Текст книги "Мир приключений 1959 г. №5"

Автор книги: Георгий Мартынов

Соавторы: Игорь Росоховатский,Эмиль Офин,Г. Капица,Г. Матвеев,Николай Яковлев,А. Шмульян,В. Домбровский,Екатерина Андреева,Р. Бархударян,Ф. Зубарев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 47 страниц)

Профессор Баландин был даже доволен этим. Трудно было не обращать внимания на подводный мир Венеры, куда впервые проник человек. Глядя вперед, он видел, как далеко, в конце светового коридора, то и дело появлялись плохо различимые, но безусловно живые существа, мгновенно исчезавшие в неосвещенном пространстве. Сквозь боковые стенки во мраке вод чувствовалось движение. Смутные тени приближались так близко, что становились почти видимыми. Вспыхивали и погасали разноцветные точки.

Баландин с трудом сдерживал желание зажечь все прожекторы и осветить воду вокруг…

По тому, как часто прерывалась связь с звездолетом, они узнавали, что наверху один за другим проходят многочисленные грозовые фронты. Но здесь, в глубине океана, ничто не изменялось.

Прошел первый час. Пятьдесят километров остались позади.

Зеленая линия на экране постепенно становилась все более яркой.

Лента локатора указывала, что его луч еще не нащупал берега. Лодка с прежней скоростью мчалась вперед.

С напряженным вниманием Баландин и Зайцев вглядывались в освещенную прожектором толщу воды. Могло встретиться неожиданное препятствие, о котором локатор не предупредит их, – какие-нибудь растительные заросли, «прозрачные» для радиоволн и потому не отразившие их обратно. Кто мог знать, какие сюрпризы может поднести человеку сестра Земли?..

Мысли Баландина все время возвращались к загадкам планеты.

– Венера, – рассуждал профессор, – давно прошла период первоначального зарождения жизни. Как и на Земле, ее жизнь развилась в океане. Разделение организмов на растительный и животный мир – пройденный этап. Мы можем считать установленным, что растения вышли на сушу и приспособились к неблагоприятным климатическим условиям. Но сделали ли это животные? Или они остались в воде? Принимая во внимание длительность дня и ночи, а так же высокую температуру, которая стоит днем на суше, я был бы склонен считать, что животные остались в океане, где более равномерны условия существования. Это было бы даже очевидно, но найденная нами линейка опровергает такой выход. Ах, эта злосчастная линейка! Она не дает мне покоя. За ней кроется тайна жизни на Венере, и, пока эта тайна не раскрыта, мы не можем ничего считать твердо установленным, каким бы очевидным оно ни казалось.

– Значит, вы решительно отвергаете теорию посещения планеты космическим кораблем? – спросил Зайцев.

Баландин посмотрел на него со странным выражением.

– Скажите, Константин Васильевич, – спросил он после непродолжительного молчания, – среди ваших инструментов на звездолете есть деревянные линейки?

– Нет, конечно!

– Вы пользуетесь более совершенными измерительными приборами?

– Разумеется.

– Так почему же мы должны думать, что звездоплаватели с другой планеты, техника которых во всяком случае не ниже нашей, пользуются таким грубым и неточным измерительным прибором?

– А ведь это верная мысль! – удивленно сказал Зайцев. – Как это никто не обратил внимания на то, что найденная нами линейка крайне примитивна?

– Мне тоже кажется, что это верная мысль. Она высказана Арсеном Георгиевичем, и вы сами натолкнули его на эту мысль.

– Я? Вот уж не помню…

– Не прямо! Сегодня, когда мы собирали самолет, вы сделали Пайчадзе замечание за то, что он измерил диаметр какого-то отверстия линейкой. Точной, металлической, а не деревянной. Вы сказали ему, что существует штангенциркуль.

– Верно, – улыбнулся Зайцев. – Было такое.

– Вот тогда Пайчадзе и сказал мне, что, по-видимому, линейку никто не принес на Венеру. Она сделана здесь «человеком» – существом, обладающим сознательным разумом, хотя он может и не походить на нас внешним видом. А разум, способный к математическому познанию, очень высокая ступень эволюционного развития материи. Но где следы деятельности этого разума? Кроме все той же линейки, их нет.

