти пять дней существуем в зимнем лесу близь воды, без огня, дабы не выдать себя, ни запахом дыма, ни светом костра.

– Отмучился. – Бросил одно слово Яков Николаевич, дыша на заледенелые руки.

Джага перекрестился, хоть верующим и не был. А Черкаш… удивительно, что столько протянул, он ведь всё это время даже толком не ел, находясь постоянно то в бреду, то без сознания. Мы поили его бульоном из консервов, которых у нас и было-то всего шесть штук. «Расход на мертвеца»– сказал бы любой, кто смотрел бы на нас со стороны. Соглашусь. Тратить часть крайне скудной еды, на того, кто уже точно не оклемается, глупо.

Наверное, призрачная надежда на то, что руссладцев могут встретить значительные силы у Аниллата и их откинут, а значит наше скверное положение не продлится долго, всё ещё присутствовала. По это причине мы не добивали раненого, рассчитывая, что ему помогут. Или может это совесть или её эквивалент в нас взыграл, не позволив просто добить товарища.

Совесть!? Ах-ха-ах, совесть, ах-ха…ой не могу. Приз лицемерие вселенной милорД́, ваше. Ты так не разглагольствовал, когда дырявил глотки беспомощным солдатам Гетлонда на том холме. Они ведь тоже были твоими товарищами. Или что, Черкаша жалко, потому что у вас койки рядом стояли? Или может… его спасением ты, точнее вы все хотели загладить вину перед убитыми «товарищами»? Совестливые…

Склонив голову, двинул себя со всей силы тыльной ладонью в висок. Я и до контакта с системой замечал странности за собой. Война не добавила моей головушке здоровья. А контузия, которую Яков Николаевич оценил как тяжёлую и после подрыва Левик, прибывающий в оргазмическом трансе мысленно несущей всякое, словно вишенка на этом торте из дерьма. Сейчас «это» стало приобретать некую форму и мне сие не нравится. Вот и стараюсь держать себя в руках, прикладывая себя по виску во имя психического здоровья. Как бы ещё мазохистские наклонности у меня не развились.

Джага и Яков Николаевич только переглянулись, вылавливая куски коричневого переработанного мяса из пищевого концентрата. Пол кило пищи на троих здоровых мужиков, находящихся на диком холоде – ничто. Если ещё учесть, что половина банки – это бульон, которым сыт не будешь.

Джага порывался сходить на охоту, но его пыл быстро остудили. Оружие есть, только пользоваться им нельзя, чтобы не привлечь нежелательных гостей звуком выстрела. Да и если была здесь живность крупнее белки, то выжившие наверняка ещё в первые часы свалили, а погибших не отыскать. Ведь как на зло с тех пор снег валит не переставая.

– Т-т-теперь, что? Еда кончилась, Ч-ч-еркаш тоже. Нужно уходить. Чего вы м-молчите?

– Если идти вдоль берега, то до реки Пуртсе можно добраться всего часов за пять.

Это было не предложение, Яков Николаевич просто констатировал факт. Очевидно, подход с озера самый удобный, а значит оборона там крепче всего. По этой же причине не получится воспользоваться лодкой, если бы она была, так как за водной гладью пристально следит и Руссланд, и Гетлонд. И те, и другие, не задумываясь, потопят любого, кого заметят.

Вариант отойти от берега и вернутся тем же путём, которым мы пришли – то же так себе. Глупо надеяться, что Русслонд преодолев три линии укреплений просто пойдёт дальше, не восстановив их для удержания территории в случае отступления. Значит остаётся только один вариант…

– Мы обойдём укрепления Руссландцев.

– Интересно, как? От озера до залива с-с-сплошная цепь укреплений. – Джага нервно растёр ладони.

– Мы сейчас в Катазе между первой и второй линией укреплений Русслонда. Нам нужно пройти вперёд километров двадцать, за вторую линию к деревне Карьямаа от неё мы повернём на север. Если смотреть в сторону границ Руссланда, то это направление на восемь часов. Будем двигаться пока не доберёмся до залива Суоми. Те воды контролируются целиком флотом Руссланда, так что наблюдение за прибрежной водой будет не таким тщательным. По воде оплывём укрепления, и не доходя до посёлка Азере, высадимся в деревне Кыркклюра и уже оттуда в сторону Ауберга.

– Т-так-к эт-т-то же к-километров сто пятьдесят по оккупированной т-т-территории, зимой, без еды.

