Текст книги "Кровь ацтека. Том 1. Тропой Предков"

Автор книги: Гэри Дженнингс

21

Ближе к полудню на дороге показался отец Антонио, которого сопровождал брат Хуан. У них был один мул на двоих. Я радостно устремился навстречу, но умерил свой пыл, встретив предостерегающий взгляд наставника. Судя по всему, он не стал вводить в курс дела своего друга, и я его понимал. Отец Антонио, при всём его миролюбии, имел сердце льва и, как бы ни пугали его опасности, был готов идти им навстречу всякий раз, когда дело касалось противостояния злу и несправедливости. Брат Хуан, тоже добрый и порядочный человек, был, напротив, кроток и робок, так что мой покровитель предпочёл не пугать его понапрасну.

   – Кристо, я сказал брату Хуану, что ты напросился проводить своих друзей до их деревни по дороге на Ялапу и обещал, расставшись с ними, подождать нас. Ну как, надеюсь, они благополучно добрались до места?

До меня дошло: отец Антонио спрашивает насчёт возможных осложнений, например не заметил ли я погоню.

   – Да, всё в порядке. Правда, с тем малым по имени Рамон мы так и не встретились. Он не появился.

Отец Антонио вздохнул с облегчением.

Мы двинулись дальше. Двое испанцев впереди, за ними мул, и последним, в соответствии с общественным положением, следовал я.

Ялапа лежала в глубине материка, в нескольких днях нелёгкого пути от Веракруса. Встреча с двумя клириками произошла, когда я преодолел менее половины этого расстояния, причём по долине; дальнейший же путь должен был занять ещё больше времени, ибо, после того как пески и болота остались позади, тропа, неуклонно поднимавшаяся вверх, становилась всё уже и круче. Сезон дождей делал её почти непроходимой, потому что дорогу заливали выходившие из берегов горные речки.

По пути мы почти не разговаривали. Вопросов у меня накопилось хоть отбавляй, но я благоразумно держал их при себе. По угрюмому виду отца Антонио я понял, что дела в Веракрусе совсем не хороши, а брат Хуан, пусть его и не посвящали в мои проблемы, был не настолько глуп и слеп, чтобы не понять, что они имеются.

– Антонио говорит, что у него нелады с желудком, – сказал мне этот добрый клирик. – А как ты думаешь, Кристобаль, может быть, у него другая проблема, с женщиной?

Он, разумеется, всего лишь шутил, но невольно угадал: проблема отца Антонио действительно была связана с женщиной, хотя не в том смысле, какой имел в виду брат Хуан.

С каждым часом подъёма в гору воздух становился всё свежее, и дорога сделалась почти приятной. По прохладе мы незаметно добрались до очередной пулькерии, такой же, как и та, возле которой я уже останавливался. Во дворе индейской хижины находились вместительный глиняный сосуд с пульке и большой каменный очаг для выпечки тортилий, а на лежавшие под деревьями брёвна можно было присесть, чтобы выпить и перекусить в тени. Всё обещало приятный отдых, но, на беду, мои спутники затеяли разговор с инквизиторами.

Их было трое, все доминиканцы: двое рядовых братьев в чёрном облачении и приор с зелёным крестом святого судилища. Меня, как индейца или метиса, они приняли за слугу кого-то из клириков, и в качестве такового я представлял для инквизиторов не больше интереса, чем мул.

Брата Хуана доминиканцы приветствовали дружелюбно, тогда как отца Антонио нарочито игнорировали. Многие священники и монахи стали сторониться его после того, как он лишился милости Святой церкви. Его подвижническая самоотверженность в служении Господу и забота о неимущих ничего не значила для братии, носившей под сутанами дорогие чулки, кожаные туфли и шёлковые сорочки.

Отец Антонио в глазах инквизиторов был заслуживающим кары нарушителем церковных установлений, да и брата Хуана следовало пожурить за то, что он связался с человеком, лишённым благодати.

   – Брат Хуан, что нового в Веракрусе? Мы слышали, архиепископ уже прибыл.

   – Да, – ответил монах. – Уверен, что праздник в его честь ещё продолжается.

   – А как насчёт грешников? Говорят, что брат Осорио, наш добрый amigo из святого судилища, выявил в Веракрусе святотатца, вера которого будет теперь испытана огнём.

