Текст книги "Дикий наездник"
Автор книги: Гэв Торп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Открывающая Седьмого Пути вдруг резко кинулась вперед и дотронулась до путевого камня жительницы мира-корабля, заставив ту потрясенно дернуться от прикосновения к своему сокровищу. Взмахом руки Иврайна сложила веер и притянула новенькую за шею к себе, чтобы заключить в объятия.
– Слеза Иши, пролитая нашей создательницей, – промолвила Открывающая Седьмого Пути, вновь потянувшись к путеводному камню. – Говорят, мать Эльданеша пролила слезу над каждым ребенком, пожранным во время Грехопадения, прежде чем поглотили ее саму.
Не сводя глаз с извивающегося новобранца, Иврайна протолкнула свою душу в кристальную структуру путевого камня. Там она сплелась с естеством новой последовательницы и стала расширяться, будто иней, расходясь по фибрам ее души в единении столь близком, как если бы они разделили между собой клетки одного тела.
– Майнадретьена… – Иврайна извлекла имя из мыслей новой спутницы, едва они встретились взглядами. Граница между ними стерлась, завеса между душой и телом исчезла.
Майнадретьена перестала сопротивляться, завороженная Иврайной, и с ее губ слетел долгий выдох. Они оставались соединенными несколько совместных ударов сердца.
– Услышь Шепот…
Как Иврайна сначала наделила, так теперь она забирала назад, а заодно втягивала в себя частицу души Майнадретьены. Хотя теперь их души были сплетены навеки, провозвестница не представляла, что на самом деле ощущала вторая альдари. Она глубоко испила из нее и в считаные мгновения едва не высушила жительницу рукотворного мира, из-за чего путевой камень под ее пальцами стал серым и безжизненным. Азурианка вновь отчаянно затрепыхалась в ее железной хватке, бессильно скребя пальцами по руке Иврайны.
Открывающая Седьмого Пути отпустила Майнадретьену, и та, будто молнией пораженная, с воплем рухнула на пол.
– Нет! – Одновременно с предупреждением Иврайны оскалившийся Алоринис прыгнул перед остальными альдари, собиравшимися помочь упавшей. – Ждите…
Плечи Майнадретьены затряслись от всхлипов. Иврайна проигнорировала укоряющие взоры остальных иннари, не сводя глаз с новой последовательницы. Рыдания вдруг стали чистым и веселым смехом, и глаза обитательницы искусственного мира засияли светом откровения. Она легко вскочила на ноги, озираясь на остальных широкими от изумления глазами. А затем она повернулась к Иврайне, открыв рот от восхищения.
– Я слышу! – радостно заявила Майнадретье-на. – Шепот Иннеада. Голос нашего бога…
Она принялась вертеть перед собой рукой, как будто впервые ее видя.
– Я вижу наши души!
– Это пройдет, – с улыбкой предостерегла Иврайна. – Я выпустила тебя из тюрьмы путевого камня, в которой ты сидела с самого рождения. Тебе он больше ни к чему, но ты, возможно, захочешь носить его и дальше как безделушку из прошлой жизни или напоминание о судьбе, которой ты избежала. В Шепоте отныне ты будешь чувствовать души спутников. До смерти, естественно. Вот что значит быть настоящим альдари.
Вперед выступил еще один новобранец-иннари, скалящийся комморрит.
– Фокус с путевым камнем – сплошное надувательство! – выплюнул он.
– Жалкий ты паразит, – мягко сказала ему Иврайна, махнув бывшему друкари подойти к ней. – Ты уже настолько близко к смерти, что тебя осталось лишь подтолкнуть за пелену.
Со змеиной скоростью Открывающая Седьмого Пути схватила его за мантию и притянула к себе. Она склонила голову и приоткрыла губы, как будто собираясь впиться в него поцелуем, и он рефлекторно подался к ней, открывая рот. Однако, прежде чем их уста соприкоснулись, Иврайна сделала вдох, физическим актом придав импульс психическому устремлению.
Дабы взаимодействовать с друкари, путевой камень Иврайне не требовался. Из-за отсутствия психической силы его разум уже был расколот, а душа – обнажена. Как он всю свою жизнь поддерживал душу, черпая энергию из мук жертв, так Дщерь Теней могла без усилий извлечь естество комморрита из ослабленных нитей его разума.
