Текст книги "Наследник фаворитки"

Автор книги: Георгий Марчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Увидев будку чистильщика обуви, отдуваясь, влез в нее, сел на скамейку, поставил ногу на подставку. Грузная темноволосая женщина молча принялась начищать его штиблеты. Она с таким рвением и усердием, неожиданным для ее солидного возраста и веса, наводила блеск, что все в ней колыхалось волнами, как при пятибалльном шторме. Алик по-царски протянул ей полтинник и поднялся. Но она не приняла щедрого дара – сунула сдачу в руку.

– Мне лишнего не нада, а тебе на девушек самому нада. Будь здоров, соколик.

– «Не нада» так «не нада», – кокетливо проворчал Алик, направляясь к телефонной будке.

Ему не пришлось задавать Ирине Васильевне наводящие вопросы. С первых же слов она выложила все новости. Предчувствие не обмануло Алика.

– Представляете? – волновалась она в телефон. – Представляете? – Алик повесил бормочущую трубку себе через плечо.

– Не представляю, – грустно сказал он через некоторое время в мембрану. – И вообще я в этих делах совершенно не Копенгаген. Я привык верить людям. Я буду верить им, если даже три четверти человечества окажутся законченными мерзавцами. Меня, к сожалению, скоропостижно отзывают. Так что я сегодня убываю…

На этом Алик посчитал законченной свою «великую культурную миссию» на ударную стройку. Впрочем, он на ней даже не побывал, так как не страдал любопытством.

Альянс физики и лирики

 Доверху груженные самосвалы с рычанием рассерженных тигров мчались по укатанной щебенке в сторону распадка, видневшегося вдали меж двух темно-сизых сопок. Алик ускорил шаг.

«А говорят, непроходимая тайга, – с иронией думал он. – Говорят, безлюдные места на сотни километров вокруг, а тут словно развороченный муравейник. Что творится на белом свете! Строят, строят, строят… Не успели одно закончить, начали другое».

Стало жарко. Снял и перебросил через руку серый итальянский плащ, потом снял и пиджак. Остановился. Поднял руку. Первая же грузовая машина резко затормозила. Алик устроился на высоком сиденье рядом с белобрысым шофером, совсем мальчишкой, тот дал газ.

– До леспромхоза подбросишь? – коротко, по-деловому спросил Архипасов.

– Километра четыре не дотяну. Дорогу туда ведем. – Шофер мотнул головой назад, к кузову, доверху наполненному гравием. – А ты командированный или работаешь там?

– Я из главка, – небрежно ответил Архипасов. – По части новой техники.

– Ясно, – уважительно протянул шофер. – Техники сюда гонят много. А без нее что сделаешь? Разве подымешь такую махину…

– Ну, как тут жизнь? – покровительственно спросил Алик.

– Да ничего, живем. Довольны. Наш брат здесь первый человек, – ответил шофер, доставая пачку «Беломора». – Заработки хорошие, жилье построили. Опять же интересно. Закуривайте.

– Я свои, – раздраженно ответил Алик. Терпеть он не мог такие разговоры: заработки, жилье, проценты, наряды, план. Вот и в словах шофера как будто прозвучал непостижимый укор ему. – Ты женат? – переменил он тему разговора, критически оглядывая паренька.

– А как же! – степенно кивнул тот. – Все, как полагается. Дочурке уже скоро год. В ясли носим. Моя супруга тоже работает – раздатчицей в столовой. Квартиру недавно получили. – В голосе и лице белобрысого шофера нескрываемая гордость. – Мы здесь познакомились, – словоохотливо продолжал он, – на танцах. Я ее пригласил – не пошла: «Я с рыжими не танцую…» Ох, меня заело…

– Сколько классов ты окончил? – с явным желанием щелкнуть по носу этого самодовольного мальчишку спросил Алик.

– Классов? – с веселым недоумением переспросил шофер. – Да я уж на третьем курсе заочного политехнического.

Алик насупился и больше вопросов не задавал.

Он выпрыгнул из кабины на землю, сильно хлопнул дверцей и двинулся вперед. Дорога вывела к небольшому лесному озерку.

