Текст книги "Французский детектив"

Автор книги: Ги де Кар

Соавторы: Лео Мале
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Жан Деланд повернулся к нему:

– Еще немного, и сторож не открыл бы мне дверь. Они что, ударились бастовать?

– Да, самая пора… Что с тобой? Ты болен?

– Я что-то такое съел, – схватился тот за живот. – Устрицы, наверно.

Он придвинул стул и сел. Во дворе продолжали митинговать. В дверь постучали. Вошла секретарша.

– Страсти разгораются, мсье, – сказала она.

– Хорошо, я выйду к ним, – сказал Борено устало. – Оставляю вас, друзья мои. У вас есть что сказать друг другу.

Он вышел. Говорить нам было особенно не о чем. Наступила долгая пауза, которую нарушил Деланд.

– Смешно, – сказал он. – Кто бы подумал, что когда-нибудь объявят забастовку против одного из нас. Тебе это не кажется смешным?

– Не очень, – ответил я.

Я чувствовал себя печальным и усталым. Мне было немного не по себе.

– Готово, друзья! – возвестил Борено, возвращаясь. – Послушайте-ка. – Он наклонился к окну, приставив руку к уху. – Послушайте-ка благородную и мужественную песнь труда.

Словно повинуясь его сигналу, снова заработала циркульная пила, вгрызаясь в дерево с радостным визгом.

– Договорился? – спросил Деланд.

– Все можно уладить. Всегда. Никогда не надо отчаиваться. Я удовлетворил их требования. Впрочем, они были законными, а я все же неплохой парень. Надо обмыть все эти дела: возобновление работы и возобновление дружеских отношений. Сейчас я вернусь.

Он вернулся с бутылкой и тремя бокалами.

– За здоровье обитателей вегетальянского общежития!

Мы выпили.

– Наш друг Бюрма пришел по поводу Ленанте.

Я повторил историю с Ленанте Деланду. Ничего полезного он сообщить мне не мог. После этого пошел бессвязный разговор, но я вовсе не был уверен, что напрасно теряю время Мне надо было задать один вопрос, и я выжидал удобный момент. Я узнал, что они оба женаты, что у Борено уже взрослая дочь и что в глазах консьержей и соседей они выглядят добропорядочными гражданами. Впрочем, они ими и были. Никто не подозревал об их прошлых антиобщественных убеждениях. Деланд тоже предприниматель. Он хорошо устроился. В конечном счете только бедняга Ленанте сохранил прежнее мировоззрение.

– Все изменилось, – отметил я. – Такова жизнь. Интересно бы узнать, что сталось с тем, кого мы называли Поэтом? Имени его я никогда не знал.

– Может быть, он стал академиком? – предположил Борено.

– Почему бы и нет? Во всяком случае, хоть я не злой, но я желал бы, чтобы этот тронутый Вшивобородый, разбивавший чужие трубки и пытавшийся заставить нас есть траву на четвереньках, сей момент был уже на том свете. Впрочем, он уже и тогда был немолод. Того же я пожелал бы и Лакору. Много он мне попортил крови, этот напомаженный!

– Лакор, – подпрыгнул Деланд, как будто ему в задницу воткнули булавку.

– В чем дело? – спросил я удивленно.

– У Жана свои предрассудки, – тяжело ухмыльнулся Борено. – Анархистские предрассудки. Он допускает, что человек эволюционирует, меняется, меняет даже свои убеждения. Черт побери, не будем бояться слов! Но он считает, что Лакор зашел уж слишком далеко.

– Как это?

– Пусть он попортил тебе много крови, но больше тебе это не грозит. Он вроде не умер, хотя кто его знает. Провинциальный суд отправил его на каторгу…

– Ты не шутишь? Он что, стал жертвой собственного хвастовства и действительно напал на инкассатора?

– Нет, это смешнее или, скорее, страшнее. Мы прочитали об этом в газетах, с самим Лакором мы не очень-то знались. В конце тысяча девятьсот тридцать шестого года он убил свою жену, потому что она ему изменяла.

– Во имя свободной любви, конечно! Я говорю о его собственном поведении, а не о поведении жены.

– Именно.

– Меня это не удивляет – на него это похоже.

– Присяжные неожиданно проявили чувство юмора.

– Свободного юмора!

