Текст книги "Истребители"

Автор книги: Георгий Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Такая тактика, там, где она применялась, позволяла нам практически всегда иметь превосходящие силы на решающих направлениях. В конечном счете это и обеспечивало самое надежное и в то же время самое «экономное» применение своих сил. На Кубани эта тактика позволила завоевывать господство в воздухе даже на тех этапах сражения, когда объективно у нас сил было еще меньше, чем у противника.

Логика и опыт говорили за этот метод. Да и результаты боевых действий, казалось бы, прямо настаивают на переходе к такой тактике. Однако инерция консервативных привычек, самовнушение, совершенно ложное убеждение в том, что только непосредственное сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков гарантирует спокойную и уверенную обстановку, – все это оказалось сильнее разумных доводов.

В смысле психологии, скажем, летчиков-бомбардировщиков можно было понять. После того как в сорок первом, а в известной степени и в сорок втором годах наша бомбардировочная авиация, укомплектованная в массе изрядно устаревшими, тихоходными машинами, была буквально истерзана истребителями противника, у летчиков должно было возникнуть нечто вроде рефлекса незащищенности. Поэтому, когда дела стали улучшаться – и бомбардировщики появились современные, и истребителей стало больше, – летчики-бомбардировщики конечно же потребовали надежного обеспечения. А эту надежность они измеряли простым глазомером – если истребитель рядом, значит, все в порядке.

Переубедить перед началом операции командиров 1-й [270] гвардейской штурмовой и 6-й гвардейской бомбардировочной авиадивизий мне не удалось. Все знали, что в сражениях на Кубани и на Курской дуге эта тактика применялась в силу остроты положения (не хватало истребителей) по непосредственному энергичному требованию командующего ВВС Красной Армии маршала авиации А. А. Новикова. Но как только обстановка улучшалась, в воздушных армиях немедленно переходили к прежнему способу. В данном случае – в процессе Белорусской операции – в составе 1-й воздушной армии сил и средств было достаточно, и можно было гарантированно, практически без всякого риска, перейти на более прогрессивную тактику. Но ее элементы только частично использовались, когда бомбоштурмовые удары в ходе операции наносились большими силами. В целом же даже такой незаурядный командарм, как генерал-полковник Т. Т. Хрюкин, до конца психологически перестроиться на эту тактику не смог, хотя я ему дважды докладывал и предлагал эту тактику. Полагаю, оттого, что в прошлом Тимофей Тимофеевич, как и многие другие командующие воздушными армиями, тоже был летчиком-бомбардировщиком.

Так или иначе задача наша была абсолютно ясна. Мое собственное положение в ходе операции стало несколько иным, чем раньше: теперь я не был привязан к КП или ВПУ на линии фронта – эту роль взял на себя руководящий состав воздушной армии и некоторые командиры авиационных корпусов по назначению командующего. У меня вновь появилась возможность летать на боевые задания, что было очень важно для меня и как для летчика, и как для командира. Мой позывной – «Директор» – остался прежним.

Я твердо решил до предела уменьшить группы непосредственного прикрытия и ударную, которые не имели права отрываться от опекаемых Пе-2 и Ил-2, и создать еще одну, которая не была бы привязана к бомбардировщикам и штурмовикам. Этой группе следовало действовать с максимальной инициативой: отыскивать и первой связывать боем значительные силы вражеских истребителей, вести бой с отрывом от сопровождаемых самолетов, если это продиктовано обстановкой. На Ленинградском и Калининском фронтах это было не системой, а лишь отдельными эпизодами. Теперь же сил у нас стало достаточно, и можно было поступать так: если сегодня летчик, скажем, входит в группу непосредственного сопровождения, [271] то завтра он будет включен в число летчиков, ведущих свободный бой. Таким путем можно было сломать однообразие работы с пользой для дела.