Услышав имя наводившего страх на весь Веракрус инквизитора, брат Хуан вздрогнул, а отец Антонио отвёл глаза, но лицо его покраснело от гнева: он терпеть не мог Осорио.

   – Какое дело привело вас на эту дорогу? – спросил брат Хуан, сменив тему. – Может быть, вы, поприветствовав архиепископа, собираетесь сопроводить его в славный город Мехико?

   – Нет. К сожалению, творя волю Господа и преследуя врагов Его, мы не смогли поспеть к прибытию его преосвященства. – Приор доверительно понизил голос. – Сейчас путь наш лежит в Тукстла, где нам предстоит расследовать обвинение в отношении нескольких обращённых португальских евреев. Говорят, эти marranos тайно совершают обряды своей дьявольской религии и практикуют чёрную магию.

   – И есть доказательства? – заинтересовался брат Хуан.

   – Самые серьёзные, добытые под пыткой, и вполне достаточные, чтобы отправить проклятых иудеев к el Diablo, их покровителю.

При упоминании marranos – евреев, принявших крещение, но, как полагали многие, продолжавших втайне исповедовать свою веру, – глаза инквизитора злобно сузились.

   – Новая Испания кишит евреями, – прочувствованно заявил приор. – Они суть бедствие земли этой, ложные обращённые, которые выдают себя за богобоязненных христиан, асами предают нас. Нечестивцы сии скрывают свои гнусные дела и ненависть к католикам, но, когда маска сорвана, их мерзкие делишки неизменно выходят наружу.

   – Они почитают дьявола и деньги, – пробормотал вполголоса один из доминиканцев.

   – Они похищают людей и совершают омерзительные ритуалы, используя кровь христианских младенцев, – вставил другой.

Я сразу почувствовал неприязнь ко всем трём монахам, которые приносили обеты любви и бедности, но сами вели себя как злобные тираны. Разумеется, я знал и о святой инквизиции, и о страхе отца Антонио перед этим жестоким судилищем. Порой он всячески клял инквизиторов за их фанатичную нетерпимость, а как-то в подпитии даже сказал, что если латинское название ордена доминиканцев, domini canes, может быть переведено как «псы Господни», то некоторые из инквизиторов – это взбесившиеся псы.

Я прекрасно видел, что оба мои спутника – и Хуан, и Антонио – побаиваются инквизиторов, хотя, не имея в то время представления о повадках «Господних псов», не знал, могут ли и намерены ли они причинить зло моему благодетелю. Но руку на всякий случай держал под рубашкой, где прятал нож.

Приор жестом велел брату Хуану наклониться поближе, однако если это и означало намерение сообщить нечто по секрету, то говорил он всё равно так громко, что и я расслышат всё до единого слова.

   – Брат Осорио прислал нам донесение о том, что при осмотре подвергнутой пытке женщины обнаружил знак дьявола, представляющий большой интерес для святой инквизиции.

   – И что же это за знак? – спросил брат Хуан.

   – Ведьмин сосок!

Молодой монах ахнул, а отец Антонио подозрительно глянул на меня. Увидев, что я заинтересованно слушаю, он тут же объявил, что мы должны продолжить свой путь.

22

Как только пулькерия скрылась из виду, я догнал мула, на котором ехали вдвоём клирики, и задал интересовавший меня вопрос. Мне хотелось разобраться во всём услышанном. Как выглядит женская грудь, я знал, ибо многие африканские и индейские женщины работали в полях обнажёнными по пояс или кормили своих детей грудью прямо на улице. Но мне в жизни не доводилось встречать ведьму и очень хотелось узнать, что же у неё за особенные соски.

   – Как выглядит ведьмин сосок? – невинно осведомился я.

Брат Хуан испуганно осенил себя крестным знамением и пробормотал молитву, в то время как отец Антонио сердито поморщился.

   – Твоё любопытство, Кристо, когда-нибудь доведёт тебя до беды, – буркнул он.

   – Боюсь, что уже довело, – пробормотал я, но быстро заткнулся, поймав его хмурый взгляд.