Вместе с единением пришло воспоминание о том, как она сама впервые воспользовалась той силой до того, как стать Открывающей Седьмого Пути. Не замечая тревожный рык Алориниса, Иврайна погрузилась в воспоминание.
Темнота. Ее сердце громко колотилось, корчась от удара холодным кинжалом в грудь, что ей нанес путевой камень. Она не была уверена точно, когда связь разрушилась, какое именно из низменных деяний окончательно совратило ее душу, из-за чего психический камень перестал узнавать в ней своего близнеца.
Все, что она знала, это вожделение. Не просто жажду, голос или желание, а экзистенциальную потребность питаться. Стонущее существо у нее в руках задергалось, и она ощутила, как боль усладой отдается в ее чувствах, пока из ран жертвы вырывалась новая струйка крови. Глубже погрузив пальцы в надрез, открытый ею в глотке ур-гуля, она ощутила еще одну дрожь мучения, что пролилась в ее пустую душу подобно сладкому нектару.
Последователь-комморит обмяк и с тихим всхлипыванием упал на колени, скользя пальцами по ее одежде. Казалось, он словно лишился костей, когда неловко плюхнулся на землю, головой припав к сапогу повелительницы, будто на подушку, и ухватившись рукой за ее икру.
Она убрала ногу, и он перекатился на спину, невидящим взором уставившись в потолок. По его щекам обильно потекли слезы, пропитывая белые волосы.
Иврайна взглянула на остальных.
– Кто хочет быть следующим?
Глава 4
КЛАН ОГНЕННОЕ СЕРДЦЕ
На небесном скиммере клановых цветов Нуаду вынырнул из транзитного пути в сумеречный купол. Его чувства разрывались между облегчением от возвращения домой и тревогой из-за понимания того, что ждет впереди.
Пламенные Поляны были названы так больше из поэтических соображений, чем буквально, но по веской причине. Древние дворцы клана Огненное Сердце располагались в дельте среди оранжево-красного леса и разделялись многочисленными извилистыми реками. Стены и башни были сложены из красноватого камня с черными и серыми прожилками, что в сумерках, всегда царящих внутри купола, походили на остывшие угли. Неспешно текущие воды такого же рудого оттенка могли сойти за лаву, медленно льющуюся у величественного строения.
По мере приближения к главному зданию в сердце дикого наездника закралось опасение. Вид места, где он вырос и где будет править, наполняло Нуаду дурным предчувствием, касающимся не столько скорой встречи с семьей, но и более далекого будущего.
Дворец, как и многие другие постройки на Сайм-Ханне, имел всего несколько ворот и дверей на уровне земли, но множество платформ, воздушных путей-тросов и грандиозных порталов на верхних ярусах. Владения, наряду с причалами, по большей мере пустовали, покинутые обитателями за поколения упадка. Члены клана Огненное Сердце, как и остальные альдари, не таили горечь и отключали автоматизированные системы климатического контроля, чтобы нежилые части дворца выглядели должным образом покинутыми. В одних местах их увивали бурые побеги, в других – гнездились стаи кровавых ворон, своим карканьем нагнетающее мрачную атмосферу. Если клану Огненное Сердце было суждено кануть в Лету, то он должен был уйти красиво.
Нуаду приземлился на самой высокой башне. Переливающаяся от ложной зари кристальная кабина небесного скиммера отъехала назад и впустила знакомый благоухающий воздух. Нуаду глубоко вдохнул, и стоило ему шагнуть на платформу, как в голове всколыхнулись сумбурные воспоминания. Его транспорт закрылся и перешел в спящий режим, и на смену низкому вою антигравитационных моторов пришел шелест высоких деревьев далеко внизу.
Наследник клана направился не к высоким вратам главного входа, но свернул вправо, к гораздо меньшей двери. Там стояла альдари в черно-желтом облачении, с собранными в тугие пучки волосами и в обтягивающих руки перчатках.
– Марифса, – кивнув тете, поздоровался он.
