Текст книги "Французский детектив"

Автор книги: Ги де Кар

Соавторы: Лео Мале
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Глава 9
Труп раскрывает свою тайну

Нельзя сказать, что мы спали спокойно. Этот проклятый труп не выходил у меня из головы, а Белиту во сне преследовал Сальвадор. Можно сказать, у нас было разделение труда. В какой-то момент она даже проснулась с громким криком.

– Прости, прости, – рыдала она. – Не убивай его, Сальвадор, умоляю, не убивай.

Во сне она подвинулась ко мне, руками взяла меня за плечи. Я прижал ее к себе, успокаивая. Мало-помалу она затихла и лишь изредка всхлипывала. Все это было слишком для двадцатидвухлетней девушки, хотя бы и цыганки. Это было слишком и для меня. Из всех мокрых дел, выпавших на мою долю, это, бесспорно, было особенным. Но я добью его! Что-то мне подсказывало: этот бедняга, застигнутый на свою беду Сальвадором на помойке у Ленанте, невольно поможет мне. Светящиеся стрелки на будильнике показывали шестой час. Когда они вытянулись ровно на шести, я сказал себе, что лучше встать, принять душ и выпить, чем предаваться бесполезным мыслям. Или голова станет совсем ясной, или еще сильнее задурится, но попробовать стоило. Что до Белиты, то казалось, что кошмар облегчил ее подсознание и она успокоилась. Я слышал ее тихое, ровное дыхание. Не хотелось будить ее, вылезая из постели, и кончилось все это тем, что я сам заснул. В результате мы проспали до десяти часов.

Сквозь просвет в занавесях в комнату проникал бледно-желтый луч ноябрьского солнца. Каким будет новый день? Не задавайся таким вопросом, Нестор, иди, приготовь кофе. Я выполнил обращенную к самому себе просьбу и вскоре принес чашку кофе Белите. Цыганочка была очаровательна в моей пижаме, но ее озабоченное личико свидетельствовало о том, что она сосредоточенно размышляла.

– Я думаю, – сказала она, глотнув кофе и слабо улыбаясь, – я думаю, что в общем-то смогу быть тебе полезной. Мне так хотелось бы помочь тебе найти того подонка, который убил Бенуа. Мне так хотелось бы, дорогой, но я боюсь, что не сумею, что я сущая дурочка…

– Да нет, любовь моя…

Она сжала мне руку.

– Любовь моя! – повторила она мечтательно и со страдальческим выражением.

Потом, словно отогнав какую-то мысль, продолжила:

– Может быть, есть что-то, что я знаю или знала и забыла и что, может быть, вспомню, но будет уже поздно, и тебе не поможет. Вот хоть история с этим доктором, например. Она нам не очень пригодилась, но мне следовало вспомнить об этом раньше.

Я рассмеялся:

– Как это не пригодилась? Она помогла нам обнаружить труп.

Она вздрогнула:

– В самом деле.

– Ты думаешь, что это плохо? Ты ошибаешься. Это как раз больше всего нам помогло. Поверь моему немалому опыту в таких делах.

– Все равно, – заупрямилась она, – я должна была бы вспомнить об этом раньше.

– Не жалей. Если бы ты вспомнила об этой детали раньше, мы бы раньше приехали в проезд Отформ, и Сальвадор встретил бы меня, а не того беднягу. И я был бы лишен возможности теперь слушать, как ты называешь себя дурочкой.

– Сальвадор! – прошептала она.

Ее карие с золотой искрой глаза наполнились страхом.

– По поводу Сальвадора, – сказал я. – Не надо больше таких кошмаров, как сегодня ночью. Не надо больше просить прощения. Что ты такого сделала, чтобы тебя прощать?

– Многое, – сказала она, опустив голову.

Я погладил ее пышные волосы.

– Он не убьет меня, дорогая. Не тревожься за меня из-за Сальвадора. Я не сказал бы, что после убийства этого неизвестного у него пропало желание расправиться со мной, но я думаю, что сейчас опасность для меня миновала и он будет сидеть тихо. У него хватило хладнокровия обчистить жертву, но дальше он не пошел – не попытался спрятать труп. Он, должно быть, понимает, что в конце концов убитого обнаружат. Скорее всего, после убийства они все убрались отсюда – он и Долорес со своей шайкой. Где они обычно обретаются?

