Текст книги "Сокровища поднебесной"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

Глава 2

Чоламандала оказалась самым унылым и непривлекательным побережьем, на которое я когда-либо ступал. Тянувшиеся вдоль берега море и суша представляли собой неотчетливую смесь прибрежных отмелей, которые были не чем иным, как заросшими камышом и тростником болотами с ядовитыми испарениями, образованными многочисленными ручейками и речушками, медленно текущими из отдаленных внутренних районов Индии. Из-за этой особенности судам здесь приходилось бросать якорь в трех, а то и четырех ли от берега, чтобы корабль не сел на мель. Мы высадились неподалеку от поселения под названием Кудалор, где обнаружили пеструю флотилию из рыбачьих лодок и лодок ловцов жемчуга, которые уже встали на якорь, с маленькими яликами, перевозившими экипажи и грузы туда и обратно – от якорной стоянки к едва видимой в глубине грязных низин деревне. Наш капитан умело провел qurqur через всю эту флотилию, в то время как Тофаа, перегнувшись через перила, разглядывала индусов на борту других судов и время от времени кричала им что-то.

– Среди этих лодок, – наконец сказала она мне, – нет ни одной которая была в Акуабе.

А капитан заметил:

– Вообще-то это так называемое Жемчужное побережье Чоламандала тянется на добрых три тысячи фарсангов с севера на юг. Или, если вы предпочитаете измерять все в ли, то на две с лишним тысячи. Надеюсь, вы не собираетесь предложить мне курсировать туда и обратно на всем его протяжении?

– Нет, – ответила Тофаа. – Думаю, Марко-валлах, нам надо отправиться в глубь побережья, в город Кумбаконам, который является столицей Чолы. Поскольку весь жемчуг принадлежит радже и все время переправляется к нему, возможно, он подскажет нам, где можно поймать рыбку, которую мы ищем.

– Отлично, – сказал я и обратился к капитану: – Если вы окликнете ялик, который перевезет нас на берег, то на этом мы с вами и расстанемся. Мы очень благодарны вам за то, что благополучно добрались. Салям алейкум.

И вскоре маленький костлявый смуглый человечек перевез нас на веслах через бухту, наполненную отвратительной водой, а затем, отталкиваясь шестом, доставил через зловонные болота к отдаленной деревушке Кудалор. Я спросил Тофаа:

– А кто такой раджа? Царь, ван?

– Царь, – ответила она. – Два или три столетия тому назад царством Чола правил самый лучший, сильный и мудрый царь всех времен. Его имя было царь Раджараджа Великий. Поэтому с тех пор, отдавая ему дань уважения и в надежде превзойти его, правители Чола – а заодно и всех других индийских государств – превратили его имя в могущественный титул.

Ну, положим, для жителя Запада в этом не было ничего необычного. «Цезарь» первоначально тоже было римским родовым именем, но впоследствии стало официальным титулом. Его видоизмененная форма «кайзер» стала наименованием императоров Священной Римской империи, а производное от «цезарь» – «царь» – используется мелкими правителями множества ничтожных славянских государств. Но на Западе, по крайней мере, так именовали монархов. Здесь же, в Индии, как я убедился, любой мелкий правитель, чуть ли не вождь племени, норовил украсить себя этим вычурным именем, чтобы казаться окружающим более могущественным.

Тофаа продолжила:

– Государство Чола когда-то было огромным, великим и управлялось одним монархом. Но последний великий раджа умер несколько лет назад, и с тех пор его разделили на многочисленные царства поменьше – Чола, Чера, Пандья, – и все эти мелкие раджи борются за то, чтобы завладеть остальными соседними землями.

– Было бы за что бороться, – проворчал я, когда мы ступили на землю в доке прибрежной деревушки Кудалор. Впечатление создавалось такое, будто мы плыли по Иравади и вышли на берег в какой-нибудь деревне мьен. Дальше, думаю, можно не продолжать.

