Текст книги "Истребители"

Автор книги: Георгий Зимин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

После таких наставлений все летчики, разумеется, выразили готовность действовать ночью. Но дело, однако, оказалось не простым. Некоторых командиров звеньев – опытных бойцов – после первых проб пришлось от ночных полетов отстранить: прежние их навыки тут мало чем могли помочь, а новые за такой короткий срок выработать невозможно. Когда риск был явно выше допустимого, я решительно запрещал ночные полеты тому или иному летчику и старался, разумеется, это делать в такой форме, чтобы самолюбие его нисколько не страдало.

На следующий день, докладывая генералу Т. Т. Хрюкину о том, что мы приступили к боевым действиям ночью, я попросил его выделить нам хотя бы два посадочных прожектора. Командующий обещал выделить только один и в тот же день обещание выполнил. К сожалению, эта помощь Тимофея Тимофеевича проблемы не решила: пришлось продолжать полеты в тех же невероятно сложных условиях.

Поиск и перехват ночью, как говорили сами летчики, оказались делом более трудным, чем они себе представляли [312] после моих инструкций. Требовалось отличное зрение, чтобы по едва заметным выхлопам двигателя обнаружить бомбардировщик, и высочайшая техника пилотирования, чтобы не потерять его при выходе в атаку. «Ночников» в части, для которых эти вылеты в течение нескольких дней стали нормой, набралось всего 12 человек. Это, в принципе, немало и говорило о высокой летной подготовке в полку. Но опять же из этих двенадцати регулярно обнаруживали и атаковали противника только шесть летчиков, причем некоторые из них ухитрялись провести даже две атаки – по разным бомбардировщикам. Трассы огня хорошо были видны с земли, и потому мы знали, у кого состоялся перехват.

Этот период боевой деятельности длился в течение десяти ночей. За ночь в среднем было по 5–7 перехватов. Ни один вражеский самолет на наших глазах сбит не был. Сколько было повреждено, мы не знали.

Но результат всего этого дела, в эффективность которого мало кто верил, оказался неожиданным. Главное, резко сократилось количество бомбардировщиков противника, участвовавших в ночных налетах. Потом мы загнали их на высоты 5–6 тысяч метров, а с таких высот эффективность бомбардировок резко снижалась и практически не срывала работу станций выгрузки. И последнее, самое неожиданное – та оценка, которую дал противник нашим ночным вылетам. Через две недели после начала наших ночных полетов нам была передана разведсводка фронта, в которой сообщалось: немецкое командование сделало вывод, что на советско-германском фронте (был указан наш район) в советских ВВС появилась специально подготовленная часть ночных истребителей-перехватчиков, оборудованных станциями перехвата и системами прицеливания. При этом гитлеровские высокие «спецы» разработали и предложили рекомендации своим летчикам-бомбардировщикам, в которых объясняли, как действовать при появлении советских ночных перехватчиков. На документе была пометка Тимофея Тимофеевича Хрюкина: «Это – награда за ваши действия». Читая, я вспомнил, с чего началось: телефонный звонок командующего, моя поспешная реакция и его спокойная фраза напоследок: «А ты все-таки подумай, может, что-нибудь и сделаем...» В результате не только сделали, но и довольно серьезно дезориентировали командование противника. Эта история еще раз позволила мне оценить мудрость нашего командующего, [313] его способность находить необычные решения сложных задач. Эти решения не раз вводили в заблуждение противника, загоняли его практически в психологический тупик. В своих смелых, часто дерзких расчетах командующий опирался на бесконечную веру в мастерство и отвагу наших летчиков и их командиров.