Архипасов прошел к нему по мягкому травяному насту и несколько минут оставался подле озера. Его душе не были чужды красоты природы. Озерко после весеннего паводка до сих пор не вполне вошло в берега, вода еще удерживала прибрежные кусты, деревья. Было что-то трогательное в тонконогой кудрявой березке, которая, словно с разбегу забежавшая в воду юная девчонка, вдруг замерла на месте. Поодаль торчала из воды нелепо согнутая осинка. Вокруг озерка, как важные представители «лесной общественности», высились одинокие сосны, осины, дубы. С той стороны, откуда зашел Алик, была зеленая полянка, скромно расцвеченная ромашками. Ни ветер, ни насекомые не нарушали тишину. По темной глади воды, как стремительные конькобежцы, скользили длинноногие жучки.

– Да… – неопределенно молвил Архипасов. – Бывает же… – И бодро зашагал по длиннющему деревянному тротуару пустынной улицы мимо свежесрубленных домов, еще отливающих янтарной желтизной и резко пахнущих смолой.

Первоначально Алик намеревался отрекомендоваться представителем министерства или корреспондентом. Но, здраво все взвесив, отказался от этой мысли: она не сулила никаких конкретно ощутимых благ, но была связана с определенным риском.

На дверях конторы леспромхоза висел листок бумаги с рукописным призывом: «Добьемся – ни одного случая травматизма!» «Это хорошо, – одобрил Алик, настороженно оглядываясь по сторонам. – В отношении приезжих тоже».

В конторе леспромхоза у розовощекой секретарши узнал, где находится обиталище Барсукова.

– Вы откуда, товарищ? – вежливо осведомилась она. – Директор сейчас на месте.

– Я из вышестоящих организаций, – с достоинством ответил Архипасов. – Правда, сюда прибыл по личному делу. Так что никаких претензий у меня к директору нет. Надеюсь, он это переживет.

Она поняла шутку и мило улыбнулась:

– Конечно. Если понадобится, заходите.

Беззаботно насвистывая, Алик направился к длинному деревянному одноэтажному общежитию. Издали здание казалось необитаемым. Впрочем, это не удивляло – был разгар рабочего дня. Взбежав по деревянным ступенькам крыльца, Алик оказался в прохладном полутемном коридоре. Осмотрелся по сторонам – все двери были одинаковыми.

Сейчас он откроет одну из дверей и увидит Леона Кобыльского, прибывшего в эти края месяц назад. Но, прежде чем он увидит его, мы познакомим вас, читатель, с этой по-своему примечательной личностью.

Итак, Леон Кобыльский – высокий, сутулый молодой человек лет двадцати пяти с удлиненным, как будто слегка перекошенным лицом, над которым в беспорядке торчали темные нечесаные космы. Его глубокие карие глаза подернуты маслянистой поволокой. Одет он в запятнанные, но отлично сшитые брюки, на ногах у него пропыленные лакированные штиблеты. Леон, убежденный лодырь, сумевший обмануть бдительность оргнабора, затесался в сформированную по найму бригаду честных рабочих-строителей.

В отличие от других, его меньше всего интересовала стройка. «Где бы ни работать, вишь бы не работать», – со смехом повторял Леон.

Неделю они ехали в поезде, три дня плыли по широкой реке на барже. Раздольная, мрачновато-торжественная красота реки не тронула Леона, но зато он беспрерывно ворчал, выражая недовольство тем, что рабочих три последних дня снабжали сухим пайком.

– Может, у меня язва жевудка, – разглагольствовал Леон. – Может, я дня не могу прожить без горячего… – Заметим, что желудок Леона способен был переваривать даже камни. Но он скучал и кочевряжился. – Мы пока еще тоже вюди… – (У него был маленький речевой дефект – вместо «л» он произносил «в»[2]2
  Для удобства чтения далее в тексте мы не будем отмечать этот дефект его речи. (Примечание автора.)


[Закрыть], но никто не обращал на это никакого внимания.)

И вот наконец строители на берегу. Встречали их с музыкой и цветами.

– А солнышка здесь сколько! – восхищенно воскликнула маленькая пухленькая Оленька, протягивая к солнцу руку с растопыренными пальцами, будто хотела снять с неба спелое красное яблоко. Ее смазливенькая веселая мордашка расплылась от удовольствия. В чистых голубых глазах отражалось высокое прозрачное небо с белыми подушками облачков. – Как чудно, прелесть!