На пирсе группа мужчин, столпившихся вокруг большого мокрого предмета, который лежал на досках, о чем-то бессмысленно спорила, отчаянно жестикулируя. Видимо, предметом спора служил улов какого-то рыбака: мертвая рыбина, во всяком случае, это сильно воняло рыбой, хотя лучше было бы назвать его морским созданием, потому что непонятное существо на причале было больше меня, я не видел прежде ничего похожего. В нижней части тело его походило на тело рыбы и заканчивалось серповидным хвостом. Однако у загадочного создания не было ни плавников, ни чешуи, ни жабр. Тело было покрыто кожей, как у каталинеты, а верхняя часть его выглядела весьма любопытно: вместо плавников там были плотные выросты, похожие на руки, но оканчивающиеся какими-то странными придатками наподобие сросшихся лап. Еще более примечательным было то, что у существа, несомненно, имелись две огромные груди – очень похожие на груди Тофаа, а голова его смутно напоминала голову чрезвычайно уродливой коровы.

– Во имя Господа, что это такое? – спросил я. – Не будь загадочное существо настолько омерзительным, я почти поверил бы в то, что передо мной русалка.

– Всего лишь рыба, – ответила Тофаа. – Мы называем ее duyong.

– Тогда отчего столько шума из-за простой рыбы? О чем спорят эти люди?

– Некоторые из этих мужчин – рыбаки, которые загарпунили и привезли duyong. Остальные – торговцы рыбой, которые хотят приобрести ее куски для продажи. А вон тот человек, который хорошо одет, деревенский судья. Он требует, чтобы рыбаки присягнули и дали письменные показания.

– Для чего это нужно? Что-нибудь случилось?

– Так происходит всегда, когда выловят такую рыбу. Прежде чем рыбакам дадут разрешение продать duyong, они должны поклясться, что ни один из них не занимался с duyong surata, пока они плыли к берегу.

– Вы имеете в виду… половое сношение с этим?.. С рыбой?

– Рыбаки всегда так делают, хотя и клянутся, что нет. – Тофаа пожала плечами и снисходительно улыбнулась. – Что с вас возьмешь, все вы, мужчины, одинаковы.

За время моего дальнейшего пребывания в Индии мне не раз приходилось обижаться и сокрушаться, что меня относят к тому же полу, что и индусов. Но тогда, столкнувшись с этим впервые, я, стараясь держаться от рыбаков подальше, обошел duyong и спорщиков и отправился по главной улице Кудалора. Все женщины в деревне были полными и носили сари, которые, слава богу, прикрывали б о льшую часть их грязных тел, лишь на животе виднелись складки неряшливой плоти. Худощавые мужчины, которым совершенно нечего было обнажать, были обнажены полностью: на них не было ничего, кроме беспорядочно обернутых вокруг головы тюрбанов и свободно свисающих, больших мешковатых полотенец, которые назывались дхоти. Детишки были совершенно голые, только на лбах у них красовались нарисованные пятнышки.

– Есть здесь караван-сарай? – спросил я Тофаа. – Или как вы его там называете – в общем, место, где мы могли бы остановиться и немного отдохнуть?

– Дак бангла, – ответила она. – Дом, где отдыхают путешественники. Я спрошу.

Тут Тофаа вдруг сделала резкое движение, схватив за руку проходящего мимо мужчину, и резким тоном задала ему вопрос. В подобном случае любой другой мужчина в любой другой стране страшно оскорбился бы и возмутился бы тем, что простая женщина смеет так с ним обращаться. Однако индус явно струсил и заговорил смиренно и раболепно. Тофаа вновь обратилась к нему, причем со стороны это очень сильно напоминало обвинение, а он ответил даже еще более подобострастно. Беседа продолжалась в таком же духе: она чуть ли не рычала, а он под конец чуть не хныкал. Я смотрел на них в изумлении. Ну а затем Тофаа сообщила мне следующее:

– В Кудалоре нет дак бангла. Слишком мало чужеземцев приезжают сюда, еще меньше хотят остановиться здесь на ночь. Да и чего ждать от убогих чоланцев! В моем родном Бангалоре нас приняли бы гораздо гостеприимней. Однако этот негодяй предлагает нам поселиться в его доме.