Что же касается моих выводов из этой истории, то я сразу заинтересовался фактом – случайно или не случайно одни и те же шесть летчиков обнаруживали и атаковали противника ночью? Есть ли какая-то связь между ними и летчиками, которые всегда днем видят противника раньте всех и дальше всех. Еще в начале войны, как читатель, видимо, помнит, я обратил внимание на то, что в каждом полку есть несколько летчиков, которые всегда первыми обнаруживают цели. Когда я командовал полком на Северо-Западном фронте, мы использовали таких людей в интересах всей боевой группы. Но кадры со временем меняются. Меняются командиры полков и эскадрилий. И какие-то цепные крупицы опыта теряются. В том, что эту особенность зрения некоторых летчиков мы в последние месяцы перестали использовать, была и моя вина: как командир дивизии я упустил этот нюанс из поля зрения, не напоминал об этом в полках. Но теперь вернулся к этому вопросу вновь вовсе не из праздного любопытства. В прошедшей операции мы понесли значительные потери, в частности, и из-за плохой осмотрительности истребителей в воздухе. Когда я стал говорить о необходимости использовать индивидуальные особенности зрения некоторых летчиков, это было воспринято как нечто новое. Подтверждался известный афоризм: новое – это хорошо забытое старое. Общими усилиями скоро выяснили, что в полку есть семь человек, которые отличаются особой зоркостью. В ночных полетах из этих семи участвовали шесть. Один был болен. Как раз те шесть летчиков, которые и атаковали противника. Вывод был ясен: одни и те же летчики видят раньше всех и дальше всех как днем, так и ночью. Это было важно знать на будущее.

* * *

В то время когда истребители 133-го гвардейского авиаполка перехватывали немецкие бомбардировщики по ночам, чем в высшей степени озадачили командование противника, 86-й гвардейский и 900-й истребительные авиаполки вели напряженную боевую работу. Большую [314] часть вылетов производили на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. Особенно – штурмовиков. Полки нашей и 1-й гвардейской штурмовой дивизий часто базировались на одних и тех же аэродромах. Пилоты хорошо знали друг друга и в воздухе, и на земле. Совместное участие в борьбе, взаимное уважение, личная дружба между истребителями и штурмовиками – все это способствовало результативности боевых действий. Несмотря на то что нашим бойцам почти в каждом вылете на сопровождение приходилось вести воздушные бои, штурмовики по-прежнему от люфтваффе потерь не имели. Но летчикам-истребителям дивизии приходилось работать с большим напряжением.

Действовали штурмовики по-прежнему по старой тактике: летали чаще мелкими группами. Необходимость прикрывать каждую из них распыляла и силы истребителей. Даже больше: при вполне безбедном положении нам снова стало не хватать сил для надежной опеки друзей. И снова наши летчики парами и звеньями вынуждены были вести бои с численно превосходящим противником. Этот печальный парадокс – следствие все той же, не самой лучшей, но укоренившейся тактики. При случав я вновь попытался изложить командующему мою точку зрения. Ну что может сделать шестерка «илов»? Типичная ситуация выглядела так: застопорилось где-то продвижение на участке батальона или стрелковой роты – вызывают штурмовиков. Подходит шестерка «горбатых» и начинает подавлять, скажем, дзот. Справится с этим – пехота продвинется на сотню-другую метров, и снова задержка. Снова надо подавлять огневые точки. И так по всей полосе наступления весь день, без конца.

Возражений командующий обычно не высказывал. Но, выслушав, ответил примерно следующее: «Ты же знаешь, в наземных войсках большие потери, части не укомплектованы до штатных норм, и им нужна именно такая поддержка, при которой огневые точки, доты, дзоты уничтожаются с воздуха точечными ударами. Истребители это и обеспечивают».

Больше я этот вопрос не поднимал. Справедливости ради надо отметить, что в целом на 3-м Белорусском фронте чаще, чем где-либо, бомбоштурмовые удары наносились крупными силами. Особенно в тех случаях, когда надо было бить по скоплениям вражеской живой силы и техники. Но в целом положение оставалось прежним, и что-либо изменить было чрезвычайно трудно. [315]

Однажды на одном из участков фронта возникла сложнейшая обстановка, и командующий приказал поднять сразу большую группу Ил-2. Большую – значит, минимум полк. А где его взять, если с утра, как обычно, все силы разбиты на мелкие группы и задействованы по графику? Наши друзья из 1-й гвардейской штурмовой авиадивизии с трудом собрали группу в 12 самолетов. А у нас в тот момент положение оказалось еще труднее: даже звена выделить на сопровождение не могли – не было. А ждать нельзя ни минуты! Пришлось выделить только одну пару. В этот боевой вылет пошел командир эскадрильи 900-го авиаполка старший лейтенант П. П. Просяник с ведомым младшим лейтенантом В. А. Волковым. Пара была сильная, имевшая большой боевой опыт, но все же это была только пара.

