Текст книги "Полшанса 2 (СИ)"

Автор книги: Глеб Силаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

«Это моя винтовка, таких винтовок много, но эта моя. Моя винтовка мой лучший друг. Это моя жизни. Я должен научится владеть оружием так же как я должен научится владеть своей жизнью. Без меня моя винтовка бесполезна. Без моей винтовки бесполезен, я. Я проведение смерти на бренной земле. Я должен разить без промаха, без колебаний, без жалости. Я и моя винтовка защитники моей страны, мы не боимся врагов. Пусть будет так, пока не останется больше врагов. Аминь!»

Все двадцать глоток одновременно замолкли, смотря не моргая верх до хруста костей сжимая свои винтовки.

– К ноге! Вольно. Приятных кошмаров, девчонки!

– Спокойной ночи, мон! – Проорали всё те же двадцать глоток уже погружённые в темноту.

Таких ритуалов как этот полно. Пока ты находишься на гражданке тебе этого не понять «зачем всё это?» «как можно запомнить столько?» «кто придумал всё это?». Попав сюда такие вопросы не возникают, тут вообще думать не положено. Для размышлений здесь есть офицеры, а ты лишь инструмент.

Весь быт, всё солдатское существование направлено на подтверждение этого правила. Каждодневные тренировки не оставляют сил на глупости, мысли вытесняет устав, а твою пасть затыкает единственная фраза: – «мон, так точно, мон».

К такому можно привыкнуть, но и это здесь не положено. Поэтому каждый новый день мы испытываем на себе новые испытания армейской службы.

– Десять секунд, блядь! Вы должны преодолевать это препятствие, не более чем за десять секунд, блядь! Быстро пошли! До тех пор, пока каждый инвалид не уложится в десять секунд, некто жрать не будет!

Подготовка больше похожа на нескончаемую полосу препятствий. От турников до канатов, от проволочных заграждений до покрытых ледяной коркой эскарпов, от ступеней из брёвен до земляных туннелей.

Для каждого найдётся то что он не сможет преодолеть. Но можно не сомневаться, инструктор заставит.

– Следующая двойка пошла! Живее, живее! Так, следующие, пошли! Рядовой Студер, ты убийца?

– Мон, так точно, мон!

– Херня, не убедительно! Следующая двойка, вперёд! Давай тащи свою русладскую жопу, Яков. – Яков повис на бревне, не удержавшись спрыгнул в низ. – Дааа, правильно! За каким хуем лезть на это ёбаное препятствие! Если бы бог хотел, чтобы ты на него залез он бы перенёс твою сраку на самый верх. Живо поднялся, мать твою!

– Мон, так точно, мон!

– Да, что с тобой?! Готов поспорить если бы на верху сидела какая-нибудь пизда ты бы уже был там!

Трудности возникают у каждого, даже, казалось бы, в самых простых вещах.

– Так, Черкашь следующий. Покажи какая у обезьян хватка. К снаряду, живо! Один, два, ну, сука тянись! Давай, давай! Разок за Гетлон. Разок за императора. Тени, тине! Разок за штаб. Разок за склад. Похоже складу ничего не досталось. Следующий! К снаряду Туша! Тянись, тянись, Туша, тянись! Подтянись один раз, Туша! Давай тянись! Даты меня позоришь, Туша, тощи свою жопу в верх! Ты чё хочешь сказать, что ты даже один раз подтянутся не можешь!? Ты никчёмный кусок говна, Туша убирайся сглаз долой!!!

Достаётся всем. У инструктора нет любимчиков.

– Рядовой Студер, делай что хочешь только не падай, не разбивай к хуям моё любящее сердце! Быстро, быстро. Быстрее, мразь! Ты преодолеваешь препятствие хуже, чем старики ебутся! Нууу, и хули ты замер!!? Ты чё вообще забил!? Ну, не понял!

В этот момент мои пальцы разжались, и я сверзился в жидкую грязь покрытую ледяной коркой. Канат, по которому я переползал ров издевательски качался надо мной.

– Вытаскивайте этого долбанного тюленя! И живо на исходную! Пока каждый из вас ушлёпков не пройдёт это препятствие, вы от сюда не уйдёте!

