Текст книги "Мир приключений 1959 г. №5"

Автор книги: Георгий Мартынов

Соавторы: Игорь Росоховатский,Эмиль Офин,Г. Капица,Г. Матвеев,Николай Яковлев,А. Шмульян,В. Домбровский,Екатерина Андреева,Р. Бархударян,Ф. Зубарев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 47 страниц)

Приказав убрать труп, Вилламба покинул барак. Вместе с ним ушли и стражники. Каторжники, проклиная порядки на острове, стали карабкаться на нары и укладываться спать.

Вскоре в бараке все стихло. Мануэль, тронув Жана, тихо сказал:

– Зачем ты дразнишь этого ветеринара? Когда-нибудь он поймет и прошибет тебе башку.

Жан сжал кулаки.

– Я уже не в силах переносить это, – сказал он. – Скоро кому-нибудь вцеплюсь в глотку.

Через некоторое время дверь вновь распахнулась: в барак вошли капрал Варош и какой-то новичок в одежде ковбоя.

– Где освободилось место? – спросил Варош. – Каторжник 14450, вот ваша койка, – и он указал на пустующее место Мальвини.

Широкоплечий человек положил на нары оловянную миску, ложку, тряпку, именуемую полотенцем, и самое главное – без чего нельзя и дня прожить под палящим солнцем тропиков – широкополое сомбреро, сплетенное из волокон пальмовых листьев.

– Ну что ж, – сказал он. – Гостиница приличная. Думаю, не скучно будет.

Варош взглянул на новичка – все они бодрятся вначале – и, уходя, посоветовал:

 – Будешь держать язык за зубами – проживешь дольше. Запомни! Это не обычная каторга, а остров Панданго!

– Спасибо, капрал, учту. – Новичок обвел неторопливым взглядом нары и, как бы про себя, добавил: – Никогда не слыхал о таком острове.

Жан не удержался и в полудремоте пробормотал:

– Новенький, поверь мне, этим островом ты будешь сыт по горло. Ложись-ка спать!

Как только ушел капрал Варош, из прохода появился коротконогий человек в полосатой одежде. Он шел босиком, неся парусиновые башмаки с деревянной подошвой в руках. Прислушавшись к дыханию спящих, он приблизился к новичку и негромко сказал:

– Привет мужественному борцу за наше дело… за наше общее дело, – поправился он. – Друг! Расскажи, как идет борьба там на воле. Даже крохотная весточка согревает нас.

– Да здесь вроде не так уж и холодно, – ответил новичок, разглядывая гостя.

Пришедший, не обращая внимания на иронию, продолжал свое:

– Мы здесь измучились, устали, находясь на… на краю бездны. Надеюсь, они не дознались, что ты в компартии?

Мануэль предупреждающе кашлянул, но никто не обратил на него внимания.

– А ты сам коммунист, что ли? – поинтересовался новичок.

Гость замахал руками.

– Тсс! Зачем так громко? – зашептал он. – Здесь шпионов полно. Все подслушивают… очень нехорошие люди! Друг, прошу, остерегайся их!

Новичок усмехнулся и так хлопнул пришедшего по плечу, что тот невольно поморщился.

– Ладно, друг, запомню. Заходи утром, сегодня я устал.

– Хорошо, хорошо… Обязательно зайду! Вот тогда мы…

– Да, уж тогда я из тебя всю пыль разом выколочу, а сейчас извини, – обессилел. Впрочем, что ни сделаешь для друга. – И новичок недвусмысленно стал подниматься. Гость моментально съежился и шмыгнул в темноту.

Мануэль рассмеялся; он никак не ожидал такого исхода подслушанной беседы.

– К нам этот тип давно уже не суется. Быстро ты раскусил его, – сказал он, с любопытством глядя на новичка. А тот, словно не слыша его, молча стал расшнуровывать ботинки.

В этот вечер, оказывается, не спали и в другом бараке. Хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги. Появился рослый парень, богатырского сложения. На вид ему было не больше двадцати двух лет. Огромные руки неуклюже оттопыривались, а все движения говорили о большой неловкой силе. Смущенно потоптавшись, почесав широкий курносый нос, парень кашлянул и, напустив на себя строгость, приказал:

– Вот что… Снимай пиджак!

Новичок взглянул на силача и продолжал сидеть с равнодушным видом. Вокруг слышалось посапывание и храп.

