Текст книги "Истребители"

Автор книги: Георгий Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

«Командиру 240 иад

Во исполнение решения Ставки и телеграммы командующего ВВС КА Главного маршала авиации тов. Новикова от 14.4.45 г. командующий приказал:

240 иад в полном составе к исходу 14.4.45 г. перебазировать на территорию 1-го Белорусского фронта на аэродром Бедиары 24 км северо-восточнее Познань или [396] 8 км северо-западнее Пудевну (карта 200.000) в оперативное подчинение 16 ВА».

Прибывшие командиры полков вместе с руководящим составом дивизии ожидали моих указаний. Сильно беспокоила погода.

Во исполнение данного решения я приказал немедленно приступить к подготовке летного состава к перелету в сложных метеоусловиях и вероятнее всего на малых высотах. Маршрут перелета был определен. Его планировалось производить по эскадрильям в колонне звеньев, звено в правом пеленге. Запасные аэродромы по маршруту указывались.

Учитывая крайне сложные метеоусловия, для повышения безопасности перелета на следующий день с рассветом вылетел руководящий состав полков (командиры полков и эскадрилий) на изучение маршрута, рекогносцировки аэродромов и условий ориентировки по маршруту на малых высотах. Боевой порядок на маршруте – колонна звеньев, звено в правом пеленге, очередность звеньев: 86-й и 133-й гвардейские, потом 900-й, во главе колонны – командир дивизии. Сбор в общую колонну над аэродромом Шиненбайль. Посадка в Беднарах, с последующим перелетом на свои полевые аэродромы. Возвращение после изучения полевых аэродромов на Одере самостоятельно каждого полка с целью лучшего изучения местности, строго по тому же маршруту. Перебазирование частей дивизии намечалось закончить к исходу 15 апреля.

По возвращении на свои аэродромы следовало провести окончательную подготовку всего летного состава и изучить особенности маршрута и ориентировки на малых высотах, указав на опорные ориентиры и особенности на аэродроме посадки.

Радиопереговоры на маршруте исключались, следовало только слушать команды ведущего. По маршруту звено должно идти с увеличенными интервалами, чтобы дать возможность ориентировки каждому летчику. Дистанции и интервалы должны были обеспечить надежную зрительную связь между машинами и звеньями % эскадрилье. При ухудшении погоды, особенно видимости, интервалы и дистанции уменьшались. В уплотненных порядках ориентировку проводят ведущие – командиры звеньев и эскадрилий.

Было предусмотрено, что на маршруте и особенно в прифронтовой зоне все соблюдают максимальную осмотрительность [397] и находятся в готовности к отражению внезапных атак истребителей противника. При посадке на фронтовых аэродромах было предусмотрено прикрытие и безопасность.

Ответственным за выпуск в перелет каждого полка был назначен мой заместитель полковник А. П. Николаев.

Таким образом, наша боевая работа в Восточной Пруссии завершилась. Для летчиков 240-й авиадивизии первая половина апреля оказалась периодом наиболее интенсивной работы. За две недели мы произвели 1290 боевых вылетов, сопроводили 1005 штурмовиков и 334 бомбардировщика. Кроме этого, было совершено 662 штурмовки с весьма высокими для истребителей результатами.

Ни одна из операций не оставила в моей памяти такого глубокого следа, как Восточно-Прусская. Она оказалась самой длительной и самой тяжелой. И ни в одной другой операции интересы летного состава не были так крепко привязаны ко всему, что происходило на земле. И не было другого периода, когда бы летчики так каждодневно, тщательно и дотошно изучали наземную обстановку. Наши авиационные пушки, пулеметы, бомбы, эрэсы в те долгие недели работали только в интересах наземных войск, только на них. Это была боевая жизнь, которая во многом потребовала перестройки от летного состава чисто психологической. Иначе мы бы не могли выполнять свои задачи. Наши летчики – в пределах, конечно, доступных авиаторам – стали неплохо разбираться в особенностях наземного боя – ведь нам, если можно так выразиться, приходилось участвовать в этих схватках. Прорыв каждой вражеской оборонительной позиции мы воспринимали как собственную победу. Все это, конечно, было новым в практике боевых действий летчиков-истребителей. Опыт поддержки наземных войск мы приобрели колоссальный.