Я не соврал сказав, что у инструктора нет любимчиков, но есть те, кому особенно достаётся.

– Рядовой Джага!!! Ты родился таким гнусным тупорылым куском говна, или ты специально тренировался чтоб таким стать!? Как можно испоганить кусок металла?! Отвечай!

– Мон, не могу знать, мон!

– Правильно, не можешь. Зато можешь испоганить государственную собственность! Я не верю, что таким имбецилом можно быть случайно! Может ты саботажник? Тогда с такими как ты разговор короткий!

– Мон… – Инструктор не стал слушать оправдания.

– Сегодня, рядовой Джага, совершил не просто проступок. Он совершил преступление! – Инструктор пошёл вдоль шеренги держа на вытянутой руке спусковой механизм, на котором было несколько пятен ржавчины. – Тем самым не только обесчестив себя, но и весь взвод! Я пытался вам помочь, но у меня нечего не получилось. Потому что вы мне не помогаете! Отныне, когда кто-то совершит какую-нибудь херню я буду наказывать не провинившегося, а весь взвод. Вам всё ясно, мрази!?

– Мон, так точно, мон!

– Пятьдесят отжиманий и на кросс с полной выкладкой десять километров. Выполнять!

Уффф, не думал, что вести дневник так утомительно. Потратить всё небольшое свободное время перед отбоем на некому ненужную писанину. Вместо того чтоб перекинутся в карты или на худой конец мысленно по сотрясать воздух в болтовне с сорняком.

Хотя Левик после того случая стал довольно молчалив. На сколько может быть молчалив не замолкающий и вечно зудящий о крови сорняк. Я аккуратно поинтересовался в чём дело, на что получил ответ: – «Чувствую, чувствую разумных. Они страдают каждый по-своему. За этим увлекательно наблюдать. Ведь сами страдания бессмысленны, но разумные всё равно самозабвенно предаются этому делу».

– Отбой через две минуты! Раздеться и занять место возле своих коек! – По расположению прокатился крик дежурного по роте.

Вот и кончился ещё один день. Но мне от чего-то не легче. Теперь не только таймер переноса крадёт моё время, но и дни в учебке утекают сквозь пальцы. Очевидно нас не успеют толком подготовить к отправке на фронт. А там, там хаос, в котором я смогу положится на собственные силы. Полученные возможности от системы повышают мои шансы, но они кардинально не меняют их. Скорее делают просто выше нуля. Здесь у меня нет времени, не возможности на развитее способности. Диклос на данный момент практически бесполезен.

Запись 22.

Низшие не несут караулы. Но это не означает, что по ночам им нечем заняться. В моём случаи, так как я являюсь носителем технических навыков меня приписали к мастерской. Нечего сложного или критически важного. Разобрать двигатель вышедшего из строя мека, заменить передаточные ремни, смазать поршни свиным жиром или банально заменить масло. Все ночные наряды я провожу здесь. Утром, перед тем как я отправлюсь на строевую, мою работу проверяет мастер.

Можно сказать, мне повезло. Ведь каждый ночной наряд, я провожу в тёплой мастерской. Обычно здесь не протолкнутся, но сегодня большую часть механиков увезли для починки техники в при фронтовой зоне.

Те что остались, довольно быстро притомились без присмотра. Для расслабления тела и духа, и скорейшего восстановления сил. Были сдвинуты заляпанные мазутом столы, из шин организовались седалищные места, а в качестве восстановительного средства из нескольких канистр по чуть-чуть был слит спирт.

Белых ворон не где не любят, поэтому я без возражений расположился в углу оперившись спиной на тёплую трубу.

Отсутствие закуски некого не смутило. Первые заляпанные стаканы оказались опрокинуты. Не тратя времени начались задушевные жизненные истории. Кто, где и с кем спал. Кто, где и кого порезал. Само собой, где, кто чалился.

Такие попойки обычно приставляются как неразборчивый ор пьяных глоток. Но мы в армии и тут должен быть порядок. Поэтому рассказывал каждый по очереди, после очередного стакана.

