Текст книги "Сокровища поднебесной"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

Глава 5

Я рискну опровергнуть известную притчу о блудном сыне и заявить, что только успех делает возвращение домой таким теплым, волнующим и желанным. Разумеется, донна Фьорделиза встретила бы нас с радостью, какими бы мы ни прибыли. Однако если бы мы прокрались в Венецию так же, как перед этим прокрались в Константинополь, готов поспорить, что наши confratelli [250]250
  Собратья (ит.).


[Закрыть]торговцы, да и все жители вообще встретили бы нас с презрением, и никого из них совершенно не взволновал бы тот факт, что мы проделали такое продолжительное путешествие и столько всего повидали. Однако поскольку мы все же вернулись домой богатыми, хорошо одетыми и уверенными в себе, нас встретили как победителей, как настоящих героев.

В течение нескольких недель после нашего возвращения так много народу заходило в гости в Ca’Polo [251]251
  Дом Поло (ит.).


[Закрыть], что у нас даже не было времени, чтобы как следует заново познакомиться с донной Лизой и другими родственниками, друзьями и соседями, поговорить о семейных делах или хотя бы узнать имена всех наших новых слуг, рабов и служащих. Старый мажордом Аттилио умер за время нашего отсутствия, также умер и старший служащий Исидоро Приули, и наш приходской священник падре Нунзиата, да и вообще многих прежних наших слуг, рабов и служащих уже не осталось. Так что нам пришлось знакомиться с их преемниками.

Постоянные толпы посетителей, осаждавших наш дом, в основном состояли из людей, которые были нам совершенно не знакомы. Некоторые приходили, чтобы подлизаться к нам, новоявленным богатым аристократам, посмотреть, не будет ли от нас какой пользы. Мужчины приносили всевозможные схемы и проекты и умоляли вложить в них деньги, женщины приводили дочерей, достигших брачного возраста, чтобы доставить мне удовольствие. Кое-кто приходил с очевидной и корыстной надеждой выведать у нас полезную информацию, получить карты и советы, чтобы самим отправиться в торговую экспедицию. Лишь несколько человек пришло, чтобы выразить искренние поздравления по поводу нашего счастливого возвращения, многие заявлялись к нам только для того, чтобы задать дурацкие вопросы вроде: «Ну и каково через столько лет снова почувствовать себя дома? Небось, и самим не верится, что вы наконец вернулись?»

Однако я все равно чувствовал себя превосходно. Было так приятно прогуливаться по старому, дорогому для меня городу, наслаждаться постоянно меняющимся, плещущимся, жидким зеркальным светом Венеции, который так не похож на адский огонь пустынь, ослепительное сияние горных вершин, резкое белое солнце и черную тень восточных базаров. Было приятно прогуливаться по площадям и слышать вокруг мягкое звучание кантилены – венецианского говора, который так сильно отличается от трескотни восточных толп. Было приятно видеть, что Венеция похожа на ту, которую я помнил. Правда, колокольня на пьяцце стала выше, несколько старых зданий разрушились, и на их месте были построены новые, а Сан Марко внутри украсили новыми мозаиками. Однако принципиально здесь ничего не изменилось, и это радовало мое сердце.

А посетители все продолжали приходить в Ca’Polo. Кое с кем беседовать было приятно, некоторые оказывались докучливыми, некоторые вызывали раздражение, а один приятель торговец зашел, чтобы омрачить наш приезд. Он сказал нам:

– Пришло известие с Востока: один мой надежный человек на Кипре сообщает, что великий хан умер.

Когда мы начали выпытывать детали, то узнали, что Хубилай, должно быть, умер в то время, когда мы ехали через Курдистан. Да, это было печальное известие, но не слишком неожиданное: Хубилаю было тогда уже семьдесят восемь лет, а время, как известно, никого не щадит. Чуть позже узнали также, что его кончина не вызвала распрей и войны за наследование: внук Хубилая Тимур был посажен на трон без всякого сопротивления.