Идея с чередованием групп в той ситуации была для меня каким-то выходом из создавшегося положения, которое поначалу я воспринял, прямо скажем, как тупиковое. Конечно, мелкие группы штурмовиков, которые без устали сновали туда-сюда, подавляя точечные цели, приходилось обеспечивать старым способом. Но все же в масштабах дивизии в эту работу мне удалось внести элемент новой тактики, и я стал смотреть на выполнение задач по сопровождению более спокойно.

Наступление

23 июня 1944 года войска 3-го Белорусского фронта перешли в наступление по всей полосе от Витебска до Орши.

В период артиллерийской подготовки бомбардировщики 6-й гвардейской авиадивизии полковника Г. А. Чучева нанесли удар на южном участке фронта в районе Орши. Там находились наиболее укрепленные рубежи вражеской обороны. Бомбардировщиков сопровождал 133-й гвардейский истребительный авиаполк. Я принимал участие в этом боевом вылете.

Должен заметить, что для активного участия авиации в полосе фронта дни 23 и 24 июня были не самыми удачными. Подвела погода. Утром в день начала наступления аэродромы базирования и поле боя были закрыты туманом. Вылет бомбардировщиков и 133-го гвардейского истребительного полка проходил в чрезвычайно сложных метеоусловиях. Только благодаря высокой подготовке летного состава он прошел успешно. На основании нашего доклада командующий воздушной армией приказал выполнять боевые вылеты мелкими группами. Это, конечно, значительно снижало ударные возможности нашей штурмовой и бомбардировочной авиации, но иного выхода в те дни не было.

Думаю, что это обстоятельство во многом объясняет тот факт, что на оршанском направлении события поначалу развивались не совсем так, как нам хотелось бы. Вражеская оборона здесь оказалась достаточно устойчивой. В течение всего дня 23 июня шел ожесточенный бой, в результате чего наши наземные войска лишь местами [272] вклинились в оборону противника на 2–3 километра, но прорвать ее не смогли. Именно в таких ситуациях бомбовый удар, осуществленный силами авиационной дивизии или корпуса, мог иметь решающее значение для развития дальнейшего успеха. К слову сказать, в ходе операции такие удары наносились неоднократно с большим последующим эффектом. Например, в полосе наступления правого крыла фронта около 100 «Петляковых» ударили по укреплениям в районе Богушевска, после чего наша пехота вошла в город без особых трудностей.

Ну а у нас под Оршей в первые два дня можно было наблюдать в воздухе привычную и вполне традиционную картину: частыми мелкими группами по 6–12 машин сновали к линии фронта и обратно Ил-2 и Пе-2, прикрытые двумя-тремя парами истребителей. Они подавляли точечные цели: где дот, где пулеметное гнездо, где орудие или минометную батарею. Истребители тоже принимали участие в этой работе, с малых высот расстреливали живую силу и технику врага. Два наших полка – 86-й гвардейский и 900-й – весь день обеспечивали работу «ильюшиных», а к исходу дня получили задачу штурмовать войска противника.

За первые два дня операции в сложных метеоусловиях летчики дивизии произвели 300 боевых вылетов на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. А поскольку наша авиация действовала мелкими группами, то и вражеские истребители постарались не упустить свой шанс.

Первыми в нашей дивизии 23 июня вступили в бой летчики 900-го истребительного полка. Шестерка «яков» под командованием капитана Ф. Ф. Рудычева сопровождала Ил-2 и встретила шесть Ме-109. «Мессеры» попытались атаковать штурмовиков, но ударная группа лейтенанта И. Ф. Василисина преградила им путь и прорваться к «илам» не дала. Один Ме-109 тут же над линией фронта был сбит, остальные вышли из боя и со снижением ушли на запад. Во время другого боевого вылета младший лейтенант Н. Н. Сорокин (тоже из 900-го полка) в стремительной атаке сбил «мессер», не допустив вражеских истребителей к нашим штурмовикам.