– Других вариантов всё равно нет. Разве что замёрзнуть в этом лесу насмерть или выйти к руссладцам, понадеявшись на их милосердие.

Тишина. Скорее солнце на западе взойдёт, чем нас что-то хорошее будет ждать в плену. Хотя, я может и вывернусь, всё же для посвящённых кое-какую ценность представляю.

Не, не, не, ни за что! Это во мне малодушие говорит. К дьяволу такие мысли. Но ведь есть и другой вариант. Таймер не стоит на месте. До того, как система призовёт меня, осталось чуть меньше десяти дней. Хватит времени добраться до относительно безопасной территории, а там я просто на просто потеряюсь. Скорее всего, как и эти двое. Нас всё равно уже мёртвыми считают, да и кто там низшими будет во время войны следить. Да, теперь нужно на это и ориентироваться. Главное, если… когда всё удастся, повторно не угодить в лапы рекрутёров.

– Скорее всего больше, километров сто восемьдесят. – Яков Николаевич провёл обломанным ногтем по изъятой у старшего лейтенанта Блаца карте. – Двигаясь по десять часов со скоростью четыре километра в час. Быстрее по снегу мы вряд ли сможем. Доберёмся до Ауберга примерно за четыре дня плюс ещё около суток потратим пока найдём способ переправится через залив.

– Еда. – Переводя с меня на Якова Николаевича взгляд, поинтересовался Джага. – Нам не преодолеть такой путь без еды. Нас уже шатает, а через п-п-пару дней, м-мы так ослабнем, что не сможем д-д-двигаться.

– Попытаемся найти, что-нибудь по пути, нам всё равно придется пройти через Карьямаа. – Подводя итог обсуждения поднялся на локтях. – Давайте выдвигаться сейчас, тогда до ночи успеем пройти километров тридцать.

– Висят… – Не иначе, как проявляя чудеса дедукции Джага рассматривает двух висельников на подходе к деревне.

В них с трудом, но можно узнать наших «товарищей» по роте так резво улепётывавших со злополучного холма.

– Хмм… – Не менее великомысленно выдал Яков Николаевич, смотря на чуть дальше растянутую простынь на которой выведено – «Мы друзья Руссланда», аккурат рядом с флагом Русланда.

– Не похоже, что деревня занята войсками. Скорее всего, это учинили местные коллаборационисты, о которых говорил нам комиссар по прибытию на фронт. – Решил, я прервать столь продуктивное молчание.

– Они гражданские.

– Они предатели. – Парировал, я гуманистический выпад Якова Николаевича.

– Поддерживаю, я далёк от политических танцев, но чёрное от белого отличаю. Раз вешают эти тряпки, значит, они наши враги и насрать кто там. Пусть хоть младенец с сиськой во рту. Враг есть враг.

– У них не было выбора. – Якову Николаевичу идея откровенно не по душе.

– Был. Они могли сбежать пока Русланд брал Нарву, могли стать партизанами на стороне Гетлонда, могли уйти в лагеря для гражданских лиц. Но они решили так. – Мой палец указал на висельников.

– Хорошо. – Тяжело вздохнул Яков Николаевич. – Крайний дом справа, тот, что ближе к лесу. Заходим без шума, женщин, детей, стариков не трогаем и это не обсуждается. – Твёрдо посмотрел каждому в глаза. – Берём еду и сразу уходим.

– В ночь? Не лучше ли переждать в доме? – Джага уже притопывал от нетерпения.

– Он прав, в ночи мы далеко не уйдём. Только ещё сильнее устанем и замёрзнем. А выкресты молчать не будут, сразу доложат. Заткнём им рты, свяжем, запрём в погребе или подвале и спокойно переночуем. По утру двинемся полные сил.

Яков Николаевич провёл рукой по лицу.

– Никого не убиваем и… не насильничаем. Вперёд.

Что сказать, я ещё по Люкреру понял, что в деревнях, особенно находящихся не во владении знати, а существующих под патронажем города или уезда, можно не плохо жить. Качественный одноэтажный сруб, с каменным основанием и крепкой дверью, за которой сейчас наблюдаю, пока Джага, и Яков Николаевич проверяют периметр и сарай на наличие неожиданных сюрпризов.

Несмотря на то, что большая часть домов уничтожена, а жителей сейчас явно намного меньше, чем было, те дома что уцелели выглядят неплохо, да и вообще быт на некоторых участках налажен.