Всего же за три месяца мы сделали 6924 боевых вылета, из них 1637 на штурмовку. Наши пилоты провели 96 воздушных боев, сбили 64 самолета противника. Сами мы потеряли 26 самолетов и 8 летчиков. Основной урон мы потерпели от огня вражеской зенитной артиллерии. За три месяца истребители дивизии провели 6845 штурмовиков и бомбардировщиков, и ни один из них не был сбит авиацией гитлеровцев{23}. Это было самым главным в нашей работе. [398]

...Утром 15 апреля руководящий состав дивизии был готов к вылету для изучения маршрута перелета. Погода была такая, что только хорошо подготовленного летчика можно было выпустить. Десятибалльная облачность на высоте 50–70 метров, видимость не больше 3–4 километров. Я решил час подождать. За это время погода улучшилась не намного, но для меня важной была сама тенденция к улучшению.

Только собрался подать команду на взлет, подбежал ко мне офицер и протянул телеграмму. Вижу, что не из штаба воздушной армии. Сразу приходит настороженность – это безотчетно, в одно мгновенье.

Сообщение послано мне командованием 31-й гвардейской стрелковой дивизии. Медленно читаю. Константин Иванович Макарченков – командир, прошедший с боями всю Белоруссию и Восточную Пруссию, спасший мне жизнь, тяжело ранен разрывной пулей в грудь, состояние – безнадежное.

Все это как-то не сразу до меня доходит. Читаю еще раз: «Состояние – безнадежное». Дальше говорится, что жена Константина Ивановича и три маленькие дочки находятся в эвакуации в городе Андижан Узбекской ССР. Почтового адреса не сообщали.

Разговаривать об этом с К. И. Макарченковым мне не приходилось. При редких встречах мы радовались тому, что увиделись, и тому, что оба живы. А теперь я вдруг почувствовал необычайную душевную горечь и тяжесть. Привыкший в любой ситуации действовать, я, быть может, оттого внутренне и воспротивился полученному известию, что не представлял себе, что я могу сейчас сделать. Что-то должен был и сделал бы в других обстоятельствах... Вокруг меня стояли командиры полков и эскадрилий, ожидавшие от меня команды на взлет. Еще десятки летчиков готовились получить эту команду через несколько часов. С ощущением неясной вины за то, что все складывается таким образом, я подал команду на взлет...

Погода была – предел возможностей хорошо подготовленных летчиков. Командиры полков и эскадрилий в район встречи прибыли в назначенное время, построились в колонну и легли на курс. Впереди должна быть Висла, но мы увидели не реку, а целое море. Был апрель, в устье реки сильный разлив, и многие населенные пункты затопило. Полетные карты старого издания не соответствовали реально увиденной местности. Все реки [399] изменили конфигурацию береговой линии и сам ландшафт. На маршруте были новые шоссейные и железные дороги, появились незнакомые населенные пункты, изменились контуры многих лесных массивов, а иных вовсе не было на карте. Было очевидно, как трудно будет ориентироваться ведущим групп, когда будет перелет всей дивизии. Некоторые командиры эскадрилий, недавно назначенные на эту должность, имеют еще недостаточный опыт перелета в таких условиях и их необходимо подстраховать опытными летчиками из руководства полков, подумалось мне. В конце маршрута, при подходе к аэродрому посадки, погода еще более усложнилась, видимость стала хуже. В дальнейшем погода не улучшилась, но и не ухудшилась, а это было очень важно.

И все-таки с учетом всех принятых мер подготовки перебазирование, к нашему счастью, прошло вполне нормально. Предосторожности оказались не только нужными, но и крайне необходимыми. Удача стала возможной только благодаря хорошей подготовке всего летного и руководящего состава полков и, конечно, проведенных подготовительных мероприятий и особенно важного из них – рекогносцировочного полета ведущих групп по указанному маршруту до аэродрома посадки и обратно.

Хотелось бы обратить внимание читателя, что все перелеты истребителей на другие фронты происходили, как правило, с лидированием их экипажами бомбардировщиков и в условиях хорошей, устойчивой погоды.

Можно с полной уверенностью сказать, что в таких сложных метеоусловиях нигде и никогда в ходе войны истребители, да еще в составе дивизии, самостоятельно и без лидеров не перебазировались, особенно на другой фронт. Во всяком случае, об этом я не слыхал и не читал ничего подобного в мемуарной литературе. А вот что было, то было: порой и в простых погодных условиях, да еще с лидером, – блуждали и не только блуждали, но и садились на аэродромы, занятые противником...