Вот очередь доходит до мужика с тонкими, можно сказать аристократическими пальцами. Он даже когда спирт пьёт, мизинец в сторону выставляет.

Сидящей на против него пузан с руками целиком забитыми наколками, говорит: – «Давай, Доктор, лечи. Твоя очередь. По любому несть что рассказать. Хочу услышать что-нибудь из твоей работы на гражданке».

– Я всего год отработал в больнице. И не доктор я, а санитар.

– Да, насрать. Чё мнёшься. Не ври, что рассказать нечего, паскуда. – Пузан стукнул по столу опрокину стакан.

Сразу стало ясно если его не ублажить рассказом, он сделает иначе. Размяв кулаки о лицо «Доктора». Шутка ли за час по четыре полных стакана на тощак осушить. Тут либо печень в отказ пойдёт, либо мозги.

– Ладно. Ладно. Только не кипятись. Есть у меня одна история. Не то чтобы захватывающая. Но за год, что я проработал самая запомнившаяся.

Произошло это когда только из учебки в больничку перешёл работать. Ещё и месяца не минула. Сежу я на дежурстве, ко мне подходят и говорят: – «Собирайся, с семьёй пойдём знакомится. Там похоже прокормышь загибается». Мне эти слова в то время, ничего не говорили.

Пока ехали к месту мне мой начальник пояснять начел, что за «семья» такая. И вот его слова: – «Есть два вида нариков. Первые, сидят по подвалам, да в переулках валяются. А вторые, это эдакие подопытные крысы. «Семьи», но не в плане: муж, жена, здоровая ячейка общества. В семью трудно попасть и невозможно выбраться. Живут обособленно, нередко даже в приличных на первый взгляд домах. Им «варщик» скидывает новый товар на пробу, можно сказать дарам. В заме эти «семьи» должны глотать, нюхать, пить всё что им приносят каждый день».

Эти семьи могут состоять из разного количества, разновозрастных наркоманов разных полов. Главой семьи всегда являются «дои». Их можно узнать по соломенной шляпе на голове. Вообще дои могут носить всё что угодно. От меховой шапки до ничего. А соломенную шляпу носил в семью. «Шляпа» на жаргоне означает – вещество.

Это здесь достать чего-нибудь «весёленькое» не так трудно. А там, ближе к столице с этим туга и очень, очень строго. Считается, что наркомании, близь света императора, быть не может. Да и удовольствие это дорогое. Однако мир развивается в товарно-денежных отношении, по капиталистическому образцу. Так что такое даже в столице не редкость.

Так вот, наркоманская судьбинушка скоротечно. И каждый член «семьи» довольно быстро превращается в никчёмное дерьмо. Ничего не могут, только ширятся, да гепатитом и сифилисом болеть.

Но «семьи» таких не бросают, а определяют в «прокормоши». Во-первых, потому что в край об долбанное тело, шляющееся по улицам приличного города. Живо вызовет интерес у полиции, мол: – «Откуда он взялся? И нет ли где ещё вот, таких асоциальных элементов». Во-вторых, на «прокормышах» можно испытывать то, что обычному нарку не дашь. Тут причина может быть разной, от того что требуется вусмерть убитый мозг, до того что приход может быть такой силы, что хрен его знает, что нарик может вытворить. А «прокормоши», это овощи с в ноль убитыми телами.

Я не знал, чего ожидать, был готов увидеть многое. Но не такое. Заходим в подъезд, судя по номерам квартира на третьем это же. Перила сломаны, светильников нет. Но в целом чисто не мазни на стенах, не блевотины на лестнице.

Стучим в дверь. Внутри слышна не понятная суета. Стучим второй раз, третий, четвёртый. Наконец открывают. В прихожей кто-то лежит. Спрашиваем: – «не это ли больной?» Оказывается, это здоровый. Которому сейчас очень хорошо. Спокойно переступаем через него и в комнате видим ещё несколько «здоровых» в глухой отключке.

Наш гид, девчонка лет семнадцати, похожая на сорокалетних заключённых трудового лагеря. Проводит нас в спальню. В луже, состоящей из жидкого кала, мочи и рвоты лежит «нечто». Выбора особого нет, натянув маски и перчатки переворачиваем «это».

