Текст книги "Ясный Огонь (СИ)"

Автор книги: Георгий Юленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Подписанное всеми участниками решение утвердило солидарный запрос в НКО по изменению планов опытного и серийного строительства на следующий 1941-й год. Т-40 должны были выпускаться до конца января, а с мая их производство в доработанном колесном варианте должно было перекочевать на стоящийся под Комсомольском на Амуре новый завод. Удлиненное 45-мм и новое 60-мм орудия передавались в КБ Грабина и КБ Кондакова. С января же, на основе польского проекта по 'временному техпроцессу', сразу на трех заводах, должно было начаться производство самоходок с 76-мм пушками, штурмовых самоходок с длинной 45-мм пушкой бронированных заправщиков, штабных машин и самоходных зениток. К марту должны были пройти испытания и также пойти в производство по 'временному техпроцессу' и оба варианта танка, вместе с остальными вариантами гусеничной платформы. Вот только разработка 160-мм миномета была получена конструкторскому коллективу Шавырина со сдачей в буксируемом и самоходном вариантах лишь к сентябрю 1941 года. А ракетные системы для гусеничного шасси к такому же сроку должен был подготовить НИИ-3 и завод УПР НКВД в Красноярске.

***

В кабинете было жарко натоплено, и Эрнст попросил адъютанта немного проветрить помещение. Только сейчас ему стало ясно, что смерть их патрона, не только дала ускорение карьере, но и чуть отодвинула висящий над ним и Мильхом 'дамоклов меч' претензий вождя. За утраченное превосходство в небе, разбомбленные города Германии кто-то ведь должен был ответить. И этим кем-то благоразумно назначили мертвеца. Геринга даже хоронили без особых торжеств и траура по погибшему. Венок привез сам Удет, Мильх, несколько офицеров штаба, и чуть позже подъехал Гесс со своей свитой. Фюрер на похороны не приехал. К 'крылатому щиту и мечу рейха' у него накопилось множество претензий. Эту лавину критики первым принял на себя покойный. А заместитель главы Люфтваффе, Удет, некогда добившийся массовых поставок в эскадры, несущих огромные потери 'небесных черепах' пикировщиков 'Юнкерс-87', пока оставался на плаву. Не погибни Герман от пули того гауптмана, кто знает, не самому ли Эрнсту пришлось бы примерить свежие кровавые прорехи в своем парадном мундире. И хорошо если, без срывания погон и наград у расстрельной стенки. Зато теперь он глава Люфтваффе и фельдмаршал авиации, с перспективами стать рейхсмаршалом к концу противостояния с Альянсом. Конечно же, если конец этой войны будет для рейха победным. Несмотря на невысокий рост, Эрнст был модником, ему нравился шикарный парадный мундир фельдмаршала и блеск новых регалий, но на душе все же, было смутно. После гибели Геринга, массовые чистки прошли в министерстве и в штабах всех уровней. Некоторых бедолаг показательно расстреляли. Появилось множество надсмотрщиков из СС. А воздушных егерей и десантников Люфтваффе теперь параллельно подчинили отдельному штабу, курируемому Гиммлером. К тому же, большинство любимчиков 'Толстого Германа', были понижены в званиях и отправлены в самое пекло войны. Кто, в Бельгию, кто во Францию. Однако, пригнувшихся под этим 'ураганом', Удета и Мильха почему-то не тронули. Возможно, чтобы сохранить преемственность власти, и не допустить окончательной деморализации воздушных войск. А, вот, 'звезда дальней разведки' Теодор Ровель, настойчиво пропагандирующий создание полностью реактивных разведчиков 'Арадо' Е-370, застрял в своем звании и был стремительно укрощен в излишних амбициях. Гитлер не простил ему французского и греческого провалов, из-за которых марш войск Оси оказался