– Давай, не раздумывай! Я ж Кончеро! – сообщил свое имя богатырь.

Но его слова не произвели ожидаемого впечатления на новичка. Ковбой улыбнулся и устало сказал:

– Пиджак не по твоему плечу, маловат будет.

Кончеро не ожидал отказа. Нахмурясь, он грозно повторил:

– Неважно… Давай – и всё!

В стороне какой-то арестант заворочался и страдальческим голосом посоветовал:

– Новенький, не тяни волынку – отдай пиджак и не мешай спать.

– Как это отдай? – отозвался ковбой. – Я не привык делать подарки незнакомым людям и не люблю, когда у меня так категорически просят. А если я не отдам, что будет?

Кончеро озадаченно почесал за ухом и ответил:

– Так я же сильнее всех. Как ты не понимаешь? Поколочу тебя – и всё!

Ковбой осуждающе покачал головой и, словно решив подчиниться силачу, стал снимать пиджак.

И вдруг произошло что-то непонятное: ковбой неожиданно выпрямился, коротким движением так ударил силача, что тот закачался и рухнул на землю.

Мануэль стал тормошить Жана:

– Вставай, смотри, что делается.

Кончеро вскочил и бросился на новичка, но ковбой ловко уклонился от него и тем же неуловимым приемом опустил ребро ладони на напряженную шею противника. И снова силач грохнулся на земляной пол.

Проснувшийся Жан склонил голову и полюбопытствовал:

– Слонище, ты жив еще?

Кончеро сидел с обалделым видом и трогал голову, как бы желая убедиться, на месте ли она.

– Колдовство, не иначе! – бормотал он.

– От такого «колдовства» иногда и совсем не встают, – решив припугнуть его, сказал Жан.

– Ну, будет тебе, поднимайся! – приказал ковбой. – Не до утра же с тобой возиться! Часто такие гости заглядывают к вам? – спросил он у проснувшихся каторжников.

– Эти уголовники надоели хуже Панданго. Их тут целая банда, грабят всех.

– Ай, какие они нехорошие! – посочувствовал новичок. – И заступиться за вас некому?

Он шагнул к поднявшемуся силачу и, смотря ему в глаза, спросил:

– Тебя за такие дела ночью еще никто не брал за глотку?

Кончеро простодушно мотнул головой, – нет, не брали.

– Зря. Ночью, когда слоны спят, их без труда можно придушить. Подними пиджак! – прикрикнул победитель. – Я же говорил, он не по твоим плечам. Почисти на нем пыль. Вот так! А теперь ступай и подумай над моими словами.

И общепризнанный силач, послушно выполнив приказание новичка, поплелся к выходу.

Возле барака его поджидал однорукий уголовник.

– Тебя лишь за смертью посылать, – проворчал он. – Где добыча?

– Он не отдает. Ночью, говорит, когда спят слоны, их легко… – И Кончеро, запамятовав произнесенное слово, провел рукой по горлу.

– Задушат! – догадался Однорукий. – Если обещали, – покупай гроб! Ложись теперь от меня подальше, а то еще перепутают!

– Я же не для себя, ты велел.

– Велел! Но нужно разбираться, на кого идешь. Вот задушат, – что делать будешь? – потешаясь над растерянностью силача, сказал Однорукий и тут же снисходительно пообещал:

– Твое счастье, что я бесстрашный. Так и быть, заступлюсь.

Над рощей поднялась луна. Блеклый неживой свет озарил остров.. Черные тени пальм заколыхались на стенах бараков. Вдали шумел прибой.

Когда ушел Кончеро, Мануэль первым нарушил молчание. Порывшись в кармане, он достал кусок маисовой лепешки и протянул новичку.

– Не кормили ведь? На, погрызи.

– Бить били, а покормить забыли, – ответил ковбой и, подмигнув ему, стал грызть сухую лепешку.

Мануэль искоса поглядывал на смуглое лицо новичка с белесыми усами и не мог вспомнить, на кого же из его старых друзей он похож.

– А ты остер на язык, – сказал Мануэль ковбою. – Насчет обиженных уголовниками ловко проехался.