– Найдем!

– Вот именно, надо найти…

ЕЩЕ ОДНА ЗАГАДКА

Накренившийся немного набок и на половину погрузившийся в воду, самолет стоял в шестидесяти метрах от берега. Вернее сказать, не самолет, а один только фюзеляж.

Когда погода прояснялась, Мельников и Второв открывали пластмассовый кожух и дышали воздухом Венеры через противогазы. Это было выгоднее, из соображений экономии драгоценного запаса кислорода, который следовало беречь. Было неизвестно, когда придет помощь. Подводная лодка шла пока без задержек, но нельзя было поручиться, что так будет и дальше. Непредвиденные препятствия могли встретиться в любую минуту.

Мель, совершенно незаметная со стороны, спасла жизнь обоим летчикам. Поплавки самолета налетели на нее в последнюю секунду, когда, казалось, ничто уже не сможет предотвратить рокового столкновения со скалами, с трех сторон обступившими узкий залив.

Повернуть, чтобы избежать катастрофы, было некуда, затормозить так близко от берега уже поздно. Летевший с большой скоростью самолет и после остановки мотора сохранил огромный запас инерции.

Все произошло в несколько секунд.

Оба звездоплавателя уже простились с жизнью, когда страшный удар отшвырнул их к передней стенке кабины. Мельников рассек лоб о штурвал. Второв ударился о приборную доску, и разбившийся шлем порезал ему щеки и подбородок.

С окровавленными лицами они поднялись, еще не понимая, чт произошло, и зная только, что остались живы.

Оказав друг другу первую помощь, осмотрелись.

Самолет неподвижно стоял на мели, посреди спокойной воды залива. Поплавки глубоко врезались в песок, и это помешало машине опрокинуться при внезапной остановке. Шасси было сломано, приборы управления разбиты, тросы оборваны.

Кругом высились, по-видимому, гранитные, скалы. Поднимавшийся от воды пар мешал разглядеть мелкие подробности, но хорошо было видно траву или что-то вроде травы желто-коричневого цвета, росшую на обрывах. Еще дальше – верхушки деревьев, настоящих, не коралловых, с ветвями и листьями шевелились под ветром. Какого цвета были их стволы и как они выглядели, мешал рассмотреть гребень берега.

– Как можно скорее надо связаться с кораблем, – сказал Мельников. – Своими силами нам не выбраться.

Второв молча указал на радиостанцию.

Она представляла собой печальную картину. Поблескивали разбитые стекла приборов, висели какие-то оборванные провода. При ближайшем рассмотрении оказалось, что генератор, сорванный с места, вышел из строя.

Мельников нахмурился.

– Я не радист, – сказал он. – Вы тоже. Но если мы не восстановим связь, то погибнем. Кислорода хватит только на двадцать четыре часа.

– Нас будут искать другим самолетом.

– Его надо собрать, а это займет много времени. – Мельников замолчал, потом тихо добавил: – Они не знают, куда мы улетели.

Второв вспомнил. Он сам радировал на корабль, что самолет направляется к югу, убегая от грозы. О повороте на запад они уже не могли сообщить.

Где их будут искать? Конечно, к югу от острова.

«Смерть!» – подумал Второв с острым чувством безнадежности.

– Значит, все кончено? – спросил он, стараясь говорить спокойно, но голос предательски дрогнул.

– Ну, зачем так поспешно делать выводы? Будем бороться! Доставайте-ка аварийный комплект радиодеталей.

– Вы думаете, что…

– Нам не о чем думать. Если мы не отремонтируем передатчик, то погибнем. Значит, надо его отремонтировать во что бы то ни стало. Вот и всё!

– Попробуем! – сказал Второв.

Слова, а главное тон, которым говорил Борис Николаевич, вселили в него надежду.

Не теряя времени, взялись за дело.