– В Иври.

– Надо бы съездить туда.

– Нет! – вскрикнула она. – Только не это! Умоляю тебя, не надо!

– Хорошо, не поеду.

Я обнял ее.

– Впрочем, я съездил бы туда напрасно. Я уверен, что они смотались и оттуда. Убийство есть убийство, даже для цыгана. Особенно для цыгана, способного вовремя остановиться, хотя в данном случае это было не так. Тем более он не захочет осложнять и без того скверную ситуацию. Но довольно об этом мерзавце, не будем портить себе завтрак. Ты, кажется, начала что-то рассказывать…

– Да, я тебе говорила, что о некоторых вещах вспоминаю поздно. Я сейчас подумала об улице Ватта, на которой напали на Бенуа.

– Как он сказал. Еще в те годы, когда я его знал, он многое недоговаривал, и у меня такое впечатление, что к старости он стал еще более скрытным.

– Допустим, что он сказал правду – его действительно пырнули ножом на улице Ватта или где-то рядом.

– Допустим. Хочешь пойти туда побродить? По-моему, вчера мы обследовали эти места по максимуму.

– Нет, я не хочу туда возвращаться. Но мы проходили мимо заведения Армии спасения. Вот что мне пришло в голову. В последнее время у Бенуа были с ними дела.

– С солдатами Армии спасения?

– Да. Ты заметил, что у них там есть мастерская?

– Я знаю об этом. В ней безработные и бродяги, вставшие на путь исправления, ремонтируют мебель.

– Ну так вот, недавно Бенуа продал им мебель. Какое-то старье…

– Догадываюсь, – сказал я, улыбаясь – Он был недоволен предложенной ими ценой, и из-за этого они сцепились. А еще из-за того, что они верят в Бога, а Бенуа был атеистом. Так у них и дошло до поножовщины. Я уже думал об этой версии Она неправдоподобна. И кроме того, не согласуется с письмом.

Она грустно на меня посмотрела:

– Смейся надо мной. Конечно, я кажусь тебе дурой.

– Да нет же, дорогая. Знаешь ли, факты, улики – все это дается не сразу. Чтобы их собрать, надо идти ощупью. Сейчас ты их нащупываешь, вот и все.

Потом я спустился за газетами. Ни в одной из них не сообщалось об обнаружении трупа полицейским дозором в районе моста Толбиак.

– Кто-то звонил, – сказала Белита, когда я вернулся. – Я ответила. Может…

– Кто звонил?

– Представилась твоей секретаршей.

– Очень хорошо.

Я позвонил Элен.

– Доброе утро, патрон. Минут пять назад я пыталась вам позвонить, но, наверно, не туда попала.

– В самом деле? Почему?

– Мне ответила женщина. Если судить по голосу, молодая женщина. Голос не очень приятный, но молодой.

– Это девушка, которой негде было переночевать.

– И вы ей оказали гостеприимство. Какой вы молодец, что ее приютили. Нельзя же было оставлять ее на улице, где столько слоняющихся сатиров. Понятно, почему вы сейчас не в конторе.

– Эту причину моего отсутствия вы можете назвать Флоримону Фару, если он поинтересуется мной. Кстати, комиссар не объявился?

– Нет.

– Тем лучше.

– У меня есть кое-что для вас от некоего Фореста. Он только что звонил.

– Наконец! И что?

– Он не из болтливых. Всего только назвал фамилию. Доктор Эмиль Кудера. Я думаю, вам этого достаточно?

– Надеюсь. Эмиль Кудера?

Я записал.

– Очень хорошо. Спасибо, Элен.

Я повесил трубку и повернулся к Белите.

– Фамилия Кудера тебе что-нибудь говорит? Было ли что-нибудь похожее на рецепте?

Цыганка с сомнением покачала головой.

– Не знаю. Не могу вспомнить.

– Ну ничего. Это, во всяком случае, тот доктор, которого хотел видеть наш друг в больнице Сальпетриер в ту ночь, когда ты его туда привезла.

Я вернулся к телефону и набрал номер больницы.

Алло! Сальпетриер? Доктора Эмиля Кудера, пожалуйста.

– Подождите, – сухо ответили в трубку.