– Да уж. Вы говорите, что надо победить ревность, вы проповедуете сексуальную свободу, но как только ваша жена вам изменяет, вы ее убиваете? Так вот, для нас это не обычное убийство в состоянии аффекта. Его отправили на каторгу на десять с лишком лет. На полную катушку! Он расплатился не только за смерть жены, но и за идеи, которые пропагандировал, плюс еще несколько грешков, висевших у него на совести. Надо сказать еще, что он оказал вооруженное сопротивление полицейским, которые пришли его арестовать.

– Какой кретин! – выругался Деланд, вытирая лоб.

Наступил тот момент, когда я мог бросить свою бомбу с криком: «Да здравствует анархия!»

– Кстати, о тысяча девятьсот тридцать шестом годе и инкассаторе, – сказал я вкрадчиво. – Не можете ли вы мне что-нибудь рассказать по поводу дела на мосту Толбиак? Ведь это вы угробили служащего Холодильной компании, не так ли?

Глава 11
Кладбище

Деланд поежился на стуле. Борено помолчал и разлил остатки шампанского. Бокалы мелодично звенели от соприкосновения с бутылкой. По ту сторону двора циркульная пила накручивала прибыль предприятию. Я не повторил вопроса. Я выжидал.

Борено засмеялся фальшиво, как человек, у которого болят зубы.

– Ну, ты даешь, Нестор Бюрма! Никогда и никого мы не отправляли на тот свет. Ни на мосту Толбиак, ни где-нибудь еще. А что это за дело было на мосту Толбиак?

– Мне известно об этом, конечно, гораздо меньше вас, – вздохнул я. – Но в общих чертах попробую вам рассказать, в чем там дело.

– Не стесняйся. Но повторяю: мы никого не отправляли на тот свет.

– «Тот свет» – это всего лишь штамп, готовая фраза. У меня их много таких, нужных для поддержания разговора. Если по правде, я не думаю, что вы угробили этого Даниеля из Холодильной компании. Ленанте, должно быть, участвовал в этом деле, а его принципы мне известны – без крови. С вашей помощью он осуществил то «идеальное преступление», о котором задумывался. Возможно, этот служащий был в сговоре с вами. Так-так… меня это наводит на мысль…

– Так поделись с нами! – заметил иронически Борено. – Такие мысли…

– Идиотские мысли! – взорвался Деланд.

– Я поделюсь с вами всеми моими мыслями. Итак, зимой тысяча девятьсот тридцать шестого года…

И я сообщил им все, что недавно вычитал из газет.

– Очень интересно, – подытожил Борено. – И ты подозреваешь, что это наших рук дело?

– А почему бы и нет?

– Действительно, почему бы и нет? Ведь против нас такие мощные улики: мы живем и работаем оба в квартале рядом с мостом Толбиак. Ты всегда такой проницательный в своих расследованиях? Но ты не учел, что тут еще могли быть замешаны гангстеры из фильма Габена.

– В деле на мосту Толбиак не замешаны ни гангстеры, ни жулье, ни вообще уголовный мир. Инспектор Норбер Бален, который из кожи вон лез, чтобы его раскрыть, – это тоже кино, и жестокое. Отставного инспектора Норбера Балена пырнули ножом прошлой ночью.

– И что, опять мы виноваты?

– Почему бы и нет?

Оба одновременно энергично замотали головами.

– Нет, нет, старик, – сказал Борено. – Ты ошибаешься, и зверски ошибаешься.

Я знал, что ошибаюсь, я просто действовал наобум. Мне хотелось посмотреть, как они будут себя вести, как запротестуют. Разница ощущалась: Борено очень искренне отрицал убийство отставного полицейского (а он действительно не имел к нему отношения), но тем заметнее была фальшь, когда речь шла о другом.

– Допустим, – сказал я. – Вернемся к Балену. Я отметил одну фразу в газетной статье о его смерти…

Деланд перебил меня.

– Ну уж, газеты… – презрительно ухмыльнулся он.