   – Есть многое, что человеку следует знать, – сказал отец Антонио, – чтобы защитить себя от тех, кто угрожает ему на жизненном пути. В этом мире существует зло, и хорошие люди должны бороться с ним. Печально, но даже инквизиция, созданная Святой церковью именно для борьбы со злом, творит немыслимые жестокости от имени Господа.

   – Антонио, по-моему, ты напрасно... – начал было брат Хуан.

   – Помолчи. В отличие от тебя я не склоняюсь перед невежеством. В конце концов, не я завёл разговор о таких вещах в присутствии мальчика, и ему, если он вообще собирается выжить в нашем мире, лучше знать, какие методы использует инквизиция. – Судя по его тону, в том, что я смогу выжить, он был далеко не уверен.

Некоторое время отец Антонио ехал молча, видать собираясь с мыслями, а потом спросил:

   – Ты ведь знаешь, что некоторые места у женщин устроены не так, как у нас?

Я чуть было не рассмеялся. Маленькие индейские девочки бегали по улицам голышом. Я ведь не слепой, чтобы не заметить, что у них нет реnе. Интересно, что бы сказал мой покровитель, расскажи я ему историю про супругу алькальда?

И снова клирик заколебался, подбирая слова.

   – Когда святая инквизиция арестовывает какого-то человека, его раздевают догола и тщательно осматривают тело. Ищут знаки дьявола.

   – А каковы знаки дьявола? – заинтересовался я.

   – Дьявол выделяет своих приспешников особыми метками, – вступил в разговор брат Хуан. – Это могут быть странные шрамы или наросты, необычные складки на коже...

Отец Антонио усмехнулся, и молодой монах бросил на него испуганный взгляд, заметив:

   – Ты не должен насмехаться над инквизицией. Твоё вольнодумство и без того хорошо известно, и когда-нибудь тебе об этом напомнят.

   – Я могу ответить за каждый прожитый день перед Богом, – отмахнулся отец Антонио. – Может, Сатана и впрямь как-то метит своих приспешников, мне это неведомо, зато я точно знаю, что этот зверь Осорио, – голос клирика задрожал от ненависти, – получает удовольствие, когда при осмотре обнажённых женщин терзает придаток, который в любящих руках служит источником наслаждения.

   – ¿Uno росо реnе?[32]32
  Маленький половой член? (исп.)


[Закрыть] – робко спросил я.

   – Нет, это не похоже на то, что имеется у мужчины. Нечто совсем иное. Этот инквизитор, будучи крайне невежественным, ибо он никогда не заглядывал женщине между ног, кроме как на допросе с целью досмотра, и не делил с ней постель, слышал про такой бугорок, который находится между ног у женщины, только от других, столь же невежественных, братьев. И эти глупцы почему-то вообразили, будто женщины прячут там сосок, который сотворил и сосёт сам Сатана.

Я разинул рот, вспомнив маленький бугорок между ног у жены алькальда, на который так рьяно нажимал языком.

   – А что... что, если мужчина коснётся этого соска? Он умрёт?

   – Он станет одержимым дьяволом! – объяснил брат Хуан.

¡Ay de mi![33]33
  Боже мой! (исп.)


[Закрыть]

   – Что за глупости! – возмутился отец Антонио. – Полнейшая нелепость. Бугорок удовольствия есть между ногами у любой женщины.

   – Нет! – возразил Хуан.

   – А вот и да. Он был даже у самой Пресвятой Девы.

Брат Хуан торопливо пробормотал молитву и перекрестился.

   – Я только хочу сказать, малыш, что этот невежда Осорио принимает за ведьмин сосок и знак Сатаны то, что Бог дал каждой женщине на земле.

   – Не повезло той бедной женщине, которую он арестовал, – сказал я.

   – Да уж, впереди её ждёт настоящий кошмар, – проворчал мой учитель. – Если она не признается в связи с Сатаной, Осорио доведёт её пытками до смерти.

   – ¡Por Dios! – воскликнул я. – Но ведь тогда получится, что она невиновна. Как же его накажут?

   – Да никак. Инквизиторы заявляют, что Господь примет её душу, и раз она невиновна, то попадёт в рай. Церковь официально снимет с неё обвинения, на чём всё и кончится. По мнению отцов-инквизиторов, лучше замучить и отправить в лоно Всевышнего невинную душу, чем проглядеть еретика.

Некоторое время мы шли в молчании.