Когда группа приближалась к переднему краю, она была атакована шестью истребителями «Фокке-Вульф-190». Собственно, атаке подверглись в первую очередь два наших «яка». Самолет младшего лейтенанта Волкова был подбит. Он, с трудом удерживая поврежденную машину в воздухе, стал тянуть к нашему ближайшему аэродрому. Посадку младший лейтенант произвел благополучно лишь потому, что «фоккеры» не стали его преследовать: перед ними была более заманчивая цель – двенадцать «ильюшиных», сопровождаемых теперь лишь одним истребителем.

В этой сложной ситуации наши летчики действовали толково и хладнокровно. Штурмовики по команде ведущего встали в левый оборонительный круг на высоте 800 метров и таким образом прикрыли друг друга своими мощными огневыми средствами. П. П. Просяник снизился на одну высоту с «горбатыми» и встал в правый внешний круг. Он ходил вокруг штурмовиков на встречном к ним движении и отсекал попытки «фокке-вульфов» разорвать оборонительный круг «илов». А штурмовики прикрывали своим огнем П. П. Просяника, когда вражеские летчики делали попытки атаковать его с задней полусферы.

Этот бой продолжался четверть часа. Прорваться к Ил-2 гитлеровцам не удалось. Не добившись успеха, «фоккеры» ушли на свой аэродром. После этого наши штурмовики выполнили поставленную задачу и вернулись без потерь в сопровождении того же старшего лейтенанта П. П. Просяника.

Со своего ВПУ этот бой наблюдал командующий, [316] Т. Т. Хрюкин тут же по радио передал благодарность всем пилотам, участвовавшим в этом вылете. Старший лейтенант П. П. Просяник получил также благодарность от командования 1-й гвардейской штурмовой авиадивизии. В данном случае благодаря высокому мастерству и большому опыту наших летчиков все обошлось благополучно, но подобных ситуаций, очень рискованных, могло бы быть и значительно меньше.

* * *

К концу сентября численный состав авиации противника на нашем направлении уменьшился до 440 самолетов (220 бомбардировщиков и 150 истребителей). В те дни гитлеровцев беспокоило положение на западном направлении – наши войска захватили плацдармы на Висле.

240-я авиадивизия выполняла прежние задачи: сопровождала штурмовиков и пикировщиков, действовавших по скоплениям пехоты, танков, артиллерийским и минометным батареям на переднем крае противника, по железнодорожным узлам и коммуникациям в районах Сувалки, Лещево, Шакяй. Лучшие наши экипажи вели воздушную разведку и фотографирование войск противника в полосе до Балтийского моря и дальше вплоть до Либавы.

В последние дни сентября напряжение борьбы в воздухе резко упало. Мы провели всего 7 групповых воздушных боев, в которых сбили 4 вражеских самолета. При этом мы сами потеряли двух летчиков.

Как и бывает перед наступательной операцией, на некоторое время в полосе нашего фронта наступило затишье.

На гумбинненском направлении

10 октября 1944 года наша дивизия была перебазирована к границам Восточной Пруссии. Штаб разместился в населенном пункте Зуры-Гудели. В принципе населенного пункта как такового не было. Была обширная местность, на которой разбросаны отдельные хутора и поместья. Это обстоятельство чрезвычайно затрудняло надежную охрану личного состава. Общественно-политическая обстановка в Литве, особенно в ее западных районах, была сложной. Здесь большое влияние на жителей [317] оказывало католическое духовенство и весьма сильная кулацкая прослойка – зажиточные владельцы хуторов и поместий. В густых лесных массивах скрывались бандитские диверсионные группы. Подпольные буржуазно-националистические элементы пытались активно противодействовать Советской власти.

В этой обстановке усложнились задачи нашего партийно-политического аппарата. Политотдел дивизии вел теперь работу не только с личным составом частей, но и среди местного населения. Здесь, у границ Восточной Пруссии, она имела особое значение, поскольку в определенной мере позволяла нейтрализовать вражескую пропаганду в прифронтовой полосе.

13 октября на свой фронтовой аэродром прибыл 86-й гвардейский авиаполк в составе 40 экипажей, который еще в конце сентября отправился в Саратов за самолетами Як-3. Перелет из Саратова прошел без происшествий. Летчики были в восторге от нового истребителя. Прибыли они в самое время: оставалось еще несколько дней, чтобы успеть подготовиться к предстоящей операции.