Налетевший грозовой фронт не помешал им. Защищенные крепким кожухом, при свете электрических ламп они заменяли разбитые части радиоустановки новыми. Приходилось механически устанавливать детали на те же места, с которых снимали поврежденные, и с крайней осторожностью соединять порванные провода. Спутать хоть один из них с другим – значило свести на нет всю работу.

С благодарностью вспоминали они при этом уроки Топоркова по радиотехнике, которые, по приказанию Белопольского, слушали все члены экипажа «СССР-КС 3». Без этих, пусть неполных и поверхностных, знаний невероятно трудная работа никогда не увенчалась бы успехом.

Они даже не заметили, как над самолетом одна за другой пронеслось несколько сильных гроз, и очень удивились, когда обнаружили, что с начала работы прошло девять часов.

Радиоустановка была отремонтирована. Но будет ли она работать?..

– Попробуем! – сказал Мельников.

– Медлить ни к чему, – согласился Второв,

Когда раздался сухой щелк включенного генератора, он невольно закрыл глаза.

– Слышу, Борис, слышу! Где ты?..

Голос Белопольского… Почему сразу ответ? Разве Мельников говорил что-нибудь?..

Спокойный голос Бориса Николаевича звучал в кабине разбитого самолета призывом к жизни.

Второв почувствовал легкое головокружение. Захотелось полной грудью вдохнуть чистый морской воздух.

Но его не было. Снаружи был отравленный воздух Венеры.

– Я считаю, что только подводной лодкой…

Потухшая лампочка индикатора прервала фразу. Связь оборвалась. Где-то между ними и островом проходил грозовой фронт.

– Признаться, я сомневался в успехе, – сказал Мельников. – Думал, что мы не сумеем исправить передатчик.

– Я тоже, – тихо ответил Второв.

– Посмотри, Геннадий! – сказал Мельников, незаметно для себя самого перейдя на «ты». – У самолета нет крыльев.

Действительно, оба крыла, очевидно, сломанные ливнем, исчезли. Когда это случилось и почему они не слышали шума и треска ломающегося металла, ни тот, ни другой не могли объяснить.

– Мне кажется, что самолет глубже погрузился в воду, – сказал Второв.

– А мне не кажется, – ответил Мельников. – Я в этом уверен. Его затягивает песок.,

Он сказал это так просто, что Второв не решился задать напрашивающийся вопрос, что будет, когда самолет целиком уйдет под воду. Лодки, чтобы перебраться на берег, у них не было. Надувная шлюпка лежала в крыле и исчезла вместе с ним.

Через два часа Белопольский сообщил, что подводная лодка отошла от звездолета.

Потянулись часы ожидания.

Кабина медленно, но неуклонно погружалась все глубже. Вода дошла уже до края кожуха. Часто налетали ливни, и сила водяных потоков еще больше вдавливала самолет в песок мели. Скоро пришлось отказаться от наружного воздуха и целиком перейти на кислородные баллоны. Открыть кожух – значило пустить в кабину воду. Ее уровень был на несколько сантиметров выше борта.

– Жаль, что у нас нет водолазных костюмов, – сказал Мельников.

Когда прояснилось, они внимательно рассматривали в бинокли берега, окружавшие их с трех сторон. Не было никакого сомнения, что перед ними настоящие деревья – гигантские представители растительного мира. Листва была ярко-оранжевой.

За стенками кабины сильный порыв ветра пронесся по заливу. Мелкой рябью покрылась поверхность воды, зашевелилась трава на берегу, сильнее закачались верхушки деревьев.

– Как не похожа эта картина на пейзаж острова! – сказал Второв. – Там мертвый покой, здесь жизнь. Не хватает только птиц.

– Посмотри на листву. – Мельников протянул руку к берегу. – Вот где совершенно непонятная вещь. Как могут держаться листья при таких ливнях?

– Вероятно, они устроены иначе, чем листья земных деревьев.

– Это безусловно так. И их надо основательно осмотреть.

Кратковременная, но сильная гроза прервала разговор. При шуме потока, тресках молний и раскатах грома они не слышали друг друга. Клокочущая пена целиком накрывала кабину.

А когда прояснилось, они увидели, что над водой осталась незначительная часть кожуха. Еще один – два грозовых фронта – и поверхность залива сомкнётся над ними.