– Погоди, вот пойдут дожди – будет тебе прелесть! – откликнулся Леон, с настороженным любопытством оглядываясь по сторонам. – Айда наверх. На эту горку. С нее все видно.

Держась за руки, Леон и Оленька взобрались на самую вершину мыса. Отсюда люди, собравшиеся на усыпанной песком площадке причала, казались маленькими, как муравьи.

Воздух был напоен терпким запахом сосновой смолы и чистой холодноватой воды. Широкая величаво-спокойная река блестела, дрожала, переливалась тысячами солнечных бликов. Реку пересекала пенная полоса шиверов. Словно гигантские киты, на ее середине в летнем мареве один за другим неподвижно плыли покрытые соснами два острова. Вдали, сколько хватало взгляда, тянулись бесконечные сопки, сплошь заросшие сизо-синей щетиной тайги. Внизу, у южного склона мыса, кудрявилась молодая березовая роща. Тонкие беленькие стволы с серебристо-зелеными верхушками составляли такой пронзительно-белый частокол, что невмоготу было долго смотреть на него.

– Да, – вздохнул Леон.

– Да… – мечтательно протянула Оленька. – Прелесть какая! Мне так нравится! Останусь здесь насовсем.

Леону нечего было сказать. Они постояли еще, помолчали и спустились вниз.

Здесь уже выявляли специальности и составляли списки. Пробежал слушок, что тех, кто без специальности, отправят на трассу. Леон испугался: специальности у него, разумеется, не было, а трасса в глухой тайге казалась ему огромным удавом, который глотает людей, как букашек.

Леон заволновался. Он подходил то к одному, то к другому попутчику, дергал за рукав, советовался, кем записаться.

– И вообще, какие бывают профессии? Ну, плотник, ну, каменщик… Что еще?

– Запишись электросварщиком, – посоветовали ему. – И чисто и денежно. Выучишься в один миг.

Внимая доброму совету, Леон так и сделал. Оля попала в аппаратчицы.

– Как здорово! – улыбалась она белыми зубками. Оленька раньше была воспитательницей в детском саду, потом окончила курсы электроаппаратчиц. – Подумайте только, это я – и аппаратчица…

Леон радовался, как маленький: избежал трассы, обманул строительное начальство. Но никого на самом деле он не обманул. Просто начальнику СМУ Сахнову позарез нужны были рабочие руки.

– Мне во как нужны люди, – Сахнов провел ребром ладони по горлу, – у меня график срывается. Всех на промплощадку.

Спорить с начальником строительного управления было небезопасно. Он был самолюбив и вспыльчив до крайности.

Сахнов носил полувоенную форму – сапоги, галифе и гимнастерку. Ходил быстро, наклоняясь головой и всем туловищем вперед.

Он распорядился поселить всех прибывших в палаточном городке.

От причала до городка, расположенного в уютном лесу недалеко от реки, дорога петляла среди сопок. Мимо вновь прибывших с ревом, поднимая тучи пыли, проносились груженые МАЗы и КрАЗы.

Вечером посреди палаточного городка, как в пионерском лагере, загорелся огромный костер. Вокруг него стал собираться трудовой люд: ребята и девушки, приехавшие сюда по комсомольским путевкам. Леон тоже осторожно подошел к костру и выглядывал из-за чужих спин. Он даже подтянул, когда зазвучала песня.

В рабочей робе Леон чувствовал себя героем. В первый же день он наплел мастеру – молодому мужчине со шкиперской бородкой, что ему поручили вести дневник. Тот недоверчиво глянул на него, но отпустил познакомиться со стройкой. Леон привел себя в порядок, почистился, умылся и важно расхаживал по всем участкам с блокнотиком в руках.

Около огромного стенда у незаконченного ангара ремонтно-механических мастерских остановился. На стенде висела стенная газета «Даешь плотину!». Леон заинтересовался и, покусывая кончик карандаша, прочитал передовицу. Она понравилась, и он стал старательно переписывать ее, чтобы затем выдать мастеру за свои труд.