Кто-то другой подошел к телефону и сочным голосом ответил:

– Алло! Доктор Кудера больше здесь не работает.

– Спасибо.

Я полистал телефонный справочник, нашел фамилию доктора Кудера и набрал номер.

– Доктора Кудера, пожалуйста.

– Доктора нет, мсье. Вы на прием?

– В некоторой степени.

– В некоторой степени?

– Скажем, речь идет о встрече.

– Не раньше трех часов дня сегодня.

– Годится. Запишите меня. Мсье Бюрма, Нестор Бюрма. А нельзя ли позвонить доктору раньше?

– Да, мсье, он будет во время обеда.

– Вы не знаете, он работал в больнице Сальпетриер?

– Этого я не могу вам сказать, мсье.

– Ничего. Благодарю вас, мадам.

В полдень я купил пачку газет. Вышли первые выпуски вечерних изданий. Я пробежал глазами «Крепюскюль», «Франс суар» и «Пари-пресс», начиная с названия до подписи газетного редактора, но ничего о таинственном трупе не обнаружил. Стоило лезть вон из кожи, чтобы положить его на видном месте…

В час я позвонил доктору.

– Алло! Доктора Кудера, пожалуйста.

– Я у телефона.

– Очень рад, доктор. Это Нестор Бюрма. Я должен повидаться с вами сегодня днем. Я записался к вам на прием на три часа.

– Да, возможно. И вас не устраивает это время?

– Нет, все в порядке. Но чтобы не беспокоить вас напрасно, я хотел бы узнать, не работали ли вы в больнице Сальпетриер?

– Работал. Но какое это имеет отношение… На что вы жалуетесь, мсье?

– Ни на что.

– Ни на что?

– Абсолютно ни на что. Я здоров как бык. По крайней мере в данный момент.

– И вы… Ах да! – Он рассмеялся. – Как поживаете, мсье Франсис Бланш?

– Я не Франсис Бланш, – сказал я, тоже рассмеявшись, – Это вовсе не телефонная первоапрельская шутка. Хотя то, что я вам сейчас скажу, вряд ли убедит вас в обратном. Но нужно, чтобы вы знали, кто я. Я частный сыщик.

– Ну конечно, частный сыщик!

Он продолжал думать, что это розыгрыш. «Чем дальше, тем хлеще», – наверно, думал он.

– Меня зовут Нестор Бюрма, – уточнил я, – Числюсь в вашем списке на прием как мнимый больной, а в телефонном справочнике – под рубрикой «Сыск – расследования». Можете проверить. Я обращаюсь к вам в связи с профессиональной необходимостью. Я могу подождать до трех часов, но если бы вы могли принять меня раньше, это было бы лучше. Разговор со мной не займет у вас много времени.

– Вот оно что! – Тон его изменился. – Консультации начинаются в два. Вы можете прийти немного раньше.

– Я буду без десяти два. Спасибо, доктор.

Я повесил трубку. Начиная с этого момента я почувствовал твердую почву иод ногами. Во всяком случае, мне хотелось, чтобы так было.

– Тебе не стоит идти со мной, – сказал я Белите. – Ты останешься здесь. Здесь тепло. Ты можешь курить, читать или слушать музыку.

Она послушно согласилась отпустить меня одного, и я ушел. У первого же уличного газетчика, который попался мне навстречу, я купил последний номер «Крепю». Решились ли они, наконец, заговорить об этом трупе, черт побери? На первой странице бросался в глаза жирный заголовок:

РОКОВАЯ РОЛЬ МОСТА ТОЛБИАК В ЖИЗНИ И СМЕРТИ ИНСПЕКТОРА НОРБЕРА БАЛЕНА

Я прочел: «Сегодня ночью, около половины четвертого, полицейский дозор тринадцатого округа при входе на мост Толбиак обнаружил убитого ножом и ограбленного человека. Эта новая жертва ночных разбойников, против которых давно пора принять самые жесткие меры, была быстро опознана. Речь идет о пятидесятипятилетнем отставном полицейском инспекторе Норбере Балене. О Норбере Балене можно сказать, что он был если не всю жизнь, то по крайней мере дважды в жизни жертвой моста Толбиак. Так, еще в 1936 году этому полицейскому было поручено прояснить тайну исчезновения служащего Холодильной компании. При этом служащем, мсье Даниеле, была крупная сумма денег, принадлежащая компании. Не удалось установить, сбежал ли он или стал жертвой гангстеров. Его след потерялся в 1936 году, декабрьским вечером, на мосту Толбиак. Инспектору Балену, несмотря на все усилия, не удалось найти ни малейшей улики, подтверждающей ту или другую версию. Осведомители из уголовного мира ничем не могли ему помочь. С досады или умышленно он «заложил» некоторых из них, рассчитывая на брожение в их среде, которого не произошло. Инспектор уперся. Для него это дело вечно оставалось незакрытым. Когда попавшихся гангстеров приводили на набережную Орфевр, он при допросах старался выведать у них что-нибудь, относящееся к делу, возможно зря названному «загадкой моста Толбиак», но все было напрасно. От постоянных неудач здоровье инспектора, физическое и моральное, пошатнулось. После депортации в Германию он так и не смог до конца оправиться. Вернувшись из Бухенвальда, он воспользовался правом досрочного выхода на пенсию Некоторые его друзья и коллеги утверждают, что он по-прежнему пытался проникнуть в «тайну моста Толбиак» и что его часто видели прогуливающимся в окрестностях улицы Шевалере или на набережных. Этот безобидный пунктик оказался для него роковым. Постоянно возвращаясь в те места, где произошло это «дело», подобно тому, как его «клиенты» возвращаются на место преступления, он пал жертвой ночных разбойников».

На бульваре Араго, на равном расстоянии от мрачных стен тюрьмы Санте и больницы Брока, стоял небольшой кокетливый особнячок причудливой архитектуры, в котором жил и практиковал доктор Кудера. Я чуть было не налетел при входе на важную старуху, вышедшую из машины, – судя по всему, постоянную клиентку эскулапа. Служанка в белом переднике ввела нас обоих в приемную, но именно меня через минуту она же проводила к своему хозяину в большой кабинет на втором этаже, выходивший окнами в сад. Доктор был элегантным, стройным, среднего роста, цветущего здоровья, слегка лысоватым.

– Впервые в жизни имею дело с частным сыщиком, – сказал он после того, как мы обменялись микробами, пожав друг другу руки. (Многие говорят это весело и непринужденно при первом контакте, но все это, конечно, кино. Позже они начинают говорить совсем по-другому.) – Садитесь, пожалуйста. – Он указал мне на кресло. Я сел. – Чем могу быть полезен?

– Я по поводу некоего Ленанте, – сказал я. – Альбер Ленанте, или Авель Бенуа, я не знаю, под каким именем вы его знали. Во всяком случае, вас он знал. Несколько дней назад на него напали арабы. Он получил два удара режущим и колющим оружием, которые впоследствии оказались смертельными. Когда ему пришли на помощь, он потребовал, чтобы его отвезли только в больницу Сальпетриер, потому что он надеялся, что там будете вы.

Доктор Кудера нахмурил брови:

– Как, вы сказали, его звали? Ле Нанте – в два слова?

– Ленанте в одно слово, или Авель Бенуа в два. Это был славный малый, но с двумя гражданскими состояниями. Его прежнее общественное поведение могло дать повод для критики, но это с какой стороны смотреть. Впрочем, об этом писала пресса.

– Я редко читаю уголовную хронику.

– По профессии он был старьевщик и жил в проезде Отформ. Два года назад, кажется, вы его там лечили. И поскольку очевидно, что ваши клиенты подбираются из других социальных слоев, я подумал, что вы были знакомы с Ленанте лично.

– Только за этим вы и пришли ко мне?

– Да.

Он снял и протер очки.

– Ну что же, – сказал он, снова надевая очки. – Я понимаю, о ком и о чем идет речь. Симпатичный тип, немного оригинальный или, скорее, слишком.

– Именно так. С татуировкой.

– Да, с татуировкой.

Он немного помолчал и добавил:

– Лично я его не знал. Один из моих клиентов и друзей интересовался этим человеком и послал меня к нему.

– Фамилия клиента?

Он откашлялся:

– Гм… гм… Дело деликатное. Я не справочное бюро и не знаю, чего вы хотите от моего друга.

– Предупредить его.

– Предупредить о чем?