Новичок слизнул с ладони крошки и, прислушиваясь к посапыванию Жана, негромко заговорил:

– Иногда даже боевые друзья не любят метких замечаний и не узнают. Помню, пришлось в горах от полиции отбиваться. Один парень впервые ружье получил. Он зажмурил глаза от страха, ткнулся носом в землю и стреляет неизвестно куда. А другой, уже обстрелянный, хлопнул его по заду и посоветовал: «Эту часть тела опусти, а голову подними выше, тогда увидишь, в кого стрелять надо». Ну и обозлился же тот парень!

Мануэль соскочил с нар, рывком схватил новичка за руку и потянул его к окну, в полосу лунного света.

– Кто ты? Откуда знаешь про это? – спросил он.

– Мы с тобой, Мануэль, у одного костра спали и листовки про Зеленого папу сочиняли.

– Реаль! – стиснув новичка в объятиях, обрадованно зашептал Мануэль. – Пусть оторвут голову, если не ты!

– Молчи. Меня зовут Роберто Юррита. Я бедный сирота.

Луч луны, пробиваясь сквозь проволоку окна, падал на утоптанный земляной пол. Мануэль и Хосе устроились у окна так, чтобы их не заметили, если кто войдет в барак.

На всех трех этажах нар каторжники, ворочаясь во сне, скрипели зубами, стонали, бредили.

– Знаешь, Хосе, мы ведь все время ждали; думали, товарищи победят и спасут нас. Оказывается, это дело долгое. Здесь будет тяжело тебе, – все время надо быть начеку. Язык губит скорей, чем лихорадка и пеллагра.

– Много ли наших на острове? – спросил Реаль.

– Человек триста–четыреста наберется. Многим приходится скрывать свое прошлое. За нами охотятся шпионы. Стоит им узнать хоть что-нибудь – замучают или сумасшедшим сделают.

– Веселая перспектива! А как насчет побега?

– Сюда легко попасть, но уйти невозможно.

– А пробовали?

Мануэль безнадежно махнул рукой.

– Наш лагерь обнесен электропоясом. Стоит прикоснуться к проводам – и ты готов! А если прорвешься через электропояс, с острова не уйдешь. Его охраняют быстроходные катера. Сторожат днем и ночью. Рядом с Панданго – скалистый мыс Бородавка. На нем находятся комендатура, электростанция и маяк с вращающимся прожектором. Стоят скорострельные пушки и пулеметы. Вот и попробуй бежать.

– А где живет охрана?

– В основном – на Бородавке. На Панданго пребывают только дежурные надзиратели и смена стражников. Живут они в помещении первого поста. Ты видел его у входа в лагерь. Высшая власть в лагере – майор Чинч, а всеми стражниками командует капитан Томазо. Свирепейшая личность! Стражники – бывшие гестаповцы, фалангисты либо убийцы, удравшие из стран народной демократии. Нас они ненавидят.

– А какова связь между островом и утесом?

– По дну пролива проложены электрокабель и телефон. Часто ходят катера.

– Предусмотрено все, как я и ожидал, – задумчиво произнес Хосе.

– Спастись отсюда собственными силами невозможно. Некоторые мечтают о помощи со стороны, но они не учитывают, что существует военно-морская база. По радио с Бородавки всегда могут вызвать военные корабли.

Реаль неожиданно улыбнулся; его зубы сверкнули при лунном свете.

– Я вижу, ты изучил все особенности, – негромко сказал он. – Это хорошо!

– Чего же хорошего? Каждый здесь задумывается о бегстве. Но убеждается, что спасения нет.

– А вот это зря! – укорил его Хосе. – Люди не из таких мест убегали. Ты сам же рассказывал мне о своем побеге со свинцовых рудников. Там тоже была стража. И все же сумели вы вырваться?

– Вокруг не было океана. И бежали мы втроем.

– Вас там было несколько тысяч, мой друг! Но не все были изобретательны и смелы. Дело, очевидно, в другом. И здесь нужно думать и искать…

Мануэль не спал всю эту ночь. Он вспомнил давний бой в горах, свой позор под пулями и злость на соседа, заметившего, что он прячет голову в камни. Мануэль тогда рассвирепел и готов был убить насмешника, а позже… стал подражать ему.

«Хосе – крепкий парень! На ветер слов не бросает. Авось вместе с ним и удастся убежать с острова. Мы же ничего не теряем, так и так – смерть».