сильно непарадным, и потому даже слышать не хотел о настоящих турбореактивных самолетах. Представленные ему летом образцы трофейных французских компрессорных ускорителей 'Светлячок' убедили вождя нации, что использование ВРДК и есть наиболее ценный и быстрый способ завоевания 'господства в небе'. Именно с подачи фюрера, изменение планов авиационного производства кренилось в сторону большего производства истребителей и компрессорных ускорителей. Прочие реактивные работы, не обещающие отдачу в течение полутора лет, было приказано закрыть и законсервировать(впрочем, программ по крылатым и баллистическим ракетам это не коснулось). Поэтому все проекты полноценных ТРД фирм 'Хейнкель', 'Юнкерс', 'БМВ' (и 'Брамо'), были срочно зашифрованы Удетом, как 'программы модернизации реактивных ускорителей'. Все же, по-глупому терять достижения было бы обидно. Немаловажную роль в той одержимости фюрера сыграло пренебрежение к компрессорной технологии ныне покойного партайгеноссе Геринга, и авторство в ней ненавистного Пешке-Моровски. Гитлер считал, что покойным рейхсмаршалом из-за амбиций и глупых интриг против пленного Пешке было упущено время, и нанесен большой вред рейху. И поэтому фюрер требовал, чтобы теперь все воюющие во Франции боевые самолеты Фатерлянда сразу получали такие ускорители. От столь поверхностной заботы, Люфтваффе все больше становилось образцом штурмовщины в армии. Удет даже не пытался увещевать безумное начальство. Он-то отлично понимал настоящую цену компрессорным ускорителям. Некоторое улучшение разгонных качеств и скороподъемности, не окупало серьезное снижение всех прочих характеристик. То, что в умелых руках, даже 'Светлячки' давали преимущество в бою, являлось скорее исключением, нежели правилом. Но спорить с вождем было невозможно. Заикнувшийся было о том Эрхард Мильх, тут же стал сам объектом едкой критики, а заодно фигурой, не приглашаемой на важные совещания. Просто он забыл, что мнений могло быть только два. Одно принадлежало фюреру, второе было не правильным. А между тем, разработка турбореактивных аппаратов фирм 'Хейнкель', 'Арадо' и 'Мессершмитт' продолжалась, чуть ли не подпольными методами. Удет ожидал через год достижения ими скоростей свыше 800 километров в час. Но, до этого времени, не стоило даже надеяться на выпуск малой серии хотя бы для обучения будущих реактивных частей. Лишь демонстрация фюреру полностью готового оружия, могла бы поколебать его фанатичную убежденность в правоте принятых ранее решений. И, следовательно, любая авария на том будущем показе была просто недопустима. Образцы предстояло доводить до максимальной степени надежности, а это было чревато большими потерями времени. В голове Удета даже родилась бредовая идея, специально придумать наличие таких аппаратов у противника. Ревность вождя нации к любым зарубежным достижениям, могла бы помочь ускорить работы по турбинным реактивным моторам в Фатерлянде (как уже случилось с компрессорными ускорителями). Но как этого было добиться?! Подбросить образцы якобы трофеев? Но как это сделать, так чтобы не попасть под проверки Гестапо, и чтобы по другим каналам пришли подтверждения? Тем более что техническую службу RLM плотно опекали умники из СС. Любые махинации тут же станут известны очкарику Гиммлеру. А уж этот-то придумает, как из заботы о техническом превосходстве рейха раздуть пугало очередного 'заговора военных'. От таких мыслей голова у фельдмаршала Удета начинала болеть, поэтому напряженные раздумья были отложены им на будущее (однако, крамольные идеи о восстановлении старой дружбы с русскими и американцами все время возвращались к нему)...