– Ну что же, это весьма гостеприимно с его стороны, – сказал я.

– Он говорит, чтобы мы следовали за ним вон туда и подождали бы на улице, пока он зайдет внутрь на несколько минут. Затем мы постучимся в дверь, и он ее откроет, после этого мы спросим, нельзя ли получить в этом доме постель и еду, и он грубо откажет нам.

– Я не понимаю.

– Так уж у нас принято. Сами увидите.

Тофаа снова заговорила с мужчиной, после чего тот сорвался с места и рысью помчался вперед. Мы последовали за ним, прокладывая себе дорогу среди свиней, домашней птицы, детей, нечистот и всевозможного уличного мусора. Увидев, где живут обитатели Кудалора (все дома здесь были такими же прочными и элегантными, как лачуги мьен в джунглях Ава), я, признаться, даже порадовался, что для нас не нашлось дак бангла, потому что все, что содержалось только для случайных прохожих, было бы, разумеется, похоже на свинарник. Хотя, если уж говорить откровенно, жилище нашего хозяина тоже мало чем от него отличалось, построенное из глиняных кирпичей и оштукатуренное коровьим навозом, насколько я мог понять, пока мы ждали снаружи. Хозяин в это время исчез в темноте дома. После короткого ожидания мы с Тофаа подошли к лачуге и постучали в хлипкую дверь. Далее произошло нечто очень странное. Последовал обмен репликами, которые мне впоследствии перевела Тофаа.

Тот же самый мужчина появился в дверном проеме и откинул назад голову, чтобы взглянуть на нас сверху вниз. На этот раз Тофаа обратилась к нему, что-то подобострастно бормоча.

– Что? Чужестранцы? – Он кричал достаточно громко для того, чтобы его услышали на пирсе. – Странники-пилигримы? Вот еще не хватало! Мне нет дела, женщина, до того, что ты принадлежишь к джати брахманов! Я не пущу под свой кров кого попало и не позволю своей жене…

И тут он вдруг словно бы переломился пополам и загадочным образом исчез в дверях, когда мясистая коричневато-черная рука оттолкнула его в сторону. Полная, почти до черноты смуглая женщина заняла место супруга, улыбнулась нам и произнесла сладким, как сироп, голосом:

– Говорите, вы странники? Ищете постель и еду? Ну тогда входите. Не обращайте внимания на этого человека: он червь, а не муж. На словах, только на словах он изображает из себя большого господина. Входите, входите же.

В результате мы с Тофаа внесли внутрь свои вещи, а хозяйка привела нас в спальню. Внутри оштукатуренной коровьим навозом комнаты находилось четыре кровати, они представляли собой что-то вроде хиндор, которые я встречал в других местах, но были менее крепкие и удобные. Хиндорой называется койка, подвешенная на веревках к потолку, но эта разновидность кровати, паланг, выглядела наподобие узкой трубы из материи, что-то вроде мешка, разрезанного вдоль: его концы были привязаны к стене, а середина свободно провисала. В двух палангах было полным-полно голых коричневато-черных ребятишек, однако женщина вытряхнула их так же решительно, как перед этим устранила и своего супруга. Стало ясно, что мы будем спать в одной комнате с ней и ее мужем.

