Текст книги "Сокровища поднебесной"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

Глава 2

Когда наконец мы прибыли в Гуанчжоу, кое-кто из наших знатных сопровождающих и караван вьючных животных повернули обратно в Ханбалык, а остальные погрузились на борт огромных кораблей chuan, и со следующим приливом мы вышли в Китайское море. На море мы образовали процессию еще даже более импозантную, чем наш парад на суше, потому что Хубилай выделил нам целую флотилию: четырнадцать массивных четырехмачтовых судов, с экипажами в две сотни матросов. Мы разделились: отец, дядя, я и посланник Уладай сели на борт корабля вместе с госпожой Кукачин и большей частью сопровождавших ее женщин. Chuan были крепкими и надежными кораблями с тройной обшивкой, наши каюты оказались роскошно убраны; думаю, что у каждого пассажира имелось по четыре или пять слуг из свиты госпожи, и это не считая корабельных стюардов, коков и юнг, которые тоже следили за тем, чтобы нам было удобно. Великий хан обещал нам удобное жилье, слуг и хорошую пищу, и я приведу только один пример, чтобы проиллюстрировать, что корабли в полной мере соответствовали этому его обещанию. На каждом из четырнадцати судов имелся специальный матрос, который на протяжении всего пути занимался исключительно тем, что постоянно перемешивал и взбалтывал воду в стоявшем на палубе резервуаре размером с пруд для лотосов – там плавала пресноводная рыба, предназначавшаяся для нашего стола.

Хубилай просил нас следить за моряками и отдавать им приказания, однако в этом отношении нам с отцом почти ничего не надо было делать. Капитаны всех четырнадцати судов оказались настолько поражены тем, что им выпала честь перевозить таких пассажиров, и испытывали такой благоговейный ужас, увидев нас, белых людей, властно шагавших по палубе с пайцзой великого хана на груди, что невероятно прилежно и добросовестно выполняли все свои обязанности. Для того чтобы быть уверенным, что флотилия не заблудилась, я время от времени для виду выходил ночью на палубу, чтобы посмотреть на горизонт через kamàl, который сохранился у меня еще с Суведии. Хотя эта маленькая деревянная рамка и не сказала мне ничего, кроме того, что мы все время двигаемся точно на юг, это неизменно заставляло нашего капитана нестись стремглав, чтобы заверить посланника великого хана, что мы, вне всяких сомнений, идем верным курсом.

Единственное, на что мы, пассажиры, могли пожаловаться, так это на то, что корабли продвигались вперед очень медленно, однако сие объяснялось тем, что капитаны ревностно выполняли свои обязанности и следили за тем, чтобы всем было удобно. Великий хан выбрал громоздкие корабли chuan в основном из-за того, чтобы быть уверенным в безопасности госпожи Кукачин и в том, что путешествие будет спокойным, а сама устойчивость огромных судов делала их чрезвычайно медлительными на воде, необходимость же всем четырнадцати кораблям держаться вместе заставляла их двигаться еще медленней. Мало того, даже при самой благоприятной погоде капитаны все равно старались держаться рядом с укромными бухтами. Поэтому-то вместо того, чтобы двигаться прямо на юг через открытое море, флотилия сделала большой крюк на запад, по дуге обогнув побережье. И еще, хотя на кораблях имелось в избытке провизии и других запасов для плавания в течение двух лет, однако, что касается питьевой воды, ее можно было запасти лишь на месяц или около того. Чтобы пополнять эти запасы, нам приходилось делать остановки, а на это уходило очень много времени. Только для того, чтобы флотилия таких кораблей-левиафанов встала на якорь, требовался целый день. Затем следовала перевозка туда и обратно бочонков на лодках, что занимало от трех до четырех дней, еще один день уходил на подъем якоря. Таким образом, для того чтобы пополнить запасы воды, нам приходилось делать недельные остановки. После того как мы покинули Гуанчжоу, мы останавливались для того, чтобы запастись водой, несколько раз: в Манзи на большом острове под названием Хайнань, в прибрежной деревушке на побережье Аннама в Тямпе – она, помнится, называлась Гай-Дин-Тан. Так что в общей сложности мы около трех месяцев двигались только на юг, огибая побережье Азии, прежде чем смогли повернуть на запад, в направлении Персии.