Сейчас наиболее остро стоял вопрос с планированием десантной операции 'Нарвал' в Ирландии. Наличие такого 'германского форпоста' у британских берегов, разом изменило бы расклады в буксующей войне. Побывавший в Аугсбурге фюрер, был очарован самолетом-гигантом 'Слон', вышедшим на финальные испытания. Именно такие восьмимоторные монстры должны были, по мнению Гитлера, принести свободу ирландцам. А, заодно, и отрыть для Вермахта 'нежное подбрюшье соединенного королевства'. Характеристики аппарата были действительно фантастическими. С грузом в двадцать тонн он вполне мог долететь из Дании до Эдинбурга на скорости почти как у 'Ю-52'. В воздух с легкостью поднимался средний танк T-IV, или пара грузовиков с минометами и другим вооружением, или полностью вооруженный десантный батальон в количестве 200 с лишним человек. От Удета требовалось срочно подготовить к боевым действиям особую эскадру сверхтяжелых транспортных машин (как всегда, в моменты озарений фюрера, вопрос о стоимости новой 'большой игрушки' уходил на второй план). Итого, вместе с планерным десантом, буксируемым груженными снаряжением 'тримоторами', в первой волне ожидалась высадка сразу двух дивизий. Снабжение планировалось и с неба крылатыми транспортниками, и из-под воды U-ботами. В течение недели группировка должна была достигнуть численности полноценной армии в сто тысяч штыков, при двухстах танках, и трехстах орудиях. По мысли фюрера, восстание ирландских патриотов должно было быстро удвоить количество солдат этого фронта. Прикрывать 'Нарвал' с неба должен был целый флот оснащенных компрессорными ускорителями новых 'Юнкерсов-88' и тяжелых пушечных истребителей 'Мессершмитт-110'. Начало операции планировалось на раннюю весну 1941 года...

Сделав пару телефонных звонков, Эрнст отодвинул на край стола цветное фото мессершмиттовского 'Слона' и припомнил свою последнюю встречу с автором идеи о таком тяжелом носителе. Случилось это за несколько недель до налета брандеров на Берлин. В тот раз, в руки патрулей фельджандармерии и тыловых охранных рот попали три сбитых над Германией женских экипажа. Один американский и два смешанных, с русскими и французскими летчицами. Геббельс еще не успел придумать свое новое "шоу с пленными феминами", а Удет, как раз проводил проверку в Польше, когда получил в Кракове то странное письмо. Письмо оказалось на подносе вместе с кофейником, а официант что-то мямлил, про господина который уже ушел, и просил это вам передать. В письме значилось следующее:

–

'Ваше высокопревосходительство! В память о нашей неоконченной дуэли, прошу уделить мне полчаса вашего лётного времени, сегодня в 14 часов над местом с координатами (...). Буду один. За вашу безопасность готов ответить головой. Предмет беседы важен нам обоим...

С уважением, А.П.'

–

Не узнать автора послания, по его нахальному намеку было просто невозможно. Конечно, это 'А.П.' могло означать только одно – 'Адам Пешке'. Сначала Эрнст предположил наличие ловушки, и даже собирался связаться с контрразведкой Абвера. Но, поразмыслив, все же, решил слетать в одиночку. Смерти Удет не боялся. Координаты оказались недалеко от Люблина. Частей противника там не было, как впрочем, и германских частей тоже. В подлости Пешке ранее не был замечен, поэтому риск хоть и имелся, но был не запредельным. В себе Удет был уверен. Один на один, он не уступит неба даже Пешке! А если тот все же окажется мерзавцем, то смерть в бою, все же не самый плохой итог жизни летчика-истребителя. Предвкушение рискованной встречи слегка щекотало нервы старого авантюриста. Некоторого труда потребовало организовать вылет фельдмаршала в одиночку. Несколько офицеров набивались ему в ведомые, но прямого запрета нарушить не посмели. Для всех это был ответственный разведывательный вылет.

Придя на своем 'сто девятом' с форсированным мотором в указанный в письме район, Эрнст сразу нашел хозяина встречи. Тот меланхолично крутился на высоте пяти тысяч. Сверху к кабине его серебристого 'Ястреба-II' был привязан небольшой белый флажок. Вместо расхождения бортами, и начала 'танцев', Пешке качнув крыльями, сразу пошел на посадку. Заинтригованный Удет последовал его примеру. Поведение поляка хоть и было странным, но вполне в духе прочих безумных выходок Пешке. Грунтовая полоса была неширокой, но для двух самолетов ее вполне хватало. Пешке просигналил жестами, чтобы мотор не глушился, и помог затолкать колодки под колеса 'мессершмитта' своего гостя. Для беседы они отошли под деревья.