   – Антонио, – наконец произнёс брат Хуан, качая головой, – твои еретические суждения когда-нибудь навлекут гнев инквизиции и на тебя самого, и на этого мальчика.

Отец Антонио пожал плечами.

   – Ладно, объясни Кристобалю по-своему.

Брат Хуан повёл свой рассказ:

   – Когда наши славные монархи, венценосная чета, Фердинанд и Изабелла, объединили Испанию и захватили последние мавританские крепости на Иберийском полуострове, страна была густо населена евреями и неверными, угрожавшими самим основам нашей религии и общественного устройства. Чтобы противостоять сему дьявольскому влиянию, их католические величества соблаговолили учредить святую инквизицию. Евреям было предписано или принять святую христианскую веру, или покинуть страну. Почти в то же самое время, когда Христофор Колумб – великий первооткрыватель Нового Света – отправился в путешествие, десятки тысяч евреев изгоняли из страны, переселяя их на подвластные мусульманам земли Северной Африки.

   – Торквемада, наш великий инквизитор, посчитал, что наилучшим способом приобщения к милосердной религии Христа будут пытки и конфискация имущества, – встрял отец Антонио. – Иными словами, десятки тысяч евреев лишились всего в пользу церкви и короны, независимо от того, приняли они христианство или нет.

Брат Хуан бросил на Антонио хмурый взгляд и продолжил:

   – Последователи Магомета тоже были вынуждены либо сменить вероисповедание, либо покинуть Испанию.

   – Что было нарушением условий их капитуляции, – дополнил отец Антонио. – Так или иначе, их собственность тоже была конфискована.

   – С того времени, – гнул своё Хуан, – в нашей стране возникла новая угроза, со стороны ложных христиан. Я имею в виду евреев, притворно принявших крещение, – мы называем их marranos, маранами, – а также тайком исповедовавших мусульманство мавров. Их мы называем morisco, морисками.

Я понял, что это слово означает «маленькие мавры».

   – Чтобы помешать этим нечестивцам распространять свои пагубные идеи и отправлять сатанинские ритуалы, церковь повелела святой инквизиции выявлять отступников...

   – ...с помощью пытки!

   – ...и карать их...

   – ...публично сжигая на кострах, чтобы другим неповадно было, – подытожил отец Антонио.

   – Кристо, сын мой, – терпеливо, хотя и устало произнёс брат Хуан, – слово «аутодафе» буквально означает «акт веры», и именно этим оно и является. Для тех, кто раскаивается и признает свою вину, наказание почти безболезненное.

Отец Антонио хмыкнул и пояснил:

   – Еретика привязывают к столбу и обкладывают дровами. А того, кто раскаялся, вместо сожжения удушают гарротой.

Я, признаться, тоже никогда не понимал, как можно устраивать аутодафе. Я изучил Евангелия вдоль и поперёк, но ни в одном из них не обнаружил даже намёка на то, что не постигшего истинной веры следует сжигать заживо.

   – Инквизиция, а её возглавляют исключительно мужчины, которые никогда не спали с женщинами или которым это, по крайней мере, запрещено, ведёт против женского пола священную войну, – заявил отец Антонио, отмахнувшись от пытавшегося было возразить брата Хуана. – Инквизиторы действуют под лозунгом искоренения ведовства и поклонения дьяволу. Невежественные монахи запугивают ещё более невежественный народ страшными проповедями, в которых расписывают чёрную магию и всякие жуткие ритуалы, после чего люди начинают видеть происки Сатаны решительно во всём.

Они доносят святой инквизиции на своих соседей, а бывает даже и на членов своей семьи, причём по самым тривиальным причинам.

Когда женщину подвергают аресту, инквизиторы руководствуются своей библией, книгой под названием «Молот ведьм», содержащей подробные наставления, как распознать и разоблачить колдуний. Первым делом женщин отводят в застенки, раздевают догола и тщательно осматривают в поисках сатанинских меток, для чего иногда даже полностью сбривают им волосы.

Помимо досмотра подозреваемых также подвергают допросу. Инквизиторы, руководствуясь «Молотом ведьм», начинают с простых вопросов, на которые нет правильных ответов, так что оправдать себя, что бы ни говорила обвиняемая, ей практически невозможно. Женщину могут, например, спросить: «Ты веришь в существование ведьм?» И если бедняжка ответит утвердительно, значит, обладает определёнными познаниями в колдовстве и, соответственно, она сама ведьма. А если ответ будет отрицательным, несчастную заподозрят во лжи и подвергнут пыткам.