Пока мы отсутствовали, и здесь, на Западе, тоже произошли изменения в правлении. Дож Тьеполо, который некогда изгнал меня из Венеции, умер, теперь scufieta носил Пьеро Градениго. Также давным-давно умер и его святейшество Папа Григорий X, которого мы знали в Акре как архидиакона Висконти, после него сменилось несколько римских пап. И еще: город Акра пал под ударами сарацин, поэтому Иерусалимского королевства больше не существовало, весь Левант теперь находился во власти мусульман – и, похоже, останется под их властью навсегда. Поскольку я ненадолго оказался в Акре во время восьмого Крестового похода, который в то время возглавлял Эдуард Английский, то, думаю, могу сказать, что среди множества других вещей, которые я видел во время своего путешествия, мне выпало также стать и свидетелем окончания Крестовых походов.

Теперь мой отец и мачеха начали поговаривать о строительстве нового большого особняка – может, для того, чтобы было где принять всех посетителей, которые толпились в Ca’Polo, а возможно, рассудив, что нам следует жить в соответствии с нашим богатством, или же просто решив, что мы наконец-то можем позволить себе пожить как настоящие Ene Aca – аристократы, которыми мы, Поло, всегда и были. Таким образом, к потоку посетителей теперь добавились еще архитекторы, каменотесы и другие честолюбивые ремесленники. Все они стремились принести с собой наброски, предложения и планы, согласно которым нам пришлось бы построить нечто, соперничающее с Дворцом дожей. Это напомнило мне кое о чем, и я сказал отцу:

– Мы еще не были с визитом вежливости у дожа Градениго. Я понимаю, что как только мы уведомим правителя о нашем возвращении в Венецию, то нами сразу заинтересуются его сборщики налогов. Они, без сомнения, найдут, к чему придраться, отыщут какой-нибудь пустяк среди всего того, что мы ввезли за эти годы, за который дядя Марко не заплатил какой-нибудь мелкой пошлины, и теперь примутся выжимать из нас все до последнего багатина. Тем не менее мы не можем до бесконечности откладывать визит вежливости к нашему дожу.

Таким образом, мы попросили об официальной аудиенции и в назначенный день отправились на встречу, взяв с собой дядю Маттео. Как велит традиция, мы вручили дары дожу, как от имени Маттео, так и от себя самих. Я забыл, что именно подарили дядя с отцом, но я вручил Градениго одну золотую, отделанную слоновой костью пайцзу, из тех, которые мы носили как посланцы Хана Всех Ханов, а также сжимающийся нож с тремя лезвиями, не один раз сослуживший мне добрую службу на Востоке. Я показал дожу, как остроумно он устроен, и тот какое-то время забавлялся с ножом, попросив меня рассказать обо всех тех случаях, когда я пользовался им, что я и сделал, правда особо не распространяясь.

Затем дож задал моему отцу несколько вежливых вопросов, касающихся в основном торговых дел между Западом и Востоком и видов Венеции на увеличение торговли с Востоком. После чего выразил сперва свое удовлетворение по поводу того, что мы – а через нас и Венеция – так сильно разбогатели за время нашего пребывания на чужбине, а затем, как и следовало ожидать, надежду, что мы не обойдем вниманием сборщиков налогов и надлежащим образом пополним казну Республики. Мы, разумеется, ответили, что с удовольствием вверим сборщикам налогов учетные книги Торгового дома Поло. После этого мы встали, полагая, что аудиенция подошла к концу. Однако дож поднял свою унизанную кольцами руку и произнес:

– Еще кое-что, мессиры. Возможно, вы забыли об этом, мессир Марко, – я знаю, что вы с тех пор пережили массу всевозможных приключений, – но, как ни прискорбно, вынужден вам напомнить о том давнем неприятном деле, относительно вашего изгнания из Венеции.

Я уставился на него, совершенно потрясенный. Неужели дож вознамерился воскресить то старое обвинение против самого богатого и почитаемого (того, кто платит самые большие налоги) горожанина.

С видом оскорбленного достоинства я произнес:

– Я полагал, So Serenità, что приговор об изгнании испустил дух вместе с дожем Тьеполо.

– О, разумеется, я не обязан соблюдать постановления и приговоры, вынесенные моим предшественником. Но я тоже люблю, чтобы в моих книгах царил образцовый порядок. А в архивах полиции есть одна страничка с небольшим пятнышком.

Я улыбнулся, решив, что правильно понял его намек, и сказал:

– И мне следует заплатить определенный взнос, чтобы это пятнышко стерли?