– Чем я обязан, вашему приглашению, герр гауптман?

– Уже не гауптман, а оберст лейтенант, экселленц. Я тоже рад вас видеть! Ну, а объяснение причин нашей встречи, прошу вас прочесть вот на этих листах.

– Гм... Ну что ж, поздравляю с повышением! С вашими-то талантами, в Люфтваффе вы были бы уже полковником и командиром гешвадера.

– А я никуда не тороплюсь. Как говаривал ваш фюрер во время моей дуэли с Гансом Рюделем, 'все еще случится в свой срок'. Прошу вас, генерал. Я подожду, пока вы это прочтете...

– Гм...

Удет, не спеша, прочел предложение 'честного обмена пленными', включающее возвращение домой женщин-летчиц Альянса, и на минуту задумался. Пешке, не мелочась, предлагал менять всех сбитых пилотов Альянса на всех сбитых пилотов Люфтваффе. Обмен должен был пройти в балтийском море на острове Лавенсаари, где русскими был недавно построен военный аэродром. Гость признал такие условия в принципе справедливыми, но предупредил, что отказаться может его берлинское начальство.

– Уверен, вы найдете нужные слова, экселленц. Ну, а я сумею уговорить русских. Ведь у них тоже 'рыльце в пуху'.

– Вы про тех русских девиц, сбитых нашими 'ягерами' над Шампанью? Зачем нам вообще возвращать их, если Советская Россия с нами не воюет?

– Ну, хотя бы затем, чтобы не стать 'садистами-насильниками' в глазах всей западной прессы. Поверьте, это не шантаж, а дружеское предупреждение. Я сам был некогда вашим пленником, генерал, и знаю, что рыцарство еще не покинуло Германию. Однако в поголовное наличие таких качеств у людей из Гестапо я, простите, не верю, ни на пфенниг.

– Что ж, мне понятны ваши резоны, и методы защиты представительниц слабого пола. Вы ведь у нас известный мастер по этой части? Хотя даже в столь благородных целях, шельмование противника на страницах газет отдает... подлостью!

– Не более сильно отдает, чем прикрытие бельгийским флагом двигающейся в тылу противника германской танковой колонны, экселленц!

– Да-а, с вами трудно спорить. На все у вас по нескольку ответов! Вернуться в рейх, и перейти на службу в Люфтваффе я вам не предлагаю! Думаю, свой выбор вы уже сделали, не так ли?

– Вы правы, генерал. Хотя мои искренние чувства к Германии, весьма далеки от моего же отношения к германскому рейху. Если бы немцы занимались своим делом, вероятно, я мог бы навсегда осесть на земле моих предков.

– Не будем тратить время впустую! О главном мы договорились. Вам есть, что добавить на прощание?!

– Только небольшой совет. Если когда-нибудь жизнь прижмет вас... Гм. Если столь сильно прижмет, что ваша рука сама потянется к спусковому крючку вашего 'Вальтера', просто вспомните, что в Центральной и Южной Америках большая нехватка в толковых командующих ВВС. Там большие германские диаспоры, и для настоящего патриота Германии всегда найдется достойное место. Прошу не забыть мой совет, экселленц!

– Вам бы в астрологи фюрера податься, дружище! Хотя с вашим нахальством и заносчивостью, долго вы там не протянете. Язык – ваш враг, Пешке!

– Я знаю, генерал. Поэтому вы и не видите меня среди советников фюрера Германии, да и среди ваших подчиненных тоже. Когда львами командует баран, перспектива попасть в котел возрастает многократно. И восхищенно глядеть на этот процесс я бы точно не смог. К тому же, я все также дорожу своей свободой, и поверьте, до сих пор не расстался с надеждой увидеть звезды поближе. Захотите ко мне в межпланетный экипаж, милости прошу. Вот вам моя визитка. Обещаю, гонять вас на тренировках, не меньше, чем фенрихов в Ц-шулле Люфтваффе.