– Не считай меня большим дураком, чем я есть на самом деле, – взорвался я. – Газеты! Ты хочешь сказать, что ты ими не интересуешься? А что означают эти пачки газет, которые ты таскаешь с собой? Уж не потому ли, что в них снова пишут об этом деле на мосту Толбиак в связи со смертью полицейского? Не потому ли ты прилетел сюда, что сильно струхнул; чтобы посоветоваться с Борено и сговориться с ним? Тем более что Борено ни с кем больше и не знается. Знается с Деландом и знался с Ленанте. У него тоже хватает газет на столе, и он здорово выпялился на те, что были у меня под мышкой, когда я сюда ввалился. (Сторож вообще-то тоже смотрел на мои газеты, но тогда это ничего особенного не означало.)

Может быть, Борено поместил в газетах объявление или рекламу? И все-таки странно, что всех нас троих так интересуют сегодняшние газетные публикации…

– Пусть так, – сказал Борено хладнокровно. – Что до газет, то я знаю одного типа, который покупает их дюжинами каждый день. Все это чушь, которая не стоит выеденного яйца. А что это за фраза, на которую ты обратил внимание? Давай мели дальше. Послушаем тебя, а то и присочинить поможем.

– Фраза эта вот какая. – Я поискал ее в статье в «Крепюскюль». – «Осведомители из уголовного мира ничем не могли ему помочь». Она кажется мне многозначительной. Все антисоциальные действия, которые совершают гангстеры, связанные с уголовным миром, быстро раскрываются. И только одиночки, а также люди, не связанные с этой средой, могут надеяться на то, что их не разоблачат. Это, конечно, кому как повезет, но анархисты-экстремисты, которые принадлежат к этой категории, могут рассчитывать на везение больше, чем другие. Они умеют выждать необходимое время после удавшегося преступления, не бросаются в разгул, они связаны с минимальным числом сообщников, что уменьшает возможность предательства. Кроме того, это люди другой закалки. Я тотчас подумал, что дело на мосту Толбиак, судя по таким его признакам, как отсутствие улик, бесполезность осведомителей плюс еще кое-какая информация, полученная мной из личных источников, было делом одного или нескольких идейных бандитов.

– Идейных бандитов? – удивленно переспросил Борено.

– Именно так. Ты стал теперь как будто бояться слов? Впрочем, я их употребляю не в отрицательном смысле. Идейный бандит! Именно так ты говорил в ту пору, когда исповедовал экстремистские убеждения.

– Исповедовал! Это были споры. Все тогда спорили.

– Как бы там ни было, я понимаю это так Если я ошибаюсь, поправьте меня.

– Какого черта я стану тебя поправлять? У нас мозоли на языке вскочат, если поправлять весь тот вздор, что ты городишь!

– Ну, тогда вот что. Ленанте и вы двое сговорились с тем служащим из Холодильной компании и разделили на четверых содержимое его инкассаторской сумки. Разумеется, я не буду входить в детали. Сожалею…

– А мы-то как сожалеем!

– …что меня при этом не было. Даниель, служащий, смывается за границу. Во всяком случае, его больше нет. А вы трое – каждый из вас устраивает свою жизнь по-своему. Но вот снова появляется Даниель. Эта мысль пришла мне только сейчас, советую вам прислушаться. Ваши фамилии ему неизвестны – ведь вы их поменяли. По той или иной причине он собирается действовать против вас. Он встречается с Ленанте и расправляется с ним. Ленанте пытается предупредить вас об опасности и обращается ко мне. Потому что Ленанте был поумнее вас и внимательно следил за моей карьерой. Он знал, что я человек порядочный и без предрассудков. Но в том, что касается вас, я думаю, он ошибся. Боже мой! Я пришел не как враг, мне наплевать, что вы совершили. Но я поставил перед собой цель. Ленанте позвал меня на помощь. Его убили. И я разоблачу убийцу, даже если вы мне не поможете.

– Тебе невозможно помочь, – сказал Борено, – То, что ты говоришь, для нас все равно что китайская грамота. Ты поставил не на ту лошадь, Бюрма. Мы в этом забеге не участвуем. Что же касается истории, которую ты рассказал… – Он улыбнулся. – Сам-то ты в нее веришь?

– Не слишком, – признался я, – но можно поспорить;

– Я считаю, что все споры кончены. Подумай сам. Мы ведь приятели. Если бы мы совершили то, что ты нам приписываешь, я не стал бы тянуть волынку. Во-первых, истечение срока давности. Кого мне – точнее, нам – бояться?