– Кажется, самый раз прийти подводной лодке, – заметил Второв.

– Придет в свое время.

На панели приемника замигала лампочка вызова. Второв повернул ручку верньера. Вызывал Топорков.

– Как положение? – спросил он.

Мельников опередил своего товарища, собравшегося ответить.

– Без особых перемен, – поспешно сказал он.

– Погружение?

– Идет нормально. Ничего угрожающего.

– Я уже давно не имею связи с лодкой, – сказал Топорков. – Где она?

– Километрах в пятидесяти.

Было слышно, как Игорь Дмитриевич тяжело вздохнул.

– Мы очень тревожимся за вас.

– Нет никаких оснований.

Связь снова прервалась. Условия прохождения радиоволн на Венере были на редкость капризны.

– Зачем вы их обманываете? – спросил Второв. – Не лучше ли сказать правду?

Мельников не сразу ответил. Он смотрел на Второва, словно изучая его лицо.

– По личному опыту, – медленно заговорил он, – я знаю, что переживать бедственное положение товарища гораздо труднее, чем самому находиться в таком положении. Они ничего не могут сделать для нас, кроме того, что уже сделали. Что же мне им сказать? Что лодка может подойти не раньше как через час, они сами знают. Что, если пройдут еще два ливня, мы окажемся под водой и найти нас будет неизмеримо трудней? Что любой грозовой фронт может оказаться таким же длительным, как тот, который послужил причиной нашего теперешнего положения?..

Он с минуту молчал, потом спокойно произнес:

– Правда хороша всегда, но во имя спокойствия друзей ею иногда надо жертвовать. Пусть они думают, что у нас все по-прежнему.

– Вы думаете, что наше спасение еще под вопросом?

Мельников улыбнулся.

– Ты сам знаешь «милый» характер Венеры. Пока мы не окажемся внутри лодки, я ни в чем не уверен. Но сейчас у нас неизмеримо больше шансов, чем до ремонта радиостанции. Тогда не было почти ни одного. Но и это еще не причина приходить в отчаяние.

– А если бы радиостанция не заработала?

– Вот тогда мы оказались бы в серьезном положении. Возможно, что пришлось бы погибнуть…

Этот последний час ожидания был самым длинным. Казалось, что секунды превратились в минуты…

Баландин сообщил, что локационный прибор показывает твердую землю в пятнадцати километрах от лодки. Это мог быть только тот берег, возле которого находился самолет, – подводная лодка шла прямо на него.

Прошло еще двадцать минут, в продолжение которых ни один ливень не обрушивался на залив, и лодка подошла совсем близко. Маяк был выключен: в нем не было больше никакой нужды.

– Вот нам и достался тот шанс, о котором вы говорили, – весело сказал Второв.

Вместо ответа Мельников поспешно наклонился к микрофону.

– Зиновий Серапионович!

– Слышу.

– Не всплывайте! Держитесь на глубине! Приближается мощный фронт.

Из-за вершин леса, зловеще поднимаясь все выше и быстрее, надвигалась широкая темная полоса. По количеству молний, по раскатам нарастающего грома Второв понял, что это не кратковременный, а долгий, затяжной ливень. Края водяного занавеса скрывались в туманной дали.

– Ну, держись, Геннадий! – сказал Мельников. – Это последнее и самое серьезное испытание.

Сорок минут непроницаемый мрак скрывал от них положение кабины; сорок минут неистовствовала вокруг разнузданная ярость стихии. При свете лампы они видели над головой только белую пену. Удары грома приглушенно доносились до них. Это могло быть следствием того, что кабина ушла вглубь, ниже поверхности залива.

И Мельников и Второв были уверены, что не увидят неба, когда гроза пройдет, что они уже «с головой» погрузились в воду.

Но, когда, наконец, грозовой фронт промчался, они, к своему величайшему удивлению, не заметили никакой перемены в положении. Уровень залива относительно кабины был на той же высоте, что и раньше, до грозы. Сорок минут тяжесть водяного потока «вдавливала» самолет, но он ни на сантиметр не опустился ниже.