– Я наблюдала за тобой, старший брат Марко, – сказала госпожа Кукачин, подойдя ко мне как-то ночью на палубе, – и заметила, как ты время от времени стоишь здесь и что-то делаешь с этим маленьким деревянным устройством. Это какой-то навигационный прибор ференгхи?

Я пошел, принес kamàl и объяснил ей, как он работает.

– Может, мой суженый не знает о таком приборе? – сказала Кукачин. – Может, я завоюю его любовь, если покажу ему этот прибор? Ты покажешь мне, как этот kamàl работает?

– С удовольствием, моя госпожа. Вы держите его на расстоянии вытянутой руки, вот так, по направлению к Полярной звезде… – И тут я в смятении остановился.

– В чем дело?

– Полярная звезда пропала!

Понимаю, что это звучит невероятно, но так оно и было. Эта звезда, я заметил, в последнее время опускалась все ниже и ниже над горизонтом. Но я не искал ее в течение нескольких ночей и теперь просто пришел в ужас, увидев, что она совсем опустилась и пропала из виду. Звезда, которую я видел всю свою жизнь, надежный указатель, который с незапамятных времен вел путешественников на суше и на море, вдруг загадочным образом исчезла с неба. Только представьте, насколько это страшно – увидеть, как нечто постоянное, непреложное, занимающее определенное место во Вселенной, исчезло. Возможно, мы и в самом деле заплыли за какой-то далекий край земли и оказались в некой неизвестной пучине.

Я честно признался, что исчезновение Полярной звезды вызывает у меня беспокойство. Но, не желая, чтобы Кукачин во мне разочаровалась, я попытался скрыть свое беспокойство и подозвал капитана корабля. Насколько мог спокойно, я спросил, что произошло с Полярной звездой и каким образом мы сможем сохранить курс или определить свое местоположение, если у нас нет точной привязки.

– Мы оказались ниже пояса земли, – ответил моряк. – Здесь Полярную звезду просто не видно. И потому приходится полагаться на другие ориентиры.

Он отправил юнгу на капитанский мостик, чтобы тот принес карту, а затем развернул ее передо мной и Кукачин. Карта не была изображением местного побережья и наземных ориентиров, это оказалось изображение ночного неба: не что иное, как нарисованные точки разной величины, символизировавшие звезды различной яркости. Капитан указал наверх, на четыре самые яркие звезды в небе – они были расположены так, словно образовывали христианский крест, – а затем показал на четыре точки на бумаге. Я понял, что карта была точным воспроизведением этих незнакомых небес, и капитан заверил нас, что ему вполне достаточно этого, чтобы управлять кораблем.

– Оказывается, карта так же полезна, как и твой kamàl, старший брат, – сказала мне Кукачин, а затем обратилась к капитану: – Не могли бы вы сделать копию для меня – для моего царственного супруга? Я имею в виду, на случай, если он когда-нибудь пожелает отправиться из Персии на юг.

Капитан подчинился и тут же усадил писца, чтобы сделать копию, а я перестал тревожиться по поводу отсутствия Полярной звезды. Однако я все же испытывал определенное неудобство в этих тропических морях, потому что даже солнце вело себя там странно.