– Срок давности – согласен, – сказал я с улыбкой. – И если дело обошлось без трупа… Но даже без трупа оно обернулось бы скандалом, и обнаружилось бы происхождение ваших капиталов. Комфортабельное существование, которое вы себе обеспечили, могло бы быть сильно поколеблено. А если…

– Если, если, если, – запел Борено. – Ты как пила. С меня хватит той, которая работает во дворе. Пора тебе уматывать. Ну и денек! Век не забуду.

Он встал. Он выставлял меня за дверь – ни больше ни меньше. Я тоже встал. Больше я от них ничего не добьюсь. Но я хотел, чтобы последнее слово было за мной.

– Да, думаю, что этот день ты помнить будешь. И ты, и Деланд. – Я небрежно кивнул в сторону последнего. – Интересно, с чего это он приперся сюда? Ах да: желудок у него расстроился, и он пришел об этом поговорить. Отчего бы это? От устриц или от страха? Пока, ребята. В конце концов вы не обязаны мне доверять. Ленанте доверял, но он был идеалистом. А у меня сложилось впечатление, что вы уже давно не идеалисты. Привет! И пожелайте, чтобы меня не сбила машина или не упал на голову кирпич, иначе мне пришлось бы думать, что не обошлось без вас.

Отличная речь!

Из бистро на улице Гоблен, куда я через несколько минут зашел выпить, чтобы перебить во рту вкус шампанского, предложенного этими иудами, я позвонил домой. Никто не снял трубку. Возможно, я неправильно набрал номер. Я набрал его еще раз, стараясь не ошибиться. Казалось, на том конце провода аппарат насмешливо стрекотал в зловещей, пугающей тишине. Звонок прозвонил пятнадцать раз, я сосчитал. Мой Бог, Ленанте, мост Толбиак, остепенившиеся анархисты – виновные или невиновные, – к чертовой матери все это! Плевать я на все хотел! Никто не отвечает. Никто не берет трубку. Я стремительно выскочил из бистро, поймал таксиста – редкого, единственного, неповторимого, который согласился ехать туда, куда мне надо. Может быть, это добрый знак. Если бы так!

– Белита! – позвал я, как только открыл дверь.

Никто не отозвался. Я прошел в кабинет, в спальню, заглянул на кухню, снова вернулся в спальню. В квартире никого не было. Я вернулся в кухню – выпить, чтобы восстановить силы. Налил полный стакан, но не прикоснулся к нему, смотрел на него, как дурак, не понимая, зачем я его налил. Сходил посмотреть на кровать. На ней лежала записка. На кровати! Красивый почерк, тот, которым был надписан конверт с письмом Ленанте. В записке было: «Мне лучше уйти. С. показал, на что он способен. Если мы будем вместе, он убьет тебя. Я не хочу, чтобы он тебя убивал». Ты не хочешь, чтобы он меня убил, любовь моя? А ты сама… Я усмехнулся, вспомнив о Деланде с его воображаемыми устрицами. Я тоже не ел устриц, но почувствовал спазм в желудке и комок в горле. Я пошел на кухню и на этот раз опрокинул стакан. Чуть позже, проходя перед зеркалом, увидел в нем типа, который выглядел очень скверно. Отвратительная физиономия!

Это был гнусный квартал. Он хватал меня за подошвы как клей, на который ловят птиц. Мне на роду было написано слоняться по нему в поисках чего-нибудь: куска хлеба, убежища, привязанности, Я прочесывал его в поисках Белиты. Вовсе необязательно она должна была сюда вернуться. Очень вероятно, что она была где-нибудь в другом месте, но я сейчас был тут. И может быть, не только для того, чтобы ее найти. Может быть, просто для того, чтобы свести старые счеты с этим кварталом. Зрение проделывало со мной странные фокусы. Как только я видел вдалеке женский силуэт, мне казалось, что та женщина в красной юбке. Платья, пальто, юбки – все были красными. Весь мир окрасился для меня в красный цвет.