Судя по ее виду, состояние отца не изменилось, поэтому спрашивать Нуаду не стал. Еще он мог не интересоваться, где владыка клана сейчас.
– С тобой вернулось мало родни, – тихим, едва слышимым сквозь шум ветра и рек голосом произнесла Марифса.
– Слишком мало, о чем я скорблю, – ответил Нуаду, уязвленный ее словами, хотя альдари и сказала это без обвинения.
При его приближении дверь открылась, и тетя тихой поступью последовала за ним, в то время как его собственные шаги громко отдавались от плитчатого пола.
– Хорошо, что ты вернулся, – продолжила Марифеа, пока они шли по коридору в центр дворца. – Если бы вы с Каэлледин пали… Вы слишком ценны, чтобы умирать в какой-то бессмысленной авантюре.
– Значит, вот кто я такой – щит от хищного клана Ледяной Шепот? – Слово «бессмысленной» его разозлило, однако сейчас он был не в настроении оправдываться из-за принятых решений.
– Ты мой племянник, – категорично заявила она, заставив Нуаду пожалеть о вспышке гнева. – Кровь моего брата. Но также ты наследник клана, и я бы не хотела потерять как тебя, так и свое положение.
– Я рад, что кому-то небезразличен.
– Ты – дикий наездник, и твои заскоки можно понять, однако это не значит, что ты волен утянуть наш клан в позор и бесчестье. – Тетя остановилась перед узким окном, и Нуаду встал возле нее. Снаружи простирались пустоши, пламенные тона которых сливались с сумерками. – У меня две дочери. Не думай, что если продолжишь в том же духе, то я не выдвину одну из них в качестве наследницы клана вместо тебя. Каэлледин не единственная альтернатива. Твой отец – тот еще упрямец, но иногда даже его можно уговорить.
– Обмануть, – отступив от нее, бросил дикий наездник. – В моменты, когда ты можешь манипулировать им.
– Не подменяй интересы клана Огненное Сердце своими, Нуаду, – догнав его, сказала Марифса.
Дикий лорд крепче стиснул зубы, чтобы не обронить еще одно неосторожное слово, не зная, говорила тетка искренне или просто подталкивала его к мелочной мести. Политические игры кланов сами по себе отнимали много времени, но мысль о том, что ему следовало отбиваться еще и от узурпаторов в собственном семействе, окатила его, как холодный душ.
Не проронив более ни слова, они по гравитационному желобу поднялись на вершину башни, к покоям вождя. Там, перед запертой дверью в комнаты Найалла, ждали еще четверо, включая его единокровную сестру. Трое других были представителями клана на совете, с мрачными лицами наблюдающие за их приближением. Теперь Нуаду понял: они прислали Марифсу убедиться, чтобы после прибытия дикий лорд безотлагательно явился к отцу.
– Вы опасались, что без провожатого я сбегу в свои покои? – спросил он, остановившись перед группкой достойных. Нуаду проигнорировал Каэлледин и обратился к своей старшей кузине Нэмих. – Ты столь низкого мнения обо мне?
– Ты любишь убегать от ответственности, лорд-наследник, – сказала другая кузина Фэйдинна и отступила назад, освобождая ему путь к двери. Последний из группы, двоюродный дядя по имени Хусартас, пальцами коснулся пульта управления и направил в него толику своей воли, чтобы отпереть дверь.
Глубоко вдохнув, Нуаду под тяжелыми взорами родни вошел внутрь.
Подавив растущее чувство тревоги, Арадриан смотрел, как комморит – которого, как он уже успел узнать, зовут Веркайнша, – медленно стек на пол, подобно капле тающего ледника. Он бросил взгляд на Майнадретьену, по-прежнему глядевшую на Иврайну так, словно отыскала наипрелестнейший цветок и стремилась разглядеть его во всех подробностях.
Арадриан ощущал Шепот как пощипывание тепла у себя в голове, сама же Открывающая Седьмого Пути походила на раскаленный добела стержень, от которого это тепло исходило. Он опасался подойти ближе, дабы она не испепелила его, но одновременно чувствовал, как ее сила манит. Арадриан снова взглянул на Майнадретьену и заметил не только ее счастливое лицо, но и ту легкость, с которой она упорхнула от Иврайны.
