Текст книги "Дерзкая красота"

Автор книги: Ги де Кар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Ги де Кар
Дерзкая красота

Амбиции

С десяти утра до шести вечера в любой день недели, кроме воскресенья, торговый зал магазина-салона модной одежды «Мари-Каролин» никогда не пустовал. По воскресеньям магазин не работал. Этот храм элегантной модной одежды был известен каждой парижанке. Здесь ничего не предлагалось по дешевке, но зато любая модель отличалась высшим качеством, представляя собой нечто среднее между высокой модой и готовой одеждой серийного производства. Ловко вклинившись между двумя полюсами в мире моды, магазин-салон «Мари-Каролин» за десять лет существования достиг главного в этой области коммерции – собственного клейма на продаваемой одежде.

На самом деле никакой реальной Мари-Каролин не существовало. Это была всего лишь фирменная марка, да и то не вполне отвечающая действительности, ибо большинство моделей поставлялось из Италии, где пошив всех видов одежды развивался чудовищно быстрыми темпами. Создателем и хозяином «Мари-Каролин» был предприимчивый человек, который пересек немало рек Центральной Европы, прежде чем добраться до Парижа и обосноваться на берегу Сены, переехав с улицы Сантье в Сен-Жермен-де-Пре. Никто точно не знал, в какой именно стране он родился, да это вовсе не интересовало постоянных клиенток. Единственное, что они твердо знали (и то только потому, что продавщицы и служащие сто раз в день повторяли это вслух): фамилия хозяина – месье Венфель. Но и это было не совсем верно, хотя никоим образом не касалось непосвященных, ибо подлинная фамилия патрона была Ловенфельд. Ее немного сократили, убрав первый слог и последнюю букву, такому же сокращению подверглось имя, которое изначально было – Натан, преобразовавшись в Нат. Таким образом получилось – Нат Венфель, что не только выглядело солидно, но и подразумевало определенные международные корни фирмы, столь выгодные для бизнеса.

Месье Нат Венфель, будучи весьма милым человеком и дальновидным коммерсантом, прекрасно усвоил, что его личное вмешательство в спор с поставщиками или в конфликт с капризной покупательницей возможно лишь только как крайняя мера и лишь тогда, когда необходимо принять твердое решение. Во всех других случаях хозяин предпочитал оставаться в тени, целиком полагаясь на неоспоримый авторитет и непревзойденную деловитость мадам Бернье, занимавшей пост директрисы «Мари-Каролин».

Это была грозная женщина неопределенного возраста, колеблющегося в зависимости от времени суток и освещения от полных сорока до неполных пятидесяти лет. Из ее личной жизни известно было только то, что с некоторых пор она вдовела, и это состояние ее, по-видимому, вполне устраивало. Внешне она была довольно привлекательна: стройная, темноволосая и смуглая с черными бархатными глазами, всегда строго, но по-настоящему элегантно одета. Госпожа директриса умела нравиться. Само собой разумеется, она нравилась и патрону с первого же дня открытия магазина, подлинной душой которого она все это время и была. Поговаривали даже, что месье Венфеля и мадам Бернье связывал роман. Об этом шептались продавщицы и клиентки в кабинетах для примерки, но ни у кого не было ни малейшего подтверждения подобных сплетен. Хозяин и директриса никогда не приходили в магазин вместе по утрам и уходили после закрытия всегда порознь, предварительно обменявшись вежливым «до свидания». Никто ни разу не видел их вдвоем ни в одном увеселительном заведении. Официально он оставался закоренелым холостяком, а она продолжала вкушать печальную свободу вдовства.

У мадам Бернье был один недостаток, возможно, извинительный и даже необходимый фирме, насчитывающей полторы дюжины молодых сотрудниц – от продавщицы в торговом зале до работниц мастерской по подгонке одежды, размещенной в подвале под магазином. Она была сурова по отношению к персоналу, и все сотрудницы ее боялись. Приветливость и любезность директриса берегла исключительно для клиентуры, что с точки зрения тактики было единственно правильным решением.