Перелет частей дивизии стал, кроме того, прекрасной подготовкой летчиков к действиям в завершающей, Берлинской, операции, проходившей в исключительно сложных условиях.

...Закончить главу мне хотелось бы воспоминанием, относящимся к послевоенному времени.

В начале пятидесятых годов какие-то дела однажды привели меня в Черновицкий обком КПУ. И там, в здании [400] обкома, я встретил Константина Ивановича Макарченкова. Выжил Костя!

С тех пор мы, старые друзья, встречались еще не раз.

Над Берлином

Доверие участвовать в Берлинской операции личный состав дивизии воспринял как большую честь. Всем нам было ясно, что под фашистской столицей сосредоточены большие силы, и тот факт, что наше соединение перебросили на это направление, сам по себе свидетельствовал о его боевых заслугах. Поэтому личный состав готовился к операции с большим подъемом.

Предстояли, конечно, очень нелегкие бои и на земле, и в воздухе. Восточнее Берлина гитлеровцы сколотили сильнейшую группировку. Сюда были стянуты наиболее боеспособные войска, которыми еще располагал вермахт.

Берлинская группировка врага имела в своем составе до одного миллиона человек, 10400 орудий и минометов, 1500 танков и штурмовых орудий и более 3 миллионов фаустпатронов. Существенным моментом было наличие у противника крупных авиационных сил. Под Берлином враг сосредоточил 3300 боевых самолетов. Непосредственно в берлинской зоне было 2000 самолетов, из которых 70 процентов составляли истребители, в числе которых было до 120 реактивных Ме-262, а также самолеты-снаряды. Берлинская зона имела развитую сеть аэродромов, что обеспечивало противнику широкий маневр силами ВВС. Здесь же были сосредоточены сотни зенитных батарей. Непосредственно в районе Берлина находилось 600 зенитных орудий.

* * *

Как только полки 240-й дивизии произвели посадку, я вылетел в штаб 16-й воздушной армии. Командующего армией генерал-полковника авиации С. И. Руденко я не застал и представился начальнику штаба армии генерал-лейтенанту авиации П. И. Брайко. Доложил ему о составе и уровне подготовки соединения, сказал, что полки готовы к перелету на оперативные аэродромы, и попросил радиостанции на каждый аэродром, поскольку наши наземные эшелоны еще не прибыли. К моему огорчению, резервных радиостанций не оказалось. Генерал П. И. Брайко распорядился ждать наземные эшелоны и [401] только после этого перебазироваться на оперативные аэродромы.

Я узнал, что начало наступления планируется на 16 апреля, что решением командующего воздушной армией нашей дивизии поставлена задача вести свободную охоту, но окончательно она будет сформулирована после готовности дивизии к боевым действиям. Потом П. И. Брайко вызвал начальников оперативного и разведывательного отделов, начальника связи и штурмана армии и приказал им ввести меня в курс боевой обстановки. Времени для этого оставалось крайне мало.

Я ознакомился с наземной и воздушной обстановкой, линией фронта, особенно в районе кюстринского плацдарма, с аэродромной сетью противника, получил сведения о составе воздушной армии, о системе управления авиацией в воздухе и был проинформирован по многим другим важным вопросам. Моя единственная просьба свелась к тому, чтобы в полки и в управление дивизии как можно быстрее были доставлены полетные карты и все данные, необходимые для подготовки летного состава и штабов к боевым действиям. Все это к исходу дня мы получили. Не задерживаясь больше в штабе армии, я отбыл в дивизию.

Сначала я был раздосадован тем, что начальник штаба армии не выделил нам радиостанций, но, поразмыслив, пришел к выводу, что без инженерно-технического состава все равно много не навоюешь, стало быть, хочешь не хочешь, а надо дожидаться подхода эшелонов. Настроение поднимала боевая задача, поставленная командующим воздушной армией. Свободная охота – это то, что требует от истребителя инициативы и открывает перед подготовленными летчиками широкие возможности. Я сообщил о поставленной задаче командирам полков и распорядился отобрать для этой работы наиболее подготовленных пилотов. Командиры частей высказали предложение, что было бы крайне полезно, чтобы я, как командир дивизии, провел со всеми летчиками единые установочные занятия, на которых был бы выработан общий подход к решению задач соединения. Целесообразность этого предложения была очевидна, к тому же все полки находились на одном аэродроме. На следующий день – 16 апреля – я провел с летчиками занятия об особенностях и значении свободной охоты.