Восточная Пруссия издавна использовалась германским милитаризмом как плацдарм для нападения на соседние страны. Так было во времена первой мировой войны. Отсюда в 1939 году немецко-фашистская армия напала на Польшу. С этих рубежей в 1941 году группа гитлеровских армий «Север» начала наступление через Прибалтику на Ленинград. В ходе всей войны этот регион гитлеровского государства являлся для фашистской армии ближайшим стратегическим тылом, откуда войска противника непрерывно пополнялись людьми, техникой, всеми видами довольствия. Здесь же, в районе Растенбурга, была ставка Гитлера под названием «Волчье логово». Осенью 1944 года, когда после успешно проведенной Белорусской операции наши войска на западе вышли к Висле и готовились развивать наступление на варшавско-берлинском направлении, Восточная Пруссия играла роль крупного плацдарма, с которого противник мог нанести сильный контрудар по главной группировке советских войск. Поэтому борьба за удержание Восточной Пруссии, начиная с осени 1944 года, стала для гитлеровского командования одной из важнейших задач.

Еще задолго до войны на территории Восточной Пруссии была создана мощная, глубоко эшелонированная система полевых и долговременных укреплений. [318]

Должен отметить, что, пожалуй, ни на каком другом участке огромного советско-германского фронта нельзя было найти еще территории, настолько плотно насыщенной фортификационными сооружениями. Здесь в среднем на один погонный километр фронта приходилось около двух километров различных укреплений. Глубина обороны достигала 150–200 километров. На направлении Гумбиннен, Кенигсберг было девять оборонительных полос, и каждая из них имела в глубину до трех позиций и в инженерном отношении представляла собой отдельный прекрасно подготовленный оборонительный рубеж, до предела насыщенный огневыми средствами.

Перед войсками 3-го Белорусского фронта оборонялось около 10 пехотных дивизий противника, входящих в состав 3-й танковой и 4-й немецких армий. По своей численности пехотные дивизии противника в полтора раза превосходили соединения 3-го Белорусского фронта. Личный состав их в массе своей состоял из жителей Восточной Пруссии, и ясно было, что на своей территории гитлеровцы будут драться до последнего патрона.

Люфтваффе в Восточной Пруссии насчитывали 455 самолетов, из которых было 125 бомбардировщиков и 255 истребителей. Это было меньше, чем в составе двух наших взаимодействующих фронтов – 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского, но некоторую нехватку авиации противник, видимо, рассчитывал компенсировать большим количеством средств ПВО. Все основные опорные пункты и города имели сильное зенитное прикрытие. Нашей воздушной разведкой было вскрыто до 30 группировок зенитной артиллерии среднего и до 40 – малого калибра. С такой плотностью зенитных средств нам раньше сталкиваться не приходилось.

По замыслу Ставки в ходе наступления 3-й Белорусский фронт во взаимодействии с 1-м Прибалтийским должен был разгромить тильзитско-инстербургскуго группировку противника и в дальнейшем развивать наступление на Кенигсберг. Главный удар в ходе операции наносили 5-я армия генерала Н. И. Крылова и 11-я гвардейская армия генерала К. Н. Галицкого. От Гумбиннена к востоку параллельно шли железнодорожная и шоссейная магистрали. Севернее их должна была наступать 5-я армия, южнее – 11-я гвардейская. Общее направление ударов – на Гумбиннен. Глубина операции составляла 150 километров. Ближайшей задачей фронта являлся прорыв обороны противника на глубину 70 километров. [319]

Задача была очень сложная.

Тактическая зона обороны противника имела 20 километров в глубину и состояла из двух полос. В главной из них было три позиции. Основу двух полос составлял приграничный укрепленный район, в котором насчитывалось 112 различных долговременных железобетонных сооружений. Далее, на глубине примерно 40 и 60 километров от переднего края, находилось еще два оборонительных рубежа.

Командующий фронтом генерал армии И. Д. Черняховский принял решение прорывать оборону противника силами 5-й и 11-й гвардейской армий на участке шириной 19 километров. На восьмой – десятый день операции планировалось овладеть рубежом Инстербург, Даркемея, Гольдап. Для развития наступления ударной группировки использовалась подвижная группа – 2-й гвардейский Тацинский танковый корпус генерала А. С. Бурдейного. Во втором эшелоне фронта находилась 28-я армия генерала А. А. Лучинского.