Соблазн был неодолимым.
– Кто хочет быть следующим?
Арадриан без колебаний шагнул вперед, выпятив камень на груди так, будто подставляя под удар сердце. Тоска, шелохнувшаяся внутри его при виде трансформации другого обитателя рукотворного мира, была почти невыносимой. Он знал, что Иврайна хранит секрет, который он искал всю свою жизнь, – секрет, который не смогли раскрыть все учения Пути азуриан.
Смерть.
Смерть висела над Арадрианом с самых первых его воспоминаний. Он пытался спрятаться от ужаса в роли сновидца, но холодная рука небытия настигала его и во снах. Он странствовал по самым далеким уголкам Галактики, служа корабельным штурманом, но она следовала за ним неотступно дожидаясь во мраке между звезд всякий раз, когда корабль прибывал в очередной пункт назначения. Попытки Арадриана уже как изгоя встретиться своим страхом привели к кровавой смерти тысяч и едва не кончились гибелью его родного искусственного мира. Став Скорбящим по умершим, он… пришел к Иврайне.
Арадриан так и не догадался, каким образом Дщерь Теней оказалась перед ним. Он понял лишь то, что Иврайна вдруг стала звездой внутри него, светом и яростью, жизнью, наполнившей его душу.
Арадриан испытал новое рождение.
Рождение не в физическом смысле, когда его исторгло материнское лоно, но сам миг своего возникновения. Из ничего появилась жизнь. Из эфира эмоций образовалась искорка души. Как в горниле звезд выковываются химические элементы, так в бурях варпа сотворился он сам.
Из разрушения – сотворение.
Ощущение принесло с собой беспримерную свободу, вознося его на волнах ничем не обремененного стремления, словно пылинку по реке безвременья.
Он понял, что поток увлекает его и что он также стал частью этого течения. Вокруг и рядом с ним плыли другие души, создавая творение, в которое вливался и он сам.
Происходящее Арадриан воспринимал лишь смутно, ибо оно не поддавалось никакому осмыслению в физических рамках. Отрывочные и инстинктивные знания, а не органы чувств, привносили понимание его расцветающему сознанию.
Он возликовал среди других душ, чувствуя тепло их неосязаемого присутствия, отражаясь от них тысячекратно и, в свою очередь, отражая их самих.
Радость нельзя было передать никакими словами. Безграничное ощущение завершенности.
Отсутствие смерти.
На его сущность упала тень, и поток рассекла холодная тьма.
Запаниковав, Арадриан-что-станет попытался сбежать от приближающейся тени, последовать за потоком сотоварищей прочь от вихря, который возносился сквозь их бытие. Однако он не мог пошевелиться, поскольку не имел тела, и вокруг него не было ничего, от чего он смог бы оттолкнуться, чтобы начать движение.
Хищник, давно выжидавший за пределами зрения, ворвался в их ряды, отбрасывая тень и одновременно сам являясь тенью. Из частицы бытия, что станет Арадрианом, огнем вырвались бессильный ужас и беспомощная ярость, подпитываемая осознанием конца.
В эфир проник свет, временно защитив мысле-атомы от угрозы. Их сил было недостаточно. Арадриан-еще-не-ставший понял, что пока не раскрыл весь свой потенциал и что бегство от тенистой пасти лишило его энергии.
А затем из бытия родилась жизнь.
Будто божественная длань зачерпнула морскую пену и, опустив на берег, придала ей форму – так Арадриан стал существовать в физическом теле. Глазами он увидел яркое солнце. Ушами услышал шум прибоя, накатывающего на каменный берег. Носом почуял чистый воздух и запах его; братьев и сестер в их собственных телах. Со вкусом пришла соленость моря. Осязание… он почувствовал тепло и холод и осознал каждую из миллиардов частиц, что составляли его естество.
И еще он ощутил одиночество.
Совсем рядом находилось бесчисленное множество других, и альдари чувствовал их мысли у себя в голове, однако их разделяло пространство между атомами. Они уже не были одним целым.