Во время нашего путешествия мне не раз приходило в голову, что солнечный закат там надо было назвать «солнечным падением», потому что солнце не спокойно спускалось с неба каждый вечер и не мягко садилось за морем – оно проделывало неожиданный и крутой прыжок. Не было здесь и раскрашенного яркими закатными красками неба, которым можно полюбоваться, и даже постепенного наступления сумерек, которые облегчали переход дня в ночь. Кажется, только сейчас ты наблюдал яркий солнечный день, и вот в мгновение ока уже наступила темная ночь. И еще здесь не было никакого ощутимого изменения в длине дня и ночи. Повсюду от Венеции до Ханбалыка я привык к тому что летом ночи короткие, а дни длинные, зимой же все наоборот. Но все те месяцы, которые мы плыли по тропикам, я не мог заметить сезонного увеличения или уменьшения как дня, так и ночи. Капитан пояснил мне, что разница между самым длинным тропическим днем в году и самой короткой тропической ночью составляет всего три четверти часа по песочным часам.

Спустя три месяца после отбытия из Гуанчжоу мы прибыли на самый юг Молуккского архипелага. Там находились острова Пряностей, откуда мы должны были взять курс на запад. Но сначала, поскольку пора уже было снова пополнить запасы воды, мы пристали к одному из этих островов, который назывался Большой Явой. Мы впервые заметили его на горизонте рано утром и плыли к этому острову чуть ли не весь день. Издалека он представлялся нам, пассажирам, весьма привлекательным местом. Ветер был теплым и настолько насыщенным ароматом специй, что вызывал головную боль, мы начали даже испытывать головокружение. Остров же представлял собой настоящую шпалеру из роскошной зелени и цветов, море вокруг него было спокойным, прозрачным, цвета молочно-зеленоватого нефрита. Словом, в первый момент всем показалось, что мы нашли воистину райский остров, но, увы, это впечатление было недолгим.

Наша флотилия встала на якорь в устье реки Джакарта, на некотором расстоянии от порта под названием Танджунгприок, и мы с отцом в лодках отправились на берег, прихватив с собой бочонки для воды. Мы обнаружили, что так называемый морской порт был всего лишь деревенькой из бамбуковых домиков, построенных на высоких бревнах, потому что почва здесь представляла собой сплошную трясину. Самыми огромными сооружениями в деревне были длинные бамбуковые помосты с крышами из листьев пальмы, стены у них отсутствовали, и они были плотно забиты мешками со специями: мускатными орехами, корой, скорлупой и порошками – все это дожидалось ближайшего торгового судна, которое пройдет мимо. За деревней мы увидели одни сплошные джунгли, которые были еще гуще и росли все из той же трясины. Склады со специями издавали аромат, который перекрывал миазмы джунглей и вонь, характерную для тропических деревушек. Однако мы узнали, что остров Большая Ява только из вежливости называли одним из островов Пряностей, потому что там не росло ничего ценного, кроме перца. Лучшие специи – мускатный орех, гвоздика, сандал и другие – произрастали на более отдаленных островах архипелага, откуда их просто привозили на Яву, которая находилась ближе всего к морским путям.

Еще мы вскоре обнаружили, что климат на Яве совсем даже не райский, потому что стоило нам только сойти на берег, как началась гроза и мы промокли насквозь. Как нам объяснили, дождь шел на этом острове через каждые три дня и обязательно сопровождался грозой. Помню, в тот первый день это показалось мне настоящим светопреставлением. Я уверен, что после нашего отплытия жители Явы насладились необычайно продолжительным периодом прекрасной погоды, потому что все то время, пока мы там были, погода стояла просто ужасная. Эта первая гроза продолжалась ровно сутки, а потом несколько недель подряд дождь лил без конца, хотя и не всегда сопровождался раскатами грома и сверканием молний, и мы благополучно пережили ненастье, оставаясь на борту корабля, стоявшего на якоре в устье реки.