В ходе подготовки огромную роль играла воздушная разведка, в особенности фоторазведка. В те дни у нас боевые вылеты на обеспечение воздушного разведчика были делом обыкновенным. Наши истребители прекрасно с этой задачей справлялись, но однажды произошел случай, который заставил меня насторожиться.

Третья эскадрилья 900-го авиаполка сопровождала разведчика Пе-2. Погода была безоблачной, и «Петлякову» предстояло фотографировать оборонительную полосу противника с высоты 8 тысяч метров. Фотосъемка была намечена в двухстах километрах за линией фронта – то есть над глубоким вражеским тылом.

Когда группа углубилась уже километров на сто за линию фронта, на самолете командира эскадрильи старшего лейтенанта П. П. Просяника забарахлил мотор. Резко упали обороты двигателя. По радио летчик передал командование эскадрильей своему заместителю, приказал ведомому прикрыть его и вышел из строя.

Двум нашим истребителям, из которых один, теряя высоту, еле-еле тянул на малых оборотах, предстояло преодолеть сто километров над вражеской территорией, а может быть, и принять бой.

Группа, прикрывая разведчика, ушла своим курсом, а П. П. Просяник, еще раз убедившись в том, что на сектор газа мотор не реагирует, развернулся в сторону своей территории и, поддерживая наиболее выгодный [320] режим скорости, пошел на восток. В момент разворота командир эскадрильи не увидел ведомого, но сначала не обеспокоился, решив, что тот где-то рядом. Вскоре он, однако, убедился, что летит один. Дело принимало скверный оборот: в случае встречи с противником он был совершенно беззащитен. На малом газу, теряя высоту, Просяник не то что вести бой, даже маневрировать бы не мог. Все теперь зависело от слепого случая: заметит ли его в воздухе какой-нибудь вражеский истребитель или нет.

Нет ничего хуже для летчика, чем ощущение полной своей беспомощности, да еще в тот момент, когда ты находишься над глубоким вражеским тылом. Единственной его надеждой была высота. Эти двадцать минут полета стоили командиру эскадрильи напряжения многих ожесточенных воздушных боев. Временами из-за большой высоты ему казалось, что самолет не движется. К счастью, он не был обнаружен вражескими истребителями, дотянул до своего аэродрома и благополучно приземлился.

Между тем Пе-2 произвел фотосъемку, и вся группа вернулась на аэродром. Тогда и выяснилось, что из-за недопустимой халатности ведомый младший лейтенант В. А. Волков приказа своего командира не слышал. Волков не был на фронте новичком, поэтому этот случай был возмутителен вдвойне. Ведомый был строго наказан. Специальным приказом этот эпизод был доведен до сведения всего летного состава дивизии. С подобными явлениями мы сталкивались не часто, и эта неприятность запомнилась надолго.

На период операции нам были поставлены задачи прикрывать с воздуха наступавшие войска 5-й и 11-й гвардейской армий и обеспечивать непосредственным сопровождением штурмовиков.

Вообще нам в предстоящих боях отводилась весьма важная роль. Были созданы две авиационные группы непосредственной поддержки пехоты и танков. Наша в составе 240-й истребительной, 1-й гвардейской и 311-й штурмовых авиадивизий должна была поддерживать 11-ю гвардейскую армию генерала К. Н. Галицкого. Другой ставилась задача поддерживать 5-ю армию генерала Н. И. Крылова. Уже по составу нашей группы видно, что, в основном, работа 240-й должна была сводиться к обеспечению действий двух штурмовых дивизий. В наземных войсках находились авиационные представители [321] с радиостанциями, от работы которых во многом зависела эффективность бомбоштурмовых ударов наших авиационных соединений. Как и перед Белорусской операцией, летный состав выезжал на передний край для изучения системы обороны противника. Мы, истребители, приехав в 11-ю гвардейскую армию, оказались на одном из участков 31-й гвардейской стрелковой дивизии, которой командовал генерал И. Д. Бурмаков. Нас встретил офицер, и я, увидев его, очень обрадовался. Это был Константин Иванович Макарченков, с которым мы познакомились под Оршей при аналогичных обстоятельствах, когда он показывал нам передний край противника. За боевые действия в Белорусской операции он был удостоен двух правительственных наград и повышен в звании. Мы обнялись как старые боевые друзья, радуясь тому, что оба живы, и понимая, что сейчас мы стоим на пороге нового, чрезвычайно сложного испытания. Мы встретились с ним всего второй раз, но между этими встречами лежали сотни пройденных с боями километров, и нам были глубоко небезразличны судьбы друг друга. У меня было чувство, что мы с ним друзья давние и проверенные жизнью. После недолгого пребывания на переднем крае мы с Константином Ивановичем попрощались, пожелав друг другу удачи.