«Станции еще нет, – заносил он прыгающие буквы в блокнот, – однако не нужно быть большим романтиком, чтобы уже сейчас увидеть ее в бетоне. Пока еще красуются островки на месте будущей плотины, но пройдут считанные дни, и они послужат стартовой площадкой отсыпки перемычки первой очереди котлована. Великая сибирская река ждет этого момента. Да, стройка только начинается. Ведь мы затем сюда и приехали, чтобы здесь, в глухомани, вырос среди тайги новый город с многоэтажными корпусами домов, со стадионами, кинотеатрами, заводами и фабриками…»

– Прекрасный слог, – похвалил Леон. Он оглянулся. На крышах строящихся мастерских люди стучали молотками, что-то приколачивали. Неподалеку с гневным урчанием работяга-бульдозер бросался на гору земли, из которой торчали вывороченные пни. Поодаль то и дело, как аист, наклонялся вниз и щелкал могучей железной пастью экскаватор, прокладывая траншею. В сторону Леона шла стройная сероглазая девушка в голубом свитере. На плече, как лыжница, она несла длинную, узкую, испещренную разноцветными цифрами и черточками доску.

– Простите, – любезно обратился к ней Леон. – Как называется эта дощечка? – Он не просто цеплялся к хорошенькой девушке – он лихорадочно искал случая пристроиться, чтобы увильнуть от работы. Леон был фантастическим лодырем – всякий труд повергал его в панику.

– А то вы не знаете… – недоверчиво протянула девушка, приостанавливаясь.

– А вот и не знаю. Не могу же я все знать. Я, представьте себе, корреспондент, приехал познакомиться с вашей стройкой.

– Эта дощечка называется рейкой, – все еще строго сказала девушка. Потом она принесла топорик и кусок доски, заострила конец и стала, как колышек, вбивать ее в землю.

«Ах, какая восхитительная брюнеточка! – радостно сказал себе Леон. – Я обязательно женюсь на ней».

– Хотите, сероглазка, я погадаю вам? Скажу, как вас зовут, – предложил он, откровенно любуясь девушкой.

Она продолжала молча возиться с рейкой.

– Вас зовут Лидочка.

Девушка, принимая игру, повернула к нему голову:

– Не угадали. Аня.

И тут же, не теряя ни секунды, Леон продолжал:

– Вы геодезистка?

– Нет, сантехник.

– У вас отличный вкус. В Москве еще только входит в моду вот такая вязка и такой фасон воротника.

Девушка с любопытством глянула на Кобыльского:

– А что сейчас модно в Москве?

– На последней демонстрации мод на Кузнецком – французская фирма «Диор»… – кокетливо начал Леон. Он уверенно поскакал на хорошо объезженном коньке, лихо перепрыгивая барьеры недоверия и отчужденности. Я, знаете ли, эстет. Большой поклонник красоты. Во мне чрезвычайно развито чувство прекрасного. А вы само совершенство. Это какое-то чудо, что-то сверхъестественное. Я просто не верю своим глазам…

– Не понимаю, чем это я могла заинтересовать вас, – пряча улыбку, спросила Аня. – Зачем вы мне льстите?

– О-о-о! – с придыханием, почти со стоном протянул Леон. – Вы так скромны. Я умолкаю. Простите, простите, – он театрально приложил руку к сердцу и в деланном умилении и послушании склонил голову.

Солнце еще не скрылось за дальними сопками, когда они снова встретились недалеко от белого дощатого клуба и, не сговариваясь, пошли в сторону реки. Миновали самодеятельную «Индию» – район застроек старожилов. Леон, отмахиваясь от назойливой мошкары, которая ореолом окружала голову, вдохновенно излагал своими словами содержание передовой статьи стенной газеты «Даешь плотину!». Это тоже произвело хорошее впечатление.

– Почему здесь так много бородатых? – спросил он.

– Ребята дали зарок не бриться, пока не уберут последней палатки, – немножко смущаясь, как будто это она сама подбила ребят дать такой зарок, сказала Аня.

– Молодцы. Настоящие романтики, – похвалил Леон. – Я преклоняюсь перед такими людьми.