Утрата могла бы показаться невыносимой, если бы чувство не сопровождало воспоминание о том-что-станет. Арадриан-что-есть узнал самого себя, и, хотя альдари пожертвовал чистотой души, он понял, чего же не хватает.
Проклятия Той-что-жаждет.
Над ним больше не довлел Великий Враг. Вечность, к которой стремился его дух, все еще оставалась возможной, пусть и с помощью череды смертных реинкарнаций. Столь низменный физический опыт был необходим, что, впрочем, имело свои преимущества.
Он восхитился возможностями, представшими перед его бессмертным «Я».
И страх смерти исчез, ибо она стала лишь временным завершением, что перезапускало цикл. Тысяча жизней… Миллион жизней! Некоторые лишь немногим отличающиеся друг от друга, прочие совершенно иные, исследующие все грани бытия на протяжении несчетных эонов. Цикл, что никогда не прервется.
Ахнув, Арадриан вернулся в реальность и понял, что лег калачиком у ног Иврайны.
Арадриан почувствовал в кулаке нечто твердое и, разжав пальцы, увидел овальный кристалл. Камень души Диамедин. Он рассмеялся при мысли о том, что ее душа до сих пор там внутри, вспомнив ощущение бестелесности, которое сопровождало рождение его души. Неужели он снова испытает это, когда опять будет отсечен от своего тела?
Арадриан стремился вернуться к чистоте духа, но наталкивался лишь на смертность. Впрочем, там, где прежде за каждым его движением таился ужас, бремя Той-что-жаждет, давившее на тело и мысли, теперь он чувствовал… ничего.
Не пустоту, а только самого себя. Арадриана. Альдари.
Свободного.
Глава 5
БОЛЕЮЩИЙ ВОЖДЬ
Первая комната была маленькой, но хорошо обставленной, с диванами и низкими столиками, где могли бы расположиться гости. Нуаду, не останавливаясь, прошел через большие двери напротив, ведущие в главные покои. Широкую комнату с трех сторон окружали кристальные окна, из-за чего она казалась открытой, хотя на самом деле стена у нее отсутствовала лишь с одной стороны, там, где в проем между раздвинутыми огромными панелями можно было выйти на балкон, откуда задувал промозглый ветер.
В помещении практически отсутствовала мебель, за исключением длинного стола для заседаний и нескольких белых деревянных шкафов, на полках которых стояли вычурные бутылки и вазы. Пол был выстлан толстым ковром, чей узор напоминал палую осеннюю листву. Кто-то расставил букетики с цветами желто-красных тонов на самых видных местах, чтобы сделать комнату хоть немного ярче, но они как будто терялись в безрадостной пустоте.
Нуаду вдруг понял, что до сих пор в латах. Они казались тут громоздкими и совершенно не к месту, на что, возможно, и рассчитывала семья, не дав ему зайти в свою опочивальню. Копье в руке выглядело даже еще более неуместным, и он отставил его, с радостью избавившись от тяжести оружия. Хотя внешне воин не испачкался – редкость после боя, – Нуаду ощущал внутри себя кровавую грязь. Он нес ее в себе, а не на броне, и тем не менее даже такие невидимые пятна не давали ему покоя.
Нуаду уже собирался пройти в спальню, когда заметил на балконе фигуру, которая, опершись на перила, смотрела на Пламенные Поляны.
Его отец.
Равно удивленный и озабоченный тем, что Найалл Огненное Сердце поднялся с кровати, Нуаду заторопился к распахнутым оконным дверям. На такой высоте в него ударил ветер, разметав с лица волосы.
– Отец, тут холодно… – выйдя на балкон, сказал он.
При словах сына вождь повернулся. Его мантия – черная с огненными мотивами на подоле и манжетах – мешком висела на теле, которое, казалось, состояло уже из одних костей. Глаза и щеки на безволосой голове Найалла впали, руки напоминали обтянутые кожей палки. Вождь выглядел даже еще более изможденным, чем перед отлетом Нуаду, хотя путешествие к Агариметее и обратно заняло всего двадцать суток. На толстой цепочке у него на шее слабым зеленым светом мерцал камень души.