Наши капитаны намеревались далее отправиться на запад, через узкий проход под названием Зондский пролив, отделявший Большую Яву от следующего западного острова – Малой Явы, которая также называлась Суматрой. Они сказали, что через этот пролив проще всего добраться до Индии, но при этом добавили, что его можно преодолеть только при полном штиле и хорошей видимости. Таким образом, наша флотилия пока оставалась в устье реки Джакарты, где ливень был таким продолжительным и сильным, что с трудом можно было разглядеть Яву. Иногда казалось, что она просто растворилась в дожде и тумане. Но мы знали, что остров все еще находился на месте, потому что каждое утро на рассвете нас будили вопли и завывания гиббонов, раскачивающихся на верхушках деревьев. Хотя этот остров и был не слишком удобен для жизни, он не относился к числу необитаемых – наши лодочники привозили с побережья свежую свинину, птицу, фрукты и овощи, чем разнообразили наш провиант, а специй для приправы пищи у нас имелось в изобилии, однако ожидание становилось утомительным.

Когда я уставал от созерцания того, как вода в порту вздымалась вверх, чтобы встретиться с дождевыми потоками, то отправлялся на берег, но и там пейзаж оказывался немногим лучше. У людей, населявших Яву, была привлекательная внешность – невысокие, прекрасно сложенные, с золотистой кожей, все туземцы, и женщины и мужчины, ходили здесь одинаково обнаженными до пояса. Уж не знаю, какую веру коренные жители Явы исповедовали первоначально, но, к сожалению, давным-давно их обратили в индуизм индийцы, которые были основными покупателями специй. Это неминуемо привело к тому, что жители Явы переняли у индусов нечистоплотность, безразличие и другие привычки, достойные порицания. Таким образом, несмотря на свою красоту, туземцы здесь оказались не более привлекательны, чем остальные индусы, да и сама Ява тоже была немногим притягательнее Индии.

Кое-кто из нашей компании пытался по-своему бороться со скукой, что привело к весьма печальным последствиям. Все хань, составлявшие экипажи кораблей нашей флотилии, подобно морякам всех рас и национальностей, смертельно боялись воды. Однако местные жители чувствовали себя в воде и на воде как дома. Рыбак-яванец смело носится даже по бурному морю в сооружении под названием prau – таком маленьком и утлом суденышке, что оно перевернулось бы, если бы его не уравновешивало бревно, которое крепится вдоль всего prau на длинных бамбуковых перекладинах. Даже яванские женщины и дети плавают на значительном расстоянии от берега посреди ужасных бурунов. Поэтому, глядя на них, некоторые из монголов-пассажиров, причем не только мужчины, а и несколько смелых женщин, все родившиеся вдали от моря и потому беспечно относящиеся к большим водным пространствам, решили, подражая яванцам, порезвиться в теплом море.

Хотя воздух, наполненный потоками ливня, стал таким же жидким, как и море, монголы, раздевшись почти догола, скользнули за борт, чтобы поплескаться. Пока они держались за многочисленные веревочные лестницы, свисающие с бортов, особой опасности не было. Однако вскоре многие чересчур осмелели и попробовали поплавать самостоятельно; увы, из каждых десяти, исчезнувших за пеленой дождя, вернулись хорошо если семеро. Мы так и не узнали, что случилось с пропавшими монголами, однако, поскольку никаких других развлечений у нас не было, это не испугало остальных и не заставило их отказаться от рискованных предприятий. Так что в общей сложности мы потеряли по меньшей мере двадцать мужчин и двух женщин из свиты Кукачин.

В основном эти легкомысленные люди исчезли без следа, но мы все-таки знаем, что произошло с некоторыми из них. Так, один мужчина, искупавшись в море, взобрался обратно на корабль, выбранился: «Вах!» – и стряхнул капли крови с руки. Когда корабельный лекарь смазал руку целебной мазью и перевязал ее, мужчина рассказал, что он прикоснулся рукой к скале и в нее вцепилась рыбина – вся пятнистая от водорослей и очень похожая на камень, ее спинной шип воткнулся ему в ладонь. Он успел рассказать только это, а затем вдруг пронзительно закричал: «Вах! Вах! Вах-вах-вах!» – и зашелся в приступе безумного вопля. Когда же он наконец успокоился, то мы обнаружили, что несчастный умер.