Еще бы! Для него самого подмести комнату было настоящим подвигом. С первых шагов младенца бабушка и дедушка сдували с Леона пылинки. Он рос «вундеркиндом» – сочинял стихи, рисовал, пел. Так уж получилось, что с пеленок он готовился стать знаменитостью. Но ему не везло… Леон вымахал в рослого детину, но никто почему-то не захотел признать в нем живого гения. И он заскучал. Опускался он катастрофически быстро. Стал мелким мошенником. Единственное, что осталось у непризнанного гения, – приличный костюм, отменные манеры и прямо-таки патологическая склонность к болтовне.

– Правда? Вы так думаете? – по-детски откровенно обрадовалась Аня и даже слегка заалела от удовольствия. – А мой папа ругается. «Это пижонство, – говорит, – позор. То да се. Ишь, бородатые комсомольцы… В мое время за одну такую бороду сразу бы вытащили на собрание. Где это видано?»

– Ваш папа ретроград! – решительно заявил Леон. – Кому мешает чужая борода или усы? Неужели растительность на лице – признак недалекого ума или отсутствия полноценных убеждений?

– Вот именно! Я то же самое говорю, – поддержала Аня. – Но разве ему втолкуешь?! А у нас такие замечательные мальчишки! Вы сами увидите. Бескорыстные – раз, – Аня подняла руку и стала по очереди загибать пальцы. – Смелые – два. Начитанные – три. Самоотверженные – четыре. Веселые – пять! Я вам расскажу о них. Есть у нас один мастер, Володька Мезенцев, – симпатичнейшая личность: у него тоже бородка – шкиперская такая. Недавно в тайге пожар был: троих вытащил из огня – сам мог запросто сгореть. Смеется: да ну, ерунда, говорит, я в огне не горю. О таком поэму можно написать.

– О! – патетически воскликнул Леон. – Вы любите стихи?! Это так прекрасно!

– Да, люблю! – с сердечной живостью призналась Анечка, поворачивая к Леону свое хорошенькое личико. – Очень люблю! Для меня поэзия на первом месте. Я даже сама пишу стихи, – понизив голос, доверительно, как сокровенную тайну, сообщила она. – Только вы, пожалуйста, не смейтесь.

– О! – с восторгом выдохнул Леон. – Неужели?! Я ведь тоже поклонник этой прекрасной музы. Умоляю – почитайте…

– Идет! – согласилась Аня без лишнего кокетства. – Но уговор: если не понравится, скажите честно. Вот это я как раз посвятила Володе Мезенцеву:

 
А ботик бортиком – и лед вразлом,
Та шхуна хрупкая – мой верный дом.
А волны пенятся, и ветер бьет —
С отвагой в дальний путь герой плывет.
А сердце чайкою в груди парит,
И буря с песнею в ушах звенит.
Летим под парусом одной мечты
Дорогой подвига, большой любви…
 

Аня читала стихи негромко, с воодушевлением, нараспев, как читают стихи поэты, и, закончив, в смущении опустила голову.

– Да у вас с ним любовь! Меня вы не проведете, – с игривым смешком сказал Леон, но тут же спохватился и поспешно провел ладонью по своему лицу, как бы стирая с него невольно проступившее сальное выражение. – Я серьезно – вы любите его?

– Ну что вы! – пожала плечами Аня. – То есть, как бы это поточнее выразиться, люблю, но как товарища или брата. Он на самом деле очень славный. Мы с ним просто близкие друзья. Вам понравились мои стихи? Вы ничего не сказали…

– Прелестные стихи! – воскликнул Леон. – Грацио! Вот уж не ожидал. Да вы настоящий талант. Можете мне поверить. Меня еще в школе прозвали эстетом. Честное слово. Хотите, порекомендую ваши стихи куда-нибудь в журнал?

– Нет-нет, не надо! – улыбалась девушка. – Ведь я пишу для души, а не для печати.

– Я вас понимаю. Как я вас понимаю! – с горячим искренним чувством подхватил Леон. – Я сам такой же, представьте себе. Я мог бы сделать блестящую карьеру, но не хочу. Зачем? Мои предки – столбовые дворяне. Корни нашего генеалогического древа восходят к младшей ветви Рюриковичей. Моя родная бабушка окончила Смольный и весьма близка была с великим князем. Ну не смешно ли? Правда, все смешно, что не касается лично нас. В другую эпоху у меня, возможно, были бы лакеи, выезд, свой герб, меня принимали бы в высшем обществе. Но я нисколько об этом не жалею. Я и сейчас могу все иметь. Но просто не хочу. Стать рабом тщеславия – значит похоронить в себе художника. Настоящая поэзия требует полной самоотдачи. Моя высшая цель – это нирвана, раскованность, ничем не связанное парение духа. Мне было нелегко, но зато я добился поставленной цели – полностью раскрепостил себя…

Леон умолчал лишь о том, как далеко он зашел в этом.