Нуаду попытался скрыть потрясение, однако лицо, должно быть, выдало его, поскольку отец сник еще сильнее, расстроенный реакцией сына на свое ухудшающееся состояние.
– Что ты тут делаешь? – будничным тоном поинтересовался Нуаду, впрочем, опасаясь ответа. Кроме общего ослабления организма, вызванного недугом, в последнее время у отца случались приступы беспамятства.
Однако, отвечая, Найалл выглядел вполне в здравом уме:
– Из моей комнаты не видно холмов Сумеречных степей. – Он указал пальцем на далекий склон, изрезанный ручьем и поросший кустарником, на котором бурно распустились фиолетовые и темно-синие цветы. Местность была названа метко: она почти сливалась с сумраком облачного неба над нею.
Нуаду выглянул с балкона на раскинувшиеся, далеко внизу сады и заметил фигуры: они ходили по серым тропинкам между ухоженными живыми изгородями и лужайками, исчезающими под пологами вечно осенней листвы, среди которых тут и там проглядывали мостики и башни.
– Внутри теплее. – Нуаду опустил руку на спину отца и с трудом сдержался, чтобы не отдернуть ее, так его покоробило от прикосновения к выпирающим ребрам и лопаткам под легчайшей накидкой.
– Разве холод колет тебе глаза, когда ты мчишь на ветру? – спросил вождь со слабой улыбкой на бескровных губах.
– Нет, – признался Нуаду. – Горячая кровь защищает меня от холода и страха.
– А моя кровь еще горячее, сын. Она сжигает меня изнутри. – Слабым движением руки вождь указал на свое лицо и облысевшую голову. Взгляд отца стал напряженным, он сжал кулак и прижал его к груди. – Я все еще властелин этого царства. Твоя родня думает, будто я не осознаю, что вокруг происходит, но это не так. Они могут хранить свои тайны, но я слышу и чувствую их. Я по-прежнему связан с духом клана Огненное Сердце.
– Какие тайны, отец? – Нуаду пододвинулся ближе.
– Заговоры, конечно, – резко ответил Найалл. – Болтовня и шепоты, как бы меня сместить.
– Я им не позволю. – Нуаду не хотелось говорить этого вслух, но и утаивать открывшуюся перспективу он также не мог. – Еще не все потеряно. У меня есть новый союзник. Друткхала, из иннари. Если кто и может понять, что тебя одолевает, и знает, как обратить недуг вспять, то это Иврайна.
Найалл, поджав губы, покачал головой:
– Я не стану марионеткой в чужих руках, Нуаду.
– Этого не…
– За одолженную силу позже придется расплачиваться. Что бы ни обещала нам провозвестница, когда придет время, она отнимет вдвойне.
– У меня уже есть то, что она хочет, отец. – Нуаду отступил от перил и пальцами в перчатках потеребил поддоспешную кольчугу на поясе. – Моя экспедиция закончилась успешно.
– Напомни-ка… – Вопрос, хоть и заданный спокойным тоном, свидетельствовал о слабеющей памяти.
– Ты разве не помнишь? – Мысль встревожила Нуаду. – Мы говорили об этом лишь двадцать циклов назад.
– Сделай одолжение, – сказал отец, прежде чем незаметно закашлялся.
– Друткхала – глашатай иннари, отец, – начал Нуаду, неуверенный, пытался вождь скрыть свою забывчивость или дело в ином. – Она прибыла в поисках союзников для путешествия на Агариметею. Мы отправились туда и обнаружили, что это не девственный мир, а гробница некронтир.
– Бессмертные? Подходящее общество для иннари.
– У них кое-что было. Нечто из эпохи доминиона.
– И ты достал это для Иврайны? Что же ты нашел?
Нуаду сник и отвел глаза.
– Оно не у тебя? – Отец вздохнул. – Тогда что же ты намерен предложить Иврайне за помощь? Трофей – вовсе никакой не трофей, если, у тебя его нет.
От пренебрежительного тона отца Нуаду стиснул зубы.
– Мы поможем ей вернуть, артефакт, а затем наше положение улучшится.