Большое внимание уделяется проверке девственности, но и это никак не помогает оправдаться. Если девица оказывается целомудренной, предполагают, что это нечистый покрывает свою сожительницу, если же нет... значит, она состоит в связи с самим Вельзевулом.

Неважно, молодая женщина или старая, её всё равно подвергают мучительным пыткам, даже если бедняга признается, что была близка с Сатаной. Потом ей приходится описывать все подробности этих соитий и собственные ощущения, испытанные на ложе властелина тьмы.

Казалось бы, дай бог разобраться с евреями, маврами и колдуньями, так нет же. Инквизиция следит абсолютно за всем – тщательно проверяет содержание книг и искореняет плотские грехи, например многожёнство или содомию. А иногда доходит и вовсе до безумия – одну женщину инквизиторы привлекли к ответу за то, что она улыбнулась при упоминании Святой Девы.

   – Они вершат труд Господень, – заметил брат Хуан, но без особой убеждённости.

   – Это воистину дьявольский труд, – резко возразил отец Антонио. – Взять хотя бы их одержимость евреями. Сам Торквемада был из семьи обращённых, а когда король Филипп Второй объявил войну самому Папе, тот напомнил ему, что испанские короли тоже потомки обращённых.

Бедный брат Хуан – он крестился и громко молился Господу о прощении.

Мы втроём продолжили путь в молчании, каждый погрузившись в собственные размышления. «Каково это, – думал я, – когда человека сжигают заживо или бедная женщина оказывается во власти одержимых монахов? Не знаешь, что и хуже».

Потом отец Антонио начал рассказывать другую историю о святой инквизиции.

   – Жил некогда один молодой священник, которому, несмотря на то, что он был рождён criollo, сулили блестящую карьеру в церкви. Однако, обладая пытливым умом, он задавал слишком много противоречивых вопросов и читал слишком много трудов противоречивых авторов, в частности великого Каррансы, архиепископа Толедо, полагавшего, что для простого люда нужна Библия на испанском языке. Чтобы миряне могли сами читать и понимать слово Божие, а не только слушать, как в церкви декламируют стихи из Священного Писания на непонятной им латыни.

Так вот, вышеупомянутый молодой человек продолжал придерживаться тех же взглядов и после ареста Каррансы инквизицией, а посему неудивительно, что по прошествии некоторого времени он увидел её представителей у своих дверей.

Молодого священника заключили в камеру, несколько дней продержали без воды и пищи. Потом начались допросы и обвинения. Затем последовали пытки.

Отец Антонио некоторое время помолчал, после чего угрюмо добавил:

   – Он вышел оттуда с незначительными физическими повреждениями. Юноша дёшево отделался: ему сделали суровое внушение и сослали в деревенскую церковь на дальней гасиенде. Но он ничего не забыл. И не простил.

Слушая эту историю, я понял, что тем молодым священником был сам отец Антонио. В то время, будучи ещё наивным юнцом, я, помнится, удивился тому, что столь искренне верующий человек мог испытать на себе тяжёлую руку инквизиции. Но теперь, когда я сам сижу в сыром подземелье, превратившись в узника, плоть которого сперва рвали раскалёнными клещами, а потом засовывали ему в раны ядовитых личинок, теперь я понимаю, что любой человек, обладающий убеждениями и сострадающий ближним, ненавистен этим дьяволам в сутанах, а значит, является их вероятной жертвой.