– По-моему, вы не правы, Леон, – помолчав, мягко возразила Аня. – Возможно, я не совсем правильно вас поняла, но разве бывает творчество без борьбы, без цели, без идеалов? Я просто не представляю этого.

– Согласен! – с пафосом подхватил Леон. – Именно это я и имел в виду. Но просто я, очевидно, слишком образно выразил свою мысль.

При расставании Леон был удостоен высокой чести – приглашен в гости к Ане на день ее рождения. Это был крупный успех.

Утром следующего дня Леон подошел к Володе Мезенцеву, давешнему молодому широкоплечему парню со шкиперской бородкой, и показал блокнотик с переписанной передовой статьей. Однако мастер статью читать не стал, а кивнул и сказал:

– Вижу. Иди работай!

Как ни старался Леон отвертеться от исполнения своих обязанностей электросварщика, как ни откручивался, ему пришлось взять в руки сварочный агрегат.

Некоторое время Кобыльский наблюдал, как другие обращаются с этим предметом, испускающим ослепительно белое пламя и кучу колючих искр. Потом боком, осторожно, точно к опасному зверю, приблизился к своему электросварочному агрегату. Поднял его.

– Эй, как там тебя? Чего резину тянешь? – сердито крикнул мастер. – Обед уже скоро, а ты все волынишь!

Леон заторопился. Кое-как вставил электрод в тройник, взялся за рукоятку, надвинул на лицо щиток, зажмурился и приставил электрод к металлической ферме, которую должен был приварить. Агрегат дернулся в руке, громко зажужжал. Леон едва не отбросил его в сторону, но удержался и приоткрыл глаза. Взгляд его сфокусировался в одну точку. Сквозь дымчатое стекло пламя казалось обыкновенным белым пятном.

Он попытался оторвать электрод от металла, но не смог. Стал дергать сильнее. Бесполезно. Пока электрод полностью не сгорел, Леон так и не оторвал его от металла, где образовался язвоподобный уродливый металлический нарост. Он менял электрод за электродом, усеивая ферму металлическими блямбами. Он сделал все, что мог. Это была не его вина, что у него не получалось хорошего сварочного шва.

Его сильно толкнули в спину. Леон оглянулся – позади стояли молодой мастер со шкиперской бородкой и два улыбающихся сварщика.

– Дай-ка сюда, – потребовал мастер. – И беги отсюда. Эх ты, тепа! Не знаешь даже, что такое вольтова дуга. Пойдешь чернорабочим, если не умеешь делать ничего другого…

– Никуда я не пойду, – решительно заявил Леон. – Надо прежде спросить – хочу ли я быть чернорабочим, а потом предлагать. Я требую какой-нибудь руководящей должности. Иначе я вообще отказываюсь что-либо делать…

– Да ты никак спятил, дружище! – мастер в изумлении уставился на Леона. – Пойди-ка проспись…

Леон не заставил просить себя дважды.

– Подумаешь, каждый школьник знает, что такое вольтова дуга. А может, я сознательно? Может, я просто не пожелал работать? – бормотал он, шагая в сторону палаточного городка.

Невдалеке от своей палатки Леон наткнулся на Оленьку, которая шла в обнимку с рыжим верзилой в комбинезоне – по виду монтажником.

– Как дела? – вежливо поинтересовался Леон.

– Прекрасно! Лучше быть не может. Нашла своего Валерку. Он проспал, не встретил меня, – засмеялась Оленька. – Ты только посмотри на эти ручищи: да он запросто медведя задушит! Он у меня герой – три нормы за смену дает. Правда, рыженький? – обратила она свое круглое смеющееся личико к верзиле.

– Законно, – ответил тот усмешливо-одобрительно. – Не сомневайся, я и из тебя ударника сделаю.

– А зачем? – лукаво улыбалась Оленька, крепче прижимаясь к парню.