– Теперь моя очередь быть сдержанным, доктор. Есть вещи, о которых я не могу говорить, но должен сказать, что вашему другу угрожает опасность в том случае, если он был одновременно другом Ленанте. Опасность смертельная. Конечно, вам, как доктору, – одной смертью больше или меньше…

Классическая шутка не рассмешила его. Но он и не рассердился. Он сказал:

– Послушайте, мсье Нестор Бюрма. Это не является профессиональной тайной, это, скорее, вопрос такта. Я хотел бы сообщить другу о вашем визите.

Я встал и указал на телефон.

– Дело спешное, – сказал я. – Сообщите ему сейчас же, если у него есть телефон. Я могу выйти в другую комнату.

Он тоже встал.

– Я не решался попросить вас об этом.

– Я очень сообразителен, – улыбнулся я. – И, за редкими исключениями, прекрасно воспитан.

Пока он разговаривал, я курил в коридоре трубку и любовался копией «Урока анатомии». Спустя короткое время дверь кабинета открылась.

– Пожалуйста, мсье Бюрма.

Я зашел в кабинет. Казалось, что доктор Кудера испытывал облегчение. Тяжелая для него обязанность была выполнена.

– Мсье Шарль Борено не видит никаких препятствий для встречи с вами. Напротив, он вас ждет. Запишите, пожалуйста, его адрес.

По бульвару Араго я спустился до перекрестка Гоблен и в газетном киоске купил пачку вечерних изданий. Не в обычаях полицейских сообщать свои интимные мысли прессе, но умеющий читать между строк всегда может найти в статьях журналистов интересную для себя информацию. Мне хотелось бы узнать, было ли у полиции свое собственное мнение относительно насильственной смерти отставного инспектора Норбера Валена и в чем конкретно оно заключалось. Но ни во «Франс суар», ни в «Пари-пресс», ни в «Энформасьон» ничего не было. Только то, что я уже вычитал в «Кренюскюль». Лихая болтовня с ироническим подтекстом по поводу злоклхючений бывшего полицейского, но все при этом придерживались версии о ночных разбойниках. Маловероятно, чтобы полиции пришла в голову мысль о каком-то цыгане, при всяком случае пускающем в ход нож и болезненно реагирующем на ущемление национальной чести, который угробил бывшего инспектора, приняв его за кого-то другого. Не могло ей также прийти в голову, что бедняга, двадцать лет спустя, как у Александра Дюма, обнаружил что-то, связанное с тайной моста Толбиак, и заплатил за это своей жизнью. Хотя кто знает… В наши дни самые высокопоставленные чиновники с набережной Орфевр являются членами комиссий по присуждению литературных премий за детективные романы. Это налагает отпечаток и на рядовой полицейский состав. Вкус к авантюрным повествованиям в сочетании с профессиональной подозрительностью располагает к измышлениям. Хотя измышления – не совсем точное слово. Все-таки странно, что этот Норбер Бален явился на свалку к Ленанте, судя по всему, прочитав статью, на которую я вдохновил Марка Кове. Конечно, он был чокнутый, но все же…

Размышляя над этим, я повернул назад и дошел до фабрики гобеленов. Сквозь зарешеченные окна виднелись ткацкие станки. Напротив было предприятие Борено, который занимался деревообработкой. Провинциальное спокойствие этой извилистой улицы с узкими тротуарами нарушал пронзительный визг циркульной пилы. Я толкнул калитку в воротах, но она была заперта. Тогда я нажал на звонок, и дверь автоматически открылась. Из небольшого флигеля навстречу мне вышел сторож, глядя на циферблат наручных часов. Затем он перевел взгляд на газеты, которые я держал под мышкой (карманы у меня заняты кисетом и трубкой, газеты положить было некуда). Возможно, он принял меня за уличного продавца газет.

– Я к мсье Борено, он меня ждет, – коротко сказал я, чтобы сразу внести ясность.

Сторож еще раз взглянул на часы.

– Вы пришли вовремя, – сказал он. – Еще минута, и я не знаю, открыл ли бы я вам калитку.

Визг циркульной пилы внезапно прекратился. На фабрике установилась какая-то странная тишина.

– А почему? – спросил я.

– Вы не слышите пилу, мсье?

– То есть я ее больше не слышу.

– Это я и хотел сказать. Это час «икс». Мы прекращаем работу…

Он почесал в затылке.