Мы вернулись в другую комнату (всего их в лачуге было две). Хозяйка выгнала ребятишек на улицу, а сама стала готовить нам еду. Когда она поставила перед каждым из нас деревянную дощечку, я узнал пищу, которая на ней лежала, или, скорее, я узнал похожий на слизь соус карри, которым она была пропитана, нечто подобное я давным-давно ел в горах Памира. «Карри» было единственным словом, которое я смог выучить за время того давнишнего путешествия в компании чоланцев. Однако, насколько я помнил, те, другие коричневато-черные мужчины, по крайней мере, проявляли больше мужества, чем мой теперешний хозяин. Правда, тогда среди них не было женщин.

Поскольку мы с хозяином не могли общаться, то просто оба присели на корточки и стали поглощать эту неаппетитную еду, время от времени дружески кивая друг другу. Должно быть, во время трапезы я выглядел таким же попираемым и истоптанным zerbino [235]235
  Половик (ит.).


[Закрыть], как и он. Мы оба молча жевали, пока две женщины громогласно болтали, обмениваясь замечаниями – как Тофаа позже сообщила мне – о негодности всех мужчин.

– Недаром говорят, – заметила хозяйка дома, – что мужчина только тогда и является мужчиной, когда переполнен гневом, а не когда он подобострастен и обижен. Разве есть что-нибудь, достойное большего презрения, – она махнула дощечкой для еды в сторону своего супруга, – чем слабый мужчина, который пришел в ярость?

– Недаром говорят, – подхватила Тофаа, – что мужчину на самом деле можно так же легко удовлетворить, как накормить мышку.

– Сначала я была замужем за его братом, – сказала хозяйка. – А потом овдовела: товарищи-рыбаки принесли моего мужа домой мертвым – его раздавила на палубе, сказали они, только что выловленная рыба duyong, которая каталась по ней! Вообще-то я должна была вести себя как настоящая sati и броситься в погребальный костер умершего супруга. Но я тогда была еще совсем молодой, не имела детей, а потому деревенский sadhu убедил меня выйти замуж за брата моего мужа и родить детей, которые бы продолжили их род. Ах, я была тогда так молода!

– Недаром говорят, – заметила Тофаа с распутным смешком, – что женщина никогда не старится ниже пояса.

– Точно, так оно и есть! – подтвердила наша хозяйка, сладострастно захихикав. – И еще недаром говорят: как для огня никогда не бывает слишком много поленьев, точно так же и женщина никогда не насытится sthanu.

Какое-то время обе они похотливо хихикали. Затем Тофаа сказала, махнув своей дощечкой в сторону детей, которые толпились на пороге:

– Он, по крайней мере, плодовит.

– Как кролик, – пробормотала хозяйка. – Надо же бедняге хоть чем-то выделиться среди более достойных друзей.

Наконец я устал изображать покорность и, словно бессловесная скотина, молчать на пару со своим хозяином. Я попытался каким-нибудь образом пообщаться с ним. Я показал на свою все еще полную еды дощечку и притворился, что смакую ужин, наслаждаюсь этой жидкой дрянью, а затем спросил, что за мясо находится под подливой карри. Мужчина понял и ответил:

– Duyong. – Теперь я знал еще одно слово из языка чоланцев.

Я встал и вышел из лачуги, чтобы поглубже вдохнуть в себя вечерний воздух. Он был насыщен дымом и запахом рыбы, вонью гниющих отбросов и немытых людей, а еще пуканьем детей, но все-таки это немного помогло. Я отправился побродить по улицам Кудалора, улиц здесь было всего две, и их все еще можно было разглядеть в сумерках. Когда я вернулся домой, то обнаружил, что детишки спят на полу в первой комнате, посреди деревянных дощечек для еды, которыми мы пользовались, взрослые же спали в своих палангах полностью одетыми. С некоторыми трудностями, все-таки в первый раз, я залез в свою кровать и, обнаружив, что она гораздо удобней, чем показалось сначала, заснул. Я проснулся, когда еще было темно, от какой-то возни и понял, что хозяин забрался в паланг своей супруги и занимается с ней surata, а она что-то сердито бормочет и шипит ему. Тофаа тоже проснулась и все слышала. Позже она объяснила мне, что говорила жена:

– Ты всего лишь брат моего покойного супруга. И хотя прошло уже столько лет, ты не должен этого забывать. Так приказал sadhu: тебе запрещено наслаждаться, когда ты сеешь свое семя. Никакой страсти, ты слышишь? Не смей наслаждаться!