Из всех продавщиц, возраст которых колебался между двадцатью и тридцатью годами, только одной удалось завоевать с первого же дня появления почти пять лет назад в магазине благосклонность мадам Бернье. Ее звали Сильви. Почему именно ей и никому другому? Возможно, потому что Сильви была некрасива, некрасива до такой степени, что первое впечатление от ее внешности было отталкивающим. Правда, девушка была молода: поступив в магазин-салон «Мари-Каролин» в двадцать один год, она не так давно перешагнула двадцатипятилетний рубеж – событие, в ознаменование которого портнихи из мастерской изготовили для нее изумительно красивый головной убор [1]1
  Речь идет об обычае во Франции для незамужних двадцатипятилетних девушек отмечать день Святой Екатерины, украшая себя самыми фантастическими головными уборами. – Прим. пер.


[Закрыть].

Лицо Сильви прежде всего портил слишком крупный, широкий, с горбинкой нос. Это не был ни круто изогнутый нос, ни длинный, ни приплюснутый с широкими ноздрями. Это была некая совокупность всех трех перечисленных типов. Положение усугубляли глубоко сидящие весьма заурядные карие глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, которые, казалось, с трудом приподнимались, чтобы позволить их обладательнице посмотреть в лицо собеседнику. Это создавало впечатление блуждающего взгляда – самого невыигрышного для любой женщины.

Следующая проблема касалась ушей, которые Сильви упрямо оставляла открытыми, собирая волосы в тугой пучок на самой макушке. Тем из коллег, кто допытывался о причинах столь строгой и неизменной прически, девушка отвечала:

– Такая прическа позволяет оставить незакрытыми затылок и шею.

В самом деле, линия затылка и шеи отличалась некоторым изяществом. Поэтому Сильви старалась не скрывать то немногое, что могло в ней нравиться, тем более что и ее тусклые русые волосы красивыми никак нельзя было назвать. В пучке их неприглядность как-то меньше бросалась в глаза.

Но прическа подчеркивала длинные, напоминающие устриц, к тому же оттопыренные, с мясистыми мочками уши, из-за которых оставался незамеченным овал лица.

И это еще не все! Взгляд, переведенный с лица, неизбежно останавливался на груди. Даже под пуловером, несколько смягчавшим и скрадывавшим очертания фигуры, бюст Сильви выглядел обвислым и бесформенным, словно принадлежал не двадцатипятилетней девушке, а зрелой матроне, истощившей свои молочные железы вскармливанием целого выводка ребятишек. Такой бюст портил всю фигуру, и без того не лишенную недостатков, в частности в виде слишком выпуклых жировых отложений на бедрах, что, впрочем, не так уж трудно было исправить при помощи умело проведенного курса массажа.

Зато кисти рук и ступни ног отличались миниатюрностью, и – подлинное чудо в подобных случаях – у Сильви были тонкие запястья и щиколотки, о чем мечтает каждая женщина. Рот имел четкие и приятные очертания. Пухлые губы свидетельствовали о скрытой чувственности и потому были весьма привлекательны. К тому же у нее были крепкие, хотя и не сверкавшие яркой белизной, зубы.

К счастью, Сильви обладала мягким, пронизанным теплом и задушевностью голосом. Было почти наслаждением слушать, как она говорила, отвечая на вопрос покупательницы:

– Разумеется, мадам, у нас вы найдете то, что ищете.

Такой голос словно специально предназначался для приема клиентов и вообще для успешной торговли. Он мог звучать с большой нежностью, если бы девушке довелось беседовать с неравнодушным мужчиной. К сожалению, из-за неприглядной внешности подобные случаи в жизни Сильви были редкостью.

Тем не менее эта дурнушка сумела быстро завоевать не только симпатию всех сотрудников, но, что гораздо важнее для доходности коммерции, полное доверие клиентуры. Через какие-нибудь три недели после приема Сильви на работу продавщицы вдруг услышали в общем гуле голосов отчетливые слова директрисы, обращенные к одной из постоянных, до омерзения требовательных клиенток:

– Я сейчас пришлю к вам мадемуазель Сильви. Лишь она сможет удовлетворить ваши запросы.