Глава шестая

ПРОИСШЕСТВИЕ НА ПАНДАНГО

Каждое утро, едва начинало светать, в лагере раздавалась пронзительная сирена. Каторжники, словно от ударов хлыста, вскакивали с нар и спешили одеться. Им надо было успеть вымыться и занять очередь в столовую, так как запоздавшие оставались голодными до вечера.

После завтрака, состоявшего из тапиоковой[9]9
  Тапиока – крупа, приготовленная из клубневидных корней южноамериканского растения маниок.


[Закрыть] похлебки, с плодами пандануса и черного кофе с маисовой лепешкой, обитатели лагеря выстраивались на поверку. Белые – европейцы и креолы – стояли в одной шеренге, метисы с мулатами[10]10
  Мулаты – жители Латинской Америки, происшедшие от смешанных браков европейцев с неграми.


[Закрыть] – в другой, самбос[11]11
  Самбос – жители Латинской Америки, происшедшие от браков негров с индейцами.


[Закрыть] – в третьей.

В полосатых рядах виднелось множество людей в рваной одежде. Это были новички. Они не получали казенной униформы, пока не снашивали свою собственную одежду.

Окруженный автоматчиками, слегка прихрамывая, появился начальник лагеря – майор Чинч. За ним следовал черноусый капитан Томазо. Если майор всем своим видом – нависшими на глаза бровями, порыжевшими бакенбардами и широким носом – напоминал старого потрепанного льва, то «африканский капитан», так прозвали на острове Томазо, походил на злобную пантеру, готовую кинуться в любую минуту на кого угодно. Никто не видал его без хлыста, сплетенного из буйволовой кожи. Бил он им так, что шрамы оставались на всю жизнь.

Варош гаркнул команду; люди замерли в строю.

Из рапорта выяснилось, что за истекшие сутки ничего особенного не произошло. Четверо заключенных скончались от пеллагры, двое – от лихорадки и один повесился.

Томазо зычным голосом объявил:

– Начальник лагеря, наш добрейший майор Чинч, разрешает вам раз в месяц обращаться к нему с просьбами. Обращайтесь!

Осунувшийся человек, преждевременно превратившийся в изможденного старика, выступил из строя и невнятно прошамкал:

– Шеньор майор, я ошталшя беш шубов…

Томазо щелкнул хлыстом и заметил:

– Наши деликатесы и без зубов слопаешь. Подумаешь, жених нашелся!

– Относительно зубов – это к врачу. Да и зачем они вам? – поинтересовался Чинч, нахмурив свои брови-щетки.

– Шеньор врач выбил их ручкой от хлышта, – необдуманно сообщил старик.

– Не выбил, а удалил! На то он и врач, чтобы знать, какие зубы у тебя лишние. Жалобщик! Всыпать ему десяток палок и добавить столько же за неуважение к науке. Ну, кто там еще?

Новых просителей не отыскалось. Старший надзиратель, по кличке «Тумбейрос», так называли прежде португальских работорговцев, почтительно поклонился и сказал:

– Сеньор майор, каторжник тысяча шестьсот третий просит вашей милости… Оборвался совершенно. Послушен, дисциплинирован. Поощрили бы, для примера остальным. Эй, итальянец!

Исхудалый высокий человек выступил из рядов. Из лохмотьев у него просвечивало голое тело. Стражник почти уперся в его тощий живот автоматом. Лишь так дозволялось приблизиться к начальству,

– Покорился? – спросил Чинч.

– Так точно!

– На колени, проси, как положено, – приказал Томазо. – Повторяй за мной: «Я, каторжник тысяча шестьсот три, униженно прошу дать мне униформу, которую я заслужил беспрекословным послушанием».

Заключенный медленно опустился на колени и чуть слышно повторил слова «просьбы». Майор довольно почесал бакенбарды, видя полное унижение заключенного.

– Карамба! Почему я так великодушен сегодня? – пробормотал он. – Дать этому червю новую «полосатку»! Ну, кланяйся, паршивый макаронщик!

Тумбейрос отвел итальянца в сторону, для отправки на склад после развода.

Чинч важно откашлялся и приступил к главной цели своего появления на утреннем построении. Вытащив список, он грозно произнес в наступившем молчании:

– Каторжник пятьсот тридцать восьмой!

Из шеренги вышел истощенный старик.

– Почему ленишься, медленно работаешь?

– Я стар и слаб, господин начальник.

– Стар – подыхать надобно! Дать ему десять палок и столько же добавить за возражение!