Я пошел в проезд Отформ: там никого не было. Никого не было и в Иври, где, по словам Белиты, обреталось ее племя. Сальвадор, Долорес с шайкой смылись, как я и предсказывал. Хоть это хорошо. Я ушел оттуда, разузнав кое-что от одного мальчугана. Он видел цыган в старом бараке в Газовом тупике. Я двинул туда, но и там никого не было. Вернулся в Иври – а вдруг плохо посмотрел в первый раз, – но я хорошо посмотрел: там никого. Я чувствовал, как благотворно действует усталость на мои нервы. Пойдем дальше! Еще несколько километров пешком, и я смогу заснуть. По широкой каменной лестнице поднялся на мост. Тумана на этот раз не было. Решусь сказать, что было даже как-то весело. Спускались сумерки, но последние лучи солнца успешно с ними боролись. Незаметно я оказался на перекрестке улицы Ватта. Здания Армии спасения еще сильнее напомнили мне о Белите. Я представил ее себе такой, какой видел сегодня утром на постели – в моей пижаме.

«– Не так давно Бенуа имел дело с Армией спасения. Он им продал мебель…

– Да. И он был недоволен, поцапался с ними, и они его пырнули ножом.

– Смейся, смейся надо мной. Я тебе, наверно, кажусь дурочкой.

– Да нет же, дорогая…»

Дорогая! Я произнес это так, как если бы рассчитывал, что телепатическим способом ей это сообщится в том месте, где она сейчас находится, и ей будет приятно, что я серьезно отнесся к ее словам. Как бы сентиментальный подарок. Я вошел в одно из зданий Армии спасения.

Просторная комната была разделена барьером в длину на две неравные части. Солдатка Армии спасения, седовласая и с тремя звездочками на погонах, не моргнув, выслушала мою легенду. Она предложила мне обратиться прямо в мастерскую, недалеко отсюда, на улице Кантагрель, вы ведь знаете? Да, я знаю, спасибо. Мне повезло: в мастерской подвернулся молодой человек, который, казалось, был в курсе всего. Еще бы ему не знать старьевщика из проезда Отформ, с которым недавно случилось несчастье! Да, он привез мебель. Да, на груди у него была татуировка. Бравируя, он выставлял ее напоказ. Впрочем, старьевщик этот не казался дурным человеком. И вдруг я перестал его слышать: совсем другие мысли овладели мной. Я подумал об Армии спасения вообще и о ее назначении в частности, о многих милосердных акциях, предпринятых этой организацией. И перед моими глазами так же отчетливо, как только что Белита, предстала фотография, опубликованная недавно в газетах. Я увидел их в потрепанных арестантских робах, с лицами, обожженными тропическим солнцем, в широкополых соломенных шляпах, «Пятнадцать каторжников, – гласила подпись под фотографией, – отбывшие срок или амнистированные, прибыли вчера в Марсель. Заботу о них взяла на себя Армия спасения, которая поможет им адаптироваться к новой жизни».

Подобные сообщения довольно часто появляются в прессе.

– Послушайте, – сказал я болтуну с ангельским личиком. – Простите, что я вас перебиваю, но боюсь злоупотребить вашим доверием. Вы мне очень симпатичны, и мне стыдно, что я вам солгал, особенно в таком учреждении. В действительности я писатель, пишу книгу. Не ради скандального успеха, книгу гуманную, о каторжниках, которые возродились к нормальной жизни. Я решил использовать биографию этого старьевщика, у которого была судимость, короче…

На самом деле я не был кратким, да и он тоже в своем ответе. Но кое-что существенное он сказал. У некоторых рядовых членов организации тоже была, мягко говоря, нелегкая биография. Мне повезло, потому что недавно из провинциального отделения Армии спасения сюда прибыл один из перевоспитавшихся. Конечно, он будет рад сообщить необходимые для вашей книги сведения. Ив Лакор очень услужлив. Я вздрогнул. Страшный человек этот Лакор! От его имени вздрагивали все: недавно вздрогнул Жан Деланд, когда я произнес имя этого подонка, теперь – я, но только по другим причинам.

– Можно его увидеть? – спросил я. Однако выяснилось, что Лакора нет на месте. Не зайду ли я еще раз вечером?..

Еще как зайду!