Три месяца спустя в магазине только и слышалось: «Позовите Сильви», «Спросите у Сильви».

– Сильви, дорогая, – говорила, обращаясь к ней, одна из продавщиц, – завтра после обеда меня отпускают с работы к врачу. Но есть одна трудность: на четыре часа я назначила примерку одной из самых щедрых клиенток. Не могла бы ты ее обслужить?

И мягкий голос Сильви отвечал:

– Конечно, обещаю тебе.

За пять лет работы эта улыбчивая и приветливая девушка стала совершенно незаменимой в магазине-салоне «Мари-Каролин». Сам месье Венфель, обычно весьма скупой на комплименты, заявил ей однажды:

– Дорогая Сильви, вас ждет блестящее будущее на избранном поприще. Если бы все мои продавщицы были такими, как вы, мне не о чем было бы больше мечтать! Мой торговый оборот вырос бы по меньшей мере вдвое… Увидите, придет день, когда вы откроете собственный магазин-салон модной одежды!

– Всей душой надеюсь на это! – покраснев от смущения, ответила Сильви.

– Вы должны назвать свой магазин «У Сильви»… В этом названии отразилась бы ваша индивидуальность.

Поставщики тоже обожали Сильви. Доставляя товар «Мари-Каролин», они привозили какой-нибудь небольшой подарок Сильви: косынку, флакон духов или что-нибудь из бижутерии. Таким образом, самая некрасивая из продавщиц оказалась самой избалованной. Но, к сожалению, невзрачная внешность не позволяла девушке сполна насладиться вниманием окружающих. Мысль, что она некрасива, никогда не покидала Сильви и грозила перерасти в болезненную навязчивую идею.

Она чувствовала себя счастливой только в магазине, когда, поглощенная работой, в повседневной сутолоке забывала о своей непривлекательности. Но когда она выходила на улицу после рабочего дня и направлялась в одиночестве к ближайшей станции метро, чтобы вернуться домой, ее захлестывала волна бесконечной усталости и уныния – столь необычное состояние для молодой девушки. К ней возвращалось осознание собственной отчужденности, причиной которой была жестокая несправедливость природы.

Ее родители по-прежнему жили в провинции, которую Сильви всей душой ненавидела и откуда в погоне за миражем столичной жизни сбежала, как только предоставилась малейшая возможность. Она любила Париж, где, несмотря ни на что, не чувствовала себя такой одинокой, как в провинции. Но приобрести много друзей ей здесь не удалось, и все по той же причине. Чуждаясь компаний, где абсолютно все девушки, в том числе и самые заурядные, рядом с ней казались красавицами, и чувствуя, что ей не дано покорить сердце какого-нибудь парня, Сильви в конце концов окончательно замкнулась и уединилась дома.

Уютная двухкомнатная квартирка, которую снимала Сильви, была обустроена ею же самой с отменным вкусом. Все вокруг говорило о том, что хозяйка этого дома обладает талантом дизайнера, чего никак нельзя было сказать о ее манере одеваться. В самом деле, зачем заботиться об элегантности одежды, если это лишь подчеркивает твою удручающую внешность? Вот почему, несмотря на избранную профессию, на окружение в «Мари-Каролин» и беспрерывную круговерть роскошных платьев и прочих женских нарядов, Сильви не отваживалась по-настоящему хорошо одеваться. Она даже пришла к мысли, что носить броские и элегантные вещи могут лишь те женщины, чье лицо и осанка способны придать еще больший шик тому, что на них надето. Поэтому все ее стремление к прекрасному сосредоточилось на тщательнейшем обустройстве собственного маленького мирка, где она уединялась после работы.