– В чем тут дело? – озадаченно спросил Второв.

– Вероятно, мы легли на плотный грунт.

Это было единственным и, по-видимому, правильным объяснением. Теперь уже никакая опасность не угрожала и можно было бы спокойно ждать еще несколько часов, пока не истощатся запасы кислорода. Но в этом не было нужды, – подводная лодка находилась где-то близко.

– Вы были правы, Борис Николаевич, – сказал Второв. – Если бы мы сказали правду, то доставили бы этим много напрасных волнений.

– Запомни, Геннадий! – ответил Мельников. – Основное правило – думать всегда о других прежде, чем о себе. Это всегда полезно, а в космических рейсах является законом. Следуй этому закону – и ты никогда не ошибешься.

– Ваших слов я не забуду, – с чувством сказал молодой инженер.

Ожидать пришлось всего несколько минут.

Недалеко от них забурлила вода, и прозрачная «спина» подводной лодки показалась на поверхности залива. Можно было только поражаться изумительному искусству, с которым Зайцев провел лодку в совершенно неизвестном ему океане Венеры, руководствуясь сигналами радиомаяка, точно к цели.

Открылся люк, и над ним появилась голова профессора Баландина в шлеме противогаза. Вступили в действие личные рации.

– Друзья мои! – сказал он. – Да ведь вы совсем затонули. Сию минуту снимем вас.

– Можно не торопиться, – ответил Мельников. – Кабина больше не погружается.

Зайцев, тоже вышедший наверх, приветствовал друзей жестами обеих рук.

– Вы так погрузились в воду, – сказал он, – что еще немного или будь тут малейшее волнение, – мы не смогли бы увидеть вас.

Опасаясь новой грозы, поспешно вынесли и опустили на воду надувную резиновую лодку. Зайцев подплыл на ней к затонувшему самолету.

Инженер был одет в непромокаемый костюм, не имевший охлаждающей системы, и почувствовал себя словно внутри доменной печи. Горячий воздух, нагретый до восьмидесяти градусов, проходя через фильтр противогаза, обжигал лицо и затруднял дыхание.

Не мешкая он прыгнул в воду и, ощупью отыскав стойку стабилизатора, прикрепил к ней конец троса.

– Тащите! – крикнул он, забираясь обратно в лодку и отплывая в сторону.

Баландин дал задний ход. Выходной люк подводной лодки имел свой самостоятельный пульт управления, и, чтобы пустить моторы, не нужно было проделывать длительную процедуру входа внутрь.

Полторы тысячи лошадиных сил, заключенные в моторе, «шутя» вытащили самолет из песчаной могилы. Через несколько секунд он всплыл на поверхность и был подтянут вплотную к борту лодки.

– Добро пожаловать! – пошутил Баландин, обнимая спасенных.

– Вы блестяще выполнили задачу, – сказал Мельников. – Спасибо!

Прежде всего связались со звездолетом и сообщили о благополучном завершении спасательной операции. Ко всеобщему удовольствию, радиосвязь действовала.

– Что делать с самолетом? – спросил Мельников.

– Нельзя вынести его на берег?

– Невозможно. Кругом почти отвесные скалы.

– Значит, придется его бросить.

Пользуясь передышкой, предоставленной грозами, фюзеляж самолета полностью разгрузили. Пустая кабина с открытым кожухом будет потоплена первым же ливнем.

– Жаль машину, – сказал Мельников, – но что поделаешь!

– Хорошо бы выйти на берег и осмотреть его, – предложил Второв.

– Здесь это опасно. Слишком круты скалы. Постараемся найти такое место, где можно в случае грозы успеть укрыться в лодке.

– Надо направиться прямо на корабль, – вдруг сказал Баландин. – Вы ранены.

– Это не раны, а царапины, – ответил Мельников. – Мы о них совсем забыли.

Профессор продолжал настаивать. Мельникову и Второву с трудом удалось уговорить его не сообщать на звездолет о полученных ими, действительно, незначительных повреждениях. Баландин согласился только тогда, когда лично осмотрел обоих и переменил неумело наложенные повязки.