Оказывается, молодой парень. По виду этого конечно понять было невозможно. Волос на голове нет, губы изжёваны до мяса, тело, бледно-жёлтое покрытое язвами. О возрасте говорит единственный отыскавшийся на него документ. Выписка из колонии для несовершенно летних. По всему выходило что ему двадцать два года.

Сознание нет, дыхание прерывистое, глаза закатились, изо рта пена брызжет. Пока болезного на носилки грузили, я остальных обошёл. На фоне того которого мы забрали они конечно ничего, но в целом каждому из них там по паре лет осталось.

Причем не фак, что от наркоты загнутся. У одного видел ногу, почерневшую и раздувшуюся. Вся в мелких укусах похожих на крысиные. А ему хоть бы хны, смеётся в ладоши хлопает.

Увезли. Ему тогда чертовски повезло. На кафедре токсикологии как раз такой пациент нужен был для проверки новых методов лечения. Как я позже узнал удалось откачать, даже места не пожалели в больнице. Так он там и прожил пару месяцев. Ломки прошли, язвы почти затянулись, вес набрал. В целом на человека стал похож, на больного, но всё же.

Я бы его и не узнал если бы он ко мне на выписку не пришёл с тем протоколом, что я в тот день подписывал, когда привезли его.

Спрашиваю: – «А может хватит. Откачали, здоровье поправили, даже какие-то документы удосужились сделать. Жизнь новую вполне можно начать». Как он на меня тогда глянул. Как на законченного, клинического идиота. Говорит: – «Ты чё доктор, совсем не грамотный. Мы нарки только мечтаем курить анашу и пить красное вено, но это кайф бычий. Поэтому лечение только помогает дозняк завязать». Я сначала не понял, а потом мне разъяснили. «Завязать дозняк» – это не отказаться совсем, а сократить минимальную дозу.

Оказалось, что, не смотря на тотальный запрет наркоты. Таких как он вполне себе спокойно лечат и отпускают. Семейное кубло конечно разгоняют. Но найти новый притон не проблема. И фокус здесь в том, что травить себя не запрещено, а значит и наказание за создание и нахождение в таких семьях, никакого.

Запись 26.

Товарищество, это отличная вещь, особенно на войне. Вот только товарищество возможно между равными. Нет, не по рангу и социальному положению, а по отношению друг к другу.

Что будет если назвать товарищами тех, кто смотрит на тебя с высока? Думаю, это философский вопрос, но в армии нет место пустым рассуждением, здесь есть место действиям.

Роты, укомплектованные из «низших» располагаются на окраине базы. Между высокой обнесённой колючей проволокой стеной и плацам с футбольное поле, на котором всё отлично видно даже ночью. А сторожевые башни смотрят не наружу, а во внутрь, на наши бараки. Подальше от складов, штаба и казарм обычных «нормальных» солдат. Это сделано для того чтобы быдлу вроде нас нечего в голову не взбрело. Оно в целом верно, ибо контингент здесь ещё тот. Низушки, что с них взять.

Даже путь в общую столовую был разделён высокой проволочной сеткой. Едим мы всегда в числе последних и думается мне доедаем то что осталось. Штабисты предусмотрели всё. Почти всё.

Сегодня утром после обязательных работ по добыче и транспортировки дров. Нас повели на завтрак. Мы в столовую, а навстречу нам по другую сторону проволочной стены гренадёрный-взвод, из столовой. Шли мы не быстро, ибо уже с утра были без сил. Гренадёры то же не торопились. Они только поели, а сейчас у них пол чеса личного времени, так зачем бежать.

Так и шли две роты в противоположных направлениях, разделённые лишь едва заметной проволочной стеной. Может мы бы так и прошли, не обратив друг на друга внимания. Если бы не один особо бодрый воин из нашей роты. Он был впереди и не из моего взвода, поэтому кто это был я так и не понял.

– Эээ, земеля чё там по хрючеву на сегодня. А то вчера какие-то помои были, мне чуть днище не сорвало. Эээ, поц я чё с кем говорю, башню разверни!