– Ваше шутовство, мой юный друг, не соответствует вашему же рангу и наградам. Выступайте лучше на подмостках, все же гарантированный доход. Ладно, прощайте, Пешке! Желаю вам вовремя повзрослеть, чтобы не слишком сильно страдать от обидного крушений ваших иллюзий.

– И я желаю вам, генерал, вовремя выбрать свое будущее, как я выбрал свое...

На том и расстались. Доклад Герингу сделал свое дело, тот смог убедить фюрера, что игры с пленными куда менее ценны, чем несколько штаффелей опытных пилотов. Через десять дней обмен пленными состоялся. Еще через три дня, Люфтваффе 'стукнуло кулаком по столу', проведя звездные налеты на столицы стран Альянса. Досталось даже Лондону, хотя и потери крестоносных налетчиков оказались велики. А еще через неделю удар крылатыми брандерами 'Центавр' прямо по Берлину нанесли Силы Поветжные. Случись тот удар месяцем раньше, и никаких обменов пленных пилотов не было бы и в помине. Но вышло, так как вышло. В Москве, спасенным дамам и девицам, словно рекордсменам Чкалову и Громову, устроили проезд на открытых машинах по центру города под неистовые овации горожан и гостей столицы. Торжеству не помешала даже пасмурная погода. Чуть позже нечто подобное "московскому триумфу" случилось в Париже и в Нью-Йорке. О том, что леди были спасены из плена усилиями подполковника Моровски, гудела вся западная пресса. Тысячи девиц авантюрного склада характера ломились во все инстанции, чтобы стать добровольцами Альянса. Однако, как бы то ни было, к концу года женские авиачасти исчезли со всех фронтов. Даже с греческого и с восточного фронта в Генерал-губернаторстве пропали, оставшись лишь во второй линии ПВО Франции. Так что нереализованные затеи с пленными летчицами лелеемые рейхсминистром пропаганды Геббельсом ничего ценного бы не принесли. Больше представительниц прекрасного пола в плен не попадало. Да и вообще, в прессе прокатился слух, что в рейхе расстреливают военнопленных, поэтому количество сдающихся резко убавилось. Чаще они стали отстреливаться до последнего патрона. А потом был убит Геринг...

В кабинете стало прохладно, и фельдмаршал, не тревожа адъютанта, лично прикрыл окно. Глянцевая визитка Пешке тут же отправилась в растопленный камин. В условиях усилившейся подозрительности Гестапо, рисковать с хранением таких 'подарков' было глупо. На столе фельдмаршала лежал 'Атлас мира', раскрытый на странице с побережьем Мексики. Страница была прижата 'Вальтером П-38', словно специально. Удет хмыкнул своим невеселым мыслям, закрыл атлас и убрал пистолет в кобуру. Впереди было много дел. Европейская война продолжалась...