– … и я не знаю, в какой степени я участвую в забастовке. Должен ли я впускать и выпускать людей.

– Спросите в забастовочном комитете.

– Я думаю, что именно это мне и нужно сделать. А пока, раз уж вы пришли и должны увидеться с мсье Борено, то это вон в том здании.

Я поднялся на крыльцо здания с надписью «Дирекция». Секретарша, к которой я обратился, отправила меня на второй этаж. Там была еще одна секретарша, как одержимая печатавшая на машинке, давая тем самым понять, что она в забастовке не участвует. С большим трудом я оторвал ее от клавишей и вручил свою визитную карточку. Она отнесла ее кому положено и вернулась, приглашая следовать за ней. Я вошел в солидно обставленную комнату с печкой, от которой шло приятное тепло. Какой-то субъект лет пятидесяти, хорошо одетый, полный, широкоплечий, смотрел во двор через окно с муслиновыми занавесками. Лицо его выражало досаду, если не сказать больше. Внизу собирались рабочие, их голоса доносились до нас. Мсье Шарль Борено оторвался от этого удручающего зрелища, повернулся на каблуках и смерил меня взглядом с головы до ног. Как и сторож, он покосился на пачку газет у меня под мышкой, затем настолько приветливо, насколько позволяли обстоятельства, шагнул мне навстречу с протянутыми руками.

– Нестор Бюрма! – воскликнул он. – Старина! Ну, как ты жил все это время?

Глава 10
Приятели

Мне пришлось выразить молчаливое удивление. Все дело в том, что такого приема я не ожидал. Он долго и сердечно жал мне руку. Я не противился.

– Ну как? – продолжал Борено, владелец деревообрабатывающего, лесопильного и прочих предприятий. (Во рту блестели золотые коронки.) – Ну что, не узнаем прежних друзей? Когда старина Кудера позвонил мне и сказал, что какой-то чокнутый по имени Нестор Бюрма хочет видеть меня по поводу моего знакомого старьевщика, я ответил, что приму тебя с удовольствием, но ведь я не мог сказать ему все, этому славному доктору, не так ли? Ну, теперь-то ты вспомнил? (Он выпустил мою руку из своей, но это не высвободило мой интеллект.) Ну же, ты ведь сыщик! Фамилия ввела тебя в заблуждение. Да, когда мы познакомились, меня звали не Борено.

– Боже мой! – воскликнул я. – Бернис! Камил Бернис!

Он прижал палец к губам:

– Тсс! Не так громко. Камил Бернис мертв и похоронен. Не будем возвращать его к жизни. В действительности он и не существовал никогда.

– От вас можно спятить, – проворчал я. – Вы все меняете фамилии, как перчатки.

Он ухмыльнулся.

– Нет, постой. Моя настоящая фамилия никогда не была Бернис. Моя настоящая фамилия – это та, которую я ношу сейчас… и достойно: Шарль Борено. Среди анархистов, где нет особенно любопытствующих и где не требуют документальных свидетельств, меня называли Бернисом. Отчасти из-за семьи, отчасти по другой причине. Когда я… остепенился, я стал жить под своей настоящей фамилией.

– Очень хитроумно, – согласился я.

– Да.

Он вздохнул, подошел к окну и посмотрел во двор. Рабочие внизу митинговали.

– Надо быть очень хитроумным, – продолжал он, – чтобы победить в споре этих парней.

Он резко обернулся ко мне:

– Я стал капиталистом, старик. Я унаследовал это предприятие, реконструировал его и сделал процветающим. Нельзя поджарить яичницу…

– Знаю, знаю: не разбив яйца.

Он сжал челюсти, лицо его приняло агрессивное выражение.

– Убеждения меняются. Может, тебе не нравится то, что я говорю.

– Ну, знаешь…

Он улыбнулся:

– А ты-то… стал сыщиком.

– Частным сыщиком. Есть небольшая разница.

– Пожалуй. Черт возьми! Давай сядем. В нашем возрасте уже не вырастешь.

Он сел за стол. Я подвинул к себе кресло и устроился в нем. Он закурил сигарету и стал вертеть в руках нож для бумаги. В соседней комнате долго звонил телефон.

– Я часто встречал твое имя в газетах, – сказал он.