– Но ведь я ничего обидного не сказал! – взмолился заключенный.

– Добавить еще пять за болтовню!

Не обращая больше внимания на старика, Чинч отрывисто приказал:

– Каторжник тысяча четыреста сорок третий, выйти из рядов. Наручники!

Стражник ловко защелкнул на запястья побледневшего человека наручники. Майор торжествующе подошел к нему и ударил по лицу.

– Взять на Бородавку! Ну, Гарсиа Пинес, нам известна твоя настоящая фамилия и принадлежность к компартии. Долго ты маскировался, но теперь не уйдешь от кары, приговор будет приведен в исполнение.

Пинес, уже цепко схваченный стражниками, успел лишь выкрикнуть:

– Компанейрос, меня выдал…

Один из стражников ударил его кулаком в переносицу. Пинес захлебнулся кровью. Избивая, стражники оттащили несчастного в сторону. Все молчали в напряженной тишине.

– Развести на работы! – приказал Чинч.

Начался развод групп. Томазо, щелкая хлыстом, подгонял людей в полосатых одеждах.

– Шевелись, мертвецы, быстро!

Один из стражников заметил своему приятелю: «Африканский капитан» пребывает в превосходном настроении!»

– А как же! Стакан рому да бутылка вермута с утра… и ни в одном глазу. Он у нас весельчак!

Старший надзиратель, отправив отряды каторжников на работы в мастерские, на плантации, на рытье туннеля шахты, стал собирать группу для «промывки воды» – так назывались бессмысленные работы, которые давались политическим заключенным.

– Барак номер один! Нале-во… шагом марш! – скомандовал он.

Почти в конце длинной вереницы шел Хосе Реаль, успевший за недельное пребывание привыкнуть к режиму морской каторги. За ним шагали Мануэль и Жан. Поравнявшись с обитателями соседнего барака, ожидавшими отправки на работы, Мануэль шепнул:

– Видишь на левом фланге горбоносого парня? Мне только что сообщили наши… это он выдал Гарсиа Пинеса!

Хосе увидел кривоногого португальца, стоявшего в конце шеренги. Португалец был бледен. Вороватым взглядом он провожал стражников, уводивших человека, для которого сегодня последний раз светило солнце.

– Запомним! – произнес Хосе. – И отомстим за тебя, Пинес, – поклялся он.

* * *

День был жарким. Чинч грузно уселся на плоский камень под зеленую сень широкой листвы. В ожидании медика он закурил сигарету с золотым ободком.

Когда-то Чинч был обыкновенным армейским кадровиком, не имевшим надежд на продвижение в Южной республике. Если бы его не послали в начале 1941 года в Испанию для приемки закупленных пушек и он не попал бы на попойку фалангистов в Малаге и не познакомился там с полковником Луисом и майором Эстеваном Инфантес, формировавшим «Голубую дивизию», то судьба бы его не изменилась. Они быстро тогда поладили. Чинч получил отпуск «по семейным обстоятельствам», причем с неожиданным повышением оклада. Он принял командование одной из рот «Голубой дивизии», состоявшей из мадридских хулиганов, барселонских карманников, алжирских пропойц и прочего отребья, выпущенного из тюрем.

В окопах под Старой Руссой, после морозных вьюг и артиллерийских обстрелов, многие из фалангистов стали думать только о том, как бы скорее унести ноги с заснеженных равнин.

Во время панического бегства, начавшегося после знакомства с русской «катюшей», Чинч пострадал: крупным осколком перебило берцовые кости. «Надо же назвать женским именем такое дьявольское изобретение!»– возмущался он не раз.

Больше двух лет майор скитался по госпиталям и вернулся на родину инвалидом. Чинч уже не рассчитывал получить прибыльную должность, и вдруг встретил полковника Луиса. Немец узнал его и предложил место начальника секретного концлагеря, строящегося на Панданго. Чинч расценивал это назначение как вознаграждение за военные подвиги.

Появившийся медик отвлек его от мыслей о прошлом.

– Ох, уж эти проклятые тропики! Адская жара и отчаянная скука!.. Даже деньги не радуют! – сказал Вилламба, усаживаясь на бугорок у ног майора.

– Что ж, отправляйтесь в Испанию! – ехидно посоветовал Чинч. Он знал, что Вилламба не стремился на родину, так как боялся мести товарищей по факультету, которых он выдал полиции Франко, и их родственников, поклявшихся убить предателя.