– Это ты мне? – Обратил внимание на вцепившегося в проволоку низушку высокорослый парень в отлично отглаженной шинели.

– Не мля, я так просто поорать решил. Конечно ёпт с тобой. Ну, так чё там по жрачке?

– Знаете ребята… – Громко начал парень. – …смотря на этот выкидыш подвальной крысы всё больше убеждаюсь в том, что у низших голова это-декоративное приложение к заднице. – Парня поддержали смехом и парой едких комментариев в сторону говорившего.

– Ты чё паскуда я те ща…

– Ты мне что? – Парень приблизился к разделяющей проволочной стенке. – Что ты мне сделаешь? Отравишь вонью из своей гнилозубой пасти?

– Не, оглушит животным воплем! – Из-за спины парня вышел ещё один только пониже и потолще. – А ну падаль, пошёл! – Пухляшь резко выпрямил ногу ударяя в проволоку. Она легко поддалась, и говорун плюхнулся в грязь. Пухлый и длинный сразу же заржали.

– Бодрые, гниды. Значить зрачка была хорошей. А хорошей зрачки много не бывает. Ловите добавку, суки!

Во всё ещё улыбающиеся рожи отправился солидный шмат грязи. Попав точно в лица весельчаков заляпав их чистые шинели. Брызги обильно окатили идущих сзади.

Реакция не заставила себя ждать. Моментально образовалась толпа желающих проучить низушка. Проволока бы долго не выдержала и вероятно у них бы это получилось. Если бы не офицер гренадёров, который грозным окрикам пресёк беспорядок.

Пока гренадёры отвлеклись, докладывая о произошедшем. Говорун успел скрыться. А так как мы шли с работ, то все были грязные и одеты не по форме. Офицер решил спустить инцидент на тормозах. Ибо выяснять кто там кинул грязью из низших ниже его достоинства. Поэтому он ограничился выговором и вне очередными нарядами для тех кто хотел поквитаться с низушкой.

Всё бы на этом могло и закончится, если бы офицер всё же решил найти зачинщика и дать ему палок, или если бы на месте гренадёров был кто-то более ценный. Тогда бы всем низшим мало не показалось.

Но гренадёры это второй класс чистоты, второго под класса. Иногда к ним конечно попадают со вторым классом и первым под классом, но такое редкость и тут роль скорее играют личностные качества нежели чистота крови. Казалось бы, одна ступень, а на деле пропасть. Так или иначе их считают людьми, пусть и третьего сорта. Мы же псевдоэргаты…

*Вычеркнуто два абзаца*

*Пометка на полях* «Пусть отсохнет твой язык и сгниют пальцы, если ты ещё хоть раз осмелишься написать подобное. СЛАВА Гетлонду и ЕГО МУДРОМУ ПРАВЛЕНИЮ. ЧИСТАЯ КРОВЬ, ЗАЛОГ СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО».

О про изошедшем можно было бы уже забыть. Однако обиды так просто не забываются.

– На построение становись! Направо! В столовую шагом, марш!

Ужин-это третий приём пище за день, положенный нам. В прочем чаще всего второй, а иногда и первый. И это самая прекрасная часть солдатского дня. В этот приём пище дают обязательно что-то горячее, а после пол часа личного времени перед отбоем и шестичасовой сон в котором можно не о чём не думать.

В этот раз была каша с отрубями. Рёв голодных желудков стоял на всё столовую, ибо обеда мы были лишены, как выразился инструктор: – «Вы куча склизких жаб не годных чтобы вычищать выгребные ямы. На исходную, мрази! Поголодаете, может тогда появится усердие!».

Беря подносы, мы подходили к маленькому окну раздачи, которое находилось на уровни живота. Оттуда высовывался черпак бросая содержимое в тарелку, не забыв часть расплескать по пути. Возмущаться не кто не посмел. Ведь столовая для солдата, это как церковь для верующего. Хочешь приходить сюда и впредь. Склони голову и благодари господа за эту возможность.

Когда каждый получил свою порцию, и бойцы заняли отведённые каждому места, наступила гробовая тишина. Только не терпеливые переминания солдат нарушали эту идиллию.