– Константин Евгеньевич будет очень сердиться, – сказал он.

– Это я беру на себя, – ответил Мельников. – Зачем терять время? Мы у неизвестной земли, и надо исследовать ее.

Было решено пройти на лодке вдоль берега и выяснить, остров это или материк.

Держась в надводном положении, лодка вышла из залива и повернула на север. Кабина самолета осталась покачиваться на воде, в ожидании очередной грозы, которая пустит ее на дно.

Линия берега тянулась в обе стороны до самого горизонта. Сколько хватал глаз, она была сплошь заросшей лесом из гигантских оранжево-красных деревьев. Иногда он подходил к самой воде, иногда отступал, образуя поляны, покрытые желтой и коричневой травой. У подножия деревьев виднелась сплошная стена более низкой растительности. Были это кустарники или молодая поросль тех же деревьев, нельзя было определить.

Из осторожности лодка держалась в двухстах метрах от берега. Здесь было уже заметное волнение, качка мешала наблюдениям, но с этим приходилось мириться. Зайцев опасался сесть на мель.

Когда проходили грозы, подводная лодка опускалась в глубину и пережидала стоя на месте. Этими остановками пользовались, чтобы осмотреть подводный мир, но он был очень беден. При свете прожекторов они видели только красноватые водоросли и пунцовые мхи, облепившие каждый выступ, и многочисленные камни, лежавшие на песчаном дне. Ни рыб, ни моллюсков.

Действительно ли их не было здесь или они исчезали, когда появлялась лодка и загорался ее свет? Кто мог ответить на этот вопрос?

– Мы собственными глазами видели живых существ в океане, – говорил Баландин.

– Положим, это не совсем так, – поправлял его Зайцев. – Мы их не видели, а предполагали, что видим. Может быть, это были не животные, а плавающие растения.

Профессор не соглашался.

– Разве вы не помните, – отвечал он, – что, попав в луч прожектора, эти «растения» спешили уйти в темноту, что совершенно естественно для животных Венеры, привыкших к мраку? Здесь, у берега, ни животных, ни плавающих растений не было видно.

Час за часом подводная лодка шла на север. Радиосвязь со звездолетом прерывалась только по вине грозовых фронтов.

Характер местности не изменялся. Все тот же лес тянулся без конца, закрывая западный горизонт. Берега были все такими же высокими и обрывистыми. Попадались небольшие холмы, так же заросшие деревьями. Ни малейших следов другой, не растительной, жизни не замечалось.

Уже больше суток никто из них не смыкал глаз, но, как это ни странно, об усталости вспомнили не на лодке, а на корабле. Доктор Андреев категорически потребовал, чтобы они остановились «на ночь».

Мельников поддержал это требование. Все с удовольствием согласились. Лодка погрузилась и легла на грунт. Поужинав, легли спать.

Сказалось физическое и нервное утомление. Экипаж лодки проспал десять часов подряд. Отдохнувшие и освеженные, поднялись на поверхность и поплыли дальше.

Снова потянулся нескончаемый лес. От места, где оставили кабину самолета, отошли километров на двести.

Внезапно береговая полоса круто повернула на северо-запад. Далеко на горизонте виднелся другой берег, идущий как будто параллельно.

– Залив, – сказал Баландин. – Будем заходить в него?

– Разумеется, – ответил Мельников.

Залив, по-видимому, очень глубоко врезывался в сушу. Замыкающий его берег был не виден даже в бинокль.

Лодка шла вдоль южного побережья. Несколько раз грозы заставляли останавливаться и погружаться.

– А может быть, это не залив, а пролив? – высказал предположение Зайцев.

– Возможно. – Мельников пристально всматривался в противоположный берег, который стал заметно ближе.

– Остановитесь!

Приказание было выполнено. Лодка слегка покачивалась с кормы на нос.

– Смотрите на берег!

Теперь все заметили, что лодка не стояла на месте, а медленно двигалась назад.

– Это не залив и не пролив, а река. Та самая, которую мы видели, пролетая на «СССР-КС2», – сказал Мельников.

