Текст книги "Истребители"

Автор книги: Георгий Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

* * *

Наступал 1945 год. Все мы понимали, что он принесет нам победу. Когда именно это произойдет, мы, конечно, не знали. Ясно было одно, при всех «тотальных» и «сверхтотальных» мобилизациях фашистская армия долго не продержится, хотя для полного ее разгрома понадобятся большие усилия.

Как обычно, перед началом крупной операции командующий фронтом генерал армии И. Д. Черняховский провел [340] совещание и штабную игру. Если осенью сорок четвертого наибольшего успеха добилась левофланговая 11-я гвардейская армия, наступавшая южнее Гумбинеена, то в предстоящей операции главный удар планировалось нанести правым крылом фронта севернее Гумбиннена. При этом фронт был усилен. В первом его эшелоне удар должны были нанести три армии и 2-й гвардейский танковый корпус. 11-я гвардейская армия и 1-й танковый корпус находились во втором эшелоне. За счет резерва Ставки была значительно усилена 1-я воздушная армия, которой командующий фронтом отводил большую роль, так как наземные войска имели большой некомплект. Авиация должна была поддерживать ударную группировку фронта при прорыве тактической зоны обороны и при дальнейшем развитии успеха, обеспечивать ввод в сражение танковых соединений, прикрывать войска, вести воздушную разведку, уничтожать резервы противника, парализовать всякое движение на коммуникациях, расположенных за линией фронта. Предполагалось, что в день начала наступления за 1 час 25 минут до него 545 фронтовых бомбардировщиков и штурмовиков нанесут массированный удар по опорным пунктам первой полосы обороны врага. С началом наступления усилия авиации планировалось переключить на непрерывную поддержку наступающих войск. Для борьбы с подходящими резервами противника выделялись одна штурмовая, одна истребительная, а на третий день операции еще и две бомбардировочные авиадивизии.

Для успешной борьбы с силами люфтваффе планировалось за несколько дней до начала наступления нанести мощные удары по основным вражеским аэродромам. Для этой цели были выделены две бомбардировочные, три штурмовые и четыре истребительные дивизии. Координацию боевых действий воздушных армий (предусматривалось использовать авиационные соединения 3-й воздушной армии соседнего 1-го Прибалтийского фронта и авиации дальнего действия) осуществлял представитель Ставки маршал авиации Ф. Я. Фалалеев.

Продуманы были меры по дезориентации противника. Для достижения внезапности главного удара командующий фронтом решил провести ложную подготовку наступления на левом фланге фронта в полосе 31-й армии. С 1 по 10 января авиация должна была «показывать» обеспечение сосредоточения войск в районе Сувалок и активизировать воздушную разведку в полосе 31-й армии. Было [341] создано несколько ложных аэродромов, на которых базировалось 100 штурмовиков и 60 истребителей. В их районах работала сеть радиостанций, которые имитировали переговоры штаба воздушной армии, штурмового авиакорпуса и трех бомбардировочных авиадивизий. В решении этих задач планировалось использовать нашу 240-ю, а также 1-ю гвардейскую штурмовую и 6-ю гвардейскую бомбардировочную авиадивизии. В составе 1-й воздушной армии три дивизии так же, как это было в Белорусской операции, выделялись в авиагруппу для действий на центральном направлении. С вводом в сражение второго эшелона фронта – 11-й гвардейской армии и 1-го танкового корпуса – усилия наших трех авиадивизий переключались на поддержку его боевых действий.

Ну а что было перед нами?

В полосе наступления войск 3-го Белорусского фронта оборона противника была очень совершенной, особенно на инстербургском направлении. Развитая сеть глубоко эшелонированных укреплений позволяла врагу небольшими силами упорно защищать каждый плацдарм. В полосе фронта было два наиболее укрепленных района, Ильменхорстский и Хейльсбергский, и две крепости – Кенигсберг и Пиллау. Кроме того, каждый хутор, замок, жилой дом – все было приспособлено к обороне. Многочисленные неширокие реки были углублены. Отличительной особенностью их было отсутствие пологих берегов. Реки, по сути дела, были превращены в каналы, которые трудно форсировать. Свою оборону фашисты совершенствовали до последних дней. Глубина ее достигала 150–200 километров, практически охватывая всю территорию Восточной Пруссии до побережья Балтийского моря.

Восточно-прусская группировка к середине января 1945 года все еще располагала значительными силами: 580 тысяч солдат и офицеров и 200 тысяч фольксштурмовцев, 8200 орудий и минометов, около 700 танков и штурмовых орудий{16}. В составе 6-го немецкого воздушного флота насчитывалось 775 самолетов. Аэродромная сеть была хорошо развита и подготовлена, что обеспечивало противнику свободный маневр авиационными силами как по фронту, так и в глубину обороны.

Было ясно, что предстоят жестокие бои за каждую траншею, каждый опорный пункт, каждую огневую точку. [342] Понимали мы также, что наша пехота возлагает большие надежды на активную помощь авиации. Задачу на штурмовые действия командующий воздушной армией ставил не только «ильюшиным», но и нам, истребителям. Специфика операции требовала, чтобы мы в большей мере, чем когда-либо, были привязаны к наземной обстановке. Наши пилоты должны были уметь быстро и грамотно разбираться в особенностях наземного боя – от этого зависела эффективность авиационной поддержки. Это был существенный момент в подготовке летного состава дивизии.

Задач стояло много, расслабляться было некогда, и люди соединения трудились как единый, надежный и хорошо отлаженный механизм.

В Восточной Пруссии

В канун наступления во всех полках и в управлении дивизии прошли митинги при развернутых боевых знаменах. Во всех выступлениях авиаторов прозвучало их стремление добить гитлеровцев на их собственной земле.

Дивизия была хорошо подготовлена к боям. В целом вся наша 1-я воздушная армия была намного сильнее 6-го немецкого воздушного флота, который противостоял нам в небе Восточной Пруссии. Теперь, когда требовалось усилить то или иное направление в воздухе, счет уже шел не на отдельные самолеты, как это было, скажем, на Ленинградском фронте, и даже не на полки, а на целые дивизии, хорошо подготовленные, укомплектованные, имеющие новейшие машины.

Когда воздушная армия располагает такими силами, возникает вопрос, как их использовать с максимальной отдачей? Если в начале войны истребителям, например, ставилась как главная задача нейтрализовать действия авиации противника, затем – добиться господства в воздухе, то к сорок четвертому году она была уже решена. В новых условиях более уверенно и эффективно действовали штурмовики и бомбардировщики, которые мощными целенаправленными ударами во многом способствовали успешному развитию наземных наступательных операций, в частности, Белорусской. При этом истребители должны были поддерживать господство в воздухе, но одновременно в число наиболее важных для них выдвинулась задача обеспечения боевых действий бомбардировщиков и штурмовиков, надежного прикрытия с воздуха подвижных [343] войск армии и фронта, а также поля боя. Для нашего соединения самыми злободневными оставались вопросы четкого взаимодействия истребителей с другими родами авиации и непосредственной связи с командованием наземных войск. Эффективность нашей боевой работы во многом определялась тем, насколько хорошо мы знали, что происходит на земле. Наши боевые успехи определялись теперь не столько количеством побед, одержанных летчиками в воздухе, сколько отсутствием потерь у бомбардировщиков и штурмовиков и успехами наших наземных войск. В этом отношении последний год войны отличается от предыдущих лет более прямыми, более гибкими и прочными связями, которые были между командирами наземных и воздушных соединений. Огромное количество радиостанций, КП, пунктов наведения и управления воздушным боем и т. д. располагалось непосредственно в боевых порядках пехоты – без этого мы просто не смогли бы эффективно использовать нашу возросшую авиационную мощь.

Что же касается Восточной Пруссии, то эта сравнительно небольшая по площади территория, как уже известно читателю, практически сплошь состояла из мощных оборонительных рубежей. Это означало, что нашим наступающим войскам в течение всей операции придется находиться в непосредственном боевом соприкосновении с противником. Стало быть, сотням наших штурмовиков и бомбардировщиков надо работать с предельной точностью. Значит, требовалась постоянная, очень оперативная и гибкая связь с землей. Поэтому львиную долю времени при подготовке мы уделили вопросам организации взаимодействия со штурмовиками и бомбардировщиками. Я провел специальное занятие на эту тему с руководящим составом дивизии. Отдельно был отработан вопрос о воздушной разведке войск противника и в интересах нашей штурмовой авиации. Предусматривалось также наведение штурмовиков на цель летчиками-истребителями, когда в этом возникала необходимость. Провел я занятие и с руководящим составом 133-го гвардейского полка, который был выделен для сопровождения 6-й гвардейской бомбардировочной авиадивизии. Офицеры штаба и управления соединения персонально отвечали за тот или иной вопрос в ходе подготовки – все обязанности были распределены, каждый работал с полной отдачей сил, у каждого за плечами был немалый опыт. Как командир я вполне был удовлетворен ходом подготовки. [344]

Должен отметить чрезвычайно важную роль такого звена, как диспетчерская служба. От четкой работы наших диспетчеров во многом зависела текущая деятельность штаба. Через них поступала вся информация о боевых действиях частей, немедленные доклады о времени вылета групп, эскадрилий и полков; по возвращении групп через них же сообщалось время, результаты действий, воздушная обстановка, данные разведки, метеоусловий и т. д. Вся эта важнейшая информация в первую очередь суммировалась я обрабатывалась офицерами оперативного отдела (начальник – подполковник П. А. Перетятько) и офицерами разведотдела (начальник – майор Г. X. Егоров), после чего все данные поступали начальнику штаба и мне. Диспетчеры дежурили круглые сутки. Неутомимыми тружениками были сержанты Алексей Колмогоров, Александра Атаманова и Владимир Сорока. Они знали всех ведущих дивизии и их позывные, работали четко и уверенно. Не случайно все они имели правительственные награды. Кстати, наши диспетчеры первыми: оценивали качество и устойчивость линий связи, так как они работали беспрерывно. Начальник связи дивизии капитан П. П. Волохов через них всегда узнавал, как работает связь, и при необходимости принимал меры к устранению недостатков.

Из числа многих моих помощников и боевых товарищей, которых я вспоминаю с благодарностью, я всегда выделяю старшину Степана Ивановича Апполонова, который разделял со мной все бытовые тяготы фронтовых будней. Он всегда был рядом, всегда сопровождал меня в поездках на передний край – на КП или ВПУ. Степан Иванович не раз выручал меня в критических ситуациях, когда, передвигаясь вслед за передовыми частями, мы попадали на дорогах под огонь блуждающих групп гитлеровцев. Меня изумляла его реакция: он моментально определял не только направление, но даже точку, откуда стреляли по машине, и тут же отвечал огнем из своего автомата. В общении Апполонов был прекрасным человеком, который все делал легко и незаметно даже в самой напряженной обстановке. Просто он был мне надежной опорой.

* * *

Наступление войск фронта началось утром 13 января. В ночь перед ним, как и было запланировано, бомбардировщики воздушной армии нанесли мощный удар по врагу [345] на участке прорыва и вели воздушную разведку. Одиночные самолеты из дивизии полковника Г. А. Чучева летали над передним краем. Делалось это для того, чтобы заглушить шум двигателей танков, которые выдвигались на исходные рубежи.

Утром сотни самолетов были готовы подняться в воздух, но подвела погода. Туман, низкие облака, видимость почти нулевая. Не только авиация, но и артиллерия в таких условиях не могла обрушиться на гитлеровцев в полную силу. Использование танков тоже было затруднено. Наблюдение за противником практически тоже исключалось. И все-таки ударная группировка двинулась.

Передовые батальоны быстро преодолели инженерные заграждения и ворвались в первую вражескую траншею. Тотчас было установлено, что основные силы противник отвел во вторую и третью траншеи. Эти данные тут же были учтены в артиллерийской и авиационной подготовке.

Захват первой траншеи произошел в шесть часов утра с минутами. Все это было сделано при вялом сопротивлении фашистов без особых усилий и быстро. А уж за вторую траншею завязался кровопролитный бой. Самолеты по-прежнему находились на аэродромах. Эффективность артиллерийской подготовки из-за непогоды тоже была гораздо ниже, чем хотелось бы. Вся тяжесть легла на пехоту.

Нетрудно себе представить то нервное, тоскливое, томительное ожидание, в котором находились летчики. Прекрасно понимая, как необходима наступающим мощная авиационная поддержка, они вынуждены были сидеть в самолетах или находиться рядом и ждать. Такое ожидание изматывает людей больше, чем 4–5 боевых вылета.

13 января, в первый день наступления, ударная группировка вклинилась во вражескую оборону на глубину только от двух до семи километров. Весь день шел ожесточенный бой, но прорвать главную полосу обороны не удалось. В авиационных штабах, на полетных картах летчиков все время фиксировалась обстановка, – каждую минуту пилоты ждали команду на вылет, но лететь не пришлось. За весь день наши истребители только трижды ходили на разведку погоды, да две пары сделали по вылету на сопровождение разведчиков.

14 и 15 января в утренние часы держался густой туман. Но к середине дня он рассеивался, и авиация мелкими группами начинала действовать. К этому времени [346] на направлении нашего главного удара противник, видимо, ввел в бой резервы – появились две новые пехотные и одна танковая дивизии. Бои на участке прорыва шли сверхтяжелые, каждый десяток метров продвижения стоил пехотинцам большой крови.

В середине дня 14 января враг силами до двух полков при поддержке 130 танков контратаковал войска 5-й армии. Именно в этот момент несколько улучшилась погода. Штурмовики 1-й гвардейской, бомбардировщики 6-й гвардейской авиадивизий я другие соединения воздушной армии тотчас устремились в тот район, где контратаковал противник. В течение недолгого времени они нанесли несколько мощных ударов по танкам противника, чем существенно ослабили его натиск. Летчики 240-й обеспечивали работу бомбардировщиков и штурмовиков. Немецкие истребители, пользуясь облачностью, пытались им мешать внезапными атаками, но наши бойцы, имеющие уже большой ратный опыт, пресекли все потуги фашистов самым решительным образом.

Старший лейтенант Г. И. Жилкин из 86-го гвардейского авиаполка вел десять «яков», которые сопровождали большую группу «ильюшиных» в район северо-западнее Гумбиннена для отражения танковой атаки. На подходе штурмовиков к цели несколько Ме-109, разбившись на пары, пытались атаковать их. Пара Як-3 из ударной группы – младшие лейтенанты В. П. Фисенко и Р. А. Пивоваров – вступила с «мессерами» в бой. Молодые, но довольно умелые летчики, они связали немецких истребителей боем, а штурмовики под прикрытием других «яков» продолжали свой полет к цели. В разгар боя подошла еще пара ФВ-190, однако Фисенко и Пивоваров, маневрируя и поддерживая друг друга, оттянули гитлеровцев к Гумбиннену и здесь, над городом, каждый из них сбил но «мессершмитту».

В тот же час пара Як-9 из 133-го гвардейского полка, ведомая старшим лейтенантом Д. П. Моцаковым, занималась воздушной разведкой недалеко от Гумбиннена и была атакована группой «фоккеров». Гитлеровцев оказалось больше, и в схватке с двумя советскими истребителями они, вероятно, рассчитывали на легкую победу. Однако через несколько минут на окраину Гумбиннена упал еще один немецкий самолет – на этот раз «фокке-вульф». Его сбил старший лейтенант Д. П. Моцаков, после чего, завершив разведку, наша пара вернулась на свой аэродром. [347]

14 января наземные войска достигли определенного успеха – в частности, была отражена мощная контратака крупных сил противника. Но окончательно главная полоса его обороны была прорвана лишь на третий день наступления, после полудня 15 января. Впервые за эти дни как раз к этому времени заметно улучшилась погода, и авиация нашей армии во взаимодействии с силами 3-й воздушной смогла наконец несколько часов поработать в полную силу. Уже не пятьдесят, не сто и даже не двести, а 1320 наших самолетов в течение трех часов наносили мощные удары по основным узлам сопротивления и опорным пунктам противника. В результате наши войска завершили прорыв главной полосы вражеской обороны и к исходу 15 января ударная группировка фронта продвинулась на 15 километров. Таким чрезвычайно сложным было начало наступления.

В этих ударах участвовали бомбардировщики полковника Г. А. Чучева и штурмовики полковника С. Д. Пруткова. От них требовалась исключительная точность, поскольку наши наступающие наземные части все время находились в тесном соприкосновении с противником. В течение непрерывного трехсуточного боя очертания переднего края все время резко меняли конфигурацию. В этих условиях 1-я гвардейская штурмовая авиадивизия, когда того требовала обстановка, действовала в полосе всего фронта и была в руках командующего воздушной армией тем средством, с помощью которого наша авиация могла поддержать действия пехоты в любой момент и на любом участке.

Конечно, не только летчики С. Д. Пруткова способствовали развитию наступления. Отлично действовали, например, и воздушные бойцы 277-й штурмовой дивизии. В целом же мастерство наших авиаторов в этот период войны проявлялось как стабильная качественная характеристика работы всех авиасоединений. Ну и, конечно, там, где действовали летчики полковников С. Д. Пруткова и Г. А. Чучева, там были и наши истребители.

16 января все усилия воздушной армии были переключены на обеспечение действий прославленного 2-го гвардейского Тацинского танкового корпуса. Ему было приказано во взаимодействии с войсками 5-й армии генерала Н. И. Крылова прорвать вторую полосу обороны противника.

Это была очень сложная задача, которая, при успешном исходе, во многом способствовала бы дальнейшему [348] разгрому всей восточно-прусской группировки. Дело в том, что вторая полоса обороны территориально занимала срединное положение: здесь, в центре Восточной Пруссии, держалась сильная инстербургская группировка противника, которая перекрывала кратчайший путь к Кенигсбергу и к побережью Балтики. Развивая наступление севернее Гумбиннена в полосе 5-й армии, 2-й гвардейский танковый корпус должен был выйти в тыл инстербургской группировке врага и не дать ей возможности организованно отойти на следующий рубеж – под Кенигсберг. Общая цель на данном этапе была именно такая. В достижении ее, само собой разумеется, большая роль отводилась авиационной поддержке.

Перед вводом танкового корпуса в прорыв 6-я гвардейская бомбардировочная дивизия в полном составе нанесла удар по основным опорным пунктам второй полосы фашистской обороны. Вслед за пикировщиками полковника Г. А. Чучева удар нанесли еще 342 бомбардировщика 1-й и 3-й воздушных армий. Через три часа после этих ударов 284 бомбардировщика 1-й воздушной армии начали сокрушать опорные пункты третьей полосы обороны гитлеровцев. И снова первыми бомбили летчики полковника Г. А. Чучева.

После первых массированных ударов с воздуха на участке прорыва были разрушены многие оборонительные сооружения, и наши войска взяли важнейшие опорные пункты. Как только части 5-й армии начали прорыв второй полосы обороны, 1-я гвардейская и 277-я штурмовые авиадивизии переключились на непосредственную поддержку танкового корпуса, уничтожая войска и технику противника, противостоящего корпусу. 277-я штурмовая авиадивизия одновременно поддерживала и войска 5-й армии, в полосе которой танковый корпус вводился в прорыв.

Все полки нашей дивизии были одновременно в воздухе, сопровождая бомбардировщиков и штурмовиков. В целом поддержка с воздуха действий 2-го гвардейского танкового корпуса осуществлялась силами пяти бомбардировочных, трех штурмовых и одной истребительной дивизий. Исходя из этого, нетрудно представить, насколько важны были задачи, поставленные перед танкистами и войсками 5-й армии. 240-я авиадивизия здесь не учитывается: я перечислил только тот состав сил, который осуществлял непосредственную поддержку наземных войск. Истребительное соединение, о котором я сказал, – это [349] 130-я авиадивизия, вооруженная новейшими истребителями-бомбардировщиками (одна из опытных машин, созданных в конструкторском бюро А. С. Яковлева). Командовал этой авиадивизией Федор Иванович Шинкаренко. Новые «яки» несли бомбы большого калибра и отличались высокой точностью бомбометания с пикирования. В этот день летчики Ф. И. Шинкаренко уничтожали вражеские войска и технику на третьей полосе обороны.

Всего же 16 января, пользуясь благоприятной погодой, наша авиация произвела 2800 самолето-вылетов, из них около двухсот было на счету 240-й истребительной.

17 января на земле продолжались упорные бои. Снова ухудшилась погода, и авиация действовала лишь мелкими группами. Истребители противника пытались оказывать противодействие нашим парам и четверкам. Из-за низкой облачности наши группы ходили на малых высотах, и гитлеровские истребители пытались атаковать с бреющего полета. В штаб дивизии, как обычно, шли донесения из полков. Поступило сообщение о воздушном бое, проведенном шестеркой капитана П. К. Лобаса. «Яки» сопровождали 12 «ильюшиных». Когда те возвращались домой, четыре ФВ-190 пытались атаковать их снизу с бреющего полета. Но наши истребители, хорошо изучившие приемы гитлеровцев, своевременно отразили эту атаку, навязали «фоккерам» бой, и младший лейтенант Н. И. Тёпин сбил один из них. П. К. Лобасу «везло» больше, чем другим ведущим: почти не бывало дня, чтобы его группа при вылете на сопровождение не приняла бой. Причем это происходило и в относительно спокойные дни. Другие ведущие в те же дни делали по нескольку вылетов на сопровождение – и обходилось... Но стоило ему повести группу, как среди гитлеровцев тотчас находились охотники испытать судьбу. Это, конечно, случайные совпадения, которые всегда оканчивались – совсем не случайно для противника – плачевно. Я не помню случая, чтобы летчики, которых вел капитан П. К. Лобас, ограничивались только отражением атак. Как правило, при атом один-два немецких истребителя бывали сокрушены. Заключительная фраза донесений, поступавших от его группы, была неизменной: «Наши истребители и штурмовики потерь не имели».

И все же, несмотря на победные боевые донесения, день 17 января стал для дивизии одним из самых тяжелых. Беда пришла с неожиданной стороны: при возвращении с боевого задания над своим аэродромом погиб [350] прекрасный летчик, командир 900-го истребительного авиаполка подполковник Александр Федорович Хотинский.

Подполковник Хотинский привел группу с боевого задания и ходил над аэродромом по кругу на высоте 800 метров. Производили взлет штурмовики, поэтому он ожидал, когда освободится полоса. Штурмовики и сопровождающие их «яки» 900-го полка взлетели, и Хотинский зашел на посадку. Когда он планировал на высоте 20–30 метров, в его самолет сзади неожиданно врезался Ил-2, пилотируемый младшим лейтенантом Н. С. Асташёвым. Младший лейтенант отстал от группы и, догоняя ее, шел по малому кругу над аэродромом на бреющем полете. Это было нарушение неоднократных строгих приказов командующего, запрещавших пролет через аэродром на бреющем. В результате оба пилота погибли.

Нет надобности говорить о том, что командующий издал жесткий приказ и строго наказал руководящий состав штурмового авиаполка и штурмовой авиадивизии. На войне много тяжелых потерь, и потому во сто крат тяжелее потери ничем не оправданные. Это тяжелое летное происшествие запомнилось ветеранам дивизии на многие годы. День 17 января 1945 года стал черным в 900-м полку и в дивизии.

* * *

К исходу дня 18 января войска фронта прорвали оборону противника на фронте 65 километров и продвинулись в глубину на 20–30 километров. Авиация 1-й и 3-й воздушных армий совершила 10350 (!) самолето-вылетов. Из этого числа около четверти всех вылетов было сделано в ночное время. Всем своим составом в этот день вылетала 6-я гвардейская бомбардировочная авиадивизия и дважды – 1-я гвардейская штурмовая. Наши истребители сопровождали штурмовиков.

Столь активная поддержка авиации сыграла важную роль в прорыве вражеской обороны. Военный совет фронта разослал авиационным частям и соединениям благодарственные телеграммы.

Весь день на главном направлении шли упорнейшие бои. Гитлеровцы предпринимали яростные контратаки, чтобы ликвидировать прорыв. Ожесточение столкнулось с ожесточением, ярость – с яростью, отчаяние – с непреклонной волей наших наступающих частей. Наибольшего успеха добилась в тот день 39-я армия. В полосе ее [351] наступления был введен в прорыв 1-й танковый корпус. Во взаимодействии с ним стрелковые соединения 39-й армии преодолели сопротивление фашистов, оборонявших хорошо укрепленный Ильменхорстский район и продвинулись вперед на 25–30 километров. Это был крупный успех.

* * *

20 января решением командующего фронтом с рубежа реки Инстер (на стыке 39-й и 5-й армий) была введена в сражение 11-я гвардейская, которая до сих пор находилась в составе второго эшелона. Вскоре ее правофланговый 8-й гвардейский корпус во взаимодействии с 1-м танковым обошел инстербургскую группировку противника с запада. А 16-й и 36-й гвардейские стрелковые корпуса этой армии вместе с танкистами 2-го гвардейского танкового корпуса подошли к Инстербургу с севера.

Инстербургская группировка противника, как уже отмечалось, была наиболее крупной в центральной части Восточной Пруссии. Как и следовало ожидать, с развитием нашего наступления заметно повысила свою боевую и разведывательную активность авиация противника. Над полем боя стали появляться группы бомбардировщиков Ю-88 (реже – Ю-87) и большие группы (от 20 до 60 самолетов) «фокке-вульфов». Люфтваффе пытались сорвать или хотя бы замедлить темп продвижения наших войск. Однако мы сразу обратили внимание на то, что даже при налетах большими группами гитлеровские пилоты испытывают неуверенность и страх, и при первом же их сбитом самолете сбрасывают бомбы куда попало и немедленно пускаются наутек. Точно так же вели себя и истребители.

С вводом в сражение 11-й гвардейской 1-я гвардейская штурмовая и наша 240-я дивизии целиком переключились на поддержку соединений армии. 20 января истребители совершили 216 боевых вылетов на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков. Кроме того, 58 вылетов мы совершили на воздушную разведку. Но в последующие дни, вплоть до 25 января, погода резко ухудшилась. Лишь 26 января на отдельных участках распогодилось, и авиация смогла оказать пехоте кое-какую помощь, но она была в целом мизерной. Летчики нашей дивизии, например, 26 января произвели только 10 вылетов на воздушную разведку. Но уже на следующий день мы совершили 50 вылетов на сопровождение «ильюшиных»; 28 января – [352] 107 вылетов на прикрытие штурмовиков и пикировщиков. В последние дни января – снова ухудшение погоды...

Из этих данных видно, что из-за крайне неустойчивой погоды авиация не всегда могла оказывать поддержку наземным войскам в полную силу. А в те дни, когда мы совершали по нескольку боевых вылетов, каждый из них проходил на пределе возможностей. Как правило, вылетали только лучшие летчики и только в тех случаях, когда на том или ином участке действительно складывалась критическая ситуация. Так было и в последние дни января, когда наши войска подошли к укреплениям внешнего оборонительного обвода города-крепости Кенигсберга. Но в период разгрома инстербургской группировки и продвижения к Кенигсбергу погода в основном была нелетная.

Но даже в пасмурные дни на авиацию возлагалась задача, которую снять с нее никто не мог. Речь идет о воздушной разведке. Ее приходилось вести на предельно малых высотах. По низко летящему самолету, как известно, бьют из всех видов оружия. Это, конечно, приводило к потерям.

Спустя много лет после войны мне попала в архиве на глаза телефонограмма, точнее, запись телефонных разговоров между офицерами штабов воздушной армии и 240-й дивизии. Этот разговор, отрывок (односторонний) из которого я здесь хочу привести, красноречиво характеризует отношение к разведке в те дни.

Штаб армии: «Доложите, как идет выполнение вылетов на разведку? Сколько пар от вас вылетело? Какие районы просматриваются? Командующий 1-й воздушной армией передал: данное вам распоряжение выполнить. Ведение разведки в третьем и четвертом районах вести экипажами от других частей вашего хозяйства, а не разведэкипажами. Отвечайте о ходе выполнения. Доложить в 12.00, 14.00, 16.00».

Отвечать было трудно: погода – из ряда вон плохая. Земля закрыта плотным туманом и низкой облачностью, безопасность полета, даже посадки на аэродром при таких условиях гарантировать невозможно. Но главное – у летчика, который вылетает на разведку, часто практически нет шансов хоть что-нибудь увидеть. А напряжение боев на земле нарастает. Нелетная погода дает противнику дополнительный шанс: он маневрирует резервами, перегруппировывается, контратакует. Без помощи [353] авиации каждое оборонительное сооружение нашим пехотинцам приходится брать с большим напряжением и, конечно, с неоправданными потерями. И на аэродромах обстановка нервозная: летчики понимают, как нужна пехоте их поддержка, а вылететь нельзя. Воздушные разведчики – это тоже авиация, но штаб армии как будто забыл об этом. И снова следуют звонки и малоприятные разговоры.

Штаб армии: «Вчера вы сорвали (погода сорвала! – Г. З.) дальнюю разведку перед фронтом, нанесли колоссальный урон оценке обстановки. Командующему 1-й воздушной армией и командованию фронта не дали возможности определить, какие резервы перебрасывает противник на участок прорыва».

«Зимину. Командующий 1-й воздушной армией приказал: сегодня не допустить такого явления. Ваша вина заключается в том, что, сняв с разведки, послав на прикрытие, вы не поставили в известность ни меня, ни штаб. Так работать дальше нельзя. Ваши разведчики работают на фронт, а не в ваших интересах».

Штаб армии: «Командующий 1-й воздушной армией приказал: разведчиков на прикрытие бомбардировщиков не назначать, при отсутствии данных дальней разведки ответственность персонально возложить на Зимина».