К тому времени я пришел к выводу, что наконец-то отыскал истинную родину амазонок и источник всех легенд о них. Одна из легенд гласила, что амазонки оставляют у себя только незначительную часть мужчин, дабы оплодотворяться при их помощи.

На следующий день наш хозяин любезно обошел всех соседей, пока не нашел одного, который собирался отправиться на запряженной быками телеге в соседнюю деревню, дальше в глубь побережья, и согласился взять нас с Тофаа с собой. Мы поблагодарили хозяев за гостеприимство, а я дал мужчине мелкую серебряную монету, в качестве платы за ночлег. Однако властная супруга тут же отобрала ее. Мы с Тофаа устроились сзади повозки, и нас здорово тряхнуло, когда она дернулась с места и покатила по низкому мутному болоту. Чтобы убить время, я спросил свою спутницу, что имела в виду женщина, когда назвала себя sati.

– Это наш старинный обычай, – пояснила Тофаа. – Sati означает «верная жена». Когда мужчина умирает, то его жена, если она настоящая sati, бросится в погребальный костер, на его тело, и тоже умрет.

– Понятно, – задумчиво произнес я. Возможно, я ошибся, посчитав индусских женщин властолюбивыми амазонками, в которых не осталось ничего женственного. – А что, здесь есть своя логика. Мне это, пожалуй, даже нравится: верная жена сопровождает своего дорогого возлюбленного супруга в загробный мир, желая остаться с ним навсегда.

– Ну, не совсем так, – возразила Тофаа. – Как говорится: всякая жена мечтает умереть раньше своего супруга. Так происходит, потому что положение вдовы у нас немыслимо. Возможно, что ее супруг был при жизни полным ничтожеством, но что ей делать, когда она лишается даже такого? Ведь так много женщин постоянно достигают зрелого брачного возраста – одиннадцати-двенадцати лет. Разве есть у потерявшей свежесть немолодой вдовы шанс снова выйти замуж? Оставшись одна на всем свете, лишившись поддержки и защиты, она представляет собой бесполезную, ненужную вещь, и все кому не лень осыпают несчастную насмешками и бранью. Слово, обозначающее на нашем языке вдову, буквально переводится как «мертвая женщина, которая дожидается смерти». Поэтому, сами понимаете, ей лучше прыгнуть в костер и погибнуть в нем.

Это как-то разом снизило пышность высокопарных сантиментов, но я все-таки заметил, что подобное поведение требует немалого мужества и не лишено определенного чувства достоинства.

– Ну, на самом деле, – сказала Тофаа, – этот обычай возник из-за того, что некоторые женщины, собираясь выйти замуж повторно, уже заранее подбирали себе новых мужей и отравляли тех, за которыми были замужем на тот момент. Жертвенный обычай sati был введен правителями и жрецами как раз для того, чтобы прекратить эти широко распространенные убийства мужей. Был принят закон, что, если мужчина умирает по какой-то причине и его жена не может доказать, что не имеет к этому явного отношения, она должна прыгнуть в погребальный костер; если же женщина точно была виновата, то ее бросали в костер родственники умершего. Таким образом, это заставило жен дважды подумать, прежде чем травить своих мужей, и даже заботиться о них, когда те заболевали или становились старыми.

Я решил, что ошибся. Индия вовсе не была страной амазонок. Это была родина гарпий.

Хочу заметить, что все, что мне приходилось видеть здесь впоследствии, лишь подтверждало правильность этого моего заключения. Мы пришли в деревню Панрути вскоре после захода солнца и обнаружили, что здесь тоже нет дак бангла. Тофаа снова перехватила на улице мужчину, и мы прошли через то же самое представление, что и накануне. Он отправился домой, мы последовали за ним, хозяин громко отказывался впустить нас, а потом его резко отодвинула в сторону своевольная женщина. Единственное отличие заключалось в том, что муж-подкаблучник был совсем молодым, а жена – значительно старше.

Когда я поблагодарил хозяйку за то, что она пригласила нас, а Тофаа начала переводить мои благодарности, случилась небольшая заминка.

– Мы благодарим вас и вашего… хм… мужа?.. сына?

– Он раньше был моим сыном, – ответила женщина. – А теперь он мой муж. – Должно быть, я изумленно раскрыл рот, потому что она продолжила объяснения: – Когда его отец умер, он был нашим единственным ребенком и вскоре должен был войти в возраст и унаследовать этот дом со всем его содержимым. Тогда я стала бы «мертвой женщиной, которая дожидается смерти». Поэтому я подкупила местного sadhu, чтобы тот поженил нас с мальчиком – он был еще слишком молод и невежествен, чтобы протестовать, – и таким образом я смогла сохранить свою долю имущества. К сожалению, он оказался не слишком хорошим мужем. Пока что стал отцом только этих троих детишек: моих дочерей и его сестер. – Хозяйка показала на детей, которые сидели, разинув рты, и выглядели недоразвитыми. – Если мое потомство этим и ограничится, то их возможные мужья в будущем станут наследниками. Если только я не отдам девочек в храмовые шлюхи-девадаси. Или же, возможно, поскольку они, как это ни печально, настоящие дурочки, я могу подарить их Священному ордену хромых попрошаек. Хотя, боюсь, они окажутся слишком глупыми для того, чтобы правильно просить подаяние. В любом случае, я очень беспокоюсь и, естественно, каждую ночь стараюсь изо всех сил, чтобы произвести на свет еще одного сына, ведь только в этом случае все мое имущество унаследуют прямые потомки. – Хозяйка проворно поставила перед нами на стол несколько деревянных дощечек с приправленной карри едой. – Поэтому, если вы не возражаете, мы поужинаем побыстрее, чтобы потом отправиться в свой паланг.

И снова ночью меня разбудили хлюпающие звуки surata, которой занимались в комнате. На этот раз они сопровождались настойчивым шепотом. На следующее утро Тофаа объяснила мне, что наша хозяйка повторяла: «Сильнее, сын! Ты должен стараться изо всех сил!» Я подумал, уж не собирается ли алчная женщина в следующий раз выйти замуж за собственного внука. Однако решил не вмешиваться не в свое дело и поэтому ни о чем не стал спрашивать. Точно так же я не стал делать замечаний Тофаа и объяснять ей, что с точки зрения христианина все индуистские верования – один сплошной грех, да и просто по-человечески мне их мораль пришлась весьма не по вкусу.

Наша цель – столица Чолы Кумбаконам – находилась не так уж и далеко от того места, где мы пристали к берегу. Однако купить на побережье верховых лошадей оказалось невозможно, да и желающих подвезти нас до соседней деревни или города тоже не нашлось. По-моему, местным индусам не позволяли этого делать их жены. Поэтому нам с Тофаа пришлось добираться до столицы невероятно долго и с постоянными пересадками: то мы покачивались на повозках, которые тянули буйволы, неуклюже подскакивая на их острых хребтах; то нас тащили на каких-то каменных салазках, где мы сидели, расставив ноги; то мы тряслись верхом на вьючных ослах, а раз или два ехали на настоящих оседланных лошадях. Однако чаще всего мы просто шли пешком, а ночевать нам обычно приходилось прямо на обочине дороги. Но это все еще куда ни шло, гораздо хуже было то, что каждую ночь Тофаа притворялась, хихикая, что я устраиваю ночлег в дикой местности только для того, чтобы изнасиловать ее. Когда же ее ожидания не оправдывались, она потом почти всю ночь обиженно жаловалась, что я плохо отношусь к высокорожденной госпоже по имени Дар Богов.