Не сводя глаз с подернутого сумерками горизонта, он почувствовал, как отец пододвинулся к нему ближе. Следующий вопрос вождя долетело него шепотом на ветру:
– Скольких воинов я потерял, сын мой? Какую цену мы заплатили за сомнительную дружбу с Иврайной?
Сглотнув, Нуаду заставил себя посмотреть на Найалла, и дрожащая губа и наполнившиеся слезами глаза дикого лорда стали тем единственным ответом, который требовался вождю. Но когда Нуаду сильнее всего нуждался в отцовском пониманий, он увидел, как разочарованно поморщилось мертвенное лицо Найалла.
– Возможно, будет лучше, если я не стану препятствовать твоей тете и ее сообщникам плести свои заговоры.
– Нет!
– А какие есть другие варианты? – От гнева Найалл оживился, в развевающейся мантии начав расхаживать по балкону. Вождь обвел рукой пейзаж. – Все это сгинет, и не останется ничего, Нуаду. Нам необходимы сильные союзники.
– Нам нужно оставаться верными друг другу и не рвать себя на части!
На губах Найалла заиграла призрачная улыбка.
– Неужели я услышал слова лидера? – Глава клана потер худые руки, а затем сплел пальцы. – Возможно, если ты можешь так мыслить, твое время в диких наездниках подходит к концу.
– Ты этого хочешь? Думаешь, я бегу от своих обязанностей?
– Разве дикие наездники не для этого нужны? Позволить нам уйти от тревог?
Нуаду выслушал его без возражений отчасти потому, что понимал – отец прав. Дикого лорда поразило то, насколько точно тот подметил его собственные страхи. Нуаду сосредоточился на положительном выводе из перепалки: умственные способности отца определенно не ослабели.
– Меня интересуют альянсы, – продолжил вождь. – Мне жаль, что в последнее время я не мог держать руку на пульсе событий в совете.
– Нам нечего предложить другим кланам, отец. Даже те, что связаны с нами родственными узами, клянутся в верности только на словах, и их действия несопоставимы с нашими. Лишь Каэлледин и клан Ледяной Шепот прямо говорят, чего хотят.
При упоминании единокровной сестры лицо Найалла погрустнело, но дикий лорд знал, что горевал он не по Каэлледин, а по ее матери, умершей, когда Нуаду был еще ребенком.
Наследник клана нашел убежище в деловом тоне – совершенно незнакомой ему территории.
– Мне нужно, чтобы ты созвал совет, отец.
– Никто не придет. – Найалл развернулся и шагнул внутрь покоев. Нуаду последовал за ним, и мигом позже со звуком, похожим на вздох умирающего, двери закрылись. Ему тут же стало теплее, но холодная мрачность отца лишила Нуаду комфорта. – Когда я был молод, твоему деду стоило обронить пару слов, и сражавшиеся друг с другом кланы собирались за обеденным столом. А теперь нам приходится довольствоваться чужими объедками.
– Друткхала должна поговорить с советом от лица Иврайны, а если мы допустим, чтобы сбор созвал кто-то другой, то тем самым лишимся того небольшого преимущества, что заслужили пролитой кровью.
– А обо мне ты подумал? – спросил Найалл с таким выражением, словно съел горький фрукт. – Я созываю совет от своего имени, а сам на него не прихожу. То небольшое наследие, которое я оставил, пойдет прахом. Мне нужно отдать свою репутацию, словно падаль, дабы привлечь на нашу сторону стервятников?
– Тогда явись на него, – просто сказал Нуаду.
– Взгляни на меня! Такое лицо клана Огненное Сердце не следует помнить.
– Пока ты здесь прячешься, все думают, что ты в куда худшем состоянии, чем на самом деле.
– Это не так. – Отец прошел к креслу и, поморщившись, опустился на подушки. – Я ощущаю себя втрое старше, чем на самом деле, Нуаду, и, хотя сейчас я в норме, нет гарантии, что я буду в здравом уме, когда понадобится.
Вождь закрыл глаза, и с его тонких уст сорвался сиплый вздох. Стоящий рядом с ним Нуаду нервно переступил с ноги на ногу и заметался взглядом между отцом, графином с водой возле него, входом в опочивальню и фиалами с эликсирами из чертогов исцеления в шкафу.