Хрустя снегом, из темноты показались две фигуры. Тусклого света светильников из маленьких окон не хватает, чтобы осветить и несколько метров.

– Как разведка?

– Других входов нет. До ближайшего жилого дома не меньше ста метров. Жаль, но хлев и курятник пусты.

– Ну, заходим. Жрать хочу, сил нет.

– Командуй, Яков Николаевич.

– Джага – вставай с лева, Студер – заходишь, сразу же как я открою дверь.

Семейство Утешивых состоящие из главы семьи, его младшего брата, жены главы (тучной женщины с жидкими чёрными кудрями), двух мальчишек одиннадцати лет и их старшей сестры пятнадцати лет с длинной до пояса косой. Все они собрались за большим, но, увы, абсолютно пустым столом. Каждый из них занимался своим делом: мать штопала прохудившуюся рубаху, старшая дочь читала близнецам, отвлекая их от голодных мыслей, а глава семьи и его брат в пол голоса переговаривались, сжимая стаканы с креплёным вином.

Сильный порыв ветра ворвался сквозь печную трубу, прижав заметавшееся пламя в очаге. Младший брат поднялся, переступая через лавку оборвал недосказанную шутку, подошёл ко входу небольшой прохожей и наклонился, дабы взять пару поленьев. В эту секунду входная дверь распахнулась, являя молодого человека в кирасе, перетянутой грязным маскхалатом и побелённой краской оббитой со всех сторон каске. В покрасневших и растрескивавшихся от холода руках он сжимает винтовку.

Их взгляды встретились, секунду младшему брату казалось, что солдат ему ничего не сделает. Но ярко-зелёные глаза сузились и прежде, чем присевший над поленницей успел открыть рот, удар армейского ботинка в грудь опрокинул его. Следом с крутого замаха на голову опустился приклад винтовки, раскалывая череп.

Вбежавшие следом Дажага и Яков Николаевич встали с двух противоположных сторон большого семейного стола, беря семейство в клещи.

– Зачем ты это сделал! – Якова Николаевича перекосило от негодования.

– Его плечо. – Спокойно сказал я, указывая дулом винтовки на правое плечо убитого, на котором повязана широкая лента из двух полос оранжевого и чёрного цвета с вышитыми белой нитью кириллицей «ПОЛИЦ». – К слову у второго такая же повязка.

Не успел я завершить указующее движение головой, как в меня прилетел брошенный вторым полицаем топор. Сила у него будь здоров, от удара меня оттолкнуло к стене. Полицай крайне резво для своих габаритов перемахнул через стол, ранняя Якова Николаевича на пол. Джага вскинул винтовку, но двое мелких гадёнышей близнецов вопя повисли на нём. Один прыгнул в ноги, а второй вцепился в оружие. Толстуха, схватив кухонный нож бросилась ко мне, крикнув – «Янка, беги за помощью».

Мимо меня мелькнула девичья фигурка с длинной косой, скрывшаяся за порогом. Тётку встретил прямым ударом в голову. Прежде, чем она упала, я выхватил у неё нож, посылая его дикласом в голову полицая, сидящего верхом на Яков Николаевиче. Не теряя ни секунды, выскочил следом за девчонкой. В беззвёздной темени её уже не было видно, зато было прекрасно слышно.

– Помогите! Солдаты в деревне! На помощь!!! – Завывающий ледяной ветер уносил её слова прочь. – Помогите! Солдаты в дере… – Яна не поняла, что произошло. Просто в какой-то момент силы кричать пропали, а тело сковал жидкий холод и это отнюдь была не зимняя стужа. Тело по инерции сделало ещё шаг вперёд, прежде чем второй сильный толчок, в спину. Который она уже явственно ощутила не бросил её в глубокий снег.

Штык ещё несколько раз продырявил упавшую девчонку. Сплюнув, вгляделся во тьму, прислушиваясь к завыванию ветра. Тихо. Ни лая собак, ни криков переполошённых деревенских, ни лающих команд офицеров, решивших скрасить зимней вечер с крестьянской бабой.

– Дура. – Я ещё раз сплюнул в снег рядом с быстро остывающим телом и поспешил обратно.

Джага, сидя на краю лавки и шипя, промывает прокушенную руку. Рядом с ним на углу стола чернеет пятно крови, а у ног лежит один из близнецов с размозжённой головой. Второго, сидя на полу и завывая, хлюпая разбитым носом, качает на руках толстуха. Пацан едва дёргается, но с каждым разом всё слабее. Трёхгранная дыра чуть выше ключицы не оставляет сомнений в исходе.

Яков Николаевич, кряхтя и скользя руками по полу безуспешно пытается скинуть с себя обмякшую тушу полицая. Подойдя, схватился за рукоять торчащего из башки ножа, упираясь ногой в бок мертвеца. Вытащив нож, одновременно откинул тушу с облегчённо вздохнувшего сослуживца.

Не желая более слушать вой тётки, которая стала завывать ещё противнее, когда тело на её руках обмякло, одним движением вогнал лезвие ножа ей в спину точно под левую лопатку, пробив сердце. Вой моментально стих, оставляя нас в тишине, под тихое потрескивание очага.

Идёт третий день с нашего посещения деревни. То, ради чего мы туда пошли, нам отыскать не удалось. Небольшая банка мёда и два десятка сухарей были нашей наградой. Двигаясь в сторону залива, молча переставляем ноги, сил на разговоры попросту нет. Мы за час проходим едва ли пару километров. Если так и дальше продолжится, то наш путь продлится в двое дольше. Впрочем, более вероятно, мы загнёмся намного раньше.

Окоченевшие конечности не ощущаются. На каждом шаге проваливаемся по пояс в рыхлый снег. Каждые сто метров меняемся местами, чтобы идущий первым успел немного отдохнуть.

В нашем молчаливом изнуряющем пути вновь понимаю, что война – это вовсе не сражения двух армий, это не противостояние людей, это не борьба идей и идеалов, это попытка выжить, смотря безразлично на тех, кому не удалось.

День назад мы переходили перелесок вблизи одного из сёл, щедро разбросанных по плодородной равнине Ида-вирумаа.

Там был овраг, ставшей братской могилой для трёх десятков селян. Само же селение сожжено, напоминая о себе обугленными головёшками. Однако одно каменное здание уцелело, став также могилой для остальной части жителей.

Руссланцы не поскупились: может отметили удачное наступление, или просто чего-то необычного захотелось. Закинули внутрь фосфорные гранаты. Они оставили после себя изогнутые в не мысленных позах тела с обугленнойпожелтевшей кожей. Оголённые мышцы вздулись бесформенными водянистыми буграми. Носовые хрящи, волосы, глаза, выгорели без остатка. В морозном холоде они застыли окоченевшими статуями, местами сплавленными в единую массу.

На окраинах занятых деревень, которые мы обходили, на обочинах дорог, встречалось обилие женских тел. Все раздетые, с характерными травмами в паху, а из домов доносился довольный гогот солдатни и крики, много криков.

Историки говорят о предпосылках и ситуациях, политики о необходимости, священники о духовном пути, чистокровные об исключительности, а низушки о деньгах и возможностях. В глазах же тех, кто невольно оказался жертвой войны, она представляет собой ужас в каждой её грани. Достаточно заглянуть в лица убитых.

Снова меня несёт. Не мои это мысли, мне эти экзистенциальные терзания были всегда по боку. С моего прибытия на фронт, чувствую лишь безразличие ко всему. Меня не мучают кошмары, не думаю о погибших сослуживцах, не извожу себя мыслями о будущем страны. Течение жизни слишком сильно, чтобы ему сопротивляться.

Вот снова… Нет, нет. Я всегда боролся. Всегда имел цель и всегда к ней шёл. Были препятствия на пути, неудачи и откровенные провалы. Я никогда…я никогда… Что?

Мысли путаются. Грёбаная усталость. Мне ещё копролалии на пару с шизофазией не хватало. Того и глядишь беды с башкой начнутся.

Так, выдохни Марк. Нужно занять голову чем-то другим. Например…

– Противник на десять часов!

Чёрт! Явно не этим!

– Ложись. – Яков Николаевич плюхнулся в снег, скрывшись в нём с головой.

Колонна руссланцев вышла на дорогу примерно метрах в семистах от нас. Она проходит по естественной возвышенности, с которой отлично видно двухкилометровое поле, по середине которого мы залегли. Двигаться через сплошной зимний лес без элементарного компаса весьма глупо, поэтому и приходится так рисковать, переходя через перелески пересекая открытые пространства.

Снега тут взрослому человеку до середины бедра, так что шанс, что наши тела даже с возвышенности не заметят, довольно велик. Вот только этого же не скажешь о широкой борозде, которую мы оставили в снежном поле. Причём она обрывается на середине. Вот же подстава, остаётся надеяться на не наблюдательность противника.