В дверь постучали.

– Войдите! – резко сказал он.

Секретарша-штрейкбрехерша просунула в дверь свою смазливую физиономию.

– Это по поводу новых машин, которые мы ждем и которые должны прийти морским путем.

– Я занят, вы же сами видите.

– Вас ждет еще делегат от…

– Я приму его позже.

– Хорошо, мсье.

Она удалилась. Борено что-то пробурчал про себя, затем продолжал:

– Я иногда спрашивал себя: тот ли это самый, которого я знал когда-то, или это другой человек?

– Ты не говорил об этом с Ленанте? Уж он бы не ошибся.

– Да, бывало. Словом, я никогда не пытался тебя разыскать. Ты ведь знаешь, каким я был тогда. И в этом смысле я не изменился. Я сам не докучаю людям и не люблю, чтобы докучали мне.

Это могло звучать как угроза. Но может быть, не в отношении меня. Разговаривая со мной, он прислушивался к шуму во дворе. Не веселые эти забастовочные дела. Я сказал:

– Самое досадное заключается в том, что никогда нельзя помешать тем, кто вам досаждает.

Он искоса взглянул на меня:

– И это значит?

– Что буквально на днях один из тех, кто досаждает, будет у тебя с визитом. Нет, нет, речь не обо мне, как ты мог об этом подумать.

Он тряхнул головой:

– Не понимаю.

– Я тоже, но я пытаюсь… – Я достал трубку, набил ее и закурил. Я почти забыл о ней из-за усиленной умственной деятельности. – На Ленанте, поскольку именно о нем я пришел поговорить с тобой, на Ленанте напали не арабы, как писали газеты и как думают все, включая полицию. Два удара ножом он получил от «подонка, замышлявшего грязное дело», по выражению нашего бывшего приятеля. И этот подонок…

Я сообщил ему содержание послания Ленанте.

– Он хотел сначала, – добавил я, – дать знать тебе о случившемся через доктора Кудера, но того уже не было в Сальпетриер. Тогда он подумал обо мне, потому что считал, что мне можно доверять, и еще потому что я, как никто другой, был способен противостоять замыслам названного подонка. Он намеренно держал в стороне от всего этого дела цыганку, которую опекал. Он поручил ей только отправить мне письмо. Я откликнулся, не зная, впрочем, кто ко мне обратился, не зная никакого Авеля Бенуа. Почему он изменил фамилию?

– Во время оккупации он боялся неприятностей в связи со своим революционным прошлым. В то время он не был старьевщиком. Я не знаю, чем он занимался. Ему представилась возможность назваться Авелем Бенуа, и он это использовал. И в дальнейшем он сохранил новую фамилию. Значит, когда ты прибыл в больницу, он был уже мертв?

– Да.

Мы помолчали минуту. Борено задумался. В его глазах зажегся мрачный огонь, как в те времена, когда я знал его по «Клубу инсургентов» и ночным беседам в спальне общежития вегетальянцев. Со двора поднимался ропот толпы. Мы были свидетелями социального недовольства.

– Подведем итоги, – сказал он тоном главы предприятия, принимающего делегацию забастовочного комитета. (Эта тяжелая обязанность ожидала его в ближайшем будущем, и происходившее было как бы репетицией.) – Подведем итоги. Какой-то подонок убивает Ленанте. Этот подонок замышляет расправиться с приятелями, за которых Ленанте просит тебя вступиться. Так ведь? Хорошо. И ты подумал, что тот, который убил Ленанте, может угрожать мне?

– Тебе или кому-то другому, многим другим, я не знаю В результате логических умозаключений я вышел на тебя через доктора Кудера. Но речь может идти и о других приятелях.

– Несомненно, речь идет о других приятелях, у меня теперь есть только друзья… – Скривившись, он посмотрел в окно. – Не могу себе представить кого-нибудь, кто мог бы причинить мне зло.

– Ну что же, тем лучше. Важно теперь найти этих приятелей, чтобы поставить их в известность. По-видимому, они стоят того. Ленанте был отличный парень.

– Да, отличный парень, немного наивный, – с презрительной улыбкой сказал он. – Мы виделись время от времени. И случайно встречались тоже. Он был забавный, сохранил многие прежние замашки. Я бы охотно ему помог материально, но он всегда отказывался. Его устраивало тихое скромное независимое существование.