Рыбак-яванец, который как раз принес нам свой улов на продажу, смотрел на это представление без всяких эмоций, а затем сказал – хань из экипажа перевел:

– Он, должно быть, дотронулся до каменной рыбы. Это самое ядовитое создание в море. Дотронься до нее, и ты испытаешь страшную агонию вроде этой, ибо, прежде чем умереть, сойдешь с ума. Если подобное произойдет еще с кем-нибудь, отрежьте кусочек дурио и приложите его к ране. Это единственное лекарство.

Я знал, что дурио обладал многими достойными похвалы качествами – я не мог им насытиться с тех пор, как обнаружил, что сей плод в изобилии растет здесь, – но я никогда даже не подозревал, что этот фрукт обладает лечебными свойствами. Однако вскоре после этого одна из служанок Кукачин, которая обычно ее причесывала, тоже отправилась искупаться и вернулась, рыдая от боли в проколотой шипом руке. Корабельный лекарь тут же попытался вылечить ее с помощью дурио. К всеобщему радостному изумлению, это сработало. Девушка страдала только оттого, что ее рука раздулась и болела. Лекарь сделал запись в своем сборнике materia medica [237]237
  Целительные средства как источники лекарств (лат.);«зеленая аптека».


[Закрыть], сказав в изумлении:

– Насколько я могу судить, сок дурио действительно каким-то образом нейтрализует яд каменной рыбы еще до того, как тот начинает оказывать свое ужасное действие.

Мы были свидетелями гибели еще двоих из нашей компании. Дождь наконец прекратился, выглянуло солнце, и наши капитаны стояли на палубе, внимательно изучая небо, дабы убедиться, что погода налаживается и простоит достаточно долго для того, чтобы мы могли поднять якоря и отплыть. Все они бормотали какие-то ханьские заклинания, чтобы это случилось. Нефритово-зеленое море в тот день выглядело особенно привлекательно, оно так и манило нас окунуться – легкая зыбь, сверкающие на поверхности блики, – и эта красота таки заманила Коджу и Апушку, двоих из трех посыльных ильхана Аргуна. Они решили устроить соревнование, кто быстрее доплывет до далекого рифа; оба нырнули с борта chuan, замолотили руками и ногами по воде, поднимая брызги, и поплыли прочь, а мы все собрались у перил, чтобы подбодрить участников состязания.

И вдруг с небес устремились вниз несколько альбатросов. Птицы, я полагаю, из-за продолжительного дождя не могли вдоволь ловить рыбы, они устали подбирать остатки, которые выбрасывали с кораблей, и хотели свежего мяса. Альбатросы начали бросаться на обоих пловцов, нанося своими длинными клювами удары по тем частям тела, которые показывались над водой, а это, как вы понимаете, были головы. Коджа и Апушка остановились, пытаясь отогнать стаю и в то же время удержаться на поверхности. Мы слышали, как монголы сперва кричали, затем ругались, а потом визжали, и вдруг увидели, как по их лицам потекла кровь. Когда же альбатросы выклевали у обоих глаза, то мужчины в отчаянии ушли под воду. Раз или два они попытались вынырнуть, чтобы вдохнуть воздух, но птицы уже поджидали их. В итоге оба просто позволили альбатросам себя утопить, но не дали разорвать на куски. Однако, разумеется, как только их тяжеловесные тела медленно всплыли на поверхность, альбатросы уселись на трупы и принялись отрывать от них куски, и так продолжалось до самой ночи.

Какая ирония судьбы: Апушка и Коджа благополучно пережили бесчисленные опасности во время путешествия по суше от Персии до Катая, а затем долгое путешествие по морю до самой Явы, где столь глупо погибли, совсем не так, как обычно погибают монголы. Мы все, и особенно Кукачин, были опечалены этой потерей. Нам не хотелось думать, что это предостережение на будущее и что, возможно, будут еще более горестные потери – мой отец даже не стал вспоминать народную мудрость насчет того, что «зло всегда случается трижды», – хотя, как оказалось, мы действительно могли бы тогда усмотреть в этом знамение.