Последняя отдаленная деревня на нашем пути имела название, которое было больше ее населения – Йаямкондачолапурам, да к тому же во время нашего пребывания там число ее жителей еще уменьшилось. Помню, в тот вечер мы с Тофаа снова сидели на корточках в вымазанной коровьим навозом хижине и хлебали какое-то отвратительное блюдо приправленное карри, когда услышали нарастающий звук, напоминающий отдаленный гром. Наши хозяева тут же вскочили и, одновременно издав ужасный вопль: «Асвамхеда!», – выбежали из дома, отпихнув ногами в сторону нескольких детишек, валявшихся на полу.

– Что такое «асвамхеда»? – спросил я Тофаа.

– Не имею представления. Это слово означает всего лишь «бегите прочь».

Рассудив, что нам тоже лучше последовать примеру хозяев и убежать, мы перешагнули через детишек и выскочили на единственную улицу деревни. Громыхание слышалось уже ближе, и я смог определить, что это стадо животных, несущихся галопом куда-то на юг. Все жители Йаямкондачолапурама бежали прочь от этого шума: охваченная безудержной паникой толпа небрежно топтала ногами множество детишек и стариков, упавших на землю. Некоторые самые расторопные индусы вскарабкались на деревья или на крытые соломой крыши своих жилищ.

Я увидел, как животные, бегущие впереди галопом, поскакали по южному концу улицы, и понял, что это лошади. Теперь я достаточно знаю лошадей и могу вас заверить, что среди животных они не самые разумные существа, однако нет никакого сомнения, что кони все-таки значительно умнее индусов. Даже бешено скачущий табун лошадей, с выпученными глазами и покрытыми пеной боками, не затоптал ни одного человека на своем пути. Все они либо перескакивали через лежащих на земле, либо сворачивали в сторону, умудряясь никого не задевать копытами. Поэтому я просто распростерся на дороге и увлек за собой Тофаа, которая пронзительно кричала от ужаса. Я заставил ее лежать спокойно, поскольку надеялся, что обезумевший табун обогнет нас и пронесется стороной. Лошади также старались не наступить на лежащие без движения тела стариков и детишек, по которым уже прошлись их родственники, друзья и соседи.

Когда последние кони исчезли на дороге, ведущей на север, пыль постепенно начала оседать, а жители деревни стали слезать с деревьев и крыш и возвращаться обратно. Они тут же принялись хором пронзительно завывать и вопить от горя, поскольку по пути поднимали раздавленные мертвые тела; индусы потрясали кулаками, угрожая небу, и громко выкрикивали проклятия богу-разрушителю Шиве за то, что тот забрал столько невинных и немощных людей.

Мы с Тофаа снова вернулись к прерванной трапезе. Вскоре пришли и наши хозяева и пересчитали своих детей. Все дети оказались целы, да и сами родители отделались лишь травмами. Однако они пребывали в такой же печали, как и остальные жители деревни, были просто убиты горем. В ту ночь они даже не стали заниматься surata. Я попытался выяснить у хозяев, что же такое «асвамхеда», но они смогли сказать только, что это несчастье случается раз в год и что это дело рук злобного раджи из Кумбаконама.

– Мы бы советовали вам, странники, лучше не ходить в этот город, – сказала женщина. – Почему бы вам не поселиться здесь, в мирном, цивилизованном и близком Йаямкондачолапураме? Теперь, когда Шива уничтожил столько людей, для вас найдется просторное жилище. Зачем стремиться в Кумбаконам, который называется Черным городом?

Я объяснил, что у нас там есть дело, и спросил, почему город так назвали.

– Потому что черен сам раджа Кумбаконама, черны его люди, черны собаки, стены и вода, черны его боги и сердца жителей этого города.