В те дни наши летчики заслужили немало благодарностей бомбардировщиков и штурмовиков. В первый день операции отличились летчики лейтенант И. И. Туманский и младший лейтенант И. И. Яременко. Сопровождая в паре [273] шестерку Ил-2, они встретили четыре Ме-109, которые, разделившись на пары, предприняли попытку атаковать одновременно и истребителей, и штурмовиков. Лейтенант Туманский это сразу понял и молниеносно отразил атаку первой пары, но при этом несколько оторвался от штурмовиков. Этим решила воспользоваться другая пара «мессеров», однако ведомый младший лейтенант Яременко атакой сверху сбил одного из них. В то же время Туманский, продолжая атаковать первую пару Ме-109, меткой очередью вывел из строя еще одну вражескую машину. Оставшиеся две вышли из боя.

Эту схватку наблюдал с земли начальник штаба 1-й воздушной армии генерал А. С. Пронин. Он высоко отозвался о мастерстве наших летчиков и объявил И. И. Туманскому и И. И. Яременко благодарность.

К исходу 24 июня наибольшего успеха достигли войска правого крыла фронта. Уже в первый день операции оборона противника там была прорвана на 50 километров по фронту, а к исходу 24 июня ширина прорыва увеличилась до 80 километров.

На оршанском направлении к этому времени оборона противника тоже оказалась прорванной. Этот успех был настолько важен, что в тот же день в приказе Верховный Главнокомандующий объявил благодарность войскам, отличившимся при прорыве вражеской обороны. В нем была отмечена и наша 240-я.

Только 25 июня части 11-й гвардейской армии прорвали тактическую зону обороны, и тогда были созданы условия для ввода в прорыв 2-го гвардейского Тацинского танкового корпуса генерала А. С. Бурдейного. На следующий день корпус вышел в тыл оршанской группировке противника, перерезал железнодорожную ветку Орша – Лепель, прорвал армейский рубеж обороны, подготовленный гитлеровцами в тылу на случай отхода с основного рубежа, полностью дезорганизовал управление и обстановку в тылу врага и уничтожил несколько крупных походных колонн противника с мотопехотой, самоходными орудиями и артиллерией, которые он подтягивал к Орше из глубины. Активный рейд танкистов-тацинцев в тыл гитлеровцев во многом предопределил дальнейшее развитие событий на оршанском направлении, в результате чего 27 июня войска 31-й и 11-й гвардейской армий ворвались в Оршу.

В то время как тацинцы расшатали и дезорганизовали вражескую оборону под Оршей и ее тылов, 5-я гвардейская [274] танковая армия П. А. Ротмистрова, введенная в прорыв на богушевском направлении, вышла на Минскую автомагистраль и к исходу дня 26 июня овладела городом Толочин. В эти дни – с 25 по 27 июня – фронт вражеской обороны рухнул на большом пространстве, и противник начал повсеместно неорганизованный отход к Березине. Подвижные соединения 3-го Белорусского фронта при активной поддержке авиации быстро продвигались на запад, отрезая гитлеровцам наиболее важные пути отступления.

На страницах шеститомника «История Великой Отечественной войны», посвященных Белорусской операции, большое внимание уделяется действиям авиации. В частности, там сказано: «Авиационные соединения наносили удары по отступающему врагу. Особенно эффективно действовали летчики 1-й гвардейской штурмовой авиационной дивизии под командованием полковника С. Д. Пруткова. Они почти полностью парализовали движение немецко-фашистских войск по железной и шоссейной дорогам на участке Орша – Борисов». Эта эффективная работа штурмовиков была обеспечена летчиками 240-й истребительной авиадивизии.