Свободная охота – это наиболее сложный вид боевой деятельности, требующий большого творчества и высшего [402] профессионального мастерства летной и боевой подготовки, расчетливой и разумной смелости и отваги, то есть особых качеств. Отсутствие их может привести к неоправданным боевым потерям и подрыву морального эффекта свободной охоты.

Такого рода вылеты являются составной и очень важной частью борьбы за господство в воздухе. Они являются качественной проверкой уровня летной, тактической и огневой подготовки авиаторов, их морального превосходства над противником. Это подразумевает и техническое превосходство самолетов и вооружения. Для ведения свободной охоты определяющим является и количественное соотношение сил нашей авиации и противника.

Господство в воздухе достигается ожесточенной борьбой, проведением боев и сражений в небе при отражении массированных налетов на объекты на поле боя и тыловые цели. Одновременно проводятся систематические удары по аэродромам противника и его авиационным базам, при которых уничтожаются не только самолеты, но и летный состав, очень трудно восполнимый в ходе войны.

Свободная охота дополняет эту борьбу действием мелких групп, пар и звеньев прославленных асов, и этим завоевывается моральное превосходство над врагом, которое деморализует его летный состав. Так завоевывается безраздельное и полное господство в воздухе нашей авиации.

Такие действия, как правило, ведутся в глубине территории противника, в районе его аэродромов и на подступах к линии фронта, на вероятных маршрутах полетов его авиации к нашим объектам. При этом уничтожаются одиночные самолеты, разведчики, замыкающие и ведущие в группах, при сборе групп в районе аэродромов, при взлете на боевое задание и при заходе на посадку. Такая тактика действий наших асов вызывает панику среди летчиков противника, порождает их неуверенность при выполнении боевых заданий, в том числе снижает точность бомбометания и подавл!ет их волю к активному сопротивлению.

Чтобы не скомпрометировать свободную охоту как метод воздушной борьбы, нужна серьезная подготовка. Летчикам-охотникам должна быть присуща инициатива, упорство, дерзость, внезапность и высокая результативность именно первой атаки.

Для этого отбираются самые подготовленные и хорошо слетанные пары и звенья, которые провели наибольшее [403] количество результативных воздушных боев, сбили наибольшее количество вражеских самолетов. Учитывалось и личное желание человека, его умение смотреть и видеть, достигнуть внезапности и скрытности, используя облака, дымку, солнце, подстилающую поверхность и многое другое, а также умение выйти из боя, если соотношение сил и обстановка на стороне противника.

От пилотов требовались высокий уровень тактической и огневой подготовки, доказанной в воздушных боях, стойкость и моральная уравновешенность, сообразительность, хитрость, быстрая реакция, четкая оценка воздушной обстановки перед боем и атакой. Конечно же, все такие воздушные бойцы должны давать исключительно честные и объективные доклады о результатах каждого боя, не вызывающие сомнений и необходимости в дополнительной проверке.

На занятиях, проведенных с летным составом 16 апреля, я говорил не только об особенностях выполнения этой задачи, но и подчеркнул ответственность, которая возложена на нас.

Подготовительная работа была проведена в короткие сроки. С 18 апреля полки базировались уже на полевых аэродромах франкфуртского направления и были в полной готовности к выполнению боевых задач. Облет линии фронта был завершен, воздушная обстановка известна, система управления авиацией изучена.

* * *

16-я воздушная армия к началу Берлинской операции имела в своем составе 27 авиационных дивизий и 6 отдельных авиаполков. В ней насчитывалось более 3 тысяч боевых самолетов, из них 533 дневных и 151 ночных бомбардировщиков, 687 штурмовиков, 114 разведчиков и корректировщиков и 1548 истребителей. Ни одно оперативное объединение ВВС за всю войну не имело такого мощного боевого состава.

Кроме 16-й воздушной к участию в Берлинской операции привлекалась часть сил 4-й (2-го Белорусского фронта) и 2-й (1-го Украинского фронта) воздушных армий, а также 800 самолетов авиации дальнего действия и около 300 самолетов Войска Польского. Вся авиационная группировка насчитывала 7500 машин. Действия авиации координировал представитель Ставки командующий ВВС Красной Армии Главный маршал авиации А. А. Новиков. [404]

Из этих данных видно, что, хотя по общему количеству самолетов 16-я воздушная армия была существенно сильнее люфтваффе, по истребительной авиации это превосходство было незначительным (1548:1200). Надо также учесть, что в эти 1200 немецких истребителей входили самые боеспособные и самые подготовленные части, которыми еще располагали гитлеровцы. Поэтому борьба в воздухе ожидалась нелегкая.