После того как хорошая погода продержалась еще два дня, наши капитаны уверились в том, что это надолго. Экипажи взялись за огромные перекладины весел и медленно направили наши громоздкие корабли прочь из устья реки в открытое море. Затем матросы подняли громадные паруса из реек, нас снова подхватило ветром, и мы повернули на запад, по направлению к дому. Однако когда мы обогнули высокий мыс и двинулись на юго-запад, в проход, такой узкий, что можно было видеть противоположный берег, наблюдатель на вершине мачты идущего первым корабля вдруг закричал. Он не выкрикивал обычные короткие фразы вроде: «Вижу корабль!» или «Впереди рифы!» – без сомнения, то, что он увидел, встречалось морякам не часто. Он закричал удивленным голосом: «Смотрите, как кипит море!»

Мы все высыпали на палубу – да, похоже, что именно это и происходило с Зондским проливом: он кипел и бил ключом, как котелок с водой, поставленный на жаровню. Затем, прямо в центре нашей флотилии, море вдруг вздыбилось в виде горба, раскрылось, словно гигантская чудовищная пасть, и выдохнуло огромный клуб пара. Этот столб пара извергался вверх в течение нескольких минут, пар накрыл все корабли. Мы, пассажиры, сперва издавали изумленные и испуганные восклицания, но после того, как облако пара окутало нас, все начали кашлять и плеваться, потому что оно удушающе воняло тухлыми яйцами. Когда пар рассеялся, мы все, наша одежда и кожа, оказались посыпанными тонким слоем желтой пудры. Я отер ее со своих слезящихся от боли глаз, слизнул с губ и ощутил характерный заплесневелый вкус серы.

Капитаны что-то кричали матросам, начались суматоха и смена рангоутов парусов, наши корабли развернулись и поплыли обратно. Когда кипящий и извергающий пар участок моря оказался позади, наш капитан извиняющимся тоном пояснил:

– Далеко в глубине пролива расположено черное кольцо подводных гор под названием Пулау Кракатау. В действительности их пики являются вершинами подводных вулканов. Известно, что вулканы эти извергаются со страшными последствиями, образуя волны высотой с гору, волны, которые вымывают из пролива все живое, когда проходят от одного до другого его конца. Кипящая вода предвещает извержение, когда именно оно произойдет, я не знаю, но мы не можем рисковать и плыть через пролив.

Таким образом, наша флотилия дважды пересекла Яванское море, а затем повернула на северо-запад, в Молуккский пролив, между Малой Явой, или Суматрой, и землей под названием Малайя. Здесь водное пространство составляло три тысячи ли в длину и было таким широким, что я, возможно, и принял бы его за море, если бы в силу обстоятельств нашим судам не приходилось постоянно курсировать туда-сюда, то к одному берегу, то к другому. Из-за этого я хорошо узнал, что по его краям расположены обширные участки суши, мне пришлось узнать это даже намного лучше, чем бы хотелось. Случилось так, что погода снова стала отвратительной и даже разрушительной, что все время заставляло нас устремляться то к болотистому побережью западной Суматры, то к восточному, заросшему лесом побережью Малайи, и обратно. Нам приходилось искать пристанище в заливах и бухтах, то на одном побережье, то на другом, и высаживаться за водой и свежими фруктами в грязных маленьких деревушках из бамбуковых домиков. В силу их незначительности нет нужды упоминать названия этих поселений – что-то вроде Мунток, Сингапур, Мелака и многие другие, которые я уже позабыл.