– Если всех красных перестреляют, я вернусь туда, – сказал медик.

– Долго вам придется ждать. На место одного появляются десятки новых. Вот в чем горе! Не повесишь же какого-нибудь интеллигентишку за мысли, которые прячутся у него в голове? Он молчит, но он против! Как быть?

– Я только представитель милосердия, – сказал Вилламба и ткнул палкой выползшего краба. – Но я помогаю вам отправлять их на тот свет.

– Если нельзя отрубить голову, можно прислать ее владельца на остров, – не слушая его, продолжал Чинч. – Отсюда не удерешь, писем с разоблачением в либеральные газеты не пошлешь, а главное – стражей не развратишь этими, ну, как их… идеями. У нас надежнейшая охрана!

– Прохвосты на подбор! – согласился медик.

– Здесь не только тюрьма с надежной стражей, но и школа для наших агентов, проникающих в коммунистические организации, – разоткровенничался Чинч. – Помимо коммунистов, которых опасно держать на материке, сюда ссылают и всех заподозренных. Отсутствие надежды на освобождение и побег, сама жизнь на каторге приводит неустойчивые натуры к необдуманным поступкам.

– Да, тут свихнешься быстро.

Сняв ботинки, Вилламба растянулся в тени и, прислушиваясь к разглагольствованиям майора, изредка поддакивал ему.

– Надломленные и слабодушные станут работать на нас и думать, как бы снова не попасть на Панданго. Мы здесь напечем агентов, знающих все эти «марксизмы-коммунизмы». Такие будут пользоваться доверием у красных и мешать им сковырнуть нас.

– Вы говорите так, словно коммунисты обязательно должны перевернуть весь мир!

«Если бы у тебя было хоть каплей больше ума, то это ты бы понял сам, – подумал Чинч. – Их силы растут в Азии и в Европе». Но вслух он сказал:

– Наше дело – задержать события, оттянуть революцию на многие годы.

– Чего наши политики смотрят? – возмутился медик. – Я уверен, – их всех можно истребить в лагерях!

– Где больше гнешь, там скорей сломается, – со вздохом заметил Чинч. – Одна надежда – на бога и силы Вашингтона. А сейчас наша задача: вышибать у красных веру в себя и плодить как можно больше в их среде ренегатов-предателей.

– Верная мысль, – поспешил согласиться медик. – Сначала мне показалось, что слишком много будет шпионов. Нет! Их нужно насаждать сотнями, тысячами!

– Хм! – замялся майор, почесывая бакенбарды. – Не так-то легко это делать, хотя у нас здесь тренируются лучшие пси… пси… психологи, черт возьми! Не зря же сам Луис навещает остров и меня сюда назначили.

– А я почему-то считал, что вы проворовались где-то на службе и в наказание попали в эту дыру.

Майор с презрением взглянул на медика.

– Это кой-кому надо прятаться от полиции, – сказал он. – А для меня этот остров не наказание, а повышение по службе. Я не подчиняюсь ни одному из государственных деятелей Южной республики. А они будут лизать мне сапоги, если попадут сюда. К тому же к нам на практику прибывают люди высшего звания, чем у меня. В первый год я, не зная этого, даже съездил одного по зубам.

– Знаете, я ведь тоже иногда бью, – обеспокоился медик.

– Нарветесь на какую-нибудь знаменитость. Они ведь не должны отличаться от каторжников и вида не подадут. Но зато потом рассчитаются. Вот и сейчас у них появился стажер, – видно, крупная птица!

– Вы бы хоть показали его.

– Не могу, секретная служба.

– Понятно! – вздохнул врач. – Придется поостеречься.

– Не беспокойтесь, он вам под руку не подвернется.

Где-то за рощей раздался выстрел. Судя по ответным коротким очередям из автомата и остервенелому собачьему лаю, это была не просто забава заскучавшего стражника, а нечто более серьезное.

Вилламба вскочил; его побелевшие губы тряслись. Косясь на майора, он спросил:

– По… по-видимому, кто-то из них добыл оружие?

– Похоже на это, – прислушиваясь, сказал майор.

Грянул еще выстрел, и послышался пронзительный вопль.

* * *

«Поднимись… встань скорей!» – шептали со всех сторон каторжники, не смея помочь товарищу, так как стражник с выпяченной челюстью уже скомандовал: «Стой, ни с места!»