***

Первые месяцы службы для Алекса прошли, словно в тумане. Генерал умел держать слово, и отправил Алекса в пехотную роту с самым строгим командиром, капитаном Теренсом. Все там было непривычным, обидным и скучным. Капитан, игнорируя солдат, словно они насекомые, регулярно орал и шипел на взводных, а доставалось в итоге всем. То, что Алекс обещал Моровски в Чикагском Университете, ему вскоре пришлось самому хлебнуть полной ложкой. Зуд в ногах, и выпрыгивающее в горло сердце. Ползание в грязи и вечная вонь от армейских носков. А рядом благоухающие парфюмом офицеры с важным и презрительным, трагично заботливым или беспечно жизнерадостным выражением на лицах. В героической Второй Армии Великих Озер, всякого разного хватало с избытком, но воспитание Алекса не давало ему шанса стать как все, и регулярно делало Вандеккера объектом начальственной критики и насмешек бойцов взвода. Дядя-прокурор, конечно, не бросил родную кровь. Надавив на все мыслимые и доступные ему рычаги в Вашингтоне, дяде Дугласу удалось перевести своего племянника в полк Национальной Гвардии штата. Вот только от насмешек сослуживцев это и здесь не спасало. Ничего такого, с чем можно было отправиться в суд, но жизнь мажора и плейбоя всего за несколько недель превратилась в ад и там. Чуть менее сильно, чем в роте Теренса, но все равно чувствительно и обидно. Родня и тут не ударила в грязь лицом, переведя Алекса в ранг водителя при штабном начальстве. Вот только чаще всего, возить ему почему-то приходилось каких-то злобных проверяющих с характерами мизантропов и садистов. С такими пассажирами даже пускать газы за рулем было рискованно. О личном времени, тем более, и речи не было. Старый 'Кадиллак' оливкового цвета помнил еще времена вторжения в Панаму, и мало походил на стремительный серебристый 'Деляж-8 Спорт' Алекса. И все-таки это была уже не пехота, а совсем другой уровень. Впрочем, ползать (правда, не на пузе, а лишь на спине) рядовому Алексу Вандеккеру частенько доводилось, при ремонте своего антикварного аппарата. У машины постоянно что-то барахлило. Запчастей не хватало, и за любую услугу коллеги по автороте стрясали с 'богатенького сынка' разные профиты. Алексу волей-неволей приходилось крутиться. Он заказывал матери в письме много всякой всячины на взятки, понимая, что иначе тут не выжить. Отец прислал новый карбюратор и тормоза к его полудохлой машине. Без этого, ездить на ней было просто опасно. А дальше служба вошла в колею. Сегодня он летит в Баффало. Завтра в Милуоки. Потом мелкий ремонт. Дни до окончания контракта тянулись резиной.

В декабре 1939-го, когда до ухода со службы оставались какие-то несколько дней, в часть нагрянула целая делегация во главе с самим горячо любимым дядей – окружным прокурором графства Дугласом Вандеккером. Дядю сопровождала Элизабет Вандеккер – мама Алекса, дядин помощник Максимилиан Гаттон и еще какой-то армейский капитан. После завершения экспрессивного выражения чувств матерью рядового, от которого Алекс с огромным трудом отбился от нежностей, слово взял старший Вандеккер. И речи его мог завидовать сам Цицерон...

– Алекс ты возмужал! Теперь, ты настоящий мужчина не ноющий о жизненных трудностях! Это достойно уважения!!! И мы с твоим отцом решили, что возвращение домой в чине рядового младшего мужчины нашего рода, было бы умалением чести нашей семьи. Вандеккеры не могут возвращаться домой побитыми псами!! Ты достоин большего, мой мальчик!!!

Не веря своим ушам, недавний представитель 'золотой молодежи', с ужасом, узнал новость. Оказывается, армейская жизнь для него, отнюдь, не закончилась. Теперь на несколько лет его ждали плацы, аудитории и тактические поля Военной Академии 'Вест-Пойнт'. А после ее окончания, служба в армии до получения звания капитана. Из переданного Алексу письма его отца следовало, что дела их семейной автофирмы теперь не слишком хороши. После того громкого позора в Лэнсинге, пришлось даже сменить вывеску, потому что спрос на машины и аксессуары к ним резко упал. То есть посетителей стало даже больше, но все они приходили лишь поглазеть на 'отца грубияна Вандеккера', как теперь склоняли Алекса в Чикаго и окрестностях. К тому же по городу поползли слухи, что отца Моровски заказали мафии именно старшие братья Ванддекеры. Отец нанял управляющего, и совсем перестал появляться в офисе. Это помогло ненадолго. Любопытные перестали мозолить ему глаза, но наступил застой в торговле – 'мертвый сезон'. Конкуренты почувствовали слабину, стали давить снижением цен, и рвать клиентуру из рук. За эти полгода их фирма, из вполне преуспевающей, скатилась до уровня захудалой. А впереди маячило разорение. За все это следовало 'поблагодарить' мерзавца Моровски. Кстати, его имя, теперь, было у всех на слуху. После польских подвигов, и особенно после того громкого шпионского скандала в Калифорнии. Никому неизвестный еще полгода назад парень теперь стал 'притчей во языцех'. За те же полгода он умудрился стать известным летчиком, капитаном Авиакорпуса, получить массу боевых наград в Польше, побывать в германском плену, вернуться триумфатором, и даже создать какие-то женские воздушные части. В письме отец рассказывал о беседе с генералом Маккоем, из которой он для себя понял, что с этим Адамом Моровски лучше бы, ни ему, ни Алексу, никогда больше не связываться. И ту же мысль настойчиво внушал в письме своему обожаемому сыну.