– Константин Евгеньевич, как всегда, оказался прав, – заметил Баландин. – Это материк.

– Пройдемте дальше, вверх по реке, – предложил Зайцев. – Берег должен стать ниже, и тогда можно будет высадиться на него.

Его предположение оправдалось. Уже через час стало заметно понижение берегов. Обрыв постепенно опускался к воде, становился менее крутым.

Поверхность реки была пустынна. Иногда попадались ветви, плывшие по течению, навстречу лодке.

На исходе четвертого часа пути гидрофоны передали на пульт отдаленный гул. Было похоже, что где-то впереди находился водопад.

Лодка замедлила ход.

Берег сходились все ближе и ближе. Река суживалась, течение становилось быстрее.

Еще около трех километров осторожно продвигались вперед. Шум становился все более явственным,

Наконец увидели его источник.

Поперек реки, которая в этом месте имела не больше трехсот метров ширины, протянулось нагромождение огромных камней. Вода с ревом неслась между ними, крутясь пенными водоворотами. В воздухе стоял туман водяных брызг,

– Обыкновенные пороги, – сказал Мельников.

Товарищам послышалось разочарование в его голосе. Но что он рассчитывал увидеть?

– Наше путешествие по реке окончилось, – сказал Баландин. – Дальше лодка не пройдет.

– Мне кажется, что именно здесь лучше всего выйти на берег. Как вы думаете, Борис Николаевич? – спросил Зайцев.

– Да, именно здесь, – подчеркивая последнее слово, ответил Мельников.

Он казался чем-то очень недовольным.

Зайцев направил лодку к северному берегу, который был заметно ниже южного. На тихом ходу лодку сильно сносило течением.

Лес почти вплотную подходил к реке, но перед ним была узкая, поросшая травой полоса, полого спускавшаяся к воде.

– На берег выйдем вдвоем, – сказал Мельников: – я и Зиновий Серапионович. Киноаппарат я возьму сам, – прибавил он, видя, что Второв собирается возразить.

Геннадий Андреевич только тяжело вздохнул. На его несчастье, заместитель начальника экспедиции прекрасно владел искусством киносъемки. Приходилось молча подчиниться.

Лодку удалось подвести к самому берегу. Глубина оказалось вполне достаточной для судна, осадка которого не превышала полутора метров.

– Внимательно следите за барометром, – говорил Зайцеву Баландин, одеваясь, как и Мельников, в охлаждающий костюм. – Как только он начнет показывать ионизацию, немедленно предупредите нас.

– Не беспокойтесь! Предупредим вовремя. Но не удаляйтесь слишком далеко от лодки.

Через двойной люк Баландин и Мельников выбрались наверх. Берег был так близко, что можно без труда перепрыгнуть на него. Но, прежде чем это сделать, они внимательно осмотрелись.

– Тпи как будто нет, – сказал Мельников. – Но на всякий случай обвяжите меня веревкой. Я прыгну первым.

– Это будет самое лучшее, – согласился Баландин.

Мельников прыгнул. Его ноги погрузились по щиколотку, и из-под травы брызнула вода. Он быстро сделал несколько шагов по склону и вышел на сухое место.

– Прыгайте, профессор!

– Одну минуту! – раздался голос Второва. – Погодите! Борис Николаевич, – сказал он тоном упрека, – если вы взялись за мое дело, то относитесь к нему как следует. Снимите, как Зиновий Серапионович будет сходить на берег.

– Успокойся! – ответил Мельников. – Я потому и прыгнул первым, чтобы это сделать.

На самом деле он совершенно забыл про камеру, висевшую на груди, и поспешил выполнить законное требование оператора экспедиции.

Гигантские деревья, вершины которых находились где-то в небе, были теперь так близко, что можно было хорошо рассмотреть их.