Такие лавирования в Молуккском проливе заняли у нас целых пять месяцев. И только когда на его северном конце показалось открытое море, мы могли повернуть точно на запад, однако наши капитаны продолжали двигаться на северо-запад, совершая осторожные короткие перемещения от одного до другого острова в целой цепочке островов, которые носили название Никобарского и Андаманского архипелагов, используя их как камни при переходе реки вброд. В конце концов мы добрались до острова, который, как говорят, был самым дальним из Андаманских островов, там встали на якорь на некотором расстоянии от берега и провели какое-то время, чтобы пополнить водой наши баки и загрузить на борт фрукты и овощи, которые выманили лестью у негостеприимных местных жителей.

Это были самые маленькие люди, которых я когда-либо видел, и самые уродливые. И мужчины и женщины здесь ходили совершенно обнаженными, но вид местных женщин не вызвал желания даже в моряках, которые уже давно находились в море. Все обитатели острова были одинаково толстыми и коренастыми, с огромными выступающими челюстями, а кожа их была более черной и глянцевой, чем у африканцев. Я с легкостью мог бы положить подбородок на голову самого высокого человека – только я никогда бы не стал этого делать, потому что волосы были самой отталкивающей чертой их внешности: беспорядочные красноватые пучки. Можно было предположить, что эти люди будут, по крайней мере, стремиться вежливым и обходительным поведением смягчить свое уродство, но местные жители Андаманских островов постоянно имели угрюмый вид и были грубы. Они так ведут себя, сказал мне матрос-хань, потому что разочарованы и взбешены: ни один корабль из нашей флотилии не потерпел крушение на коралловых рифах у островов. Единственным занятием, излюбленным ритуалом и радостью жизни этих людей было разграбить севшее на мель судно, перебить экипаж и со всеми приличествующими случаю церемониями съесть матросов.

– Съесть матросов? Но зачем? – изумился я. – Наверняка жители тропических островов при таком количестве пищи в море и джунглях не испытывают недостатка в еде.

– Аборигены едят моряков не ради того, чтобы насытиться. Они верят, что, съев отважного мореплавателя, станут такими же смелыми и мужественными, каким был он.

Но нас было слишком много и мы были хорошо вооружены, так что черные карлики не посмели на нас покуситься. Однако убедить их поделиться с нами водой и фруктами оказалось настоящей проблемой, потому что такие люди, разумеется, не испытывают никакого интереса к золоту или к другому денежному вознаграждению. И тем не менее, подобно всем безнадежно уродливым людям, аборигены были чрезвычайно тщеславны. Поэтому, разделив между ними всякие мелочи вроде дешевых самоцветов, ленточек и безделушек, при помощи которых туземцы могли украсить свое чудовищное уродство, мы получили то, что просили, и уплыли прочь.

После этого наша флотилия без приключений пересекла Бенгальский залив с востока на запад. Этот огромный залив был единственным иноземным морем, которое я переплыл трижды и был бы счастлив больше этого не делать. Сейчас мы пересекали его немного южнее, чем раньше, но зрелище было все то же: бесконечная ширь лазурной воды с небольшими белыми оконцами пены, которые появлялись то тут, то там, как если бы русалки подглядывали, что творится наверху. Стаи каталинет выпрыгивали перед каркасами кораблей, и так много летучих рыб запрыгивало из воды к нам на палубу, что наши повара, которые уже давно истощили свои запасы пресноводной рыбы в чанах, подбирали их и готовили из них блюда.

Госпожа Кукачин весело поинтересовалась:

– Если туземцы сами становятся храбрыми, съев храбрых людей, то не сможет ли эта еда наделить нас способностью летать, как летучие рыбы?

– Вероятнее всего, мы станем пахнуть, как они, – проворчала служанка, прислуживавшая Кукачин в ванной комнате.

Она пребывала в дурном настроении, потому что капитаны приказали нам мыться только морской водой, которую наливали в бадьи, чтобы сократить потребление пресной воды. Это избавляло нас от грязи, но после мытья соленой водой на коже оставалось отвратительное ощущение песка, вызывающее постоянный зуд.