–

Алекс!

Я не знаю, кто его покровители в столице! Но этого 'скунса' трогать себе дороже!

Забудь о нем! Наше дело страдает от той твоей ошибки! Так исправь ее раз и навсегда!!!

...

–

И еще целая страница о том же другими словами...

Напоминание отца о том, что во всем этом 'нестроении' есть и немалая вина самого Алекса, и что именно ему и исправлять положение, было горьким, но справедливым. Теперь Алекс и сам это понял (Ну что ему стоило, не давать той дуре пощечины?! Надо было просто повернуться к нахалке спиной...). Но этот отцовский посыл нес в себе также мечту о возрождении их семейного бизнеса. Вернувшись домой в офицерском звании и с наградами на мундире, молодой Вандеккер вполне мог бы породить новый бренд для их семейного дела. Причем, уже не опасаясь насмешек и упреков в собственной никчемности. А там и до гонок дошли бы руки! Капитан Вернон как раз был представителем хороших знакомых дяди, которые должны были составить Алексу протекцию.

Как ни хотелось вернуться к прежней разгульной жизни, и как ни жаждал бывший автогонщик наказать своего обидчика, но аргументы, все же, смогли дойти до его расстроенного сознания. В январе 1940 года вступительные экзамены были им сданы (не без содействия), и новоиспеченный капрал-кадет приступил к занятиям в Академии. Капрала ему дали авансом, под залог будущих ответных услуг хорошим людям со стороны городских властей Чикаго и прокурора округа.

Учеба была еще более скучна Алексу, чем работа 'военным извозчиком'. Единственной отрадой стало наличие пусть временных, но подчиненных. Звание капрала, давало право гонять молодых мальчиков поступивших на учебу в сентябре, и до этого не видавших службы. Заставлять их отжиматься от пола или заледенелой тропинки младшему Вандеккеру нравилось. А потом служба снова вошла в колею. За прошедшие месяцы, он привык учиться, и даже почувствовал вкус к занятиям. Серьезно связывать свою жизнь с Армией Алекс не собирался, но красивая форма и некоторые привилегии притягивали к себе молодого человека. Но у военной службы офицера и солдата имелась и еще одна сторона. Любой, кто служит в армии, должен был быть готовым нести боевую службу, то есть воевать, а порой и лить свою кровь. Родственники Алекса отлично понимали все это, но не верили в серьезную опасность близкой войны, и выжимали из ситуации все возможное для возвышения отпрыска. В его карьерные перспективы они верили. Поэтому вскоре Алекса вместе с несколькими другими кадетами услали в командировку в Старый Свет.