Однако с некоторых пор в ее квартирке стал появляться гость. И этот единственный посетитель, которому она разрешила переступить порог своего жилища, был отнюдь не женского пола. Неужели поклонник? Сильви знала, что Андре влюбился в нее с того самого момента, когда впервые встретил в «Мари-Каролин». Но вся беда заключалась в том, что он ей не нравился, потому что, как бы удивительно это ни звучало, он, по ее мнению, был некрасив… Сильви могла полюбить только красивого, очень красивого мужчину! Жестоко страдая при виде в зеркале собственного отражения, она была искренне убеждена, что лишь союз с человеком по-настоящему красивым может восстановить равновесие в ее душе… Если только такой человек когда-нибудь отыщется…

Она считала, что Дэдэ (так называли Андре все служащие «Мари-Каролин») довольно неряшлив. И в этом была права. Он отрастил слишком длинные, на ее взгляд, волосы, которые завивались в нелепые, раздражавшие ее колечки. К тому же Дэдэ никогда не бывал чисто выбритым, а его неизменные водолазки не всегда отличались чистотой. Кроме водолазок, его гардероб включал пальто из ворсистой ткани да несколько до безобразия изношенных вещей, несомненно, выуженных из хлама какого-нибудь старьевщика. Ногти у него пребывали в таком состоянии, что невольно возникал вопрос: а моет ли он когда-нибудь руки перед едой? Нарочитые и выставляемые напоказ грязь и расхристанность в одежде, похоже, служили ему визитной карточкой. Каждый раз, когда Дэдэ навещал Сильви в ее безупречно чистенькой квартирке, девушка первым делом опрыскивала поклонника своим любимым лавандовым одеколоном.

Итак, назвать Дэдэ красавцем было никак нельзя. Однако, несмотря на все, что он сознательно добавлял к своей природной внешности, чтобы оттолкнуть окружающих, его характер отличался редкостной чертой, очищавшей его от наносной скверны. Эту черту можно назвать «проницательностью сердца», а именно от нее исходило то ненавязчивое, но неоспоримое обаяние, перед которым не мог устоять никто, включая Сильви. Вот почему Дэдэ стал ее единственным другом.

Они впервые встретились в ярко освещенном салоне «Мари-Каролин» на презентации для самых изысканных клиенток фирмы последних моделей, которые вскоре должны были поступить в продажу. Подобного рода мероприятия тщательнейшим образом готовились месье Венфелем и директрисой и проводились два раза в год: в начале сентября для показа осенне-зимней коллекции и в первых числах марта – напомнить, что весна и лето не за горами. Дэдэ был единственным фотографом, допущенным патроном на эти презентации с правом снимать все, что сочтет нужным, но с одним условием – добиваться опубликования снимков в престижных журналах мод и других изданиях с обязательной подписью: «эксклюзивные модели торговой фирмы «Мари-Каролин». А поскольку подобное доверие Дэдэ оказали еще примерно дюжина парижских магазинов-салонов того же уровня, что и «Мари-Каролин», фотограф, выбравший в качестве поля деятельности готовую одежду высокого класса, мог существовать более чем безбедно.

Что же привлекало его в Сильви? Он и сам того не знал… Может быть, ее некрасивость? Лишенный сам внешней привлекательности, он, похоже, инстинктивно почувствовал, что они способны понять друг друга и, может быть, даже, соединив то, что в глазах остальных выглядело как злая насмешка судьбы, добиться успеха в жизни. Ведь известно, что в единении – сила, в том числе и тогда, когда речь идет о единении двух обиженных природой существ.

Впервые увидев Сильви, Дэдэ мгновенно ощутил в сердце нечто похожее на сильный толчок. На презентации мод внешность Сильви представляла резкий контраст с вызывающей красотой порхающих на подиуме манекенщиц, специально приглашенных по этому случаю в «Мари-Каролин». Пусть не все они могли служить образцом красоты, но уж во всяком случае нос, уши и бюст у них имели приятные для глаза пропорции и, следовательно, в сравнении с Сильви давали им неоспоримое преимущество.

В дни показа новых моделей роль Сильви, как и других продавщиц, сводилась к тому, чтобы помогать манекенщицам менять одежду в мастерской, превращенной в раздевалку. Для нее это были самые несчастные дни в году, ибо ее самая заветная и тайная мечта – стать манекенщицей, одной из великолепных красавиц, которые непринужденно двигаются, кружатся, плывут на возвышении над рядами зачарованных зрительниц, бросая на них откровенно надменные взгляды и как бы говоря: «Мы позволяем вам смотреть на нас, но знайте, что вы, простые обыватели, не сможете носить эти платья и костюмы так, как это умеем делать мы! Шик – наше главное и неотъемлемое достоинство, и как бы туги ни были ваши кошельки, вы никогда не сможете приобрести его за деньги!»