Милая моя Белита! Видишь, как ты помогла мне в поисках убийцы Ленанте. Теперь он у меня в руках, в этом не может быть никакого сомнения. Я представлял себе, как все произошло, как если бы сам присутствовал при этом. Ленанте встретил Лакора в Армии спасения, когда привез туда ломаную мебель. И в двух шагах от Армии спасения, на улице Ватта, его пырнули ножом, и не один раз. Нож пустил в ход Лакор. Вот только почему он не прикончил Ленанте и даже не прихватил его бумажник? Наверно, ему помешали – такое ведь часто случается. Почему произошла эта стычка? Просто потому, что проснулась былая неприязнь друг к другу? Нет, здесь должна быть другая причина. Ведь когда Ленанте понял, что не сможет связаться с Борено через доктора Кудера, он написал мне из больницы, что «один подонок замышляет грязное дело и надо избавить ребят от неприятностей». Этих ребят, которым угрожал Лакор, я знаю: Борено и Деланд. Это так же верно, как дважды два четыре. Что можно из всего этого заключить? Должно быть, Лакор хотел через Ленанте добраться до Борено и Деланда, но старьевщик не захотел их выдать, из-за чего и получил смертельную рану от ножа пришедшего в бешенство преступника. Лакор, по-видимому, участвовал в деле на мосту Толбиак в тридцать шестом. Но так как вскоре его сцапали из-за дурацкого убийства из ревности, а соучастники воспользовались этим, чтобы надуть его, он явился теперь свести с ними счеты. Не его вина, что это происходит с запозданием. Ведь его услали далеко и надолго. Деланд прямо подпрыгнул от одного его имени. Для него это было как гром среди ясного неба. Ведь я только что рассказал им о гнусных намерениях какого-то неизвестного типа, напавшего на Ленанте; Деланд, конечно, тут же подумал, что это вернулся Лакор, и Борено пришлось заговаривать мне зубы историей с убийством из ревности, чтобы как-то отвлечь мое внимание от того, как болезненно прореагировал наш приятель на имя Лакора. Да, все это вяжется одно с другим. Более или менее. А недостающее мне доскажет сам Лакор. Сегодня вечером я заставлю его выложить мне все! Ради этого я готов поступиться некоторыми принципами. А если так, то чем я лучше Борено и Деланда? Все мы одним миром мазаны. Таков был далеко не утешительный вывод из моих рассуждений.

Я зашел в бистро и позвонил в «Крепюскюль» Марку Кове.

– Привет, – сказал я. – Спасибо за статейку.

– Не стоит благодарности, – возразил он. – Пригодилась?

– В общем, да. Послушайте, мне надо взглянуть на газеты тридцать шестого – тридцать седьмого годов, а в Национальную библиотеку идти поздновато. Не могли бы вы раздобыть мне подшивку в ваших архивах?

– Как вы удачно попали! Мы как раз извлекли ее из пыли – понадобились подробности по поводу этого старого дела на мосту Толбиак. А вы случайно не этим же интересуетесь?

– Нет, я просто прочел заметку о смерти отставного инспектора Норбера Балена. Здесь есть что-нибудь новенькое?

– Ничего. Но мы над этим делом еще поработаем. Такой получается материальчик – живописный и таинственный. А публика обожает тайны… Хм… Все-таки чудно… вы уверены, что нет никакой связи между происшествием, по поводу которого мы изводим по вашей просьбе столько чернил, смертью этого полицейского и…

– Не ломайте себе зря голову. Единственная связь – это то, что все произошло в одном и том же квартале. Единство места. Как в театре.

В редакции «Крепю» я полистал газеты времен Народного фронта. С трудом раскопал хронику из зала суда, в которой сообщалось, что Ив Лакор приговорен к двенадцати годам исправительных работ провинциальным судом присяжных. Вот и все. Заодно я прочел также статьи, шедшие под шапкой «Тайна моста Толбиак»– броский заголовок, «находка» журналистов, – в которых говорилось о таинственном исчезновении на мосту Толбиак (или где-то еще) некоего мсье Даниеля, чиновника, пользовавшегося доверием руководства Холодильной компании и исполнявшего также функции инкассатора. Но почерпнул я лишь некоторые несущественные подробности. Мсье Даниель был в разводе и жил один. В январе 1937-го и позже его жена якобы получала очень короткие письма от бывшего мужа, но этот факт нуждался в проверке. Письма были отправлены из Испании.

Надеясь выведать у меня побольше, Марк Кове пригласил меня пообедать. Я согласился, но за едой был не слишком разговорчив. Я думал о Белите. Все, что я теперь делал, было ради нее. За обедом время прошло быстро. Внезапно я спохватился, что могу снова упустить интересующую меня личность. И поймал такси.