– Поженимся. Нравишься ты мне. Квартиру получим, детишек заведем. Согласна?

Оленька, дурачась, стала приплясывать от восторга:

– Идем скорей в загс, рыженький, я согласная. Буду век твоей. Не пожалеешь!

– Видишь, Лёнечка, как он любит меня. Пойдем с нами, свидетелем, – предложила Оля.

– Не могу. Большое спасибо. Сегодня мне крупно подфартило – я приглашен на именины. – Леон горделиво вскинул голову. – Местный высший свет дает прием в мою честь.

Оленька вновь повернулась к своему кавалеру:

– Пусть нам дадут пока маленькую палатку. Перебьемся до осени. Правда, рыженький?

Уже темнело, когда Леон подходил к двухэтажному щитовому дому. В руке, как букет цветов, он нес завернутую в клочок бумаги бутылку шампанского, которую купил на последние деньги.

Уже перед самым домом он поравнялся с ковылявшим впереди мужчиной с широким, прямо-таки могучим торсом и уточнил у него адрес. Оказалось, они идут в одну и ту же квартиру. Попутчик, оценивающе скользнув взглядом по Леону, вежливо представился:

– Яков Никитич Дверьченко, директор Дворца культуры. – И добавил, что приехал в гости из соседнего городка.

Леон и Яков Никитич церемонно уступали друг другу дорогу у подъезда, на лестнице, у входа в квартиру.

Якова Никитича встретили более чем сдержанно, и он, насупившись, быстро проковылял вперед. Леона приветствовали куда сердечней. Он был немного шокирован, когда Аня познакомила его со своим папой и тот оказался самим начальником строительного управления Сахновым. Она была рада «угостить» отца и своих друзей «интересным человеком» из Москвы. Сахнов легонько обнял Леона за плечи.

Пока женщины готовили стол, Леон и Сахнов вышли на небольшой балкон, где стояли длинные ящики с цветами – желтенькими анютиными глазками, красным львиным зевом, белым табаком.

– Напишите о наших людях, – сказал Леону Сахнов. – Здесь трудятся настоящие подвижники.

– Я не сомневаюсь, – охотно согласился Леон. В предвкушении отличного ужина он то и дело глотал слюнки и бросал жадные взгляды на стол, обильно заставленный яствами и питием. – И вообще, должен вам заметить: мое амплуа – психологический очерк. Рассказы о людях.

– Да, стройка – это прежде всего люди, – кивнул Сахнов. – Наша стройка – это что-то большее, чем просто стройка. Она – главное, ради чего мы все здесь находимся. Люди у нас замечательные. Ведь за красивые слова орденов не дают. Правильно?

– Правильно… – как китайский болванчик, кивал Леон. – На все сто правильно…

– А кто умеет дать план, тот и зарабатывает как надо. И всем доволен. Так ведь?

– Конечно. Любишь кататься – люби и саночки возить. – Глаза Леона горели голодным огнем. Он был готов согласиться с чем угодно, лишь бы скорее сесть за праздничный стол.

После первого тоста завязался общий разговор. Леон и не пытался уловить его сути, так как все равно ничего не смыслил в хозяйственных и строительных проблемах. В его сознание прорывались лишь отдельные словечки и фразы:

– Мой прораб из снабженцев кирпич выбьет…

– Темпы, темпы – вот что главное…

– У нас похлеще всяких анекдотов бывает, – сдержанно улыбнулся высокий черноволосый главный инженер. – Сегодня привели ко мне девчушку. На голове бантик. С огромным чемоданом. Посадил ее на стул, а она никак не успокоится – всю себя обплакала. Ну что будешь делать с детским садом? В институт не поступила. Села в поезд – и к нам. А ее не берут – мала. Налетела на меня: «Имейте в виду, я приехала не ради денег. И не славу ловить. Пошлите на любую работу». Это ее-то на любую работу? Сама от горшка два вершка. Пришлось принять. Не выношу, знаете ли, женских слез.

– А вот у меня на участке, – заговорил плотный мужчина с красным обветренным лицом, – есть сварщица Павленко. Слыхали? Охотница. Спортсменка. Любого мужика за пояс заткнет. Здесь с четырехлетней дочкой. Та с ней везде – и на работе и в гостях. Что, соображаю, у меня на участке случилось? Все поголовно бриться стали. Оказывается, в сварщицу влюбились…

Хорошенько выпив и закусив, Леон что-то шептал Ане в ушко, пожимал под столом руку.