В первые два дня боев авиация противника базировалась на тыловых аэродромах и действовала пассивно. В дальнейшем активность ее возросла – особенно в период боев за Оршу. В связи с этим 25 и 26 июня было нанесено несколько ударов по основным вражеским аэродромам. Пикировщики Пе-2 бомбили аэродромы Борисов, Докудово и Орша. Удар по оршанскому аэродрому нанесла 6-я гвардейская бомбардировочная авиадивизия. Как обычно, наши истребители прикрывали «Петляковых» полковника Г. А. Чучева. Я участвовал в этом вылете и своими глазами видел высокую результативность работы летчиков 6-й гвардейской бомбардировочной авиадивизии. В то время на оршанском аэродроме базировалась известная 51-я истребительная эскадра противника «Мельдерс». Впоследствии в наши руки попали некоторые документы штаба этой эскадры. В одном из них говорилось: «25.6.44 аэродром Орша был подвергнут сильной бомбардировке. Несмотря на предупреждения о появлении самолетов противника, ни одна машина не смогла подняться в воздух... Командный пункт эскадры в результате прямого попадания сгорел, и управление частями на некоторое время было потеряно»{14}. [275]

25 и 26 июня были приняты и другие меры – в частности, мы значительно усилили прикрытие наземных войск, особенно на направлениях главных ударов. Например, над сравнительно узким участком прорыва под Оршей, где действовала и 240-я, в воздухе одновременно барражировало не менее 100 наших истребителей. Они ходили мелкими группами на разных высотах и в разных направлениях. У земли видимость оставалась скверной. Возникало опасение, что при такой концентрации машин становится реальной возможность столкновения.

Выше 1000–1500 метров видимость была хорошей. Над нашим верхним эшелоном истребителей шныряли на большой скорости отдельные четверки и пары «мессеров» и «фоккеров», и летчикам даже при таком собственном превосходстве приходилось быть очень осмотрительными: в любой момент можно подвергнуться внезапной атаке.

26 июня летчики 240-й авиадивизии произвели 170 самолето-вылетов, обеспечив надежным прикрытием 37 групп штурмовиков (всего 234 самолета) и 4 группы бомбардировщиков (72 самолета). В воздушных боях в этот день они сбили 8 истребителей противника.

Уже известный читателю И. И. Туманский в составе группы, которую вел майор А. Н. Деркач, сопровождал в этот день штурмовиков. На подходе к линии фронта пилоты увидели панораму ожесточенного боя. Он шел и на земле, и в воздухе. В стороне от нашей группы горящими факелами падали машины. Определить, наши это или немецкие, с первого взгляда было невозможно. Обстановка требовала предельного внимания.

– Справа впереди – шесть «фоккеров», – доложил по радио ведущему Туманский.

ФВ-190 шли выше нашей группы метров на восемьсот – тысячу. Было ясно, что они пропустят группу сопровождения, а потом попытаются с левого разворота атаковать штурмовиков сзади.

– Атакуем их сразу, как только штурмовики начнут работать, – предупредил майор Деркач.

Далее все происходило в стремительном темпе. Когда штурмовики вышли на цель, звено Туманского внезапно атаковало «фокке-вульфы». Этого гитлеровцы не ожидали. Сразу же вспыхнул и стал падать на наши боевые порядки один «фоккер». Оставшиеся ФВ-190 разделились на две группы. Одна попыталась оттянуть наше атакующее звено в сторону, чтобы дать возможность [276] другим «фоккерам» атаковать Ил-2. Но обмануть такого опытного бойца, как И. И. Туманский, было трудно. Умело маневрируя, он со своим звеном связал боем все «фокке-вульфы» и вынудил их драться в стороне от штурмовиков. Между тем «илы», построившись в круг, начали штурмовать скопление танков и огневые позиции вражеской артиллерии. В разгар этой работы майор А. Н. Деркач вдруг увидел выскочивший откуда-то одиночный ФВ-190, который приближался к Ил-2. Майор дал полный газ, подошел к «фоккеру» на дистанцию сто метров и длинной пушечной очередью поджег его. Другую атаку вражеских истребителей успешно отбили молодые летчики В. П. Бойко и А. А. Дюков. «Илы» закончили штурмовку, построились в боевой порядок и взяли курс на свой аэродром. Майор Деркач приказал Туманскому снизиться и прикрыть их открытый фланг. Ни одному немецкому истребителю прорваться к штурмовикам не удалось.