Такие мысли обуревали дурнушку Сильви в дни презентаций новой коллекции. Занятая своими делами, она не обратила внимания на впервые появившегося в салоне Дэдэ с его фотокамерой и вспышками.

Но постепенно, правда, очень медленно, стали происходить некоторые изменения. Несколько дней спустя Дэдэ снова появился в «Мари-Каролин», чтобы показать месье Венфелю и мадам Бернье снятые накануне фотографии, прежде чем рассылать их для публикации в журналы. Потом снимки дали посмотреть продавщицам, в том числе и Сильви, которой они понравились не меньше, чем всем остальным. В самом деле, фотографии удались на славу, и Сильви заключила, что их автор несомненно отмечен талантом. Она стала с любопытством, но не более того, присматриваться к этому скверно одетому и плохо выбритому парню, чьи небольшие светлые глаза за толстыми стеклами очков в эрзац-роговой оправе, казалось, постоянно ей улыбались. Она не сразу поняла, что это означало. Сначала она думала, что это профессиональная, много раз отрепетированная улыбка, предназначенная для любого сотрудника фирмы, где ему платили. Но когда на следующий день он вновь под каким-то предлогом появился в магазине и снова улыбался ей и только ей, она искренне удивилась. Ведь в жизни Сильви не часто случалось, чтобы мужчина удостаивал ее улыбкой. Жаль, очень жаль, что этот парень так неряшлив и так некрасив! Но, поскольку улыбка фотографа подняла ей настроение, она улыбнулась в ответ.

Сильви не была слишком удивлена, когда некоторое время спустя, выйдя из магазина и направляясь к метро, столкнулась с Дэдэ лицом к лицу на улице.

– Я вас ждал, – сказал он.

– Меня? А зачем?

– Мне нестерпимо хочется немного поболтать с вами, – смущенно улыбаясь, признался он.

– Извините, но я спешу. – Сильви решительно вздернула подбородок.

– Действительно спешите? Вас кто-то ждет? – разочарованно произнес фотограф.

Немного поколебавшись, девушка ответила:

– Я должна вернуться домой…

Уловив некоторую неуверенность в ее голосе, Дэдэ осмелел и предложил:

– Не хотите ли выпить чего-нибудь в соседнем кафе? Оно, похоже, для того и существует, чтобы мы в него заглянули.

– Только не здесь! Ведь это рядом с магазином! Нас могут увидеть! – взволнованно воскликнула девушка.

– В этом нет ничего дурного, – с улыбкой заметил Дэдэ.

– Да, конечно, вы правы…

И Сильви в сопровождении Дэдэ вошла в кафе. Прошел час, а они все еще сидели за столиком, болтая обо всем и ни о чем конкретно. Каждый из них узнал главное – оба жили в одиночестве, она – в двухкомнатной квартире в пятнадцатом округе, а он – в холостяцкой мансарде под крышей старого здания на улице Лепик. Прощаясь с Сильви, Дэдэ робко спросил:

– Не могли бы мы как-нибудь вечером вместе поужинать?

– Ну, если вам так хочется… – ответила девушка.

– А когда? Может быть, завтра?

– Лучше послезавтра…

Послезавтра была суббота и, следовательно, на другой день ей не придется рано вставать, чтобы явиться вовремя в «Мари-Каролин».

– Договорились. Вы не против встретиться послезавтра в этом же кафе где-то около половины седьмого? – спросил фотограф.

– Очень хорошо. До свидания, Андре, – кивнула Сильви.

– Зовите меня, как все, Дэдэ, – предложил он.

– Мне больше нравится Андре.