Однажды, когда узнал, что он заболел, я отправил к нему Кудера, но он настоял на том, чтобы оплатить визит, Он не был похож на наших прежних приятелей, которые сматывались утром, прихватив будильник и простыни тех, кто их приютил.

– Он был совсем другим. А с кем-нибудь еще он виделся? С прежними приятелями, из того мира?

– Конечно нет.

– А ты?

– О, я давно сжег за собой мосты. Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что ты, возможно, знаешь тех, кого касаются угрозы убийцы Ленанте. Старый анархист мог выбрать тебя только как промежуточное звено. Предупредить тебя через доктора о том, что он в больнице, и дать тебе понять, чтобы ты предупредил других об опасности.

– Нет, – сказал Борено. – Мне не угрожает опасность, и я не знаю никого, кому она может угрожать. И еще, знаешь ли… – Он сделал брезгливую гримасу. – Ленанте… сказать тебе? Сдается мне, что он слегка свихнулся. Черт побери, нормально ли жить так, как он жил? Он был чокнутый, и это послание, и все, что за ним последовало…

– Нет, – резко оборвал я.

– То есть?

– Он не был чокнутым. Я уверен в этом.

– Ну что же, тогда… – Он пожал плечами. – Что еще я могу сказать?

– Например, почему вы продолжали видеться. Мне кажется, слишком многое должно было вас разделять.

Он весь подобрался. Наклонил голову, поднял ее снова, уставился на меня. В мрачном его взгляде, казалось, отразилось какое-то страдание.

– Не знаю. – Он с силой сжал рукоятку ножа для бумаги. – Если уж в этом сценарии требуется чокнутый и если это не Ленанте, то, должно быть, я. Ты хочешь, чтобы я откровенно рассказал тебе о нем? Так вот, иногда я с удивлением замечал, что завидую ему. Да, я знаю, что все богатые рассказывают такие сказки. Со мной по-другому. В нем была какая-то чистота, которая благотворно действовала на других. Поэтому я и не порывал с ним отношения. Мы не виделись месяцами, но отношения сохранялись. Вот почему, когда как-то при встрече он сказал, что занемог и сляжет, я послал к нему Кудера, доктора из моих друзей и человека услужливого, хотя дело это было для него не из приятных. Мне было глубоко наплевать, что мог подумать доктор о дружеских отношениях фабриканта Борено со старьевщиком. Этот осел, должно быть, подумал, что я помешался на благотворительности. Но это была не благотворительность…

– Привязанность к прошлому, – сказал я. – Так уж мы воспитаны. Кем бы ты ни стал в жизни, невозможно полностью оторваться от прошлого.

– Да, прошлое, молодость… – Он встряхнулся, и тон его стал агрессивным. – Так вот, прошлое – это прошлое, но не будем все усложнять, как в былые времена. В гробу я видел это прошлое, понял?

В этот момент дверь внезапно распахнулась, и какой-то тип вломился в комнату, чертыхаясь:

– Слушай, ты видел?

Заметив меня, он остановился как вкопанный. Это был человек с угловатыми чертами лица, элегантный, хорошо одетый; за стеклами очков в золотой оправе метался затравленный лихорадочный взгляд. Он казался больным или, скорее, замученным. Борено натянуто засмеялся.

– Замечательно! – воскликнул он. – Теперь нас достаточно, чтобы создать группу по изучению социальных проблем и объяснить этим кретинам, – он сделал жест в направлении двора, – как совершить революцию. Ты не узнаешь Деланда, Бюрма?

– Я знал его только как Жана, – ухмыльнулся я, вставая, – но, кажется, теперь, окунувшись в воспоминания, я могу с ходу признать любого из завсегдатаев вегетальянского общежития и окрестностей.

– Бюрма! – воскликнул Несгибаемый. (Точнее, бывший Несгибаемый. Теперь, кажется, он согнулся и отлично приспособился к обществу. Он далеко ушел. Все далеко ушли.) – Бюрма, черт побери! Я бы тебя ни за что не узнал. Да и то сказать, в ту пору ты был еще мальчишкой.

Мы пожали друг другу руки. Рука у него была влажной.

– Мы старше его, – хохотнул Борено. – Он должен относиться к нам с почтением.