На удачно начавшихся в апреле 'Учения нейтральных стран' Алекс попал стажером опять же по протекции знакомых своего дяди. Отправившиеся в Бельгию другие кадеты, за редким исключением были старшекурсниками. В Европе Алексу повезло. Он временно стал стажером командира автомобильного взвода. Возможность драть водителей за каждую мелочь вызывала в нем восторг. А вот дальше что-то пошло не так. До нападения немцев на Бельгию и Голландию, просто не успели вывезти их всех обратно в Штаты. Два дня германского наступления прошли в непонятках. Генерал Фрэнк Маккой ходил очень раздраженным, орал в телефон и гонял посыльных. Американские части пока никто не бомбил, но зенитчики-янки, временно приданные бельгийцам, уже вступили в бой с Люфтваффе. Вскоре пришел приказ и всем остальным. Вашингтон в этот раз решил, что потеря лица в случае бегства с Континента ударит по репутации Армии даже сильнее, чем возможное поражение 'американских добровольцев'. И американским военным пришлось вступить в дело. Учебу пришлось прервать на неопределенное время. Вскоре прислали новую форму и документы, младший Вандеккер, неожиданно для себя стал добровольцем сержантом. Когда начались бои с 'джерри', его автовзвод раздергали на отдельные машины. Сам Алекс вынужденно, околачивался при штабе генерала Маккоя, став стажером командира отделения охраны штаба, и одновременно, шофером-охранником для штабных пассажиров. Большего ему, увы (а может, и к счастью), не доверили. Теперь ему часто приходилось выполнять при штабе роль посыльного. Корпус 'Миротворец' нес потери и отступал вместе с французами. Как-то раз Алексу довелось увидеть Моровски. Тот в мундире бельгийского майора ВВС заезжал в штаб соседей-американцев. Их взгляды встретились неожиданно. Юного автогонщика, в этом заматеревшем опытном офицере, с длинными планками наград на мундире и с редкой сединой в висках, Вандеккер узнал с трудом. В том, что ненавистный мерзавец его узнал, никаких сомнений не было. Однако, ни кривой усмешки, ни презрения на его лице прочесть было нельзя. Лишь на одно мгновение, задержав на нем свой взгляд, бывший соперник по гонке, только ободряюще кивнул, и скрылся за массивной дверью генеральского кабинета. Больше они с Адамом не виделись. А вот, слышать про командира 'Белых Драконов' приходилось часто. И не только слышать... Как-то раз Алекс вез капитана с пакетом в одну из частей американского добровольческого корпуса 'Миротворец'. Неожиданно впереди на дороге взметнулись фонтанчики от пуль, а над головой раздался рык самолетного мотора. Алекс сразу узнал звук шестьсот первого 'Даймлер-Бенца', какие обычно стоят на 'мессершмиттах', и рванул свой штабной 'Бьюик' с дороги, через мелкую канаву, на большой луг. Вовремя. Пулеметно-пушечная трасса разворотила асфальт там, где они только что ехали. Из кабины мало что было видно. Но судя по звуку мотора и треску очередей, 'немец' не ушел. Машину бросало на ухабах, стучали камешки, летевшие от колес в днище и в колесные ниши. То справа, то слева по курсу вставали фонтаны земли, но вдруг исчезли. Неожиданно, к первому звуку самолетного мотора добавились еще два других. Стрельба в воздухе усилилась. Несколько томительных минут они скакали на 'Бьюике' по неровностям поля в сторону леса. Наконец, влетели под деревья, и водитель вместе с пассажиром капитаном резво выскочили из машины. Теперь можно было взглянуть на их несостоявшегося убийцу. А картина в небе сильно поменялась. Над опушкой леса, атаковавшего их 'мессера' зажали два серебристых 'Брюстера' с белой эмблемой на боку. Один летел чуть выше, пресекая попытки оторваться. Несколько маневров, грохот очередей. И вдруг 'мессершмитт', получив короткую очередь, взрывается, и на землю падают горящие обломки. Алекс слушал восторженные комментарии капитана, и не сразу понял, о чем тот говорил.

– Так ему, бастарду!!! Порви ему хвост, приятель! Повезло нам с тобой, сержант. И повезло сильно! Первый раз вижу бой 'драконов'. Эх! Жаль, фотоаппарата под рукой не оказалось!

– О чем вы, сэр?!

– А-а... Ты, что не еще понял, почему мы с тобой еще живы?

– Да вроде, успели оторваться от него...

– Ха-ха. Парень! Ты еще расскажи своей подружке, что взорвался он, потому, что не смог за тобой угнаться. Не иначе как от злости. Ха-ха!

– Простите, сэр...

– Когда ты соскочил с шоссе, 'мессер' последний раз по тебе дал пару очередей и все. Почему, как думаешь?!

– Не знаю, капитан, сэр. А разве он больше не стрелял...

– Ха! Да, потому что ему самому пришлось туго! Разве ты не понял, что 'Драконы Моровски' его сразу зажали, и не дали нас спалить? А потом они вогнали его в землю! Чтобы бельгийцы делали без нас, янки...