– Перестань трепыхаться, как скорбный мотылек, – не открывая глаз, прохрипел лидер клана.
Он махнул рукой в направлении лекарств, и Нуаду кинулся за ними в другой конец комнаты.
Нуаду вернулся обратно с пригоршней тонких кристальных бутылей, светящихся разными цветами. Найалл взял их и принялся цедить по капле в серебряный кубок, однако от приступа внезапной слабости выронил фиалу. Сын поймал ее, прежде чем та упала на ковер, и поставил к остальным.
– Я знаю, что в тебе по-прежнему есть сила, отец, как есть сила и в клане Огненное Сердце. – Нуаду смешал снадобье и наполнил кубок водой. Он смотрел на лекарство, стараясь подобрать слова, чтобы выразить свое тихое отчаяние, не в силах взглянуть на отца. – Нам нужно… Мне нужно, чтобы ты это сделал. Если нет, то после твоего ухода у меня не останется ничего.
Ему претило давить на страх отца за наследие, но неприглядная правда была лучше утаивания. Нуаду дал отцу эликсир. Светящаяся изнутри жидкость заблестела золотом на белой как мел коже Найалла, прежде чем тот неуверенно поднес кубок к губам, а затем одним глотком осушил его.
Вождь сразу выпрямился и вперился в Нуаду. Дикий лорд встретился с ним взглядом, опасаясь того, что увидел в нем отец, но всем сердцем надеясь, что не трусость.
Найалл тяжело вздохнул:
– Хорошо, я созову совет. И буду на нем, если сумею. Я хочу встретиться с этой Друткхалой и услышать, что она скажет.
Нуаду открыл было рот, чтобы выразить признательность отцу, но Найалл отмахнулся от благодарности и строго посмотрел на сына.
– Позови остальных, – повелел вождь. – Нам нужно подготовиться, пока я в ясном сознании и могу говорить.
Нуаду кивнул и пошел к гостевым покоям.
– Но не Каэлледин! – окликнул его отец, а затем задумчивым тоном продолжил: – Я не желаю, чтобы мои слова тут же достигли клана Ледяной Шепот.
– Уверен, она…
– Она меж двух кланов, сын. – Найалл открыл глаза, и под действием омолаживающего эликсира его взгляд просветлел. – Лучше избавить ее от конфликта в сердце. Если вторая семья станет ее расспрашивать, она сможет честно ответить, что ничего не знает.
Нуаду впервые задумался о том, как еще двойное родство могло влиять на Каэлледин помимо политических последствий. Неуверенный в своих чувствах на сей счет, он двинулся к двери, стараясь подыскать нужные слова, чтобы повежливее спровадить сестру.
Никуда не деться от того факта, что своим неукротимым характером сайм-ханнцы обязаны в первую очередь тому расстоянию, на которое искусственный мир сбежал от столичных планет альдари во время Грехопадения. Это не только породило среди них культ независимости – и в меньшей степени физической скорости, – но также сделало Сайм-Ханн одним из последних рукотворных миров, что посетили лорды-фениксы Азуриана. После Грехопадения культура Сайм-Ханна обособленно развивалась в течение двух поколений до прибытия лорда-феникса Драстанты, прославленного основателя аспектного храма Сияющих Копий.
Таким образом знания Пути азуриан, которые впоследствии стали для искусственного мира определяющими, переплелись с попытками саймханнцев пережить голод Великого Врага и усмирить неумеренность своих душ, что его и породили. Кланы были частью этого решения, и потому узы родства всегда ставились превыше различных преходящих культов, мировоззрений и веяний. Вместо того чтобы погрязнуть в экзотике и межконфессиональной борьбе, саймханнцы направили свои силы на менее разрушительное соперничество семей. В итоге кланы и взаимоотношения внутри них заняли мысли альдари, которые иначе захватили бы неуемные амбиции и стремление к власти.
Еще одним эволюционным развитием их культуры после слияния с принципами азуриан стало появление диких наездников. Если Путь учил подавлять самые необузданные желания и гасить потенциально саморазрушительные прихоти с помощью деления жизни на этапы, то саймханнцы допускали временное, но полное проявление своей противоречивой натуры.