Облет линии фронта мы производили попутно с выполнением боевых заданий. На этом наша подготовка к операции закончилась.

* * *

Могу предположить, что некоторым читателям такое детальное изложение подготовки к операции да и – в дальнейшем моем рассказе – хода самой операции покажется лишним. Не исключаю вопроса: почему это автор-авиатор излагает обстановку как бы с позиций командира общевойскового соединения?

Думаю, что такой подход не совсем правомерен. Во-первых, каждая крупная операция всегда отличается от предыдущих, а это, в частности, определяет и специфику боевых действий авиации. Во-вторых, наступление на гумбинненском направлении было первым из проводимых нашими войсками на территории фашистской Германии. Современные военные историки классифицируют его как отдельную Гумбинненскую операцию, а начало собственно Восточно-Прусской операции относят на январь сорок пятого года. Я говорю об этом не для того, [322] чтобы вступать в научную дискуссию по вопросам периодизации войны. В данном случае для меня важен тот факт, что современная военно-историческая наука началом Восточно-Прусской операции считает январь сорок пятого года. Само по себе это говорит о том, что огромные усилия, проявленные войсками фронта в октябре 1944 года, дали более скромный результат, чем тот, на который были рассчитаны. Восточно-Прусская операция оказалась одной из самых сложных и самых трудных из тех, что были проведены нашими войсками в заключительный период войны (исключая Берлинскую). И если описывать эту операцию только по той обстановке, какая складывалась в воздухе, можно серьезным образом дезориентировать читателя, потому что в воздухе мы прочно удерживали господство, и, если не считать отдельных непродолжительных вспышек активности вражеской авиации, оказать нам сколько-нибудь серьезное сопротивление она уже не могла. Основной задачей нашей 240-й дивизии на длительный период стала задача по обеспечению боевой работы «илов». Другими словами, как и наши друзья-штурмовики, мы были накрепко «привязаны» к земле – к тому, что ежедневно, ежечасно происходило на поле боя. И потому мой рассказ именно об этом.

* * *

Утром 16 октября 1944 года наши истребители группами вылетали к линии фронта, где передовые батальоны 11-й гвардейской армии проводили разведку боем. Было установлено, что на первой позиции обороны основные силы противник сосредоточил во второй и третьей линиях траншей, куда и был спланирован огонь артиллерии.

Началась двухчасовая артиллерийская подготовка. В это время бомбардировочная и штурмовая авиация нанесла удары по штабам и узлам связи, по артиллерийским и минометным позициям. Много работы было у штурмовиков: обычно, когда артогонь переносят в глубь обороны, на переднем крае оживают неподавленные огневые точки, и по ним работают штурмовики. Рядом о ними наши истребители. Пехотинцы активнее атакуют, когда с воздуха их поддерживает авиация. В первые часы начавшегося наступления наши стрелковые части при сильной поддержке авиации продвигались довольно успешно.

Немецкая авиация сначала действовала осторожно: изредка появлялись небольшими группами «мессершмитты» [323] и пытались атаковать наших «горбатых». С одной такой группой провела бой четверка летчиков 86-го гвардейского авиаполка под командованием капитана П. К. Лобаса. Шесть «мессеров» (они шли двумя тройками) с ходу попытались ударить по нашим Ил-2, которые действовали южнее города Ширвиндт. Одну тройку связала боем пара: старший лейтенант В. Т. Василец и младший лейтенант Л. П. Назаркин. Она сбила один Ме-109. С другой тройкой Ме-109 бой вел капитан П. К. Лобас со своим ведомым младшим лейтенантом Н. И. Тепиным, который тоже сбил «мессершмитт». Потеряв два самолета, гитлеровцы не стали дальше искушать судьбу и ушли на запад.

По мере развития нашего наступления стало возрастать сопротивление противника и на земле, и в воздухе. Западнее и юго-западнее Вилкавишкиса гитлеровцы попытались наносить удары по боевым порядкам наших войск группами от 8 до 48 самолетов. Разгорелись воздушные бои, в которых сразу же стало очевидным подавляющее превосходство нашей авиации. Налеты бомбардировщиков отражались с большими потерями для врага.