Ничего общего с «коралловыми деревьями», растущими на острове, не было. Это настоящие деревья – исполинские представители растительного мира. Стволы, имевшие у земли до трех метров в диаметре, были покрыты гладкой корой красноватого цвета с темно-вишневыми пятнами. Ветви с длинными листьями начинались высоко, и до них невозможно было добраться. Между деревьями густо разросся оранжевый кустарник, переплетенный какой-то другой, не такой, как под их ногами, высокой, в рост человека, травой странного, мертвенно-белого цвета. Ветви кустарника были усеяны острыми шипами.

Обоим звездоплавателям сразу бросилась в глаза особенность этих деревьев, отличающая их от земных пород. Образно можно было сказать, что если на Земле деревья стояли «на одной ноге», то деревья Венеры имели их несколько. По пять, по шесть, а иногда и больше, стволы соединялись между собой на высоте тридцати – сорока метров над землей и уже дальше, выше, переходили в ветви, образуя своеобразные арки.

– Никакой ураган не вырвет такое дерево из земли, – задумчиво сказал Мельников. – Но ведь мы же видели в прошлый раз плывущие деревья.

– Возможно, что в другом месте, где-нибудь выше по течению, они не так грандиозны.

Мельников пошел вперед, к порогам.

Баландин видел, что какая-то навязчивая мысль не дает покоя его спутнику, и решил спросить его, как только подвернется удобный случай.

От места, где причалила подводная лодка, до порогов было порядочное расстояние. Профессор подумал, что они могут не успеть вернуться, если налетит гроза, и сказал об этом Мельникову.

– Я думаю, успеем. Барометр Топоркова предупреждает о приближении грозы минут за пятнадцать. А если и не успеем… – Мельников показал рукой на лес, находившийся совсем рядом. – Посмотрите, как густо растут эти стволы. Вместе с ветвями они образуют непроницаемую крышу. По-моему, под ними можно укрыться от ливня.

– А если нет?

Мельников остановился и посмотрел в глаза Баландину.

– Если вы боитесь рискнуть, – сказал он сухо, – то возвращайтесь на лодку.

– Я, кажется, не давал вам повода считать меня трусом, – обиделся профессор.

– Я этого не говорил. Но понятие о благоразумии у людей различно. В будущем нам придется тщательно обследовать лес. Как видите, вездеходом нельзя будет воспользоваться. Придется углубляться в него пешком. Кому-нибудь надо первому испытать, дает лес надежное убежище от грозы или нет. Я хочу сделать это. Пожалуй, вы правы. Лучше мне одному подвергнуться опасности. Идите обратно!

– Я вас не оставлю, – твердо сказал Баландин.

– В таком случае идем дальше. «Константин Евгеньевич, наверное, не одобрил бы такого эксперимента», – думал Баландин, идя за Мельниковым.

Они дошли до возвышенного места, откуда можно было хорошо рассмотреть пороги.

Выше по течению берега снова расходились в стороны. Широкий простор водной поверхности был пустынен.

Мельников пристально всматривался в противоположный берег.

– Вон там, – сказал он, – на берегу, у первых камней. Вы ничего не видите?

Профессор посмотрел по указываемому направлению. Он не обладал таким острым зрением, как Мельников, но все же рассмотрел какой-то красно-оранжевый холм, плохо различимый на фоне лесного массива.

– Это, вероятно, группа кустов, – сказал он.

– Отнюдь нет. Это совсем другое. Вернемся на лодку. – И, не ожидая ответа, Мельников быстро пошел обратно.

Было ясно, что он намерен отправиться на другой берег. И действительно, когда они взобрались на лодку, он, не спускаясь в выходной люк, приказал Зайцеву переплыть реку.

На южной стороне рос такой же лес.

Поросшая желто-коричневой травой береговая полоса оказалась значительно шире, опушка леса в несколько раз дальше. Здесь было больше простора и совершенно сухо.

Холм, который они видели с того берега, оказался вблизи грудой наваленных друг на друга деревьев.

Это были не те гиганты, которых они видели вокруг себя, а тонкие прямые стволы с ветвями, покрытыми не листьями, а длинными красными иглами.

– Ну, вот и замкнулся круг моих наблюдений, – каким-то странным тоном сказал Мельников.

И только теперь Баландин увидел то, что ускользнуло сначала от его сознания, хотя и находилось перед глазами.