– Ну, так до субботы, Сильви…

По пути домой каждый из них – она в метро, а он в автобусе – вновь остро почувствовал свое одиночество. Но на этот раз оно показалось им не таким гнетущим, как обычно, и оба на какое-то время позабыли о своей некрасивой внешности.

В последующие два дня Сильви, по собственному признанию, вела себя просто глупо: несмотря на то что молодой человек ей совершенно не нравился, она не переставала думать о предстоящем свидании в маленьком кафе.

В назначенный час Дэдэ уже поджидал ее там. Ей показалось, что на этот раз он был лучше выбрит. Она же впервые позволила себе накрасить губы, хотя и знала, что даже незначительный макияж подчеркивал то, что она ненавидела в своем лице.

Дэдэ повел ее ужинать в бистро на левом берегу Сены с посредственной кухней (что Сильви было абсолютно безразлично), но с весьма любопытными завсегдатаями – в большинстве своем фотографами модных журналов и их мимолетными подружками, как правило, из числа манекенщиц. Товарищи Дэдэ по цеху были одеты приблизительно так же, как и он, то есть очень небрежно, и ничуть не чище выбриты. Некоторые носили даже длинные волосы и бороды, которым мог позавидовать православный священник. В бистро царила атмосфера веселья и добродушия. Дэдэ знал всех и каждого, а поскольку Сильви пришла с ним, то ее не потребовалось ни с кем знакомить. Ее тотчас же приняли в шумную компанию, которая, несмотря на внешнюю доступность и свободу поведения, при ближайшем рассмотрении оказалась довольно замкнутой. Далеко не каждый мог стать постоянным посетителем этого бистро! Случайные лица очень быстро покидали это место, понимая, что им здесь делать нечего.

В тот вечер – в ее первый выход в заведения подобного рода – Сильви сделала для себя удивительное открытие: женская половина собравшихся, исключая манекенщиц, состояла из нескольких девиц, чья внешность не только не отличалась красотой, но была даже, по крайней мере у некоторых, если не вдаваться в детали, ничуть не лучше, чем у нее. Тем не менее эти обделенные природой создания смогли найти себе парней и, похоже, даже нравились им. Улыбающиеся лица девушек светились счастьем. Это было как бальзам на душу Сильви.

Но, поскольку скромность, помноженная на разочарование, не позволяла ей сравнивать себя с любой другой девушкой, даже если бы речь шла о конкурсе самых некрасивых, Сильви принялась внимательно изучать тех, кто приближался к ней по своим внешним данным. Ей очень хотелось понять, что именно делало их привлекательными в глазах кавалеров, с любовью на них смотревших. Наконец она пришла к выводу, что главное заключалось в том, как они довольно смело были одеты, причесаны и накрашены. В мини-юбках или в макси-пальто, в вызывающих колготках или в ярких сапогах, они просто не могли остаться незамеченными. Положение спасала их дерзость. Они как бы заявляли: «Мы некрасивы? Ну и что? Из-за этого нас больше замечают, и в конечном счете к нам приходит успех! Но, чтобы добиться подобного результата, нам приходится использовать все средства».

Сильви тотчас же решила, что ее положение в «Мари-Каролин» могло самым чудесным образом помочь ей стать такой, как эти девушки: экстравагантная одежда, необыкновенная прическа и много косметики. Это был, пожалуй, самый важный практический урок, который ей удалось извлечь в тот первый вечер, проведенный с Дэдэ. Втайне, не признаваясь в этом, она была благодарна ему за то, что у него хватило духу привести ее в такое место. С этого дня самые знаменитые своей во многом рукотворной красотой манекенщицы, которыми она раньше восхищалась во время показов мод, перестали быть для нее предметом зависти.

После ужина Дэдэ повел ее на дискотеку, где в полутьме нельзя было разглядеть лиц. Сильви умела и любила танцевать и в конечном счете вынуждена была признать, что вечер удался. Уже на рассвете Дэдэ подвез ее на такси к самому дому.

– Спасибо, – сказала она, выходя из машины, – благодаря вам мне ни одной минуты не пришлось скучать.

– Тогда, может быть, повторим? – предложил фотограф.