27 июня, когда наши войска взяли Оршу, был объявлен приказ Верховного Главнокомандующего, выражавшего благодарность войскам, отличившимся в боях за город. Наша 240-я истребительная авиадивизия тоже была отмечена. Таким образом, в ходе Белорусской операции мы получили уже вторую благодарность. Особо отличившимся частям было присвоено почетное наименование Оршанские. В 240-й авиадивизии Оршанскими стали сразу два авиационных полка: 133-й гвардейский и 900-й.

В тот же день, вечером 27 июня, мы получили приказ командующего воздушной армией, не прекращая боевой работы, перебросить дивизию на аэроузел Толочин. Наши подвижные соединения, быстро продвигаясь к Березине, нуждались в авиационной поддержке и надежном прикрытии с воздуха. Поэтому требовалось перебазироваться в ходе непрерывной боевой работы.

В 2 часа ночи передовые команды инженерно-технического состава, комендатуры батальонов аэродромного обслуживания, первый эшелон штаба дивизии и рота связи уже убыли к новому месту базирования. Утром 28 июня – точнее, к 10.00 – по радио мне доложили, что все готово к приему машин. Группы вылетали на задание по боевому графику, а производить посадку должны были уже на новый аэродром.

В те дни на больших территориях восточнее Березины, в обширных лесисто-болотистых массивах, сложилась [277] своеобразная обстановка. И наши наступающие войска (особенно подвижные части), и немецкие полуразбитые, отходящие и отчасти деморализованные группы пытались как можно быстрее выйти к Березине. Гитлеровцы – для того чтобы переправиться через реку, закрепиться за ней, использовать ее как серьезный естественный рубеж обороны и, таким образом, хоть отчасти стабилизировать обстановку, после того как фронт обороны рухнул под Витебском и Оршей. Наши, само собой разумеется, стремились раньше выйти к переправам, чтобы не дать этой возможности противнику. Нередко в те дни наши и немецкие колонны двигались параллельными лесными дорогами, неожиданно настигая друг друга. Там, где накануне прошли наши танковые бригады, на следующую ночь могла оказаться крупная немецкая часть.

Конечно, противник отходил в массе своей беспорядочно. Но он был хорошо вооружен (некоторые колонны имели танковое охранение, самоходную и нолевую артиллерию) и главное – в его группировках, колоннах и частях насчитывалось много тысяч солдат и офицеров. Бригады одного только 2-го гвардейского танкового корпуса на пути своего движения к Березине разгромили несколько таких крупных колонн противника, причем с некоторыми из них пришлось вести тяжелый многочасовой бой. А если представить, что такая колонна ночью или перед рассветом внезапно выходит на твой полевой аэродром? В ходе Белорусской операции такие случаи не были редкостью.

28 июня с нового аэродрома я вылетел на боевое задание. В тот день мы сопровождали Пе-2 из дивизии полковника Чучева. Бомбардировщики отбомбились по резервам противника, подходящим к Березине с запада. Поработали «пешки», как всегда, отлично. Это были мастера высокого класса – такие же, как и летчики-штурмовики полковника Пруткова. Неслучайно командующий воздушной армией с таким вниманием относился к этим двум авиадивизиям.

Вернувшись после вылета, я не успел еще выйти из самолета, как к нему подъехал на машине начальник штаба дивизии полковник И. Ф. Тараканов и доложил, что отходящие южнее автомагистрали войска противника неожиданно повернули на север, движутся в направлении Толочина и что головные части врага уже находятся на расстоянии четырех-пяти километров от шоссе. Начальник [278] штаба заметно волновался и считал, что надо эвакуироваться. Все необходимые распоряжения были им отданы, части к эвакуации подготовлены и ждут моего решения.

– Воздушную и наземную разведку организовали?

Оказывается, нет, так как на это не было времени.

– В штаб армии доложили?

Да, это сделано. Какие поступили указания? Пока никаких. Из этого следует, что отбиваться как-то надо сейчас. И немедленно.

– С первой гвардейской штурмовой не говорили, чтобы нанести удар по головным частям противника?

Оказалось, что нет.