– Я уже думал об искуплении. Помните, как говорится в старых римских законах: око за око?

Я снова был потрясен.

– Око за око? Но ведь всем известно, что я не убивал того человека.

– Нет-нет, в этом вас никто не обвиняет. Однако тот прискорбный случай затронул жизнь и честь профессионального воина. Думаю, вы сможете искупить вину, занявшись тем же делом. Скажем, отправиться на войну с нашим давним врагом Генуей.

– Но, господин дож, война – это развлечение для молодых. Мне сорок лет, я уже несколько стар для того, чтобы умело обращаться с мечом, и…

Щелк! Он сжал кинжал и заставил внутреннее лезвие выступить вперед.

– Исходя из вашего рассказа, вы совсем недавно умело обращались с оружием. Мессир Марко, я вовсе не предлагаю вам возглавить штурм Генуи. Я хочу, чтобы вы всего лишь побывали на военной службе. Вы, небось, вообразили, что я деспот, злобный и капризный. Уверяю вас, это не так. Я думаю о будущем Венеции и Торгового дома Поло, одного из богатейших в нашем городе. Когда ваш отец уйдет на покой, вы станете его главой, а затем вас сменят ваши сыновья. Я надеюсь, что впредь никто из Поло не окажется замешанным ни в какой сомнительной истории. Сотрите пятно сейчас, иначе оно будет мешать и докучать вашим потомкам. Это легко сделать. Мне надо только написать поверх этой страницы: «Марко Поло, Ene Aca, верно служил Республике в войне против Генуи».

Тут отец кивнул в знак согласия и добавил:

– Что хорошо закрыто, то лучше сохранится.

Я вздохнул:

– Похоже, у меня нет выбора. А я-то думал, что вся моя военная служба осталась позади. С другой стороны, потомкам, возможно, будет очень приятно, если в семейной истории появится некий Марко Поло, который в своей жизни сражался и в составе войск Золотой Орды, и на кораблях военного флота Венеции. Что вы конкретно прикажете мне сделать, So Serenità?

– Всего лишь послужите Республике как настоящий воин. Скажем, на некоторое время я назначу вас командиром судна, на котором перевозят припасы. Выступите вместе с флотом в море, доставите груз и вернетесь обратно в порт, а потом удалитесь на покой – с новой незапятнанной репутацией и сохраненной честью.

Вот так и получилось, что, когда несколько месяцев спустя венецианская эскадра вышла в море под командованием almirante [252]252
  Адмирал (ит.).


[Закрыть]Дандоло, я оказался на борту трехмачтовой галеры «Дож Партициачо», которая была при эскадре продовольственным кораблем. Согласно этикету я получил звание sopracomito [253]253
  Букв.начальник над боцманом (ит.); здесьнадсмотрщик.


[Закрыть], то есть должен был исполнять почти те же самые функции, которые я выполнял на chuan, когда вез госпожу Кукачин, – выглядеть представительным, воинственным и знающим, но при этом не путаться под ногами у comito [254]254
  Боцман (ит.).


[Закрыть], настоящего командира корабля, и у матросов, которые выполняли его приказания.

Не хочу показаться нескромным, но, по-моему, если бы я действительно командовал – хоть одной галерой, хоть целой эскадрой, – то едва ли я сделал бы это хуже. Мы плыли по Адриатике неподалеку от острова Корчула у побережья Далмации, когда повстречались с эскадрой генуэзских кораблей, на которых развевались флаги их великого almirante Дориа, и вскоре мы убедились, что его недаром называют великим. Поскольку наша эскадра, как мы могли разглядеть на расстоянии, была больше генуэзской, наш almirante Дандоло приказал нам выдвинуться вперед в стремительной атаке. Дориа позволил нашим кораблям приблизиться и выдвинул девять или десять своих судов – так, чтобы наша эскадра оказалась вовлеченной в бой и перемешалась с его эскадрой. А затем, словно из ниоткуда – а на самом деле из-за острова Пелешац, где они, должно быть, скрывались, – показались еще десять или пятнадцать военных генуэзских кораблей. Двухдневная битва стоила обеим сторонам множества убитых и раненых, но победа была на стороне Дориа, так что на второй день, к закату солнца, генуэзцы захватили все корабли нашей эскадры и около семи тысяч венецианских моряков. В числе пленных оказался и я.