Штабы авиационных дивизий, в том числе и нашей, непрерывно получали информацию о ходе боя из штаба 11-й гвардейской армии. Мы знали, как идет продвижение наших войск, на каком участке и когда требуется помощь авиации, и моментально реагировали на все просьбы. Такая непрерывная четкая информация и тесное взаимодействие авиации с наземными частями, по общему признанию авиаторов, были достигнуты впервые. Напряженность боя на земле почти физически передавалась летному составу и штабам авиационных дивизий. Находясь все время над полем боя, пилоты своими глазами видели обстановку, и их информация с воздуха дополняла ту, которую мы получали из штаба 11-й гвардейской армии.

К середине первого дня наступления войска армии генерала К. Н. Галицкого овладели двумя позициями главной полосы обороны противника и наращивали усилия для взлома третьей позиции, что означало бы прорыв главной полосы обороны в целом. Но фашисты уже успели подтянуть из глубины резервы и усилили контратаки, в которых вместе с пехотой участвовали танки «тигр» и самоходные орудия «фердинанд». Как только об этом стало известно, на помощь гвардейской армии [324] К. Н. Галицкого по решению командующего 1-й воздушной армией были брошены все силы наших бомбардировщиков и штурмовиков. Под непрерывными ударами с воздуха враг потерял активность, сопротивление его значительно снизилось и в конечном счете общими усилиями было сломлено. К исходу первого дня наступления ударная группировка 11-й гвардейской армии продвинулась на 8–10 километров.

Летчики нашей дивизии провели немало воздушных боев и совершили в этот день по 3–4 боевых вылета. Надо учесть, что светлого времени в октябре примерно в два раза меньше, чем летом. Нетрудно представить, каким должен быть темп подготовки самолетов к повторному вылету. Инженерно-технический состав дивизии работал с полной самоотдачей. Такого напряжения наша дивизия не имела в ходе всей Белорусской операции.

Не менее напряженным был и следующий день, 17 октября. Противник быстро перебросил резервы к участку нашего прорыва. В боевых порядках его пехоты было выявлено до трехсот танков и самоходных орудий. В отдельных контратаках участвовало до 45 танков. Только на второй день наступления была прорвана третья позиция главной полосы обороны, и к исходу 17 октября фронт прорыва был расширен до 60 километров. Всего же за два дня войска 11-й гвардейской армии с боями прошли по земле Восточной Пруссии свыше 12 километров. 17 октября наша штурмовая авиация действовала по артиллерийским и минометным батареям, наносила удары по резервам противника в районе Сувалки. Бомбардировщики громили скопления танков и войск противника в районах городов Эйдткунен, Вирбалис, Ширвиндт.

На третий день – 18 октября – гвардейцам 11-й предстояло прорывать вторую полосу обороны. Ожесточенный бой шел за опорный пункт Кибартай, железнодорожную станцию и за приграничный город Эйдткунен. Вся эта борьба происходила в пределах приграничного укрепленного района. К исходу дня три дивизии 8-го гвардейского стрелкового корпуса, которым командовал Герой Советского Союза генерал-лейтенант М. Н. Завадовский, перешли государственную границу и уперлись во вторую полосу вражеской обороны. Другие корпуса армии прорвали вторую полосу обороны и перерезали участок железной дороги Шталлупенен – Гольдап. В этот день наши летчики работали с таким же напряжением, [325] как и в первые два дня. В среднем каждый совершил по 3–4 боевых вылета. В воздушных боях 18 октября летчики армии сбили 24 фашистских самолета. Отличился Герой Советского Союза капитан Григорий Герман, который с ведомым младшим лейтенантом А. А. Соловьевым вылетел на свободную охоту, провел воздушный бой и сбил два «фокке-вульфа».

В каждый из этих прошедших трех дней очень инициативно действовал наш командующий Т. Т. Хрюкин. Когда на земле складывалась тяжелая обстановка, он быстро концентрировал усилия всей воздушной армии на наиболее трудных участках. Так было и 18 октября. В этот день в интересах 11-й гвардейской армии летчики-истребители, штурмовики и бомбардировщики произвели 1170 самолето-вылетов.