– Срочно договоритесь с командованием штурмовой авиадивизии о перенацеливании очередных групп Ил-2 для удара по подходящему противнику, – приказал я. – И доложите об этом в штаб армии. Я вылетаю в паре на разведку и буду над немецкой группировкой. Постараюсь определить ее состав. Перенацеленным штурмовикам слушать мою команду. Цель, которую нужно атаковать, кроме указаний по радио продублирую пикированием. Кроме этого, имейте наготове несколько наших звеньев для штурмовых действий по подходящему противнику. Готовность к срочному перебазированию не снимать и ждать моих указаний.

Ну вот как будто бы все. Вся надежда теперь на наших друзей – штурмовиков. Мы их выручаем в воздухе. Смогут ли они сейчас выручить нас?

В паре с инспектором по технике пилотирования майором В. И. Скупченко вылетел в указанный район. Это практически рядом.

Гитлеровцы находились в густом лесу. Состав установить трудно... Но там, где лес пореже, видны автомашины, люди, даже танки. Нас обстреляла зенитная артиллерия. Немцы, видимо, вооружены неплохо, если ведут себя столь активно. По площади можно было предположить, что под нами – отдельно отходящий разбитый полк. На проселочных дорогах, ведущих к этому району, подходящих войск противника не было видно. Части обнаруженной группировки на автомагистраль еще не вышли, находились километрах в полутора – двух от нее. Вероятно, гитлеровцы оценивали обстановку.

Подошла шестерка Ил-2. Устанавливаем с ней связь. Задача штурмовикам уже поставлена. Я пикированием [279] в центр скопления врага показываю цель. Ответ – все ясно.

По этой группировке действовали всего две шестерки Ил-2, но их вполне хватило, чтобы ликвидировать угрозу нашему аэродрому. Вскоре отдельные автомашины и танки были обнаружены уходящими от автомагистрали на юг.

Во второй половине этого же долгого дня 28 июня командующий воздушной армией по телефону сообщил, что передовые части 5-й гвардейской танковой армии вышли к Березине в районе Борисова и с утра 30 июня будут форсировать реку.

– Вам надлежит надежно прикрыть форсирование, – приказал Т. Т. Хрюкин. – Немедленно выезжайте на место, согласуйте все вопросы с Ротмистровым по обеспечению форсирования...

Взяв радиостанцию и оперативную группу, в которую вошли штурман, связист и оператор, я выехал в район Борисова. Автомагистраль была забита войсками. Продвигались мы медленно, особенно нас связывала радиостанция. Расстояние в 80 километров преодолевали более двух часов.

На опушке леса, откуда хорошо просматривалась река, я увидел палатку, возле которой стоял часовой. Войдя в нее, спросил у офицера, как найти командующего армией П. А. Ротмистрова.

– Я вас провожу, – ответил он. – Это недалеко.

Оказалось, действительно совсем рядом. В лесу, метрах в двухстах от опушки, стояло несколько палаток. В одной из них находился командарм. Я представился и доложил, что прибыл для организации прикрытия района форсирования Березины.

На рабочем столе командующего 5-й гвардейской танковой армией была развернута карта. Он изложил мне порядок форсирования реки одновременно по двум переправам.

– Начало форсирования, – сказал П. А. Ротмистров, – завтра в 9.00. К этому времени части и соединения армии займут исходные районы. Расчетное время форсирования боевыми частями без тылов 5–6 часов. Необходимо надежно прикрыть войска армии в течение всего этого времени. Мой КП на опушке леса.

240-я истребительная авиадивизия в тот период продолжала выполнять и другие важные задачи, ответственность за которые с меня как с командира никто не [280] снимал. Поэтому для прикрытия танковой армии на период форсирования Березины я мог выделить только один полк. При таком быстром развитии событий, когда обстановка на фронте менялась с часу на час, система оповещения, естественно, не работала, а своей радиолокационной станции у меня не было. Стало быть, оставалось единственное решение: организовать непрерывное патрулирование над переправами в течение всего форсирования. Причем смена эскадрилий должна происходить в воздухе в районе патрулирования. Итак, начиная с 8 часов 30 минут 30 июня наши летчики должны висеть над переправами.