Было около десяти часов. Тумана, против обыкновения, не было, но его с успехом заменял резкий холодный ветер. В заведении Армии спасения мой информатор с ангельским личиком сказал мне:

– Лакора все еще нет. Точнее, он приходил и снова ушел. Можно сказать, что на него сегодня большой спрос. А вы уверены, что у вас нет конкурента в вашем деле, мсье? Вы ведь знаете, как это бывает, когда пишешь книгу, не так ли? То есть я могу только предполагать; например, если имеешь дело с не очень щепетильным человеком. Расскажешь ему сюжет, а он…

– А кто его спрашивал? – перебил я его.

– Один господин недавно заходил. Они ушли вместе.

– А он не сказал, когда вернется?

– Думаю, очень скоро. Такие, как мы с ним, должны подавать здесь пример дисциплинированности, чтобы остальные видели…

Я больше не слушал. Ноги уже вынесли меня на улицу, холодную, пустынную, продуваемую ветром. Я дошел до улицы Ватта. Ну что, Нестор? Ты опять опоздал? Не везет тебе в этом квартале. Ничего не поделаешь. Быстро они сориентировались. Да нет, это невозможно. Просто не может быть. Это я все драматизирую. Он просто вышел – с каким-то господином, субъектом вроде него самого или с какой-нибудь бабенкой вроде барабанщицы Армии спасения, – и он обязательно вернется в лоно этой организации, а иначе как же дисциплина? Мне надо только подождать, пройтись по улице. На ней так хорошо – хлещущий в лицо ветер привел бы в восторг закоренелого мазохиста. И как приятно слушать грохот железного ставня о стену! А уж визг автомотрисы на железнодорожных путях над улицей Ватта и под мостом Толбиак просто напрашивается на сравнение со сладкоголосой сиреной. По ту сторону бульвара Массена мчались автомобили. Ветер дул порывами, завывая в ветвях рахитичных деревьев в: садике перед родильным домом. Под такую мрачную музыку, должно быть, не очень-то приятно рожать. Я бы не смог. Черт побери! Я ведь вообще на это не способен! За кого я себя принимаю? За Грейс Келли? Сильным порывом ветра из боковой улицы вынесло кучу бумажного хлама и что-то округлое, похожее на колесо. Непонятный предмет подкатился к краю тротуара. Я поднял его. Это была фуражка солдата Армии спасения. «Аллилуйя», – как они обычно говорят. Должно быть, и сам владелец недалеко.

Держа в руке фуражку, как будто прося милостыню, я дошел до улицы Толбиак, приблизительно до того места у входа на мост, где прошлой ночью труп Норбера Балена покинул нас, не попрощавшись. На всем пути я ничего не обнаружил. Никакого тела – ни на одном, ни на другом тротуаре. Везение мое кончалось, опять этот чертов квартал! Вечно я теряю в нем трупы. Вот и еще один! Лакор попался как голубчик, и не надо спрашивать кому Быстро они с ним разделались. Не прошло и года. Цепочка «Лакор – каторга – Армия спасения» выстроилась сама собой. После этого ничего не стоило его найти, выманить и пришить.

Тут меня осенило. Я взглянул на темную громаду холодильных складов по ту сторону железной дороги. Мсье Даниель. Бедный мсье Даниель! Его сочли недобросовестным служащим, предавшим интересы компании, а ведь очень может быть, что его уже двадцать лет нет в живых. Но как же тогда с Ленанте? Он ведь был категорически против пролития крови. И он никогда не обратился бы ко мне с просьбой оградить двух других от преступных намерений Лакора, если бы знал, что они совершили убийство. Значит, надо думать, что он не знал. Что те двое, не сумев по той или иной причине скрыть от него свой план, его попросту надули. И вот почему у Борено осталось чувство вины перед Ленанте, которое он пытался заглушить, помогая ему в трудные минуты. Таков человек. В нем не только одно плохое или только одно хорошее. Ленанте получил удар ножом, но не выдал Лакору его бывших сообщников. Старьевщик в этом деле остался чист, а они все в ответе за его смерть. Прощай, Лакор. Ты пошел вслед за Ленанте, мсье Даниелем, инспектором Норбером Баленом. Я все же думал, что ты будешь покрепче, похитрее, поскрытнее и поподозрительнее. А получилось – свистнули, и ты побежал? Неужели ты никак не подстраховал себя? Не может быть… Я вернулся в Армию спасения. Надежды было мало, но посмотрим. Болтун с ангельским личиком уставился на фуражку, которую я держал в руке.