Свалившийся на песок заключенный в рваной «полосатке» хватал ртом воздух и, задыхаясь, конвульсивно дергал ногами. Он не мог подняться, это было ясно всем; подошедший стражник, не признававший солнечных ударов, заорал:

– Встать!

Видя, что его приказание не выполняется, Лошадь пригрозил:

– Я тебя сейчас подниму!

Откинув на спину болтавшийся на ремне автомат, стражник подцепил в пригоршню песку и начал сыпать его тонкой струйкой в рот задыхавшемуся человеку.

Все молчали. Лишь овчарка, не понимавшая, чт делает ее хозяин, два раза тявкнула.

Заключенный сомкнул губы. Лошадь заржал и начал сыпать песок в ноздри. Стражника забавляло придуманное занятие. Он нагнулся, чтобы взять еще горсть песка, и это его погубило: невысокий креол с горящими глазами выбежал из толпы и ударил тяжелым заступом по пробковому шлему стражника. Вторым взмахом он уложил метнувшуюся к нему собаку.

Сорвав с убитого стражника автомат, смельчак поставил его на боевой взвод. На помощь Лошади ринулись другие стражники. Один из них выстрелил вверх, поднимая тревогу.

Креол, выпустив из автомата поток пуль, бросился в кусты цепкого терна. Вслед ему загремели выстрелы, но он успел скрыться в зарослях.

* * *

С деревьев свисали зеленые лианы; они цеплялись за одежду беглеца, словно призывая остановиться, перевести дыхание. Остроконечной мушкой автомата измученный креол надорвал оболочку толстой, как корабельный канат, лианы и припал к ней пересохшими губами. Прохладный кисловатый сок немного освежил его.

Лучи полуденного солнца жгли голову. Широкополая шляпа была где-то утеряна. Пришлось бросить и сандалии с деревянной подошвой, – ремешки на них оборвались. Уйти от преследователей было некуда, беглец это сознавал, но продвигался вперед, чтобы хоть немного оттянуть неминуемую развязку.

Стражники не спешили приблизиться к нему: им было известно, что он стреляет без промаха.

Креол решил не сдаваться; он упрямо сжимал в руке автомат. Кровь стекала сего плеча, оцарапанного пулей, но он не чувствовал боли. Его огорчало лишь одно: иссякали запасы патронов; их осталось в обойме не более двадцати штук.

Путаные заросли кончились, дальше виднелись пески, камни и редкие кусты терновника. Вдали ярко поблескивали волны океана, над которыми летали белые чайки.

Беглец сознавал бесполезность происшедшего, но он иначе не мог поступить. Вспомнив ненавистного всем стражника, креол с удовольствием подумал: «Наконец-то Лошадь получил заслуженное сполна. Больше он не будет издеваться».

Справа внезапно взлетели обеспокоенные попугаи. Беглец стер с лица пот и стал всматриваться. Мелькнувший за кактусами белый шлем стражника дал понять, что погоня приблизилась на автоматный выстрел.

Тщательно прицелившись, креол затаил дыхание и нажал гашетку. Он сразу же заметил покатившийся по земле шлем и решил забрать патроны убитого, но лай овчарок напомнил ему, что надо скорее уходить дальше.

По пути беглец застрелил спущенную на него собаку и ранил надзирателя, хотевшего преградить ему путь. Креол рвался к пенящимся волнам океана. Он родился у моря и хотел перед смертью вдохнуть его бодрящий соленый воздух.

* * *

Начальник лагеря и медик опасливо всматривались в сторону перестрелки. Они заметили беглеца, когда он появился у электропояса. Одновременно из рощицы выбежали и запыхавшиеся стражники, которыми командовал Варош.

– Без моей команды не стрелять! – приказал капрал. – Пулемет на холм. Живо!

– Варош! Почему у вас бегают каторжники? – окликнул его Чинч.

– Разрешите доложить… Мне на пост сообщили, что один из них сошел с ума. Не иначе как от жары. Он уложил уже несколько человек и двух овчарок. Попросил бы вас укрыться на время.

– Двух овчарок? С ума сойти! – вскричал Чинч. – Пристрелить подлеца!

Креол притаился за камнями. Они были хорошим прикрытием для него, так как сзади его защищал электропояс.

Появившиеся преследователи не решались приблизиться; они благоразумно прятались за стволами толстых платанов.