Так и было сделано.

С самого утра все шло нормально. Наши летчики барражировали над переправами, ход форсирования я наблюдал собственными глазами, готовый в любой момент скорректировать действия своих истребителей. В период между 10 и И часами я увидел подходящую с запада группу самолетов. Группа шла на бреющем – так обычно ходили наши штурмовики. Да и строй группы показался мне привычным, и я решил, что это очередная группа «горбатых», которые отработали за рекой и теперь возвращаются назад. К слову сказать, это была уже не первая группа, которая так возвращалась из-за Березины. Поэтому я не обеспокоился.

И вдруг послышались взрывы бомб небольшого калибра. Оказалось, что это «фоккеры». Всего их было восемь, сбросили они мелкие бомбы – «лягушки», и не по переправе, а по передовым частям танковой армии, которые уже переправились.

Я стоял с П. А. Ротмистровым возле его КП. Тут же находилась наша радиостанция с оперативным расчетом. Тотчас я передал нашим летчикам, что на малой высоте в районе переправ действуют вражеские штурмовики. Два звена немедленно спикировали в этот район, но перехватить «фокке-вульфы» не успели. Те сбросили свои бомбы с одного захода и на максимальной скорости ушли на запад. Оплошность, конечно, досадная, хотя переправы и не пострадали.

В первое время на КП танковой армии еще не было точных данных о последствиях этого налета, но я был уверен, что никакого серьезного ущерба нашим переправившимся частям немцы не нанесли: бомбы были мелкие, сброшены торопливо и явно неприцельно. Но П. А. Ротмистров отреагировал на этот эпизод гораздо [281] острее, чем можно было ожидать. На повышенных тонах он заявил мне, что я – ни больше, ни меньше – сорвал форсирование и что он немедленно доложит в Ставку лично Верховному Главнокомандующему об этом безобразии как о невыполнении боевой задачи. Для меня все принимало крутой оборот.

Тут же на КП стали поступать доклады от передовых частей, из которых я узнал, что ни материальная часть, ни личный состав не пострадали. Даже раненых не было. Как я предполагал, гитлеровцы прежде всего заботились о том, чтобы вовремя унести ноги и сыпанули свои «лягушки» в сторону от войск, на лес. Слыша эти доклады и полагая, что инцидент исчерпан, я сказал командарму, что можно продолжать форсирование (как только «фоккеры» начали бомбежку, он его приостановил). Но Павел Алексеевич, не реагируя на мои слова, уже диктовал донесение в Ставку. Кончив диктовать, он продолжал ругать меня, говоря, что вместе с такими командирами воевать нельзя. Неизвестно, чем бы для меня это кончилось, но тут к нам подошел человек в кожаном пальто без погон. Еще когда Ротмистров отчитывал меня, я увидел его. Он шел к нам вдоль опушки леса один, без всякого сопровождения, и люди, занятые своими делами, не обращали на него внимания. Несколько последних крепких слов, сказанных командующим танковой армией по моему адресу, он, кажется, услышал.

– Товарищ Ротмистров, что вы шумите? Это война, а не игра на картах. На фронте все бывает. Бывает и похуже. – С этими словами человек в кожаном пальто подошел к нам, и я узнал командующего фронтом генерала Ивана Даниловича Черняховского.

– Я всю картину наблюдал, – продолжал Черняховский. – Ничего страшного не произошло. Вам без шума надлежит ускоренно продолжать форсирование. Вы недопустимо запаздываете: передовые соединения фронта уже находятся на подступах к Минску.

Черняховский сел в подошедший «виллис» и уехал.

Дальнейшее форсирование прошло спокойно.

На рассвете 1 июля соединения 11-й гвардейской армии генерал-полковника К. Н. Галицкого во взаимодействии с частями 5-й гвардейской танковой армии и 31-й армии генерал-лейтенанта В. В. Глаголева освободили Борисов.