Задачу борьбы с авиацией противника командующий 16-й воздушной армией возложил на 3-й истребительный авиакорпус (в полосе наступления 5-й ударной и 2-й гвардейской танковой армии) и на одну истребительную авиадивизию 13-го истребительного авиакорпуса (в полосе наступления 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий). Для борьбы с люфтваффе методом свободной охоты, как уже было замечено, выделялась наша 240-я авиадивизия. Такую целевую задачу истребительное соединение в ходе войны получало впервые. Во всяком случае, мне неизвестно ни одного аналогичного случая. Возможность выделить для свободной охоты такие силы появилась только в конце войны, при возросшей общей мощи советских ВВС. При этом надо иметь в виду, что в 3-м и 13-м истребительных авиакорпусах было немало очень сильных летчиков и прославленных асов, которые тоже вели борьбу методом свободной охоты, так что было бы неправильным полагать, что только одна наша дивизия занималась этим в период Берлинской операции.

Насколько эффективно действовали истребители (все вместе взятые), можно судить по тому, что фактически авиация противника была разгромлена в первые пять-шесть дней операции, причем происходило это в сложных метеоусловиях. Помимо скверной погоды наши действия осложнялись также большим задымлением от разрывов многих тысяч бомб, снарядов, мин, от многочисленных пожаров. Дым часто застилал целые районы и подолгу не рассеивался, так как стояло безветрие. В такой обстановке мы работали практически до конца апреля.

Все это затрудняло нашим летчикам поиск вражеской авиации. Многие бои возникали внезапно, неожиданно для обеих сторон, нередко при большом численном превосходстве противника. Однако чаще всего бои кончались не в пользу фашистов: тут решающим был не только огромный [405] боевой опыт наших летчиков, но и моральный фактор – мы все ощущали близость победы.

Я понимал, что в ходе операции нам могут быть поставлены и другие боевые задачи, в частности, сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков, разведка и т. п. Поэтому, когда однажды пришел приказ быть в готовности к усилению 3-го и 13-го авиакорпусов при отражении налетов противника, это не было для нас неожиданностью.

В первый день операции погода улучшилась после полудня, и авиация противника стала оказывать нам в воздухе сильное противодействие. 240-я включилась в работу несколько позже, но, конечно, мы следили за ходом боевых действий и знали, что 16 апреля отличились летчики 176-го гвардейского истребительного авиаполка Героя Советского Союза полковника П. Ф. Чупикова. Они вели свободный поиск впереди наших наступавших армий в районе Зелов, Мюнхенберг, Бернау и в десяти воздушных боях сбили шестнадцать ФВ-190, не потеряв ни одной своей машины. При этом в большинстве боев численное превосходство было все еще на стороне противника.

К исходу дня гитлеровцы сбросили на наземные цели пять самолетов-снарядов и четыре Ю-88, начиненных взрывчаткой, но эти меры, конечно, не могли оказать существенного влияния на ход событий.

17 апреля ожесточенные бои в воздухе продолжались. В этот день дважды Герой Советского Союза И. Н. Кожедуб, действуя парой западнее Одера, встретил до сорока ФВ-190. Те шли с бомбовой нагрузкой в восточном направлении. Кожедуб на предельной скорости атаковал замыкающий самолет, который взорвался в воздухе. Фашисты пришли в замешательство, и в это время подоспела группа наших истребителей, которая завершила дело. Тем временем Иван Никитович, возвращаясь на свой аэродром, настиг еще один «фоккер» и расстрелял его в упор. Это была шестидесятая победа знаменитого аса.

18 апреля гитлеровцы пытались после полудня бомбить наши войска большими группами, однако этого достичь не смогли. Наши истребители срывали все попытки вражеских бомбардировщиков прорваться в зону действия наших наземных войск. В этот день 240-я авиадивизия включилась в боевую работу. [406]

19 апреля бои не прекращались до позднего вечера. В целом было проведено 150 воздушных боев, в которых было сбито 112 немецких самолетов. Наша дивизия активно участвовала в этих боях и, как говорилось в официальных документах, «оказала большое влияние на успешное отражение крупных групп самолетов противника»{24}.