– Ни слова, – сказал я. Требование было чрезмерным, но он подчинился. – Это, конечно, головной убор Лакора, не так ли? Похоже, с ним что-то случилось. Она упала у него с головы не от ветра. Послушайте, друг. Вы хотите у себя скандала? Наверно, нет. Сожалею, но нечто в этом роде вполне может случиться, однако я могу этому помешать. И хотел бы взглянуть на личные вещи Лакора.

– Я должен спросить разрешения…

– Давайте без шума. Буду откровенным…

Когда я откровенен, мне невозможно перечить. Ангельское Личико повело меня туда, где Лакор хранил свои вещи. Не слишком надеясь, я все же нашел там то, что искал, – среди бумаг, которые обязательно были бы просмотрены в случае его исчезновения или продолжительного отсутствия. На конверте была надпись: «Квартальному комиссару». Я вскрыл его и прочел нижеследующую галиматью:

«Комиссар,

меня зовут Ив Лакор, я родился… (Были упомянуты место и дата рождения, социальное происхождение родителей и особые приметы автора обращения.)

…В декабре 1936 года вместе с двумя сообщниками, именуемыми Камил Бернис и Жан Несгибаемый, с которыми я познакомился у анархистов (следовали особые приметы обоих), я завлек в западню инкассатора Холодильной компании мсье Даниеля. В ту пору эта история наделала много шума. Эхо докатилось и до меня в тюрьме. Мсье Даниель находится недалеко от своего бывшего места работы. Он у себя дома. Он жил в небольшом флигеле на улице Брюнессо. Там он и теперь, зарытый в подвале. Мы тогда подумали, что его будут искать повсюду, но не у него дома. К Бернис и Жан меня предали, но я их достану. Или они достанут меня. Если они расправятся со мной, вы прочтете это письмо и будете действовать в соответствии с законом. Вы его прочтете и в том случае, если я умру от гриппа или от чего-нибудь другого. После того как мы сделали дело (но до раздела добычи), я доверял своим сообщникам и поехал в Морле, куда раньше отправил жену. Жене я тоже доверял. Она ничего не знала, но когда узнала, хотела бросить меня, потому что это было опасно. Я не хотел, чтобы она на меня донесла, и я убил ее. Я сказал, что из ревности, потому что не смог скрыться от полицейских. Это дело было сделано хуже, чем дело на мосту Толбиак. Мне не повезло. Меня накрыли. Я схлопотал двенадцать лет каторги. Вот тут-то К. Бернис и Жан меня предали. Я отсидел срок и еще немного ссылки. Вернулся. Вел себя смирно. Я был в провинции. Не так давно мне удалось вернуться в Париж. Искал Берниса и Жана, но они исчезли. Сходил посмотреть флигель мсье Даниеля. Он все на том же месте. В нем никто не живет. Он разрушается. Я узнал, что он продан, но не мог узнать кому. Наверно, его купил один из моих сообщников на те деньги, что причитались мне. Если я когда-нибудь узнаю, кто купил, я Посмотрю. Два анархиста были в курсе нашего дела. Некто Роша и некто Ленанте, фальшивомонетчик. Роша умер. Ленанте еще жив, я думаю. Это был дурак, который думал, что можно сделать яичницу, не разбив яйца. До того, как мы сделали дело, поскольку мы нуждались в его советах, мы его убедили, что дело не будет мокрым, потому что он был против. Он все равно не захотел участвовать в деле, потому что он считал, что экстремизм бесполезен и рано или поздно мы попадемся. Интересно, что он подумал потом, потому что полиция так и не смогла найти убийц-грабителей и даже выяснить, как это произошло. Этот Ленанте был сапожник… (Лакор приводил особые приметы Ленанте с описанием татуировок и т. д.) …бывший фальшивомонетчик. Вот так, комиссар. Когда вы прочтете это письмо, если я умру в больнице или где-нибудь в другом месте, от гриппа или чего еще, ваше дело разыскивать или не разыскивать Берниса и Жана. Но если вы прочтете это письмо, потому что меня сбросили в Сену или погубили другой насильственной смертью, то виноваты будут Бернис и Жан.