– Когда хотите! – с энтузиазмом откликнулась она.

– Ну, скажем, в следующий вторник? – спросил он.

– Я люблю вторники, – задумчиво произнесла Сильви.

– Где встретимся? В том же кафе в шесть вечера?

– Лучше попозже. Мне хотелось бы после работы забежать домой и переодеться… Вас не затруднит заехать за мной примерно в половине девятого? Вы ведь знаете теперь, где я живу, – сказала Сильви.

– Ничуть не затруднит! Я должен ждать на улице или позволите к вам подняться?

– Вы можете подняться, – ни минуты не колеблясь, ответила Сильви. – Я угощу вас виски. Я заметила, что оно вам нравится.

– Зато вам оно, похоже, пришлось не по вкусу, – с улыбкой произнес фотограф.

– Как знать? Может быть, в конце концов я к нему привыкну, – сказала Сильви.

– А пока не привыкли, вряд ли вы его держите у себя?

– Верно, но во вторник, специально для вас, оно у меня будет. Итак, четвертый этаж, первая дверь налево от лифта. Запомнили?

– У меня хорошая память… Из нее не изгладится очаровательная спутница, с которой мне посчастливилось провести этот вечер. Знаете, по мнению моих собратьев по ремеслу, вы потрясающая девушка. – Дэдэ смотрел на Сильви с нескрываемой симпатией.

– Когда они успели вам это сказать? – удивленно спросила Сильви.

– Они ничего не говорили, я это просто почувствовал. Я отлично всех их знаю, так же как они меня. Нам не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Профессиональная привычка: вспышка, и готово! – Дэдэ как бы щелкнул затвором воображаемого фотоаппарата.

– Выходит, у вас глаза все схватывают, как объектив фотокамеры?

– Бывает, что гораздо быстрее, чем обычный объектив! Спокойной ночи, Сильви.

– Спокойной ночи, Андре.

Когда он пожимал ей руку на прощание, она вдруг поняла, что приобрела наконец друга, настоящего друга. Оставшись одна, девушка спросила себя, уж не влюбился ли Дэдэ в нее точно так же, как его приятели были влюблены в своих некрасивых спутниц. Тогда же ей пришла в голову мысль, что начиная со следующей встречи она, чтобы доставить ему удовольствие, перейдет с ним на «ты».

Все воскресенье Сильви провела в раздумьях о том, как ей впредь одеваться, причесываться и какой накладывать макияж, чтобы не оставаться незамеченной, а главное, чтобы стать желанной, как «все другие». Если раньше она не любила смотреться в зеркало, то теперь часами не отходила от него в ванной комнате. А в понедельник Сильви решила воспользоваться скидкой для персонала магазина «Мари-Каролин», чтобы купить, что ей казалось необходимым.

– Что случилось? – спросила одна из продавщиц.

– Случилось то, что мне нечего надеть! Впрочем, такое всегда происходит с теми, кто всю жизнь одевает других. Пора, однако, позаботиться и о себе!

Такой ответ вызвал у собеседницы ироническую улыбку, которая ясно говорила: «Неужели ты в самом деле полагаешь, что, вырядившись в невероятные костюмы, заставишь забыть, что некрасива?»

В шесть вечера во вторник она поймала такси, чтобы как можно скорее очутиться дома и успеть преобразить свою внешность так, как она неотступно мечтала с того самого вечера, когда ужинала с Дэдэ.

В назначенный час фотограф позвонил в дверь. Когда Сильви открыла, он был так поражен ее изменившимся обликом, что чуть не выронил зажатые в правой руке цветы.

– Можно подумать, Андре, что ты меня не узнаешь. Неужели за три дня я так сильно изменилась? – с вызовом спросила девушка.

– Еще как изменилась! – все еще стоя на пороге, воскликнул фотограф.

– В лучшую или в худшую сторону? – допытывалась Сильви.

Не осмеливаясь сказать правду, он решил уйти от ответа, пробормотав:

– Надеюсь, тебе понравятся розы…

– Да, конечно, они очень красивы, как раз такие я больше всего люблю. Как ты догадался, что я люблю именно чайные розы? Ведь это мой любимый цвет. – Сильви с наслаждением вдохнула нежный аромат цветов. – Ну входи же, не стой на лестничной площадке!