За короткое время в ходе Белорусской операции все полки 240-й истребительной авиадивизии получили почетные [282] наименования. Если 133-му гвардейскому и 900-му истребительному авиаполкам было присвоено наименование Оршанских, то 86-й гвардейский стал Борисовским.

За неделю боевых действий – с 23 по 30 июня 1944 года – летчики нашей дивизии непосредственным сопровождением обеспечили 133 группы штурмовиков в составе 923 самолетов Ил-2. В те же дни было обеспечено прикрытие 31 группы бомбардировщиков Пе-2 и «Бостон» – всего 271 машина. Ни штурмовики, ни бомбардировщики потерь не имели. Этот факт в данном случае – определяющий для понимания той высокой оценки, которую заслужили в приказах Верховного Главнокомандующего, командования фронта и воздушной армии летчики 240-й авиадивизии.

По соотношению побед и потерь в воздушных боях оценить работу полков нашей дивизии было бы невозможно: за неделю мы сбили всего 17 самолетов противника, но при этом потеряли 16 своих машин и 9 летчиков. Эти цифры, по-моему, наглядно подтверждают вышеизложенный тезис о консервативности той тактики сопровождения, которой мы придерживались. При подавляющем нашем превосходстве в воздухе приведенные цифры отражают не что иное, как вынужденное оборонительно-пассивное состояние истребителя, когда он накрепко «привязан» к своим подопечным. Гитлеровцы ведь тоже знали слабые стороны этой нашей тактики.

* * *

После освобождения Борисова ваши войска начали продвижение вдоль автомагистрали к Минску. 5-й гвардейской танковой армии было приказано к исходу 2 июля овладеть столицей Белоруссии. Однако ворваться в этот день в Минск танкистам Ротмистрова не удалось. На своем пути следовавшие за ними соединения 11-й гвардейской и 31-й армий встретили упорное сопротивление гитлеровцев. Видимо, уже во время боев за Борисов фашистскому командованию было ясно, что основной удар войска 3-го Белорусского фронта наносят вдоль Минского шоссе. Поэтому оно стянуло сюда все, что могло: остатки пехотных и танковых дивизий, срочно переброшенные из Польши отдельные полки СС, много артиллерии. Обширные леса и болота, простиравшиеся по обе стороны автомагистрали, не позволяли соединениям танковой армии широко использовать маневр с целью [283] обхода основных узлов обороны противника, поэтому наступление вдоль Минского шоссе развивалось медленнее, чем намечалось.

Успешнее продвигался к Минску после освобождения Орши 2-й гвардейский танковый корпус генерала А. С. Бурдейного. Он устремился к столице Белоруссии южнее Минского шоссе. С помощью партизанских проводников гвардейцы-танкисты преодолели трудные районы болотисто-лесистой местности, 2 июля совершили блестящий маневр, обойдя с юга остатки борисовской и смолевичской группировок врага, разбили сильный его заслон на подступах к Минску и к исходу дня сосредоточились под стенами города. На рассвете 3 июля танковые бригады корпуса ворвались в Минск. Когда они вели бой в центре города, с юга подошел 1-й гвардейский танковый корпус генерала М. Ф. Папова, действовавший в составе 1-го Белорусского фронта. Совместными усилиями двух танковых корпусов и подтянувшихся частей 11-й гвардейской и 31-й армий к исходу дня 3 июля столица Белоруссии была очищена от врага. 5-я гвардейская танковая армия в течение этого дня главными силами обошла город с севера, вышла в район северо-западнее Минска и отрезала противнику пути отхода на Молодечно. Пройдя с боями через город, 2-й гвардейский Тацинский танковый корпус генерала А. С. Бурдейного к исходу 3 июля занял позиции западнее его. В юго-западном направлении пути отхода противнику были перерезаны войсками соседнего фронта. Таким образом, крупная вражеская группировка, все еще находившаяся в районах восточнее Минска, попала в окружение.