20 апреля войска 1-го Белорусского фронта прорвали внешний оборонительный рубеж Берлина и завязали бой на северо-восточных окраинах города. Дальнобойная артиллерия дала первые залпы по фашистской столице. Начался ее штурм.

Утром командующий 16-й воздушной армией поставил 240-й задачу двумя полками вести борьбу с авиацией противника методом свободной охоты в районе Бернау (в 20 километрах северо-восточнее Берлина), не допустить ударов авиации противника по нашим войскам. Один полк следовало держать в готовности для очистки воздушного пространства в районе Фюрстенвальде и Калькберга.

Дивизия выполняла задачу силами 86-го и 133-го гвардейских полков. Непрерывно группами от 4 до 10 самолетов (Як-3 и Як-9) гвардейцы вылетали в указанный район, действовали решительно и не давали немецким самолетам возможности бомбить наши войска. Семь летчиков 133-го гвардейского авиаполка, которых вел майор Легчаков, провели бой с десятью ФВ-190. В этом бою пары майора А. М. Легчакова и старшего лейтенанта М. Д. Моцакова сбили два «фоккера». Остальные вынуждены были повернуть назад и отказаться от выполнения своей боевой задачи. Наши летчики потерь не имели.

21 апреля бои уже бушевали на улицах Берлина. Нам скорректировали задачу: летчики должны были парами вести штурмовые действия на восточной и северовосточной окраинах города. Погода, однако, испортилась, и это помешало нам действовать с такой же эффективностью, как в предыдущие дни. Однако ко всему привыкшие «горбатые» нанесли в этот день массированный удар по центральной части Берлина. Их встретил сильный огонь зенитной артиллерии. Любопытно, что, несмотря на большое ее количество, ни один наш штурмовик в ходе этого налета не был сбит. Гитлеровские зенитчики [407] были деморализованы и растрачивали тысячи снарядов впустую. Это был верный признак того, что оборона у фашистов – по крайней мере противовоздушная – становится неуправляемой. К такому же выводу приводили итоги воздушных боев. За пять дней операции – с 16 по 21 апреля – летчики воздушной армии провели 628 воздушных боев и сбили 575 самолетов противника. Несмотря на значительные силы немецкой авиации, сосредоточенные в зоне Берлина, она уже не могла оказать сколь-нибудь длительного и серьезного сопротивления. Эти пять дней в воздухе над районами, прилегающими к фашистскому логову, можно охарактеризовать одним словом: избиение. В среднем наши летчики сбивали более ста самолетов в день. Над Берлином безраздельно господствовала наша авиация.

* * *

21 апреля командующий приказал проверить готовность аэродрома Франкфурт для перебазирования полков 240-й авиадивизии и о результатах ее доложить.

Я знал, что на этом аэродроме у гитлеровцев была организована школа воздушного боя и воздушной стрельбы. Здесь они в течение долгого времени готовили своих асов. Качество этой подготовки я должен признать весьма высоким. Не будучи знаком с их методиками и теоретическими разработками, я тем не менее это сполна прочувствовал в воздухе, особенно в 1941–1942 годах. Поэтому я ощущал повышенный интерес к учебной базе немцев и надеялся на то, что они не успели ее уничтожить полностью. Мне хотелось собственными глазами увидеть их тренажеры, приборы, схемы, методические пособия и рекомендации и сравнить все это с тем, что приобрели мы, познавая науку побеждать на нелегком практическом опыте. Я отправился «инспектировать» франкфуртский аэродром с большой охотой.

Мы выехали на двух газиках. На первой машине ехал командир батальона аэродромного обслуживания со своими помощниками, на второй – я вместе с заместителями командиров 86-го гвардейского и 900-го авиаполков. Этим полкам предстояло базироваться на франкфуртском аэродроме.

Свернув с автотрассы, мы въехали прямо на летное поле. В тот год выдалась ранняя весна, и в двадцатых числах апреля луга и деревья были уже в яркой зелени, а на усадьбах повсюду цвели цветы. [408]

Летное поле казалось в идеальном состоянии, и это тоже радовало. Мы уже проехали от края поля метров 200–250, как вдруг я услышал сильный взрыв, и тут же мы увидели, как шедший впереди газик взлетел на воздух. Автоматически командую шоферу: «Стоп!» Наша машина остановилась, словно с ходу ткнулась в невидимую преграду. Впереди, метрах в сорока, рассеивался дым. С огромным облегчением увидели мы, как яз обломков машины поднимаются командир БАО и его спутники. Поднявшись, не двигаются: смотрят себе под ноги. Нам уже ясно, что под первой машиной взорвалась мощная мина. Теперь, приглядевшись к летному полю, видим, что все оно целиком напоминает шахматную доску, разбитую на квадраты: там, где заложены мины, трава посветлее, а там, где их нет, – потемнее и более густая. Квадратов так много, что просто удивительно, как это мы проехали двести метров и не взорвались раньше. Следы машин хорошо просматривались на примятой молодой траве: мы увидели, что колея не пришлась на центр ни одного светлого квадрата. Она захватывала только края и углы – мины лежали под машиной и по обеим сторонам от колес...

Надо ли говорить, что мы на некоторое время оцепенели. Потом все же аккуратно пошли по следу машин назад, придерживаясь квадратов с густой и темной травой. Шоферу дали команду ехать задним ходом точно по проложенной колее. Риск, конечно, был, но иного выхода мы не видели. Выбрались мы с летного поля без происшествий и только тогда, при выезде с аэродрома на главную дорогу, увидели бойца, которого несколько минут назад там не было. Он самовольно, как выяснилось, отлучился, и это могло всем нам дорого обойтись.

Подъехал лейтенант-сапер, узнал, что произошло, и, не выбирая выражений, объяснил нерадивому солдату все, что он думает по поводу столь халатного несения службы. Потом сообщил нам, что ожидается команда для разминирования аэродрома, она сегодня же приступит к работе. Раньше этого сделать нельзя было, поскольку летное поле обстреливала артиллерия противника. Дополнительно мы узнали, что совсем недавно здесь проходила нейтральная полоса, западную часть аэродрома занимал противник, восточную – мы. Обе стороны активно минировали свою зону, поэтому разминированием и восстановлением летного поля будет заниматься целый инженерный батальон. [409]

Все данные о состоянии аэродрома я получил и мог уже докладывать командующему воздушной армией. Но по понятным причинам ознакомиться с учебной базой в тот день не мог. Только через несколько дней, когда полки уже перелетели туда, мне удалось найти несколько сохранившихся узкопленочных лент по методике обучения воздушному бою и воздушной стрельбе. «Трофей» был не слишком богатый, но и то, что я видел в фильмах, свидетельствовало о высоком уровне оснащенности немецкой учебной базы. Но воспользоваться этим пособием мне так и не пришлось. Больше того, из-за этих пленок я потом чуть было не хлебнул лиха.

Произошло это года через два после войны, когда я учился в Академии Генерального штаба. Однажды комиссия госконтроля, из аппарата Л. З. Мехлиса, проверяла личные вещи офицеров и генералов, хранящиеся на складе Министерства обороны. Там были и эти злополучные пленки. Они вместе с кинопроектором были изъяты, а самому мне пришлось долго давать объяснения генерал-полковнику Л. З. Мехлису о том, «с какой это целью»...

После памятного для меня знакомства с франкфуртским аэродромом авиация противника активности не проявляла. Сказались огромные потери, понесенные противником в предыдущих боях.

22 апреля наземные войска фронта прорвали внутренний оборонительный обвод Берлина и начали бои за его кварталы. Обстановка на земле оставалась сложной и очень динамичной. 240-я авиадивизия получила задачу обеспечить боевую работу «пешек» и «бостонов», наносивших удары по Франкфурту-на-Одере, но действовали там лишь отдельные экипажи. Поэтому наши пилоты попутно произвели в том районе 52 штурмовки. При этом был подожжен один железнодорожный эшелон, одна автомашина, обстреляны три батареи полевой артиллерии.

Я в паре с майором В. И. Скупченко в этот день вылетел на свободную охоту в район западнее Франкфурта. Мы шли на высоте 2500 метров вдоль автострады на Берлин. На подходе к восточной окраине города, так и не встретив противника, мы повернули назад. Над аэродромом Фюрстенвальде мы были обстреляны вражескими зенитчиками, но немецких самолетов в воздухе не обнаружили. И только в самом конце нашего маршрута, близ Франкфурта, впереди и ниже увидели шесть ФВ-190, которые, скорее всего, прикрывали свои войска. [410]