23

Когда мы добрались до Ялапы, солнце уже стояло в зените, а ярмарка была в разгаре. Вся широкая ярмарочная площадь была завалена товарами двух миров, громоздившимися где под парусиновыми навесами, а где и просто под открытым небом. Фокусники, акробаты и шарлатаны соперничали друг с другом, надеясь заработать лишнюю монетку. Книгоноши предлагали чтение на любой вкус, как религиозной, так и светской тематики. Ремесленники расхваливали столярные и плотницкие инструменты. Торговцы семенами и орудиями земледелия спорили о ценах с управляющими гасиенд. Продавцы нарядов из тонкого шёлка и изысканных кружев утверждали, что все короли и королевы Европы носят только их фасоны. И разумеется, предлагалось великое множество предметов для отправления религиозного культа – кресты, ладанки, свечи, иконы, статуэтки святых, чётки. Лакомства и сласти, сделанные на сахаре и на мёду, соседствовали с приворотными зельями. Кто-то вещал о «распятиях, сподобившихся благословения святой Лючии и являющих собой святой щит против глазных болезней, а также о распятиях, осенённых благодатью святого Антония Падуанского, кои устранят одержимость демонами и помогут при лихорадке...»

Право же, я чувствовал себя так, словно попал в мир Шехерезады из арабских сказок.

Но ясное дело, столь многолюдное торжище не могло обойтись без самого пристального внимания со стороны ищеек инквизиции. Братья ходили по лавкам, придирчиво вчитывались в заголовки книг (не попадётся ли чего из «Index librorium prohibitorium»[34]34
  «Индекс запрещённых книг» (лат.); издававшийся Ватиканом в 1559-1966 гг. официальный перечень сочинений, чтение которых католическая церковь запрещала верующим под угрозой отлучения.


[Закрыть]), а также проверяли подлинность предметов религиозного культа. Бок о бок с монахами в серых облачениях толклись одетые в чёрное королевские мытари, собиравшие подати в казну. Деньги постоянно переходили из рук в руки, причём часть их, неизбежная una mordida, прилипала к рукам чиновников. То была неотъемлемая составляющая всего хозяйства Новой Испании, без которой здесь невозможно было вести какие-либо дела. Государство, нимало не таясь, торговало должностями, жалованье же чиновникам платило ничтожное, открыто подталкивая их к вымогательству и взяточничеству. Причём это относилось практически ко всем государственным служащим. Тюремщик, купивший свою должность, сдавал внаём заключённых на сахарные заводы, где трудились каторжники, в потогонные работные дома obrajas и на северные рудники, а полученные dinero[35]35
  Деньги (исп.).


[Закрыть] делил со стражником, который арестовал этого преступника, и с судьёй, который вынес ему приговор. Mordida – то есть «доля», взятка, плата чиновнику за исполнение (либо неисполнение) его обязанностей – в Новой Испании была в порядке вещей.

– Посуди сам, – сказал мне как-то клирик, будучи в подпитии, – надо же нам где-то брать деньги для войн, которые мы ведём в Европе. Вот потому государство и продаёт официальные должности по вымогательским ценам.

Но в тот день, оказавшись в Ялапе, я был зачарован настолько, что даже на время забыл о загадочной старой сеньоре и злокозненном Рамоне, и бродил по ярмарке, от изумления разинув рот и вытаращив глаза. Незадолго до этого мне довелось быть в Веракрусе свидетелем торжеств в связи с прибытием казначейского флота и чествованием нового архиепископа, но там не было такого количества народу и изобилия, как на ярмарке. Здесь всё было совсем не так, как в Веракрусе, где мне тоже довелось видеть множество товаров, но упакованных, ждущих погрузки или только что снятых с кораблей. На ярмарке же всё было развёрнуто, разложено, выставлено напоказ – и всё, от ярких шёлковых одеяний до клинков с рукоятями и гардами, усыпанными самоцветами, можно было потрогать, повертеть в руках и, если имелись деньги, купить. А ещё люди здесь были ближе друг к другу, чем на причалах, – купцы и покупатели торговались нос к носу, зеваки оттирали друг друга плечами, торговцы, расхваливая товар, норовили перекричать остальных. Артисты развлекали публику, а крестьяне-индейцы таращились на все эти диковины такими же широко открытыми от изумления глазами, какими, наверное, их предки разглядывали скакавших верхом на лошадях в Теночтитлан конкистадоров, принятых ими за богов.

Но и здесь отец Антонио счёл нужным напомнить, что, хотя Рамону и вдове, скорее всего, некоторое время будет не до нас, я должен постоянно держаться настороже.

   – Я не понял...

   – Вот и хорошо. Меньше знаешь – крепче спишь. Неведение, Кристобаль, твой единственный союзник, а лишние познания могут довести до погибели.