И «Дож Партициачо», подобно остальным венецианским судам, прошел – под управлением уже побежденного экипажа, но под командованием захватившего нас в плен капитана-генуэзца – вокруг оконечности Италии по Тирренскому и Лигурийскому морям в Геную. С воды она показалась нам не таким уж и плохим городом: ее дворцы напоминали слоеные кексы из перемежающихся полос черного и белого мрамора и располагались один над другим на склонах, начинавшихся прямо от порта. Но когда мы сошли на берег, то обнаружили, что Генуя здорово уступала Венеции: со всеми этими своими узкими улочками переулками и крошечными, очень грязными площадями. Ведь у них здесь не было каналов, чтобы смыть все отбросы.

Уж не знаю, куда победители поместили всех простых матросов, гребцов, лучников и канониров, но подозреваю, что по традиции они пересиживали войну в нищете, страданиях и запустении. С офицерами и профессиональными воинами вроде меня обращались значительно лучше: нас всего лишь посадили под домашний арест в заброшенном отдаленном палаццо какого-то не существующего больше религиозного ордена в пьяцце Пяти Фонарей. Дом был почти совсем без мебели, очень холодный и сырой – с тех пор я страдаю от ужасных приступов боли в спине в холодную погоду, – однако наши тюремщики были обходительны и кормили нас вполне сносно. Нам было разрешено платить посещавшему узников представителю Братства Правосудия, чтобы тот мог выхлопотать нам дополнительные удобства, а также принести что-нибудь повкуснее. Так что в целом перенести заключение на этот раз оказалось гораздо легче, чем когда я в юности сидел в тюрьме Вулкано в моей родной Венеции. Однако те, кто захватил нас в плен, сказали нам, что они все-таки нарушат одну из традиций: они не позволят семьям выкупить пленников. Нам пояснили, что нет никакого проку от выкупа, потому что все равно сталкиваешься с этим офицером снова какое-то время спустя, когда он пересекает какие-нибудь спорные воды. Поэтому мы останемся в плену до тех пор, пока не закончится война.

Хорошо, конечно, что я не отдал жизнь, отправившись на войну, но, похоже, я должен был впустую потерять солидный ее кусок. Раньше я беззаботно разбрасывался месяцами и годами, прокладывая путь по голым бесконечным пустыням или заснеженным горным полям, но тогда я, по крайней мере, был на свежем воздухе и во время этих путешествий всегда мог узнать что-нибудь новое. А что новое и интересное можно узнать, сидя в тюрьме? Тем более что на этот раз в качестве товарища по заточению у меня не было Мордехая Картафило.

Как я вскоре убедился, все мои товарищи по несчастью делились на две категории: первые были дилетантами, как и я, людьми знатного происхождения, которые так же бесцельно отбывали воинскую повинность, а вторые – профессиональными воинами. Дилетанты говорили только о том, как бы поскорее вернуться обратно к своей праздной жизни – вину, женщинам и балам. У офицеров, по крайней мере, было что рассказать о войне. Но каждая такая история походила на другие, и после того, как были рассказаны одна или две, все остальные их разговоры сводились к званиям, продвижениям по службе и тому, как их не ценят командиры. Я понял, что все воины в христианском мире незаслуженно лишены по меньшей мере двух полосок-нашивок.

Убедившись, что сам я ничего нового в тюрьме не узнаю, я рассудил, что, возможно, смогу наставлять или хотя бы развлекать своих товарищей. Когда их скучные беседы грозили стать совершенно нелепыми, я, набравшись смелости, позволял себе сказать что-нибудь вроде:

– Кстати о нашивках, мессиры. В джунглях земли Тямпы водится зверь, которого называют тигр, он весь полосатый. Любопытно, что нет двух тигров, у которых были бы одинаковые полосы. Жители Тямпы могут отличить одного тигра от другого по полоскам на их мордах. Они называют этого зверя Господин Тигр и уверяют, что если выпить бульон, приготовленный из глазных яблок мертвого животного, то ты всегда сможешь увидеть Господина Тигра, прежде чем он увидит тебя. И еще, по полоскам на его морде можно сказать, является ли он известным тигром-людоедом или же просто безобидным охотником на мелких зверей.

В другой раз, когда один из наших тюремщиков приносил нам оловянные блюда для ужина, а еда оказывалась такой же пресной, как всегда, и мы благодарили его обычными насмешками, а тюремщик жаловался в ответ, что мы беспокойная компания и он хотел бы отправиться нести службу куда-нибудь в другое место, я мог заявить ему:

– Радуйся, генуэзец, что ты не на службе в Индии. Когда слуги приносили мне обед там, им дозволялось появляться в обеденном зале только ползком на животе, толкая поднос с едой перед собой.

Сначала мои попытки разнообразить казарменные разговоры встречали только недоуменные и удивленные взгляды. Так было, например, когда два фата громко обсуждали и сравнивали достоинства и прелести своих возлюбленных, которые остались дома. Я, помню, спросил их тогда:

– А вы уже определили, мессиры, ваши подруги – летние или зимние женщины? – Поскольку оба тупо уставились на меня, я пояснил: – Мужчины-хань говорят, что женщина, чье интимное отверстие расположено необычно близко от ее «артишока», наиболее предпочтительна холодными зимними ночами, потому что вы должны крепко сплестись, чтобы добиться наиболее полного проникновения. А женщина, чье отверстие расположено дальше между бедер, доставляет наибольшее удовольствие в летнее время. Она может сидеть у вас на коленях в прохладном и продуваемом павильоне, пока вы входите в нее сзади.

Два элегантных господина, помнится, после этого в ужасе отшатнулись, однако другие, не столь щепетильные заключенные, подошли поближе в надежде послушать еще такие же откровения. Понадобилось совсем немного времени, и вот уже каждый раз, стоило мне открыть рот, вокруг меня собиралось больше слушателей, чем у любого толкователя манер в бальной комнате или преподавателя изящной словесности, и слушали все очень внимательно. Не только друзья-венецианцы собирались вокруг меня, когда я начинал плести свои сказки, но также и тюремщики-генуэзцы, и стражники, и посещавшие нас члены Братства Правосудия, пизанцы, корсиканцы и жители Падуи, которых взяли в плен генуэзцы в других войнах и битвах. И вот однажды ко мне подошел человек, который сказал:

– Мессир Марко, я Луиджи Рустичелло, в недалеком прошлом гражданин Пизы…

Помнишь, как это было? Ты представился мне как писец, сочинитель и выдумщик, и ты попросил разрешения записать мои истории в книгу. Таким образом, мы сели рядышком и я рассказал тебе свои истории, а затем, при помощи Братства Правосудия, смог отправить в Венецию просьбу, чтобы отец переслал в Геную все мои записи, вырезки и путевые журналы, которые помогли мне припомнить много чего, что я уже успел позабыть. Благодаря этому год пребывания в заключении не тянулся медленно, а прошел в делах и с немалой пользой. А когда война наконец закончилась, был подписан очередной мир между Венецией и Генуей и нас, пленников, отпустили по домам, я мог сказать, что этот год вовсе не стал потерянным временем, как я боялся. На самом деле он, возможно, оказался даже самым продуктивным годом всей моей жизни, ибо именно в тюрьме я создал кое-что, что будет иметь продолжение и останется жить после моей смерти. Я имею в виду наше сочинение, Луиджи, «Книгу о разнообразии мира». Признаюсь тебе честно: за те двадцать лет, которые миновали с тех пор, как мы с тобой распрощались возле того генуэзского палаццо, я не совершил ничего, что принесло бы мне такое же удовлетворение.

Вот так, Луиджи. А теперь я еще раз подробно изложил свою жизнь, начиная с детства и до самого конца моего долгого путешествия. Я снова пересказал б о льшую часть тех историй, которые ты уже слышал от меня так давно, изложив многие из них более подробно. Я поведал на этот раз и некоторые другие, которые мы с тобой решили не вставлять в более раннюю книгу, и я думаю, еще множество историй, которые я никогда не рассказывал тебе прежде. Теперь я разрешаю тебе взять любое или даже все мои приключения, приписать их вымышленному герою и вставить в роман, над которым ты работаешь, – словом, делай с ними, что хочешь.

Мой рассказ еще не закончен, мне осталось поведать о себе совсем немного. Возможно, ничего из этого ты не используешь в своей новой работе, поэтому постараюсь изложить все вкратце.