Заключенные, стоявшие поблизости, волей-неволей наблюдали за стражниками, трусливо укрывавшимися за деревьями.

– Взять живым! – вдруг передумал Чинч. – Он у меня узнает, как бегать! Двух псов… подумать только!

Варош вдруг неторопливым шагом направился к беглецу. Даже видавшие виды стражники застыли в изумлении. «Не иначе, смерти ищет, – подумали многие. – Каторжника голыми руками не возьмешь».

– Слушай, ты! – закричал Варош, остановившись в полсотне шагов от беглеца. – Игра твоя сыграна. Сдавайся, у тебя кончаются патроны.

– Не мешайся у смерти под ногами, капрал. Оставшиеся пули не твои, – ответил ему креол. – Эй, хромой дьявол, – обратился он к Чинчу, – покажись! Тебе мало от русских влетело… Я добавлю!

– Стреляйте из пулемета в него! – требовал медик, видя, как ствол автомата направился в его сторону.

Первые пули, сорвав зеленоватую кору платана, просвистели в нескольких сантиметрах от виска майора, обдав его горячим ветром. Одна из пуль второй автоматной очереди отсекла медику кончик носа. Тот упал на песок и отчаянно заверещал:

– Убивайте его… убивайте скорей!

– Да не визжите вы, как недорезанная свинья! – прикрикнул на него майор. – Каторжник выдохся, в обойме не осталось патронов.

Стражники гурьбою было двинулись к беглецу, но он в два прыжка очутился около проводов электропояса, и они в нерешительности остановились. Никому не хотелось рисковать, подойти поближе: неизвестно, что предпримет каторжник в последнюю минуту жизни.

– Компанейрос! Прощайте, братья! – звенящим голосом закричал креол.

– Как твое настоящее имя? Что передать родным? – раздались голоса заключенных.

Беглец вскинул голову и в наступившей тишине громко ответил:

– Мать у меня в Барвосе… зовут Барбара Лескано! Скажите, что я честно прожил и умираю без страха. Прощайте, компанейрос, я расплатился за вас, как сумел. Да здравствует свобода!

Он коснулся стволом автомата оголенного провода, и все невольно зажмурились от ослепительной вспышки.

Потрясенные его поступком, стражники и заключенные стояли в оцепенении, лишь Варош ровными шагами приблизился к отброшенному от электропояса креолу. Затушив тлеющую полосатую куртку, он поднял искореженный автомат и пробормотал:

 – Как и тот… в прошлый раз! Но почему они всегда рвутся к морю? Ведь выхода нет нигде.

Глава седьмая

ОСМЫСЛЕННОЕ ЗАНЯТИЕ

За двенадцать дней жизни на каторге Реаль основательно изучил остров, затерянный в океане.

Панданго и торчавшую Бородавку разделял бурный пролив шириной в полмили. Видимо, когда-то это был один остров, но за тысячи лет бури, возникавшие в океане, размыли его на две неодинаковые части. Если на небольшой каменистой Бородавке не росло ни одного деревца, то на Панданго растительность буйствовала и стремилась густой порослью занять участки, расчищенные людьми, особенно – в заболоченной части.

Невдалеке от острова в океане виднелись коралловые рифы. Они делали Панданго неприступным с юга.

В северной части острова, обращенной к проливу и Бородавке, находился лагерь, оцепленный рядами проволоки на белых и коричневых изоляторах. По проводам проходил ток высокого напряжения. Ограда охватывала семь квадратных километров. Внутри ее, под сенью высоких деревьев, находились бараки, мастерские, кухня и плантации, на которых уголовники выращивали сладкий картофель батат, фасоль, маниоку, маис – для каторжников – и сахарный тростник, анону[12]12
  Анона – субтропический плод, вкусом напоминающий сдобное тесто со сливками или несладким кремом.


[Закрыть], авокадо[13]13
  Авокадо – крупный грушевидный плод, вкусом похожий на сливу с примесью несладкого шоколада.


[Закрыть], и ананасы – для начальства.

В стороне от бараков была роща причудливых панданусов. Листья этих деревьев, похожие на пальмовые, располагались спиралью, а придаточные воздушные корни росли так, что казалось, будто деревья стоят на изогнутых ходулях. Видимо, от названия этих оригинальных деревьев и произошло наименование острова Панданго.