Дэдэ был настолько ошарашен ее видом, что в первый момент не заметил, с каким вкусом обставлена и оборудована квартира. Любой на его месте остолбенел бы от неожиданности. Дело было даже не столько в приковывавшей взгляд мини-юбке, едва прикрывавшей ягодицы, и в расстегнутой до последнего предела приличия блузке, сколько в разлохмаченном коротком парике, красовавшемся на месте традиционного пучка на макушке. Этот вызывающе вульгарный платинового цвета парик, из-под которого торчали оттопыренные уши, вызывал чудовищный эффект. Черты лица были утрированы до крайности с помощью неумеренного макияжа: брови обозначены слишком жирными полосами темной краски; веки – и без того достаточно тяжелые от природы – еще больше отяжелели под грузом толстого слоя теней и приклеенных ресниц; неизменно большой нос довершал эту скорее печальную, чем веселую маску. Все вместе сильно смахивало на клоунаду. Но Дэдэ уже любил Сильви, и ему хотелось вовсе не смеяться, а скорее плакать.

Сделав над собой усилие, чтобы выйти из тягостного оцепенения, он пробормотал:

– У тебя здесь очень мило…

– Тебе нравится? А вот и виски. – Сильви достала из бара бутылку.

Они выпили по глотку, после чего Сильви поднесла к глазам стакан и, любуясь с показным восторгом его содержимым, заявила:

– Благодаря тебе я непременно полюблю этот напиток! За нашу третью, только что начавшуюся встречу! – Она снова выпила.

Дэдэ отвел глаза, и его взгляд сосредоточился на книжных полках, занимавших целый угол комнаты.

– Любишь читать? – спросил он.

– Это одно из моих главных увлечений, – призналась девушка, задумчиво глядя на книги.

– Что именно ты любишь читать? – спросил фотограф.

– Романы о любви, – ответила Сильви.

– Со счастливым концом? – улыбнулся Дэдэ.

– Не обязательно! Мне нравятся и такие, где конца нет вовсе. И поэтому, закрыв книгу, можно предположить, что любовь продолжается.

Заметив проигрыватель, Дэдэ поинтересовался:

– Музыка тоже одно из твоих увлечений?

– Я люблю джаз, хороший джаз… Часто, придя с работы, ставлю пластинку и танцую одна, сама с собой. – Сильви встала и подошла к проигрывателю.

– В прошлый раз на дискотеке я заметил, что ты очень хорошо танцуешь, – сказал Дэдэ. – Ну а когда ты танцуешь одна, о чем ты думаешь?

– Думаю, что я не одна, что у меня есть партнер… Стараюсь представить его фигуру, лицо. – Сильви выбрала пластинку и включила негромкую приятную мелодию.

– Его фигура и лицо всегда одни и те же? – не глядя на собеседницу, спросил Дэдэ.

– Вовсе нет! Они меняются в зависимости от настроения, которое создает пластинка. А пластинки я ставлю каждый раз разные.

– И все же тебя привлекает определенный тип мужчины? – Дэдэ допил виски и поставил стакан на журнальный столик.

– В моем представлении мужчина должен иметь два главных качества: он должен быть высоким и красивым, – убежденно произнесла Сильви.

– Красивым? – изумился он.

– Тебя это удивляет? А почему, собственно, мне не должны нравиться красивые мужчины? – с вызовом спросила девушка.

– Пожалуй, ты права…

Последовавшее вслед за тем неловкое молчание прервал мягкий голос Сильви:

– Андре, я хочу задать тебе вопрос, на который прошу ответить откровенно… Почему ты тогда вечером ждал меня у дверей магазина и пригласил поужинать?

– Потому что…

Он замолчал, не находя подходящих слов. А Сильви настойчиво продолжала допрашивать:

– Почему ты снова пригласил меня поужинать сегодня вечером и принес эти розы? Значит ли это, что я тебе нравлюсь?