С этими словами он направился к книжным лоткам, чтобы ознакомиться с новоприбывшими сочинениями Платона и Вергилия. А вот брат Хуан увлечённо листал книги о романтических приключениях, в поисках Бога и Грааля, странствующих рыцарей и прелестных дев. Некоторые из этих сочинений были запрещены церковью, некоторые нет, но даже дозволенные цензурой купить он всё равно не решался.

Вообще-то обычно я и сам частенько толкался у книжных лотков, пролистывая томики, но для пятнадцатилетнего паренька на ярмарке оказалось слишком много других соблазнов. Меня не могла не привлечь компания кудесников и чародеев, заявлявших, что они умеют оживлять мёртвых, предсказывать будущее и читать по звёздам. Поблизости труппа бродячих фокусников глотала шпаги и выдыхала огонь.

Твёрдо решив не позволить страху испортить мне удовольствие от ярмарки, я купил на полученные от отца Антонио медяки плоскую, жёсткую, намазанную мёдом лепёшку и, пожёвывая её, продолжил расхаживать вдоль торговых рядов. Казалось, здесь можно было купить всё – от соблазнительных putas до пульке, свежего, только что из мясистой сердцевины агавы, и редких вин, которые выдержали и путешествие по вздыбленному штормами морю, и качку на спинах шагавших горными тропами мулов.

Проходы между рядами с текущими по ним толпами походили нареки. Купцы и торговцы, солдаты и моряки, шлюхи и благородные дамы, индейцы и метисы, богато одетые espanoles[36]36
  Испанцы (исп.).


[Закрыть], сельские старосты, касики в ярких индейских накидках, пышные африканки и красавицы мулатки.

Две испанки остановились на оживлённом перекрёстке, потрясая тамбуринами – плоскими музыкальными инструментами, напоминающими барабаны, но со звонкими дисками, прилаженными вокруг обручей. Я мигом признал в них танцовщиц, выступавших, когда тот проходимец, Матео, декламировал «Песнь о моём Сиде». Двое мужчин из их компании поставили на попа бочку и водрузили на неё карлика.

– Amigos, услышьте мой призыв! Спешите к нам, и вы увидите и услышите нечто совершенно удивительное – поразительные предания, часто исполняемые для коронованных особ Европы, неверных султанов Аравии и Персии, а также языческих императоров Азии.

Памятны нам те скорбные дни, когда наша гордая земля была опустошена, завоёвана и покорена нечестивыми маврами. Лишь несколько маленьких королевств управлялись христианскими правителями, но и они были вынуждены платить дань приспешникам Магомета. И платили они её не золотом, добытым из недр земли, но юными златокудрыми девами, прекраснейшими нашими соотечественницами. Каждый год красу христианского мира отправляли для непотребных утех мавританского короля и его нечестивых придворных.

Театрально воздев руки и закатив глаза, карлик повёл свой трагический рассказ дальше:

   – В нашей стране не было Сида, не было никакого героя, но, представьте, нашлась девушка, которая не пожелала стать игрушкой распутных мавританских извергов. В белоснежном одеянии, с ниспадающими на плечи золотыми локонами, стрелой влетела она в зал, где испанский король держал совет со своими рыцарями, и, дабы устыдить этих людей, назвала их трусами, не достойными именоваться мужчинами. Красавица упрекнула их в том, что они сидят на своих мечах, в то время как цветок чести Испании попран и поруган.

Карлик обвёл драматичным взглядом собравшихся: смущённых мужчин и возмущённых женщин.

   – И знаете, что ещё сказала им эта прекрасная дева? О, она заявила, что, если у этих трусов не хватает мужества сразиться с маврами, тогда женщины сами вооружатся испанской сталью и отправятся драться с неверными вместо них.

Каждого в толпе слушателей, и меня в том числе, охватил жгучий стыд за этих рыцарей. Да и как же иначе, если величайшим сокровищем Испании издавна считались честь её мужчин и добродетель её женщин! Безропотно отдавать наших женщин врагам в качестве дани? Ну уж нет! Скорее я позволю вырвать мне язык, выколоть глаза и отрезать cojones.

   – Подходите же к нам поближе, amigos. Сейчас наши танцовщицы исполнят для вас танец под названием «Девичья дань».