Капеллан прочёл короткую молитву, после чего дежурный по роте приказал взять ложки и начать приём пищи. Оголодавших бойцов дважды уговаривать не пришлось. Повсюду начали раздаваться удары ложек о посуду перемежаемые смачным чавканьем.

Я тоже уже было накинулся на еду, ибо голоден так же, как и остальные. Поднеся ложку уже к самому рту в последний момент остановился. Натренированное шестое чувство о чём-то меня предупреждало. Подняв голову, я огляделся, не одному ли мне что-то показалось.

За соседним столом рядом с Тушей сидел Яков Николаевич, усиленно принюхивающийся к своей тарелке. Туша рядом с ним уже опустошил свою миску и пихал локтям Якова, спрашивая: – «Будет ли, тот есть?».

Наши взгляды встретились. Он решительно отодвинул тарелку от себя, дав ложкой по лапам Туши, которые уже потянулись за дармовой жрачкой. Я так же отодвинул от себя миску.

Где-то с пол минуты ничего не происходило, все спокойно ели. Уже было, подумал пойти на второй заход и попробовать, но звук как кто-то начел блевать меня остановил. Через несколько секунд к первому подключились ещё пятеро, а затем ещё трое. Все они сидели за одним столом в самом конце. По логике размещения, это были те, кто получил еду в самом конце, то есть со дна общего котла.

Офицеры с нами не едят, у них для приёма пищи отдельное здание. Ответственный за соблюдение порядка в столовой, это дежурный по роте, который вскочив из-за стала замер не зная, что ему делать.

Первый из праблевавшихся поднялся, опираясь на стол. Утёр рукавом рот и во всю глотку заорал: – «Они, они, нассали в еду! Эти суки нассали в нашу еду!». В такое заявление охотно верилось, учитывая вкус местной баланды. Однако сейчас похоже, это было сказано не в переносном смысле.

На пол сразу попадала часть посуды, раздалось ещё несколько характерных звуков блюющих людей. От одного из столов встал лысый мужик со шрамированным черепом и чёрной щетиной.

– Что ты мать твою несёшь!? – Явно не желая верить в то что он отведал ссанины. Подошёл к говорившему взяв его за отворот.

– На, сам понюхай! – Сунув ему под нос миску, сказал, первый кто обо всём догадался.

Их уже окружил весь взвод, в том числе и я. В пустой миске была какая-то жёлтая жидкость. И это точно было не масло. Все уставились на шрамированного. Он принял посуду втягивая воздух. После чего толсто стенная посуда в его руке треснула.

Все начали плеваться, кто-то даже начал пихать себе пальцы в рот. Одному умнику хватило ума в слух сказать: – «То-то мне баланда показалась пересоленной». За что ему в лоб прилетела миска.

Рота единым шагом подошла к двери кухни, заколотив в неё всем чем только можно. Внутри послышался грохот, и все замолкли. А затем из окошка от куда нам и выдавали еду раздался издевательский намеренно сиплый как у старухи голос.

– Деточки, надеюсь кашка вам понравилась. Добавка ещё есть, главное пасть по шире откройте. – А следом раздался дикий ржач.

Разъярённые низшие с удвоенной силой заколотили в дверь кухни. Самый мелкий и шустрый полез в окно раздачи. Тут же выпав оттуда с разбитым лицом.

На шум в столовую ворвался один из патрулей военной полиции. Которые круглосуточно обходят всё территорию базы.

Старший сержант патруля дунул в свисток обозначая своё присутствие. Большая часть роты обернулась, другие продолжили ломится на кухню игнорируя всё вокруг.

Патруль рассекая низших направился к самым буйным. И похоже, что выдачей касок и дубинок подготовка военной полиции закончилась. Ибо в четверым входить в толпу низушек у большинства из которых не самое чистое прошлое. Весьма…, не разумно. Ещё более не разумно сходу пытаться угомонить их силой.

Сержант, выхватив дубинку ударил лысого по загривку. На удивление это возымело успех. Оставшиеся действительно перестали выламывать дверь. Лысый повернулся и по его взгляду сразу стало понятно, что добром дело не кончится.

Сержант попытался повторно ударить. Только не успел, отправившись спиной на земляной пол. Беспорядок в столовой это одно, а нападение на военную полицию совсем другое.

Сразу завязалась массовая драка. Между теми, кто понял, что всё может очень плохо кончится и теми, кому плевать, главное кому-нибудь морду разбить. Входе потасовки бойцам военной полиции удалось вырваться из столовой. И реакция командования не заставила себя ждать. Прошло менее пяти минут, как с наружи раздалось: – «Не медленно покинуть здание. Любая попытка сопротивления приведёт к вашей гибели. У вас двадцать секунд, чтобы подчинится. После будет произведён штурм».

Перед столовой нас уже ждали, инструктор Эммануэль-Людвиг Краузан, офицер комиссариата, а в мести с ним рота вооружённых солдат. Которые взяли нас в кольцо стоило нам только выйти.

После короткого разбирательства в коим шестая шлехт-роты была признана целиком виновной. Нас освободили от всего что хоть как-то можно было использовать как оружие. В том числе и от поясных ремней. Приказав лечь на землю убрав руки за голову.

– Сегодня произошёл инцидент, который иначе как предательство нельзя характеризовать. – Голос инструктора был как всегда твёрд, но в нём слышалось что-то ещё. Что-то не привычное для этого человека. – Сегодня шестой пехотной шлехт-ротой было совершенно нападение на военную полицию. Военный комиссариат не может закрыть на подобное глаза. Вся рота до окончания подготовительного курса будет направлен в специальную зону группировки штрафных батальонов.

В роте раздалось возмущение, многие побледнели. Окружавшие нас солдаты незамедлительно подняли оружие сделав несколько предупредительных выстрелов. Охаживая прикладами тех, кто пытался шевелится.

– Вы были предупреждены о том, что все несут ответственность за одного. Вы знали, но вы не прислушались и вот к чему это привело. На сбор личных вещей одна минута, время пошло!

Нас запихнули в меки, только крытые не брезентом, а с кузовом из металлических листов с одним небольшим зарешеченным окном на двери.

Мек тронулся. Путь пролегал явно не по обкатанной дороге. Нас швыряло во все стены этой железной банки, сбрасывало с узких лавок на пол, подбрасывая до потолка. Как далеко нас увезли трудно определить. Когда мек соизволил остановится у половины были разбиты носы, часть бойцов переломали себе пальцы, все получили множество ушибов.

Открывшиеся железные створки исторгли в снег клубок из двух десятков, шевелящихся тел. Понять где мы решительно невозможно. Вокруг одна сплошная темень. Несколько слепящих прожекторов направлены точно на нас.

– Построится в колонну, мрази! – Голос инструктора заставил шевелится активнее. – В колонну, живо!

Из-за прожекторов вышло несколько солдат от души прохаживаясь по нашим тушкам дубинками заставляя выпрямится.

– Слушайте задачу, куски дерьма! Сейчас каждый из вас проходит сквозь строй солдат громко и отчётливо говоря за что вы все здесь оказались. Если хоть одна тварь замолкнет, упадёт или замолит о пощаде. Вы все пройдёте строй заново. И так до тех пор, пока каждый не окажется на той стороне. Далее вас ожидает увлекательнейший марш бросок длинной в двадцать километров по этому чудному заснеженному лесу. Те, кто решит бежать…, что ж, удачи. Те же кто откажутся идти, тех забьют на месте. Вам всё ясно? Вам всё ясно, поддонки?!!

– Мон, так точно, мон!

– Первый пошёл!!!

Первым оказался Джага. Он, путая слова причины нахождения здесь с отборным матом. Буквально выполз из тридцатиметрового коридора, образованного двумя шеренгами солдат каждый из которых был вооружён инструкторской дубинкой.

Не все смогли пройти через коридор. Кто-то падал и тогда его тащили, продолжая осыпать ударами. После просто опускали потерявшего сознание в снег и шли за следующим.

Идея бросить потерявших сознание товарищей, была. Но думаю в таком случаи в конце пути нас бы ждала только плаха.

Так мы, разделившись по взводам, тоща на себе бессознательные тела, прокладывали путь через сугробы и лестной бурелом двигались к расположению части.

Благо лес был не густой. Но лес днём и ночью это две разные вещи. Да и снегопад, который идёт, не прекращаясь уже четыре дня несколько не облегчает путь. Радует, что указатели, высвечиваемые единственным фонарём на всех, всё ещё видны.

По прибытию в место базирования штрафных батальонов. Следующие три дня мы провели в нескольких больших камерах, где-то под землёй. Освещения там не было. Кормёжка так же не предполагалась, только раз в сутки давали каждому кружку воды.

На утро четвёртого дня нам приказали строится. Мы потерявшие всяческий человеческий облик шаркая и опираясь друг на друга построились. Несмотря на множество ран, на тяжёлый кашель. Удивительно, но из моего взвода все были живы. Пока что.

Инструктор прошёлся вдоль строя внимательно смотря на каждого из нас.

– Рядовой Беляш.

– Я. – В перёд сделал шаг боец, держащийся за локоть.

– Что произошло с ротой?

– Нас изб… – Беляш замолк, покосившись на взвод. После чего выпрямился, отпустив разбитый локоть. – Мон, было проведено физическое наказание за совершённое преступление, мон.

– Вернутся в строй. Рядовой Яков Николаевич шаг в перёд.

– Я.

– Наказание было справедливым?

– Мон, не могу знать, мон!

– Повторяю вопрос: – «наказание было справедливым»?

– Мон, рота понесла наказание соразмерное вине, рядовой считает если наказание было применено, значит оно было достаточным, мон.

– Вернутся в строй. Рядовой Туша.

– Я.

– За что рота понесла наказание?

– За…эээ…Мон, рота понесла наказание за нападение на военную полицию во время исполнения их прямых обязанностей, мон.

Инструктору явно не понравилась формулировка, но он всё же сказал.

– Вернутся в строй. Рядовой Студер.

– Я.

– Повторится ли наказание в будущем?

– Мон, не как нет, мон.

– Почему?

– Мон, следующего раза не будет. Взвод повторно допустивший подобное происшествие или схожее будет расформирован, как элемент несущей угрозу. Судьба каждого из бойцов взвода будет решатся отдельна, но по законам военного времени каждый будет заочно признан изменником, подлежащим расстрелу, мон!

– Верно. Встать в строй. Все слышали!?

– Мон, так точно, мон!

– У вас не будет второго шанса. – Дождавшись появления понимания у каждого из бойцов. Инструктор скомандовал. – Налево! В баню, бегом, марш!

Глава 10

– А, ты можешь не махать топором около моей головы!

– Могу. Просто убери свою бестолковку подальше от места где я работаю.

– Тогда может ты и дрова сам будешь таскать, а я постаю, покурю.

– Без проблем, иди сообщи о своей идеи инструктору. Уверен он оценит.

– Джага, Беляшь, работайте молча.

Оба шмыгнули красными носами и вернулись к работе. Я, затянув потуже узел на вязанке, закинул её на сани. За последнии недели я как-то свыкся с этой работой. Сейчас заготовка дров в зимнем лесу не кажется чем-то плохим. Только тут можно отдохнуть от постоянного ора инструктора.

По просеке, по которой мы отвозим сани с дровами, послышался перестук копыт. На поляну, где шла заготовка, на взмыленной лошади ворвался солдат.

– Приказ! Прекратить работу! Всем немедленно вернутся в расположение части!

С этими словами воин развернул кобылу, ударив её в бока и умчался обратно.

– И что это было? – Проговорил Джага с занесённым над головой топором.

– Приказ. – Сплюнув мокроту в снег буркнул Яков Николаевич, и надрывая воспалённое горло прокричал отделению. – Строимся!

Солдат на кобыле успел объехать весь лес и уже подходя к дороге рота выстроилась по взводам, оперативно выдвинувшись в сторону базы. Перед самым КПП нам пришлось пропустить колонну техники.

– Эй, смотри, не видел раньше таких юмбор. – Джага ткнул локтем в бок Беляша.

– Много ли ты вообще видел боевых-юмбор? – С насмешкой спросил Беляш.