Обиженный холодным приемом, Яков Никитич Дверьченко насупился, молча и одиноко пил рюмку за рюмкой.

Когда в комнату вошел опоздавший мастер со шкиперской бородкой, рука Леона отдернулась от руки Ани, как будто его ударило электрическим током. Мастер, узрев Леона, тоже смутился, крякнул, но ничего не сказал. Леон некоторое время настороженно наблюдал за ним, но мастер с аппетитом закусывал и даже не смотрел в его сторону. Леон решил, что опасность миновала. Он юлил глазами, пытаясь зацепить взглядом взгляд мастера, заискивающе улыбнуться ему, расположить к себе. Но тот упорно не смотрел в его сторону.

Леон так и не уловил момента, пропустил его мимо ушей, когда речь зашла о лодырях, пьяницах, бракоделах.

– Не умеете найти подход. Ведь они тоже люди, – насмешливо сказал Сахнов. Он опрокинул в рот рюмку, крякнул, поперхнулся и закашлялся. Лицо его стало багровым. – Черт побери! – сквозь кашель чертыхнулся Сахнов.

Мастер со шкиперской бородкой ухмыльнулся и кольнул Леона быстрым взглядом. Неподвижный, словно статуя египетского фараона, Леон плюнул про себя и решил нажать на еду. Он был не из тех, кто просто так, за здорово живешь, покидает поле боя. А Яков Никитич, изрядно выпив и закусив, грузно откинулся на спинку стула, закрыл глаза и тотчас уснул.

– У меня вчера снова два арматурщика из вновь прибывших не вышли, – сообщил вдруг начальник участка.

– Почему? – нахмурился Сахнов, еще не совладав до конца с душившим его кашлем. – Воспитывать надо людей.

– А как воспитаешь?

– Надо воспитывать, – не сдавался начальник строительства, оттопыривая нижнюю губу. – Ты как хотел? Белые перчатки надеть и ручек не запачкать? Нет, брат, так не пойдет! Правильно, товарищ корреспондент?

В этот момент заговорил мастер со шкиперской бородкой и будто по самую рукоятку всадил нож в грудь Леона, да еще и коварно улыбался при этом, прохвост.

– Я сегодня на своем участке одному самозваному сварщику предложил поменять работу, так он у меня потребовал руководящей должности. А теперь сидит у начальника управления за столом, ест, пьет, анекдоты рассказывает.

– У какого это начальника? – в недоумении насупил густые брови Сахнов.

– У нашего, конечно.

– Ты что мелешь, Емеля? Где же это он?

«Бросить ему в поганую рожу миску с салатом? – лихорадочно думал Леон. – Или встать и гордо удалиться?»

– А вот сидит рядом с Аней. Липовый корреспондент…

Сахнов стал багроветь, глаза у него налились кровью. Он смотрел на самозваного корреспондента, как разъяренный бык на красную тряпку. Кобыльский поспешно поднялся.

– Это клевета! – взвизгнул он. – Это подлая, наглая ложь!

– Покажите удостоверение, – сдерживая изо всех сил буйно заклокотавшую ярость, процедил сквозь зубы Сахнов, уже понимая, что его провели как миленького.

– Не покажу! Из принципа, – решительно заявил Леон, спиной ретируясь к двери. – Я не позволю, я буду, я буду… Я вам не жулик какой-нибудь… Бурундуки лесные! Мужланы!

– Вон! – громовым голосом, от которого задрожали оконные стекла, заорал Сахнов. – Пошел вон!

Дверьченко вздрогнул, открыл глаза, ни слова не говоря, поднялся и заковылял в прихожую.

Леон, спотыкаясь, сбежал с лестницы.

По длинной просеке, похожей на ровную как стрела улицу, они шли вместе – Дверьченко и Леон. Яков Никитич, ковыляя, изливал свои обиды. Леон, ободренный его вниманием, усиленно поддакивал. Вечер они закончили в доме приезжих в задушевной беседе. У предусмотрительного Дверьченко оказался вместительный туго набитый припасами портфель.