В то время как толпу мужчин интересовали в первую очередь прекрасные танцовщицы, и в особенности их соблазнительные бёдра, которые они демонстрировали зрителям, приподнимая юбки, карлик внимательно приглядывался к инквизиторам и другим монахам, сновавшим по ярмарочной площади. Он не терял их из виду всё то время, пока двое мужчин из труппы обходили зрителей со шляпами, а женщины пританцовывали и пели.

 
Раз уже не могут мавры без дани,
Лучше б мужчин вы тогда им отдали.
Пошлите в их ульи трутней ленивых,
Дома оставьте девиц красивых.
Ведь к маврам попав, девица любая
Их королю солдат нарожает.
Стало быть, нет серьёзных причин
Не отдать язычникам ложных мужчин.
 

Хотя слова этой песни казались достаточно невинными, язык телодвижений был куда более выразительным, ибо танцовщицы то и дело прерывали пение и очень правдоподобно показывали, что именно ожидало испанских девушек в мавританском плену. Представители церкви вполне могли счесть это неподобающим, запретить выступление и даже арестовать труппу.

 
Что толку, скажите, от мужей, которые
В постель к язычникам нас отправить готовы?
Коль скоро рыцари сии ни на что уж не гожи,
Пусть отдадут мечи свои, за нас взойдут на ложе.
Коль скоро заячьи сердца у наших кабальеро,
Так пусть отвага юных дев послужит им примером.
И пусть же стыдно будет вам, почтеннейшие доны! —
Так девица смелая рекла перед королевским троном.
 

Женщины снова прервали пение и закружились в танце, да так, что их юбки поднялись до талии. Под юбками у прекрасных танцовщиц ничего не было, и я разинул рот, увидев между их ног пресловутые сады блаженства, один из которых мне недавно показывали. Мужчины, естественно, приходили в неистовство, и монеты в шляпы так и сыпались.

Что же, интересно, есть такого в испанских женщинах, что приводит испанских мужчин в безумие? Им часто случается увидеть обнажённой индианку или негритянку, и нельзя сказать, чтобы эта нагота не пробуждала в них вожделение, но особого буйства чувств она не вызывает. Зато стоит им углядеть лодыжку испанки или заглянуть ей за вырез платья, они сами не свои. Ну а уж эти танцовщицы показывали куда больше, чем лодыжки.

– Тсс! – шикнул карлик. – Они следят!

Танцовщицы действительно привлекли внимание двоих священников, но по сигналу карлика тут же опустили юбки, приняли скромные позы и, сменив мелодию, затянули «Песнь галеры» – крик души женщины, тоскующей по своему возлюбленному, томящемуся в мавританском плену.

 
Вас прошу, мореходы, спешите,
Налегайте на вёсла дружнее,
Мне любимого воротите,
Что в плену у мавров-злодеев.
 
 
Вы, галеры, высокие, дивные,
Словно замки над морем качаетесь,
Привезите ко мне любимого,
А не то виновны останетесь.
 
 
Парус свежим ветром наполнится
Вёслам в помощь, для пущей скорости.
Пусть мечта поскорее исполнится,
Ведь в плену он томится горестном.
 
 
Тянет с моря вечерней прохладою,
Тихо плещутся волны тягучие,
Но меня прохлада не радует,
На щеках моих слёзы жгучие.
 
 
Пусть же парус поймает ветер
И летит, обгоняя волну.
Все на вёсла, Испании дети,
Мой любимый у мавров в плену!
 
 
Вы пойдёте проливом тесным,
Голубые холмы над вами...
Я пыталась выразить в песне,
Что простыми не скажешь словами.
 
 
Буду ждать у кромки прибоя
И молиться под чаек крики...
Привезите его с собою,
Это будет праздник великий.
 

Естественно, что за такую песню их не упрекнул никто, даже двое святош-доминиканцев. Про себя я отметил, что теперь, в своих пёстрых, кричащих одеждах, артисты ничуть не походили на тех, сильно смахивающих на слуг людей, что сошли с кораблей казначейского флота. Понятно, что простыми работниками они переодевались для маскировки, ибо, сочтя род занятий новоприбывших низким или непристойным, портовые власти могли бы завернуть их и отправить в Манилу, что было равнозначно смертному приговору. Что касается отношения властей к бродячим труппам, отец Антонио заметил: