Текст книги "Истребители"

Автор книги: Георгий Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

К исходу дня 24 августа все полки благополучно перебазировались на фронтовые аэродромы и приступили к боевому дежурству. Перелет на фронтовые аэродромы проходил на малой высоте в условиях строгой радиодисциплины: [214] противник преждевременно не должен был ни при каких обстоятельствах знать о нашем прибытии на фронт.

Утром 25 августа я докладывал командующему 3-й воздушной армией о боевом составе дивизии, об уровне подготовки летчиков, о боевом опыте и действиях на Ленинградском фронте. Н. Ф. Папивин остался доволен докладом, затем он поставил боевую задачу нашей дивизии.

Мы должны были прикрывать в полосе фронта наши наземные войска, вести борьбу за господство в воздухе и быть в готовности к сопровождению штурмовиков. Кроме нас в составе воздушной армии была еще одна истребительная авиадивизия – 259-я. Но она, как я понял со слов командующего, была истощена, ее боевой состав был невелик, и занимались летчики этого соединения в основном обеспечением боевых действий штурмовиков и разведчиков. Как я и предполагал днем раньше, на нашу дивизию ложилась основная тяжесть борьбы в воздухе на Калининском фронте. Правда, командующий заметил, что при отражении массированных налетов вражеской авиации, если возникнет потребность, мне предоставляется право усилить свои части за счет находящихся в боеготовности самолетов 259-й дивизии. Впоследствии, в разгар боев на смоленском направлении, такая потребность возникала, но мне ни разу не удалось усилить наши группы за счет соседей. Когда бы я ни обращался по этому вопросу в штаб 259-й дивизии, ответ был один и тот же: «Истребителей на земле нет, они выполняют задачу по сопровождению штурмовиков». В какой-то мере эта ситуация очень напоминала ту, что была на Ленинградском фронте, когда нашу дивизию усилили флотской авиацией. Но там я по крайней мере иногда использовал несколько стареньких И-16. Здесь же полагаться надо было только на себя.

* * *

25 августа командующий проинформировал меня о том, что в ближайшие дни начнется наступление на Смоленск. Основную задачу в этой операции решают войска соседнего Западного фронта. Калининский помогает ему ударом на Смоленск с севера. На главном направлении действует 39-я армия Калининского фронта.

– Ваш КП следует иметь рядом с командным пунктом 39-й армии и организовать с ней взаимодействие, – [215] приказал генерал-майор Н. Ф. Папивин и поинтересовался тем, как я намерен управлять дивизией.

Этот вопрос нами был отработан заранее во всех деталях. Я подробно доложил о том, как у нас организовано управление и связь, как используются три радиостанции, как организовано на них круглосуточное дежурство, позволяющее полкам в любой момент дня и ночи принять мой приказ. Сказал, что в каждом полку в любое время суток одна эскадрилья находится в готовности к немедленному взлету (летчики сидят в кабинах), что другая эскадрилья имеет боевую готовность номер два, когда пилоты находятся у самолетов и, как только первая эскадрилья поднимается в воздух, автоматически переходят в готовность к немедленному взлету. Соответственно, повышается и степень готовности третьей эскадрильи. Все отработано с таким расчетом, чтобы за 6–7 минут можно было поднять дивизию в полном составе. Сбор эскадрилий по маршруту обеспечивает с КП наиболее гибкое и эффективное управление находящимися в воздухе группами.

Выслушав мой подробный доклад, командующий никаких поправок не внес.

От Н. Ф. Папивина я направился к операторам и разведчикам штаба армии и уточнил, где базируются основные авиационные силы противника, действующие на нашем направлении. Главными аэродромами, где располагались вражеские бомбардировщики, были Шаталово и Сеща. На смоленском аэродроме находились пикировщики 10–87 и истребители. Я узнал, что в течение августа немецкие бомбардировщики весьма активно воздействовали на наш передний край. Как правило, группами до пяти девяток. Бомбят они с горизонтального полета, с высот две-три тысячи метров и с одного захода. Эта тактика не была для нас новой. Истребители, сказали мне, действуют нагло, внезапно атакуют со стороны солнца или из-за облаков. Подходят они часто на малых высотах, поэтому их трудно обнаруживать своевременно. По всем данным выходило, что на этом участке фронта гитлеровцы чувствуют себя уверенно. Стало быть, борьба предстояла серьезная.

В тот день, находясь в штабе, я познакомился с командным составом 3-й воздушной армии – с заместителем командующего генералом С. П. Синяковым, членом Военного совета армии генералом Н. П. Бабаком, главным [216] инженером армии генерал-майором Е. А. Марковым, начальником тыла полковником И. М. Гиллером.

Ждали начальника штаба армии генерала Н. П. Дагаева – он вскоре прибыл из штаба фронта. От него я узнал подробности о масштабах предстоящей операции и том большом значении, которое придает ей Верховное Главнокомандование.

Противник уделял обороне Смоленска особое внимание, поскольку город как мощный узел сопротивления обеспечивал устойчивость всего северного фланга группы армий «Центр». Поражение под Смоленском сильно осложнило бы гитлеровцам дальнейшее удержание Белоруссии. Поэтому, несмотря на критическое положение под Орлом и Белгородом, фашистское командование не решалось снять из-под Смоленска ни одной дивизии. Наоборот: по нашим разведданным немцы свою смоленскую группировку вынуждены были даже несколько усилить.

Этот участок советско-германского фронта был стабилен в течение длительного времени, и противник создал здесь мощную оборону из пяти-шести полос общей глубиной до 100–130 километров. Наиболее сильно были укреплены первая и вторая полосы. Передний край проходил по господствующим высотам, прикрывался проволочными заграждениями и минными полями. В главной полосе на километр фронта имелось по 6–7 дотов. В инженерном отношении так же хорошо была укреплена и вторая полоса.

Наступление Калининского фронта началось 13 августа – еще до прибытия нашей дивизии на фронт. Основной удар наносила 39-я армия (которой до 8 сентября командовал генерал-лейтенант А. И. Зыгин, а после него – генерал-лейтенант Н. Э. Берзарин) в направлении на Духовщину. На Демидов наступала 43-я армия (командующий – генерал-лейтенант К. Д. Голубев), на карте нетрудно увидеть, что 39-я армия действовала в направлении с севера на юг, а вспомогательный удар 43-й армии осуществлялся на юго-запад.

Гитлеровское командование, стремясь во что бы то ни стало сохранить свои позиции на центральном участке фронта и понимая, что под Орлом и Курском этого сделать уже невозможно, перебросило из-под Орла на смоленское направление 13 дивизий. Из них 11 – на направление главного удара, против наступающих войск Западного [217] фронта, и 2 дивизии в полосу Калининского фронта{9}.

Ставка временно приостановила активные действия этих двух фронтов, чтобы перегруппировать силы и подтянуть тылы. Одновременно с этим она уточнила направление главного удара войск Западного фронта не на Рославль, как было задумано сначала, а на Ельню и далее на Смоленск. Таким образом, теперь на смоленском направлении были сосредоточены основные усилия двух фронтов – Западного и Калининского.

Период, отведенный для перегруппировки сил фронтов, заканчивался. Именно в эти дни 240-я истребительная авиадивизия и прибыла на Калининский фронт. Нам предстояло принять участие в очередном этапе наступления, которое должно было завершиться взятием Смоленска.

В боях за Смоленск

Район базирования полков нашей дивизии долгое время был партизанским краем. История партизанской борьбы в этих местах имела давние традиции. На многострадальной смоленской земле захватчикам никогда не жилось спокойно. Фашисты это сполна прочувствовали на своей шкуре.

Население и бывшие партизаны рассказывали о зверствах карателей на оккупированной земле. Политотдел подготовил лекции, в основу которых легли материалы Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний фашистов. Должен сказать, что до поры до времени мы на фронте многого не знали о тех зверствах, которыми сопровождался на оккупированных территориях так называемый «новый порядок». Эта трагическая сторона нашествия стала приоткрываться перед нами по мере того, как наши войска освобождали все большее количество советских городов и сел. Свидетельства тех, кто пережил оккупацию, наполняли сердца воинов жгучей ненавистью к врагу. Ежедневная опасность, которой жизнь солдата подвергается на войне, в конце концов дело понятное и привычное. Но та бесчеловечная, беспрецедентная по своему изуверству идеология, которую фашизм принес на нашу землю, вызвала [218] единую и беспощадную ненависть всего нашего народа и для каждого человека обнажила всю глубину бедствия, которое несли с собой захватчики. Уже одним этим гитлеровцы, которым до поры до времени сопутствовал военный успех, подписали себе смертный приговор.

...В начавшемся наступлении наша 240-я прикрывала войска, освобождавшие район Духовщины. Этот населенный пункт немцы называли «ключом от крепостных ворот Смоленска». Взятие Духовщины с северного направления открывало бы нашим наступающим войскам прямой путь на Смоленск. Поэтому подступы к ней стали ареной кровопролитных боев.

Наступление 39-й армии протекало поэтапно. В первую очередь (с 28 августа по 10 сентября) был нанесен отвлекающий удар на участке Понизовье, Сущево. Потом (с 14 по 28 сентября), перегруппировавшись, силы фронта нанесли мощный удар по району Тетерино, Понизовье. Он оказался для противника неожиданным. На главном направлении вражеская оборона была прорвана, и фашисты вынуждены были отступать на юго-запад.

Наиболее ожесточенные бои происходили все-таки на первом этапе – в конце августа и в первой половине сентября. Авиация врага стремилась сорвать начавшееся наступление наших войск, нанося беспрерывные массированные удары по боевым порядкам наземных частей. И вся тяжесть борьбы в воздухе легла на истребителей нашей дивизии. Некоторые из тех воздушных боев, которые мы провели тогда, дают довольно полное представление о том, какая напряженная борьба шла в воздухе.

4 сентября на отражение налета вражеских бомбардировщиков вылетела восьмерка Як-9 из 42-го истребительного авиаполка. Вел группу лейтенант С. М. Бражнец.

Немцев наши летчики встретили на подходе к Духовщине. На высотах от двух до трех тысяч метров к линии фронта приближалось до двадцати немецких бомбардировщиков разных типов. Там были Ю-88, Хе-111 и До-215. Истребители разделились на две группы: одно звено возглавлял Сергей Бражнец, другое – звено прикрытия – лейтенант Григорий Герман. Но так как немецких истребителей поблизости не оказалось, оба звена одновременно атаковали бомбардировщиков.

Боевой порядок противника был нарушен. Развернувшись на сто восемьдесят градусов и даже не сбросив бомб, они рассыпались по звеньям и попытались уши в сторону Смоленска. [219]

В считанные минуты С. М. Бражнец сбил ведущего звена Ю-88, а его ведомый младший лейтенант А. С. Королев – правого ведомого. В то же время Григорий Герман, надежно прикрытый младшим лейтенантом И. Г. Чалмеевым, дважды атаковал звено До-215 и при каждой попытке сбивал по одному самолету. В результате в течение нескольких минут группа была рассеяна, бомбометание сорвано, два «юнкерса» и два «дорнье» сбиты. Наши пилоты потерь не имели.

В те же дни – описанные бои происходили в период с 4 по 8 сентября – во время другого вылета Сергей Бражнец шестеркой провел бой с девятью бомбардировщиками, которых прикрывали два ФВ-190. Одна паша пара завязала бой с «фоккерами», а две другие атаковали девятку. В ходе боя наши летчики сбили четыре «юнкерса» и один «Фокке-Вульф-190». Возвращаясь домой, они заметили еще одну вражескую группу – пять «юнкерсов» под прикрытием четырех истребителей. Снова завязался бой, в котором были сбиты один бомбардировщик и один «фоккер» врага. Таким образом, за один вылет шесть летчиков под командованием Сергея Бражнеца провели два воздушных боя и сбили семь самолетов противника.

Не менее результативно действовали летчики и других полков. 5 сентября звено гвардии лейтенанта Д. И. Кудрявцева за десять минут буквально разгромило крупную авиационную группу противника, в которой насчитывалось до 35 самолетов. Кудрявцев – летчик 80-го гвардейского полка – отличился еще в боях на Ленинградском фронте, где он за короткий период сбил больше десяти вражеских машин. В ту пору он был молодым летчиком, не имевшим до прибытия на фронт никакого боевого опыта. Сейчас, спустя каких-то три-четыре месяца, это был уже закаленный и искушенный воздушный боец.

Кудрявцев вел звено в направлении Смоленска, и вскоре наши летчики увидели до 25 немецких бомбардировщиков, которых прикрывали десять «фокке-вульфов». Д. И. Кудрявцев и М. Ф. Манулин с ведомыми разделились на пары. Первый связал боем истребителей, а другой атаковал бомбардировщиков. За десять минут схватки вражеская группа была рассеяна. Наши бойцы сбили два «юнкерса» и четыре «фоккера». Три машины из этого числа поверг М. Ф. Манулин.

Должен заметить, что наш первоначальный общий план – дать противнику сразу почувствовать нашу силу [220] – полностью себя оправдал. Уже через несколько дней после начала боев гитлеровцы стали искать новые тактические приемы. Наглость их истребителей как рукой сняло. Теперь они приближались к линии фронта, принимая все меры предосторожности. Впрочем, это их тоже не спасало: только за пять дней боев – с 4 по 8 сентября 1943 года – летчики нашей дивизии сбили 129 самолетов противника. Это можно было сравнивать с нокаутом: таких сокрушительных потерь за столь малый срок гитлеровская авиация на этом участке фронта раньше не знала. Тут сказалась и наша солидная подготовка, и глубокое осмысление ранее приобретенного опыта, и продуманная до мелочей тактика, и, конечно, отличные летно-тактические данные новых самолетов. И это с учетом того, что большую часть летного состава мы набрали из необстрелянной молодежи. Но в первых же боях молодые летчики отлично себя зарекомендовали.

Короче говоря, очень скоро мы почувствовали, что противник теряет уверенность и пытается менять тактику в поисках выхода. Один из таких тактических приемов заключался в том, что теперь гитлеровцы перед приходом своих бомбардировщиков высылали вперед группы истребителей с целью связывать боем наши группы. Поначалу эта уловка им удавалась: наша молодежь, завидев вражеских истребителей над полем боя, в состоянии бойцовского азарта шла в атаку. Гитлеровские летчики принимали бой, связывая наши пары, и в это время появлялись бомбардировщики. После того как однотипная ситуация повторилась два-три раза, нам стало ясно, что противник таким образом навязывает нам заранее продуманную тактику, и я дал указания летчикам в затяжные бои с немецкими истребителями не вступать, а связывать их боем малыми силами.

7 сентября восьмерка «яков» из 900-го полка прикрывала поле боя в районе Сущево, Прилесье. Ведущим был капитан А. М. Булочкин. Группа была эшелонирована по высоте – звено прикрытия во главе с лейтенантом Ф. Т. Бутурлиным находилось выше ударного звена Булочкина. Внезапно самолеты прикрытия были атакованы сверху двумя Ме-109. Их удар энергичным маневром был отражен, но тут же на ведомого Бутурлина лейтенанта А. А. Дюкова ринулись снизу два ФВ-190. Он вовремя заметил опасность, вышел из-под удара и предупредил ведущего. «Фоккеры» оказались на пересекающихся курсах с машиной Ф. Т. Бутурлина. Лейтенант довернул [221] свой «як» и тремя короткими очередями сбил головной «фокке-вульф». Втянуть наши истребители в затяжной бой на сей раз фашистам не удалось: потеряв самолет, они ушли. Наша группа продолжала прикрывать наземные войска.

В тот же день над передним краем произошел ожесточенный воздушный бой. Наши разведчики, находившиеся в воздухе, доложили, что к линии фронта приближается шесть девяток бомбардировщиков разных типов – Ю-87, Ю-88 и Хе-111. Колонну прикрывали 16 истребителей. Эти данные поступили на КП дивизии своевременно, и я поднял по две эскадрильи от каждого полка.

Поначалу все шло как по нотам: две головные девятки Ю-87 были атакованы нашими перехватчиками в тот момент, когда они делали перестроение для бомбежки с пикирования. Завершить его они не успели и начали уходить, так и не сбросив бомбы. Идущие следом две девятки «восемьдесят восьмых» все-таки попытались бомбить, но торопливо, неприцельно, и, спасаясь от наших атак, тоже вынуждены были повернуть обратно. Истребители врага оказали активное противодействие, однако обеспечить надежное прикрытие своих бомбардировщиков не смогли.

Что же касается двух замыкающих девяток «хейнкелей», то они подошли с некоторым интервалом во времени, когда поднятые мной эскадрильи уже вели бой с «юнкерсами» и самолетами сопровождения. Поэтому последней я ввел в бой третью эскадрилью 900-го полка, которой командовал старший лейтенант П. П. Просяник. В ее ударную группу входили замполит полка майор Кутасин, старшие лейтенанты Просяник, Лисецкий и Сысоев, лейтенант Думан и младшие лейтенанты Яшин, Русецкий и Трофимов. Восемь летчиков. Еще две пары – старший лейтенант Климов с лейтенантом Быковым и лейтенант Толстов с младшим лейтенантом Барановым – оставались в прикрытии. Они связали боем 16 истребителей противника, а ударная группа атаковала бомбардировщики.

Старший лейтенант Г. Ф. Лисецкий с ведомым ударил по ведущему, а пара старшего лейтенанта П. П. Просяника по правому звену Хе-111. Просяник поджег головной «хейнкель», но при этом так увлекся, что не заметил, как был сбит его ведомый П. В. Русецкий, который и обеспечил своему командиру эту успешную атаку. Другая ошибка командира эскадрильи заключалась в том, [222] что он открыл огонь с большой дистанции и потому быстро израсходовал боекомплект. Оставшись безоружным, Просяник вскоре подвергся ударам со стороны четырех немецких истребителей, которые окружили его и потянули на высоту. Таким образом, руководить боем своих летчиков комэск уже не мог. Набрав шесть тысяч метров, он перевел свой «як» в крутое пикирование, чтобы оторваться от наседавших фашистов. При этом старший лейтенант превысил максимально допустимую скорость – достиг семисот километров в час. Самолет только чудом не разрушился в воздухе. На земле обнаружилось, что фюзеляж был деформирован от перегрузок, местами отслоилась обшивка. К дальнейшим полетам машина была непригодна, и пришлось отправить ее в капитальный ремонт.

Оставшись в воздухе без командира, летчики эскадрильи тем не менее продолжали драться упорно и с должным мастерством: они сбили четыре «хейнкеля» и два «фокке-вульфа». Кроме младшего лейтенанта П. В. Русецкого в этом бою погиб и замполит полка майор И. О. Кутасин. Всего же при отражении налета летчики дивизия сбили 11 бомбардировщиков и 3 истребителя врага.

Все эти бои происходили в первых числах сентября. Только за пять дней – с 4 по 8 сентября – наши бойцы провели свыше пятидесяти воздушных боев и, как уже было сказано, нанесли противнику большой урон. И тогда он в очередной раз изменил тактику. Теперь гитлеровская авиация стала действовать крупными группами. В каждом налете, как правило, участвовало от 85 до 100 машин. После Ленинградского фронта такая тактика нам была не в новинку. Однако теперь для достижения успеха требовалось, чтобы каждый полк вылетал всем составом во главе с командиром. Другими словами, необходимо было целенаправленно использовать все силы дивизии, что исключало возможность патрулирования над передним краем. Если бы здесь были радиолокаторы типа системы «Редут», которые так помогали нам в боевых действиях на Ленинградском фронте, то многие решения, связанные с наиболее целесообразным использованием сил, значительно бы упростились. Но локаторов не было. В этих условиях напрашивался один выход: требовалось вести постоянное наблюдение за основными вражескими аэродромами. Кое-какой опыт в этом деле у нас уже был. 4 сентября, например, я выслал звено в [223] направлении Смоленска для свободной охоты и при этом поставил попутную задачу разведать смоленский аэродром. На подходе к нему звено обнаружило в воздухе до двадцати бомбардировщиков Хе-111. В тот момент взлетели еще и истребители прикрытия. Набрав высоту, они пристроились к «хейнкелям», и вся группа пошла на Духовщину. Командир звена сообщил обо всем этом на КП дивизии, после чего внезапно со стороны солнца атаковал бомбардировщики, расстроил их боевой порядок, сбил один «хейнкель». А мы тем временем подняли группу для отражения налета, и ей даже пришлось некоторое время выжидать. Этот эпизод со всей определенностью показал, насколько нам важно наблюдать за аэродромами противника, особенно бомбардировочной авиации.

Зная примерный период активности немецких бомбардировщиков, я высылал наиболее подготовленные звенья и пары охотников к тем вражеским аэродромам, на которых базировались бомбардировщики. Наши истребители, используя для маскировки солнце, дымку, облачность, находились несколько в стороне от аэродромов Сеща, Шаталово, Смоленск и, не вызывая никакой реакции со стороны врага, наблюдали взлет его самолетов, сбор их в группу, а затем и в общую колонну, видели, как пристраиваются к ней истребители прикрытия, и, конечно, определяли направление, куда после сбора следовала вся армада. Эти данные тут же передавались по радио на КП дивизии и полков, и нам обычно хватало времени не только для того, чтобы поднять самолеты, но и упредить противника, встретить огнем приближающуюся колонну за 10–20 километров до линии фронта.

Эта наша тактика ответных действий оказалась правильной. Эффективность их резко возросла. Вскоре нам стало ясно, что чем раньше мы атакуем колонну самолетов противника, тем неожиданнее это для него, тем больших успехов мы добиваемся. Иногда поднятые на отражение налета наши эскадрильи атаковали противника в тридцати километрах за линией фронта – то есть там, где враг обычно чувствует себя в безопасности и совершенно не ожидает удара. При этом необходимую часть сил, один из трех полков, мы всегда держали над линией фронта на тот случай, если какая-то группа немецких бомбардировщиков отрывалась от общей колонны и все-таки достигала переднего края. В те дни мы работали с полным напряжением, однако, несмотря на сложную [224] обстановку в воздухе, у наших летчиков не было того постоянного перенапряжения, с каким мы воевали на Северо-Западном и Ленинградском фронтах. Боевой настрой в полках был очень высок. Наши пилоты уже почувствовали свою силу. Теперь мы не оборонялись и в каждом бою стремились сразу же перехватить у врага инициативу. Мы заставляли его менять тактику. Надо сказать, что гитлеровцы шли на это не от хорошей жизни. Мы сами активно искали врага в воздухе и атаковали его повсюду. Бои шли ожесточенные, потери с нашей стороны, конечно, были неизбежны, но при этом никогда еще мы не вели боев с такой результативностью. Командующий 3-й воздушной армией был удовлетворен результатами боевых действий дивизии.

Но иногда наша боевая активность оборачивалась для нас неожиданной стороной. Передний край на стыке Калининского и Западного фронтов изгибался почти под прямым углом. Однажды, уже в середине сентября, два наших полка, как обычно в те дни, вылетели на перехват большой колонны бомбардировщиков противника. Разведчики своевременно доложили о том, что в направлении нашего участка фронта идут три группы самолетов по три девятки. Интервалы между ними составляли около 8–10 километров, всего же насчитывалось до 80–90 бомбардировщиков, не считая истребителей прикрытия. Мною был поднят третий полк. Колонна сильно растянулась, и появилась хорошая возможность внезапным ударом разгромить ее еще на маршруте. Командиры полков по радио доложили: «Цель видим». Я ожидал, что через несколько минут услышу доклад о ходе боя, но вместо этого последовал запрос: «Противник разворачивается на девяносто градусов вправо, после чего, видимо, пойдет на один из участков Западного фронта. Что предпринять?» «Атаковать на преследовании», – немедленно приказал я и тут же доложил командующему воздушной армией о принятом решении. К немалому своему удивлению, я получил приказ сажать истребители на свои аэродромы и быстро их заправлять.

– Вы свою задачу решили – и хорошо, – сказал командующий и добавил несколько слов о том, что обеспечение переднего края Западного фронта – не наша задача.

Я был обескуражен. Иметь выгодное тактическое положение для атаки и не воспользоваться этим? Но приказ есть приказ, и мне пришлось его выполнить. [225]

Чтобы запутать нас и дезориентировать, перемежая массированные налеты, противник иногда действовал и мелкими группами по 3–5 бомбардировщиков. Но с этими группами вполне справлялись наши пары и звенья, которые барражировали над линией фронта именно на этот случай. Поэтому мы не отвлекали силы от выполнения главной задачи, и немецкие крупные группы несли большие потери. О том, что они были весьма чувствительны для противника, говорило не только количество сбитых немецких самолетов, но и само поведение фашистов в воздухе. Теперь, завидев наши истребители, они нередко ложились на обратный курс и возвращались на свои аэродромы, так и не выполнив своей задачи. Иногда – как об этом рассказывалось в предыдущем эпизоде – гитлеровцы по ходу следования меняли объекты удара, поворачивая в других направлениях.

К середине сентября мы полностью контролировали обстановку в воздухе на своем участке фронта. Но «спокойная» жизнь продолжалась недолго. Ничего не добившись массированными налетами, противник снова перешел к тактике действий мелкими группами (по 5–8 бомбардировщиков в группе). Иногда между ними вклинивались группы покрупнее – до трех девяток. Их было много, появлялись они часто и в разное время дня. Тактика слежения и перехвата, которая сослужила нам хорошую службу, здесь не годилась: нам пришлось бы дробить и распылять свои силы, и при этом мы все равно при перехватах не добились бы хороших результатов. Поэтому мы снова перешли к непрерывному патрулированию над линией фронта в составе эскадрилий. И снова почувствовали, как остро не хватает нам радиолокационной станции: с ее помощью мы могли бы более эффективно бороться с многочисленными мелкими группами.

В те же дни до меня дошли сведения, что командующий воздушной армией получил радиолокационную станцию РУС-2 и развернул ее в районе штаба воздушной армии. Я попросил его передать станцию в распоряжение дивизии. Н. Ф. Папивин отказал, но я снова и снова обращался к нему с той же просьбой, и в конце концов он уступил и сообщил, что станция вышла ко мне.

Стояла осень, начались дожди, грунтовые дороги были в крайне плохом состоянии, а местами попадались труднопроходимые, заболоченные участки. Не было ничего неестественного в том, что где-то на одном из таких [226] участков станция застряла и не прибыла к нам вовремя. И вот именно тогда две девятки вражеских самолетов сумели отбомбиться по нашим войскам. Раздался телефонный звонок, и я услышал раздраженный голос командующего:

– Я передал тебе станцию, а ты допустил, чтобы противник бомбил наши войска. Ты куда смотришь?

Я ответил, что станция ко мне еще не пришла.

– Ах, вот в чем дело! Выпросил станцию и не интересуешься, где она?!

После этого разговора настроение было крайне неприятное. И от упреков командующего, и еще в большей мере оттого, что пропустили мы эти две девятки бомбардировщиков, хотя каждому воевавшему человеку понятно, что закрыть наглухо от авиации противника передний край фронта было делом в тех условиях невозможным.

Через некоторое время снова раздался звонок из штаба воздушной армии, и я услышал спокойный голос генерала Н. П. Дагаева:

– Расстроен? Принимай меры – выручай станцию. Видимо, она застряла или отказал двигатель.

Начальник штаба армии сказал, по какой дороге шла станция, и в заключение добавил:

– Работай спокойно.

Станцию нашли на другой день. Она застряла в лощине, но к вечеру была уже в расположении дивизии, в течение ночи ее развернули и к утру следующего дня включили в работу. Эту единственную на весь фронт станцию я не решился держать на поле боя – там ее легко могли уничтожить. Она была развернута в районе штаба дивизии. Используя опыт боев на Ленинградском фронте, мы установили на КП всех полков приемники и централизованно передавали сведения о воздушной обстановке.

Воевать теперь стало легче. Я сделал попытку снять регулярные наблюдения воздушных разведчиков за аэродромами противника: теперь все наиболее важные направления обеспечивала станция, и я стремился иметь под руками как можно больше готовых к бою истребителей. Но попытка ослабить наблюдение за вражескими аэродромами была, как оказалось, преждевременной. Однажды, когда наши наземные войска успешно наступали, станция отказала, и мы «ослепли» на несколько очень важных для нас часов. Пришлось срочно высылать к вражеским аэродромам воздушных разведчиков и усиливать [227] прикрытие поля боя непосредственным патрулированием.

Были и другого рода сбои.

Станция работала нормально, обстановка в воздухе была спокойной, но вдруг локатор дал засечку: у самой линии фронта появилась большая группа бомбардировщиков. А у нас в тот момент над передним краем патрулировало только одно звено. Я дал ему целеуказания и тут же поднял две эскадрильи. Но когда они появились над полем боя, враг уже успел отбомбиться и уйти. Одному звену справиться с тремя девятками Ю-88, находившимися под сильным прикрытием истребителей, конечно, было сложно.

Мы предъявили претензии к расчету станции РУС-2: как это, мол, можно было «проглядеть» такую группу? Но оказалось, что станция работала нормально и доклад о бомбардировщиках был сделан немедленно, едва лишь локатор засек их. Мы снова усилили воздушное наблюдение, и дня через два после этого случая наши разведчики доложили, что к линии фронта приближается группа бомбардировщиков противника. Станция РУС-2, однако, ничего не показывала: самолеты шли к переднему краю на малой высоте. Только в двадцати километрах от него они начали набор высоты и, достигнув двух тысяч метров, практически с ходу отбомбились. Теперь стало понятно, почему локатор давал засечку с таким запозданием.

Это многому нас научило. Вывод напрашивался сам собой: обеспечить надежный контроль за воздушной обстановкой можно только комплексно, сочетая все способы наблюдения. Мы использовали станцию, но при этом вели наблюдение за вражескими аэродромами, а также вменили в обязанность всем ведущим групп при встрече с противником сразу же передавать на КП данные о составе его группы, высоте, курсе, боевом порядке. Все данные наносились на планшет воздушной обстановки, и нам на КП была видна вся ситуация в воздухе.